Константин Батюшков – выдающийся русский поэт, который придал стихотворному языку особую гармонию и гибкость.

Батюшков является одним из первых, кто ввел в русскую поэзию множество наработок, которые были признаны классическими еще при его жизни.

В этот период биографии, Батюшкова особенно интересовала французская и русская . Одновременно с этим он изучал латынь, а также увлекался древнеримской классикой.

Находясь в Петербурге, Батюшков познакомился с выдающимся русским поэтом .

Интересен факт, что Константин Батюшков приходился родственником сенатору и общественному деятелю Михаилу Муравьеву, который помог ему устроиться на службу в Министерство народного просвещения.

Прослужив там около 3-х лет, 18-летний Батюшков начал работать письмоводителем при министерстве просвещения.

В 1807 г. Константин Батюшков записался в народное ополчение, после чего отправился в Прусский поход.

В одном из боев он был ранен и отправлен на лечение в Ригу. Спустя 2 месяца ему разрешили уехать домой.

Война с Наполеоном

Значение Батюшкова в истории русской литературы и главная заслуга его заключается в том, что он много потрудился над обработкой родной поэтической речи и придал русскому стихотворному языку такую гибкость, упругость и гармонию, каких ещё не знала до тех пор русская поэзия.

В это время с ним случается нервный срыв, после чего у поэта начинают проявляться ярко выраженные признаки шизофрении. В это время им было написано стихотворение «Завещание Мельхиседека».

С каждым месяцем Константину Батюшкову становилось все хуже. Мнимые преследования сделали жизнь писателя и окружавших его людей невыносимой. В итоге его положили в психиатрическую больницу.

После 4 лет лечения его отправили в .

Однажды к Батюшкову в гости приехал Александр Пушкин, который был потрясен ужасным видом поэта. Спустя некоторое время Пушкин напишет знаменитое стихотворение «Не дай мне Бог сойти с ума».

Смерть

Последние 22 года жизни больной провел в доме своего племянника. Константин Николаевич Батюшков умер от тифа 7 июля 1855 г. в возрасте 68 лет. Похоронен в Спасо-Прилуцком монастыре.

Если вам понравилась краткая биография Батюшкова – поделитесь ею в социальных сетях. Если же вам нравятся биографии великих людей вообще, и в частности – подписывайтесь на сайт . С нами всегда интересно!

Понравился пост? Нажми любую кнопку.

В советской историко-литературной науке больше принято называть Батюшкова «преромантиком», хотя существуют и другие концепции. Эту точку зрения ввел в научный оборот с соответствующей аргументацией Б. В. Томашевский: «Этим словом (т. е. „преромантизмом“, - К. Г.) принято называть те явления в литературе классицизма, в которых присутствуют некоторые признаки нового направления, получившие полное выражение в романтизме. Таким образом преромантизм есть явление переходное».

Каковы же эти «некоторые признаки»? - «Это прежде всего ясное выражение личного (субъективного) отношения к описываемому, наличие „чувствительности“ (у преромантиков - преимущественно мечтательно-меланхолической, иногда слезливой); чувство природы, при этом часто стремление к изображению природы непривычной; изображаемый пейзаж у преромантиков всегда гармонировал с настроением поэта».

Дальнейшее обоснование точки зрения Б. В. Томашевского находим в обстоятельной монографии Н. В. Фридмана - с той разницей, что автор ее, называя Батюшкова «предромантиком», как и Пушкина раннего периода, отрицает какие бы то ни было связи «идейных основ» поэзии Батюшкова с классицизмом.

Разноречивые суждения о литературной позиции Батюшкова вызваны самим характером его творчества, в котором отражен один из существенных переходных этапов развития русской поэзии.

Конец XVIII - первые годы XIX в. явились периодом расцвета русского сентиментализма, начальной стадии формирования романтического направления. Для этой эпохи характерны переходные явления, отражающие как новые тенденции, так и влияние все еще действующих эстетических норм классицизма. Батюшков явился типичной фигурой этого времени, названного Белинским «странным», когда «новое являлось, не сменяя старого и старое и новое дружно жили друг подле друга, не мешая одно другому» (7, 241). Никто из русских поэтов начала XIX в. не ощущал так остро, как Батюшков, потребность обновления устаревших норм и форм. В то же время его связи с классицизмом, несмотря на преобладание романтической стихии в его поэзии, были достаточно прочны, что также отметил Белинский. Усмотрев в ряде ранних «пьес» Пушкина «подновленный классицизм», Белинский назвал их автора «улучшенным, усовершенствованным Батюшковым» (7, 367).

Литературное направление формируется не в пустом пространстве. Начальная стадия его не обязательно знаменуется манифестом, декларацией, программой. Она всегда имеет свою предысторию с момента возникновения в недрах прежнего направления, постепенного накопления в нем определенных признаков и дальнейшего движения к качественным изменениям, от низших форм к высшим, в которых с наибольшей полнотой находят выражение эстетические принципы нового направления. В нарождающемся, в новом в той или иной степени присутствуют какие-то черты старого, преображенные, обновленные в соответствии с требованиями времени. В этом и состоит закономерность преемственности, непрерывности литературного процесса.

При изучении литературной деятельности такой типичной фигуры переходной эпохи, какой является Батюшков, важно прежде всего уяснить соотношение, своеобразное сочетание в его поэзии нового и старого, того, что является главным, определяющим миросозерцание поэта.

Батюшков шел рядом с Жуковским. Их творчество составляет закономерное звено процесса обновления поэзии, обогащения ее внутреннего содержания и форм. Они оба опирались на достижения карамзинского периода, были представителями нового поколения. Но хотя общая тенденция развития их творчества была единой, шли они разными путями. Лирика Жуковского вырастала непосредственно в недрах сентиментализма. У Батюшкова также связи с сентиментализмом были органическими, хотя и в его лирике сохранились в преображенной форме некоторые черты классицизма. Он, с одной стороны, продолжал (это главная, магистральная дорога его творческого развития) элегическую линию сентиментализма; с другой, в своем стремлении к ясности, строгости форм опирался на достижения классицизма, что и давало повод современной поэту критике называть его «неоклассиком».

Батюшков прожил тревожную жизнь. Родился он в Вологде 29 мая (по н. ст.) 1787 г. в старинной дворянской семье. Воспитывался в петербургских частных пансионах. Затем служба в Министерстве народного просвещения (делопроизводителем). Тогда же (1803 г.) начинается его дружба с Н. И. Гнедичем, завязываются знакомства с И. П. Пниным, Н. А. Радищевым, И. М. Борном. В апреле 1805 г. Батюшков вступает в «Вольное общество словесности, наук и художеств». В том же году в журнале «Новости русской литературы» появляется первое печатное произведение Батюшкова - «Послание к моим стихам». Во время второй войны с наполеоновской Францией (1807) он принимает участие в походах русской армии в Пруссию; в 1808–1809 гг. - в войне с Швецией. В битве под Гейльсбергом Батюшков был тяжело ранен в ногу. В 1813 г. он участвовал в сражениях под Лейпцигом в качестве адъютанта генерала Н. Н. Раевского.

К 1815 г. относится личная драма Батюшкова - увлечение Анной Федоровной Фурман.

В конце 1815 г., когда карамзинисты в противовес консервативной «Беседе любителей российского слова» создали свое литературное объединение «Арзамас», Батюшков становится членом его, выступает с защитой программы языковой реформы Н. М. Карамзина.

В 1817 г. увидело свет двухтомное собрание сочинений Батюшкова «Опыты в стихах и прозе», единственное прижизненное издание сочинений поэта. В 1818–1821 гг. он в Италии на дипломатической службе, где сближается с Н. И. Тургеневым (впоследствии один из видных деятелей «Союза благоденствия»).

Батюшков ненавидел канцелярскую работу, хотя и вынужден был служить. Он мечтал о свободном творчестве и превыше всего ставил призвание поэта.

Трагической была литературная судьба Батюшкова. Тридцати четырех лет от роду он навсегда оставляет поле «словесности». Затем молчание, длительная (унаследованная от матери) душевная болезнь и смерть от тифа 7 (19) июля 1855 г.

Безумие поэта - результат не только наследственности, но и повышенной ранимости, слабой защищенности. В письме к Н. И. Гнедичу в мае 1809 г. Батюшков писал: «Люди мне так надоели, и все так наскучило, а сердце пусто, надежды так мало, что я желал бы уничтожиться, уменьшиться, сделаться атомом». В ноябре того же года, в письме ему же «Если проживу еще десять лет, я сойду с ума… Мне не скучно, не грустно, а чувствую что-то необыкновенное, какую-то душевную пустоту». Так задолго до наступления кризиса Батюшков предчувствовал печальный исход переживаемой им внутренней драмы.

На процесс формирования эстетических взглядов Батюшкова благотворное влияние оказали его близкое знакомство и дружба со многими видными литературными деятелями того времени.

Из ближайшего окружения Батюшкова следует особо выделить Михаила Никитича Муравьева (1757–1807), двоюродного дядю поэта, под сильным влиянием которого он находился, у которого учился и советами которого дорожил. Муравьев направлял и поощрял его первые шаги на поприще литературы.

Чувствительность, мечтательность, задумчивость, которыми определяется эмоциональная тональность лирики Батюшкова, в своих первоначальных выражениях присутствуют в стихотворениях Муравьева как их составная часть, как характерная их черта.

Муравьев отвергал рассудочное «витийство», холодный рационализм в поэтическом творчестве, призывал к естественности и простоте, поискам «сокровищ» в собственном сердце. Муравьев - первый русский поэт, обосновавший достоинство «легкой поэзии» как поэзии малых лирических форм и неофициальных, интимных тем. Он написал целый трактат в стихах, где излагаются стилистические принципы «легкой поэзии».

В «Опыте о стихотворстве» он писал:

Любите здравый смысл: пленяйтесь простотою
……………….
Бегите ложного искусства и ума
…………….
Ты помни цель свою, умей без сожаленья
Честолюбивые отбросить украшенья
…………….
Слог должен быть реке прозрачнейшей подобен:
Стремителен, но чист и без разливу полн.

((«Опыт о стихотворстве», 1774–1780))

Эти «правила», изложенные языком поэзии, не потерявшие свое значение и в наши дни, не обладали бы столь притягательной действенной силой, если бы не подкреплялись созданными Муравьевым образцами простой и благозвучной русской поэтической речи:

Полон вечер твой прохлады -
Берег движется толпой,
Как волшебной серенады
Глас приносится волной

Въявь богиню благосклонну
Зрит восторженный пиит.
Что проводит ночь бессонну,
Опершися на гранит.

((«Богине Невы», 1794))

Не только в тематике, в разработке лирических жанров, но и в работе над языком, стихом Батюшков опирался на опыт и достижения своего талантливого предшественника и учителя. То, что в поэзии Муравьева намечено контурами как программа, находит развитие в лирике Батюшкова, чему способствовала общность эстетической платформы, общность взглядов на поэзию.

В своей первой поэтической декларации («Послание к стихам моим», 1804 или 1805) Батюшков пытается определить свою позицию, свое отношение к современному состоянию русской поэзии. С одной стороны, он отталкивается от одописания (кто «стихи марает», «оды сочиняет»), с другой - от излишеств сентиментализма (плаксивости, игры в чувствительность). Здесь же осуждает «поэтов - скучных вралей», которые «не вверх летят, не к небу», а «к земли». В этом коренном вопросе о соотношении идеального («неба») и реального («земли») Батюшков разделял романтическую точку зрения: «Что в громких песнях мне? Доволен я мечтами…»; «…мечтанием бываем к счастью ближе»; «…мы сказки любим все, мы - дети, но большие». «Мечта» противостоит рассудочности, рационализму:

Что в истине пустой? Она лишь ум сушит,
Мечта всё в мире золотит,
И от печали злыя
Мечта нам щит.
Ах, должно ль запретить и сердцу забываться,
Поэтов променя на скучных мудрецов!

((«Послание к Н. И. Гнедичу», 1805))

Ничто так не характеризует личность Батюшкова-поэта, как мечтательность. Сквозным лейтмотивом проходит она через всю его лирику, начиная с первых стихотворных опытов:

И горесть сладостна бывает:
Он в горести мечтает.
………..
Стократ мы счастливы мечтаньем скоротечным!

((«Мечта», 1802–1803; с. 55–56))

Спустя многие годы поэт возвращается к своему раннему стихотворению, посвящая восторженные строки поэтической мечте:

Подруга нежных муз, посланница небес,
Источник сладких дум и сердцу милых слез,
Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня?
Где тот счастливый край, та мирная пустыня,
К которым ты стремишь таинственный полет?

Ничто - ни богатство, «ни свет, ни славы блеск пустой» - не заменяет мечты. В ней - высшее счастье:

Так хижину свою поэт дворцом считает
И счастлив - он мечтает.

((«Мечта», 1817; с. 223–224, 229))

В формировании эстетики русского романтизма, романтических представлений о поэзии и поэте роль Батюшкова была исключительна, столь же велика, как и Жуковского. Батюшков первый в истории русской поэзии дал проникновенное определение вдохновения как «порыва крылатых дум», состояния внутреннего ясновидения, когда молчит «страстей волненье» и «светлый ум», освобожденный от «земных уз», парит «в поднебесной» («Мои пенаты», 1811–1812). В «Послании И. М. Муравьеву-Апостолу» (1814–1815) эта же тема получает развитие, приобретая все более романтический характер:

Я вижу мысленно, как отрок вдохновенный
Стоит в безмолвии над бездной разъяренной
Среди мечтания и первых сладких дум,
Прислушивая волн однообразный шум…
Лицо горит его, грудь тягостно вздыхает,
И сладкая слеза ланиту орошает…

((с. 186))

Поэзия рождена солнцем. Она - «пламень небесный», язык ее - «язык богов» («Послание к Н. И. Гнедичу», 1805). Поэт - «дитя неба», скучно ему на земле, он рвется к «небу». Так постепенно складывается у Батюшкова не без воздействия традиционных представлений романтическая концепция «поэзии» и «поэта».

В личности Батюшкова преобладало то, что было названо Белинским «благородной субъективностью» (5, 49). Преобладающая стихия его творчества - лиризм. Не только оригинальные произведения, но и переводы Батюшкова отмечены печатью его неповторимой личности. Переводы Батюшкова - не переводы в строгом смысле, а скорее переделки, вольные подражания, в которые он вносит собственные настроения, темы и мотивы. В русифицированном переводе «1-й сатиры Боало» (1804–1805) присутствует лирический образ самого обитателя Москвы, поэта, «несчастного», «нелюдимого», который бежит от «славы и шума», от пороков «света», поэта, который «людям ввек не льстил», «не лгал», в песнях которого «святая истина». Не менее важна была для Батюшкова идея независимости и неподкупности певца. Пусть он «беден», «терпит холод, жар», «забыт людьми и светом», но он не может мириться со злом, не желает «ползти» перед власть имущими, не желает писать оды, мадригалы, воспевать «богатых подлецов»:

Скорее я почту простого селянина,
Который по?том хлеб кропит насущный свой,
Чем этого глупца, большого господина,
С презреньем давит что людей на мостовой!

((с. 62–63))

В переводе сатиры Буало отражена жизненная позиция Батюшкова, его презрение к «богатым подлецам», которым «противен правды свет», для которых «священного в целом мире нет». «Священно» же для поэта - «дружество», «добродетель», «невинность чистая», «любовь, краса сердец и совесть». Здесь же дана и оценка действительности:

Порок здесь царствует, порок здесь властелин,
Он в лентах, в орденах, повсюду ясно зрится…

((с. 64))

Батюшков дважды обращается к «священной тени» Торквато Тассо, пытается переводить (сохранились отрывки) его поэму «Освобожденный Иерусалим». В стихотворении «К Тассу» (1808) отобраны те факты и ситуации биографии итальянского поэта, которые позволяли Батюшкову выразить «многие свои затаенные думы» о собственном жизненном пути, о переживаемой им личной трагедии. Какая награда ожидает поэта «за песни стройные»? - «Зоилов острый яд, притворная хвала и ласки царедворцев, отрава для души и самых стихотворцев» (с. 84). В элегии «Умирающий Тасс» (1817) Батюшков создает образ «страдальца», «изгнанника», «странника», которому нет «на земле пристанища». «Земному», «мгновенному», «бренному» в лирике Батюшкова противостоят возвышенное, «небесное». Вечность, бессмертие - «в твореньях величавых» «искусств и муз».

Презрением к богатству, знатности, чинам проникнуты эпикурейские мотивы лирики Батюшкова. Дороже поэту свобода, воспеваемый им идеал личной независимости, «вольности и спокойствия», «беспечности и любви»:

«Счастлив! счастлив, кто цветами
Дни любови украшал,
Пел с беспечными друзьями
И о счастии… мечтал!
Счастлив он, и втрое боле,
Всех вельможей и царей!
Так давай, в безвестной доле,
Чужды рабства и цепей,
Кое-как тянуть жизнь нашу,
Часто с горем пополам,
Наливать полнее чашу
И смеяться дуракам!»

((«К Петину», 1810; с. 121–122))

Этот вывод - заключение к размышлениям о жизни. Перед этой «песней» с призывом к «беспечности» - знаменательные строки:

Я возьмусь за ум… да радость
Уживется ли с умом?

((с. 122))

«Ум» здесь в смысле рассудочности, противостоящей чувству, губящей радость. Отсюда культ чувства, желание жить «сердцем».

В стихотворении «К друзьям» (1815) Батюшков называет себя «беспечным поэтом», что дает повод к неверным толкованиям пафоса его творчества. Его эпикуреизм вытекал из его жизненной позиции, из его «философской жизни». «Жизнь - миг! Не долго веселиться». Беспощадное время уносит все. А потому

О, пока бесценна младость
Не умчалася стрелой,
Пей из чаши полной радость…

((«Элизий», 1810; с. 116))

Все лучшее, значительное в творчестве Батюшкова, составляющее непреходящую эстетическую ценность его лирики, в известной мере связано с понятием «легкой поэзии», зачинателем которой на русской почве был М. Н. Муравьев.

Термин «легкая поэзия» может быть истолкован по-разному. Важно, как Батюшков сам его понимал. Это прежде всего не легкий жанр салонной, жеманной лирики, а один из труднейших родов поэзии, требующий «возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности; он требует истины в чувствах и сохранения строжайшего приличия во всех отношениях… поэзия и в малых родах есть искусство трудное и требующее всей жизни и всех усилий душевных».

В область «легкой поэзии» Батюшков включал не только стихотворения в духе Анакреона, но и вообще малые формы лирики, интимно-личные темы, «грациозные» тончайшие ощущения и чувствования. Батюшков страстно защищал достоинство малых лирических форм, что имело для него принципиальное значение. Он искал опору в прошлых достижениях русской поэзии, выделяя тенденции, линию ее развития, в которой он находил отражение «Анакреоновой музы». Теми же соображениями был продиктован и повышенный интерес Батюшкова к французской «легкой поэзии», в частности Парни.

Это было время, когда определяющим признаком нового стиля становится чувствительность - знамя сентиментализма. Для Батюшкова поэзия - «пламень небесный», сочетающий «в составе души человеческой» «воображение, чувствительность, мечтательность». В этом аспекте воспринималась им и поэзия античной древности. Кроме личного пристрастия на Батюшкова оказали влияние и веяния, литературные увлечения его времени, «тяга к восстановлению античных форм… От древности брались наиболее чувствительные произведения, в лирике переводились и служили предметом подражания элегики: Тибулл, Катулл, Проперций…».

Батюшков обладал редким даром постижения своеобразия эллинистической и римской культуры, умением передать средствами русской поэтической речи всю красоту и обаяние лирики античности. «Батюшков, - писал Белинский, - внес в русскую поэзию совершенно новый для нее элемент: античную художественность» (6, 293).

Желание «забыть печаль», «топить горе в полной чаше» приводило к поискам «радости и счастья» в «беспечности и любви». Но что такое «радость» и «счастье» в «скоротечной жизни»? Эпикуреизм Батюшкова, названный Белинским «идеальным» (6, 293), - особого свойства, он ярко окрашен тихой мечтательностью и врожденной способностью всюду искать и находить прекрасное. Когда поэт зовет к «беспечности златой», советует и «мудрость с шутками мешать», «искать веселья и забавы», то не следует думать, что здесь речь идет о грубых страстях. Земные наслаждения сами по себе ничего не стоят в глазах поэта, если не согреты мечтой. Мечта придает им изящество и обаяние, возвышенность и красоту:

…печаль забудем,
Мечтать во сладкой неге будем:
Мечта - прямая счастья мать!

((«Совет друзьям», 1806; с. 75))

Содержание поэзии Батюшкова далеко не ограничивается стихотворениями в антологическом роде. Она во многом предвосхитила, предопределила тематику и основные мотивы русской романтической поэзии: воспевание свободы личности, независимости художника, враждебность «холодной рассудочности», культ чувства, тончайших «чувствований», движения «жизни сердца», преклонение перед «дивной природой», ощущение «таинственной» связи души человека с природой, вера в поэтическую мечту и вдохновение.

Много существенно нового внес Батюшков в развитие лирических жанров. Особенно важна его роль в становлении русской элегии. В его лирике продолжается процесс дальнейшей психологизации элегии. Традиционные элегические жалобы на судьбу, муки любви, разлуку, неверность любимой, - все то, что в изобилии встречается в элегиях конца XVIII в., в поэзии сентименталистов, - обогащается в элегиях Батюшкова выражением сложных индивидуальных переживаний, «жизни» чувств в их движении и переходах. Впервые в русской лирике находят выражение сложные психологические состояния с такой непосредственностью и искренностью трагически окрашенного чувства и в такой изящной форме:

Есть странствиям конец - печалям никогда!
В твоем присутствии страдания и муки
Я сердцем новые познал.
Они ужаснее разлуки,
Всего ужаснее! Я видел, я читал
В твоем молчании, в прерывном разговоре,
В твоем унылом взоре,
В сей тайной горести потупленных очей,
В улыбке и в самой веселости твоей
Следы сердечного терзанья…

((«Элегия», 1815; с. 200))

Для судеб русской лирики не менее важное значение имела психологизация пейзажа, усиление его эмоциональной окраски. При этом в элегиях Батюшкова бросается в глаза характерное для романтической поэзии пристрастие к ночному (лунному) пейзажу. Ночь - пора мечтаний. «Мечта - дщерь ночи молчаливой» («Мечта», 1802 или 1803):

…как солнца луч потухнет средь небес,
Один в изгнании, один с моей тоскою,
Беседую в ночи с задумчивой луною!

((«Вечер. Подражание Петрарке», 1810; с. 115))

Там, где Батюшков обращается к созерцательно-мечтательному изображению ночного пейзажа в попытках передать «живописную красоту» природы, «живописать» ее картины средствами поэтической речи, сказывается его близость к Жуковскому, родство с ним не только по общим литературным истокам, но и по характеру восприятия, образной системе, даже по лексике:

… В долине, где журчит источник и сверкает,
В ночи, когда луна нам тихо льет свой луч,
И звезды ясные сияют из-за туч…

((«Бог», 1801 или 1805; с. 69))

Коснусь волшебныя струны,
Коснусь… и нимфы гор при месячном сияньи,
Как тени легкие, в прозрачном одеяньи
С сильванами сойдут услышать голос мой.
Наяды робкие, всплывая над водой,

Восплещут белыми руками,
И майский ветерок, проснувшись на цветах,
В прохладных рощах и садах,
Повеет тихими крылами…

((«Послание графу Виельгорскому», 1809; с. 104))

Отечественная война 1812 г. стала важным рубежом в духовном развитии Батюшкова, вызвала известные сдвиги в его общественных настроениях. Война принесла дотоле слабо звучавшую в лирике поэта гражданскую тему. В эти годы Батюшков пишет ряд патриотических стихотворений, в числе их послание «К Дашкову» (1813), в котором поэт в дни народного бедствия, «среди развалин и могил», когда «милая родина» в опасности, отказывается «петь любовь и радость, беспечность, счастье и покой»:

Нет, нет! талант погибни мой
И лира дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!

((с. 154))

Не случайно, что именно в эти годы, после Отечественной войны, в атмосфере общего подъема национального самосознания у Батюшкова появляется настойчивое желание расширить область элегии. Тесными казались ему ее рамки для осуществления своих новых замыслов, поэтической разработки исторических, героических тем. Поиски поэта шли не в одном направлении. Он экспериментирует, обращается к русской балладе, даже басне. Батюшков тяготеет к многотемности, сложным сюжетным построениям, к сочетанию мотивов интимной элегии с исторической медитацией. Примером подобного сочетания может служить известное стихотворение, отмеченное Белинским в числе высших достижений Батюшкова, - «На развалинах замка в Швеции» (1814). Вступление, мрачный ночной пейзаж, написанный в оссиановской манере, вполне соответствует характеру мечтательного раздумья и придает романтическое звучание всему произведению:

Я здесь, на сих скалах, висящих над водой,
В священном сумраке дубравы
Задумчиво брожу и вижу пред собой
Следы протекших лет и славы:
Обломки, грозный вал, поросший злаком ров,
Столбы и ветхий мост с чугунными цепями,
Твердыни мшистые с гранитными зубцами
И длинный ряд гробов.
Всё тихо: мертвый сон в обители глухой.
Но здесь живет воспоминанье:
И путник, опершись на камень гробовой,
Вкушает сладкое мечтанье.

((с. 172))

Батюшков обладал редким даром: силою мечтательного воображения «оживлять» прошлое, приметы которого одухотворены в его стихах единым чувствованием. Созерцание развалин в ночной тишине незаметно переходит в мечтательное раздумье о людях, отважных воинах и свободолюбивых скальдах, и бренности всего земного:

Но всё покрыто здесь угрюмой ночи мглой,
Всё время в прах преобратило!
Где прежде скальд гремел на арфе золотой,
Там ветер свищет лишь уныло!
………………
Где вы, отважные толпы богатырей,
Вы, дикие сыны и брани и свободы,
Возникшие в снегах, средь ужасов природы,
Средь копий, средь мечей?
Погибли сильные!..……

((с. 174))

Подобное восприятие далекого исторического прошлого не является данью моде, как это нередко встречается; оно внутренне присуще Батюшкову-поэту, что подтверждается другим аналогичным описанием, где впервые в русской лирике дана поэтическая «формула» «тайного» языка природы:

Природы ужасы, стихий враждебных бой,
Ревущие со скал угрюмых водопады,
Пустыни снежные, льдов вечные громады
Иль моря шумного необозримый вид -
Всё, всё возносит ум, всё сердцу говорит
Красноречивыми, но тайными словами,
И огнь поэзии питает между нами.

((«Послание И. М. Муравьеву-Апостолу», 1814–1815; с. 186))

Стихотворение «На развалинах замка в Швеции», несмотря на наличие в нем элементов других жанров (баллады, оды), является все же элегией, той ее разновидностью, которую можно назвать исторической медитативной элегией.

Созерцательность, мечтательность, задумчивость, уныние, грусть, разочарование, сомнение - слишком общие понятия, в особенности когда речь идет о лирической поэзии; они наполняются разным психологическим содержанием, получающим различную окраску в зависимости от индивидуальности поэта. Мечтательность, например у сентименталистов (вернее у эпигонов этого направления), нередко была напускная, дань моде, излишне слезливая. В лирике Жуковского и Батюшкова мечтательность выступает в новом качестве, сочетаясь с элегической грустью, проникнутая философическим раздумьем, - поэтическое состояние, которое им обоим присуще внутренне. «В произведениях этих писателей (Жуковского и Батюшкова, - К. Г.), - писал Белинский, - …языком поэзии заговорили уже не одни официальные восторги. но и такие страсти, чувства и стремления, источником которых были не отвлеченные идеалы, но человеческое сердце, человеческая душа» (10, 290–291).

И Жуковский и Батюшков многим были обязаны Карамзину и сентиментализму, а также и «Арзамасу». В их мечтательности было много общего, но было и различие. У первого она носит преимущественно созерцательный характер с мистической окраской. У второго - мечтательность не «заменяется», как предполагал Белинский (6, 293), а сочетается с задумчивостью, - выражаясь словами самого Батюшкова, «задумчивостью тихой и глубокой».

Батюшков писал и в прозе. Прозаические опыты Батюшкова отражают общий процесс поисков новых путей, стремление автора к жанровому многообразию (см. гл. 3).

Батюшков рассматривал свои прозаические опыты как «материал для поэзии». Он обращался к прозе главным образом для того, чтобы «писать хорошо в стихах».

Белинский невысоко ценил прозаические произведения Батюшкова, хотя отмечал их «хороший язык и слог» и видел в них «выражение мнений и понятий людей своего времени» (1, 167). В этом плане прозаические «опыты» Батюшкова оказали воздействие на становление стиля пушкинской прозы.

Велики заслуги Батюшкова в обогащении русского поэтического языка, культуры русского стиха. В споре о «старом» и «новом слоге», в этом центральном вопросе общественно-литературной борьбы эпохи, имеющем более широкое значение, нежели проблема языка литературы, Батюшков стоял на позициях карамзинистов. Главными достоинствами «стихотворного слога» поэт считал «движение, силу, ясность». В своем поэтическом творчестве он придерживался этих эстетических норм, в особенности последней - «ясности». По определению Белинского, он внес в русскую поэзию «правильный и чистый язык», «звучный и легкий стих», «пластицизм форм» (1, 165; 5, 551).

Белинский признавал «важное значение» Батюшкова для истории русской литературы, называл Батюшкова «одним из умнейших и образованнейших людей своего времени», говорил о нем как об «истинном поэте», одаренном от природы великим талантом. Тем не менее в общих суждениях о характере и содержании поэзии Батюшкова критик был излишне суров. Поэзия Батюшкова казалась Белинскому «узкой», излишне личной, бедной по содержанию с точки зрения ее социального звучания, выражения в ней национального духа: «Муза Батюшкова, вечно скитаясь под чужими небесами, не сорвала ни одного цветка на русской почве» (7, 432). Белинский никак не мог простить Батюшкову его увлечение «легкой поэзией» Парни (5, 551; 7, 128). В суждениях критика, возможно, сказалось и то обстоятельство, что он писал о Батюшкове как о предшественнике Пушкина, в связи с Пушкиным - и в оценках лирики Батюшкова критерием мог служить необъятный мир поэзии Пушкина.

Рано определился круг элегических дум Батюшкова. Он глубоко верил в силу изначальных «первых впечатлений», «первых свежих чувств» («Послание И. М. Муравьеву-Апостолу»), которым поэт не изменял в течение всей своей творческой жизни. Поэзия Батюшкова замыкается преимущественно кругом личностных переживаний, и в этом источник ее силы и слабости. На всем протяжении своего творческого пути поэт остался верен «чистой» лирике, ограничив ее содержание личной темой. Лишь Отечественная война 1812 г. дала взрыв патриотических настроений, и то ненадолго. К этому времени относится желание Батюшкова выйти из своего замкнутого мира излюбленных мотивов, расширить границы элегии, обогатить ее тематически опытом других жанров. Поиски шли в разных направлениях, но Батюшков достиг ощутимых результатов там, где не изменял своему природному дару поэта-элегика. Он создал новые разновидности жанра, которым было суждено в русской поэзии большое будущее. Таковы его элегии-послания и медитативные, философско-исторические элегии.

Раздумье, наряду с мечтательностью, всегда было свойственно внутреннему миру Батюшкова. С годами в его лирике раздумье «под бременем печали» все больше приобретает мрачный оттенок, слышатся «тоска сердечная», «душевная скорбь», все отчетливее звучат трагические ноты, и как бы своеобразным итогом раздумий поэта о жизни звучит одно из последних его стихотворений:

Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.

((1824; с. 240))

При обозрении литературного наследия Батюшкова создается впечатление неполноты. Поэзия его глубока по содержанию и значимости, но она, по определению Белинского, «всегда нерешительна, всегда что-то хочет сказать и как будто не находит слов» (5, 551).

Батюшков успел высказать не много из того, что было заложено в его богато одаренной натуре. Что же помешало живущей в душе его поэзии зазвучать в полный голос? В стихотворениях Батюшкова нередко встречается горечь обиды на то, что он «безвестен» и «забыт». Но не менее отчетливо звучит в них и горькое признание в том, что вдохновение оставляет его: «Я чувствую, мой дар в поэзии погас…» («Воспоминание», 1815). Батюшков переживал глубокую внутреннюю драму, ускорившую наступление кризиса, и он умолк… Но то, что он успел свершить, давало ему полное право отождествить созданный им образ истинного поэта с самим собой:

Пускай свирепый рок по воле им играет,
Пускай незнаемый, без злата и честей,
С главой поникшею он бродит меж людей;
………………
Но музам и себе нигде не изменит.
В самом молчании он будет все пиит.

((«Послание И. М. Муравьеву-Апостолу», с. 187))

В. В. Томашевский писал об «одической природе» элегии «На развалинах замка в Швеции» и тут же добавлял: «Эти стихи переходят в элегические размышления, в которых от оды осталась широта темы» (Томашевский Б. К. Н. Батюшков, с. XXXVIII).

«Вечер у Кантемира», 1816 (см.: Батюшков К. Н. Соч. М., 1955, с. 367).

См.: Фридман Н. В. Проза Батюшкова. М., 1965.

«Речь о влиянии легкой поэзии на язык», 1816 (Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе, с. 11).

Мельхиседек - лицо, упоминаемое в Библии (Кн. Бытия, гл. 14, ст. 18–19). Символ высшей мудрости.

Константина Николаевича Батюшкова иногда противопоставляют Жуковскому. Он эпикуреец, его воспринимают как певца земных радостей. Но в отличие от Жуковского он интересуется и другой литературой. Батюшков – человек романтической эпохи.
«Батюшков вдохновлялся противопоставлением своего бытия с пламенными мечтами души» (Полевой) e конфликт реального и идеального. e Батюшкова характеризуют как героя своего времени.

Константин Николаевич Батюшков родился 18(29) мая 1787 г. в Вологде в небогатой дворянской семье. Мальчик рано лишился матери. Близкими ему людьми были сестры. В письмах к ним, в особенности к старшей сестре А. Н. Батюшковой, на протяжении многих лет раскрывается душа доверчивая и ранимая. Душевная хрупкость была особенностью Батюшкова не только в юные годы.
Чувство преклонения вызывал у Батюшкова его двоюродный дядя - поэт и просветитель М. Н. Муравьев, в доме которого он жил в отроческие годы.
После окончания в Петербурге двух частных пансионов (пансион француза Жакино, затем- пансион итальянца Триполи), где он изучал французский и итальянский языки, Батюшков поступил на службу в Министерство народного просвещения. На службе познакомился с молодыми людьми, дружба с которыми еще долгие годы его поддерживала. Особенно сблизился он с поэтом и переводчиком Н. Гнедичем , к литературным советам которого относился внимательно всю свою жизнь. Здесь же Батюшков знакомится с членами «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств»: И. Пниным , Н. Радищевым (сыном), И. Борном, благодаря которым стал сотрудничать с некоторыми московскими журналами.

Основные этапы жизни и творчества.
В творчестве К.Н.Батюшкова традиционно выделяют 3 основных этапа творчества, напрямую связанных с жизненными переживаниями.
1) 1805 – 1812 – этап «легкой поэзии»
2) 1812 – 1817 – преобладание мотивов грусти, сомнения, осознания противоречий жизни
3) 1817 – 1821 – этап «антологической» лирики

*по Карпову:
1) стихотворение «Мечта»
2) произведения 1815 года
3) «Подражание древним»

Основные даты жизни.
18 мая 1787 г. -- В Вологде родился К. Н. Батюшков, принадлежащий к старинному дворянскому роду. Будущий поэт воспитывался в Петербурге в частных иностранных пансионах, владел многими языками. Литературные занятия Батюшкова поощрял его дядя -- известный в то время писатель М. Н. Муравьев.
1803 г. -- Поступление на службу в министерство народного просвещения. Сближение с Н. И. Гнедичем. Интерес к искусству античности, поэзии Греции и Рима.
1805 г. -- Первое выступление в печати на страницах московского журнала "Новости русской литературы".
1807 г. -- Вступление Батюшкова добровольцем в действующую армию, участие в сражении под Гейльсбергом (в Пруссии). Ранение, эвакуация, тяжелая болезнь. Возвращение в полк.
1808 г. -- Участие в русско-шведской войне, происходившей на территории Финляндии.
1809--1812 гг. -- Сближение с писателями-карамзинистами В. А. Жуковским, В. Л. Пуш.ки.ным, П. А. Вяземским. Вступление в члены "Вольного общества любителей словесности, наук и художеств", где собирались почитатели Радищева. Увлечение философией французских просветителей XVIII века. Борьба с "Беседой любителей русского слова" -- апологетом литературного "староверия" и политической реакционности -- в сатирических стихах ("Видение на берегах Леты"). Воспевание радостей жизни. Анакреонтические и эпикурейские мотивы.
1814 г. -- Участие в заграничной походе русской армии, в "битве народов" под Лейпцигом, вступление с русской армией в Париж. Стихи на патриотические темы ("К Дашкову", "Переход через Рейн").
1815 г. -- Выход в отставку. Переезд в Москву.
1817 г. -- Опубликован сборник произведений Батюшкова "Опыты в стихах и в прозе". Отъезд поэта из России на дипломатическую службу в Италию. Посещение Вены, Венеции, Рима. Служба в Неаполе. Лечение на итальянских курортах и в Чехии.
1821 г. -- Создание последних стихов.
1822--1855 гг. -- Батюшков заболел наследственной душевной болезнью, навсегда пресекшей его литературную деятельность. Его пробовали лечить, возили на Кавказ и в Крым, помещали в лечебницу для душевнобольных, затем перевезли к родственникам в Вологду, где он и жил до самой смерти.
7 июля 1855 г. -- В возрасте 68 лет Батюшков умирает от тифа.

Основные этапы творчества.

этап «легкой поэзии» (1805-1812)

Батюшков начал свою творческую деятельность в начале 19 века: писал сатиры. («К стиха моим», «К Флоре») Выглядели они довольно архаично, были очень схематичны; представляли собой обличение в общем виде взятых человеческих пороков, на реальные объекты намёков нет.
Первое большое стихотворение Константина Батюшкова «Мечта» было написано в 1804, а опубликовано в 1806 в журнале «Любитель словесности».

МЕЧТА

Подруга нежных Муз, посланница небес,
Источник сладких дум и сердцу милых слез,
Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня?
Где тот щастливый край, та мирная пустыня,
К которым ты стремишь таинственный полет?
Иль дебри любишь ты, сих грозных скал хребет,
Где ветр порывистый и бури шум внимаешь?
Иль в Муромских лесах задумчиво блуждаешь,
Когда на западе зари мерцает луч
И хладная луна выходит из-за туч?
Или, влекомая чудесным обаяньем
В места, где дышит все любви очарованьем,
Под тенью яворов ты бродишь по холмам,
Студеной пеною Воклюза орошенным?
Явись, богиня, мне, и с трепетом священным
Коснуся я струнам,
Тобой одушевленным!
Явися! ждет тебя задумчивый Пиит,
В безмолвии ночном сидящий у лампады;
Явись, и дай вкусить сердечныя отрады.
Любимца твоего, любимца Аонид,
И горесть сладостна бывает:
Он в горести, мечтает .

То вдруг он пренесен во Сельмские леса,
Где ветр шумит, ревет гроза,
Где тень Оскарова, одетая туманом,
По небу стелится над пенным океаном;
То с чашей радости в руках,
Он с Бардами поет: и месяц в облаках,
И Кромлы шумный лес безмолвно им внимает,
И эхо по горам песнь звучну повторяет.

Или в полночный час
Он слышит Скальдов глас
Прерывистый и томный.
Зрит: юноши безмолвны<,>
Склоняся на щиты, стоят кругом костров,
Зажженных в поле брани;
И древний Царь певцов
Простер на арфу длани.
Могилу указав, где вождь героев спит:
- «Чья тень, чья тень, гласит
В священном исступленьи, -
Там с девами плывет в туманных облаках?
Се ты, младый Иснель, иноплеменных страх,
Днесь падший на сраженьи!
Мир, мир тебе, герой!
Твоей секирою стальной
Пришельцы гордые разбиты!
Но сам ты пал на грудах тел,
Пал, витязь знаменитый,
Под тучей вражьих стрел!..
Ты пал! И над тобой посланницы небесны,
Валкирии прелестны,
На белых, как снега Биармии, конях,
С златыми копьями в руках,
В безмолвии спустились!
Коснулись до зениц копьем своим, и вновь
Глаза твои открылись!
Течет по жилам кровь
Чистейшего эфира;
И ты, бесплотный дух,
В страны безвестны мира
Летишь стрелой.... и вдруг -
Открылись пред тобой те радужны чертоги,
Где уготовали для сонма храбрых боги
Любовь и вечный пир. -
При шуме горних вод и тихострунных лир,
Среди полян и свежих сеней,
Ты будешь поражать там скачущих еленей
И златорогих серн<»>. -
Склонясь на злачный дерн
С дружиною младою
Там снова с арфой золотою
В восторге Скальд поет
О славе древних лет
Поет, и храбрых очи,
Как звезды тихой ночи,
Утехою блестят. -
Но вечер притекает,
Час неги и прохлад,
Глас Скальда замолкает.
Замолк - и храбрых сонм
Идет в Оденов дом,
Где дочери Веристы
Власы свои душисты
Раскинув по плечам,
Прелестницы младые,
Всегда полунагие,
На пиршества гостям
Обильны яствы носят
И пить умильно просят
Из чаши сладкий мед<.> -
Так древний Скальд поет,
Лесов и дебрей сын угрюмый:
Он щастлив, погрузясь о щастьи в сладки думы!

О сладкая Мечта! о неба дар благой!
Средь дебрей каменных, средь ужасов природы,
Где плещут о скалы Ботнические воды,
В краях изгнанников.... я щастлив был тобой.
Я щастлив был, когда в моем уединеньи,
Над кущей рыбаря, в час полночи немой,
Раздастся ветров свист и вой
И в кровлю застучит и град и дождь осенний.
Тогда на крылиях Мечты
Летал я в поднебесной;
Или, забывшися на лоне красоты,
Я сон вкушал прелестной,
И щастлив наяву, был щастлив и в мечтах!

Волшебница моя! дары твои бесценны
И старцу в лета охлажденны,
С котомкой нищему и узнику в цепях.
Заклепы страшные с замками на дверях,
Соломы жесткий пук, свет бледный пепелища,
Изглоданный сухарь, мышей тюремных пища,
Сосуды глиняны с водой,
Все, все украшено тобой!...
Кто сердцем прав, того ты ввек не покидаешь:
За ним во все страны летаешь,
И щастием даришь любимца своего.
Пусть миром позабыт! что нужды для него?
Но с ним задумчивость, в день пасмурный, осенний,
На мирном ложе сна,
В уединенной сени,
Беседует одна.
О тайных слез неизъяснима сладость!
Что пред тобой сердец холодных радость,
Веселий шум и блеск честей
Тому, кто ничего не ищет под луною;
Тому, кто сопряжен душою
С могилою давно утраченных друзей!

Кто в жизни не любил?
Кто раз не забывался,
Любя, мечтам не предавался,
И щастья в них не находил?
Кто в час глубокой ночи,
Когда невольно сон смыкает томны очи,
Всю сладость не вкусил обманчивой Мечты?
Теперь, любовник, ты
На ложе роскоши с подругой боязливой,
Ей шепчешь о любви и пламенной рукой
Снимаешь со груди ее покров стыдливой;
Теперь блаженствуешь, и щастлив ты - Мечтой!
Ночь сладострастия тебе дает призраки,
И нектаром любви кропит ленивы маки.

Мечтание душа Поэтов и стихов.
И едкость сильная веков
Не может прелестей лишить Анакреона;
Любовь еще горит во пламенных мечтах
Любовницы Фаона;
А ты, лежащий на цветах
Меж Нимф и сельских Граций,
Певец веселия, Гораций!
Ты сладостно мечтал,
Мечтал среди пиров и шумных и веселых,
И смерть угрюмую цветами увенчал!
Как часто в Тибуре, в сих рощах устарелых,
На скате бархатных лугов,
В щастливом Тибуре, в твоем уединеньи,
Ты ждал Глицерию, и в сладостном забвеньи,
Томимый негою на ложе из цветов,
При воскурении мастик благоуханных,
При пляске Нимф венчанных,
Сплетенных в хоровод,
При отдаленном шуме
В лугах журчащих вод,
Безмолвен в сладкой думе
Мечтал... и вдруг Мечтой
Восторжен сладострастной,
У ног Глицерии стыдливой и прекрасной
Победу пел любви
Над юностью беспечной,
И первый жар в крови,
И первый вздох сердечной.
Щастливец! воспевал
Цитерския забавы,
И все заботы славы
Ты ветрам отдавал!

Ужели в истинах печальных
Угрюмых Стоиков и скучных мудрецов,
Сидящих в платьях погребальных
Между обломков и гробов,
Найдем мы жизни нашей сладость? -
От них, я вижу, радость
Летит, как бабочка от терновых кустов;
Для них нет прелести и в прелестях природы;
Им девы не поют, сплетяся в хороводы;
Для них, как для слепцов,
Весна без радости и лето без цветов...
Увы! но с юностью исчезнут и мечтанья,
Исчезнут Граций лобызанья,
Надежда изменит, и рой крылатых снов.
Увы! там нет уже цветов,
Где тусклый опытность светильник зажигает
И время старости могилу открывает.

Но ты - пребудь верна, живи еще со мной!
Ни свет, ни славы блеск пустой,
Ничто даров твоих для сердца не заменит!
Пусть дорого глупец сует блистанье ценит,
Лобзая прах златый у мраморных палат; -
Но я и щастлив и богат,
Когда снискал себе свободу и спокойство,
А от сует ушел забвения тропой!
Пусть будет навсегда со мной
Завидное поэтов свойство:
Блаженство находить в убожестве, Мечтой!
Их сердцу малость драгоценна.
Как пчелка, медом отягченна,
Летает с травки на цветок,
Щитая морем - ручеёк;
Так хижину свою Поэт дворцом щитает,
И щастлив - он мечтает!

«Мечта», как и другие ранние стихи, проникнута духом поэтической мечтательности, меланхолии, предромантическим погружением в мир грез и фантазий. Стихотворение «Мечта» не является оригинальным по содержанию. Оно свидетельствует о революции, которая происходила в сознании людей его эпохи. Призыв уйти из мира реальности в мир фантазии. (Это аллогония (мутация) мечты, именно в ней заключается революционный характер. Для культуры рационализма заниматься мечтой – глупо, мачта = обман. Но на рубеже веков тема мечты входит в литературное сознание e возникает оппозиция с реальностью)
«Мечта» - противопоставление внутреннего внешнему, призыв к духовной изоляции.
Батюшков Гнедичу: «Мечта всё в мире золотит и от реалии злой мечта нам мнит»

В 1807 году Батюшков записывается в народное ополчение и отправляется в Прусский поход, во время которого получает тяжелое ранение (пуля задела спинной мозг, что стало причиной последующих физических страданий). Но в отставку он вышел только в 1809 г.
В стихотворениях 1810-1812 годов Батюшков прославляет радости бытия, любовь, дружбу, свободу личности. Упоение жизнью и молодость. Соединяются у него с предчувствием кризиса. Противоречия и составляли основную особенность стихотворений Батюшкова.
«Совет друзьям», «Весёлый час», «Вакхянка» (1800е гг.) – в этих стихотворениях Б. создает образ идеального гармоничного мира, в котором реализуются батюшковские идеалы счастья (наслаждение земными радостями). Образы, как правило, античны.

В начале 1810х в творчестве Батюшкова намечается серьёзный поворот - стихотворение «Мои пенаты», написанное в жанре дружеского послания.
*В русской литературе в этом жанре стихотворение Батюшкова – образец. Оно имеет особую модель: противопоставление двух миров: малого замкнутого мира, в котором сосредоточены истинные ценности, и большого мира, который окружает этот маленький мир. В большом мире существуют ложные ценности. Лирические субъекты друж.послания находятся в малом мире, адресат – в большом. Идея: «иди сюда, приди к счастью» (с)Карпов. *

МОИ ПЕНАТЫ
Послание к Жуковскому и Вяземскому

Отечески Пенаты,
О пестуны мои!
Вы златом не богаты,
Но любите свои
Норы и темны кельи,
Где вас на новосельи,
Смиренно здесь и там
Расставил по углам;
Где странник я бездомный,
Всегда в желаньях скромный,
Сыскал себе приют.
О боги! будьте тут
Доступны, благосклонны!
Не вина благовонны,
Не тучный фимиам
Поэт приносит вам;
Но слезы умиленья,
Но сердца тихий жар,
И сладки песнопенья,
Богинь пермесских дар!
О Лары! уживитесь
В обители моей,
Поэту улыбнитесь -
И будет счастлив в ней!..
В сей хижине убогой
Стоит перед окном
Стол ветхий и треногой
С изорванным сукном.
В углу, свидетель славы
И суеты мирской,
Висит полузаржавый
Меч прадедов тупой;
Здесь книги выписные,
Там жесткая постель -
Все утвари простые,
Все рухлая скудель!
Скудель!.. Но мне дороже,
Чем бархатное ложе
И вазы богачей!..

Отеческие боги!
Да к хижине моей
Не сыщет ввек дороги
Богатство с суетой;
С наемною душой
Развратные счастливцы,
Придворные друзья
И бледны горделивцы,
Надутые князья!
Но ты, о мой убогой
Калека и слепой,
Идя путем-дорогой
С смиренною клюкой,
Ты смело постучися,
О воин, у меня,
Войди и обсушися
У яркого огня.
О старец, убеленный
Годами и трудом,
Трикраты уязвленный
На приступе штыком!
Двуструнной балалайкой
Походы прозвени
Про витязя с нагайкой,
Что в жупел и в огни
Летал перед полками,
Как вихорь на полях,
И вкруг его рядами
Враги ложились в прах!..
И ты, моя Лилета,
В смиренной уголок
Приди под вечерок
Тайком переодета!
Под шляпою мужской
И кудри золотые
И очи голубые
Прелестница, сокрой!
Накинь мой плащ широкой,
Мечом вооружись
И в полночи глубокой
Внезапно постучись...
Вошла - наряд военный
Упал к ее ногам,
И кудри распущенны
Взвевают по плечам,
И грудь ее открылась
С лилейной белизной:
Волшебница явилась
Пастушкой предо мной!
И вот с улыбкой нежной
Садится у огня,
Рукою белоснежной
Склонившись на меня,
И алыми устами,
Как ветер меж листами,
Мне шепчет: «Я твоя,
Твоя, мой друг сердечный!..»
Блажен, в сени беспечной,
Кто милою своей,
Под кровом от ненастья,
На ложе сладострастья,
До утренних лучей
Спокойно обладает,
Спокойно засыпает
Близь друга сладким сном!..

Уже потухли звезды
В сиянии дневном,
И пташки теплы гнезды,
Что свиты под окном,
Щебеча покидают
И негу отрясают
Со крылышек своих;
Зефир листы колышет,
И все любовью дышит
Среди полей моих;
Все с утром оживает,
А Лила почивает
На ложе из цветов...
И ветер тиховейный
С груди ее лилейной
Сдул дымчатый покров....
И в локоны златые
Две розы молодые
С нарциссами вплелись;
Сквозь тонкие преграды
Нога, ища прохлады,
Скользит по ложу вниз...
Я Лилы пью дыханье
На пламенных устах,
Как роз благоуханье,
Как не ктар на пирах!..
Покойся, друг прелестный,
В объятиях моих!
Пускай в стране безвестной,
В тени лесов густых,
Богинею слепою
Забыт я от пелен:
Но дружбой и тобою
С избытком награжден!
Мой век спокоен, ясен;
В убожестве с тобой
Мне мил шалаш простой;
Без злата мил и красен
Лишь прелестью твоей!

Без злата и честей
Доступен добрый гений
Поэзии святой,
И часто в мирной сени
Беседует со мной.
Небесно вдохновенье,
Порыв крылатых дум!
(Когда страстей волненье
Уснет... и светлый ум,
Летая в поднебесной,
Земных свободен уз,
В Аонии прелестной
Сретает хоры муз!)
Небесно вдохновенье,
Зачем летишь стрелой,
И сердца упоенье
Уносишь за собой?
До розовой денницы
В отрадной тишине,
Парнасские царицы,
Подруги будьте мне!
Пускай веселы тени
Любимых мне певцов,
Оставя тайны сени
Стигийских берегов
Иль области эфирны,
Воздушною толпой
Слетят на голос лирный
Беседовать со мной!..
И мертвые с живыми
Вступили в хор един!..
Что вижу? ты пред ними,
Парнасский исполин,
Певец героев, славы,
Вслед вихрям и громам,
Наш лебедь величавый,
Плывешь по небесам.
В толпе и муз и граций,
То с лирой, то с трубой,
Наш Пиндар, наш Гораций,
Сливает голос свой.
Он громок, быстр и силен,
Как Суна средь степей,
И нежен, тих, умилен,
Как вешний соловей.
Фантазии небесной
Давно любимый сын,
То повестью прелестной
Пленяет Карамзин;
То мудрого Платона
Описывает нам,
И ужин Агатона,
И наслажденья храм,
То древню Русь и нравы
Владимира времян,
И в колыбели славы
Рождение славян.
За ними сильф прекрасный,
Воспитанник харит,
На цитре сладкогласной
О Душеньке бренчит;
Мелецкого с собою
Улыбкою зовет,
И с ним, рука с рукою,
Гимн радости поет!..
С эротами играя,
Философ и пиит,
Близь Федра и Пильпая
Там Дмитриев сидит;
Беседуя с зверями
Как счастливый дитя,
Парнасскими цветами
Скрыл истину шутя.
За ним в часы свободы
Поют среди певцов
Два баловня природы,
Хемницер и Крылов .
Наставники-пииты,
О Фебовы жрецы!
Вам, вам плетут хариты
Бессмертные венцы!
Я вами здесь вкушаю
Восторги пиерид,
и т.д.................

Творчество Константина Николаевича Батюшкова - крупного поэта, ближайшего предшественника Пушкина - сыграло большую и значительную роль в русском историко-литературном процессе.

Творчество Константина Николаевича Батюшкова - крупного поэта, ближайшего предшественника Пушкина - сыграло большую и значительную роль в русском историко-литературном процессе. Ясно и точно определивший место поэта в этом процессе, Белинский писал: "Батюшков много и много способствовал тому, что Пушкин явился таким, каким явился действительно. Одной этой заслуги со стороны Батюшкова достаточно, чтоб имя его произносилось в истории русской литературы с любовию и уважением" [В. Г. Белинский. Полное собр. соч., т. VII. М., 1955, стр. 228. В дальнейшем все цитаты из сочинений Белинского даны по этому изданию (т. I-XIII. М., 1953-1959); указываются только тома и страницы.]. Но в то же время Белинский, очень любивший поэзию Батюшкова, настаивал на том, что она имеет самостоятельную идейно-художественную ценность. Об этом он писал: "Батюшков, как талант сильный и самобытный, был неподражаемым творцом своей особенной поэзии на Руси" (VI, 461). В другой статье он, определяя масштаб таланта Батюшкова, давал еще более высокую оценку: "Батюшкову немногого не доставало, чтоб он мог переступить за черту, разделяющую большой талант от гениальности" (VII, 241).

В наше время лучшие образцы лирики Батюшкова, прочно вошедшие в золотой фонд русского классического искусства слова, продолжают жить: произведения поэта систематически переиздаются и воспитывают в наших современниках благородство чувств и безупречный художественный вкус. И в наше время на страницах печати встречаются чрезвычайно высокие оценки поэзии Батюшкова. Так, К. И. Чуковский назвал Батюшкова "великим русским лириком" ["Юность", 1965, N 7, стр. 56.]. В советскую эпоху особенно актуальное звучание приобрели гражданско-патриотические мотивы поэзии Батюшкова. В статье "Отечественная война и советская литература", напечатанной в 1943 г., в разгар Великой Отечественной войны с немецко-фа-шистскими захватчиками, А. А. Фадеев, цитируя батюш-ковское послание "К Дашкову" с его отказом от любовно-эпикурейской тематики во имя гражданского долга, назвал Батюшкова "прекрасным русским поэтом-патриотом" [А. Фадеев. За тридцать лет. М., 1957, стр. 257-258.].

Однако творчество Батюшкова, а тем самым и тот этап русского историко-литературного процесса, который он представлял, изучены недостаточно. О творчестве Батюшкова написано немало статей, но последний большой труд о нем - монография Л. Н. Майкова "О жизни и сочинениях К. Н. Батюшкова" - появился 84 года назад, в 1887 г., и сейчас почти совершенно устарел. В силу этого возникает настоятельная необходимость в появлении новой, современной монографии о творчестве Батюшкова. В данной работе автор стремился осветить историю изучения поэзии Батюшкова, дать последовательный и систематический идейно-художественный анализ этой поэзии и показать ее влияние на русскую литературу. В работе не рассматриваются прозаические произведения Батюшкова, так как в 1965 г. издательством "Наука" была выпущена книга того же актора "Проза Батюшкова" [Работа написана на основе докторской диссертации "Творчество К. Н. Батюшкова" (Гос. б-ка им. В. И. Ленина). В эту работу вошли только самые общие выводы из глав диссертации "Батюшков и русская литература XVIII - начала XIX в." и "Батюшков и зарубежная литература". Очень сильно сокращены главы диссертации "Пушкин и Батюшков" и "Влияние Батюшкова на русскую поэзию".].

В 1802 году по окончании пансиона был определен на службу в Министерство народного просвещения, где получил первый «табельный» чин коллежского регистратора. Служил секретарем при попечителе Московского учебного округа, тайном советнике Муравьеве.
22 февраля 1807 года Батюшков круто меняет свою жизнь. Получив назначение на должность сотенного начальника в Петербургский милиционный батальон, он сразу же покидает Петербург.
Свой первый военный поход Батюшков совершил в Восточную Пруссию. В жестоком бою при Гейльсберге был тяжело ранен, «еле живого его вынесли с поля боя».
Император в «рескрипте» отметил «отменную храбрость Батюшкова», наградив его орденом «святой Анны III степени». Настроение поэта, в начале творческого пути воспевавшего в своих стихах земные радости, счастье дружбы, разделенной любви, меняется после II военного похода в Финляндию.
Его взгляд на войну резко отрицателен. В «Отрывке из писем русского офицера из Финляндии» он пишет:

1 чтец: «Здесь мы победили; но целые ряды храбрых легли, и вот их могилы!.. Эти уединенные кресты вдоль песчаного берега или вдоль дороги водруженные, этот ряд могил русских в странах чуждых, отдаленных от родины, кажется, говорят мимоидущему воину: и тебя ожидает победа – и смерть!»

Ведущий: С тех пор жизнь его становится непоседливой, беспокойной.
«Беспрестанные марши, биваки, сражения, ретирады, усталость, душевная и телесная, – одним словом – вечное беспокойство: вот моя история, ни одного дня истинно спокойного не имел», – писал он.
В 1809 году, получив отставку, Батюшков живет то в Петербурге, то в Хантоново, бывает в Москве, Вологде.
В 1812 году поступает на службу в Публичную библиотеку в должности помощника хранителя манускриптов, где впоследствии был принят в почетные библиотекари.
13 июня началась война России с Наполеоном. По мере продвижения его вглубь России нарастала тревога в русском обществе.
14 августа, получив отпуск в Публичной библиотеке, Батюшков приезжает в Москву, чтобы сопровождать семью своего благодетеля, двоюродного дяди Муравьева, в Нижний Новгород. Вид сожженной, разоренной Москвы, города, где он обрел друзей (П.А. Вяземского, В.А. Жуковского, Н.М. Карамзина, В.Л. Пушкина), где был счастлив в их обществе, вызвал у поэта потрясение. Свои чувства он выразил в одном из лучших своих произведений.

2 чтец: «Послание к Дашкову»

«Мой друг! Я видел море зла И неба мстительного кары; Врагов неистовых дела. Войну и гибельны пожары. Я видел сонмы богачей, Бегущих в рубищах издранных; Я видел бледных матерей, Из милой родины изгнанных! Я на распутье видел их, Как, к персям чад прижав грудных, Они в отчаяньи рыдали И с новым трепетом взирали На небо рдяное кругом. Трикраты с ужасом потом Бродил в Москве опустошенной. Среди развалин и могил; Трикраты прах ее священной Слезами скорби омочил. И там – где зданья величавы И башни древние царей, Свидетели протекшей славы И новой славы наших дней; И там – где с миром почивали Останки иноков святых И мимо веки протекали, Святыни не касаясь их; И там – где роскоши рукою, Дней мира и трудов плоды, Пред златоглавою Москвою Воздвиглись храмы и сады, – Лишь угли, прах и камней горы, Лишь груды тел кругом реки. Лишь нищих бледные полки Везде мои встречают взоры!.. А ты, мой друг, товарищ мой, Велишь мне петь любовь и радость, Беспечность, счастье и покой И шумную за чашей младость! Среди военных непогод, При страшном зареве столицы, На голос мирныя цевницы Сзывать пастушек в хоровод! Мне петь коварные забавы Армид и ветреных Цирцей Среди могил моих друзей, Утраченных на поле славы!.. Нет, нет! талант погибни мой, И лира, дружбе драгоценна, Когда ты будешь мной забвенна, Москва, отчизны край златой! Нет, нет! пока на поле чести За древний град моих отцов Не понесу я в жертву мести И жизнь, и к родине любовь; Пока с израненным героем, Кому известен к славе путь, Три раза не поставлю грудь Перед врагов сомкнутым строем, – Мой друг, дотоле будут мне Все чужды Музы и Хариты, Венки, рукой любови свиты, И радость шумная в вине!

Ведущий: Война 1812 года глубоко потрясла Батюшкова. «Ужасные происшествия нашего времени, зло, разлившееся по лицу земли, так меня поразило, что я насилу могу собраться с мыслями, – пишет он Гнедичу. – Ужасные поступки вандалов или французов в Москве... вовсе расстроили мою маленькую философию...» Батюшков остается верен себе. 29 марта 1813 года он вступает в армию штабс-капитаном с назначением в адъютанты к генералу Бахметьеву.

На земле поверженного противника он испытал чувство национальной гордости, того редкого единения в заботах о защите Отечества, которым была охвачена армия.

3 чтец: «Переход через Рейн» (отрывок)

И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов, Под знаменем Москвы, с свободой и с громами!.. Стеклись с морей, покрытых льдами. От струй полуденных, от Каспия валов. От волн Улей и Байкала, От Волги, Дона и Днепра, От града нашего Петра, С вершин Кавказа и Урала!.. Стеклись, нагрянули, за честь твоих граждан, За честь твердынь, и сел, и нив опустошенных, И берегов благословенных, Где расцвело в тиши блаженство россиян; Где ангел мирный, светозарной. Для стран полуночи рожден И провиденьем обречен Царю, отчизне благодарной. Мы здесь, о Рейн, здесь! ты видишь блеск мечей! Ты слышишь шум полков и новых коней ржанье, «Ура» победы и взыванье Идущих, скачущих к тебе богатырей. Взвивая к небу прах летучий, По трупам вражеским летят И вот – коней лихих поят, Кругом заставя дол зыбучий. Какой чудесный пир для слуха и очей!..

Ведущий: Русская армия входила в Париж под гул толпы, восклицавшей: «Да здравствует Александр! Да здравствует Россия!»

4 чтец: Александр Романов «Константин Батюшков в Париже»

Как выстрел, грозное известье Скатилось в утреннюю тишь: «Вступают русские в Париж!» И сразу дрогнули предместья. Сшибались в панике повозки. Храпели кони на мостах... О боже! За пожар московский Они Парижу отомстят. ...Полки торжественно входили, И с высоты лилась, хмельна, На гренадерские мундиры Апрельская голубизна. – Да здесь, ребята, красно лето. Куда нас, братцы, занесло! – Шинели бросив на лафеты. Солдаты щурились тепло. И в том строю, причастный к славе, Перехватив ремнями стан, Летел в седле веселый, бравый, Российской службы капитан. Он счастлив. Он сейчас не помнит, Что в Петербурге знаменит, Что в тишине лицейских комнат Его певучий стих звенит. Он просто русский! Он в Париже! Он из Москвы пришел сюда, Чтоб нашу речь Париж услышал И чтоб запомнил навсегда. Он видел много, понял много И ничего не позабыл: Ни бивуаки, ни тревоги. Ни одиночество могил. И он гордился, что в Париже, Наветам гнусным вопреки. Солдаты наши сердцем выше. Чем безрассудные враги. Здесь, перевязывая раны. Врачуя давнюю тоску. Солдаты гордо повторяли: «Мы помним матушку Москву!» В толпе мундиров, платьев, фраков Блистал у парижанок взгляд От остроумия казаков И от достоинства солдат. И он смотрел, как удивленно. Они стояли, закурив, Перед Трояновой колонной, Перед решеткой Тюльери! Он понимал, что здесь впервые За много лет трудов и битв Теперь на мир глядит Россия И на Россию мир глядит.

Ведущий: Война несла Батюшкову и живой опыт, и яркие впечатления, и возможность испытать всю глубину святого дружества.
Еще в 1807 году во время похода в Восточную Пруссию произошло его знакомство с Иваном Петиным, которое переросло в дружбу. Воспитанник Московского университетского пансиона, Пажеского корпуса, И. Петин был широко образованным человеком, писал стихи, делал переводы из математических книг, в нем глубокий ум сочетался с редкой сердечностью.
После Бородинского сражения, в котором Петин был ранен, Батюшков писал ему:
«Счастливый друг, ты пролил кровь свою на поле Бородинском, на поле славы и в виду Москвы, тебе любезной, а я не разделил с тобой этой чести. В первый раз я позавидовал тебе».
И вот они снова встретились в 1813 году. На этот раз пуля щадила Батюшкова, хотя он неоднократно участвовал в жарких боях. Оба стали участниками «великой битвы народов» при Лейпциге, в которой Иван Петин погиб. Ему было 26 лет.
Храброму офицеру, простому ратнику, Батюшков посвятил стихи и прозу.

5 чтец: «Воспоминание о Петине» (отрывок)
«Этот день почти до самой ночи я провел на поле сражения, объезжая его с одного конца до другого и рассматривая окровавленные трупы. Утро было пасмурное. Около полудня полился дождь реками; все усугубляло мрачность ужаснейшего зрелища, которого одно воспоминание утомляет душу, зрелища свежего поля битвы, заваленного трупами людей, коней, разбитыми ящиками... В глазах моих беспрестанно мелькала колокольня, где покоилось тело лучшего из людей, и сердце моё исполнилось горестью несказанной, которую ни одна слеза не облегчила... На третий день по взятии Лейпцига... я встретил верного слугу моего приятеля, который возвращался в Россию... Он привел меня на могилу доброго господина. Я видел сию могилу, из свежей земли насыпанную; я стоял на ней в глубокой горести и облегчил сердце моё слезами. В ней сокрыто было навеки лучшее сокровище моей жизни – дружество... Исполняя свой долг, он был добрым сыном, верным другом, неустрашимым воином.»

6 чтец: «Тень друга»

Души усопших – не призрак: смертью не все кончается; Бледная тень ускользает, победив костер. Пропорций (лат.) Я берег покидал туманный Альбиона: Казалось, он в волнах свинцовых утопал. За кораблем вилася Гальциона, И тихий глас ее пловцов увеселял. Вечерний ветр, валов плесканье, Однообразный шум и трепет парусов, И кормчего на палубе взыванье Ко страже, дремлющей под говором валов, – Все сладкую задумчивость питало. Как очарованный, у мачты я стоял, И сквозь туман и ночи покрывало Светила Севера любезного искал. Вся мысль моя была в воспоминанье Под небом сладостным отеческой земли, Но ветров шум и моря колыханье На вежды томное забвенье навели. Мечты сменялися мечтами, И вдруг... - то был ли сон? - предстал товарищ мне. Погибший в роковом огне, Завидной смертию над Плейсскими струями. Но вид не страшен был; чело Глубоких ран не сохраняло, Как утро майское, веселием цвело И все небесное душе напоминало. «Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней! Ты ль это? – я вскричал, – о воин вечно милый! Не я ли над твоей безвременной могилой, При страшном зареве Беллониных огней, Не я ли с верными друзьями Мечом на дереве твой подвиг начертал И тень в небесную отчизну провождал С мольбой, рыданьем, и слезами? Тень незабвенного! ответствуй, милый брат! Или протекшее все было сон, мечтанье; Все, все, и бледный труп, могила и обряд, Свершенный дружбою в твоё воспоминанье? О! молви слово мне! пускай знакомый звук Еще мой жадный слух ласкает, Пускай рука моя, о незабвенный друг! Твою с любовию сжимает...» И я летел к нему... Но горний дух исчез В бездонной синеве безоблачных небес, Как дым, как метеор, как призрак полуночи, И сон покинул очи. Все спало вкруг меня под кровом тишины. Стихии грозные казалися безмолвны. При свете облаком подернутой луны Чуть веял ветерок, едва сверкали волны, Но сладостный покой бежал моих очей, И все душа за призраком летела, Все гостя горнего остановить хотела: Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!

Ведущий: Война лишила Батюшкова не только боевых товарищей, она отняла здоровье, возможность творчества. В письме Гнедичу (конец февраля – начало марта 1817) он пишет: «Если бы война не губила моего здоровья, то чувствую, что написал бы что-нибудь получше. Но как писать? Здесь мушка на затылке, передо мной хина; впереди ломбард – сзади три войны с биваками! Какое время! Бедные таланты. Вырастешь умом, так воображение завянет». Однако это была только одна из причин. Никогда не робевший в бранном деле, Батюшков неожиданно впадает в уныние.
Война с Наполеоном сознавалась всем обществом как священная. В годину народной беды противоречия были как бы сняты или отодвинуты. В мирное время оказалось жить намного сложнее.

7 чтец: «К Никите»

Как я люблю, товарищ мой, Весны роскошной появленье И в первый раз над муравой Веселых жаворонков пенье. Но слаще мне среди полей Увидеть первые биваки И ждать беспечно у огней С рассветом дня кровавой драки. Какое счастье, рыцарь мой! Узреть с нагорныя вершины Необозримый наших строй На яркой зелени долины! Как сладко слышать у шатра Вечерней пушки гул далекой И погрузиться до утра Под теплой буркой в сон глубокой. Когда по утренним росам Коней раздастся первый топот. И ружей протяженный грохот Пробудит эхо по горам, Как весело перед строями Летать на ухарском коне И с первыми в дыму, в огне, Ударить с криком за врагами! Как весело внимать: «Стрелки, Вперед! Сюда, донцы! Гусары! Сюда, летучие полки, Башкирцы, горцы и татары!» Свисти теперь, жужжи свинец! Летайте ядры и картечи! Что вы для них? для сих сердец, Природой вскормленных для сечи? Колонны сдвинулись, как лес. И вот... о зрелище прекрасно! Идут – безмолвие ужасно! Идут – ружье наперевес; Идут... ура! – и все сломили, Рассеяли и разгромили: Ура! Ура! – и где же враг?.. Бежит, а мы в его домах, О, радость храбрых! киверами Вино некупленное пьем И под победными громами «Хвалите господа» поем!..

Ведущий: Личная драма: безответная любовь к блистательной Анне Фурман, которой он посвятил лучшие свои стихи, усиливала тоску.

8 чтец: «Мой гений»

Ведущий: Будучи в освобожденном Париже, Батюшков говорил с друзьями о русских делах, об устройстве русской общественной жизни. Далекий от политики, он, тем не менее в 1814 году написал прекрасное четверостишие, в котором обращался к императору Александру с призывом завершить славу свою и обессмертить царствование освобождением русского народа от крепостного гнета. Уйдя в отставку, Батюшков обращается к императору с ходатайством направить его на службу по дипломатическому ведомству. 19 ноября 1818 года он уезжает в Италию. Батюшков давно грезил об этой стране, которую хорошо узнал, увлекшись итальянской поэзией. Друзья надеялись, что там он поправит своё здоровье, обновит впечатления. Однако в Италии поэт не обрел покой прежде всего потому, что русский посланник Штакельберг относился к нему как к самому обыкновенному чиновнику.
Уже в августе 1819 он пишет Жуковскому: «Посреди сих чудес, удивись перемене... я вовсе не могу писать стихов». Он вывез оттуда 4 прекрасных небольших стихотворения и записки в прозе об окрестностях Неаполя, уничтоженные в приступе душевной болезни. Кроме того, в Неаполе, в 1820 году на глазах у Батюшкова, разразилась революция. Карбонариев, т.е. участников тайного общества, жестоко разгромили австрийские войска. Батюшков выехал из Неаполя в Рим и оттуда писал Карамзину о крайне тяжелом впечатлении от всего произошедшего.
В письме Екатерине Федоровне Муравьевой, которая относилась к нему, как к сыну, он писал в декабре 1821 года из Дрездена, куда он отправился во время отпуска на лечение: «Признаюсь Вам, мне давно хочется воротиться в Россию... Прошу Вас сохранить меня в памяти Вашей...»
Предположительно, в 1821 году К.Н. Батюшков написал свое поэтическое завещание, крайне загадочное произведение под названием «Изречение Мельхиседека». (Мельхиседек – библейский царь и священник, имя его означает «царь правды»).

9 чтец: «Ты знаешь, что изрек...»

Ведущий: Что тревожило его: предчувствие скорой духовной кончины, или беспамятство потомков. Тайна осталась неразгаданной.
В заметках «Чужое: мое сокровище!» (1817) Батюшков писал: «Он жил в аде – он был на Олимпе». В записной книжке П.А. Вяземского со слов поэта записано его последнее высказывание о своем творчестве: «Что писать мне и что говорить о стихах моих!.. Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес на голове своей красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь, что в нем было!».
Романс «Элегия», слова К.Н. Батюшкова, муз. Н. Балахоновой

Как счастье медленно приходит, Как скоро прочь от нас летит! Блажен, за ним кто не бежит, Но сам в себе его находит! В печальной юности моей Я был счастлив – одну минуту, Зато, увы! и горесть люту Терпел от рока и людей! Обман надежды нам приятен, Приятен нам хоть и на час! Блажен, кому надежды глас В самом несчастье сердцу внятен! Но прочь уже теперь бежит Мечта, что прежде сердцу льстила; Надежда сердцу изменила, И вздох за нею вслед летит! Хочу я часто заблуждаться, Забыть неверную... но нет! Несносной правды вижу свет, И должно мне с мечтой расстаться! На свете всё я потерял, Цвет юности моей увял: Любовь, что счастьем мне мечталась, Любовь одна во мне осталась!

Ведущий: Время показало, что К.Н. Батюшков оставил глубокий след в литературе.
В работах И.М. Семенко отмечается, что «в широком смысле воздействие Батюшкова на русских поэтов никогда не прекращалось». Батюшковская линия прослеживается в русской поэзии XIX и XX столетий: в произведениях А.С. Пушкина, С. Есенина, И. Анненского, А. Блока, Н. Тихонова, Н. Рубцова, С. Орлова. Он оказался духовно близок И. Бродскому, на столе которого после его кончины были обнаружены книги К.Н. Батюшкова и А.С. Пушкина. Благодарные авторы Вологодчины посвящают ему стихи.

10 чтец: В.А. Шагинов «Батюшков у окна»

Я, словно Батюшков С душою омрачённой, Смотрю в окно, Молчание храня. Все умерло во мне. Лишь близким удручённо Я говорю: – Не трогайте меня. Не трогайте мою Болезненную память- Она еще хранит Восторги бытия. Не разжигайте вновь Губительное пламя. Погибло все. Погиб и я. Но пепел, пепел От любви сожжённой Стучится В черный вакуум души. Преступник я Иль жалкий прокажённый, Сокрывшийся В заснеженной глуши? Что сделал я, Потворствуя гордыне? Зачем себя в глуши похоронил И сжег мосты? И для чего доныне Я этот пепел Мстительно хранил? О, как двусмысленны Высокие примеры! При чем здесь Батюшков И северная глушь? Зачем мне жизнь Без воли и без веры, Вся эта поэтическая чушь? Смотрю в окно Бессмысленно и тупо. Для нищих духом – Нищая сума. Жизнь завершается На удивленье глупо – Я, кажется, схожу с ума...

г. Череповец

Литература
1. Батюшков К.Н. Сочинения в 2-х томах. – М., 1989.
2. Афанасьев В.В. Ахилл, или жизнь Батюшкова. – М.,1987.
3. Кошелев В.А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. – М., 1987.
4. Майков Л.Н. Батюшков, его жизнь и сочинения. – М., 2001.
5. Чижова И.Б. Души волшебное светило... – СПб., 1997.

Источник : Чусова В. Д. Сценарий вечера «Три войны, все на коне и в мире на большой дороге...» / В. Д. Чусова // «Собранье пестрых глав»: о К. Н. Батюшкове и Хантове. – Череповец, 2007. – С. 151–170. – Библиогр. в примеч. в конце ст.