Все книги автора: Лихачев Д. (35)

Лихачев Д. Развитие русской литературы X-XVII веков

ВВЕДЕНИЕ

В данной работе я стремлюсь дать некоторые обобщения для построения будущей теоретической истории русской литературы Х-XVII вв.
Термин «теоретическая история» может вызвать возражения. Могут предположить, что все остальные истории литератур тем самым как бы объявляются «нетеоретическими». Поэтому мне нужно определить свое отношение к традиционным историям различных литератур.
Само собой разумеется, что не может быть истории литературы без теоретических обобщений. Даже само отсутствие обобщений есть в каком-то отношении обобщение - выражение своего отношения к литературному процессу. Обобщением являются и периодизация, и расположение материала по главам, и отнесение произведений к тому или иному периоду или жанру, и последовательность расположения материала, и самый отбор материала (авторов, произведений и пр.), и многое другое, без чего невозможны любые курсы, учебники и истории литератур.
Однако изложение авторами своего понимания процесса развития или просто течения литературы соединяется в традиционных историях литератур с пересказом общеизвестного фактического материала, с сообщением элементарных сведений, касающихся авторов и их произведений. Такое соединение того и другого нужно в учебных целях, нужно в целях популяризации литературы и литературоведения, нужно для тех, кто хотел бы пополнить свои знания, понять авторов и произведения в исторической перспективе. Традиционные истории литературы необходимы и всегда останутся необходимыми.
Цель теоретической истории другая. У читателя предполагается некоторый необходимый минимум знаний, сведений и некоторая начитанность в древней русской литературе. Исследуется лишь характер процесса, его движущие силы, причины возникновения тех или иных явлений, особенности историко-литературного движения данной страны сравнительно с движением других литератур.
Все семь веков древней русской литературы долгое время представлялись в слабо расчлененном виде. Хронология многих произведений не была установлена, особенности отдельных периодов не были выявлены. Поэтому очень часто древнерусские литературные произведения охотнее рассматривались в общих курсах древней русской литературы по жанрам, чем в хронологическом порядке.
Решительный переход к историческому рассмотрению древней русской литературы стал возможен тогда, когда успехи в изучении истории русского летописания позволили уточнить не только датировки летописей и летописных сводов, но и хронологию заключенных в них многих и многих литературных произведений. История летописания расставила отчетливые хронологические вехи.
Вот почему инициатива В. П. Адриановой-Перетц, широко включившей в историю русской литературы XI-XVII вв. русское летописание, оказалась очень плодотворной для исторического рассмотрения всего обширного семивекового литературного материала. Первые тома тринадцатитомной «Истории русской литературы», выпущенные в 1940-1948 гг., и их своеобразный предварительный конспект в первом томе учебника по истории русской литературы под общей редакцией В. А. Десницкого (М., 1941) (оба эти издания одушевлялись теоретической мыслью В. П. Адриановой-Перетц) были, по существу, первыми историями русской литературы, в которых исторический принцип оказался проведен последовательно и глубоко.
Почему же необходимо возвращаться к вопросу об историческом смысле отдельных эпох в истории русской литературы X-XVII вв.?
Как это ни странно, в истории русской литературы XI- XVII вв. яснее предстают перед нами отличия друг от друга мелких периодов, чем своеобразие и значение целых эпох.
Так, например, относительно отчетливо выступают перед нами особенности XII первой четверти XIII в. сравнительно с особенностями литературы Киевской Руси- XI в.; особенности второй половины XVI в. сравнительно с первой; особенности отдельных десятилетий XVII в.
И т. д. В целом понятен и смысл перемен, происходивших в пределах десятилетий и полувековий, но характер и смысл литературных явлений, присущих более крупным периодам, выявлен гораздо менее отчетливо, и значение этих периодов не уточнено. Не случайно, что в отношении их приняты обычно не литературные характеристики, а чисто исторические.
Подходы к определению изменений в пределах десятилетий и в пределах нескольких веков принципиально различны. В первом случае на передний план выступает зависимость историко-литературных изменений от исторических событий, во втором-зависимость литературы от особенностей исторического развития в целом. Для определения первых различий необходимо наблюдение над единичными явлениями литературы, для определения вторых - широкие обобщения огромного материала и суммирование их в характеристиках эпох, основанных в значительной мере на чувстве стиля - стиля эпохи. Как бы ни были трудны определения эпох сравнительно с определением коротких периодов, их необходимо сделать даже и для того, чтобы выяснить исторический смысл изменений на коротких дистанциях.
В данной работе рассматривается историко-литературный смысл четырех эпох в их целом: эпохи стиля монументального историзма (X-XIII вв.), Предвозрождения (XIV-XV вв.), эпохи второго монументализма (XVI в.) и века перехода к литературе нового времени (XVII в.).
Выделенной оказалась только проблема барокко. Почему? * Это будет объяснено в соответствующих главах, но уже сейчас необходимо сказать, что, исследуя процесс, нельзя слепо следовать этому процессу и располагать весь материал в строго хронологическом порядке. Иногда корни нового явления уходят глубоко в прошлое, и тогда исследователь должен возвращаться назад. Гораздо чаще явление, ярко проявившееся в определенное время, в дальнейшем остается, как бы «застревает» в литературе и продолжает в ней жить и претерпевать различные изменения. Это связано с тем, что история культуры есть не только история изменений, но и история накопления ценностей, остающихся живыми и действенными элементами культуры в последующем развитии. Так, например, поэзия Пушкина - это не только явление той эпохи, в которую она создавалась, завершение прошлого, но и явление нашего времени, нашей культуры. То же мы можем сказать и о всех произведениях древней русской литературы-в той мере, в какой они читаются и участвуют в культурной жизни современности или являются следствием предшествующего развития.
Явления культуры не имеют строгих хронологических границ.
Построение теоретической истории русской литературы требует усовершенствования самой методики исследования литературы как некоего макрообъекта. Выработка этой методики - дело будущего.
Для изучения макрообъектов в физике в последнее время создана статистическая физика. Как известно, Норберт Винер считал статистическую физику наиболее важной из наук, более важной даже, чем теория относительности или квантовая теория.
История литературы, которая должна описать эпохи и периоды, имеет дело с миллионами фактов и явлений.
Она обращается не к микрообъектам, а к целым ансамблям микрообъектов. Изучение истории отдельных микрообъектов и макрообъектов - различно. Чтобы выяснить историю макрообъектов, надо пожертвовать детальностью информации об истории каждого объекта в отдельности.
Подобно статистической физике, теоретическое, «статистическое литературоведение» будущего должно решать задачу макрохарактеристики, минуя слишком детальные описания. В теоретической истории литературы должна быть выработана методика «приближенных описаний».
Литература каждого периода - это система отдельных произведений с сильным взаимодействием и с сильным воздействием традиции. Это делает изучение ее как целого особенно сложной.
Методика «статистического литературоведения» еще не создана (разумеется, «статистическое литературоведение» следует понимать не в примитивном смысле простого использования в литературоведении статистических сведении и приближенного вычисления), и поэтому в данной книге поневоле приходится иметь дело с весьма обобщенными явлениями: давать характеристику только самых крупных эпох в развитии русской литературы X-XVII вв.
Между древней русской литературой и новой существует решительное различие в темпах и типе развития.
Давно уже было обращено внимание на то, что средневековые литературы развиваются медленнее, чем литературы нового времени. Одна из причин состоит в том что писатели и читатели не стремятся к новому как к таковому.
Новое для них не является само по себе некоторой ценностью, как это типично для XIX и XX вв. Писатели и читатеди нового времени ищут новизны - новизны идей, тем, способов выражения и т. д. Произведение новой литературы воспринимается его читателями во времени. Для читателя нового времени далеко не безразлично - когда создано произведение: в каком веке и в каком году, при каких обстоятельствах. Для читателя современной нам, новой литературы ценность произведения возрастает, если оно появилось только что, является новинкой. Это отношение, к новинкам поддерживается в новое время критикой, журналами и средствами современной быстрой информации, а также модой.
Если придерживаться распространенного деления эпох - на эпохи привычки и эпохи моды, то Древняя Русь безусловно принадлежит к эпохам привычки.
В самом деле, в средние века историческое отношение к литературе отсутствует: произведение существует само по себе, независимо от того, когда оно создано. Для средневекового читателя имеет по преимуществу значение, чему посвящено произведение и кем оно создано: какое положение занимал или занимает автор в первую очередь, насколько он авторитетен в церковном и государственном отношении. Поэтому все произведения располагаются как бы на одной плоскости - старые и новые. «Современная литература» для каждого времени в средние века - это то, что читается сейчас, старое и новое, переводное и оригинальное. Поэтому отправной точкой движения литературы вперед служат не только что появившиеся, «последние» произведения, а вся сумма литературных произведений, наличествующих в читательском обиходе. Литература не уходит вперед от самой себя-она растет, как растут плоды, питаясь соками всей уже существующей в читательском обиходе литературы. Новые редакции старых произведений участвуют в этом росте.
«Неподвижность» способов изображения соответствует вере в неподвижность и неизменяемость мира. Создание нового свидетельствовало бы о несовершенстве мира. Задача автора состоит в том, чтобы выявить в мире вечное, неизменяемое. В казуальных связях для средневекового автора просвечивает иной план, более глубокий и неизменяющийся. Художественный метод нового времени, при котором автор стремится к наглядности, конкретности и к индивидуальному, требует обновления художественных средств, их «индивидуализации». Абстрагирующий же метод средневековья, стремящийся извлечь общее, убрать индивидуальное и конкретное, не требует обновления и довольствуется общим, бывшим всегда.
Принято говорить, что средневековая литература традиционна. Под традиционностью подразумевают приверженность к старым формам и старым идеям. Но для средневековья, как я уже сказал, вообще не существует «старого» и «нового». Здесь дело в другом: в приверженности средневековой литературы к литературному этикету, к стремлению облекать содержание в приличествующие данному содержанию формы, своеобразная церемониальность литературы.
Вот почему в средние века движение вперед совершается в недрах каждого жанра в отдельности. Жанр житий развивается и вместе, и отдельно от жанра летописей, жанры ораторских произведений развиваются и вместе, и отдельно от житий и т. д. Поэтому одни жанры опережают развитие других, имеют в своем развитии индивидуальные отличия от других.
Все это необходимо учитывать при рассмотрении исторического значения тех или иных литературных эпох. Своеобразны не только результаты развития, но и самые «законы развития», они также развиваются и меняются по мере изменения самой действительности. Нет «вечных» правил и законов, по которым развитие совершается.
Только изучая движение литературы, мы можем понять и ее национальное своеобразие.
Национальное своеобразие литературы состоит не только в неких постоянных признаках содержания и формы, отличающих ее от других национальных литератур, в неких неизменных идеях, настроениях, эмоциональном строе или моральных качествах, сопутствующих всем произведениям этой литературы.
Национальный характер - это и особенности исторического пути литературы, особенности ее развивающегося взаимоотношения с действительностью, особенности меня[юще]гося положения литературы в обществе - ее общест[вен]ной «позиции» и той роли, которую она играет в жизни [---]дества. Следовательно, для определения национального [сво]еобразия литературы важны не только постоянные, не[изм]еняемые моменты, ее общая характеристика как едино[------]oro, но и самый характер развития, характер отношений, в которые вступает литература,- не только черты, присущие литературе как таковой, но и положение ее в культуре страны, ее взаимоотношение со всеми другими сферами человеческой деятельности. Отличительные особенности исторического пути литературы многое объясняют в ее национальном своеобразии и сами являются частью этого своеобразия.
Итак, черты национального своеобразия следует искать в гораздо более широком плане, чем это принято.
Обычно черты национального своеобразия служат оценивающими и «взвешивающими» литературу моментами.
Но, выявляя происхождение и объясняя черты своеобразий, мы не можем уже подвергать их отвлеченной оценке.
Всякая черта имеет точный смысл в своем происхождении и в своей функции, а потому не может служить материалом для абстрактного, отвлеченного суждения о достоинстве литературы. Детерминированность этих черт исключает их из сферы общих оценок и отвлеченного морализирования.
Конкретные научные оценки в истории литературы невозможны там, где недостаточно выявлены происхождение, обусловленность и функции фактов, их связь с остальным миром, где в той или иной мере предполагается индетерминированность, где факты абсолютизируются и изымаются из исторического процесса и исторического объяснения.
Русская литература - часть русской истории. Она отражает русскую действительность, но и составляет одну из ее важнейших сторон. Без русской литературы невозможно представить себе русскую историю и, уж конечно, русскую культуру.
И вот на что следует при этом обратить особое внимание. Человеческая история едина. Путь каждого народа «в своем идеале» сходен с путями других народов. Он подчинен общим законам развития человеческого общества. Это положение - одно из самых существенных завоеваний марксизма.
Историк культуры не может пройти мимо стройной и простой концепции закономерности развития мировой культуры, изложенной Н. И. Конрадом в его книге «Запад и Восток» и в статье «Об эпохе Возрождения». Согласно
{1} Конрад Н. И. Запад и Восток. М., 1966, Изд. 2-е. М., 1972.
{2} Конрад Н. И. Об эпохе Возрождения // Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы. М., 1967.
этой концепции, прочно связавшей развитие мировой культуры с учением о смене исторических формаций, народы, полностью прошедшие через этапы рабовладельческой формации и феодализма, имели культуру своей античности, относящуюся к рабовладельческому периоду, культуру своего средневековья, связанную с феодализмом, и эпоху Возрождения, возникшую с появлением в феодальную эпоху первых ростков капитализма. Появление культур античности, средневековья и Возрождения является, таким образом, не исторической случайностью, а исторической закономерностью, явлением «нормального» развития народов. Существенно, что каждый из этих этапов культурного развития имеет свои крупные культурные завоевания, и нет никаких оснований неравно расценивать их, принижать одни и выдвигать значение других. Отнесение тех или иных эпох к Возрождению не является актом их оценки.
Вот что, например, пишет Н. И. Конрад о культуре средневековья в Европе: «Марксистская историческая наука показывает, что переход от рабовладельческой формации к феодализму в то историческое время имел глубоко прогрессивное значение. Это обстоятельство заставляет отнестись к «средним векам» иначе, чем относились к ним гуманисты. Отношение это было, как известно, отрицательным. Гуманисты видели в средних веках „время темноты и невежества", из которого, как им казалось, могло вывести человечество обращение к лучезарной „древности". Мы же не можем не видеть в наступлении „средних веков" шаг вперед, а не назад. Парфенон, храмы Эллоры и Аджанты - великие создания человеческого гения, но не менее великими созданиями человеческого гения являются и Миланский собор, Альгамбра, храм Хорюдзи в Японии»*.
Идея наличия Возрождения в той или иной стране, в том или ином веке высказывалась в науке неоднократно.
Писали о Возрождении в Грузии, Армении, Малой Азии, у южных и западных славян, у венгров и пр. Принципиально важная сторона концепции Н. И. Конрада, почему-то не принимающаяся во внимание его критиками, состоит в том, что мировое Возрождение является лишь частью более широкой картины мирового исторического процесса, в которой занимают свое место мировая античность и мировое средневековье. Античность, средневековье и Возрождение являются единой цепью культурных типов, связанной не только со сменой формаций, но и с законами развития культуры, при которых Возрождение наступает как обращение к античности, перекидывая мост к древности через промежуточный культурный тип - средневековье.
Разумеется, далеко не все народы имели у себя каждый из трех этапов в развитии культуры. Не все народы прошли, например, через рабовладельческую формацию или через все этапы феодализма. Народами, которые полностью прошли через этапы рабовладельческого строя и феодализма, Н. И. Конрад считает греков, итальянцев, персов, индийцев, китайцев . При этом Н. И. Конрад утверждает, что даже у этих народов культурные явления античности, средневековья и Возрождения имеют свои специфические черты в каждом отдельном случае. Говоря о китайском и среднеазиатском Возрождении, Н. И. Конрад подчеркивает: «Разумеется, ни в коем случае нельзя полностью отождествлять все эти явления. Если условно именовать их „возрождением", то и „танское возрождение", и „среднеазиатское возрождение" имеют свои глубоко специфические черты, отличающие их друг от друга и каждое из них от „европейского возрождения". Но вправе ли мы видеть только эти отличия, не обращая внимания на сходства, тем более что эти сходства лежат в историческом существе явлений?» .
Единство мирового развития культуры выражается, в частности, в том, что народы в случае пропуска у себя того или иного «закономерного» этапа развития культуры могут ускоренно проходить свое развитие, используя опыт соседних народов. При этом, как пишет Н. И. Конрад, имеет место «как бы „равнение" отстающих (культур.- Д. Л.) на передовые, а не механическое перенесение общественных форм передового государства в отстающее»[*].
Отсюда ясно, что только прискорбной невнимательностью может быть вызвано то, что пишет о концепции мирового культурного развития Н. И. Конрада в своей последней книге В. Н. Лазарев: «Нередко термин „Возрождение" употребляется как равнозначный термину „расцвет". Так им пользуется в своих очень интересных работах Н. И. Конрад».
Н. И. Конрад поставил вопрос «о формах и уровнях эпохи Возрождения в отдельных странах», о типологических сходствах и различиях отдельных Возрождений, о положении каждого из Возрождений в мировом историческом процессе. Одна из самых важных задач этой книги - посильная попытка ответить на этот вопрос для России, в которой Возрождение только готовилось, но в силу ряда обстоятельств не осуществилось, приобретя длительный и «разлитой» характер, перенеся часть из своих проблем в литературу нового времени-XVIII века, в частности.
Итак, изучая и выявляя своеобразие русской литературы на всем пути ее развития, необходимо не только сравнивать ее с другими литературами, но и учитывать существование «нормального» исторического развития стран и народов.
Для характеристики эпохи имеет огромное значение характеристика господствующего в эту эпоху стиля. Я понимаю под господствующим стилем не только стиль языка, стиль в узколитературном или языковом смысле, но и стиль в широком искусствоведческом смысле этого слова. Когда мы говорим о «стиле эпохи», то понятие это включает в себя как входящее и подчиненное явление также и стиль литературный; литературный же стиль имеет не только в своем составе стиль языка литературы, но и весь стиль отражения мира: стиль описания человека, понимания его внутренних и внешних свойств, его поведения, стиль отношения к общественным явлениям - их видения и близкого этому видению отражения в литературе действительности, стиль понимания природы и отношения к природе.
Но характеристика стиля в широком смысле этого слова требует особых средств искусствоведческого описания, не вяжущихся с типом рассуждений и изложения, принятого в данной книге. Это особая задача. Попытки ее разрешения сделаны мною в другой работе - «Человек в литературе древней Руси» . К этой книге я и отсылаю читателя.
{1}«Конрад Н. И. Запад и Восток. С. 36. Изд. 2-е. С. 32.
{2} Там же. С. 95. Изд. 2-е. С. 82.
{3} Там же. С. 35. Изд. 2-е. С. 31.
{1} Лазарев В. Н. Русская средневековая живопись. М., 1970.
{2} Конрад Н. И. О6 эпохе Возрождения. С. 45.
{3} Лихачев Д. С. Человек в литературе древней Руси. М.; Л., 1968. Изд. 2-е. М., 1970. См. также наст. изд. Т. 3.
Возвращаюсь к тому, что было сказано мною в начале этого введения.
Перед советским литературоведением стоит ответственная задача - создание теоретической истории русской литературы Х-XVII вв., тесно связанной с историко-литературным развитием других стран, и в первую очередь славянских. Только создание общей истории славянских литератур их древнейшего периода способно определить отличия в характере и в развитии каждой из славянских литератур. Задача создания такой теоретической истории не может быть решена, если факты сходства и различия в развитии литератур будут рассматриваться в отрыве от истории культур отдельных народов и от их истории в целом ". Широкий исторический подход, учитывающий все изменения в жизни народов, совершенно необходим в такого рода истории литературы. Данное исследование в известной мере стремится подготовить материал для создания теоретической истории русской литературы Х-XVII вв., основанной на учете одновременных явлений в других славянских странах, хотя построение такой теоретической истории и не входит в непосредственную задачу этой работы.
Отдельные главы разнотипны по построению. Первая и вторая главы касаются общих проблем построения истории литературы и особенностей исторического пути русской литературы ее древнейшего периода, поэтому в них
большое место занимает научная полемика. Глава третья, посвященная XVI в., сравнительно невелика - развитие в этот период заторможено и нарушено. Век этот создаёт стиль в значительной мере искусственный. Глава эта носит в большей мере описательный характер, чем предшествующие. Главы четвертая и пятая посвящены XVII веку. Этот век, который характеризуется множеством переходных явлений (переходных к новому времени). Он не поддается характеристике под знаком единого великого стиля. Барокко - это уже не стиль эпохи. Это один из стилей и одно из направлений в русском искусстве и литературе XVII в., однако направление барокко, может быть, самое важное на стадии перехода к литературе нового времени. Обращение к барокко заставило меня обсудить в самой краткой и предварительной форме характер развития стилей вообще Из других явлений XVII в. я беру только одно - развитие личностного начала в литературе,- явление чрезвычайно важное в связи с проблемой «заторможенного Возрождения» - основного ключа к пониманию особенностей историко-литературного процесса Древней Руси.
Неудачей эпохи Возрождения в русской литературе не были сняты самые проблемы Возрождения. Они должны были быть все равно решены и решались в русской литературе - медленнее, но упорнее, мучительнее и потому в более острой форме, длительнее, а потому разнообразнее и глубже. Проблема Возрождения оказалась актуальной для русской литературы на протяжении нескольких веков, а тема ценности человеческой личности и гуманизма - темой типично национальной и общественно ценной для всего ее сложного и многотрудного пути.

3. Сравнительно-историческая школа. Научная деятельность а.Н.Веселовского.

4. «Историческая поэтика» а.Н.Веселовского. Замысел и общая концепция.

5. Теория происхождения литературных родов в понимании а.Н.Веселовского.

6. Теория сюжета и мотива, выдвинутая а.Н.Веселовским.

7. Проблемы поэтического стиля в работе а.Н.Веселовского «Психологический параллелизм в его формах и отражениях поэтического стиля».

8. Психологическая школа в литературоведении. Научная деятельность а.А.Потебни.

9. Теория внутренней формы слова а.А.Потебни.

10. Теория поэтического языка а.А.Потебни. Проблема поэтического и прозаического языка.

11. Различие поэтического и мифологического мышления в трудах а.Потебни.

13. Место русской формальной школы в истории литературоведения.

14. Теория поэтического языка, выдвинутая формалистами.

15. Различие в понимании языка а.А.Потебни и формалистов.

16. Понимание представителями формальной школы искусства как приема.

17. Теория литературной эволюции, обоснованная формалистами

18. Вклад формальной школы в изучение сюжета.

20. Научная деятельность м.М.Бахтина. Новый культурологический смысл филологии: идея «текста-монады».

21. Работа м.М.Бахтина «Гоголь и Рабле». Идея Большого времени.

22. Открытие м.М.Бахтиным Достоевского: теория полифонического романа.

23. Понимание м.М. Бахтиным сущности карнавальной культуры и ее специфических форм.

24. Научная деятельность ю.М.Лотмана. Тартуско-московская семиотическая школа. Ее идеи и участники.

25. Основные понятия структуральной поэтики ю.М.Лотмана.

26. Ю.М.Лотман о проблеме текста. Текст и художественное произведение.

27.Труды м.Ю.Лотмана о Пушкине и их методологическое значение.

28. Обоснование семиотики литературы в трудах ю.М.Лотмана.

29. Научная деятельность д.С.Лихачева. Методологическое значение его работ о «Слове о полку Игореве».

30. Концепция единства русской литературы д.С.Лихачева.

31. Учение д.С.Лихачева о внутренней форме художественного произведения.

32. Д.С.Лихачев о принципах историзма в изучении литературы.

34. Герменевтический подход к изучению художественного текста.

36. Рецептивная эстетика. Обоснование субъективности восприятия художественного текста (в.Изер, м.Риффатер, с.Фиш).

37. Р.Барт как теоретик культуры и литературы.

39. Нарратология как новая литературная дисциплина в рамках структурализма и постструктурализма.

41. Современная трактовка функции архетипов в литературе

42. Мотивный анализ и его принципы.

43. Анализ художественного текста с позиций деконструкции.

44. М.Фуко как классик постструктурализма в литературоведении. Понятия дискурса, эпистемы, истории как архива.

30. Концепция единства русской литературы д.С.Лихачева.

Лихачев сумел доказать, что русская литература смогла выполнить свою великую миссию по формированию, единению, сплочению, воспитанию, а иногда даже и спасению народа в тяжелые времена разрухи и распада. Это происходило потому, что она основывалась и руководствовалась высочайшими идеалами: идеалами нравственности и духовности, идеалами высокого, измеряемого только вечностью предназначения человека и его такой же высокой ответственности. И он считал, что этот великий урок литературы может и должен усвоить каждый.

31. Учение д.С.Лихачева о внутренней форме художественного произведения.

Шестидесятые годы ХХ в. отмечены расширением литературоведческих горизонтов, привлечением новых методов анализа художественного произведения. В связи с этим, возрос интерес к проблеме "литература и действительность". Возврат к этой важнейшей проблеме поэтики отмечен широко известной статьей Д.С. Лихачева "Внутренний мир художественного произведения". Смысл статьи заключается в утверждении "самозаконности" изображенной в художественном произведении жизни. По утверждению исследователя, "художественный мир" отличен от реального, во-первых, иного рода системностью (пространство и время, равно как история и психология, в нем обладают особыми свойствами и подчиняются внутренним законам); во-вторых, своей зависимостью от стадии развития искусства, а также от жанра и автора.

32. Д.С.Лихачев о принципах историзма в изучении литературы.

Благодаря блестящим исследованиям Лихачева - история древнерусской литературы предстает не как сумма литературных памятников на некоей временной шкале, а как жизненно-непрерывное возрастание русской литературы, удивительно точно отражающее культурно-исторический и духовно-нравственный путь множества поколений наших предков.

34. Герменевтический подход к изучению художественного текста.

Герменевтика - это теория и искусство «глубинного истолкования текстов». Главной задачей является интерпретация первоисточников мировой и отечественной культуры. «Движение к истокам» как своеобразный метод герменевтики - от текста (рисунка, музыкального произведения, учебного предмета, поступка) к истокам его возникновения (потребностям, мотивам, ценностям, целям и задачам автора).

35. Понятие герменевтического круга .

Круг «целого и части» (герменевтический круг) служит ориентиром смыслового понимания текста (чтобы понять целое, необходимо понять элементы, но понимание отдельных элементов определяется пониманием целого); круг последовательно расширяется, раскрывая более широкие горизонты понимания.

36. Рецептивная эстетика. Обоснование субъективности восприятия художественного текста (в.Изер, м.Риффатер, с.Фиш).

С момента своего появления рецептивная эстетика, представленная именами Р.Ингардена, Х.-Р.Яусса, В.Изера привнесла в литературоведение возможность отражать разнообразие видов рецепции, отличаясь, однако, двойственностью своих установок. В рецептивной эстетике, с одной стороны, постулируется тезис, а с другой стороны, значение сообщения ставится в зависимость от интерпретативных предпочтений реципиента, восприятие которого детерминировано контекстом, что предполагает индивидуализацию каждого конкретного акта чтения. Интерпретация произведения, с одной стороны, очевидным образом обусловлена парадигмальными установками читателя, с другой стороны, М.Риффатерр указывает на возможность авторского контроля за декодированием путём формирования нужного контекста в пространстве самого текста. Множественность прочтений и многозначность смысла, которые ещё Ю.Лотман призывал не смешивать, возникают, таким образом, на пересечении интенции автора и компетенции читателя при том условии, что автор также является реципиентом собственного произведения.

Совсем недавно научная общественность отметила столетний юбилей крупного отечественного литературоведа, историка культуры и текстолога, академика (с 1970 г.) Дмитрия Лихачева. Это во многом способствовало новой волне интереса к его обширному наследию, составляющему культурное достояние нашей страны, а самое главное - современной переоценке значения ряда его работ.

Ведь некоторые взгляды исследователя еще предстоит должным образом осмыслить и понять. Сюда, например, можно отнести философские идеи о развитии искусства. На первый взгляд может показаться, что его рассуждения касаются только некоторых сторон художественного творчества. Но это заблуждение. На самом деле за отдельными его заключениями стоит целостная философско-эстетическая теория. Об этом в журнале "Человек" рассказали ректор Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов (СПбГУП), доктор культурологических наук Александр Запесоцкий и сотрудники того же учебного заведения, доктора философских наук Татьяна Шехтер и Юрий Шор.

По их мнению, в творчестве мыслителя выделяются работы искусствоведческого плана - статьи из "Очерков по философии художественного творчества" (1996 г.) и "Избранных трудов по русской и мировой культуре" (2006 г.), в которых отразились философские взгляды Дмитрия Сергеевича на процесс и основные этапы исторического развития русского искусства.

Что же означает данный термин в мировоззрении видного ученого? Под этим понятием он подразумевал сложную систему отношения художника с окружающей его реальностью, творца - с традициями культуры и литературы. В последнем случае переплеталось частное и общее, закономерное и случайное. По его мнению, историческое развитие искусства - некая эволюция, соединяющая в себе и традиции, и что-то новое. Художественное мышление и связанные с ним теоретические вопросы Лихачев возводил к проблеме истины как основы любого познания.

Наиболее полно значение идей академика об искусстве как сфере высших ценностей, о важности поиска истины для него раскрывается в сравнении их с постмодернизмом - течением философско-художественной мысли, получившем развитие в последней четверти XX в. Напомним, адепты данного направления ставят под вопрос существование научной истины как таковой. На ее место встает коммуникация: участники последней получают информацию неясным путем, затем передают ее неизвестно кому, причем будучи неуверенными, что сделали это верно. В данной теории невозможным считается одно истинное понимание события, т.к. равноправно существуют многие его варианты. Причем основой мышления становится понятие вероятности, а не логический довод. Все это, утверждают авторы статьи, противоречит воззрениям Лихачева, ведь задача отыскать истину, углубиться в ее понимание - основа его собственного мировосприятия.

Впрочем, к природе истины сам он подходил особо, когда поднимался вопрос о ее соотношении с искусством. Ученый трактовал ее в русле русской философии - как высшую цель познания. А потому во многом новаторски он ставил и вопрос о соотношении науки и искусства. Ведь, по его мнению, и то, и другое - способы постижения окружающего мира, но наука объективна, а искусство - нет: оно всегда учитывает индивидуальность творца, его качества. Как настоящий гуманитарий, к коим без сомнения принадлежал Дмитрий Сергеевич, он называл искусство высшей формой сознания и признавал его первенство над научным познанием.

Значит, полагал академик, хотя искусство - форма познания природы, человека, истории, однако оно специфично, ведь рожденные им произведения вызывают эстетическую реакцию. Отсюда его отличительная особенность по сравнению с наукой - "неточность", которая обеспечивает жизнь художественного произведения во времени.

Лихачев считал, что искусство подготовленные и неподготовленные люди чувствуют по-разному: первые осознают замысел автора и то, что только лишь намеревался выразить художник; им, скорее, нравится незаконченность, а для вторых существенную роль играет завершенность, данность.

Подобное толкование особенности художественного освоения мира расширяет его возможности и значение для человека. Поэтому, утверждают Запесоцкий, Шехтер и Шор, по-другому трактуется Лихачевым и привычный для эстетики вопрос о самобытности национального искусства. Его отличительные свойства, согласно мнению ученого, определяются в первую очередь особенностями русского культурного сознания. Открытость миру дала возможность нашему искусству впитать в себя, а затем трансформировать согласно собственным представлениям колоссальный опыт западноевропейской культуры. Тем не менее она шла своим путем: влияния извне никогда не были доминантами в ее развитии, хотя бесспорно сыграли не последнюю роль в данном процессе.

Лихачев настаивал на европейском характере русской культуры, специфику которого определяют, согласно его мысли, три качества: акцентированно-личностный характер явлений искусства (иными словами, интерес к индивидуальности), восприимчивость к другим культурам (всечеловечность) и свобода творческого самовыражения личности (однако и у нее есть пределы). Все перечисленные особенности вырастают из христианского мировидения - основы культурного самосознания Европы.

Кроме всего прочего, в анализе проблематики искусства особое место мыслитель отводил понятию сотворчества, без которого не может происходить истинное взаимодействие с самим искусством. Воспринимающий художественное творение человек дополняет его своими чувствами, эмоциями, воображением. Особенно это проявляется в литературе, где читатель достраивает, домысливает образы. В ней (да и вообще в искусстве) есть потенциальное пространство для людей, и оно гораздо больше, чем в науке.

Для философии искусства ученого важно было и понимание мифологии, поскольку и она, и сознание художественное пытаются воспроизвести единую структуру реального мира. К тому же в них первостепенное значение имеет бессознательное начало. Кстати, по Лихачеву, мифологизация присуща как первобытному сознанию, так и современной науке.

Однако, отмечают авторы, самое большое внимание в своей теории академик отводил стилю: ведь именно он обеспечивает завершенность и подлинное проявление истинного и мифологического в произведении искусства. Стиль присутствует везде. Для Лихачева это основной элемент в разборе художественной истории. А их противопоставление, взаимодействие и сочетание (контрапункт) крайне важны, ибо такая взаимосвязь обеспечивает многообразное сочетание различных художественных средств.

Дмитрий Сергеевич не обходил вниманием и структуру художественного процесса. Для него в творчестве существуют макроскопический и микроскопический уровни. Первый связан с традицией, с закономерностями стиля, второй - с индивидуальной свободой.

Он уделял внимание и теме прогресса в искусстве: в его понимании происхождение последнего - не однолинейный, а длительный процесс, знаковой чертой которого он называл возрастание личностного начала в художественном творчестве.

Итак, детально рассмотрев философскую концепцию Лихачева, изложенную в рассматриваемой статье, нельзя не согласиться с заключительной мыслью ее авторов о том, что предложенные Дмитрием Сергеевичем идеи глубоки и во многом оригинальны. А особый дар сразу анализировать единство многовекового исторического художественного наследия и обладание научной интуицией позволили ему обратить внимание на актуальные (в том числе и на сегодняшний день) вопросы эстетики и искусствознания, и что самое ценное - во многих чертах определить нынешнее философское понимание художественного процесса.

Запесоцкий А., Шехтер Т., Шор Ю., Мария САПРЫКИНА

28 ноября 2009 года исполнится 103 года со дня рождения великого русского ученого и мыслителя XX века академика Д.С. Лихачева (1906-1999). Интерес к научному и нравственному наследию ученого не ослабевает: переиздаются его книги, проводятся конференции, открываются интернет-сайты, посвященные научной деятельности и биографии академика.

Явлением международного масштаба стали Лихачевские научные чтения. В результате значительно расширились представления о круге научных интересов Д.С. Лихачева, были признаны научными многие его работы, относившиеся ранее к публицистике. Предложено относить академика Дмитрия Сергеевича Лихачева к числу ученых-энциклопедистов, типу исследователей, практически не встречающемуся в науке, начиная со второй половины ХХ века.

В современных справочниках можно прочесть о Д.С. Лихачеве - филолог, литературовед, историк культуры, общественный деятель, в 80-х г.г. «создал культурологическую концепцию, в русле которой рассматривал проблемы гуманизации жизни людей и соответствующей переориентации воспитательных идеалов, а также всей системы образования как определяющей общественное развитие на современном этапе». Там же говорится о его трактовке культуры не только как суммы нравственных ориентиров, знаний и профессиональных умений, но и как своего рода «исторической памяти».

Осмысливая научное и публицистическое наследие Д.С. Лихачева, мы пытаемся определить: в чем же заключается вклад Д.С. Лихачева в отечественную педагогику? Какие труды академика следует отнести к педагогическому наследию? Ответить на эти, казалось бы, простые вопросы нелегко. Отсутствие полного академического собрания сочинений Д.С. Лихачева, несомненно, затрудняет поиски исследователей. Более полутора тысяч работ академика существуют в виде отдельных книг, статей, бесед, выступлений, интервью и т.д.

Можно назвать более ста работ академика, которые полностью или частично раскрывают актуальные вопросы образования и воспитания молодого поколения современной России. Другие работы ученого, посвященные проблемам культуры, истории и литературы, по своей гуманистической направленности: обращенности к человеку, его исторической памяти, культуре, гражданственности и нравственным ценностям, также содержат огромный воспитательный потенциал.

Ценные для педагогической науки идеи и общие теоретические положения представлены Д.С. Лихачѐвым в книгах: «Заметки о русском» (1981), «Земля родная» (1983), «Письма о добром (и прекрасном)» (1985), «Прошлое – будущему» (1985), «Заметки и наблюдения: из записных книжек разных лет» (1989); «Школа на Васильевском» (1990), «Книга беспокойств» (1991), «Раздумья» (1991), «Я вспоминаю» (1991), «Воспоминания» (1995), «Раздумья о России» (1999), «Заветное» (2006) и др.

Д.С. Лихачев рассматривал процесс воспитания и образования как приобщение человека к культурным ценностям и культуре родного народа и человечества. По мнению современных ученых, воззрения академика Лихачева на историю российской культуры могут являться отправным пунктом для дальнейшего развития теории педагогических систем в их общекультурном контексте, переосмысления целей воспитания, педагогического опыта .

Образование Д.С. Лихачѐв не мыслил без воспитания.

«Главная цель средней школы – воспитание. Образование должно быть подчинено воспитанию. Воспитание – это, в первую очередь, прививка нравственности и создание у учащихся навыков жизни в нравственной атмосфере. Но вторая цель, теснейшим образом связанная с развитием нравственного режима жизни, - развитие всех способностей человека и особенно тех, которые свойственны тому или иному индивидууму».

В целом ряде публикаций академика Лихачева эта позиция уточняется. «Средняя школа должна воспитывать человека, способного осваивать новую профессию, быть достаточно способным к различным профессиям и быть прежде всего нравственным. Ибо нравственная основа – это главное, что определяет жизнеспособность общества: экономическую, государственную, творческую. Без нравственной основы не действуют законы экономики и государства…».

По глубокому убеждению Д.С. Лихачѐва, образование должно не только готовить к жизни и деятельности в определенной профессиональной сфере, но и закладывать основы жизненных программ. В работах Д.С. Лихачева мы находим размышления, объяснения такого рода понятий как жизнь человека, смысл и цель жизни, жизнь как ценность и ценности жизни, жизненные идеалы, жизненный путь и его основные этапы, качество жизни и стиль жизни, успешность жизни, жизнетворчество, жизнестроительство, планы и проекты жизни и т.д. Нравственным проблемам (развитию в подрастающем поколении гуманности, интеллигентности, патриотизма) специально посвящены книги, обращенные к педагогам и молодежи.

«Письма о добром» среди них занимают особое место. Содержание книги «Письма о добром» - это раздумья о цели и смысле человеческой жизни, о еѐ главных ценностях.. В письмах, адресованных молодому поколению, академик Лихачев рассказывает о Родине, патриотизме, о величайших духовных ценностях человечества, о красоте окружающего мира. Обращение к каждому молодому человеку с просьбой задуматься о том, зачем он пришел на эту Землю и как нужно прожить эту, в сущности, очень короткую жизнь, роднит Д.С. Лихачѐва с великими педагогами-гуманистами К.Д. Ушинским, Я. Корчаком, В.А. Сухомлинским.

В других работах («Земля родная», «Я вспоминаю», «Раздумья о России» и др.) Д.С. Лихачев ставит вопрос об исторической и культурной преемственности поколений, который в современных условиях является актуальным. В национальной доктрине образования в РФ обеспечение преемственности поколений выдвинуто на первый план как одна из важнейших задач образования и воспитания, решение которой способствует стабилизации общества. Д.С. Лихачев подходит к решению этой задачи с культурологических позиций: культура, по его мысли, обладает свойством преодолевать время, соединять прошлое, настоящее и будущее. Без прошлого нет будущего, тот, кто не знает прошлого, не может предвидеть будущее. Это положение должно стать убеждением молодого поколения. Для формирования личности чрезвычайно важна социокультурная среда, созданная культурой его предков, лучшими представителями старшего поколения его современников и им самим.

Окружающая культурная среда оказывает огромное влияние на развитие личности. «Сохранение культурной среды – задача не менее важная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда не менее необходима человеку для его духовной, нравственной жизни, для его духовной оседлости, для его привязанности к родным местам, следования заветам предков, для его нравственной самодисциплины и социальности». Памятники культуры Дмитрий Сергеевич относит к «инструментам» просвещения и воспитания. «Памятники старины воспитывают, как ухоженные леса воспитывают заботливое отношение к окружающей природе».

По Лихачѐву, вся историческая жизнь страны должна входить в круг духовности человека. «Память – основа совести и нравственности, память – основа культуры, «накоплений» культуры, память – одна из основ поэзии – эстетического понимания культурных ценностей. Хранить память, беречь память – это наш нравственный долг перед самими собой и перед потомками». «Вот почему так важно воспитывать молодежь в моральном климате памяти: памяти семейной, памяти народной, памяти культурной».

Воспитание патриотизма и гражданственности является важным направлением педагогических раздумий Д.С. Лихачева. Решение этих педагогических задач ученый связывает с современным обострением проявления национализма в молодежной среде. Национализм – страшное бедствие современности. Его причину Д.С. Лихачев видит в недостатках образования и воспитания: народы слишком мало знают друг о друге, не знают культуры своих соседей; много мифов и фальсификаций в исторической науке. Обращаясь к молодому поколению, ученый говорит о том, что мы еще не научились по-настоящему различать патриотизм и национализм («зло маскируется под добро»). В своих работах Д.С. Лихачев четко разграничивает эти понятия, что очень важно для теории и практики воспитания. Истинный патриотизм состоит не только в любви к своей Родине, но и в том, чтобы, обогащаясь самому культурно и духовно, обогащать другие народы и культуры. Национализм, отгораживая стеной от других культур собственную культуру, иссушает еѐ. Национализм, по мысли ученого, – это проявление слабости нации, а не ее силы.

«Раздумья о России» - своеобразное завещание Д.С. Лихачева. «Современникам и потомкам посвящаю», - написал Дмитрий Сергеевич на первой странице. «То, что я скажу на страницах этой книги, - это мое сугубо личное мнение, и я его никому не навязываю. Но право рассказать о своих самых общих, пусть и субъективных впечатлениях дает мне то, что я занимаюсь Русью всю жизнь, и нет для меня ничего дороже, чем Россия» .

По Лихачеву, патриотизм включает в себя: чувство привязанности к тем местам, где человек родился и вырос; уважительное отношение к языку своего народа, заботу об интересах родины, проявление гражданских чувств и сохранение верности и преданности родине, гордость за культурные достижения своей страны, отстаивание еѐ чести и достоинства, свободы и независимости; уважительное отношение к историческому прошлому родины, своего народа, его обычаям и традициям. «Надо хранить наше прошлое: оно имеет самое действенное воспитательное значение. Оно воспитывает чувство ответственности перед Родиной».

Становление образа Родины происходит на основе процесса этнической идентификации, то есть отнесения себя к представителям того или иного этноса, народа, и труды Д.С. Лихачева при этом могут быть весьма полезны. Подростки находятся на пороге моральной зрелости. Они способны чувствовать нюансы в общественной оценке ряда моральных понятий, их отличает богатство и многообразие переживаемых чувств, эмоциональное отношение к различным сторонам жизни, стремление к самостоятельным суждениям, оценкам. Поэтому воспитание у подрастающего поколения патриотизма, гордости за путь, который прошел наш народ, приобретает особую значимость.

Патриотизм является ярким проявлением народного, национального самосознания. Формирование подлинного патриотизма, по Лихачеву, связано с обращением мыслей и чувств личности к уважению, признанию не на словах, а на деле культурного наследия, традиций, национальных интересов, прав народа.

Лихачев рассматривал личность как носителя ценностей и условие их сохранения и развития; в свою очередь ценности являются условием сохранения индивидуальности личности. Одна из главных идей Лихачева состояла в том, что человека нужно воспитывать не извне – человек должен воспитать себя из себя. Он должен не усваивать истину в готовом виде, но всей своей жизнью быть приближен к выработке этой истины.

Обращаясь к творческому наследию Д.С.Лихачева, мы выделили следующие педагогические идеи:

Идея Человека, его духовных сил, способности к совершенствованию по пути добра и милосердия, его стремления к идеалу, к гармоническому сосуществованию с окружающим миром;

Идея возможности преобразования духовного мира человека посредством русской классической литературы, искусства; идея Красоты и Добра;

Идея связи человека с его прошлым – вековой историей, настоящим и будущим. Осознание идеи преемственности связи человека с наследием его предков, обычаями, жизненным укладом, культурой, развивает у школьников представление об Отечестве, долге, патриотизме;

Идея самосовершенствования, самовоспитания;

Идея формирования нового поколения российских интеллигентов;

Идея воспитания толерантности, ориентации на диалог и сотрудничество

Идея освоения учеником культурного пространства через самостоятельную, осмысленную мотивированную учебную деятельность.

Образование как ценность определяет отношение подрастающего поколения к важнейшему аспекту нашей жизни – непрерывному образованию, которое необходимо каждому в эпоху бурного развития научно-технической информации. Для Лихачѐва образование никогда не сводилось к обучению оперировать суммой фактов. В процессе образования он выделял тот внутренний смысл, который трансформирует сознание личности в сторону «разумного, доброго, вечного» и неприятие всего, что подрывает нравственную целостность человека.

Образование как социальный институт общества является, по Лихачѐву, именно институтом культурной преемственности. Для понимания «природы» этого института очень важна адекватная оценка учения Д.С. Лихачѐва о культуре. С культурой Лихачев тесно связывал понятие интеллигентности, характерными чертами которой являются стремление к расширению знаний, открытость, служение людям, терпимость, ответственность. Культура предстаѐт уникальным механизмом самосохранения общества, является средством адаптации к окружающему миру; усвоение еѐ образцов является базовым элементом развития личности, ориентированным на нравственные и эстетические ценности человека.

Д.С. Лихачев связывает нравственность и культурный кругозор, для него эта связь – нечто само собой разумеющееся. В «Письмах о добром» Дмитрий Сергеевич, выражая «свой восторг перед искусством, перед его произведениями, перед той ролью, которую оно играет в жизни человечества», писал: «…Самая большая ценность, которой награждает человека искусство, - это ценность доброты. …Награжденный через искусство даром доброго понимания мира, окружающих его людей, прошлого и далекого, человек легче дружит с другими людьми, с другими культурами, с другими национальностями, ему легче жить. …Человек становится нравственно лучше, а следовательно, и счастливее. …Искусство освещает и одновременно освящает жизнь человека».

Каждая эпоха находила своих пророков и свои заповеди. На рубеже ХХ-ХХI веков появился человек, сформулировавший вечные принципы жизни применительно к новым условиям. Эти заповеди, по мысли ученого, представляют собою новый нравственный кодекс третьего тысячелетия:

1. Не убий и не начинай войны.

2. Не помысли народ свой врагом других народов.

3. Не укради и не присваивай труда брата своего.

4. Ищи в науке только истину и не пользуйся ею во зло или ради корысти.

5. Уважай мысли и чувства братьев своих.

6. Чти родителей и прародителей своих и всѐ сотворенное ими сохраняй и почитай.

7. Чти природу как матерь свою и помощницу.

8. Пусть труд и мысли твои будут трудом и мыслью свободного творца, а не раба.

9. Пусть живет все живое, мыслится мыслимое.

10. Пусть свободным будет все, ибо все рождается свободным .

Эти десять заповедей служат «завещанием Лихачева и его автопортретом. У него было ярко выражено совмещение ума и добра». Для педагогической науки эти заповеди могут явиться теоретической основой содержания нравственного воспитания.

«Д.С. Лихачев выступает в роли, схожей во многом с ролью не только теоретика, осовременившего нравственные заповеди, но и педагога-практика. Может быть, здесь уместно сравнить его с В.А. Сухомлинским. Только мы не просто читаем рассказ о собственном педагогическом опыте, а как бы присутствуем на уроке замечательного учителя, ведущего разговор, удивительный по мере педагогического таланта, выбору предмета, способам аргументации, педагогическому интонированию, владению материалом и словом» .

Воспитательный потенциал творческого наследия Д.С. Лихачева необычайно велик, и мы попытались осмыслить его как источник формирования ценностных ориентаций подрастающего поколения, разработав цикл уроков нравственности по книгам «Письма о добром», «Заветное».

Формирование ценностных ориентаций подростков на основе педагогических идей Лихачева включало следующие установки:

Целенаправленное формирование российской идентичности в сознании современного молодого поколения как созидателя государства и хранителя его великого научного и культурного достояния, стремления к преумножению интеллектуального и духовного потенциала нации;

Воспитание гражданско-патриотических и духовно-нравственных качеств личности подростка;

Уважение к ценностям гражданского общества и адекватное восприятие реалий современного глобального мира;

Открытость к межнациональному взаимодействию и межкультурному диалогу с окружающим миром;

Воспитание толерантности, ориентации на диалог и сотрудничество;

Обогащение духовного мира подростков путем приобщения их к самоисследованию, рефлексии.

«Образ результата» в нашем случае предполагал обогащение и проявление ценностно-ориентировочного опыта подростков.

Размышления и отдельные записи академика Д.С. Лихачева, короткие эссе, философские стихотворения в прозе, собранные в книге «Заветное», обилие интересной информации общекультурного и исторического характера ценно для подростка. Например, рассказ «Честь и совесть» позволяет подросткам рассуждать о самых значимых внутренних человеческих ценностях, знакомит с кодексом Рыцарской чести. Подростки могут предложить свой кодекс морали и чести (школьника, друга).

Прием «чтение с остановками для ответов на вопросы» мы использовали, когда обсуждали с подростками притчу «Народ о себе» из книги «Заветное». Глубокая философская притча дала повод для разговора с подростками о гражданской позиции и патриотизме. Вопросами для обсуждения стали:

• В чем состоит истинная любовь человека к Родине?
• Как проявляется чувство гражданской ответственности?
• Согласны ли вы с тем, что «в осуждении зла непременно кроется любовь к добру»? Докажите свое мнение, проиллюстрируйте примерами из жизни или художественных произведений.

Школьники 5-7 классов составляли Словари этики по книге Д.С. Лихачева «Письма о добром». Работа по составлению словаря дала подросткам не только представление о нравственных и духовных ценностях, но и помогла осознать эти ценности в собственной жизни; способствовала эффективному взаимодействию с окружающими: сверстниками, учителями, взрослыми. Старшие подростки составляли Словарь гражданина по книге Д.С. Лихачева «Раздумья о России».

«Философский стол» - эта форма общения использовалась нами со старшими подростками по вопросам мировоззренческого характера («Смысл жизни», «Нужна ли человеку совесть?»). Перед участниками «Философского стола» заранее ставился вопрос, ответ на который они искали в трудах академика Д.С. Лихачева. Искусство педагога проявлялось в том, чтобы своевременно связать суждения воспитанников, поддержать их смелую мысль, заметить тех, кто ещѐ не приобрел решимости сказать своѐ слово. Атмосфере активного обсуждения проблемы способствовало и оформление помещения, где проходил «Философский стол»: составленные кругом столы, портреты философов, плакаты с афоризмами на тему разговора. На «Философский стол» мы приглашали гостей: учащихся, авторитетных преподавателей, родителей. Не всегда участники приходили к единому решению поставленной проблемы, главное – это стимулирование стремления подростков самостоятельно анализировать и размышлять, искать ответы на вопросы о смысле жизни.

При работе с книгой Д.С. Лихачева «Заветное» можно провести деловые игры как вариант сочетания ситуационной и ролевой игры, предусматривающий много комбинаций решения поставленной проблемы.

Например, деловая игра «Редколлегия» - выпуск альманаха. Альманах представлял собой рукописное издание с иллюстрациями (рисунки, карикатуры, фотоматериалы, коллажи и т.д.).

В книге «Заветное» есть рассказ Д.С. Лихачева о путешествии по Волге «Волга как напоминание». Дмитрий Сергеевич с гордостью говорит: «Я видел Волгу». Мы предлагали одной группе подростков вспомнить момент в своей жизни, о котором с гордостью можно сказать: «Я видел…» Подготовить рассказ для альманаха.

Другой группе подростков предлагалось «снять» документальный фильм с видами Волги по рассказу Д.С. Лихачева «Волга как напоминание. Обращение к тексту рассказа позволяет «услышать» происходящее (Волга была наполнена звуками: гудели, приветствуя друг друга, пароходы. Капитаны кричали в рупоры, иногда – просто чтобы передать новости. Грузчики пели).

«Волга известна каскадом гидростанций, но Волга не менее ценна (а, может быть, и более) «каскадом музеев». Художественные музеи Рыбинска, Ярославля, Нижнего Новгорода, Саратова, Плеса, Самары, Астрахани – это целый «народный университет».

Дмитрий Сергеевич Лихачев в своих статьях, выступлениях, беседах не раз подчеркивал мысль о том, что «краеведение воспитывает любовь к родному краю и дает те знания, без которых невозможно сохранение памятников культуры на местах.

Памятники культуры не могут просто храниться – вне людских знаний о них, людской о них заботы, людского «делания» рядом с ними. Музеи – это не кладовые. То же самое следует сказать и о культурных ценностях той или иной местности. Традиции, обряды, народное творчество требуют в известной мере своего воспроизведения, исполнения, повторения в жизни.

Краеведение как явление культуры замечательно тем, что оно теснейшим образом позволяет связать культуру с педагогической деятельностью, объединением молодежи в кружки и общества. Краеведение не только наука, но и деятельность».

Рассказ «О памятниках» из книги Д.С.Лихачева «Заветное» стал поводом для разговора на страницах альманаха о необычных памятниках, существующих в разных странах мира и городах: памятник собаке Павлова (Санкт-Петербург), памятник кошке (п. Рощино, Ленинградская область), памятник волку (г.Тамбов), памятник Хлебу (г.Зеленогорск Ленинградская область), памятник гусям в Риме и т.п.

На страницах альманаха были «отчѐты о творческой командировке», литературные страницы, сказки, небольшие рассказы о путешествии и т.п.

Представление альманаха проводилось в форме «устного журнала», пресс-конференции, презентации. Образовательной целью данного приема является развитие творческого мышления подростков, поиск оптимального решения проблемы.

Экскурсии в музеи, по достопримечательным местам родного города, экскурсионные поездки в другой город, походы к памятникам культуры и истории имеют огромнейшее воспитательное значение. И первое путешествие, считает Лихачев, человек должен совершить по своей стране. Знакомство с историей своей страны, с еѐ памятниками, с еѐ культурными достижениями – это всегда радость нескончаемого открытия нового в знакомом.

Многодневные походы-поездки знакомили учеников с историей, культурой, природой страны. Такие походы-экспедиции позволяли организовать работу учеников на весь год. Сначала подростки читали о тех местах, куда едут, а в поездке фотографировали и вели дневники, а потом делали альбом, готовили слайдовую презентацию или фильм, к которому подбирали музыку и текст, и показывали на школьном вечере тем, кто не был в походе. Познавательная и воспитательная ценность таких поездок огромна. В походах вели краеведческую работу, записывали воспоминания, рассказы местных жителей; собирали исторические документы, фотографии.

Воспитание подростков в духе гражданственности на основе развития нравственных чувств и ориентиров, безусловно, сложная задача, решение которой требует особого такта и педагогического мастерства, и в этом труды Д.С. Лихачева, судьба великого современника, его размышления о смысле жизни могут сыграть важную роль.

Труды Д.С. Лихачева представляют несомненный интерес для понимания такой важной и сложной проблемы, как формирование ценностных ориентаций личности.

Творческое наследие Д.С. Лихачева является содержательным источником непреходящих духовно-нравственных ценностей, их выражением, обогащающим духовный мир личности. В ходе восприятия произведений Д.С. Лихачева и их последующего анализа происходит осознание, а затем и обоснование значимости для общества, для личности этого наследия. Творческое наследие Д.С. Лихачева служит той научной базой и нравственной опорой, которая создает предпосылки для правильного выбора аксиологических ориентиров воспитания.

10.Триодин, В.Е. Десять заповедей Дмитрия Лихачева // Очень um. 2006/2007 - №1 – спецвыпуск к 100-летию со дня рождения Д.С. Лихачева. С.58.

Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906-1999) — советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН (АН СССР до 1991 года). Председатель правления Российского (Советского до 1991 года) фонда культуры (1986—1993). Автор фундаментальных трудов, посвящённых истории русской литературы (главным образом древнерусской) и русской культуры. Ниже размещена его заметка "О науке и ненауке". Текст приводится по изданию: Лихачев Д. Заметки о русском. — М. : КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014.

О науке и ненауке

Научная работа - это рост растения: сперва она ближе к почве (к материалу, к источникам), затем она поднимается до обобщений. Так с каждой работой в отдельности и так с общим путем ученого: до широких («широколиственных») обобщений он имеет право подниматься только в зрелые и пожилые годы. Мы не должны забывать, что за широкой листвой скрывается прочный ствол источников, работы над источниками. Составитель известного словаря английского языка доктор Самюэль Джонсон утверждал: «Знание бывает двух видов. Мы либо знаем предмет сами, либо знаем, где можно найти о нем сведения». Это изречение имело в английском высшем образовании огромную роль, ибо было признано, что в жизни самое необходимое знание (при наличии хороших библиотек) — второе. Поэтому экзаменационные испытания в Англии проводятся часто в библиотеках с открытым доступом к книгам.

Проверяется в письменном виде: 1) насколько хорошо учащийся умеет пользоваться литературой, справочниками, словарями; 2) насколько логично он рассуждает, доказывая свою мысль; 3) насколько хорошо он умеет излагать мысль письменно. Все англичане умеют хорошо писать письма. В стремлении проявить ученость и проницательность ученые-искусствоведы и палеографы часто преувеличивают и перенапрягают свои возможности точных атрибуций и датировок. Это выражается, например, в «точном» определении района, из которого происходит икона, не учитывающем то обстоятельство, что иконописцы постоянно переезжали из одного места в другое. Выражается это и в «точном» определении времени, к которому относится тот или иной почерк. «Первая четверть такого-то века» или «последняя четверть такого-то века». Как будто бы писец не мог работать 50 лет и более, не приноравливая свой почерк к тому или иному вступившему в моду почерку. Или как будто писец не мог учиться у старика, да еще где-либо в захолустье.

Однако точность «определений», иногда с точностью до десятилетия, придает «вес» ученому в глазах окружающих. Мне вспоминается, как мой школьный товарищ Сережа Эйнерлинг (правнук известного издателя «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина) показал мне в самом начале 20-х годов выменянные им документы Соляной конторы XVIII века. В эти документы завертывались селедки на рынке. Они были получены им из «списанных» залежей петроградских архивов. Торговцы охотно меняли эти документы на обычную газетную бумагу — фунт на фунт. Наменял этих документов и я (тем более что жили мы на казенной квартире Первой государственной типографии — теперь «Печатный Двор», и всякой бумаги для обменов у нас было много). Меня очень интересовала красота почерков: у каждого писца — свой почерк. Были почерки суховатые, свойственные XVIII веку, а были и очень размашистые — точь-в-точь XVII век. Документы в большинстве случаев имели даты.

Когда я занимался в университете палеографией у академика Е.Ф. Карского, я принес ему часть документов и он объяснил мне наличие архаичных почерков на датированных документах середины XVIII века: документы были из городов Русского Севера. Туда «культура» доходила медленно, учителями писцов могли быть старики. А не будь дат у документов? Современные «эрудированные» палеографы непременно определили бы их «концом XVII века» или чем-то вроде этого. Разве что догадались бы проверить водяные знаки... А разве с иконами не могло быть того же самого? Сам я пишу уже лет семьдесят. За это время мой почерк менялся: стал менее разборчивым — сказывается возраст, но отнюдь не эпоха. Хотя и в Новое время почерки меняются по времени.

Академик А. С. Орлов сохранял некоторые старые начертания букв, типичные для XIX века: буква «т», например. В создании различных искусствоведческих псевдотеорий и обобщений огромную роль играет суетность исследователей: стремление «сказать свое слово», дать свое определение, название, скрыв, однако, свою зависимость от предшественников или «неприятных» им современников. Иногда искусствоведы (и литературоведы тоже) не ссылаются на своих современников, чтобы отделиться от них по соображениям группового характера или из простой человеческой неприязни. В недавно вышедшей книге лучшего нашего знатока древнерусского искусства — Г. К. Вагнера — «Канон и стиль в древнерусском искусстве» (М., 1987) есть глава «Постановка проблемы», где с замечательной объективностью и нейтральностью анализируются взгляды на стили в древнерусском искусстве различных ученых начиная с XIX века. В ней ничего не говорится о личных взаимоотношениях между искусствоведами, но, зная эти взаимоотношения, следует пожалеть — как много проигрывает теория от внетеоретических эмоций и эгоизма исследователей, стремящихся к «самоутверждению» или к умалению значения своих современников.

Кстати, существует несколько упрощенных способов создания «новых» подходов и методов в гуманитарных науках. Один из них, самый распространенный, — это объявить необходимость комплексности. Отсюда в педагогике родился в 20-е годы нелепый комплексный метод в преподавании. Комплексные подходы время от времени появлялись в искусствоведении, в литературоведении, в различных вспомогательных дисциплинах. Что скажешь против необходимости «комплексности»? А впечатление — новой игрушки в руках у ученых.

Вторичность в науке. Вторичность — явление, захлестывающее разные стороны культуры. Наука, и в частности литературоведение, также подвержена этому явлению. Ученые часто создают новые гипотезы не на основании «сырого» материала, а видоизменяя старые, уже бывшие в употреблении гипотезы и теории, со всеми приводимыми в них фактами. Это еще лучшая форма вторичности. Хуже, когда ученый пытается поставить себя выше науки и начинает, как милиционер, регулировать движение: этот прав, тот не прав, такому-то следует подправиться, а этому — не заходить слишком далеко. Раздает похвалы и шлепки, кого-то милостиво поощряет и пр. Такая вторичность особенно плоха тем, что создает ученому ложный (к счастью, недолговечный) авторитет. Всякий, кто берет в руки палку, начинает внушать невольный страх — как бы от него не попало.

Ко вторичности в науке приближается по чисто внешнему сходству историографический подход. Но историография, если она настоящая, — это не вторичная наука. Историограф науки изучает тоже сырой материал и может прийти к интересным выводам. Впрочем, и историографии в широкой мере грозит вторичность. Вторичность — вроде соединительной ткани. Она грозит разрастанием и вытеснением живых, «работающих» клеток. Блаженный Августин: «Я знаю, что это такое, только до той поры, пока меня не спросят — что же это такое!» Ученый не обязательно должен всегда отвечать на вопросы, но он безусловно должен их правильно ставить. Иногда заслуга правильной постановки вопросов может оказаться даже более важной, чем нечеткий ответ. Человек не обладает истиной, но неутомимо ее ищет. Яркое научное воображение позволяет ученому в первую очередь не столько предлагать решения, сколько выдвигать все новые и новые проблемы. Наука растет не только накоплениями утверждений, но и накоплением их опровержений.

В. И. Вернадский, известный всему миру своими научными обобщениями, писал: «Настоящей научной работой кажется опыт, анализ, измерение, новый факт, — а не обобщение». Правда, рядом он зачеркивает эту мысль, отрицает ее всеобщность, но все-таки... (Страницы автобиографии В. И. Вернадского. М., 1981, с. 286). В письмах из Америки и Канады В.И. Вернадский поражается «роскошью университетского образования», «широтой возможностей научной работы» и малыми результатами. 6 августа 1913 года он пишет из Торонто: «Крупных талантливых личностей мало. Берется всё организацией, средствами; многочисленностью работников. То, что нам показывал вчера Николь, — детский лепет, о котором странно рассуждать серьезно...» Николь — канадский ученый, профессор Кингстонского университета. Похоже, что мы вступили в тот же период развития науки, всегда берем многочисленностью, а не талантом больших в науке личностей. В 20-е годы академик Стеклов не хотел давать вакансии академика для С. Ф. Платонова и сказал между прочим: «Науки делятся на естественные и противоестественные». С.Ф. Платонов нашелся и ответил: «Науки делятся на общественные и антиобщественные».

Гёте принадлежит высказывание: «Призрак не видят вдвоем». Эта мысль может быть распространена и на одновременность создания какой-либо сложной теории двумя людьми. Однако бывают случаи, когда какое-либо открытие как бы назревает, состояние науки «позволяет» его сделать. Одновременность открытий в науке и в технике (а может быть, и стилистических и идейных решений в искусстве). В 1825 году Янош Болаи получил письмо от своего отца, предупреждавшего своего сына о необходимости скорее опубликовать свою геометрическую теорию, ибо «надо признать, что некоторые вещи имеют, так сказать, свою эпоху, в коей их в разных местах находят одновременно». В самом деле, в феврале 1826 года Н.И. Лобачевский представил доклад, в котором содержалась аналогичная теория, с новым решением проблемы V постулата Эвклида о параллельных прямых. Историки науки должны заняться специальным изучением одновременности некоторых открытий разными людьми (Попов и Маркони и пр.). В общем плане истории культуры это крайне важно.

А по поводу Лобачевского я бы прибавил еще следующее. Часто открытия делаются играя, в качестве шутливого, веселого предположения. Как кажется, Лобачевский первоначально не придавал особенно серьезного значения своему открытию. В искусстве (особенно в живописи) многое шло от эпатирования, озорства, шутки. Когда я спросил Б.В. Томашевского, правильно ли описал историю литературоведческого формализма Виктор Эрлих в своей книге на этот сюжет, Б.В. Томашевский ответил мне: «Он не заметил, что мы вначале просто хулиганили». В науке знакомое должно идти перед незнакомым. Запредельное торможение. Хирург Лев Моисеевич Дулькин рассказал мне о том, как совершенно постороннее и часто пустое явление отвлекает от главного. Профессор читал лекцию. Во время лекции ассистент вносит непонятный стеклянный экран и ставит его перед аудиторией. Потом входит снова и начинает по нему бить. Кончает и уходит. Профессор обращается к одному студенту, потом к другому, к третьему и т. д., спрашивает: «О чем я только что говорил?» Никто не знает. Глупость (экран, битье по нему) целиком отвлекла студентов от лекции. То же и в научной работе: глупые склоки, «проработки» и прочее могут целиком парализовать работу научного учреждения.

Мне неоднократно в своих выступлениях приходилось писать и говорить, что доступ к архивным материалам должен быть более открытым, свободным. Научная работа (особенно текстологическая) требует использования по той или иной теме всех рукописных источников (об этом я пишу и в двух изданиях своей книги «Текстология»). У нас же все чаще в архивохранилищах решают — эту рукопись выдать, а эту — не выдавать, и решение это зачастую произвольно. Особенно надо приучать пользоваться первоисточниками научную молодежь — а она-то все чаще оказывается стеснена в читальных залах рукописных отделов. Рукописные книги и рукописи надо выдавать почаще — от этого зависит, кстати сказать, и их сохранность. Исследователь контролирует состояние рукописей, контролирует архивиста, проверяя, так ли он «опознал» рукопись. Я мог бы привести десятки примеров, когда рукописи считались «пропавшими» в результате того, что они подолгу не попадали в руки исследователю и не отождествлялись.

Доступность источника — и рукописного документа, и книги, и редких журналов или старых газет — кардинальная проблема, от которой зависит развитие гуманитарной науки. Преграждение доступа к источникам ведет к застою, принуждая исследователя топтаться на площадке одних и тех же фактов, повторять банальности, и в конце концов отделяет его от науки. Не должно быть никаких закрытых фондов — ни архивных, ни библиотечных. Как достичь такого положения — этот вопрос должен быть обсужден широкой научной общественностью, а не решаться в ведомственных кабинетах. Свобода доступа к животворным культурным ценностям — наше общее право, право всех и каждого, и обязанность библиотек и архивов — обеспечить осуществление этого права на деле. Прослыть эрудитом проще всего, зная немного, но именно то, чего не знают другие.

Если бы мне пришлось издавать журнал (литературоведческий или культурологический), я бы сделал в нем три главных раздела: 1) статьи (обязательно краткие, сжатые — без фразеологических штампов и излишеств; в целом — не больше полулиста); 2) рецензии (отдел открывался бы общим обзором книг, вышедших за определенный промежуток времени: можно за год по темам, и состоял бы в основном в подробных разборах книг); 3) заметки и поправки (типа тех, что дает И.Г. Ямпольский в «Вопросах литературы»); это внесло бы дисциплину и чувство ответственности в авторский труд, подтянуло бы авторов.

Д.А. Гольдгаммер. Самовнушение при научных исследованиях (журнал «Научное слово», 1905, кн. X, с. 5-22). Очень интересная статья. На многих примерах она показывает давно известный факт: как результаты наблюдений и экспериментов подгоняются под выводы. Но важно в ней и ново то, что эта «подгонка» совершается часто бессознательно. Исследователь так убежден в заранее составленных им выводах, что во всем видит их подтверждение и действительно не видит ничего, что им противоречит. Хотя автор ограничивается «точными» науками, но в еще большей мере это касается ведь и гуманитарных дисциплин. В литературоведческой текстологии — это сплошь да рядом. Достаточно посмотреть работы по текстологии «Задонщины»: вариант хуже, — значит, он вторичный, вариант лучше, — значит, исправили предшествующее чтение, которое было хуже. Уже совсем не уследишь за «самовнушением» в более широких обобщениях, когда необходимо охарактеризовать особенности творчества того или иного автора.

Но самовнушение распространяется не только на творцов, но и на читателей, на зрителей, слушателей. И тут оно играет иногда положительную роль. Репутация автора или художника заставляет внимательнее относиться к их творчеству: читать, смотреть, слушать. А читатель, зритель и слушатель должны быть «искательны», внимательны, вдумчивы, особенно если это касается «трудных» творцов: Пастернака, Мандельштама, постимпрессионистов, сложных композиторов. Иногда читателю, зрителю, слушателю кажется в результате самовнушения, что он понимает. Ну и пусть кажется! В конце концов поймет или отбросит. Но без периода пытливых поисков всем трем не обойтись. Если все трое хотят совершенствовать свое познание искусства. Увеличение знаний о явлении ведет иногда к уменьшению его понимания.

В литературоведении вместо исследований все больше развиваются «наднаучные» работы: «ученый» больше всего толкует о том, кто прав, кто нет, кто на правильном пути, а кто скосил с него и пр. В инквизиции была должность «квалификатора». Квалификатор определял — что есть ересь и что ересью не является. В нау ке квалификаторы ужасны. Их много в литературоведении. Ларошфуко: «Человек всегда имеет в себе достаточно мужества, чтобы перенести несчастия других». Добавим: а ученый — неудачи чужого эксперимента или его фактическую ошибку. Б. А. Романов сказал про одного историка, увеличивавшего список своих работ обилием рецензий: «Он расплевывает свои рецензии направо и налево». Там, где нет аргументов, там есть мнения. В одной из своих рецензий Б. А. Ларин написал: «Самой сильной частью книги приходится признать ее оглавление — попытку систематизации вопросов, — разработка же их (т. е. вся книга. — Д. Л.) поверхностна и примитивна». Убийственно точно.

В начале 30-х годов, в пору «перестройки» Академии наук кто-то (не назову фамилии) читал доклад о Пушкине в Большом конференц-зале главного здания Академии наук в Ленинграде. По окончании доклада, когда все расходились, в толпе у дверей Е.В. Тарле воздел руки кверху и произнес: «Я, конечно, понимаю, что это Академия наук, но в зале все же были люди с высшим образованием». Вчера читался доклад по советской литературе в Отделении литературы и языка. Я не выдержал и ушел, а знакомым сказал: «Мы-то ко всему привыкли, но стыдно было стенографисток». Ньютон открыл закон земного тяготения, но он не строил гипотез — что это такое, чем объясняется и т. п. Ньютон об этом декларативно заявил: он сказал, что не строит гипотез о том, чего не знает. И этим он не затормозил развития науки (со слов академика В. И. Смирнова. 15.IV.1971 г.).

Прогресс — это в значительной мере дифференциация и специализация внутри некоторого «организма». Прогресс в науке — это тоже дифференциация, специализация, усложнение изучаемых вопросов, появление все новых и новых проблем. Количество поднимающихся в науке вопросов значительно обгоняет количество ответов. Следовательно, наука, позволяющая пользоваться силами природы (в широком смысле), одновременно увеличивает количество тайн бытия. Одно из самых больших удовольствий для автора — выход его книги или статьи. Но... удовольствие это падает с выходом каждой следующей книги: вторая книга — уже половина восторга от первой, третья — треть, четвертая — четверть и т. д. Чтобы сохранить это удовольствие, надо, чтобы труды были новыми, не повторялись — были как бы каждый раз «первыми». Книга должна быть «неожиданностью» — и для читателя, и для самого автора

Недостаточно быть рыбой, чтобы стать хорошим ихтиологом: это выражение можно применить к одной старой фольклористке из деревни, считавшей себя высшим авторитетом в делах народного творчества. Раздраженный пустыми социологизированиями одного литературоведа, В.А. Десницкий сказал: «Из этого Пушкину штанов не сошьешь». Резерфорд сказал: «Научная истина проходит три стадии своего признания: сперва говорят — „это абсурд“, потом — „в этом что-то есть“ и, наконец, «это давно известно!». Вся соль здесь в том, что каждое из этих суждений Резерфорд называет «признанием»! «Инверсионная система» в науке: доказательная система строится для той или иной концепции. Соответственно подбираются документы и т. д. С. Б. Веселовский писал: «Никакое глубокомыслие и никакое остроумие не могут возместить незнания фактов» (Исследования по истории опричнины. 1963, с. 11).

В. А. Десницкий (бывший семинарист) называл сотрудников Пушкинского Дома, обладающих учеными степенями, «рясофорными». Барабанный бой эрудиции: имена, названия, цитаты, библиографические сноски — нужные и ненужные. Выражение Изоргиной: «заботливые эрудиты». Анатоль Франс: «Наука непогрешима, но ученые часто ошибаются». Из «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина. Один из параграфов Устава «О нестеснении градоначальников законами» гласит: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя». Напрасно думают, что это не относится к науке. «Где, хотел бы я знать, тот тяжеловес, который в состоянии вбить в семь-восемь страничек... историю и теорию, обзоры и методы» (из статьи Марлена Кораллова). «М. А. Лифшиц по праву таланта и авторитета занял в искусствоведении милицейский пост, чтобы регулировать движение. Но поток не повернул вспять, а стал просто обходить постового...» (М. Кораллов).

«Избирательное мышление» — бедствие в науке. Ученый, согласно этому избирательному мышлению, выбирает для себя только то, что подходит для его концепции. Ученый не должен становиться пленником своих концепций. Суеверия порождаются неполным знанием, полуобразованностью. Полуобразованные люди наиболее опасны для науки: они «всё знают». А.С. Пушкин в «Наброске статьи о русской литературе»: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». Сорные идеи растут особенно быстро. «Престижные публикации» ученых: 1) для увеличения числа работ (списка работ); 2) для участия в том или ином сборнике, где появление имени ученого само по себе почетно; 3) для участия в каком-либо большом научном споре («присоединение к спору» — «и я имею в этом свое мнение»); 4) для того чтобы войти в историографию вопроса (особенно часты статьи этого рода в спорах о датировках документа); 5) для того чтобы напомнить о себе в каком-либо солидном журнале; 6) для того чтобы выказать свою эрудицию. И т. д. Все эти публикации засоряют науку.

Искусственное раздувание объемов статей: 1) путем подробного и ненужного в ряде случаев изложения историографии вопроса; 2) путем искусственного увеличения библиографических сносок, включения в сноски работ, имеющих малое отношение к изучаемой проблеме; 3) путем подробного изложения пути, которым автор дошел до того или иного вывода. И т. д. Шаблон в темах научных статей: 1) статья ставит себе целью показать ограниченность той или иной концепции; 2) дополнить аргументацию по тому или иному вопросу; 3) внести историографическую поправку; 4) пересмотреть дату создания того или иного произведения, поддержав уже высказанную точку зрения, особенно если она принадлежит влиятельному ученому. И пр. Все это часто простая наукообразность, но которую трудно выявить. Известность и репутация ученого — совершенно различные явления.

Десять самооправданий плагиатора. Как оправдывается плагиат в научных работах. Во-первых, отмечу, что на плагиат решается прежде всего начальник, а не подчиненный или уж равный у равного. А оправдания следующие: 1) он (жертва) работает по моим идеям; 2) мы с ним (жертвой) работали вместе (вместе — часто означает разговор, подсказку и пр.); 3) я его (жертвы) руководитель; 4) весь институт или вся лаборатория работает, утверждает плагиатор, по «моим» идеям, по «моей» методике и пр. (а к чему, вообще говоря, сводится тогда роль научного руководителя учреждения — на то он и руководитель); 5) заимствование — общее место в науке, всем известное положение, банальность, не стоящая какой-либо сноски, отсылки и пр. Кто же этого положения не знает? 6) я на него и сослался (а сослался на второстепенное положение или в очень общей форме, не дающей читателю понять — что же взято у жертвы); 7) а он сам списал это положение у такого-то (в расчете, что проверять не станут, — особенно если ссылка сделана без точного указания источника); 8) а у меня другое (перефразировка, создание нового термина для того же понятия); 9) а у меня совсем другой материал (если материала много, положение оправдывается другими примерами, этот способ действует особенно легко); 10) положить идею молодого ученого в основу коллективного труда, возглавляемого «заслуженными именами». Вообще — бороться с индивидуальными трудами и стремиться создавать труды коллективные.

Способов обойти совесть бесконечно много. Но результат один: в науке не появляются новые крупные имена, наука хиреет, появляются «тайные труды» — тайные, чтобы не овладели ими бесталанные «организаторы науки». Наука часто мстит скептикам. Когда Вольтеру сказали, что высоко в Альпах нашли рыбий костяк, он презрительно спросил, не завтракал ли там постящийся монах. К. Честертон: «Во времена Вольтера люди не знали, какое следующее чудо удастся им разоблачить. В наши дни мы не знаем, какое следующее чудо нам придется проглотить» (из книги Честертона о Франциске Ассизском). Полузнайство в науке ужасно. Считается, что в науке могут хорошо руководить плохие ученые. Они берутся из полузнаек, ставятся в директора и заведующие и обычно направляют науку по узким тропам мелкого техницизма, которые ведут к быстрому и мимолетному успеху (или к полным провалам, когда такие полузнайки стремятся к авантюризму в науке).

Никогда нельзя полагаться на сведения одного рода, на одну аргументацию. Это хорошо может быть продемонстрировано на следующем «математическом» анекдоте. С математиком посоветовались: как обезопасить себя от появления террориста с бомбой в самолете? Ответ математика: «Возить с собой бомбу в портфеле, так как по теории вероятностей очень мало шансов на то, чтобы в самолете одновременно оказались две бомбы». Еще один вид суетности в науке: стремиться обладать «изысканными знаниями». Это возможно, и такого рода снобизм продолжает существовать, хотя и реже, чем в предшествующие столетия. Длинный язык — признак короткого ума. Самое легкодостижимое и одно из главных достоинств научного доклада (доклада как такового) — краткость. Малый прогресс в большом деле важнее большого прогресса в малом (а может быть, я не прав?). Ошибка, признанная вовремя, — не ошибка. В научном коллективе необходимы не директивы и распоряжения, а сотрудничество. И главная задача руководителя — достичь этого сотрудничества.

«Ответственный работник» — этот «термин» обычно понимается в смысле «важный», «высокопоставленный начальник», а надо понимать точно согласно значению самих слов: работник, ответственный за свои поступки, за свои распоряжения и поступки. Он не поднят над своими поступками, а подчинен им, подчинен своим обязанностям, наказуем за всякую неправду, этим работником сделанную. С ответственного работника больший спрос, чем с обычного работника. «Ответственный работник» противопоставлен обычному, а не «безответственному» работнику, ибо последний вообще не работник. Всякий работник отвечает за свою работу. Работа и работник составляют некое единство. Это особенно ясно в научном труде: ученый — это его труды, открытия. В этом он в той или иной степени бессмертен. Хорошая работа не просто сделана хорошим работником, но она сама создает хорошего работника. Работа и работник плотно связаны двухсторонней связью. Какая утонченная месть, какое злое издевательство: хвалить человека за то, в чем он явно не проявился!