Роман СЕНЧИН

Город делает людей слабее

Неоспоримо, что лейтмотивом всех Ваших произведений является образ русской провинции, представителем которой Вы сами являетесь. Почему Вам интересна эта тема?

Наверное, потому что я оттуда родом. До восемнадцати лет жил в Кызыле. Это хоть и столица республики, но очень маленький провинциальный город. После армии три года провел в глухой деревне. Потом поступил в Литинститут - и остался жить в Москве. Тем не менее, часто бываю на родине.

- А в чем, на Ваш взгляд, проблема современной русской провинции? На что Вы хотите обратить внимание читателя?

Я не ставлю перед собой цель обличать или спасать. Главное для меня - зафиксировать какие-то приметы времени, те или иные проблемы. Если говорить о деревне, то мне совершенно очевидно, что она разрушена, бесхозна, населена пенсионерами, инвалидами, деклассированными элементами.

- Именно деревня? Или провинциальные города тоже?

В городах, конечно, жизнь полегче, несмотря на то, что многие предприятия закрыты. А в деревнях, увы, совсем глухо, нет никакого просвета.

Вы считаете, что нет? Я вот в Ваших произведениях увидела, что провинция ещё не разрушена. В одном из рассказов в сборнике «Иджим» был показан человек, который борется за жизнь своей деревни…

Это мой ранний рассказ, он был написан в 90-ых. Тогда еще какая-то борьба происходила. А к середине 2000-х я убедился в полной безысходности положения деревни.

- То есть, совсем недавно еще был шанс, а сейчас деревня пришла к полному упадку?

Такой подъем был в начале 1993 года. В то время мы переехали в деревню из Кызыла. Именно тогда создавались все эти акционерные общества. Людям говорили: работайте, и все у вас будет хорошо. Но скоро выяснилось, что эти хозяйства задолжали огромные деньги: на бензин, перевозку - ведь машины не являлись их собственностью… Фермы стали закрываться. Не было корма. Мои родители до сих пор ездят в город Минусинск за дробленым зерном для куриц, потому что в деревне его достать практически невозможно.

- А как Вы думаете, что к этому всему привело? Что произошло? Ведь был такой подъем в Советское время...

Ну, особого подъема в советское время тоже не было. Но у людей была работа, хоть и во многом убыточная. Вкладывались огромные деньги в сельское хозяйство, но все это не окупалось. От своего хозяйства людей отучили, как я считаю, еще до образования СССР. Поэтому больших семейств, больших дворов в каждой деревне наберется два или три от силы.

Иными словами, Вы считаете, что это, скорее, проблема власти, а не народа, который сам себе помочь не в состоянии?

На мой взгляд, государство должно как-то помогать людям… Их, конечно, столько раз обманывали, и сами они обманывались… В начале 90-х было много фермеров, но почти все они разорились.

Скажите, что Вы думаете о негативном столичном отношении к провинции? Даже слово уже придумали - «замкадыши».

Я не вижу тут большого негатива. Ироничное «замкадыши» - это не о жителях далекой русской провинции, а, скорее, о проживающих в Подмосковье.

- А как относятся к столице в провинции? Например, у Вас в Сибири.

В девяностые годы Москва действительно казалась раем на земле. Многие мечтали поехать туда, устроиться как-то, а другие, наоборот, злились на нее. Мне кажется, сейчас такого острого отношения провинции к Москве почти нет.

- Где Вы добились литературного успеха? В Москве или на родине?

Печататься начал в местной прессе, а книги стали выходить, когда уже учился в Литинституте.

- А можно добиться успеха, живя в провинции?

Вполне можно. Например, Захар Прилепин живет в Нижнем Новгороде, Денис Гуцко - в Ростове, Дмитрий Новиков - в Петрозаводске. Для этого сейчас есть все условия. Но часто бывает так, что молодой писатель, обретя известность, едет в Москву, где ему приходится работать журналистом, сценаристом сериалов, а на литературу уже не остается времени.

- А Вы делите людей на провинциальных и столичных?

Даже в Москве я преимущественно общаюсь с людьми, которые откуда-то приехали или бывают здесь наездами. Да, пожалуй, разница есть. Но мне сложно ее объяснить.

- Может, все дело в различном отношении к жизни? В Москве есть все, а в провинции ничего нет.

Москвичи тоже бывают разные. Мои знакомые - Илья Кочергин, Михаил Тарковский - постоянно рвутся из Москвы: один в Рязанскую область, другой на Алтай.

- А где внутренний потенциал у людей сильнее: в Москве или в провинции?

Думаю, в провинции сильнее. Перебираясь в Москву, многие со временем теряют что-то очень ценное… Город делает людей слабее. Чем больше город, тем слабее люди.

- То есть, можно сказать, что благодатная почва для писателя - это провинция?

Видимо, да. Но, знаете, в провинции тебя иной раз охватывает такая тоска, что совершенно невозможно писать, творить.

- Как, на Ваш взгляд, обстоят дела с темой провинции в современной литературе?

Первым приходит на ум Борис Екимов, писатель, с творчеством которого я ощущаю сильное родство. Ему уже за семьдесят, но он по-прежнему довольно остро разрабатывает эту тему.

- А как он изображает провинцию?

Он пишет в основном о тех местах, где живет: одни и те же хутора, сквозные персонажи. Получается такая хроника. В целом, картина из-под его кисти выходит мрачноватая.

Есть Ирина Мамаева с крепкой повестью «Земля Гай». Денис Гуцко, опубликовавший в «Дружбе народов» несколько хороших рассказов и роман «Домик в Армагеддоне», посвященный Югу России. Из сибиряков назову Михаила Тарковского.

- Скажите, чем взгляд современного писателя на провинцию отличается от предыдущих поколений?

Валентин Распутин уже писал о постепенной, но неотвратимой гибели русской деревни. Василий Белов тоже много занимался этой темой. Я не могу сказать, что тема русской провинции сильно востребована молодыми писателями. Сегодня все больше появляется произведений о Москве, которую показывают как нечто полуфантастическое, полумифическое.

- А для кого Вы пишете? Кто Ваш читатель?

Когда я пишу, то, прежде всего, стараюсь быть понятным самому себе. Но, судя по откликам, мои читатели довольно разнообразны - это и молодежь, и зрелые люди.

- Что, по Вашему мнению, нужно современному читателю?

Из разговоров с читателями я делаю вывод, что существует потребность в честных, достоверных книгах.

- Как Вы считаете, какое воздействие на читателя оказывают Ваши произведения?

Отклики, в основном, эмоциональные: кому-то активно нравятся мои книги, а кто-то негодует.

Видимо, реализм как явление сегодня довольно востребован обществом. Об этом свидетельствует появление различных реалити-шоу, социальных сетей. Как Вы думаете, почему людям сегодня необходимо именно такое изображение действительности, а не утопические мечтания, как было еще недавно?

Полагаю, каждый сегодня живет в своем маленьком замкнутом мирке и хочет знать, что происходит вовне. В советское время, конечно, было по-другому: людей больше интересовал чистый вымысел, помогающий отвлечься от сурового коллективного существования. Так, в 90-х реализм оказался в загоне. Но сейчас к нему возвращается интерес.

- То есть, можно сегодня говорить о таком литературном явлении, как «новый русский реализм»?

Трудно ответить на этот вопрос однозначно. В нынешней литературе, все-таки, довольно много гротеска, фантастики.

- И в этой ситуации Вы считаете себя старомодным?

Да нет, реализм, так или иначе, всегда присутствует в литературе.

- Как Вы думаете, современная русская литература сейчас в застое?

За последние двадцать-тридцать лет в нашей литературе много чего переменилось. Вспомните середину восьмидесятых - излет соцреализма. Затем к нам приходит «возвращенная литература» - Набоков и другие. Постмодернизм, авангард, андеграунд 90-х. А в 2000-х начинается возрождение реализма. Кроме того, появился нон-фикшн, балансирующий на грани художественной прозы и документалистики. Даже термин такой вошел в оборот - «человеческий документ». Так что, по-моему, все развивается нормально, но делать какие-то выводы пока рано.

- Какой Вы видите русскую литературу в будущем?

Не знаю, может быть, это будет некий сплав литературы и философии. Что-то будет более удачно, что-то менее - это уже зависит от писательского таланта. Вообще, литературе сегодня сложно соперничать с телевидением, кино, компьютерными играми, Интернетом. Поэтому я пока воздержусь от более конкретных прогнозов на эту тему.

- А Вы хотели бы написать сценарий для фильма?

Я пробовал, но быстро понял, что это не мое. Пьесы пишу, а сценарии нет, скучновато…

- Как Вы думаете, современная литература идет вразрез с современным кино?

Они почти не соприкасаются, не взаимодействуют друг с другом.

Кого из нынешних писателей Вы бы предложили включить в школьную программу? И надо ли знакомить детей с современным литературным процессом?

Думаю, что надо. Но не из-под палки, а факультативно, в старших классах. Кого бы включил в программу? Того же Захара Прилепина, Дмитрия Новикова…

- Что означает фамилия «Елтышев»? И куда ставить ударение?

На первый слог. Когда я писал роман, то никакого особенного смысла не вкладывал в эту фамилию. Позже мне сказали, что она означает «обрубок» или что-то в этом роде. А вообще, фамилия довольно распространенная. Чаще произносят Ёлтышев.

- Есть ли в Ваших произведениях аналогии с реальными городами, людьми, приметами времени?

Не везде. Хотя в тех же «Елтышевых» вполне отчетливо угадывается Абакан.

- Вы описываете провинцию вообще или имеете в виду только Ваши родные места?

Да, в основном это родные места: Абакан, Минусинск. Но есть также произведения о русском севере, например, рассказ «Мы идем в гости».

- Как Вы считаете, много сходства между Вашей сибирской провинцией и всей остальной русской?

Да, сходства много.

- Роман, спасибо за интервью. Журнал «Парус» желает Вам вдохновения и удачи.

Герой романа «Елтышевы» - обычная среднестатистическая семья, после развала СССР, с горем пополам приспособившаяся к новой социальной реальности. Николай Елтышев - капитан милиции, несет службу в вытрезвителе. Валентина Елтышева - библиотекарь, верная жена, мать двоих детей. Два сына, как в русской сказке, один мал да удал, за что срок в тюрьме отбывает. Другой, старший, увалень и дурень. Простые люди, простые характеры и очень простая семейная история. На первый взгляд. Незатейливая семейная идиллия разрушается, обнажая сложную семейную драму, отчаяние и безысходность. Налаженный быт, работа, квартира - все оказывается бутафорией. Отбери - и человек голый, никому не нужный, выброшен на обочину жизни. Чем же он тогда владеет? Тонко и мастерски Роман Сенчин описывает семейный совет. Последнее слово за главой семьи. Но Николай растерян, морально подавлен, унижен. Старший сын самоустраняется, боясь ответственности за свою судьбу. Решение принимает женщина. Взвешенно и хладнокровно. В роковой момент Валентина сильнее и мудрее своих мужчин. В этом трагедия и крах семьи. Россия держится на женщинах. Вместо заботы о семейном очаге она тащит непосильную ношу выживания. В кого превратится такая женщина? В бабу. Озлобленную и одичавшую. Но ведь Россия тоже женского рода. Автор не дает нравственных оценок героям, он принимает позицию наблюдателя. Даже если очень захотеть, читатель не утонет в метафоричности текста и сюжетной запутанности. Все на поверхности. Сенчин не занимается глубинным анализом мотивации поступков и душевными переживаниями. Простым доступным слогом он повествует о России, которая преломилась в судьбе Елтышевых.

На первый взгляд, Елтышевы - благополучная семья. Николай, вроде бы, уважаемый, авторитетный человек, но его статус главы семьи и мужчины - аморфен. Он давно морально деградировал, нравственно опустился, ни на что не имеет влияния, ни на сыновей, ни на собственную жизнь. Чтобы прокормить семью, заключает сделку с совестью - ворует деньги у тех, кто попадает в вытрезвитель, а затем распределяет по смене. Повязан каждый, так просто не уйти. Попасть на хлебное место крайне сложно. Это отработанная система, где все человеческое вытравливается. Елтышев идет на работу, распрямив плечи, и с достоинством носит милицейскую форму. Но это дешевая социальная игра. Одна из многих в русской действительности, и все это понимают. Но ничего не делают. Государство унизило мужчину, отобрав право гордиться собой и зарабатывать честным путем. Этот посыл принимает старший сын Артем. Зачем к чему-то стремиться, если государство все обесценивает, а общество вызывает омерзение и страх. Он, ведомый ленью и животным страхом перед жизнью, ничего не предпринимает, не берет на себя никакой ответственности. Артем не приучен к труду, не созрел к самостоятельной семейной жизни. Ни влюбленность, ни рождение ребенка не способно пробудить его, вывести из спячки и безразличия, сподвигнуть на жизнеутверждающий поступок. Обыкновенный современный парень. Ему 25 лет, пассивное, угнетенное, депрессивное состояние, вирус безнадежной отчаянности он пронесет до самой смерти. Жизнь есть, а жить не хочется. В романе, как и в современной России, первыми умирают молодые, передавая родителям, словно эстафету - неприкаянность и безнадежность.

Денис, любимый сын Елтышева, его надежда. Николай уверен, младший прорвется в лучшую жизнь, вытянет из социальной ямы семью. Но что это за «лучшая жизнь» и где она находится, никто из героев не знает. Очередной миф, пустая сказка дурманящая мозги. В романе, молодому здоровому, энергичному парню уготовано место в тюрьме (после драки), затем несколько дней свободы и - смерть. Все как в жизни… По-честному, по-другому Россию не почувствовать.

Валентина работает в центральной библиотеке, она успешная женщина: при работе, при муже. Но беда вышибает из привычной колеи. И на поверку - она старая, больная, никому не нужная мать уголовника и жена взяточника. Мгновение - и нет работы, квартиры, социального статуса. Все оказывается иллюзией, как и сама Россия. Бескрайняя территория, держащаяся на одном названии и стариках, ничем не связанная и не сцементированная. Куда бы ни поехал - везде уготована нищета и отчаяние. Тебя обязательно унизят и обидят - особенности русской души.

Елтышевы уезжают в деревню, как им кажется, временно. Передохнуть, набраться сил и вновь в город строить новую жизнь. Тщетны потуги обездоленного человека… После нескольких дней в деревне семья понимает - это крах. Старые, покосившиеся, сгнившие дома, разбитые дороги, спившиеся мужики и бабы - современная русская деревня, притон уголовников и обездоленных. Такой ее видит автор, сам выросший в глубинке. Для героев романа эта неприглядная, горькая, отчаянная правда становится убийственной, она окончательно ломает дух семьи и дальше идет медленный отсчет смертей.

Всю жизнь Елтышевы были уверены, все у них хорошо, все, как у людей. Придет время и государство позаботится о них. В итоге - нищенская пенсия, хамское отношение, брошенность и выживание, но не на необитаемом острове, а в стране, где якобы действуют государственные институты и социальная защита. Не загнулся - воруй и убивай; сдох - твои проблемы. Человеческая жизнь висит на волоске и ничего от нее не зависит - в этом ужас русской действительности. Любая беда, трагедия способна разрушить, превратить в дорожную пыль человеческую судьбу. Что есть человеческая жизнь? Ничто, - именно такая идея заложена в книге, такой посыл дает автор. И еще больше усугубляет состояние и мировосприятие думающего и переживающего читателя. Окончательно разрушает надежду хоть на самый малый прорыв в лучшее и настоящее. Конечно же, Сенчин делает это не сознательно, он сам так ощущает действительность. Писатель, чей удел - видеть и чувствовать немного дальше и больше обывателя, словно говорит: «Все ребята, это конец. Дальше ничего». Конец России пришел не с диким капитализмом, а с моральным разложением и нравственным падением русского человека. Что из этого есть правда и с чем можно согласиться, каждый решает самостоятельно. Ведь каждый из нас живет здесь и сейчас, и если бы все было ложью, история Елтышевых потонула бы, сгинула, но она услышана, книга не затерялась, а стала событием.

Это роман - о не любви, о ненависти и бездуховности, о нищете, сила которой разъела не только душу человеческую, но и страну. Депрессия, отчаяние, безысходность закручены до предела, они поражают не только Елтышевых, для автора это единственная возможность поразить современного читателя. Увы, чтобы затронуть огрубевшие струны человеческой души зла и безысходности должно быть слишком много. В этом сила художественного слова Романа Сенчина, в социальной остроте, в проблематике которую автор затрагивает, в простом и доступном изложении. Когда-нибудь, лет так через триста, вполне вероятно историки захотят составить художественное представление о России ХХI века по творчеству Сенчина. Интересно, какие чувства они переживут - ужас, сострадание, безразличие?

В романе талантливо обыгран тонкий и очень важный момент - Елтышевы сами по себе, рядом нет верных людей. Им не помогают, а используют. И семья принимает правила игры: «с волками жить по волчьи выть». Каждый сам за себя и каждый сам по себе - не такой ли девиз звучит на просторах России? В итоге семья погибает. Взаимовыручки и поддержки нет не только извне, но и внутри семьи. Их сложные отношения, сглаженные городской жизнью, где каждый живет в своей комнате и варится в собственном соку, обостряются. Не высказанные претензии, замолчанные конфликты - все выходит на поверхность, словно грязная смердящая пена. И в момент беды, когда семья, чтобы выстоять, должна сплотиться, разрастается вражда и непонимание. Отец убивает сына, и продолжает жить, и только после гибели любимого сына - умирает. Круг замыкается. Старые библейские истории, переложенные на русскую действительность, отчаянны и депрессивны.

Что остается русской женщине похоронившей за три года двоих сыновей и мужа, кроме придорожной пыли? Последний Елтышев - внук Родион. Он - случайное недоразумение и жизненная необходимость одновременно. Валентина прогоняет со двора невестку с ребенком на руках. Ведь столько вокруг безнаказанного зла, разве способно что-то изменить еще одно черное пятно? Да и что сейчас значат дети? Обуза, крест, лишний рот. Внук не признает в Валентине бабушку, не помнит своей фамилии, его детская забывчивость - единственное наказание в романе. Ты породила зло? Получай обратно.

Несмотря на перехлестывающие пессимизм и депрессию, книга нравственная и очищающая. В чем ее сила? Повествование, словно широкая река, течет медленно и плавно, но загляни в воду и оторопь берет от холодной опасной глубины. Через историю обыкновенной семьи, через частное автор выходит на общее и большое, поднимает острый вопрос морального выбора, который каждый делает ежесекундно. Действовать или быть жертвой? Подчиниться обстоятельствам или использовать собственную волю? Совершить добро или зло? Принять на себя ответственность за все происходящее или самоустраниться? Быть человеком или опустившейся мразью? Отстаивать себя или позволить унизить?

И словно тоненький луч сквозь нависшее мрачное небо просвечивает единственно светлый и оптимистичный образ книги - природа… величественная и умиротворенная. Круговорот времен - вечный и неизменный. После зимы, всегда приходит весна. Всегда - что бы в человеческом мире не случилось.

Тематическое оглавление (Рецензии и критика: литература)
предыдущее по теме………………………………… следующее по теме
предыдущее по другим темам…………… следующее по другим темам

Книга «Елтышевы» Романа Сенчина была номинирована на литературную премию «НацБест» 2010 года. Премию роман не получил, но в магазинах появился.

Книга написана в жанре нового реализма, т.е. это нечто средне между очерком и художественной литературой. У романа есть несомненные достоинства: он не слишком длинный, не скучный и написан ясным, точным языком.

На первый взгляд в «Елтышевых» рассказывается небольшая, вполне внятная история одной семьи, выбившихся из привычной колеи силой обстоятельств, в которых они сами отчасти повинны. Люди жили большую часть своей жизни в городе, потом лишились квартиры и были вынуждены переехать в деревню. В деревне они не прижились, и за пару лет все четверо – родители и двое взрослых сыновей - умерли или были убиты (два инсульта, несчастный случай и убийство).

Но как-то это неправильно, верно? Да, в жизни так бывает. Но ведь бывает и не так. И если это роман, а не очерк, то мы вправе ждать, что будет не так. Герой выброшен из своей обычной жизни и попал в чудовищные обстоятельства. Интересно ли читать, как он умирает? Нет, интересно читать, как он из этого выпутается. И вот перед нами «Робинзон Крузо». Все его любят, и я думаю, многим его пример помог в жизни. А писатель – современный реалист - описал бы настоящую историю человека, попавшего на необитаемый остров. Всего за несколько лет он разучился даже разговаривать тронулся умом и не восстановился, когда его вернули домой.

Но ведь и это можно написать по-разному. Хотя бы Макс Фриш «Человек появляется в эпоху голоцена» или «Повелитель мух» Голдинга. Но эти книги не совсем реалистические. В них есть условности и допущения, нужные авторам для того, чтобы показать, насколько тонок слой цивилизации в душах современных людей, как быстро в них проявляется первобытность.

Но в Елтышевых никакая первобытность не проявляется. Они, какие были в городе, такие и остались в деревне. Беда только в том, что деревня – не город. Разница в том, что во-первых, есть уровень нищеты, который унижает человека настолько, что он уже не в силах бороться за жизнь, а во-вторых, в современной российской деревне нет системообразующих начал. Она абсолютно аморфна, и человек становится таким же. Он просто распадается. Вспомним прототип Робинзона Крузо, отчего он сошел с ума, но почему не умер? Еды и воды ему хватало, звери его не съели (их там не было), ему не хватало общения, ему не хватало общества, которое бы задавало ритм и цель его жизни.

Подумать только – и это та деревня, о которой столько скорбели писатели-деревенщики в прошлом веке! Все нравственные начала, все лучшее было для них в деревне. Незамутненный источник народной жизни. Бывало приедет городской житель в деревню, вздохнет тамошнего воздуха, да так и переродится нравственно и физически. А вот источник и высох. Или его и не было? Писатели-реалисты 19 века, напротив, сильно не любили деревню. Вспомним хоть Чехова.

Чем плохо стало в деревне? А нет там работы. Колхозы погибли. А колхозы организовывали жизнь вокруг себя. Фермеры появились, развели, например, гусей. Гуси передохли, фермеры удавились или сбежали. Народ разбежался в город. Оставшиеся пьют спирт, воруют, где могут, сажают огород, собирают грибы и ягоды, продают их в городе, получают пенсию. От такой жизни быстро умирают от пьянства, либо в драке. Приезжают в деревню только беженцы из разных национальных республик. Правда, в конце романа в деревне взяли землю в аренду таджики, и у мужиков появилась работа. Но надолго ли это? Почему мужики сами не выращивали тот картофель? У них не было денег на аренду больших участков земли, не было каналов, по которым они могли бы продать продукцию.

Вот и Елтышевы. Они жили в городе, муж служил в милиции, жена работала в библиотеке. Темп их жизни был задан работой. Их интересы формировали соседи и сослуживцы. Они растили детей. Они покупали то, что положено, они стремились купить новый телевизор, новую машину, они ждали пенсии и внуков. Но вот они попали в деревню, где никто ничего не делает, только пьет, где никто ничего не строит. Они бултыхаются, пытаются построить дом, но для этого нужны не просто усилия, а сверх усилия. А на них уже нет сил. У жены начинается диабет. Нелепо погибает старший сын. Но он и был никакой. С детства ничего не хотел и ничем не интересовался. Младший сын был поживей, но он сидел в тюрьме за драку. А когда вернулся – его в тот же день убили неизвестные. После этого и родители прибрались. Не стало семьи Елтышевых.

Получается, что инертные люди могут жить только в хорошо организованном обществе. Это так. Но куда делись активные и организованные? В романе их нет. Может быть, они поменяли свои цели? Строят жизнь в других странах, используя Россию как субстрат?

Писатель ничего не предлагает. Он только фиксирует сложившуюся ситуацию. Наверное, поэтому премию и не дали. Мы и сами все это видим, а хотелось бы что-то придумать.

Как хорошо становится, когда читаешь настоящую прозу… Я в последнее время пристально следил за, с позволения сказать, политическими процессами в стране, часто отзывался статьёй или заметкой на что-либо возмутительное, из ряда вон выходящее и как-то отвлёкся от художественной литературы… Точнее, не так, – читал довольно много, но в основном по обязанности: газета, жюри, ридерство. Но это очень разные вещи, разное что-то внутри задействуется, когда читаешь потому, что надо и, когда после рабочего дня, уставшим и измотанным открываешь случайную (или почти случайную) книгу или журнал и натыкаешься на нечто… на нечто настоящее.

На такое настоящее я наткнулся, открыв недавно альманах «Земляки» (выпуск тринадцатый), где напечатана повесть Анны Андроновой «Я не зайчик».

С прозой Андроновой я знаком уже несколько лет. Но знакомство это до последнего времени было эпизодическим и тоже почти случайным. Лет семь-восемь назад на Форуме молодых писателей в Липках мне попался рассказ. Очень неплохой рассказ, а главное, не подростковый, не ученический, как большинство рукописей участников Форумов. (В общем-то, мероприятие и создано для того, чтобы помочь начинающим авторам, подсказать, поддержать, подбодрить, показать, что они не одиноки в своём чудаковатом занятии писать, но найти там уже готовое для публикации или для чтения в своё удовольствие произведение непросто.)

Да, рассказ был выделяющимся из общей массы липкинских рукописей, но он был один у сразу запомнившейся мне по имени-фамилии – «Анна Андронова» – писательницы…

На следующий год я прочитал ещё один рассказ или маленькую повесть Андроновой. Тоже выделяющее из общей массы. Дома покопался в Интернете и почти ничего из прозы Андроновой там не нашёл (это был год 2006-й). И подумал: «Вот человек пишет, и пишет хорошо, по-настоящему, но какие у него как у писателя перспективы? Если даже наберётся двадцать таких текстов, то и тогда их вряд ли издадут. Какому издательству нужны неизвестные авторы рассказов о жизни?» Надежда была на серию книг «Молодая проза России», которая при участии Форума в Липках выходила в «Вагриусе», но серия пополнялась новыми книгами медленно.

Году в 2008-м я собирал книжицу под названием «Каталог лучших произведений молодых писателей». Этот каталог мы делали, так сказать, в помощь издательствам, журналам, театрам. Может, кто-то заинтересуется молодыми прозаиками, поэтами, драматургами, детскими писателями… Каталог строился так: фото, краткая биография, два-три высказывания известного писателя о молодом, а потом или отрывок из прозы или пьесы, или несколько стихотворений.

В каталог я включил и Анну Андронову с отрывком из рассказа «Золотая рыбка», за напутственными словами обратился к Леониду Юзефовичу, на чьём семинаре Андронова занималась в Липках, и к её земляку-нижегородцу Захару Прилепину. Оба написали тёплые тексты, и концовка прилепинского мне запомнилась: «Множество людей (читавших, допустим, вчера и позавчера Викторию Токареву) подобную прозу ищут (и не находят), ждут. Мы как-то говорили с Леонидом Юзефовичем об Ане и сошлись на том, что, скажем прямо, неизвестность Андроновой в читательском мире очевидное недоразумение. Надеюсь, оно скоро исправится».

Да, действительно, недоразумение. Но, к сожалению, таких недоразумений у нас предостаточно: Андрей Иванов (Юрич), Александр Морев, Алексей Серов, Ирина Богатырёва, Илья Кочергин (кстати, его новый рассказ «Лэндлорд» опубликован в том же номере «Земляков», что и повесть Андроновой), Антон Тихолоз, Данил Гурьянов, Екатерина Ткачёва, Алексей Полубота, Елена Сафронова, Жанна Райгородская да и, по большому счёту, Михаил Тарковский хоть и публикуются, но читательскому миру практически неизвестны. А пишу-то хорошо… Хорошо, но не шумно.

Я очень люблю слова Белинского: «Шум, конечно, не всегда одно и то же со славою, но без шуму нет славы». Это точно.

Кстати сказать, и Леонид Юзефович, и Захар Прилепин немало сделали для того, чтобы о прозе Андроновой узнал широкий читатель. При участии Юзефовича в издательстве «АСТ» вышли две её небольшие книги «Побудь здесь ещё немного» и «Симптомы счастья» (редактор – Лев Пирогов), а Прилепин включил рассказы Андроновой в антологию женской прозы «14».

Критических отзывов на рассказы и повести Анны Андроновой немного. Вообще о такой прозе сложно писать – сюжет не закручен, не динамичен, нет эпатажа, стилистических новаций. Довольно традиционный, простой внешне язык, повествование о повседневном, о той жизни, которой живёт большинство.

Андронова – врач. Не фигуральный, а самый настоящий, работает в больнице. И в её вещах очень много про больницу, про болеющих людей. Но описывает она их, как и положено врачу, без смакования, почти холодно – больные, это непременное составляющее вселенной многих её героинь, вечные её спутники.

Повесть «Я не зайчик» тоже про больницу. И про семью. Главная героиня, Юля, кардиолог, у неё муж и двое сыновей. И ещё больные. Один из них, «не старый ещё человек, спортсмен-пенсионер» Комиссаров, умирает. «Комиссаров сначала попал в другой стационар, хирургический. Его прооперировали, убрали тромб из вены на правой ноге. После выписки месяц прошёл, а отёчность так и осталась. Потом увеличилась. В поликлинике ему сказали, что это «от сердца» и в кардиологию. К Юле в палату. Сердечных проблем не обнаружилось, зато подтвердился тромбоз теперь уже другой вены. И жидкость в животе. <…> Юле уже было ясно, что где-то в Комиссаровском животе скрылась опухоль, пережимающая отток крови и сеющая смертоносные тромбы. Только где?»

В общем-то, этим и заняты мысли главной героини. И семьёй, конечно, младшим сыном, пока ещё детсадичником (но скоро в школу) Илюшей, который… взрослые это называют – «капризничает». Вообще он особенный ребёнок, внутренне особенный. Вот старший, десятилетний Владик, другой. «Воспитанный в другой концепции – «какой взрослый сын у папы». Всё сам. <…> Да, старший уже совершенно отравлен этим условным миром, пропитан. Это нельзя, так не круто, так только полные лохозавры делают, ты чё, совсем? Мальчики, мальчики…»

Семейная линия рассказа держится на вроде бы ничтожных, смешных проблемах. Вот приближается новый год, и мальчики в группе должны быть в костюме зайчиков. Все мальчики не против, один Илюша сопротивляется.

«– Зайчиком не буду.

– Как не будешь? Со всеми ребятами? Ты видел, какие у всех костюмы? Ушки, шортики. Все песенки поют. Илюш, надо зайчика учить, Надежда Юрьевна велела.

– Я же мальчик.

– Конечно, Илюша, но у вас будет спектакль новогодний, игра, как в театре, помнишь, мы ходили. Там дядя тоже не был слоником, а только играл.

– Слоником буду, а зайчиком – нет.

– Там не надо слоником. Там нет слоников, ни одного. Слоники в Африке живут, где Деда Мороза нет».

Вдобавок к капризам костюма зайчика Илюше не достаётся (несколько дней перед утренником болел), и Юля шьёт его сама. Вроде бы легко – уши и хвостик, – но уши никак не стоят… Шьёт поздно вечером, после работы…

Зайчиком сын так и не стал – устроил плач во время переодевания. Отпросившаяся с работы Юля слышит его с лестницы, вбегает в группу.

Её встречает воспитательница Надежда Юрьевна:

«– Ну вот, наконец, мать появилась! Уймите вашего сына, пожалуйста! Того гляди весь утренник сорвёт!»

«– Все ребята уже нарядились, – неискренне сладким голосом пропела музичка, – а он зайцем быть не хочет.

– Как не хочет? Илюша!

– Наотрез. Полчаса над ним бьёмся. Ревёт только, ничего конкретного не говорит. Не буду, и всё. Я говорю, как же ты так ребят можешь подводить? Орёт, вырывается. Вон – уши ваши поломал! Как теперь будем, не знаю».

Да, порядок нарушен, всем доставлены неудобства. Праздник подпорчен.

«– Так, всё, времени больше нет, давайте стройтесь, зайцы! Сомов, уже и мама тебя уговаривает. Давай, хватит тут над нами издеваться, одевайся и стройся. <…>

– Нет! Нет! Нет! – он вскочил на ноги, чувствуя за спиной спасительное Юлькино присутствие. – Я не зайчик! Я Илюша Сомов!

И тут на него внезапно бросился Владик, его Юлька как-то из виду упустила, а он, оказывается, тоже уже плакал.

– Ты гад, гад! Я из-за тебя из школы ушёл! <…> Мы всё бросили, прибежали на тебя смотреть! Мама всю ночь шила. А ты! Одевайся сейчас же, чёртов дурак! Плакса!»

Владика уводит в актовый зал подоспевший Слава, муж героини, а она остаётся с младшим. Он медленно успокаивается, а она вспоминает, как познакомилась со Славой, их первые месяцы вместе, как «тихо расписались». Весной Слава поехал к родителям в посёлок в пятидесяти километрах от Тольятти, через несколько дней к нему должна была приехать и Юля. Познакомиться с его матерью и отцом.

«На вокзале её никто не встретил». Подождав Славу, «бог знает, что передумав» за час на перроне, она отправилась его искать. «Если бы тогда были сотовые телефоны!» Доехала на автобусе до посёлка, узнала, где дом Сомовых. Оказалось, Слава в поселковой больничке – крупозная пневмония «с кризисом и сердечной недостаточностью»…

Героиня вспоминает об этом подробно, но и суховато, как врач. Вспоминает, как выхаживала мужа, советовалась по телефону с «завкафедрой терапии»… Она воспринимает свои действия, как само собой разумеющееся, но ведь сколько бы других молодых жён, не найдя муженька на перроне, психанули бы и уехали обратно, и на развод бы скорей подали – «он подлец!» Юля совершила свой маленький жизненный подвиг, отыскав и выходив мужа, сохранив семью. И потом ещё много раз совершала свои маленькие подвиги, воспринимая это как обычные явления жизни.

То, что защитила сына, не включилась в общий хор уговоров и требований надеть костюм зайчика и идти в актовый зал, тоже подвиг.

«– Мам, ну ты-то хоть веришь, что я не зайчик? Что я Илюша Сомов? <…>

– Илюша, ты как маленький!

– Ты знаешь, мам, просто не очень хочется смотреть, как там сейчас волк кого-нибудь съест!

– Да ты что? Как съест? Он же не настоящий, он в костюме просто! <…>

– Мне Владик знаешь, что сказал? <…> Он сказал, что… если кого-то едят, ну, то есть, съели, зверя там, зайчика, или человека… <…> Ну, в общем, даже мальчика, если съели, то он умирает, понимаешь? Совсем. И лежит молча, как бабушка Даши Панкратовой. Так что если сейчас один как будто зайчик уже съеден, то, значит, всё не понарошку!

– Ну что ты, Илюшенька! <…> Я тебе обещаю – тебя никогда не съедят. Ты не умрёшь».

Юля успокаивает сына и невольно думает о безнадёжном Комиссарове: «Я скажу ему, что он поправится… Скажу, что наконец-то окончательно разобрались. Болезнь тяжёлая, но она лечится».

В рассказе вроде бы нет социальности, но это, по сути, очень социальное произведение. Остросоциальное. А как иначе может быть, когда пишешь о человеке в обществе, человеке, который чувствует свою ответственность, который старается хорошо исполнять свои обязанности на работе, свой долг матери…

Краткий пересказ, цитаты, скорее всего, заостряют содержание рассказа, не могут передать того, что это чувство ответственности у героини почти инстинктивное. Она не рассуждает, как бы ей получше устроиться в жизни, хороший ли ей достался муж, где бы найти работу полегче. Она действует, как ей диктует что-то внутри. Человеческая природа плюс какое-то бессознательное сознание, что она – член общества, и без неё, находящейся на этом месте, общество будет беднее, что-то нарушится.

Об этом, по сути, и многие другие нешумные рассказы и повести Андроновой. И в итоге они выстроились в определённую философию. Философию, которая показывает нам внутренне крепкого человека, которого не сдует даже ураган проблем и несчастий. Не заставит бежать и прятаться. Такой человек будет инстинктивно сопротивляться.

…Мне показалось, что в предыдущих трёх абзацах я написал какой-то пафосный бред. Но чем-то, кроме рассказа, он был вызван. Полез в архив в своём компьютере (очень хорошая функция – набрал слово, и всё что надо мгновенно выскочило), без труда нашёл старый, когда-то скопированный из Интернета материал.

Отчёт Дмитрия Орехова о встрече молодых писателей с тогдашним замглавы администрации президента Владиславом Сурковым («МК» в Питере», 2006, 13 декабря).

Вот отрывок:

«Тут выступила Анна Андронова, прозаик из Нижнего Новгорода:

– Вот я – врач. Получаю три тысячи. Выхожу из дома, вижу объявление: набираем водителей мусоровозов. Зарплата – 15 тысяч. Так что, на мусоровоз пойти?

– Я бы пошёл – на вашем месте, – ответил Сурков. – Вы знаете, мобильность – это первое условие гибкого, свободного демократического общества. Если мы не хотим менять место жительства, место работы ради чего-то лучшего – наше общество обречено. У нас до сих пор есть города вокруг уже не существующих предприятий. Градообразующего завода уже нет, а люди там живут, и я не знаю на что. Они никуда не хотят уезжать в поисках лучшей доли».

РОМАН СЕНЧИН

СЕНЧИН Роман Валерьевич родился в 1972 году в городе Кызыл Тувинской АССР. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Первые публикации в Москве — в журнале “Наш современник". Автор романов “Минус", “Нубук", “Ёлтышевы", “Информация", сборников рассказов “Иджим", “День без числа", “Абсолютное соло" и др. Живёт в Москве.

ДОРОГА

РАССКАЗ

Сотрудники трёх министерств выстраивали логистику визита статусной делегации из Москвы, а Сергей Константинович, глава москвичей, взял и спутал все карты.
— Да чего нам эти самолёты-вертолёты! С птичьего полёта всё гладень-ким выглядит, ровненьким. По земле надо, господа-товарищи, по земле-ма- тушке. — И, узнав, сколько до стройки, развёл руками: — Ну, и чего ради трёх сотен вёрст с копейками на небо забираться? Дое-едем!
Ему пытались объяснить, что дорога неважная, уйдёт на неё не четыре часа, как считал Сергей Константинович, а все восемь, но он не слушал. Да и попытки были, надо признать, слабые, осторожные — Сергея Констан-тиновича боялись.
Это внешне он выглядел добродушным, говорливым дяденькой, на де-ле же — строгий, суровый, а порой и безжалостный государственный муж. Не раз многочисленные враги пытались накопать на Сергея Константинови-ча компромат, свалить с кресла, но не получалось. Честный, живущий на положенную зарплату, не высовывающийся без необходимости, зато упорно делающий своё дело человек. Потому, наверное, и пережил в аппарате пра-вительства пять премьеров, многочисленные реорганизации и чистки...
Сергей Константинович много ездил по стране и везде, где бывал, после его пребывания вскипала деятельность, повышались показатели, наращива-лись темпы. Правда, на время. И в правительстве вздыхали: “Было б у нас двадцать таких — мы б не узнали России”.
В крае приезда этого человека ждали со страхом, но и с надеждой. Зна-ли: если он увидит, что там-то и там-то действительно недостает финансиро-вания, возникают объективные, непреодолимые для региональной власти сложности, то поднимет вопрос в самых высоких московских кабинетах и по-может, пробьёт...
С возведением завода дело было плохо. Оно почти застопорилось в по-следние месяцы. Строительство велось в рамках частно-государственного партнёрства, поэтому разобраться в том, кто за что отвечает, кто во что вкладывает средства и — главное — когда вкладывает, было очень слож-но, а может, и невозможно. Региональная власть, местные органы феде-ральной власти и частный бизнес постоянно спихивали ответственность друг на друга.
В борьбе за право встретить Сергея Константиновича у трапа самолёта по-бедили региональные — краевые — власти, и теперь тешили себя мыслью, что московский чиновник высшего эшелона будет к ним помягче. Конечно, всып-лет, найдёт за что, но не так сильно, как бизнесменам и федералам, которые, сидя здесь, в четырёх тысячах километров от столицы, на всё забили...
Пока первый замгубернатора вёз Сергея Константиновича с его коман-дой из аэропорта на быстром и лёгком “Ауди”, в городе торопливо готовили колонну “Тойот”-внедорожников для похода на стройку. Механики проверя-ли транспорт, девушки и юноши из администрации загружали багажники во-дой, едой, тёплыми вещами на всякий случай — в конце мая вечера и ночи случались здесь очень прохладными.
Мелкие начальники администрации дрожали, чтобы ничего важного не забыть, — иногда отсутствие шариковой ручки под рукой может привести к катастрофе, — а губернатор переживал, что по пути Сергей Константинович возьмёт и потребует везти его не сюда, а к кому-либо другому. Конкурентов у губернатора здесь полно...
Нет, довезли благополучно, прямо к серому, циклопического размера зданию бывшего крайкома КПСС, где теперь располагалась администра-ция края.
Сергей Константинович тяжело — под семьдесят всё же — выбрался из машины, глянул на здание, поморщился:
— Мда, замок Воландеморта какой-то. Что должен чувствовать человек, на него глядючи? Какой подъём духа? Эх, господа-товарищи, в прошлом ве-ке живёте. Повсюду стали в весёлые цвета дома раскрашивать. Гляньте, ка-кая в Хантах администрация, — лебёдушка! А вы тут...
Замгубернатора кивнул помощнику: “Запиши”. Знал, что Сергей Кон-стантинович ничего не говорит просто так.
Губернатор встретил гостя-инспектора на крыльце, пригласил выпить чаю. Тот отказался:
— Ехать надо. Дело к обеду. Пока доберёмся — солнце сядет. А не тер-пится поглядеть, чего вы там понастроили.
— Может, на вертолёте? — предложил губернатор. — Два часа — и там. Площадка во дворе у нас, вертолёты новые, ребята проверенные...
— Да нет, Алексей Борисыч, — усмехнулся гость, — мы по земле. По-глядим на вашу природу, воздухом целебным надышимся.
Губернатор покивал понимающе-покорно. Спросил:
— Мне с вами?
— Зачем? Ты на крае будь. Рули регионом. Мы сами как-нибудь. Са-ами... Командуй, куда садиться, в какие кареты.
Подкатили к крыльцу четыре огромные чёрные “Тойоты”. Усаживаясь в головной автомобиль, Сергей Константинович заметил:
— А в Хантах на “уазиках-патриотах” ездят. Поддерживают отечест-венное.
Помощник замгубернатора отметил это в блокноте.

2

Дорога до поры до времени — до старинного сибирского города, нынеш-него мощного промышленного центра — была очень даже ничего. Ровный ас-фальт, две, а местами и три полосы в одну сторону, разметка, карманы... Сергей Константинович умиротворенно комментировал то, что видел из окна:

— Луга-то какие у вас. Май, а трава по пояс. Косить пора. Весной тра-ва самая сочная... Гляди-ка, на горах снег ещё. Прям Швейцария. В Жене-ве так: на горах — снег, а под ними — розы цветут... Благода-ать у вас, го-спода-товарищи.
После промышленного центра повернули строго на север, и километров через тридцать асфальт вдруг кончился, “Тойоты” затрясло. Дорога сузи-лась, её обступили хилые, кривоватые лиственницы.
Некоторое время Сергей Константинович терпеливо молчал, видимо, ожидая, что это лишь участок такой, отрезок, который собираются ремонти-ровать. Но прошло десять, двадцать минут, а дорога становилась лишь хуже. Ямы, колдобины, кочки, лужи размером с озера...
Внедорожник осторожно вползал в такую лужу, медленно плыл по ней, натужно урча и захлебываясь.
— Это что это? — в конце концов не выдержал московский чинов-ник. — Так и будет, что ли?
— Дожди сильные были, — хрипло пролепетал замгубернатора. — Раз-мыло.
— Да тут не дожди... не в дожде дело. Тут надо на вахтовке ездить. Асфальтом и не пахнет, даже гравием...
— Было... И асфальт был, и гравий... сотни тонн... Всё топь сжирает.
— Зимой-то нормально, — стараясь помочь своему начальству, загово-рил водитель, — гладенько по зимнику. А сейчас — конечно. Болота вокруг, зыбуны... Каждый ручеек до реки разливается.
Как раз подъехали к такому разлившемуся ручейку. На присутствие мо-ста ничего не указывало — бурный поток рвался поперек узкой, бугристой возвышенности, которая служила дорогой... “Тойота” приостановилась. Сер-гей Константинович вопросительно посмотрел на водителя. Тот беззвучно шевелил губами. Молился, что ли... Помолился и вдавил ногой педаль газа... Сергей Константинович невольно зажмурился и сжался...
Добрались тем не менее. Лишь в одном месте замыкающая колонну ма-шина сползла с раскатанного края дороги в глинистую жижу, увязла.
Потерю заметили нескоро, пришлось возвращаться, вытягивать тросами, подбрасывая под колеса наломанные ветки — жидкий лиственничный лап-ник.
На закате миновали посёлок строителей, уже впотьмах въехали на тер-риторию дирекции, при которой находилась маленькая, но современная гос-тиница.
Сергей Константинович не шутил, был мрачен, громко и раздражённо сопел, что-то обдумывая. Подчинённые не лезли с разговорами и вопросами, лишь осмелились пригласить на ужин.
— Не хочу, — буркнул тот, — не до ужина тут. Завтра в восемь нуль- нуль — на стройку.

3

Проверка была доскональнейшей. К полудню директор, инженеры, пред-ставители региональной и федеральной властей, партнёры от бизнеса — все валились с ног от усталости и напряжения. Сергей Константинович задавал сотни вопросов, требовал показать ему тот или иной участок, документы. Все вопросы и требования были по делу, но от этого, а особенно от тона, каким они произносились, отчитывающимся становилось всё тревожнее.
После обеда, который прошёл в напряжённой тишине, собрались в ком-нате для совещаний. И снова посыпались прямые вопросы Сергея Констан-тиновича, на которые требовались конкретные и прямые ответы. Когда кто-нибудь начинал мяться или строить лабиринты из складных, но пустых фраз, Сергей Константинович перебивал:

— Значит, по существу вы ничего сказать не можете. — И брал в руки карандаш, заносил его, будто кинжал, над записной книжкой. — Что ж...
— Нет, могу! — испуганно вскрикивал уличённый.
Всем было очевидно, что московский начальник взбешён. Взбешён ещё со вчерашнего вечера чем-то, не совсем касающимся стройки. Но своё бе-шенство выплёскивает дозированно в таких вот вопросах и угрозах...
Часов около семи вечера вопросы иссякли. Сергей Константинович не-сколько минут изучал свои записи, а потом, когда казалось, что истомлённые люди скоро начнут уже падать в обморок или биться в истерике, заговорил:
— Дела, господа-товарищи, не ахти. Скажу больше — плачевно обсто-ят дела. Все сроки сорваны, планы порушены. Распоряжения правительства и самого президента страны не выполняются. Причин я увидел море. Винов-ные... — Сергей Константинович обвёл сидящих за столом придавливающим взглядом. — Виновные тоже очевидны. Если кто считает, что отмолчался, за чужими спинами спрятался — ошибается. Мы всех увидели. Но... — Сно-ва пауза. — Но корень всех проблем и простоев — в дороге. Да. Я недаром от вертолётов отказался, решил проехать по вашей дороге. Увидел. Уви-и- идел! Сто пятьдесят километров дорогой назвать нельзя. Это просека какая-то, а не дорога. И нечему удивляться, что завод в таком состоянии — не успе-ли достроить, а он скоро разваливаться начнёт, люди — как военноплен-ные... Правильно говорят: дороги — это артерии государства. А ваше стро-ительство без дороги — палец гангренный. Ясно?
Мужчины послушно стали кивать, глядя в стол.
— Вижу, что ясно. — Голос Сергея Константиновича стал чуть мягче. — А если ясно, то даю вам всем — всем вместе! — срок до... Когда у вас тут снег ложится?
— В двадцатых числах октября, — торопливо сообщил замгубернатора; с ним сразу заспорили:
— Да в последние годы позже... В первой декаде ноября...
— Так, — стукнул концом карандаша по столешнице москвич, — даю срок до пятнадцатого октября. Октября! Дорога должна быть. У вас четыре месяца с копейками. И... — Он снова обвёл собравшихся своим знаменитым страшным взглядом. — И без спихивания друг на дружку. Завод строим со-обща, и дорогу давайте сообща прокладывать. Ведь это позор просто-напро-сто...
Сергей Константинович хотел говорить дальше, но осёкся. Знал: чем больше слов, тем меньше их вес. Добавил лишь:
— Пятнадцатого октября или сам приезжаю, или присылаю надёжного человечка, которого не задобрить. Если дороги не будет — секир башка всем. Найдём, кого на ваше место посадить. Дефицита в кадрах у нас нету, по-верьте. Ясно, нет?
И снова короткие, испуганные кивки.

4

В душе, а то и шёпотом Сергея Константиновича хоть и ругали, прокли-нали, обзывали прыщом, но его правоту признавали. Действительно, дорога была нужна. И грузы возить, и продукты, да и потребность в пассажирском сообщении становилась всё насущнее — посёлок строителей постепенно пре-вращался в маленький городок с капитальными домами, в которых селились семейные; уже и несколько коренных жителей появилось... Вертолёты, вод-ный транспорт, зимник теперь не могли восполнить отсутствие нормальной автомобильной трассы.
Через неделю после отъезда высокого чиновника в здании администра-ции края состоялось масштабное совещание — человек под сотню собралось за овальным столом и на стульях вдоль стен.
— Да, задача поставлена непростая, — начал губернатор, — но жизнен-но важная. Президент много раз подчёркивал, что необходимо развивать, комплексно развивать Сибирь и Дальний Восток. А без надёжных путей со-общения такое развитие невозможно. Задача... — губернатор перевёл дух, — сложна вдвойне, потому что у нас, как, надеюсь, все помнят, на носу зим-няя универсиада. Все силы брошены на неё. Но и дорога эта нам необходи-ма... Какие будут предложения?
— Асфальт там класть бесполезно, — задумчиво сказал министр транс-порта, — болото сожрёт за одну весну.
— Да, асфальт уже был, а теперь и куска не найдёшь, — добавил один из его замов. — Бетон надо. Бетонку.
Министр строительства и жилищно-коммунального хозяйства согласился:
— Бетон — самый надежный вариант. — И тут же добавил, оправды-ваясь: — Но у меня всё идёт на объекты универсиады. Цемент не успеваем делать. Так что с бетоном пока нереально.
— А сколько надо плит? — спросил губернатор.
— В штуках?
— Ну да, да.
— Хм... — Министр строительства с ухмылкой специалиста, беседующе-го с профаном, пододвинул к себе бумажку, стал что-то на ней набрасы-вать. — Расстояние примерно сто пятьдесят километров... Стандартная до-рожная плита — три метра длиной, метр семьдесят пять шириной. На эти три метра нужно не меньше четырех плит...
— Всё понятно, — расстроенно перебил губернатор, — нужны десятки тысяч штук.
— Пятьдесят тысяч, — уточнил кто-то с дальнего края стола.
— Да... Не потянем. У соседей занимать тоже бесполезно.
Замгубернатора с готовностью тряхнул головой:
— Такое количество, конечно, бесполезно. Но, может, хоть мосты нор-мальные поставить? А то ехали — все семь мостов под водой.
— Мосты зимой ставят, — заметил министр строительства всё с той же ухмылкой.
— Но надо хоть начать что-то делать, — чуть не плачущим голосом ска-зал губернатор. — Впереди лето, три относительно сухих месяца. Хоть не всё, но что-то можно предпринять... Господа федералы, представители биз-неса, подключайтесь, пожалуйста, к разговору. Есть идеи?
— Идеи-то есть, — медленно начал член совета директоров одной из ча-стных компаний, участвующей в строительстве, молодой ещё, спортивного вида мужчина. — По крайней мере, одна идея.
— Пожалуйста-пожалуйста!
— В Каровском районе, это соседний со стройкой район, есть такой по-сёлок — Ирбинский.
— Да, есть, — с готовностью подтвердил губернатор, чтоб показать: он знает все населённые пункты края.
— Так вот, мы навели справки. Там когда-то был леспромхоз крупный, но уже лет пятнадцать его нет, посёлок почти заброшен, а вот дорога... До-рога от этого Ирбинского до жэдэ-станции — прекрасная бетонка. Мы заез-жали, видели своими глазами. Хоть самолёты сажай.
— Это точно, — сказал министр транспорта. — Для тягачей положили. Лес там был деловой — сосны, как на подбор...
◊лен совета директоров терпеливо выслушал министра и продолжил:
— И вот у нас такое предложение: демонтировать эту бетонку и пере-бросить плиты на проблемный участок. От Ирбинского до станции километ-ров восемьдесят, как раз половина покроется... Вот такая, в общем, идея.
Когда бизнесмен говорил, многие согласно покачивали головами. Но пе-ревели взгляд на губернатора и перестали покачивать. Брови губернатора сомкнулись на переносице, лоб разрезали глубокие морщины.
— Идея, конечно, заманчивая, — как-то с трудом произнёс он. — Толь-ко ведь такой шум поднимется... Была, мол, дорога и — убрали. Ирбинские все пороги обобьют, ещё и демонстрацию устроят...
— А что эти ирбинские?! — вскричал вдруг осмелевший первый замгу-бернатора. — Знаю я их. Триста люмпенов. Все нормальные люди оттуда давно поразъехались, устроили жизнь, а эти... Ни работы, ничего... Посёлок вообще появился из-за леспромхоза. Лес кончился, производство закрылось. Мировая практика — нет работы, нет и поселения. А у нас...

— В Америке вон целый Детройт ликвидируют, — вставил кто-то вто-ростепенный, со стула у стены.
— Вот именно! А мы голову ломаем.
— Ирбинский, конечно, обречён, — сказал министр регионального раз-вития, — пяток лет ещё поагонизирует и — каюк ему. И дорога без ухода развалится. Здесь же появляется перспектива дать плитам вторую жизнь.
После этой реплики больше минуты держалась напряжённая тишина. Все понимали, что решение должен вынести губернатор. А он молчал. Смо-трел в бумаги перед собой, словно на них были записаны, как в тесте, ва-рианты правильного ответа...
— Что ж, — наконец поднял глаза губернатор, — доводы весомые. Бу-дем демонтировать и вывозить. Восемь десятков кэмэ покроем. Ещё на двад-цать как-нибудь наскребём из краевых резервов. Бизнес, надеюсь, поможет ещё каким-то количеством. Так?.. Авось осилим. — Губернатор повернулся к сидящему справа первому заму. — А вы, Вячеслав Романович, подготовь-те ирбинского главу сельсовета или кто у них там главный, участкового, чтоб не допускали всяких выходок.
— Скажу, что дорога в аварийном состоянии, выработала ресурс. Дви-жение там совсем жидкое, обойдутся гравийкой.
— Хорошо... И технику надо собрать. Приехали, сняли, увезли. Без во-локиты. Чтоб не успели опомниться... Ладно, — вздохнул губернатор с об-легчением, — на этом и порешим. Всем спасибо.