Карло гинзбург приметы. Гинзбург, карло - биография

Доступ в мир народной культуры средних веков и начала нового времени совсем не прост. Сфера ее бытования - устная традиция, которая очень редко, в каких-то исключительных случаях привлекала к себе внимание и фиксировалась современниками. Чаще всего историки пытаются о ней судить по косвенным, фрагментарным и, как правило, опосредствованным данным, отраженным в произведениях высокой литературы, хронографии, философской или богословской мысли, изобразительного искусства или извлекаемым из церковных документов, законодательных памятников, частных и государственных актов. О том, сколь успешно можно справиться с задачей реконструкции умонастроения простолюдинов отдаленного прошлого, используя подобного рода материалы, показали работы М.М. Бахтина и А.Я. Гуревича , заложившие основы изучения принципов и категорий народного миросозерцания в качестве особого направления истории культуры.

Проблемам исследования народной культуры на исходе эпохи средневековья посвящена в значительной мере и публикуемая ныне в русском переводе работа Карло Гинзбурга «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в.», впервые увидевшая свет на итальянском языке в 1976 г. Следует сразу заметить, что ее автор, профессор университетов Болоньи и Лос-Анжелеса, - выходец из семьи эмигрантов из России, игравших заметную роль в культурной и политической жизни Италии уходящего века: его отец, Леоне Гинзбург, изучал и преподавал русскую классическую литературу, являлся одним из создателей знаменитого книгоиздательства «Эйнауди», из-за участия в антифашистском движении Сопротивления был брошен в застенок, где и погиб (1943); его мать, Наталия Гинзбург-Леви, - автор многочисленных литературных произведений и публицист, избиралась в парламент Италии от ИКП. Карло Гинзбург, хотя и приобрел широкую мировую известность прежде всего своими исследованиями верований, установок сознания и поведения человека из народа, обнаруживающих связь с очень давней, уходящей корнями в дохристианские времена фольклорной традицией, наряду с этим является также крупным специалистом по истории религиозных движений и церковных преобразований в Европе XVI-XVII вв. Не случайно как в публикуемой ныне на русском языке книге, так и в других подобных ей работах, Гинзбург стремится анализировать материал под двумя разными углами зрения, с одной стороны, выявляя во взглядах людей XVI в. черты, обнаруживающие близость к устойчивым стереотипам и самым архаическим принципам миросозерцания, с другой - показывая, как они воспринимались обществом и трансформировались в условиях вероисповедной борьбы и гонений на религиозное инакомыслие, усилившихся с развертыванием Реформации и Контрреформации. Несомненно, такой подход предохраняет исследователя от однобокости и позволяет взглянуть на изучаемое явление и в контексте зафиксировавшей его эпохи, и в его исторической ретроспективе.

С начала 60-х гг. Гинзбург приступил к работе над большим массивом документов второй половины XVI - первой половины XVII в., представляющих собой материалы инквизиционных процессов над людьми, обвиняемыми в ереси или в связях с нечистой силой. Стоит обратить внимание на то, что изучаемые Гинзбургом процессы имели место на северо-востоке Италии, во Фриули, гористой области, где встречались романские, германские и славянские обычаи народной жизни и верования, которые в ее пределах, на периферии тогдашнего христианского мира, не в полной мере были утрачены под воздействием официальной религии и высокой культуры. Итогом первых изысканий Гинзбурга стала опубликованная в 1966 г. монография «Бенанданти. Ведовство и аграрные культы на рубеже XVI и XVII вв.» Посвящена она вызвавшему пристальное внимание инквизиции комплексу широко распространенных в сельских местностях Фриуля верований в то, что существует определенная категория людей, так называемых «бенанданти» (benandanti - букв.: благоидущие) из числа тех, кто рождается «в рубашке», обладающих, как считалось, сверхъестественными способностями вести борьбу за плодородие и урожай, сражаясь со злыми силами, колдунами и ведьмами, сообщниками дьявола; происходит это, по показаниям самих «бенанданти», в определенное время (четыре раза в год) на тайных ночных сходках, на которые они, точнее их души, покинувшие во сне тело, съезжаются, подобно их противникам, верхом на животных. Такого рода воззрения, считает Гинзбург, свидетельствуют о сохранении в народном сознании элементов древнего аграрного культа, восходящего к почитанию некоего женского божества, вроде Перхты, Хольды, Дианы, о реликтах первобытной магии, позволяющих усматривать связь между «бенанданти» и шаманами. Со временем, однако, по мере того, как главная сфера применения своих способностей «бенанданти» стали находить не в обеспечении плодородия полей, а в знахарстве и заклинании бесов, они сами начинают восприниматься окружающими как сообщники дьявола, а их ночные собрания в целях борьбы за урожай - как сатанинский шабаш. Вера в ведовство, имеющее своей основой союз с дьяволом, распространяется во Фриуле, по мнению Гинзбурга, в результате деформации прежнего аграрного культа .

Такое объяснение широкого распространения в Европе XV-XVII вв. демономании и - как ее следствия - охоты за ведьмами представляется, если не исчерпывающим, то, по крайней мере, проливающим новый свет на проблему, которая является в историографии предметом острых дискуссий. В самом деле, еще недавно наши отечественные исследователи самых разных специальностей активно обсуждали причину захватившей все слои общества и страны католической и протестантской Европы на переходе к новому времени веры в ведьм и колдунов, массового преследования и истребления тех, кого обвиняли в сношениях с нечистой силой, в ком находили орудие дьявола. Одни предлагали видеть в этом проявление «упадочной религиозности» позднесредневекового католицизма, вызванное к жизни преследованием еретиков и вскормленное народными суевериями , другие - порождение ренессансной эпохи, оказавшейся, несмотря на превознесение величия человеческого разума, во власти самых изуверских предрассудков . Гинзбург, отказываясь от оперирования такими понятиями, как «суеверия» или «предрассудки», не вполне адекватными для тех подходов к изучению миросозерцания простонародья, которые он предлагает, в ряде последующих своих трудов, в частности, в монографии «Ночная история. Истолкование шабаша» , наиболее крупном из них, вскрывает за характерными чертами сложившихся в ученой среде (демонологов, инквизиторов, судей) образов ведьм, колдунов, их сходок, их поведения и деяний подспудную, жившую в глубинах народного сознания, в его древнем, фольклорном культурном слое веру в необыкновенные дарования некоторых людей выступать посредниками между разными мирами, в их способности заклинать мертвых, воздействовать на природные явления, дабы обеспечить благополучие своей общине, своим близким. Вмешательство инквизиции, по мнению Гинзбурга, способствовало демонизации в общественном мнении подобных верований, на которые был наложен выработанный церковью стереотип их восприятия как ереси, как враждебного христианству культа, подразумевающего поклонение Сатане. Стоит заметить в данной связи, что пик гонений на них не случайно приходится на период с середины XVI по середину XVII в., то есть на время наиболее острой борьбы старой и новой конфессий в Западной и Центральной Европе, каждая из которых, пытаясь на подопечных им территориях подчинить полному контролю духовную жизнь людей, и особенно ее религиозную сторону, стремилась уничтожить все, что не соответствовало даваемой ею трактовке истин веры и поэтому не могла мириться с духовной автономией народной культуры, преследовала ее фольклорную традицию, ритуалы, магическую практику .

С С тех пор как микроистория, у основания которой вы стояли, заявила о себе как необычайно влиятельное направление исследований, прошло уже больше 30 лет. Изменилось ли за это время ваше отношение к этому методу? Какие перспективы и ограничения вы для него видите?

Мне не очень интересно говорить о лейблах, ведь само по себе отношение к направлению микроистория может сделать исследование интересным, кроме того, само название «микроистория» часто понимают неправильно. Давайте я для начала объясню, что я сам понимаю под этим словом. Приставка «микро» никак не характеризует значение или масштаб изучаемого предмета; «микро» появилась по аналогии с микроскопом, то есть говорит об аналитичности подхода к изучению человека, группы или исторического события.

Судьба микроистории сложилась необычайно успешно, и это произошло во многом благодаря интересной геополитической составляющей. Микроистория распространялась по миру волнами: сначала она оказалась востребована в Италии, Франции, Германии, Великобритании и США, затем метод восприняли в таких странах, как Южная Корея, Исландия, Венгрия, Мексика. Это означает, что микроистория оказалась востребована учеными из стран, которые традиционно относят к периферийным. Она оказалась инструментом, способным опрокинуть сложившуюся иерархию: показать, что статья или книга про исландскую рыбацкую деревню может быть столь же важной, как и еще одна работа по истории Французской революции.

В этой связи я обычно привожу цитату Бронислава Малиновского, британского ученого польского происхождения, одного из основателей современной антропологии: «Важно не то или иное племя, а вопросы, которые мы задаем». Микроистория призвана помочь нам делать более качественные обобщения через изучение конкретных кейсов. Новые ответы, как и любые научные обобщения, могут устареть и быть опровергнуты, но в целом микроистория по-прежнему остается многообещающим проектом. С другой стороны, превращение микроистории в ортодоксию было бы гротеском — историю можно и нужно изучать с разных точек зрения.

С Вы говорили, что у микроистории есть политический потенциал переворачивать сложившиеся иерархии. Когда вы начинали заниматься историей, ставили ли вы перед собой какие-либо политические задачи? Влиял ли на вас итальянский или общеевропейский политический контекст?

Конечно. Тут я вынужден сказать пару слов о моих родителях: они были из семей нерелигиозных евреев. Отец родился в Одессе, переехал в Италию, он свободно владел русским и итальянским, переводил «Анну Каренину» и успешно начал академическую карьеру в Турине, но все оборвалось, когда он отказался присягнуть фашистскому режиму. Его арестовали по обвинению в антифашистском заговоре и на два года посадили в тюрьму. После того как Италия вступила в войну на стороне Германии, его отправили во внутреннюю ссылку, и мое детство прошло в маленькой деревушке в регионе Абруццо. Когда в 1943 году режим Муссолини рухнул, отец вместе с семьей поехал в Рим, где стал издавать подпольный антифашистский журнал. Его раскрыли и арестовали как еврея и антифашиста. В 1944 году он умер в тюрьме. Моя мама после войны стала очень известным романистом, несколько лет была членом коммунистической партии, одним словом, левые убеждения я воспринял как часть моего воспитания.

Я никогда не состоял ни в одной из партий, но на меня огромное впечатление произвели труды Антони Грамши, одного из основателей итальянской компартии. Он много лет провел в тюрьме и вел там тетради. После войны они были опубликованы и произвели мощнейшее впечатление на все мое поколение. Я решил стать историком под влиянием размышлений Грамши о подчиненных классах (subaltern classes). С этим понятием связан один интересный момент: Грамши писал свои тетради в тюрьме и, чтобы обойти фашистскую цензуру, пользовался своеобразным жаргоном. Например, вместо «марксизм» писал «философия практики», вместо «диктатуры пролетариата» писал «гегемония». Так получилось, что использование это жаргона позволило ему дистанцироваться от языка Третьего интернационала, хотя, конечно, для каждого отдельного словоупотребления у Грамши можно проследить интеллектуальную генеалогию.

Когда я решил стать историком, я решил для себя две вещи: стать историком, заняться изучением ведьмовства, но не со стороны инквизиции, а попытаться спасти голоса обвиняемых. С этой задачей был связан определенный парадокс, потому что я должен был спасать голоса обвиняемых, используя архивы репрессивных органов.

В самом начале я ничего не знал о ведьмах и процессах над ведьмами, и мне пришла в голову очень, как я сейчас понимаю, наивная идея — посмотреть на колдовство как на примитивную форму классовой борьбы. Я начал работать с архивами инквизиции в Модене на севере Италии. Свою первую статью я написал о процессе 1519 года над крестьянкой, которую обвинили в том, что она навела порчу на свою земельную хозяйку. В заключении работы написал что-то вроде «Этот случай, несмотря на всю его специфику, можно считать парадигматичным». К этому моменту я уже разочаровался в моей первоначальной гипотезе про классовую борьбу и говорил о парадигматичности другого рода. В итоге моя статья получила название «Колдовство и народная набожность». Дело в том, что крестьянка созналась в том, что она действительно околдовала хозяйку, но сказала, что сделала это, потому что ей это внушила Богородица. Дознание вел знаменитый доминиканский монах, викарий инквизиции, который написал трактат о колдовстве, он удивился такому неожиданному признанию и попросил описать его подробнее. Крестьянка в деталях рассказала о своих видениях, и тогда инквизитор решил убедить ее, что это была не Дева Мария, а дьявол. Пытками и допросами ему это удалось.

Я посмотрел на этот процесс как на столкновение двух разных картин мира, которые при всей схожести (и инквизитор, и обвиняемая верят в колдовство) оказываются несводимыми друг к другу. Мне кажется, что саму по себе задачу — спасти голоса обвиняемых и прочитать исторические свидетельства вопреки воле инквизитора — можно считать политической.

С Стоит ли сейчас перед вами какая-либо политическая задача и, если смотреть шире, в чем должна заключаться роль публичного интеллектуала в общественной дискуссии?

В начале 1980-х я понял, что интеллектуальный пейзаж вокруг меня изменился. Появился новый элемент — скептическое постмодернистское отношение к истории, утверждавшее, что между фикцией и историческим нарративом нет принципиального различия. Меня это совершенно шокировало. Я прочитал статью Арнальдо Момильяно, прекрасного историка Античности и историографа, критиковавшего работы Хейдена Уайта (автора знаменитой книги «Метаистория: Историческое воображение в Европе ХIХ века». — Прим. ред.) и очень точно указывавшего на возможные последствия такого неоскептицизма. Уже более 20 лет я сам вовлечен в эту полемику.

Когда я приехал в Лос-Анджелес и начал преподавать в UCLA, меня потрясло, что большинство лучших студентов увлечены этими идеями. Я написал несколько книг, посвященных конкретным кейсам (так что в определенном смысле они продолжали мои предыдущие работы), но мне было недостаточно просто сказать, что такое отношение неправильное. Мне было важно показать возможные моральные, политические и когнитивные последствия такого отношения. В моем эссе «Всего один свидетель» я указал на поразительный спор между Хейденом Уайтом и людьми, отрицающими Холокост. Позиция Уайта была такой: «То, что они пишут, ужасно, но я не могу такую позицию игнорировать». Такой подход мне кажется неприемлемым.

Мне, правда, кажется, что сейчас мода на неоскептицизм в значительной мере прошла. Хотя сами по себе вопросы остались. Неоскептицизм давал на них скучные ответы, но сам вопрос о том, каким образом самые разнообразные свидетельства связаны с исторической реальностью, по-прежнему очень важен. Интересно и важно посмотреть на отношения художественного вымысла и истории, но не для того, чтобы размыть границу между ними, а чтобы показать, как на протяжении веков между ними существовала конкуренция за то, чтобы представлять реальность. В вымысле есть элементы познания, так же как и в истории есть элементы вымысла, и определенные механизмы переходят из вымысла в историю и наоборот.

С Сегодня историк или другой интеллектуал, работающий в России, вынужден сталкиваться с нарастающим массивом случайных или сознательных манипуляций или фальшивок, призванных дискредитировать саму идею научного знания. Как в такой ситуации должен вести себя историк? Как, например, историку сталинизма реагировать на появление поддельных дневников Лаврентия Берии?

Все, о чем вы говорите, указывает на важность филологии, в широком смысле этого слова. Филология подразумевает серию техник (для каждого конкретного случая индивидуальных), которые дают возможность проверить историческую значимость любого свидетельства. Это очень сложный процесс, но многие выдающиеся ученые ХХ века научили нас тому, что ложь, даже намеренная ложь, имеет определенную историческую ценность, эти исторические свидетельства нужно подвергать анализу. Сам акт подделки очень многое говорит о намерениях тех, кто эту подделку изготавливает.

Тут мне приходят в голову две книги: одна из них — опубликованная в 1924 году «Короли-чудотворцы» Марка Блока, одна из величайших книг по истории. В этой книге Блок анализирует ложь — широко распространенные представления о том, что легитимные короли могут излечивать людей, страдающих от золотухи. Блок, с одной стороны, пытается показать, кто, как и почему эту ложь придумал и распространял, а с другой стороны, ему важно понять, почему люди поверили в эту ложь. Он анализирует книги, в которых фиксировались все те, кто приехал из самых отдаленных мест для того, чтобы исцелиться. Другая важная книга: «“Великий страх” 1789 года» Жоржа Лефевра, в которой он разбирает широко распространившиеся по Франции накануне революции слухи о чудовищных разбойничьих заговорах. Так что разоблачить ложь, слух или подделку недостаточно, важно показать, почему такая ложь работает.

С Сейчас часто можно услышать предсказания о наступлении нового Средневековья, которое вместо исторического прогресса принесет обскурантизм, религиозный фундаментализм и деградацию общества. Что вы думаете об идеях и страхах подобного рода? Продуктивно ли в принципе сравнивать прошлое и настоящее?

Я не имею ничего против сравнений самих по себе, но важно не только проводить параллели, но и видеть разницу. Конкретно эта аналогия кажется мне наивной и связанной с другой, тоже наивной, идеей неизбежного исторического прогресса. Ведь именно из нее вырастают представления о регрессе. Но все не так просто — мы можем сетовать на то, что появление интернета привело к распространению лжи и порнографии. Но при это нельзя забывать, что благодаря интернету люди получили доступ к огромному массиву полезной информации и получили возможность заниматься исследованиями — читать редкие книги на разных языках и т. д. Я понимаю тех, кто говорит, что интернет распространяет предрассудки, но нужно видеть и другую сторону. Проблема в том, что интернет сам по себе нельзя назвать инструментом демократизации. В этой связи я привожу политически некорректное высказывание Иисуса из Евангелия от Матфея: «Тому, у кого есть, Бог прибавит». Интернет укрепляет существующие иерархии, и нужно учиться пользоваться им, чтобы изменить такое положение вещей.

С То есть не нужно ждать нового Средневековья?

Нет. Отдельно скажу, что не верю в аналитическую ценность понятия «модернизация», хотя его много раз использовали как девиз или символ веры. Нужно понимать, что религиозный фундаментализм, который может привести к страшным последствиям, — ответ на то, что можно назвать «модернизация». Конфликты, которые мы сейчас наблюдаем, связаны с безусловным многовековым движением в сторону секуляризации, и это не мирное движение, оно порождает напряжение. Я, конечно, не оправдываю такой ответ, и понятно, на какой стороне я сам нахожусь. Но, как историк, я должен понимать, что происходит, и вижу, что подобный ответ был неизбежен.С

Биография

Родился в семье известных литераторов и антифашистов. Отец, Леоне Гинзбург , родившийся в Одессе, был исследователем русской литературы XIX века и её переводчиком на итальянский язык, в 1944 году был арестован и убит нацистами . Мать, Наталия Гинзбург , была известной писательницей. По собственному признанию, на его научное творчество оказали влияние русская литература XIX века и советский кинематограф 1920-1930-х годов, с которыми он познакомился благодаря деятельности своего отца . В 1961 году окончил Высшую нормальную школу в Пизе , после чего получил учёную степень по истории. Преподавал в различных университетах Италии и США (Рим, Болонья, Лечче, Лос-Анджелес (1988-2005)), с 2006 года преподаёт в альма-матер.

Лауреат премии Аби Варбурга (1992), премии Виареджо (1998), премии Фельтринелли (2005), премии Бальцана (2010) и Антипремии Лысенко (1993).

Научная деятельность

В начале 1960-х годов начал работу с материалами процессов инквизиции XVI-XVII веков . Позднее активно выступал за открытие архивов Ватикана для широкого круга исследователей.

Первая монография - I benandanti. Ricerche sulla stregoneria e sui culti agrari tra Cinquecento e Seicento (Бенанданти. Ведовство и аграрные культы на рубеже XVI и XVII вв. 1966) - была посвящена пережиткам языческих культов плодородия в области Фриули в Северной Италии . Местные крестьяне верили в существование особой категории людей, «бенанданти», которые наделены сверхъестественными способностями и могли применять их для помощи урожаю и для борьбы со злыми существами из потустороннего мира . Гинзбург также пришёл к выводу, что к XVI-XVII векам в связи с изменением роли «бенанданти» и активизацией охоты на ведьм произошло изменение в их восприятии местным населением: их стали считать пособниками Сатаны .

Наиболее известная работа Гинзбурга - «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в. » (1976). В этой работе Гинзбург на материале протоколов инквизиции описывает взгляды еретика-самоучки Меноккио (Доменико Сканделло), мельника из Фриули. Название книге дала идея Меноккио о том, что ангелы и бог появились из хаоса точно также, как и черви в сыре. Меноккио высказывал в деревне радикальные мнения о структурной организации мира, об Иисусе, о христианской церкви и других религиях. Автор пытается выявить материал, послуживший основой для формирования обычным человеком неортодоксальных представлений, и указывает на влияние народных дохристианских представлений, протестантизма, а также доступных Меноккио книг (Библия на итальянском языке; Декамерон ; Путешествия Джона Мандевиля ; жития святых; несколько других книг бытового, исторического и религиозного характера; предположительно Коран). Прочитанные Меноккио книги подвергались необычной интерпретации и получали неортодоксальный смысл. Кроме того, Гинзбург указывает на то, что любое заурядное наблюдение (например, черви, появляющиеся в гниющем сыре) могло подпитывать «еретические» представления Меноккио.

В работе Storia notturna. Una decifrazione del sabba (Ночная история. Истолкование шабаша. 1989) Гинзбург предположил, что негативное восприятие ведьм сравнительно позднее и связано с деятельностью инквизиции, в то время как изначально в массовом сознании их оценивали нейтрально или даже положительно, признавая за ними способность осуществлять связь с потусторонним миром в интересах людей .

В 1999 году вышел сборник статей History, Rhetoric, and Proof (История, риторика и доказательство), построенный на полемике с постмодернистской историографией .

Ряд работ Гинзбурга переведён на несколько иностранных языков, в том числе «Сыр и черви» - на восемнадцать языков .

Основные работы

• I benandanti. Ricerche sulla stregoneria e sui culti agrari tra Cinquecento e Seicento, Einaudi, 1966, n.ed. 1972, 2002
• I costituti di don Pietro Manelfi, Sansoni, 1970
• Il nicodemismo. Simulazione e dissimulazione religiosa nell’Europa del Cinquecento, Einaudi, 1970
• Folklore, magia, reglione, in Storia d’Italia, vol. 1: I caratteri originali, Einaudi, 1972
• Traduzione di Edward H. Carr, Sei lezioni sulla storia, Einaudi, 1972, n.ed. 2000
• Traduzione di Marc Bloch, I caratteri originali della storia rurale francese, Einaudi, 1973
• Traduzione (con Andrea Ginzburg) di Alexander Gerschenkron, Il problema storico dell’arretratezza economica, Einaudi, 1974
• Prefazione a Marc Bloch, I re taumaturgi. Studi sul carattere sovrannaturale attribuita alla potenza dei re particolarmente in Francia e in Inghilterra, Einaudi, 1975, n.ed. 1984
• Giochi di pazienza. Un seminario sul «Beneficio di Cristo», Einaudi, 1975 (con Adriano Prosperi)
• Geografia dell’Italia e dell’Europa, Zanichelli, 1977 (con Lisa Foa e Silvio Paolucci)
• Il formaggio e i vermi. Il cosmo di un mugnaio del Cinquecento, Einaudi, 1976, n.ed. 1999, 2009
• Spie. Radici di un paradigma indiziario, in Crisi della ragione, a cura di Aldo Gargani, Einaudi, 1979, pp. 57-106
• Introduzione a Peter Burke, Cultura popolare nell’Europa moderna, Mondadori, 1980
• Indagini su Piero. Il Battesimo, il ciclo di Arezzo, La Flagellazione di Urbino, Einaudi, 1982, n.ed. 2001
• Postfazione a Natalie Zemon Davis, Il ritorno di Martin Guerre. Un caso di doppia identità nella Francia del Cinquecento, Einaudi, 1984
• Prefazione a Roger Chartier, Figure della furfanteria. Marginalità e cultura popolare in Francia tra Cinque e Seicento, Istituto dell’Enciclopedia italiana, 1984
• Storia notturna. Una decifrazione del sabba, Einaudi, 1989, n.ed. 2008
• Introduzione a Stefano Levi Della Torre: dipinti e disegni, Galleria Documenta, 1989
• Il giudice e lo storico. Considerazioni in margine al processo Sofri, Einaudi, 1991, n.ed. Feltrinelli, 2006
• Miti emblemi spie. Morfologia e storia, Einaudi, 1986, n.ed. 2000
• Jean Fouquet. Ritratto del buffone gonella, Franco Cosimo Panini, 1996
• Occhiacci di legno. Nove riflessioni sulla distanza, Feltrinelli, 1998 Premio Viareggio
• History, Rhetoric, and Proof. The Menachem Stern Jerusalem Lectures. London - Hannover, 1999. (англ.)
• Rapporti di forza. Storia, retorica, prova, Feltrinelli, 2000
• Prefazione a Aldo Pettenella, Storie euganee, a cura di Francesco Selmin, Cierre, 2002
• Nessuna isola è un’isola. Quattro sguardi sulla letteratura inglese, Feltrinelli, 2002
• Un dialogo, con Vittorio Foa, Feltrinelli, 2003
• Curatela (con Emanuela Scribano) di Conversazioni per Alberto Gajano, Pisa: Ets, 2005
• Il filo e le tracce. Vero falso finto, Feltrinelli, 2006
• Paura, reverenza, terrore. Rileggere Hobbes oggi, Monte Università Parma, 2008
• Curatela di Cesare Pavese, Felice Balbo e Natalia Ginzburg, Lettere a Ludovica, Archinto, 2008

На русском языке

• Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человек в истории. 1990. - М., 1990. - С. 132-146
• Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в. - М.: РОССПЭН , 2000. - 272 с.
• Мифы - эмблемы - приметы. Морфология и история. - М.: Новое издательство, 2004. - 348 с.
• Широты, рабы и Библия: опыт микроистории // Новое литературное обозрение 2004, № 65
• Остранение: Предыстория одного литературного приема // Новое литературное обозрение 2006, № 80

Примечания

Ссылки и литература

• Козлов С. Л. Методологический манифест Карло Гинзбурга // НЛО. 1994. № 8.
• Копосов Н.

Сыр и черви. Картина мира одного мельника жившего в XVI веке

О.Ф. Кудрявцев

Карло Гинзбург и его книга «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в.»

Доступ в мир народной культуры средних веков и начала нового времени совсем не прост. Сфера ее бытования - устная традиция, которая очень редко, в каких-то исключительных случаях привлекала к себе внимание и фиксировалась современниками. Чаще всего историки пытаются о ней судить по косвенным, фрагментарным и, как правило, опосредствованным данным, отраженным в произведениях высокой литературы, хронографии, философской или богословской мысли, изобразительного искусства или извлекаемым из церковных документов, законодательных памятников, частных и государственных актов. О том, сколь успешно можно справиться с задачей реконструкции умонастроения простолюдинов отдаленного прошлого, используя подобного рода материалы, показали работы М.М. Бахтина и А.Я. Гуревича*, заложившие основы изучения принципов и категорий народного миросозерцания в качестве особого направления истории культуры.

Проблемам исследования народной культуры на исходе эпохи средневековья посвящена в значительной мере и публикуемая ныне в русском переводе работа Карло Гинзбурга «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в.», впервые увидевшая свет на итальянском языке в 1976 г. Следует сразу заметить, что ее автор, профессор университетов Болоньи и Лос-Анжелеса, - выходец из семьи эмигрантов из России, игравших заметную роль в культурной и политической жизни Италии уходящего века: его отец, Леоне Гинзбург, изучал и преподавал русскую классическую литературу, являлся одним из создателей знаменитого книгоиздательства «Эйнауди», из-за участия в антифашистском движении Сопротивления был брошен в застенок, где и погиб (1943); его мать, Наталия Гинзбург-Леви, - автор многочисленных литературных произведений и публицист, избиралась в парламент Италии от ИКП. Карло Гинзбург, хотя и приобрел широкую мировую известность прежде всего своими исследованиями верований, установок сознания и поведения человека из народа, обнаруживающих связь с очень давней, уходящей корнями в дохристианские времена фольклорной традицией, наряду с этим является также крупным специалистом по истории религиозных движений и церковных преобразований в Европе XVI-XVII вв. Не случайно как в публикуемой ныне на русском языке книге, так и в других подобных ей работах, Гинзбург стремится анализировать материал под двумя разными углами зрения, с одной стороны, выявляя во взглядах людей XVI в. черты, обнаруживающие близость к устойчивым стереотипам и самым архаическим принципам миросозерцания, с другой - показывая, как они воспринимались обществом и трансформировались в условиях вероисповедной борьбы и гонений на религиозное инакомыслие, усилившихся с развертыванием Реформации и Контрреформации. Несомненно, такой подход предохраняет исследователя от однобокости и позволяет взглянуть на изучаемое явление и в контексте зафиксировавшей его эпохи, и в его исторической ретроспективе.

С начала 60-х гг. Гинзбург приступил к работе над большим массивом документов второй половины XVI - первой половины XVII в., представляющих собой материалы инквизиционных процессов над людьми, обвиняемыми в ереси или в связях с нечистой силой. Стоит обратить внимание на то, что изучаемые Гинзбургом процессы имели место на северо-востоке Италии, во Фриули, гористой области, где встречались романские, германские и славянские обычаи народной жизни и верования, которые в ее пределах, на периферии тогдашнего христианского мира, не в полной мере были утрачены под воздействием официальной религии и высокой культуры. Итогом первых изысканий Гинзбурга стала опубликованная в 1966 г. монография «Бенанданти. Ведовство и аграрные культы на рубеже XVI и XVII вв.»* Посвящена она вызвавшему пристальное внимание инквизиции комплексу широко распространенных в сельских местностях Фриуля верований в то, что существует определенная категория людей, так называемых «бенанданти» (benandanti - букв.: благоидущие) из числа тех, кто рождается «в рубашке», обладающих, как считалось, сверхъестественными способностями вести борьбу за плодородие и урожай, сражаясь со злыми силами, колдунами и ведьмами, сообщниками дьявола; происходит это, по показаниям самих «бенанданти», в определенное время (четыре раза в год) на тайных ночных сходках, на которые они, точнее их души, покинувшие во сне тело, съезжаются, подобно их противникам, верхом на животных. Такого рода воззрения, считает Гинзбург, свидетельствуют о сохранении в народном сознании элементов древнего аграрного культа, восходящего к почитанию некоего женского божества, вроде Перхты, Хольды, Дианы, о реликтах первобытной магии, позволяющих усматривать связь между «бенанданти» и шаманами. Со временем, однако, по мере того, как главная сфера применения своих способностей «бенанданти» стали находить не в обеспечении плодородия полей, а в знахарстве и заклинании бесов, они сами начинают восприниматься окружающими как сообщники дьявола, а их ночные собрания в целях борьбы за урожай - как сатанинский шабаш. Вера в ведовство, имеющее своей основой союз с дьяволом, распространяется во Фриуле, по мнению Гинзбурга, в результате деформации прежнего аграрного культа*.

Такое объяснение широкого распространения в Европе XV-XVII вв. демономании и - как ее следствия - охоты за ведьмами представляется, если не исчерпывающим, то, по крайней мере, проливающим новый свет на проблему, которая является в историографии предметом острых дискуссий. В самом деле, еще недавно наши отечественные исследователи самых разных специальностей активно обсуждали причину захватившей все слои общества и страны католической и протестантской Европы на переходе к новому времени веры в ведьм и колдунов, массового преследования и истребления тех, кого обвиняли в сношениях с нечистой силой, в ком находили орудие дьявола. Одни предлагали видеть в этом проявление «упадочной религиозности» позднесредневекового католицизма, вызванное к жизни преследованием еретиков и вскормленное народными суевериями**, другие - порождение ренессансной эпохи, оказавшейся, несмотря на превознесение величия человеческого разума, во власти самых изуверских предрассудков*. Гинзбург, отказываясь от оперирования такими понятиями, как «суеверия» или «предрассудки», не вполне адекватными для тех подходов к изучению миросозерцания простонародья, которые он предлагает, в ряде последующих своих трудов, в частности, в монографии «Ночная история. Истолкование шабаша»**, наиболее крупном из них, вскрывает за характерными чертами сложившихся в ученой среде (демонологов, инквизиторов, судей) образов ведьм, колдунов, их сходок, их поведения и деяний подспудную, жившую в глубинах народного сознания, в его древнем, фольклорном культурном слое веру в необыкновенные дарования некоторых людей выступать посредниками между разными мирами, в их способности заклинать мертвых, воздействовать на природные явления, дабы обеспечить благополучие своей общине, своим близким. Вмешательство инквизиции, по мнению Гинзбурга, способствовало демонизации в общественном мнении подобных верований, на которые был наложен выработанный церковью стереотип их восприятия как ереси, как враждебного христианству культа, подразумевающего поклонение Сатане. Стоит заметить в данной связи, что пик гонений на них не случайно приходится на период с середины XVI по середину XVII в., то есть на время наиболее острой борьбы старой и новой конфессий в Западной и Центральной Европе, каждая из которых, пытаясь на подопечных им территориях подчинить полному контролю духовную жизнь людей, и особенно ее религиозную сторону, стремилась уничтожить все, что не соответствовало даваемой ею трактовке истин веры и поэтому не могла мириться с духовной автономией народной культуры, преследовала ее фольклорную традицию, ритуалы, магическую практику*.

Одной своей стороной книга «Сыр и черви» тесно связана с изучением этих проявлений народной культуры, отраженных в зеркале материалов ведовских процессов; другой - с историей реформационных идей и религиозных движений середины-второй половины XVI в., которым Гинзбург также посвятил ряд работ. В 1970 г. он выпустил обстоятельное исследование о так называемом «никодемизме»**, скрытом религиозном вольнодумстве, которое, не принимая конфессиональную замкнутость и нетерпимость католической и протестантских церквей, сохраняло в новых условиях критический дух ренессансного гуманизма и было близко к наиболее радикальным в идеологическом отношении течениям Реформации, вроде анабаптизма. Многие аспекты религиозных исканий в Италии XVI в. были затронуты Гинзбургом в подготовленной совместно с А. Проспери работе, предметом изучения которой стал важнейший памятник итальянской Реформации, анонимный трактат «Благодеяние Христа» (Beneficio di Cristo)***.