Особенности повествования в прозе лескова. Поэтика Н.С. Лескова (Сказовая манера. Специфика стиля и объединения рассказов. Рассказ "Левша"). Своеобразие повествовательной манеры

Лесков, безусловно, писатель первого ряда. Значение его постепенно растет в нашей литературе: возрастает его влияние на литературу, возрастает интерес к нему читателей. Однако назвать его классиком русской литературы трудно. Он изумительный экспериментатор, породивший целую волну таких же экспериментаторов в русской литературе,- экспериментатор озорной, иногда раздраженный, иногда веселый, а вместе с тем и чрезвычайно серьезный, ставивший себе большие воспитательные цели, во имя которых он и вел свои эксперименты.

Первое, на что я хочу обратить внимание,- это на поиски Лесковым в области литературных жанров. Он все время ищет, пробует свои силы в новых и новых жанрах, часть которых берет из «деловой» письменности, из литературы журнальной, газетной или научной прозы.

Очень многие из произведений Лескова имеют под своими названиями жанровые определения, которые им дает Лесков, как бы предупреждая читателя о необычности их формы для «большой литературы»: «автобиографическая заметка», «авторское признание», «открытое письмо», «биографический очерк» («Алексей Петрович Ермолов»), «фантастический рассказ» («Белый орел»), «общественная заметка» («Большие брани»), «маленький фельетон», «заметки о родовых прозвищах» («Геральдический туман») , «семейная хроника» («Захудалый род»), «наблюдения, опыты и приключения» («Заячий ремиз»), «картинки с натуры» («Импровизаторы» и «Мелочи архиерейской жизни»), «из народных легенд нового сложения » («Леон дворецкий сын (Застольный хищник)»), «Nota bene к воспоминаниям» («Народники и расколоведы на службе»), «легендарный случай» («Некрещеный поп»), «библиографическая заметка» («Ненапечатанные рукописи пьес умерших писателей»), «post scriptum» («О „квакерах"»), «литературное объяснение» («О русском левше»), «краткая трилогия в просонке » («Отборное зерно»), «справка» («Откуда заимствованы сюжеты пьесы графа Л. Н. Толстого „Первый винокур"»), «отрывки из юношеских воспоминаний» («Печерские антики»), «научная записка» («О русской иконописи»), «историческая поправка» («Нескладица о Гоголе и Костомарове»), «пейзаж и жанр» («Зимний день», «Полунощники»), «рапсодия» («Юдоль»), «рассказ чиновника особых поручений» («Язвительный»), «буколическая повесть на исторической канве» («Совместители»), «спиритический случай» («Дух госпожи Жанлис») и т. д., и т. п.

Лесков как бы избегает обычных для литературы жанров. Если он даже пишет роман, то в качестве жанрового определения ставит в подзаголовке «роман в трех книжках » («Некуда»), давая этим понять читателю, что это не совсем роман, а роман чем-то необычный. Если он пишет рассказ, то и в этом случае он стремится как-то отличить его от обычного рассказа - например: «рассказ на могиле» («Тупейный художник»).

Лесков как бы хочет сделать вид, что его произведения не принадлежат к серьезной литературе и что они написаны так - между делом, написаны в малых формах, принадлежат к низшему роду литературы. Это не только результат очень характерной для русской литературы особой «стыдливости формы», но желание, чтобы читатель не видел в его произведениях нечто законченное, «не верил» ему как автору и сам додумывался до нравственного смысла его произведения. При этом Лесков разрушает жанровую форму своих произведений, как только они приобретают какую-то жанровую традиционность, могут быть восприняты как произведения «обычной» и высокой литературы, «Здесь бы и надлежало закончить повествование», но... Лесков его продолжает, уводит в сторону, передает другому рассказчику и пр.

Странные и нелитературные жанровые определения играют в произведениях Лескова особую роль, они выступают как своего рода предупреждения читателю не принимать их за выражение авторского отношения к описываемому. Этим предоставляется читателям свобода: автор оставляет их один на один с произведением: «хотите - верьте, хотите - нет». Он снимает с себя известную долю ответственности: делая форму своих произведений как бы чужой, он стремится переложить ответственность за них на рассказчика, на документ, который он приводит. Он как бы скрывается от своего читателя.

Этим закрепляется та любопытная особенность произведений Лескова, что они интригуют читателя истолкованием нравственного смысла происходящего в них (о чем я писал в предыдущей статье).

Если сравнить собрание произведений Лескова с какой-то своеобразной лавкой, в которой Лесков раскладывает товар, снабжая его этикетками, то прежде всего является сравнение этой лавки с вербной игрушечной торговлей или с торговлей ярмарочной, в которой народные, простецкие элементы, «дешевые игрушки» (сказы, легенды, буколические картинки, фельетоны, справки и пр.) занимают главенствующее положение.

Но и это сравнение при всей своей относительной верности в существе своем требует еще одного уточнения.

Лавку лесковских игрушек (а он сам заботился о том, чтобы его произведения были с веселой путаницей в интриге *{{В письме В. М. Лаврову от 24 ноября 1887 г. Лесков писал о своем рассказе «Грабеж»: «По жанру он бытовой, по сюжету - это веселая путаница », «в общем, веселое чтение и верная бытовая картина воровского города ». }}) можно было бы сравнить с магазином, носящим обычно сейчас название «Сделай сам!». Читатель сам должен мастерить из предлагаемых ему материалов игрушку или найти ответ на те вопросы, которые Лесков ему ставит.

Если бы пришлось в духе лесковских жанровых определений подыскивать подзаголовок собранию его сочинений, я бы дал ему такое жанровое определение: «Литературный задачник в 30-ти томах» (или в 25-ти,- меньше нельзя). Его собрание сочинений - это огромный задачник, задачник, в котором даются сложнейшие жизненные ситуации для их нравственной оценки, и прямые ответы не внушаются, а иногда допускаются даже разные решения, но в целом - это все же задачник, учащий читателя активному добру, активному пониманию людей и самостоятельному нахождению решения нравственных вопросов жизни. При этом, как и во всяком задачнике, построение задач не должно часто повторяться, ибо этим облегчалось бы их решение.

Есть у Лескова такая придуманная им литературная форма - «пейзаж и жанр» (под «жанром» Лесков разумеет жанровые картины). Эту литературную форму (она, кстати, отличается очень большой современностью - здесь предвосхищены многие из достижений литературы XX в.) Лесков создает для полного авторского самоустранения. Автор даже не прячется здесь за спины своих рассказчиков или корреспондентов, со слов которых он якобы передает события, как в других своих произведениях,- он вообще отсутствует, предлагая читателю как бы стенографическую запись разговоров, происходящих в гостиной («Зимний день») или гостинице («Полунощники»). По этим разговорам читатель сам должен судить о характере и нравственном облике разговаривающих и о тех событиях и жизненных ситуациях, которые за этими разговорами постепенно обнаруживаются перед читателем.

Моральное воздействие на читателя этих произведений особенно сильно тем, что в них ничего не навязывается читателю явно: читатель как будто бы обо всем сам догадывается. По существу, он действительно сам решает предложенную ему моральную задачу.

Рассказ Лескова «Левша», который обычно воспринимается как явно патриотический, как воспевающий труд и умение тульских рабочих, далеко не прост в своей тенденции. Он патриотичен, но не только... Лесков по каким-то соображениям снял авторское предисловие, где указывается, что автора нельзя отождествлять с рассказчиком. И вопрос остается без ответа: почему же все умение тульских кузнецов привело только к тому результату, что блоха перестала «дансы танцевать» и «вариации делать»? Ответ, очевидно, в том, что все искусство тульских кузнецов поставлено на службу капризам господ. Это не воспевание труда, а изображение трагического положения русских умельцев.

Обратим внимание еще на один чрезвычайно характерный прием художественной прозы Лескова - его пристрастие к особым словечкам-искажениям в духе народной этимологии и к созданию загадочных терминов для разных явлений. Прием этот известен главным образом по самой популярной повести Лескова «Левша» и неоднократно исследовался как явление языкового стиля.

Но прием этот никак не может быть сведен только к стилю - к балагурству, желанию рассмешить читателя. Это и прием литературной интриги, существенный элемент сюжетного построения его произведений. «Словечки» и «термины», искусственно создаваемые в языке произведений Лескова самыми различными способами (здесь не только народная этимология, но и использование местных выражений, иногда прозвищ и пр.), также ставят перед читателем загадки, которые интригуют читателя на промежуточных этапах развития сюжета. Лесков сообщает читателю свои термины и загадочные определения, странные прозвища и пр. раньше, чем дает читателю материал, чтобы понять их значение, и именно этим он придает дополнительный интерес главной интриге.

Вот, например, повествование «Умершее сословие», имеющее подзаголовок (жанровое определение) «из воспоминаний». Прежде всего отметим, что элемент интриги, занимательности вводит уже само название произведения - о каком сословии, да еще «умершем», будет идти речь? Затем первый же термин, который Лесков вводит в эти воспоминания,- «дикие фантазии» старых русских губернаторов, выходки чиновников. Только в последующем объясняется, что же это за выходки. Загадка разрешается для читателя неожиданно. Читатель ждет, что он прочтет о каком-то чудовищном поведении старых губернаторов (ведь говорится - «дикие фантазии»), но выясняется, что речь идет просто о чудачествах. Лесков берется противопоставить старое дурное «боевое время» современному благополучию, но оказывается, что в старину было все проще и даже безобиднее. «Дикость» старинных фантазий совсем не страшная. Прошлое, противопоставляемое новому, очень часто служит Лескову для критики его современности.

Лесков употребляет «термин» «боевое время», но затем выясняется, что вся война сводится к тому, что орловский губернатор Трубецкой был большой охотник «пошуметь» (снова термин), и, как оказывается, «пошуметь» он любил не по злобе, а как своего рода художник, актер. Лесков пишет: «О начальниках, которых особенно хотели похвалить, всегда говорили: «Охотник пошуметь». Если к чему привяжется, и зашумит, и изругает как нельзя хуже, а неприятности не сделает. Все одним шумом кончал! » Далее употребляется термин «надерзить» (опять в кавычках) и добавляется: «О нем (то есть о том же губернаторе.- Д. Л.), так и говорили в Орле, что он „любит дерзить" ». В таком же роде даются термины «напрягай», «на выскочку». А далее выясняется - шибкая езда у губернаторов служила признаком «твердой власти» и «украшала», по мнению Лескова, старые русские города, когда начальники ездили «на выскочку». О шибкой езде старинных губернаторов Лесков говорит и в других своих произведениях, но характерно - снова интригуя читателя, но уже другими терминами. В «Однодуме», например, Лесков пишет: «Тогда (в старое время.- Д. Л.) губернаторы ездили «страшно», а встречали их „притрепетно" ». Разъяснение того и другого термина сделано в «Однодуме» удивительно, причем Лесков походя употребляет и различные другие термины, которые служат подсобными интригующими приемами, готовящими читателя к появлению в повествовании «надменной фигуры» «самого».

Создавая «термин», Лесков обычно ссылается на «местное употребление», на «местную молву», придавая тем своим терминам народный колорит. О том же орловском губернаторе Трубецком, которого я уже упоминал, Лесков приводит много местных выражений. «Прибавьте к тому , - пишет Лесков,- что человек, о котором говорим, по верному местному определению, был «невразумителен » (снова термин.- Д. Л.}, груб и самовластен,- и тогда вам станет понятно, что он мог внушать и ужас и желание избегать всякой с ним встречи. Но простой народ с удовольствием любил глядеть, когда «ён са´дит». Мужики, побывавшие в Орле и имевшие счастье (подчеркнуто мною.- Д. Л.), видеть ехавшего князя, бывало долго рассказывают:
- И-и-и, как ён садит! Ажио быдто весь город тарахтит! »

Далее Лесков говорит о Трубецком: «Это был «губернатор со всех сторон » (снова термин.- Д. Л.); такой губернатор, какие теперь перевелись за „неблагоприятными обстоятельствами" ».

Последний термин, который связан с этим орловским губернатором, это термин «растопыриться». Термин дается сперва, чтобы поразить читателя своею неожиданностью, а потом сообщается уже его разъяснение: «Это было любимое его (губернатора.-Д. Л.) устроение своей фигуры, когда ему надо было идти, а не ехать. Он брал руки «в боки» или «фертом», отчего капишон и полы его военного плаща растопыривались и занимали столько широты, что на его месте могли бы пройти три человека: всякому видно, что идет губернатор ».

Я не касаюсь здесь многих других терминов, связанных в том же произведении с другим губернатором: киевским Иваном Ивановичем Фундуклеем: «выпотнение», «прекрасная испанка», «дьяк с горы спускается» и пр. Важно следующее: такого рода термины уже встречались в русской литературе (у Достоевского, Салтыкова-Щедрина), но у Лескова они вводятся в самую интригу повествования, служат нарастанию интереса. Это дополнительный элемент интриги. Когда в произведении Лескова киевский губернатор Фундуклей («Умершее сословие») называется «прекрасной испанкой», естественно, что читатель ждет объяснения этого прозвища. Объяснений требуют и другие выражения Лескова, и он никогда не торопится с этими объяснениями, рассчитывая в то же время, что читатель не успел забыть эти загадочные слова и выражения.

И. В. Столярова в своей работе «Принципы «коварной сатиры» Лескова (слово в сказе о Левше)» обращает внимание на эту замечательную особенность «коварного слова» Лескова. Она пишет: «Как своеобразный сигнал внимания, обращенный к читателю, писатель использует неологизм или просто необычное слово, загадочное по своему реальному смыслу и потому возбуждающее читательский интерес. Рассказывая, например, о поездке царева посла, Лесков многозначительно замечает: «Платов ехал очень спешно и с церемонией...» Последнее слово, очевидно, является ударным и произносится рассказчиком с особым смыслом, «с растяжкой» (если воспользоваться выражением Лескова из его повести «Очарованный странник»). Все последующее в этом длинном периоде - описание этой церемонии, таящей в себе, как вправе ожидать читатель, нечто интересное, необычное, заслуживающее внимания » *{{ Столярова И. В. Принципы «коварной сатиры» Лескова (слово в сказе о Левше). // Творчество Н. С. Лескова: Сборник. Курск, 1977. С. 64-66. }}.

Наряду со странными и загадочными словечками и выражениями (терминами, как я их называю), в интригу произведений вводятся и прозвища, которые «работают» тем же самым способом. Это тоже загадки, которые ставятся в начале произведения и только потом разъясняются. Так начинаются даже самые крупные произведения, например «Соборяне». В первой главе «Соборян» Лесков дает четыре прозвища Ахиллы Десницына. И хотя четвертое прозвище, «Уязвленный», в этой же первой главе объясняется, но в совокупности все четыре прозвища раскрываются постепенно по мере чтения «Соборян». Разъяснение же первого прозвища лишь поддерживает интерес читателя к смыслу остальных трех.

Необычный язык рассказчика у Лескова, отдельные выражения, определяемые Лесковым как местные, словечки, прозвища служат вместе с тем в произведениях опять-таки сокрытию личности автора, его личного отношения к описываемому. Он говорит «чужими словами» - следовательно, не дает никакой оценки тому, о чем говорит. Лесков-автор как бы прячется за чужими словами и словечками - так же, как он прячется за своими рассказчиками, за вымышленным документом или за каким-либо псевдонимом.

Лесков как бы «русский Диккенс». Не потому, что он похож на Диккенса вообще, в манере своего письма, а потому, что оба - и Диккенс, и Лесков - «семейные писатели», писатели, которых читали в семье, обсуждали всей семьей, писатели, которые имеют огромное значение для нравственного формирования человека, воспитывают в юности, а потом сопровождают всю жизнь, вместе с лучшими воспоминаниями детства. Но Диккенс - типично английский семейный писатель, а Лесков - русский. Даже очень русский. Настолько русский, что он, конечно, никогда не сможет войти в английскую семью так, как вошел в русскую Диккенс. И это - при все увеличивающейся популярности Лескова за рубежом и прежде всего в англоязычных странах.

Есть одно, что очень сильно сближает Лескова и Диккенса: это чудаки-праведники. Чем не лесковский праведник мистер Дик в «Давиде Копперфильде», чье любимое занятие было запускать змеев и который на все вопросы находил правильный и добрый ответ? И чем не диккенсовский чудак Несмертельный Голован, который делал добро втайне, сам даже не замечая, что он делает добро?

А ведь добрый герой как раз и нужен для семейного чтения. Нарочито «идеальный» герой не всегда имеет шансы стать любимым героем. Любимый герой должен быть в известной мере тайной читателя и писателя, ибо по-настоящему добрый человек если делает добро, то делает его всегда втайне, в секрете.

Чудак не только хранит тайну своей доброты, но он еще и сам по себе составляет литературную загадку, интригующую читателя. Выведение чудаков в произведениях, по крайней мере у Лескова,- это тоже один из приемов литературной интриги. Чудак всегда несет в себе загадку. Интрига у Лескова подчиняет себе, следовательно, моральную оценку, язык произведения и «характерографию» произведения. Без Лескова русская литература утратила бы значительную долю своего национального колорита и национальной проблемности.

Творчество Лескова имеет главные истоки даже не в литературе, а в устной разговорной традиции, восходит к тому, что я бы назвал «разговаривающей Россией». Оно вышло из разговоров, споров в различных компаниях и семьях и снова возвращалось в эти разговоры и споры, возвращалось во всю огромную семейную и «разговаривающую Россию», давая повод к новым разговорам, спорам, обсуждениям, будя нравственное чувство людей и уча их самостоятельно решать нравственные проблемы.

Для Лескова весь мир официальной и неофициальной России - как бы «свой». Он вообще относился ко всей современной литературе и русской общественной жизни как к своеобразному разговору. Вся Россия была для него родной, родным краем, где все знакомы друг с другом, помнят и чтут умерших, умеют о них рассказать, знают их семейные тайны. Так говорит он о Толстом, Пушкине, Жуковском и даже Каткове. Даже умершего шефа жандармов он называет «незабвенный Леонтий Васильевич Дубельт» (см. «Административную грацию»). Ермолов для него прежде всего Алексей Петрович, а Милорадович - Михаил Андреевич. И он никогда не забывает упомянуть о их семейной жизни, о их родстве с тем или иным другим персонажем повествования, о знакомствах... И это отнюдь не тщеславное хвастовство «коротким знакомством с большими людьми». Это сознание - искреннее и глубокое - своего родства со всей Россией, со всеми ее людьми - и добрыми и недобрыми, с ее многовековой культурой. И это тоже его позиция как писателя.

Стиль писателя может рассматриваться как часть его поведения. Я пишу «может», потому что стиль иногда воспринимается писателем уже готовым. Тогда это не его поведение. Писатель его только воспроизводит. Иногда стиль следует принятому в литературе этикету. Этикет, конечно, тоже поведение, вернее, некий принятый штамп поведения, и тогда стиль писателя лишен индивидуальных черт. Однако когда индивидуальность писателя выражена отчетливо, стиль писателя - его поведение, поведение в литературе.

Стиль Лескова - часть его поведения в литературе. В стиль его произведений входит не только стиль языка, но отношение к жанрам, выбор «образа автора», выбор тем и сюжетов, способы построения интриги, попытки вступить в особые «озорные» отношения с читателем, создание «образа читателя» - недоверчивого и одновременно простодушного, а с другой стороны - изощренного в литературе и думающего на общественные темы, читателя-друга и читателя-врага, читателя-полемиста и читателя «ложного» (например, произведение обращено к одному-единственно-му человеку, а печатается для всех).

Выше мы стремились показать Лескова как бы прячущегося, скрывающегося, играющего с читателем в жмурки, пишущего под псевдонимами, как бы по случайным поводам во второстепенных разделах журналов, как бы отказывающегося от авторитетных и импозантных жанров, писателя самолюбивого и как бы оскорбленного...

Я думаю - ответ напрашивается сам собой.

Неудачная статья Лескова по поводу пожара, начавшегося в Петербурге 28 мая 1862 г., подорвала его «литературное положение... почти на два десятка лет» *{{ Лесков А. Н. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям. Тула, 1981. С. 141. }}. Она была воспринята как натравливание общественного мнения против студентов и вынудила Лескова надолго уехать за границу, а затем сторониться литературных кругов или, во всяком случае, относиться к этим кругам с опаской. Он был оскорблен и оскорблял сам. Новую волну общественного возмущения против Лескова вызвал его роман «Некуда». Жанр романа не только не удался Лескову, но заставил Д. И. Писарева заявить: «Найдется ли в России хоть один честный писатель, который будет настолько неосторожен и равнодушен к своей репутации, что согласится работать в журнале, украшающем себя повестями и романами г. Стебницкого» *{{ Писарев Д. И. Соч.: В 4-х т. Т. 3. М., 1956. С. 263. }}.

Вся деятельность Лескова как писателя, его поиски подчинены задаче «скрываться», уходить из ненавистной ему среды, прятаться, говорить как бы с чужого голоса. И чудаков он мог любить - потому, что он в известной мере отождествлял их с собой. Потому и делал своих чудаков и праведников по большей части одинокими и непонятными... «Отвержение от литературы» сказалось во всем характере творчества Лескова. Но можно ли признать, что оно сформировало все его особенности? Нет! Тут было все вместе: «отвержение» создавало характер творчества, а характер творчества и стиль в широком смысле этого слова вели к «отвержению от литературы» - от литературы переднего ряда, разумеется, только. Но именно это-то и позволило Лескову стать в литературе новатором, ибо зарождение нового в литературе часто идет именно снизу - от второстепенных и полуделовых жанров, от прозы писем, от рассказов и разговоров, от приближения к обыденности и повседневности.

НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

«ПЕРВЫЕ ШАГИ В НАУКУ»

ЯЗЫКОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ СКАЗА Н. С. ЛЕСКОВА «ЛЕВША».

Выполнила ученица 8 «Г» класса МОБУ СОШ №4

Маяцкая Анастасия.

(Научный руководитель)

Достоевскому равный,- он - прозеванный гений.

Игорь Северянин.

Любой предмет, любое занятие, любое произведение кажется человеку неинтересным, если оно непонятно. Произведение Николая Семеновича Лескова «Левша» не очень-то нравится семиклассникам. Почему? Думаю, потому что оно сложно, непонятно школьникам этого возраста. А когда начинаешь вдумываться, разбираться, предполагать и докапываться до истины, то открываются интереснейшие моменты. И лично мне сейчас кажется рассказ «Левша» одним из самых необыкновенных произведений русской литературы , в языковом строе которого скрыто столько нового для современного школьника…

Языковые особенности рассказа «Левша» и явились предметом изучения нашей работы. Мы пытались разобраться с каждым несвойственным современному русскому языку словоупотреблением, по возможности найти причины отличий. Нам предстояло отслеживать подобного рода изменения во всех разделах языка: фонетике , морфемике , морфологии , синтаксисе, пунктуации , орфографии , орфоэпии . В этом и заключается структура нашей работы - описание языковых изменений разных разделов языка, хотя следует сразу оговориться, что классификация эта весьма относительна, потому что некоторые языковые изменения можно отнести сразу к нескольким разделам (впрочем, как и многие явления современного языка).

Итак, цель работы- изучить произведение «Левша» (Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе) на предмет его языковых особенностей, выявить несвойственные современному русскому языку словоупотребления на всех языковых уровнях и по возможности найти им объяснения.

2. Причины возникновения несоответствий словоупотребления в сказазе «Левша» и современном русском языке.

«Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» был напечатан в 1881 году. Понятно, что в языке за 120 лет произошли существенные изменения-и это первая причина появления несовпадений с современными нормами словоупотребления.

Вторая-это жанровая особенность. «Левша» вошел в сокровищницу русской литературы еще и тем, что в нем был доведен до совершенства такой стилевой прием, как сказ.

Сказ-это, по определению, «художественная ориентация на устный монолог повествующего типа, это художественная имитация монологической речи». Если вдуматься в определение, то станет очевидно, что для произведения такого жанра характерно смешение разговорной («устный монолог») и книжной («художественная имитация») речи.

«Сказ», как слово в русском языке, явно произошел от глагола «сказывать», полноту значений которого прекрасно объясняет: «говорить», «изъяснять», «извещать», «молвить» или «баять», то есть сказовый стиль восходит к фольклору. Он ближе не к литературной, а к разговорной речи (а значит используется большое количество просторечных словоформ , слов так называемой народной этимологии). Автор как бы устраняется из повествования и оставляет за собой роль записывающего услышанное. (В этом стиле выдержаны «Вечера на хуторе близ Диканьки»). В «Левше» имитация устной монологический речи проведена на всех уровнях языка , особенно изобретателен Лесков в словотворчестве. И это вторая причина несовпадений с современными литературными нормами.

Источники художественного языка писателя разнообразны - они прежде всего связаны с запасом его жизненных наблюдений, глубоким знакомством с бытом и языком различных общественных групп. Источниками языка являлись и старинные светские и церковные книги, исторические документы. «От себя самого я говорю языком старинных сказок и церковно - народным в чисто литературной речи»,- говорил писатель. В свою записную книжку Лесков заносит заинтересовавшие его своей выразительностью старинные русские слова и выражения, которые позднее использует в тексте художественных произведений. Таким образом, в текстах произведений автор использовал также древнерусские и церковно-славянские словоформы, уходящие корнями в далекое языковое прошлое. И это третья причина несовпадений языковых словоформ в произведении Лескова с современными.

Игорь Северянин, тоже отличавшийся необычным словотворчеством, написал как-то сонет, посвященный. Там были строки:

Достоевскому равный, он - прозеванный гений.

Очарованный странник катакомб языка!

Вот по этим катакомбам языка произведения Лескова «Левша» я и предлагаю вам отправиться.

ЛЕКСИКА.

Обращаясь к народному просторечию, разговорному языку, фольклорным выражениям, используя слова с народной этимологией, Лесков старается показать, что русская народная речь чрезвычайно богата, талантлива, выразительна.

Устаревшие слова и формы слов.

Текст произведения «Левша», конечно, необыкновенно богат архаизмами и историзмами (чубук, форейтор, казакин, ерфикс (отрезвляющее средство), тальма…), но любое современное издание содержит необходимое количество сносок, пояснений таких слов, так что каждый ученик может прочесть их самостоятельно. Нас же больше интересовали устаревшие формы слов:

Прилагательное сравнительной степени пользительнее , то есть полезнее;

Причастие «услужающий» в роли существительного от утратившегося глагола «услужати»: «… показал услужающему на рот».

Краткое причастие «одеян» (то есть одет) от исчезнувшего гл одеяти.

Причастие «хоша», образованное от глагола «хотеть» (с современным, кстати сказать, суффиксом –ш-)

Употребление слова «хотя» вместо современного «хоть»: «Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России…»

Падежная форма «на цифирях» не является ошибкой: наряду со словом «цифра» существовала и ныне устаревшая (с оттенком ироничности) форма «цифирь».

Устаревшая форма наречия «одначе» вместо «однако».(Как « далече грянуло: ура» у).

Появление так называемого протетического согласного «в» между гласными

(« правотцы ») было характерно для древнерусского языка с целью устранения несвойственного ему явления зияния (стечение гласных).

Просторечные выражения:

-«…стакан кислярки выдушил»;

-«..шибко езжу», то есть быстро

-«…так и поливали без милосердия», то есть били.

-«…чем - нибудь отведет…» , то есть отвлечет.

-«…покуривал без перестачи»

Пубель-пудель

Тугамент вместо документ

Казамат - каземат

Симфон - сифон

Грандеву - рандеву

Щиглеты= штиблеты

Стирабельная –стирательная

Полшкипер-подшкипер

Пуплекция - апоплексия (удар)

Слова с народной зтимологией , образованные чаще всего соединением слов.

Карета двухсестная –соединение слов «двухместная» и «сесть»

В тексте наблюдаются колебания в роде существительных, что свойственно литературной норме того времени: «..ставню захлопнул»; и несвойственные норме, ошибочные формы: «его силом не удерживали»,то есть творительный падеж по образцу мужского рода склоняется, хотя именительный падеж является существительным женского рода .

Смешение падежных форм. Слово «посмотреть» может употребляться как с существительными в В. п., так и с существительными в Р. п.., у Лескова произошло смешение этих форм: «…в разных государствах чудес посмотреть.»

- «Все здесь в вашем виду,- и предусматривайте .», то есть « просматривайте».

-«… Николай Павлович был ужасно какой … памятный .» (вместо «памятливый»)

-«…девушку смотрят не таясь, а при всей родственности .»(родне)

-«…чтобы ни одна минута для русской полезности не пропадала» (пользы)

Инверсия:

-«…теперь очень в злом виде».

-«…будет тебе что-нибудь государеву великолепию достойное представить.»

Смешение стилей (разговорного и книжного):

-«…я желаю скорее в родное место, потому что иначе я могу род помешательства достать.»

-«…никаких экстренных праздников» (особенных)

- «…хочет насчет девушки обстоятельное намерение обнаружить…»

-«..отсюда с левшой и пошли заграничные виды».

-«…едем их оружейную кунсткамеру смотреть., там такие природы совершенства»

- «…каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства имеет». К тому же употребление подобной формы глагола-сказуемого не свойственно русскому языку (как, например, английскому; а как раз про англичан герой и ведет речь).

-«.. не знаю теперь, за какую надобность надо мною такое повторение?»

Заключение.

Как видно из приведенных примеров, изменения произошли на всех уровнях языка. Полагаю, ознакомившись хотя бы с некоторыми из них, семиклассники не только получат новую информацию, но и с большим интересом отнесутся к прочтению произведения «Левша».

Мы, например, предложили одноклассникам поработать с примерами из раздела «Лексика», тут и смекалку проявить можно, и языковое чутье, да и подготовки особой не требуется. Объяснив несколько вариантов слов с народной этимологией, предложили с остальными разобраться самостоятельно. Учащихся работа заинтересовала.

А закончить свое исследование хотелось бы словами М. Горького: : «Лесков - тоже волшебник слова, но он писал не пластически, а - рассказывал, и в этом искусстве не имеет равного себе. Его рассказ - одухотворенная песнь, простые, чисто великорусские слова, снизываясь одно с другим в затейливые строки, то задумчиво, то смешливо звонки, и всегда в них слышна трепетная любовь к людям…»

1.Введение (актуальность темы, структура работы, цель исследования).

2.Причины возникновения несоответствий словоупотребления в произведении «Левша» и в современном русском языке.

3.Исследование особенностей языка сказа «Левша» на всех уровнях:

Лексика;

Морфология;

Словообразование;

Фонетика;

Текстоведение;

Синтаксис и пунктуация;

Орфография.

4.Заключение.

Использованная литература.

1. . Повести и рассказы,-М.:АСТ Олимп, 1998

2. , . Историческая грамматика русского языка.-М.:Академия наук СССР, 1963

3. . Толковый словарь живого великорусского языка (1866). Электронная версия.

Николай Семенович Лесков — один из немногих русских писателей, который так ярко и органично демонстрировал своим творчеством традиции российского народа и его самобытность. Одной из причин такого умения была, безусловно, его глубокая вера в духовную силу русских людей. Однако нельзя сказать, что Лесков придерживался крайностей а превозношении своего народа. Как говорил сам Николай Семенович, он вырос в народе, и ему «не пристало ни поднимать народ на ходули, ни класть его себе под ноги».
В чем проявляется писательский талант показывать русский народ таким, каков он есть?

На примере сказа «Левша» писатели могут получить полную и достоверную картину о неповторимом авторском стиле. Не вызывает сомнений, что автор симпатизирует мастерам из народа, что в свою очередь свидетельствует о его принадлежности к данному сословию. Отсюда и речь, изобилующая характерными элементами, и живое, достоверное описание действительности. «Платов… только свой грабоватый нос в лохматую бурку спустил, а пришел в свою квартиру, велел денщику подать из погребца свою фляжку кавказской водки-кислярки, дерябнул хороший стакан, на дорожний складень богу помолился, буркой укрылся и захрапел так, что во всем доме англичанам никому спать нельзя было».
ТО, что поначалу не было оценено критикой, получило массу обидных эпитетов («шутовские выражения», «безобразное юродство»), впоследствии стало почетной визитной карточкой писателя Лескова. В своем произведении «Левша» он говорит от лица народа, показывая его отношение и к государю, и к Платову, и к поставленной задаче обойти англичан. «Мы, батюшка, милостивое слово государево чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что он на своих людей надеется…».
Автор как будто не причастен к рассказанной истории, однако его собственный взгляд на ситуацию читается между строк. Мы узнаем о том, что обладатели власти не думают о народе, что сила России не в ее правителях, а в простых русских мужиках, которые ради величия своего государства готовы превзойти самых искусных мастеров. В данном произведении надежда земли русской сосредоточилась в бедных тульских умельцах, чьи способности к изумлению многих оказались столь высокими.

При всём своеобразии взглядов Лескова его творчество роднит со всей русской литературой XIX века гуманизм, сочувствие страдающему, обездоленному человеку и поиск правды — жизненной и художественной. Лесков, как и Тургенев, Гончаров, Достоевский, — законный наследник «гоголевской школы». Он верил в преобразующую силу слова, в возможность средствами литературы выразить идеалы истины и добра. Только на основе этого понимания можно рассматривать особенности творчества Лескова:

Хроникальность;

Документальность;

Анекдотичность;

Повышенное внимание к необычайному, нетипичному, фантастическому; расширение рамок реалистического повествования, выход за рамки обыденного, «правдоподобного», среднестатистического;

Близость к жанровым особенностям сказки;

Сказовая организация повествования и связанные с ней особенности образной системы, языка и композиции.

Давайте подумаем, как сочетается сказочное и анекдотическое в сказе Лескова «Левша». Обратим внимание на то, что анекдот — историческое событие или просто занятный частный случай. Сказка же отражает вечные закономерности народного бытия. В сказе Лескова сливается анекдот (история о том, как туляки «аглицкую» блоху подковали) и распространённый сказочный мотив о превосходстве «простака» над премудрыми и учеными.

Какие черты художественного мира Лескова «противоречат» друг другу и как достигается их синтез в творчестве писателя? Можно обратить внимание на то, что документальность противоречит увлечению писателя необыкновенным, фантастическим. Но это поможет осознать, что для Лескова такое противоречие мнимое, так как в его представлении о жизни мистическое, иррациональное, сверхбытовое является органической частью бытия. В то же время Лесков, в отличие от романтиков, не заостряет противопоставление двух миров: реального и потустороннего, а утверждает их целостность, в полном согласии с религиозными традициями. (Эпизоды «сон владыки Филарета», «явление убитого монаха главному герою», «встреча Флягина с магнетизёром» в «Очарованном страннике».)

Давайте проанализируем первую главу хроники «Очарованный странник» и на ее примере выявим названные выше особенности художественной манеры Лескова.

1. Сравните начальные страницы романа Тургенева «Отцы и дети» и «Очарованного странника» Н. С. Лескова. В чём проявляется различие повествовательных установок романа и хроники?

В соответствии с условностью романа Тургенев «скрывает» место и время действия за «звёздочками». Зато героя сразу называет по имени и рассказывает его предысторию, как всеведущий и вездесущий автор. Лесков, напротив, точно называет место, описывает обстоятельства, при которых услышал историю Флягина. О своих спутниках на пароходе говорит только то, что может заметить со стороны наблюдательный человек, т. е. выступает как рассказчик, создавая впечатление документальности, невымышленности происходящего.

Важно при этом отметить, что документальность Лескова — один из видов художественной условности, за ней также скрывается вымысел, преображение действительности. (Попробуем, например, определить, сколько времени заняла бы на самом деле исповедь Ивана Флягина.)

2. Сопоставьте образы двух собеседников в начале рассказа: купца и философа. Как раскрыта индивидуальность каждого из них? Случайно ли автор выбирает именно таких героев?

Характер и мироощущение персонажа нарисованы у Лескова немногими яркими мазками, при этом меткость авторских определений дополняется речевой характеристикой: «человек, склонный к философским обобщениям и политической шутливости» выражается иронично и по-книжному («апатия населения», «скука гнетущей, скупой природы», «недостаток подлежащих сведений»), солидный и религиозный купец говорит иначе: грубовато и напористо, размеренно, с присловьем («из рясофора-то ещё можно и в солдаты лоб забрить», «солдат или вахтёр, или помазок — чей возок?», «так прах же тебя разберёт, кто же ты такой?»).

Речевая индивидуализация героев соответствует сказовой природе повествования и особенно ярко проявляется в изображении Флягина.

Проследите соответствия между портретом главного героя и его речью (по 1-й главе).

Величавая сила богатыря-черноризца соответствует плавной неторопливости, спокойному достоинству его речи. Умение становиться неприметным, скромность подтверждаются смиренными оговорками: «Не знаю-с. Об этом надо спросить у кого-нибудь из начитанных... на мои слова в этом не полагайтесь...» Богатый жизненный опыт бывалого человека раскрывается не только в уверенной, смелой манере держаться, но и в разнообразии речевого строя (просторечие, книжные обороты, церковная лексика, жаргоны разных сословий и профессий и т. д.). Внешнее сходство с героями русского фольклора дополняется народно-поэтическими выражениями, изобильно уснащающими его рассказ.

Образы спорящих жизненно конкретны и одновременно символичны. «Старое» — патриархальное, догматическое — сознание вступает в спор с новейшими интеллигентскими идеями. На этом фоне вырастает могучая фигура Ивана Флягина, не принадлежащая ни к какому лагерю. В его рассуждениях о самоубийцах глубинные народные верования предстают свободными от нормативной жёсткости (прямолинейности), более гуманными. С явлением Флягина автор перестаёт выделять реплики отдельных слушателей. Все вопросы герою задаются от какого-то безымянного пассажирского коллектива. Мир вокруг Флягина сам собой становится цельным, монолитным и таким остаётся до финала произведения.

Объясните, какую роль играет в произведении история пьяницы-попика, «орудующего» самоубийцами.

Ответ следующий. Лесков уже в первую главу хроники включает анекдотическую историю. Но именно этот анекдот позволяет найти иное разрешение обсуждаемой нравственной проблемы, противостоящее и догматической вере купца, и безверию, скрытому за ядовитой улыбкой философа. Анекдот вмещает в себя стихию народно-поэтических представлений (картина адского шествия в вещем сне владыки Филарета), приближается к сказке, легенде.

Так на примере небольшого эпизода мы увидели основные особенности творчества Лескова.

Использованы материалы книги: Ю.В. Лебедев, А.Н. Романова. Литература. 10 класс. Поурочные разработки. - М.: 2014

Самое поразительное и оригинальное в литературном творчестве Николая Семеновича Лескова – это русский язык. Его современники писали и старались писать ровным и гладким языком, избегая слишком ярких или сомнительных оборотов. Лесков же жадно хватал каждое неожиданное или живописное идиоматическое выражение. Все формы профессионального или классового языка, всевозможные жаргонные словечки – все это можно встретить на его страницах. Но особенно любил он комические эффекты просторечного церковнославянского и каламбуры «народной этимологии». Он позволял себе в этом отношении большие вольности и изобрел множество удачных и неожиданных деформаций привычного смысла или привычного звучания. Другая отличительная черта Лескова: он, как никто другой из современников, владел даром рассказа. Как рассказчик он, пожалуй, занимает в современной литературе первое место. Его рассказы – просто анекдоты, рассказанные с колоссальным смаком и мастерством; даже в своих больших вещах он любит, характеризуя своих персонажей, рассказать о них несколько анекдотов. Это было противоположно традициям «серьезной» русской литературы, и критики стали считать его просто гаером. Самые оригинальные рассказы Лескова так набиты всевозможными случаями и приключениями, что критикам, для которых главное были идеи и тенденции, это казалось смешным и нелепым. Слишком очевидно было, что Лесков просто наслаждается всеми этими эпизодами, как и звуками и гротескными обличьями знакомых слов. Как ни старался он быть моралистом и проповедником, он не мог пренебречь случаем рассказать анекдот или скаламбурить.

Николай Лесков. Жизнь и наследие. Лекция Льва Аннинского

Толстой любил рассказы Лескова и наслаждался его словесной эквилибристикой, но пенял ему на перенасыщенность его стиля. По мнению Толстого, главным недостатком Лескова было то, что он не умел удержать свой талант в рамках и «перегружал свой воз добром». Этот вкус к словесной живописности, к быстрому изложению запутанного сюжета разительно отличается от методов почти всех остальных русских романистов, особенно Тургенева , Гончарова или Чехова . В лесковском видении мира нет никакой дымки, нет атмосферы, нет мягкости; он выбирает самые кричащие цвета, самые грубые контрасты, самые резкие контуры. Его образы предстают при беспощадном дневном свете. Если мир Тургенева или Чехова можно уподобить пейзажам Коро, то Лесков – это Брейгель-старший, с его пестрыми, яркими красками и гротескными формами. У Лескова нет тусклых цветов, в русской жизни он находит характеры яркие, живописные и пишет их мощными мазками. Величайшая добродетель, из ряда вон выходящая оригинальность, большие пороки, сильные страсти и гротескные комические черты – вот его любимые предметы. Он одновременно и служитель культа героев, и юморист. Пожалуй, можно даже сказать, что чем героичнее его герои, тем юмористичнее он их изображает. Этот юмористический культ героев и есть самая оригинальная лесковская черта.

Лесковские политические романы 1860-70-х гг., навлекшие на него тогда враждебность радикалов , сейчас почти забыты. Но рассказы, которые он писал в то же самое время, не потеряли своей славы. Они не так богаты словесными радостями, как рассказы зрелого периода, но в них уже в высокой степени проявлено его мастерство рассказчика. В отличие от поздних вещей они дают картины безвыходного зла, непобедимых страстей. Пример тому Леди Макбет Мценского уезда (1866). Это очень сильное исследование преступной страсти женщины и дерзкого цинического бессердечия ее любовника. Холодный беспощадный свет льется на все происходящее и обо всем рассказано с крепкой «натуралистической» объективностью. Другой замечательный рассказ того времени – Воительница , колоритная история петербургской сводницы, которая относится к своей профессии с восхитительно-наивным цинизмом и глубоко, совершенно искренно обижена на «черную неблагодарность» одной из своих жертв, которую она первая толкнула на путь позора.

Портрет Николая Семеновича Лескова. Художник В. Серов, 1894

За этими ранними рассказами последовали серия Хроник выдуманного города Старгорода. Они составляют трилогию: Старые годы в селе Плодомасове (1869), Соборяне (1872) и Захудалый род (1875). Вторая из этих хроник – самое популярное из лесковских произведений. Речь в ней идет о старгородском духовенстве. Глава его, протопоп Туберозов – одно из самых удавшихся Лескову изображений «праведника». Дьякон Ахилла – великолепно написанный характер, из самых изумительных во всей портретной галерее русской литературы. Комические эскапады и бессознательное озорство огромного, полного сил, совершенно бездуховного и простодушного как ребенок дьякона и постоянные реприманды, которые он получает от протопопа Туберозова, известны каждому русскому читателю, а сам Ахилла стал общим любимцем. Но вообще Соборяне вещь для автора нехарактерная – слишком ровная, неторопливая, мирная, бедная событиями, нелесковская.