Пир во время чумы сокращение. Тест по трагедии. Пир во время чумы

Старую добрую присказку «За двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь» немногие воспринимает всерьез. А вот и зря! Жизнь очень любит проиллюстрировать ее на конкретном примере. И тогда хоть плачь, хоть не плачь - ничего уже не изменить.
Стрелки на брюках выглядели идеально ровными, но я еще раз провела утюгом по ткани, добиваясь совершенства. Вот так! Повесила отглаженный костюм в шкаф и осторожно заглянула в спальню. Спит. Русые волосы взъерошены, рука обнимает подушку. Лицо спокойное во сне. Но я знаю, как заиграют ямочки на щеках, когда он откроет светло-голубые глаза и улыбнется новому дню. Он всегда просыпается с улыбкой.
Сладостное ожидание
Я сдержала восхищённый вздох и тихо ушла в кухню готовить завтрак. Уже три месяца вместе, а все не могу привыкнуть к ощущению безграничного счастья. Господи, угораздило влюбиться так, что самой страшно. Сначала боялась, что не позвонит, не приедет. Теперь, когда уже две недели живу в его квартире, боюсь, поджидая его к ужину. Где он? Почему задерживается?
Кофеварка зашкварчала, и по кухне поплыл упоительный аромат арабики.
- Привет!
- Доброе утро, дорогой! - я засуетилась, наливая кофе в чашку. - Завтрак готов.
- У тебя всегда все готово, все в лучшем виде, не придерешься, - усмехнулся он и легко мазнул губами по моей щеке.
Я обвила его шею руками, прижалась, потянулась губами за поцелуем. Сейчас он позавтракает и уйдет, так хоть мгновение ласки украсть, чтобы пережить длинный день.
- Не готовь сегодня ужин, - сказал он, надевая костюм и довольно оглядывая себя в зеркале. - Сходим в ресторан. К семи заеду.
Волнуясь, я выбирала платье на вечер и боялась поверить своему счастью - наверняка сегодня... Ой! Зажмурилась, представила уютный зал ресторана, шампанское в ведерке со льдом и обязательно свечи. И он. Загадочно улыбается, вытаскивает из кармана пиджака маленькую бархатную коробочку... Стоп! Не стоит радоваться раньше времени. К вечеру убедила себя, что сегодня получу, наконец, предложение руки и сердца. Настроение зашкаливало! Я даже включила музыку погромче и вальсировала по комнате в обнимку с его рубашкой.
Как обухом по голове!
Когда мы вошли в ресторан, я крепко уцепилась за локоть Олега и горделиво огляделась. Даже подбородок невольно приподнялся. Еще бы! Ни у одной женщины нет такого спутника. Красивый, высокий, в каждом шаге, в каждом жесте сокрушительная сила и уверенность в себе.
- Вино или мартини? - спросил он, глядя поверх кожаной папки меню.
Какое еще вино? Разве не шампанское полагается к торжественному моменту?! Я слегка разочаровалась, но виду не подала.
- Как хочешь, - улыбнулась я. - Мне все равно.
- Тогда водки выпьем, - усмехнулся он и кивнул официанту.
Водка? Он редко пьет водку, разве что на рыбалке. Что это с ним сегодня?
Я почти не ела и, конечно, не пила. Волновалась, чуть не подпрыгивая на стуле, ждала и верила.
- Хотел сказать, - начал он, промокнув губы салфеткой. - Завтра утром уезжаю в командировку на неделю, поэтому тебе лучше вернуться пока домой.
- Зачем домой? - я вдруг охрипла и спросила почти шепотом. - Могу пожить у тебя, привести в порядок квартиру.
- Солнышко, у тебя же отпуск заканчивается через пару дней. Выйдешь на работу, не до уборки будет.
Отпуск? Ах да, я ведь взяла отпуск, чтобы быть рядом с любимым каждую минуту.
- К тому же, - продолжил он, - я нанял бригаду строителей, начинаю ремонт. Так что собери сегодня свои вещи, там ведь немного?
Как здесь стало холодно! Я обхватила себя ледяными руками, пытаясь согреться. Но нет, холодно внутри, а не снаружи.
- Замерзла? - он подвинул рюмку с водкой. - Выпей скорее и закуси.
Водка опалила горло и горячим комком прокатилась до желудка. Кошмарный ужин закончился, но я так и не услышала вожделенных слов.
Шов болит ДОЛГО
Была бы я умнее, постаралась бы сразу выкинуть из головы неудавшуюся любовь и начать жизнь заново. Но глупое сердце продолжало верить. Верило, когда наутро он отвез меня домой и, небрежно поцеловав на прощание, уехал. Верило, когда истекала неделя, день за днем, а звонка все не было.
Прошла неделя. Знала, что звонить нельзя, но не смогла удержаться.
- Алло! Где ты? Как ты? Почему не позвонил? Я же волнуюсь, - захлебывалась словами, торопилась сказать. - Я так тебя люблю!
- Ты очень хорошая, - его голос сожалеющий, слегка виноватый. - Слишком хорошая.
Словно удар в солнечное сплетение. Мгновенно стало нечем дышать.
Гудки отбоя из телефонной трубки пульсирующей болью отдавались в голове.
Потом все было очень плохо. Жизнь из меня вытекла, словно молоко из дырявого пакета.
- Все проходит, - говорили друзья, пытаясь ободрить. - Боль уйдет, просто потерпи. Как после операции - шов болит долго, но с каждым днем чуть меньше.
Я знала, что они правы, и ждала. Утром, стряхнув с себя тяжелые муторные сны, нехотя собиралась и шла на работу. Там улыбалась через силу и даже пыталась кокетничать с клиентами.
Удержаться не было никаких сил, и я звонила. Нечасто, пару раз в неделю, с разных телефонов. Набирала номер и молчала, стараясь не дышать. Но однажды ответила женщина: «Алло? Это снова ты? - голос звучал звонко. - Прекрати звонить, это уже смешно, честное слово».
И я перестала. Хватит унижать и мучить себя. Вспоминая последний телефонный разговор, всякий раз краснела и едва сдерживала слезы, как застенчивая школьница у доски.
«Нам и так хорошо»
Дима появился, когда боль наконец ушла. Он совершенно не походил на стройную шеренгу моих увлечений. Никакого пафоса в словах, никакой показухи в поступках. Спокойный, умный, надежный.
- Просто позволь мне любить тебя, -его слова тронули самую звонкую струну души - совсем недавно я сама говорила и думала так же. И я позволила. А как же иначе? Я еще слишком хорошо помнила свою беззаветную любовь и испытывала к Диме что-то вроде сострадания.
Дима всегда был рядом, окружая трепетной заботой и любовью. Он прочно пустил корни в моей жизни, и вскоре я уже не представляла, как обходилась без него раньше. В квартире больше не протекали краны, не искрили выключатели, не скрипели дверцы шкафов. Мне было уютно и тепло в его мягких объятиях. Пусть не любовь, но благодарность я испытывала.
- Поженимся? - в очередной раз спросил Дима, когда после вкусного ужина мы валялись на ковре перед телевизором и ели виноград.
И чего, спрашивается, я так упорно отказываюсь? Время уходит, пора бы семью создать, а лучше Димы никого нет и наверняка уже не будет. Но... Какое-то глупое упрямство мешало согласиться.
- Зачем? - с улыбкой ответила я. - Нам и так хорошо.
Сказка возвращается
В воскресенье с утра приняла гениальное решение - буду весь день лениться под шум дождя за окном. Мой заботливый кавалер уехал в короткую командировку и раньше понедельника вряд ли вернется. Телефонный звонок выдернул меня из легкой послеобеденной дремы.
- Алло, - я зевнула и не сразу узнала голос в трубке.
А когда узнала, на мгновение лишилась рассудка. Он...
- Привет, - легко и уверенно, словно не было пяти месяцев пустоты. - Выходи, жду у подъезда.
Я подскочила к окну - так и есть, стоит его машина.
Метнулась к зеркалу. Черт! Не делала сегодня укладку - вымытые волосы прямыми прядями небрежно спадают на плечи. Заколка? Нет, он всегда терпеть не мог пучки на голове. Господи, о чем я думаю! Лихорадочно оделась, быстро подвела глаза, мазнула блеском по губам. Скорее!
На выходе из подъезда притормозила, пытаясь выровнять дыхание. Вышла и, стараясь не бежать вприпрыжку, пошла к машине. В салоне окунулась в знакомый до слез аромат парфюма -элегантный, чувственный шлейф лимона и бергамота, с теплой ноткой табака. Я судорожно вздохнула, почти всхлипнула, подставляя щеку для поцелуя. Но он придвинулся ближе и властно впился в губы.
Диме позвонила в первый же вечер - не хотелось обманывать хорошего человека. Мою душещипательную историю он выслушал молча, в конце пожелал мне счастья и повесил трубку. На мгновение мне стало не по себе, но уже в следующую минуту я забыла обо всех переживаниях, ведь мой любимый наконец-то был рядом.
Целый месяц я жила словно в сказке - мы снова ходили гулять, Олег водил меня в рестораны, где я ловила на себе кучу завистливых женских взглядов. По выходным мы оставались вдвоем. Я готовила вкусные ужины, он смотрел телевизор - и все было как в идеальном романе. Пока однажды...
Без любви и счастья
В тот вечер я сразу поняла, что произошло нечто. Мой любимый был словно сам не свой - он явно что-то хотел сказать мне, но не знал как. Пришлось вывести его на откровенный разговор.
- Поверь, я не хочу тебе делать больно, ты мне очень дорога. Но жизнь непредсказуема... В общем, сегодня мне звонила моя бывшая девушка и сообщила, что она беременна. Срок большой, избавляться от ребенка - не вариант. Да я и сам уже давно подумывал стать отцом, и раз уж так получилось...
Я молчала, хотя на самом деле хотелось кричать. Я понимала, что требовать что-либо бесполезно. Не сдерживая слез, собрала свои вещи и пошла к двери. Любимый попытался обнять на прощание, но я отпрянула. Все теперь было зря, все зря...
Несколько недель жила как в тумане. Звонили подруги, что-то говорили, но общаться не хотелось. Спустя время я вспомнила о Диме. Он вдруг начал мне сниться - стоит во сне, ничего не говорит, просто улыбается. И я подумала - наверно, это знак. Номер Димы набирала уверенно, знала, что будет рад услышать мой голос. И он действительно обрадовался. А у меня защемило сердце - такой знакомый, такой родной голос.
Но наш разговор с Димой закончился неожиданно. На мое предложение о встрече он ответил:
- Ты, наверно, хочешь возобновить наши отношения? Не буду врать и говорить, что забыл тебя, - это не так. Но знаешь, недавно я встретил потрясающую женщину - умную, добрую, верную. А главное - она меня очень любит и никогда не предаст. Прости, но у нас с тобой вряд ли что-то получится. Я желаю тебе счастья!
Желает счастья? Где-то я это уже слышала. Глаза застилали слезы. Я вдруг поняла, как похожа была на маленького зверька, которому поставили две миски с едой, и он никак не может определиться, которая вкуснее. Итог всем известен - ему не достается ни одна, и он оказывается голодным. Вот и я осталась - одинокая, изголодавшаяся по любви и нежности, запутавшаяся в себе и в жизни. Недаром, видимо, говорят: «Не стоит гнаться за двумя зайцами». Рискуешь не поймать ни одного.

За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь

Пробило 12 часов дня, и майор Щелколобов, обладатель тысячи десятин земли и молоденькой жены, высунул свою плешивую голову из-под ситцевого одеяла и громко выругался. Вчера, проходя мимо беседки, он слышал, как молодая жена его, майорша Каролина Карловна, более чем милостиво беседовала со своим приезжим кузеном, называла своего супруга, майора Щелколобова, бараном и с женским легкомыслием доказывала, что она своего мужа не любила, не любит и любить не будет за его, Щелколобова, тупоумие, мужицкие манеры и наклонность к умопомешательству и хроническому пьянству. Такое отношение жены поразило, возмутило и привело в сильнейшее негодование майора. Он не спал целую ночь и целое утро. В голове у него кипела непривычная работа, лицо горело и было краснее вареного рака; кулаки судорожно сжимались, а в груди происходила такая возня и стукотня, какой майор и под Карсом не видал и не слыхал. Выглянув из-под одеяла на свет божий и выругавшись, он спрыгнул с кровати и, потрясая кулаками, зашагал по комнате.

Эй, болваны! - крикнул он.

Затрещала дверь, и пред лицо майора предстал его камердинер, куафер и поломойка Пантелей, в одежонке с барского плеча и с щенком под мышкой. Он уперся о косяк двери и почтительно замигал глазами.

Послушай, Пантелей, - начал майор, - я хочу с тобой поговорить по-человечески, как с человеком, откровенно. Стой ровней! Выпусти из кулака мух! Вот так! Будешь ли ты отвечать мне откровенно, от глубины души, или нет?

Не смотри на меня с таким удивлением. На господ нельзя смотреть с удивлением. Закрой рот! Какой же ты бык, братец! Не знаешь, как нужно вести себя в моем присутствии. Отвечай мне прямо, без запинки! Колотишь ли ты свою жену или нет?

Пантелей закрыл рот рукою и преглупо ухмыльнулся.

Кажинный вторник, ваше в-е! - пробормотал он и захихикал.

Очень хорошо. Чего ты смеешься? Над этим шутить нельзя! Закрой рот! Не чешись при мне: я этого не люблю. (Майор подумал.) Я полагаю, братец, что не одни только мужики наказывают своих жен. Как ты думаешь относительно этого?

Не одни, ваше в-е!

В городе есть судья Петр Иваныч… Изволите знать? Я у них годов десять тому назад в дворниках состоял. Славный барин, в одно слово, то есть.. а как подвыпимши, то бережись. Бывало, как придут подвыпимши, то и начнут кулачищем в бок барыню подсаживать. Штоб мне провалиться на ентом самом месте, коли не верите! Да и меня за конпанию ни с того ни с сего в бок, бывало, саданут. Бьют барыню да и говорят:

«Ты, говорят, дура, меня не любишь, так я тебя, говорят, за это убить желаю и твоей жисти предел положить…»

Ну, а она что?

Простите, говорит.

Ну? Ей-богу? Да это отлично!

И майор от удовольствия потер себе руки.

Истинная правда-с, ваше в-е! Да как и не бить, ваше в-е? Вот, например, моя… Как не побить! Гармонийку ногой раздавила да барские пирожки поела… Нешто это возможно? Гм!..

Да ты, болван, не рассуждай! Чего рассуждаешь? Ведь умного ничего не сумеешь сказать? Не берись не за свое дело! Что барыня делает?

Ну, что будет, то будет! Поди, скажи Марье, чтобы разбудила барыню и просила ее ко мне… Постой!.. Как на твой взгляд? Я похож на мужика?

Зачем вам походить, ваше в-е? Откудова это видно, штоб барин на мужика похож был? И вовсе нет!

Пантелей пожал плечами, дверь опять затрещала, и он вышел, а майор с озабоченной миной на лице начал умываться и одеваться.

Душенька! - сказал одевшийся майор самым что ни на есть разъехидственным тоном вошедшей к нему хорошенькой двадцатилетней майорше,- не можешь ли ты уделить мне часок из твоего столь полезного для нас времени?

С удовольствием, мой друг! - ответила майорша и подставила свой лоб к губам майора.

Я, душенька, хочу погулять, по озеру покататься…. Не можешь ли ты из своей прелестной особы составить мне приятнейшую компанию?

А не жарко ли будет? Впрочем, изволь, папочка, я с удовольствием. Ты будешь грести, а я рулем править. Не взять ли нам с собой закусок? Я ужасно есть хочу…

Я уже взял закуску,- ответил майор и ощупал в своем кармане плетку.

Через полчаса после этого разговора майор и майорша плыли на лодке к средине озера. Майор потел над веслами, а майорша управляла рулем. «Какова? Какова? Какова?» - бормотал майор, свирепо поглядывая на замечтавшуюся жену и горя от нетерпения. «Стой!» - забасил он, когда лодка достигла середины. Лодка остановилась. У майора побагровела физиономия и затряслись поджилки.

Что с тобой, Аполлоша?- спросила майорша, с удивлением глядя на мужа.

Так я,- забормотал он,- баааран? Так я… я… кто я? Так я тупоумен? Так ты меня не любила и любить не будешь? Так ты… я…

Майор зарычал, простер вверх длани, потряс в воздухе плетью и в лодке… о tempera, о mores!.. поднялась страшная возня, такая возня, какую не только описать, но и вообразить едва ли возможно. Произошло то, чего не в состоянии изобразить даже художник, побывавший в Италии и обладающий самым пылким воображением… Не успел майор Щелколобов почувствовать отсутствие растительности на голове своей, не успела майорша воспользоваться вырванной из рук супруга плетью, как перевернулась лодка и…

В это время на берегу озера прогуливался бывший ключник майора, а ныне волостной писарь Иван Павлович и, в ожидании того блаженного времени, когда деревенские молодухи выйдут на озеро купаться, посвистывал, покуривал и размышлял о цели своей прогулки. Вдруг он услышал раздирающий душу крик. В этом крике он узнал голос своих бывших господ. «Помогите!» - кричали майор и майорша. Писарь, не долго думая, сбросил с себя пиджак, брюки и сапоги, перекрестился трижды и поплыл на помощь к средине озера. Плавал он лучше, чем писал и разбирал писанное, а потому через какие-нибудь три минуты был уже возле погибавших. Иван Павлович подплыл к погибавшим и стал втупик.

«Кого спасать?- подумал он.- Вот черти!» Двоих спасать ему было совсем не под силу. Для него достаточно было и одного. Он скорчил на лице своем гримасу, выражавшую величайшее недоумение, и начал хвататься то за майора, то за майоршу.

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь

Пробило 12 часов дня, и майор Щелколобов, обладатель тысячи десятин земли и молоденькой жены, высунул свою плешивую голову из-под ситцевого одеяла и громко выругался. Вчера, проходя мимо беседки, он слышал, как молодая жена его, майорша Каролина Карловна, более чем милостиво беседовала со своим приезжим кузеном, называла своего супруга, майора Щелколобова, бараном и с женским легкомыслием доказывала, что она своего мужа не любила, не любит и любить не будет за его, Щелколобова, тупоумие, мужицкие манеры и наклонность к умопомешательству и хроническому пьянству. Такое отношение жены поразило, возмутило и привело в сильнейшее негодование майора. Он не спал целую ночь и целое утро. В голове у него кипела непривычная работа, лицо горело и было краснее вареного рака; кулаки судорожно сжимались, а в груди происходила такая возня и стукотня, какой майор и под Карсом не видал и не слыхал. Выглянув из-под одеяла на свет божий и выругавшись, он спрыгнул с кровати и, потрясая кулаками, зашагал по комнате.

– Эй, болваны! – крикнул он.

Затрещала дверь, и пред лицо майора предстал его камердинер, куафер и поломойка Пантелей, в одежонке с барского плеча и с щенком под мышкой. Он уперся о косяк двери и почтительно замигал глазами.

– Послушай, Пантелей, – начал майор, – я хочу с тобой поговорить по-человечески, как с человеком, откровенно. Стой ровней! Выпусти из кулака мух! Вот так! Будешь ли ты отвечать мне откровенно, от глубины души, или нет?

– Буду-с.

– Не смотри на меня с таким удивлением. На господ нельзя смотреть с удивлением. Закрой рот! Какой же ты бык, братец! Не знаешь, как нужно вести себя в моем присутствии. Отвечай мне прямо, без запинки! Колотишь ли ты свою жену или нет?

Пантелей закрыл рот рукою и преглупо ухмыльнулся.

– Кажинный вторник, ваше в-е! – пробормотал он и захихикал.

– Очень хорошо. Чего ты смеешься? Над этим шутить нельзя! Закрой рот! Не чешись при мне: я этого не люблю. (Майор подумал.) Я полагаю, братец, что не одни только мужики наказывают своих жен. Как ты думаешь относительно этого?

– Не одни, ваше в-е!

– Пример!

– В городе есть судья Петр Иваныч… Изволите знать? Я у них годов десять тому назад в дворниках состоял. Славный барин, в одно слово, то есть.. а как подвыпимши, то бережись. Бывало, как придут подвыпимши, то и начнут кулачищем в бок барыню подсаживать. Штоб мне провалиться на ентом самом месте, коли не верите! Да и меня за конпанию ни с того ни с сего в бок, бывало, саданут. Бьют барыню да и говорят:

«Ты, говорят, дура, меня не любишь, так я тебя, говорят, за это убить желаю и твоей жисти предел положить…»

– Ну, а она что?

– Простите, говорит.

– Ну? Ей-богу? Да это отлично!

И майор от удовольствия потер себе руки.

– Истинная правда-с, ваше в-е! Да как и не бить, ваше в-е? Вот, например, моя… Как не побить! Гармонийку ногой раздавила да барские пирожки поела… Нешто это возможно? Гм!..

– Да ты, болван, не рассуждай! Чего рассуждаешь? Ведь умного ничего не сумеешь сказать? Не берись не за свое дело! Что барыня делает?

– Ну, что будет, то будет! Поди, скажи Марье, чтобы разбудила барыню и просила ее ко мне… Постой!.. Как на твой взгляд? Я похож на мужика?

– Зачем вам походить, ваше в-е? Откудова это видно, штоб барин на мужика похож был? И вовсе нет!

Пантелей пожал плечами, дверь опять затрещала, и он вышел, а майор с озабоченной миной на лице начал умываться и одеваться.

– Душенька! – сказал одевшийся майор самым что ни на есть разъехидственным тоном вошедшей к нему хорошенькой двадцатилетней майорше,– не можешь ли ты уделить мне часок из твоего столь полезного для нас времени?

– С удовольствием, мой друг! – ответила майорша и подставила свой лоб к губам майора.

– Я, душенька, хочу погулять, по озеру покататься…. Не можешь ли ты из своей прелестной особы составить мне приятнейшую компанию?

– А не жарко ли будет? Впрочем, изволь, папочка, я с удовольствием. Ты будешь грести, а я рулем править. Не взять ли нам с собой закусок? Я ужасно есть хочу…

– Я уже взял закуску,– ответил майор и ощупал в своем кармане плетку.

Через полчаса после этого разговора майор и майорша плыли на лодке к средине озера. Майор потел над веслами, а майорша управляла рулем. «Какова? Какова? Какова?» – бормотал майор, свирепо поглядывая на замечтавшуюся жену и горя от нетерпения. «Стой!» – забасил он, когда лодка достигла середины. Лодка остановилась. У майора побагровела физиономия и затряслись поджилки.

– Что с тобой, Аполлоша?– спросила майорша, с удивлением глядя на мужа.

– Так я,– забормотал он,– баааран? Так я… я… кто я? Так я тупоумен? Так ты меня не любила и любить не будешь? Так ты… я…

Майор зарычал, простер вверх длани, потряс в воздухе плетью и в лодке… о tempera, о mores!..1
О времена, о нравы! (лат.).

Поднялась страшная возня, такая возня, какую не только описать, но и вообразить едва ли возможно. Произошло то, чего не в состоянии изобразить даже художник, побывавший в Италии и обладающий самым пылким воображением… Не успел майор Щелколобов почувствовать отсутствие растительности на голове своей, не успела майорша воспользоваться вырванной из рук супруга плетью, как перевернулась лодка и…

В это время на берегу озера прогуливался бывший ключник майора, а ныне волостной писарь Иван Павлович и, в ожидании того блаженного времени, когда деревенские молодухи выйдут на озеро купаться, посвистывал, покуривал и размышлял о цели своей прогулки. Вдруг он услышал раздирающий душу крик. В этом крике он узнал голос своих бывших господ. «Помогите!» – кричали майор и майорша. Писарь, не долго думая, сбросил с себя пиджак, брюки и сапоги, перекрестился трижды и поплыл на помощь к средине озера. Плавал он лучше, чем писал и разбирал писанное, а потому через какие-нибудь три минуты был уже возле погибавших. Иван Павлович подплыл к погибавшим и стал втупик.

«Кого спасать?– подумал он.– Вот черти!» Двоих спасать ему было совсем не под силу. Для него достаточно было и одного. Он скорчил на лице своем гримасу, выражавшую величайшее недоумение, и начал хвататься то за майора, то за майоршу.

– Кто-нибудь один! – сказал он.– Обоих вас куда мне взять? Что я, кашалот, что ли?

– Ваня, голубчик, спаси меня,– пропищала дрожащая майорша, держась за фалду майора,– меня спаси! Если меня спасешь, то я выйду за тебя замуж! Клянусь всем для меня святым! Ай, ай, я утопаю!

– Иван! Иван Павлович! По-рыцарски!.. того! – забасил, захлебываясь, майор.– Спаси, братец! Рубль на водку! Будь отцом-благодетелем, не дай погибнуть во цвете лет… Озолочу с ног до головы… Да ну же, спасай! Какой же ты, право… Женюсь на твоей сестре Марье… Ей-богу, женюсь! Она у тебя красавица. Майоршу не спасай, чёрт с ней! Не спасешь меня – убью, жить не позволю!

У Ивана Павловича закружилась голова, и он чуть-чуть не пошел ко дну. Оба обещания казались ему одинаково выгодными – одно другого лучше. Что выбирать? А время не терпит! «Спасу-ка обоих! – порешил он.– С двоих получать лучше, чем с одного. Вот это так, ей-богу. Бог не выдаст, свинья не съест. Господи благослови!» Иван Павлович перекрестился, схватил под правую руку майоршу, а указательным пальцем той же руки за галстух майора и поплыл, кряхтя, к берегу. «Ногами болтайте!» – командовал он, гребя левой рукой и мечтая о своей блестящей будущности. «Барыня – жена, майор – зять… Шик! Гуляй, Ваня! Вот когда пирожных наемся да дорогие цыгары курить будем! Слава тебе, господи!» Трудно было Ивану Павловичу тянуть одной рукой двойную ношу и плыть против ветра, но мысль о блестящей будущности поддержала его. Он, улыбаясь и хихикая от счастья, доставил майора и майоршу на сушу. Велика была его радость. По, увидев майора и майоршу, дружно вцепившихся друг в друга, он… вдруг побледнел, ударил себя кулаком по лбу, зарыдал и не обратил внимания на девок, которые, вылезши из воды, густою толпой окружали майора и майоршу и с удивлением посматривали на храброго писаря.

На другой день Иван Павлович, по проискам майора, был удален из волостного правления, а майорша изгнала из своих апартаментов Марью с приказом отправляться ей «к своему милому барину».

– О, люди, люди! – вслух произносил Иван Павлович, гуляя по берегу рокового пруда, – что же благодарностию вы именуете?

Пушкин Александр Сергеевич

Пир во время чумы

А.С. Пушкин

Полное собрание сочинений с критикой

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

(ИЗ ВИЛЬСОНОВОЙ ТРАГЕДИИ: THE CITY ОF THE PLAGUE.)

УЛИЦА. НАКРЫТЫЙ СТОЛ. НЕСКОЛЬКО ПИРУЮЩИХ МУЖЧИН И ЖЕНЩИН.

Молодой человек.

Почтенный председатель! я напомню О человеке, очень нам знакомом, О том, чьи шутки, повести смешные, Ответы острые и замечанья, Столь едкие в их важности забавной, Застольную беседу оживляли И разгоняли мрак, который ныне Зараза, гостья наша, насылает На самые блестящие умы. Тому два дня, наш общий хохот славил Его рассказы; невозможно быть, Чтоб мы в своем веселом пированьи Забыли Джаксона! Его здесь кресла Стоят пустые, будто ожидая Весельчака - но он ушел уже В холодные, подземные жилища... Хотя красноречивейший язык Не умолкал еще во прахе гроба, Но много нас еще живых, и нам Причины нет печалиться. Итак Я предлагаю выпить в его память, С веселым звоном рюмок, с восклицаньем, Как будто б был он жив.

Председатель.

Он выбыл первый Из круга нашего. Пускай в молчаньи Мы выпьем в честь его.

Молодой человек.

Да будет так!

(Все пьют молча.)

Мери (поет).

Было время, процветала

В мире наша сторона:

В воскресение бывала

Церковь божия полна;

Наших деток в шумной школе

И сверкали в светлом поле

Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;

Школа глухо заперта;

Нива праздно перезрела;

Роща темная пуста;

И селенье, как жилище

Погорелое, стоит,

Тихо все - одно кладбище

Не пустеет, не молчит

Поминутно мертвых носят,

И стенания живых

Боязливо бога просят

Упокоить души их.

Поминутно места надо,

И могилы меж собой,

Как испуганное стадо,

Жмутся тесной чередой.

Если ранняя могила

Суждена моей весне

Ты, кого я так любила,

Чья любовь отрада мне,

Я молю: не приближайся

К телу Дженни ты своей;

Уст умерших не касайся,

Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье.

Уходи куда-нибудь,

Где б ты мог души мученье

Усладить и отдохнуть.

И когда зараза минет,

Посети мой бедный прах;

А Эдмонда не покинет

Дженни даже в небесах!

Председатель. Благодарим, задумчивая Мери, Благодарим за жалобную песню! В дни прежние чума такая ж видно Холмы и долы ваши посетила, И раздавались жалкие стенанья По берегам потоков и ручьев, Бегущих ныне весело и мирно Сквозь дикий рай твоей земли родной; И мрачный год, в который пало столько Отважных, добрых и прекрасных жертв, Едва оставил память о себе В какой-нибудь простой пастушьей песне Унылой и приятной.... нет! ничто Так не печалит нас среди веселий, Как томный, сердцем повторенный звук!

О, если б никогда я не певала Вне хижины родителей своих! Они свою любили слушать Мери; Самой себе я, кажется, внимаю Поющей у родимого порога Мой голос слаще был в то время: он Был голосом невинности....

Не в моде Теперь такие песни! но вс° ж есть Еще простые души: рады таять От женских слез, и слепо верят им. Она уверена, что взор слезливый Ее неотразим - а если б то же О смехе думала своем, то верно Вс° б улыбалась. Вальсингам хвалил Крикливых северных красавиц: вот Она и расстоналась. Ненавижу Волос шотландских этих желтизну.

Председатель. Послушайте: я слышу стук колес!

(Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.)

Aгa! Луизе дурно; в ней, я думал По языку судя, мужское сердце. Но так-то - нежного слабей жестокой, И страх живет в душе, страстьми томимой! Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.

Сестра моей печали и позора, Приляг на грудь мою.

Луиза (приходя в чувство).

Ужасный демон Приснился мне: весь черный, белоглазый.... Он звал меня в свою тележку. В ней Лежали мертвые - и лепетали Ужасную, неведомую речь.... Скажите мне: во сне ли это было? Проехала ль телега?

Молодой человек.

Ну, Луиза, Развеселись - хоть улица вся наша Безмолвное убежище от смерти, Приют пиров ничем невозмутимых, Но знаешь? эта черная телега Имеет право всюду разъезжать Мы пропускать ее должны! Послушай Ты, Вальсингам: для пресеченья споров И следствий женских обмороков, спой Нам песню - вольную, живую песню Не грустию шотландской вдохновенну, А буйную, вакхическую песнь, Рожденную за чашею кипящей.