Второй вопрос. основные тенденции развития исторической науки на рубеже хх – xxi веков. Основные тенденции развития исторической науки в XX в Эволюционные типы обществ
На рубеже XIX-XX вв. слож. Основные институц. Характеристики истории, как науки: методология истории, появление учебника – как писать историю (Ланглуа и Сеньобос). Разработки в области источниковеден. Лаппо-Данил., Фримена, Бернгейма. Сложился основной корпус вспом.истор. дисциплин; во всех европ. Странах сложил.национ. ассоциации историков; общенациональные историч. Журналы (Вестник Европы, Русская старина). Функционирование ист.факультетов, высшего ист.образов.
В 1898 г. состоялся 1-й международн. Съезд историков. Произошло окончательное формир. Истории как науки. Развитие ист.науки XX в. делится на 3 этапа: 1) 20-50 гг. Период господства класс.концепции истории. Этот период итс.науки определ. Истогами I м\в, которая явилась потрясением зап.культуры. В «Закате Европы» Шпенглера: История учит тому, что ничему не учит! Резкое падение интереса к истории, снижение статуса этой науки. Характер. черта: жесткая идеологизированность.Главный вопрос: кто виноват в 1 мир.войне? Появление многотом. собраний сочинений и ист.источн. по 1 м.в. Немцы: виновата Англия. Антанта: виновата Германия. В этот период закладыв.основания глубокой критики ранкианской модели, критика представлена: Крочи, Коллингвуд, Февр, блок. Концнтрир. Внимание на культурной истории социального. Дает толчок к муждисциплинарному подходу. 2 м.в. стала кризисной точкой в установлении баланса между старой и новой историографией.
2)60-80 гг. Период формирования неклассической концепции истории. 50 гг. стали периодом качеств. изменения зап. Цивилизации. Это время: крушение колониальной системы мира; появление ядерного оружия, полет чел. В космос, НТР Исследователь Бел определил этот период как начало постиндустриальной эры.
На рубеже 50-60 гг. наступило ощущение безграничн. Возможностей человека в познанию. Эта была ситуация плюрализма мнений, поиск новых путей и подходов. Это господство макроисторических исследований: теория индустр. И постиндустр. общ., теория модернизации (Блэк, Мур, Парсонс), мирсистемный анализ. Правительство США вкладывало огром.средства в соц, ист, политологич. Исследования. Синтез истории и социологии, это свидетельст. о формировании междисциплинарного подхода. Другим проявлением междисциплинарности явился расцвет постструктурализма. В 60 гг. идеи Сесюра б. перенесены с языка на общество. 1) Мишель Фуко «Надзирать и наказывать» Показ. Как на примере тюрьм менялось представление о наказании. В ссер – Бахтин, «Франсуа Рамбле и смеховая культура». Н данном этапе политическая история потеряла свою монополию в ист. исследованиях, это привело к господству междисциплинарного подхода. Стали востребованы идеи Фрейда (Фуко, история сексуальности).
3 этап. К. 80-начало XXI в. Постнеклассический этап. Определяется эпистемологической революцией и революцией в теории познания. Момент кризиса макроисторического исследования. Это определялось крушением биполярного мира, что привело к столкновению цивилизаций. Теория относительности ворвалась в соц. Науку (сколько историков – столько мнений). Формируется универсальная история, т.е. объединение естествен. И гуманит. Наук. Формирование единого поля.
Это период расцвета краеведения и истории семьи. В центре исследовательских интересов: нац. Менталитет, картина мира, система представлений. В 2005 г. в Сиднее состоялся 20 всемирный съезд историков, отечественную делегацию возгл. Бибиков.
Селунская Н.Б. Проблемы методологии истории. М.- 2003
Все создаваемое в области
метода носит лишь временный
характер, так как методы меняются
по мере развития науки
Э. Дюркгейм
Современные тенденции развития методологии истории определяют не только особенности состояния исторической науки, но и перспективы ее развития в XXI столетии. Хронологические рамки при анализе историографического процесса весьма условны. Однако принято считать «нижней границей» современного этапа развития методологии и историографии период 1960-х-70-х гг. В этот период, который в историческом сообществе называют еще «периодом между модернизмом и постмодернизмом» 5 , формировались те черты методологии истории, которые определяют характер ее развития на рубеже XX и XXI столетий, а динамика которых и составляет содержание эволюции теоретико-методологических оснований современной исторической науки и в какой-то степени определяет ее развитие в обозримом будущем. В самом обобщенном виде эти тенденции могут быть сформулированы, исходя из различия в трактовке кардинальных вопросов, относящихся к теоретико-методологическим основаниям исторической науки. Они проявляются в поиске новых дисциплинарных теорий, изменениях в понимании и проявлении междисципогинарности в исторических исследованиях, появлении новых междисциплинарных областей, эволюции «научной истории», воздействии «постмодернистского вызова» на историографическую традицию, возрождении нарратива и «нового историцизма».
Современный этап развития историографии характеризуется «плюрализмом» в области методологии истории, кратковременными волнами «популярных» методологий и их сменой - девальвацией одних и «вызовом» других методологических и теоретических парадигм. Общую ситуацию конца XX столетия характеризуют как период кризиса в исторической науке, прежде всего, связанного с неудовлетворенностью исторического сообщества теоретико-методологическими основаниями своей предметной области научного знания. Наиболее характерной чертой развития современной историографии в теоретико-методологическом аспекте, как отмечают историографы, является борьба двух тенденций
- сциентической, научной, социологизирующегся истории и культурологической, «историзирующейся» истории. Историки также связывают эти два направления соответственно с оптимистическими и пессимистическими воззрениями на научно-технический прогресс 6 .
Представляется целесообразным дать краткие характеристики этих направлений в аспекте раскрытия их теоретико-методологических оснований.
При характеристике «научной истории» важно подчеркнуть, что она является движением за аналитическую междисциплинарную историю, обогащенную теоретическими моделями и исследовательскими методами социальных наук. Поэтому она также называется «социологизирующейся» историей, а свое название «научной» приобрела за пристрастие к научным подходам к историческому исследованию, в том числе с применением методов точных наук, в частности методологии квантификации, т.е. применения количественных методов в историческом исследовании. Последнее направление имеет богатую традицию использования в конкретно-исторических исследованиях и основательно разработано в отечественной и зарубежной литературе теоретико-методологического характера.
«Научная история» также претендовала на роль «новой истории», в отличие от так называемой «традиционной историографии». При всей теоретико-методологической неоднородности и национальной специфике развития представители разных течений и историографических школ, причисляющих себя к «новой истории», выступали против следующих положений, характерных для традиционной парадигмы исторической науки 8 . Это, прежде всего, приверженность традиционной историографии политической истории. «История - это политика прошлого, политика - это история настоящего» (Сэр Джон Сили). Основной акцент делался на национальной истории, истории международный отношений, истории церкви и военной истории. Новую историографию, напротив, интересует любое проявление человеческой активности. «История есть у всего» - отсюда провозглашенный школой «Анналов» лозунг «тотальной истории». При этом философское обоснование «новой» историографии -представление о социально или культурно конструируемой действительности.
Традиционная историография мыслит историю как изложение (нарратив) событий, в то время как «новая» больше озабочена анализом структур, считая, по определению Фернана Броделя, что «история событий - это пена на волнах моря истории».
Традиционная историография видит историю как бы «сверху», сосредотачивая внимание исключительно на «делах великих мужей». Такое ограниченное видение истории напоминает высокомерие царствующей особы, проявившееся в словах Николая I, сказанных А.С. Пушкину: «У таких людей, как Пугачев, нет истории». «Новая история», напротив, изучает историю как бы «снизу» (history from below), интересуется обычными людьми и их переживанием исторических перемен.
Отсюда интерес к народной культуре, коллективным ментальностям и пр.
Традиционная историография приоритетным в смысле надежности исторической информации считает нарративный источник официального происхождения, хранящийся в архиве. Новая историография, напротив, указывает на его ограниченность, и обращается к дополнительным источникам: устным, визуальным, статистическим и пр.
Новая историография, выступая против субъективизма, придавала большое значение начиная с 1950-х-60-хгг. детерминистским моделям исторического объяснения, ставящих на первое место экономические (марксисты), географические (Бродель) или демографические (мальтузианство) факторы.
С точки зрения традиционной парадигмы, история должна быть объективна, а задача историка заключается в непредвзятом изложении фактов, того, «как все было на самом деле» (Ранке). Новая история рассматривает эту задачу как невыполнимую, и основывается на культурном релятивизме.
В отличие от традиционной, «новая» история расширяет трактовку понятия профессионализма историка, привнося в это понятие необходимость овладения методологическими навыками междисциплинарного подхода.
Следует отметить, что в формировании направления «научной истории» определяющую роль играла марксистская теория и методология социальных наук. Следствием этого было внимание историков этого направления к изучению обществ, а не индивидов, к выявлению общих закономерностей, генерализации как основе объяснения изменений, происходивших в обществе в прошлом. Это было стремление отойти от нарративной истории, отвечающей на вопросы, «что» и «как» происходило в истории в хронологической последовательности, стремление приблизиться к ответу на вопрос «почему» при изучении исторического прошлого.
Обращаясь к истории формирования этого направления, заметим, что сформулировано оно как направление «научной истории» было в ХIХ веке Леопольдом фон Ранке. Так, он подчеркивал как основную характеристику подобного рода исторических исследований особое внимание к историческому источнику, значимость эмпирической, документальной основы для исторического исследования, введение в научный оборот новых исторических источников. В последующем, как правило, в историографии выделяются три различные течения «научной истории», развивавшихся на основе различных теоретико-методологических оснований и внесших особый вклад в развитие различных сфер исторической науки. Это марксистское направление (прежде всего, связанное с методологией социально-экономической истории), французская «школа Анналов» (развивающая, прежде, всего экологическую и демографическую модели) и американская «методология клиометрии» (претендовавшая на создание новой политической, новой экономической и новой социальной истории). Следует специально остановиться на теоретико-методологической неоднородности и условности подобной классификации, которая ставит в один ряд и национальные историографические школы, и интернациональные методологические направления. Так, например, нельзя отождествлять развитие методологии квантификации только с американской историографией, также как и отождествлять марксистскую методологию исключительно с марксистской историографией.
Представляется важным знакомство студенческой аудитории с каждым из перечисленных течений «научной истории» 9 .
Вторую, культурологическую тенденцию
можно обозначить, по определению ряда исследователей, как «исторический поворот»,
поворот не только самой истории к собственно своему предмету - человеку, но и социальных наук к истории. При этом частью «исторического поворота» является так называемый «культурный поворот» в изучении человечества и общества. Во многих учебных учреждениях, в особенности в англоязычном мире, широкое распространение получили «культурные исследования». Ученые, которые еще десять лет назад называли себя литературными критиками, историками искусства или науки, теперь предпочитают говорить о себе как о «культурных историках», специализирующихся по «визуальной культуре», «культуре науки» и т.д. Политологи и политические историки изучают «политическую культуру», экономисты и экономические историки переключили свое внимание с производства на потребление и на формируемые культурой желания и потребности. В то же самое время, дисциплина истории делится на все большее количество субдисциплин, и большинство ученых предпочитают вносить свой вклад в историю отдельных «секторов», нежели писать о целых культурах 10 .
Новый стиль культурной истории был рожден последним поколением историков, во многом благодаря экс-марксистам, или, по меньшей мере, ученым, которые находили те или иные аспекты марксизма привлекательными. Этот стиль был определен как «новая культурная история», хотя представляется более обоснованным назвать его «антропологической историей» -поскольку многие из его приверженцев находились под влиянием антропологов. Многое было позаимствовано и у литературной критики - например, в США, где «новые историки» адаптировали ее метод «близкого чтения» для изучения документальных текстов. Семиотика - изучение всех разновидностей знаков, от поэм и рисунков до одежды и еды, -была совместным проектом филологов (Роман Якобсон, Ролан Барт) и антропологов (Клода Левистрос). Их внимание к глубоким, неизменным структурам поначалу сводило «на нет» интерес к ним со стороны историков, но в рамках последнего поколения вклад семиотики в обновление культурной истории становился все более и более очевидным.
Существенная группа ученых теперь рассматривает прошлое как далекую страну, и подобно антропологам видят свою задачу в интерпретации языка ее культуры, в буквальном и переносном смысле этого слова. Иными словами, культурная история является культурным переводом с языка прошлого на язык настоящего, адаптацией концептов современников для историков и их читателей.
Разница между нынешней антропологической моделью культурной истории и ее предшественницами, классической и марксистской моделями, может быть суммирована в четырех пунктах:
1.Во-первых, в ней отсутствует традиционный контраст между обществами с культурой и обществами без культуры. Например, упадок Римской империи теперь рассматривается не как поражение «культуры» под натиском «варваров», но как столкновение культур, обладавших своими ценностями, традициями, практиками, репрезентациями и пр. Сколь парадоксально не звучало бы это выражение, но существовала «цивилизация варваров». Подобно антропологам, новые культурные историки говорят о «культурах» во множественном числе. Не допуская, что все культуры равны во всех аспектах, они, в то же время, воздерживаются от оценочных суждений о преимуществах одной над другой - тех самых суждений, которые являются препятствием для понимания.
2.Во-вторых, культура была заново определена как совокупность «унаследованных артефактов, товаров, технических процессов, идей, привычек и ценностей» (по Малиновскому), или как «символическое измерение социального действия» (по Гирцу). Иными словами, значение этого понятия было расширено, дабы включить в себя гораздо более широкий спектр деятельности. Центральное место в этом подходе занимает повседневная жизнь, или «повседневная культура», в особенности правила, определяющие повседневную жизнь - то, что Бурдье называет «теорией практики», а Лотман - «поэтикой повседневного поведения». Понятая в таком широком смысле, культура призвана объяснять экономические и политические перемены, которые до того рассматривались более узко.
3.На смену идеи «традиции», центральной для старой культурной истории, пришел ряд альтернативных концептов. Концепт культурной «репродукции», предложенный Луи Альтусье и Пьером Бурдье, предполагает, что традиции не продолжаются по инерции, но передаются с огромным трудом от поколения к поколению. Так называемые «теоретики восприятия», в том числе Мишель де Серто, заменили традиционное положение пассивного восприятия новой идеей креативной адаптации. С их точки зрения, существенной характеристикой культурной передачи является изменение того, что передается: акцент сместился с
сообщающего на воспринимающего на том основании, что воспринимаемое всегда отличается от изначально передаваемого, поскольку получатели, сознательно или нет, интерпретируют и адаптируют предлагаемые идеи, обычаи, образы и т.д.
4.Четвертый и последний пункт - перемена представлений о взаимоотношениях между культурой и обществом, имплицитно заложенных в марксистской критике классической культурной истории. Культурные историки возражают против идеи «надстройки». Многие из них полагают, что культура способна выдерживать социальные воздействия, или даже формирует социальную действительность. Отсюда возрастающий интерес к истории «репрезентаций» и, в особенности, к истории «конструирования», «изобретения» или «сложения» того, что считалось социальными «фактами» - класса, нации или тендера.
«Исторический поворот»
В материалах ряда международных исторических конференций и конгрессов «исторический поворот»
оценивается как отличительная черта современной интеллектуальной эпохи как новый историцизм, который проявляется в возобновлении интереса к истории в философии, в появлении исторически ориентированного подходов в политологии, экономических исследованиях, «этноистории», исторической антропологии, исторической социологии и даже историцистской методологической дискуссии в самой исторической науке!".
Как отмечается в специальной литературе, в последние десятилетия гуманитарные науки с энтузиазмом обращаются к истории. В антропологии, литературе, философии, экономике, социологии, политической науке, особенно удачно «работает» проверка гипотез «данными из прошлого», изучение процессов во времени, подходы, основанные на различных исторических методах. «Исторический поворот» воздействует на социальные теории и социологию. Так, признается небывалый успех и важность исторической социологии для современного понимания исторических вариаций таких категорий, как класс, тендер, революция, государство, религия, культурная идентификация. Представители социальных наук признают тесную связь между историей и конструкциями социологического знания, подчеркивая, что агент, структура и сами стандарты знания имеют тесную связь с историей.
Представителями социальных наук высказывается мысль о том, что надо направить фокус истории на основы социальных наук, на науку вообще, как фундаментальное знание. Подчеркивается историчность научного знания вообще,
значимость исторической методологии в эпистемологическом и онтологическом аспектах.
«Исторический поворот» в философии науки и в социальных науках ассоциируется с выходом в свет в 1962 году книги Куна, в которой он отмечал, что если рассматривать историю лишь как анекдот или хронологию, то подобный образ истории мог бы вызвать решающую трансформацию в образе науки, в целом 12 . Это был бы фальшивый образ, ибо он представлял бы науку как нечто абстрактное и вневременное основание для знания. Знание же существует во времени и пространстве и является историческим.
Послекуновский исторический поворот проявляется в том во-первых, признается, что современные основы научного знания являются историческими, а не кумулятивными истинами, вторых, хуро историчными являются и концептуальные основы онтология науки. В-третьих, процесс формирования знания является двояким процессом. Однако и при постановке вопроса -в контексте изучения, раскрытия отдельных сторон бытия, как и при проверке (ответе на поставленный вопрос) полученных итогов исследования связь с историей, с исторической компонентой в методологии неизбежна.
Проявление «исторического поворота» в социологии проявляется в формировании исторической и компаративной методологии 13 . Известно, что уже два столетия социологи дискутируют о том, является ли общество целостной системой или представляет собой совокупность агрегированных индивидуумов со своими индивидуальными предпочтениями. Отсюда вытекает другой вопрос, требующий для своего решения исторической методологии: как проявляется социальная роль человека как главного действующего лица, субъекта истории -как индивидуальности, которая входит в состав общества, или только на уровне социума, то есть коллективно.
Все эти изменения «историчны»
в трех смыслах: во-первых
,
они представляют собой эпохальный поворот против науки об
обществе, сформировавшейся как оппозиционное историографическое направление традиционной истории сразу же в послевоенный период, во-вторых
,
они включают продолжающийся и определенный поворот к истории как к процессу, как к прошлому, как к контексту, но не обязательно как к дисциплине, то есть являются компонентом интеллектуальных исследований в широком круге различных областей научного (прежде всего гуманитарного) знания. В- третьих
,
они вновь способствуют постановке кардинальных вопросов методологии истории, таких, например, как вопрос о предмете истории и его структуре, вопрос «дисциплинарного дискурса» и т.д.
Методология сравнительно-исторического анализа, учитывая ее значимость, будет специально рассмотрена в специальном разделе пособия.
Таким образом, с одной стороны, поворот к истории наблюдается в таких дисциплинах как социология, политические науки, право, литература. Это проявляется в появлении критической социальных теорий, литературном критицизме, новых междисциплинарных проектах (тендерные, культурные исследования и др.). С другой стороны, переосмысливается роль теории и методологии в истории, меняется стратегия формирования теоретико-методологических оснований истории -от заимствования теории из социальных наук к «собственным» теориям. При этом на первый план выходит понятие «исторического самосознания»,
под которым понимается
аналитическая реконструкция контекстуализированных действий и исторических лиц и представление их в теоретически сложном нарративе, который включает множество причин и результатов. В этом историки видят основу исторического поворота. История меняет (расширяет) функции и определяется не только как предмет, научная дисциплина, а как эпистемология, «историческая эпистемология».
Все гуманитарные науки переживают «исторический поворот», но так как каждой области знаний присуща своя «культура знания», то место истории соответственно будет различно. Однако бесспорно, что проявлениями «исторического поворота», в частности, является новый этап развития междисциплинарных исследований и междисциплинарной
методологии.
Так, по мнению мирового научного сообщества, в 80-90-ые годы XX века происходит рост и развитие тенденций междисциплинарности, мультидисциплинарности, метадисциплинарности, проявлением которых, в частности является встречное движение социологии и истории в направлении к одной цели - формированию исторической социальной науки. Однако следует иметь в виду особый контекст понимания междисциплинарности
в современных дискуссиях. Речь идет, прежде всего, о поиске теорий, адекватной основы для объяснения «прошлой реальности», который особым образом актуализировался в связи с тем, что вера в единственную, научную «трансисторическую» дорогу к обобщенному универсальному знанию подорвана девальвацией на современном пе некогда авторитетных теорий середины XX столетия. Марксистская теория, которая разрушила стены идеализма и веру «идеологию научного нейтралитета» в свою очередь также была отброшена целым рядом представителей «пост» направлений - остпозитивизма, постмодернизма, постструктурализма, постмарксизма. И теперь своеобразным оазисом эпистемологического мира многим видится история. Одним из вопросов, подлежащих ревизии в сфере эпистемологии является версия «реальности», которая включает представления об обществе, истории и эпистемологии. Представители социальных наук заявляют о том, что они теряют представление о реальности, так как научное сообщество продолжает существовать в интеллектуальном и институциональном пространстве, созданном в основном после Второй мировой войны - в середине XX века. Междисциплинарные
отношения тоже были сформированы в это время, и потому существует знание, разделявшееся представлениями научного сообщества того времени о различных дисциплинах (например, об антропологии, психологии, демографии, истории и т д.) Однако на сегодняшний день весьма показательными для понимания современных тенденций междисциплинарности
являются отношения между историей и социологией. Эти отношения предполагают решение вопроса о роли теории и факта, анализа и интерпретации, статусе и предмете каждой из этих дисциплин. В широком контексте междисциплинарности встает вопрос о том, должна ли стать история объектом теории и должна ли стать социология объектом истории. Как отмечают специалисты, именно после Второй мировой войны сформировалась «аисторическая» социология и «атеоретическая» история (в частности, в американской историографии). Шел процесс формирования истории как дисциплины, заимствующей теорию из социологии и других дисциплин, не генерирующей собственную теорию или даже дискуссии по вопросам теории. С Другой стороны, социология развивала теорию, применимую «для всех времен и стран», не осознавая исторического контекста, особенностей «исторической длительности» и т.д. История рассматривалась как фактор дестабилизации для теории, а социология как дестабилизирующий фактор для истории.
Послекуновский исторический поворот проявляется в том во-первых, признается, что современные основы научного знания являются историческими, а не кумулятивными истинами, вторых, хуро историчными являются и концептуальные основы онтология науки. В-третьих, процесс формирования знания является двояким процессом. Однако и при постановке вопроса -в контексте изучения, раскрытия отдельных сторон бытия, как и при проверке (ответе на поставленный вопрос) полученных итогов исследования связь с историей, с исторической компонентой в методологии неизбежна.Проявление «исторического поворота» в социологии проявляется в формировании исторической и компаративной методологии. Известно, что уже два столетия социологи дискутируют о том, является ли общество целостной системой или представляет собой совокупность агрегированных индивидуумов со своими индивидуальными предпочтениями. Отсюда вытекает другой вопрос, требующий для своего решения исторической методологии: как проявляется социальная роль человека как главного действующего лица, субъекта истории -как индивидуальности, которая входит в состав общества, или только на уровне социума, то есть коллективно.Все эти изменения в трех смыслах: они представляют собой эпохальный поворот обществе, сформировавшейся как оппозиционное историографическое направление традиционной истории сразу же в послевоенный период, они включают продолжающийся и определенный поворот к истории как к процессу, как к прошлому, как к контексту, но не обязательно как к дисциплине, то есть являются компонентом интеллектуальных исследований в широком круге различных областей научного (прежде всего гуманитарного) знания. они вновь способствуют постановке кардинальных вопросов методологии истории, таких, например, как вопрос о предмете истории и его структуре, вопрос «дисциплинарного дискурса» и т.д.
Таким образом, с одной стороны, поворот к истории наблюдается в таких дисциплинах как социология, политические науки, право, литература. Это проявляется в появлении критической социальных теорий, литературном критицизме, новых междисциплинарных проектах (тендерные, культурные исследования и др.). С другой стороны, переосмысливается роль теории и методологии в истории, меняется стратегия формирования теоретико-методологических оснований истории -от заимствования теории из социальных наук к «собственным» теориям. При этом на первый план выходит понятие аналитическая реконструкция контекстуализированных действий и исторических лиц и представление их в теоретически сложном нарративе, который включает множество причин и результатов. В этом историки видят основу исторического поворота. История меняет (расширяет) функции и определяется не только как предмет, научная дисциплина, а как Все гуманитарные науки переживают «исторический поворот», но так как каждой области знаний присуща своя «культура знания», то место истории соответственно будет различно. Однако бесспорно, что проявлениями «исторического поворота», в частности, является новый этап развития междисциплинарных исследований и Так, по мнению мирового научного сообщества, в 80-90-ые годы XX века происходит рост и развитие тенденций междисциплинарности, мультидисциплинарности, метадисциплинарности, проявлением которых, в частности является встречное движение социологии и истории в направлении к одной цели - формированию исторической социальной науки. Однако следует иметь в виду особый контекст понимания в современных дискуссиях. Речь идет, прежде всего, о поиске теорий, адекватной основы для объяснения «прошлой реальности», который особым образом актуализировался в связи с тем, что вера в единственную, научную «трансисторическую» дорогу к обобщенному универсальному знанию подорвана девальвацией на современном некогда авторитетных теорий середины XX столетия. Марксистская теория, которая разрушила стены идеализма и веру «идеологию научного нейтралитета» в свою очередь также была отброшена целым рядом представителей «пост» направлений - остпозитивизма, постмодернизма, постструктурализма, постмарксизма. И теперь своеобразным оазисом эпистемологического мира многим видится история. Одним из вопросов, подлежащих ревизии в сфере эпистемологии является версия «реальности», которая включает представления об обществе, истории и эпистемологии. Представители социальных наук заявляют о том, что они теряют представление о реальности, так как научное сообщество продолжает существовать в интеллектуальном и институциональном пространстве, созданном в основном после Второй мировой войны - в середине XX века. отношения тоже были сформированы в это время, и потому существует знание, разделявшееся представлениями научного сообщества того времени о различных дисциплинах (например, об антропологии, психологии, демографии, истории и т д.) Однако на сегодняшний день весьма показательными для понимания современных тенденций являются отношения между историей и социологией. Эти отношения предполагают решение вопроса о роли теории и факта, анализа и интерпретации, статусе и предмете каждой из этих дисциплин. В широком контексте междисциплинарности встает вопрос о том, должна ли стать история объектом теории и должна ли стать социология объектом истории. Как отмечают специалисты, именно после Второй мировой войны сформировалась «аисторическая» социология и «атеоретическая» история (в частности, в американской историографии). Шел процесс формирования истории как дисциплины, заимствующей теорию из социологии и других дисциплин, не генерирующей собственную теорию или даже дискуссии по вопросам теории. С Другой стороны, социология развивала теорию, применимую «для всех времен и стран», не осознавая исторического контекста, особенностей «исторической длительности» и т.д. История рассматривалась как фактор дестабилизации для теории, а социология как дестабилизирующий фактор для истории.
Однако на сегодняшний день представляется очевидным, что в самой истории есть источники для теоретических обобщений, для появления теории (что создает основания для формирования «социологии истории»), а исторический контекст в социологии ведет в свою очередь к формированию «исторической социологии».
Если в послевоенный период для исторической науки был характерен глубокий интерес к «новому научному подходу», который был не только методологическим, ибо он также предполагал поиск теории в истории как дисциплине (дисциплинарной теории), то на современном этапе этот поиск дисциплинарной теории проявился в возрождении нарратива
как онтологического и эпистемологического концепта,
принципа
для практики исторических исследований. Эта новая тенденция была проанализирована английским историком Лоуренсом Стоуном в статье "Возрождение нарратива", опубликованной в 1970 г. и широко обсуждаемой до сих пор (L.Stone, "Тhe Rerival of the Narrative", Past and present, 85 (1979). Р. 3-24.).
Интерес к нарративу на современном этапе проявляется в двух аспектах. Во-первых, историков интересует создание нарратива как такового. Во-вторых (и это проявилось уже после публикации статьи Стоуна) историки стали рассматривать многие из источников как истории, рассказанные конкретными людьми, а не как объективное отражение прошлого; 1990-е годы подтвердили правоту Стоуна, заявлявшего о «сдвиге от аналитической к дескриптивной модели исторического письма».
Тем не менее, нарратив может быть как достаточно простым (вроде строчки из хроники), так и весьма сложным, способным выдержать груз интерпретаций. Проблема, стоящая перед историографией сегодня, заключается в том, чтобы создать нарратив, описывающий не только последовательность событий и сознательные намерения действующих в них лиц, но и структуры - институции, способы мышления и т.д., -тормозящие или, наоборот, подстегивающие ход этих событий. На сегодняшний день можно говорить о следующих подходах к ее решению:
«Микронарратив» - разновидность микроистории, повествующая об обычных людях в их локальной окружающей обстановке (работы К. Гинзбурга, Н.З. Дэвис). В этом случае нарратив позволяет высветить структуры, до того невидимые (структуры крестьянской семьи, культурного конфликта и пр.)
2.Попытки увязать частное с общим, микронарратив и макронарратив в рамках одной работы - самое продуктивное направление в историографии последних лет. В Монографии Орландо Файджеса «Народная трагедия» (Реор1е"з Тга§еду, 1996) автором представлен нарратив событий русской революции, в который «вплетены» частные истории исторических лиц, как известных (Максим Горький), так и совершенно рядовых (некто крестьянин Сергей Семенов).
3.Изложение истории в обратном порядке, от современности к прошлому, вернее - изложение прошлого, отразившегося в настоящем. Примером такого подхода может случить история Польши в изложении Норманн Дэвис (Norman Davies. Неаrt оf Еuгоре, 1984).
Важным следствием происходящих изменений внутри исторической науки, связанных с ростом дисциплинарного самосознания, является «новый историцизм».
Новый историцизм непосредственно связан с использованием историческим сообществом культурной теории, а в методологическом аспекте он связан с признанием особой роли, «власти» литературных форм, способных оказывать определяющее влияние на процесс рождения и оформления идей, предмета и практики исторических сочинений. Новый историцизм
связан с отрицанием «социального», которое больше не оценивается как некие «рамки» истории, а лишь как момент в истории и, следовательно, с замещением понятия «социального» новыми концептами. Отметим, что концепт историцизма широко обсуждался в историографии представителями различных школ и направлений и является одним из наиболее амбициозных в методологии истории. Он основан на акцентировании постоянного движения и изменения в ходе событий, роль которых интерпретируется по-разному в зависимости от теоретических взглядов представителей тех или иных историографических школ. Так, «абсолютный историцизм», разработанный германской историографией, равнозначен релятивизму и приводит к заключению об уникальности исторического факта. В то же время он противостоит тезису о неизменности человеческой природы.
Версия «нового» научного подхода к истории связывалась, в частности, с теориями среднего уровня, которые использовались как «посредник» в отношениях между историком и фактами и имели двоякую функцию: исследовательской гипотезы и гаранта объективности. На уровне эпистемологии «новый подход» проявлялся в разделении «актуального прошлого», «воспроизведенного прошлого» и «написанного прошлого». Общей же тенденцией было движение на пути поиска дисциплинарной теории для истории
(от заимствования
«социальных» теорий к историческому самосознанию, «новому историцизму»). Надо сказать, что в историографии существует длительная традиция поиска «дисциплинарной теории». Дэвид Карр усматривает следующие этапы и аспекты формирования дисциплинарной теории. Так, уже с середины 1940-х годов имело место разделение истории на пласты, на которых основывалась письменная история, которая, в свою очередь, рассматривалась как систематический или фрагментарный нарратив, относящийся к части истории-реальности. Это разделение истории уже подчеркивало особую роль нарратива. Существовали и другие подходы, как, например, функционализм (презентизм), который рассматривал основные принципы, которые «ведут» историческое исследование, определяют выбор проблемы, отбор источников и оценку результатов как функцию от настоящего, ибо историк пишет в контексте проблемы, которую он выбирает в настоящем, по причинам и с таким подходом к решению, которые на современном этапе приняты наукой. То есть само обращение к истории всегда было бы функцией от настоящего. В послевоенный период политический функционализм был подвергнут критике также как и презентистские теории. В это время историки пришли к выводу о роли теории (пока заимствованной) и предпочтительности теории среднего уровня перед «грандтеориями». С середины 1950-х годов историки ггоатили веру в то, что факты говорят сами за себя, также как и в что история воспроизводима во всей ее целостности. "омнения вызывало и положение, что у истории нет теоретических оснований (кроме временной последовательности) для генерализации. Допускалось существование «теоретически мыслящих историков», использующих теории социальных наук -различные концепции исторических изменений - марксизм, эволюционная теория, теологические теории, концепции Тойнби и Шпенглера (работы которые оценивались как спекулятивные философии истории). Однако в 1960-70 годы произошла девальвация генерализирующих теорий, «философий истории», а историки предпочли вернуться к теориям среднего уровня. Отношения между историей и социологией носили не методологический, а теоретический характер.
Показателями последних десятилетий наряду с ростом дисциплинарного сознания
у историков является и снижение барьеров между историей и другими дисциплинами. Историки продолжают заимствовать теории
у антропологии, литературоведения, этнологии и др. Междисциплинарность на историографическом уровне проявилась в появлении еще в 1960-70-х годах различных «новых историй» (городской, труда, семьи, женской и др.), которые разделяли эту методологическую ориентацию.
Итак, историчность этого эпохального поворота заключается в его направленности против науки об обществе, сформировавшейся как оппозиция «традиционной» истории в послевоенный период. Это поворот к истории как к «прошлому», понимаемому, однако, прежде всего, как культура, к истории как контексту (не как к дисциплине), которая стала компонентом интеллектуальных исследований в широком круге областей. Результатом «исторического поворота» является возрождение нарративной истории, фокусирующей внимание на событиях, культуре и индивидуумах.
Современное состояние развития методологии истории характеризуется критическим, а подчас и нигилистическим, отношением к предшествующей традиции. Критическому анализу подвергаются практически все основные историографические направления, представления которых ищут новые парадигмы внутри истории как социальной науки. Историографы отмечают кризис концепции «научной истории».
Проявление критически-нигилистического отношения к основным направлениям методологии истории XX века -позитивизму, марксизму, структурализму, - историческое сообщество называет «постмодернистским вызовом» 14 .
Нельзя не отметить, что «постмодернизм»
является понятием, относящимся к весьма широкому кругу вопросов, в том числе за пределами истории. Как отмечается в специальном издании «Историография между модернизмом и постмодернизмом: Исследования в области методологии исторического исследования», в статье, посвященной происхождению постмодернистской историографии, постмодернизм - понятие многозначное 15 . Как отмечали сами представители постмодернизма в материалах конференции, специально посвященной вопросам постмодернизма и проходившей в 1984 г. в Утрехте (Нидерланды), им удалось определить лишь общие контуры понятия «постмодернизм», или «постструктурализм». Тем не менее, идеологи постмодернизма видят его место в исторической теории как «радикализацию историзма XIX в.». Постмодернизм является, по их мнению, одновременно и «теорией истории» и «теорией об истории» 1б.
Как известно, постмодернизм появился как отрицание модернистской архитектуры, представленной такими направлениями, как Баухаус и школа Ле Карбюзье. Это понятие также употребляется для обозначения новых направлений.
В исследованиях, посвященных постмодернизму, это явление связывается с репрезентативизмом - направлением, представители которого определяют историю как «репрезентацию в текстовой форме», которая должна подчиняться эстетическому анализу в первую очередь 18 . Основанием для подобных суждений являются заявления идеологов постмодернизма о том, что «в последние десятилетия (XX в.-КС.)
появился новый порядок отношений между исторической реальностью и ее репрезентацией в историческом исследовании», чему в немалой степени способствовали сами постмодернисты * 9 .
Свою цель постмодернисты усматривают в том, чтобы «выбить почву из-под ног у науки и модернизма». Основные положения идеологов постмодернизма - голландского ученого Ф. Анкерсмита и американского исследователя X. Уайта, -изложены в их монографиях и на страницах научных журналов 20 .
Очевидно, что выход в свет «Метаистории» Уайта можно рассматривать как сдвиг в теории и философии истории, именуемый «лингвистическим поворотом». В ходе этого лингвистического поворота повествование и репрезентация заняли особое место в дискуссиях, касающихся таких важных проблем, как, например, объяснение в истории. На первый план вышла поэтика истории, в силу чего вопрос «чем история отличается от литературы» пришел на смену вопросу «чем история отличается от науки» в качестве главного вопроса метаисторического размышления.
Отправной точкой для представлений постмодернистов о предмете «писания истории» явилось существующее в настоящее время «перепроизводство» исследований по истории. Ситуация, которой Ницше опасался более ста лет назад, когда сама историография препятствует формированию у нас представления о прошлом, по мнению идеологов постмодернизма, стала реальностью. Ими также отрицается возможность создания всеобъемлющей (тотальной) истории в силу отсутствия адекватной теории истории, неразвитости «теоретической истории», которая не в состоянии побороть хаос, вызванный дифференциацией предметной области истории ("фрагментацией прошлого", по определению Анкерсмита), специализацией исторических исследований и "перепроизводством" исторической литературы. Современное состояние историографии, по мнению постмодернистов, заставляет отодвигать на задний план действительность, историческое прошлое. Объектом же исторической науки - исторической реальностью становится сама информация, а не действительность, скрытая за ней 21 .
В настоящее время, как утверждают постмодернисты, историография "выросла из своего традиционного теоретического сюртука" и, следовательно, нуждается в новой одежде. Важной задачей представители постмодернизма видят определение места истории в современной цивилизации, что означает, в их версии, выявление параллелей, т.е. сходства между историей и литературой, литературной критикой.
Для постмодернистов как философия науки, так и сама наука является данностью, исходным пунктом их размышлений. Постмодернисты не заостряют внимание ни на самом научном исследовании, ни на том, как общество осваивает его результаты, в центре их интересов - только функционирование науки и научной информации как таковой.
Для постмодернизма наука и информация являются самостоятельными объектами исследования, подчиняющимися своим собственным законам. Главным законом постмодернистской информационной теории является закон умножения информации, отраженный, в частности, в следующем тезисе: "Чем сильнее и убедительнее интерпретация, тем больше новых произведений (новой информации -КС.)
она порождает". Предметом анализа постмодернистов является язык, употребляемый в науке, а явления исторического прошлого, реальности приобретают в их исследованиях языковую природу. Язык, употребляемый в науке, является предметом, а предметы в реальности обретают языковую природу.
Прошлую реальность следует рассматривать, по мнению постмодернистов, как написанный на иностранном языке текст, имеющий те же лексические, грамматические, синтаксические и семантические параметры, что и любой другой текст. Так, по мнению Анкерсмита, произошел "перенос интереса историка с исторической реальности на печатную страницу" 22 . Таким образом, постмодернисты противопоставляют историографию, так же как и искусство и литературу, науке, абсолютизируя эстетическую функцию истории и отождествляя историческое исследование с литературным произведением. Так, Хайдена Уайта оценивают как приверженца "риторического анализа" исторических сочинений. Для Уайта несомненно: история, прежде всего, - упражнения в риторике, включающие в себя и отбор фактов, но в первую очередь воплощенные в рассказе и предполагающие специальную технологию 23 .
Подробный анализ теории исторического исследования X. Уайта см. в: Р. Торштендаль. Указ.соч.
Если историк-модернист ("научный историк") приходит к выводам на основании исторических источников и скрытых за ними свидетельств исторической реальности, то с точки зрения постмодерниста, свидетельство указывает не на само прошлое, а на другие интерпретации прошлого, поскольку фактически мы используем свидетельство именно ради этого. Такой подход можно охарактеризовать как модернизацию исторического источника. Специфика предложенного способа анализа источников состоит в том, что он не столько нацелен на выявление скрытой в них исторической реальности, сколько подчеркивает, что эти свидетельства минувшего приобретают смысл и значение только в столкновении с ментальностью более позднего времени, в котором живет и пишет историк.
Постмодернизм развивался на фоне "парадигматического сдвига" в современной историографии: последний состоит главным образом в перенесении историками своих научных интересов из сферы макроисторических структур в область микроисторических ситуаций и повседневных отношений.
Критике со стороны постмодернистов были подвергнуты все направления "научной истории", именуемые ими "модернистской научной историографией" за историзм и за внимание к тому, что действительно произошло в прошлом, и недостаточную восприимчивость к априорным схемам. В данном контексте постмодернисты также подчеркивали тесные узы, которые связывают так называемую "научную социальную историю" с марксизмом.
С появлением постмодернистской (номиналистской) историографии, особенно в истории ментальностей, по их мнению, впервые произошел разрыв с вековой эссенциалистской (реалистической) традицией. Согласно постмодернистской концепции истории, цель исследования заключается уже не в интеграции, синтезе и тотальности, а в исторических деталях, которые и становятся центром внимания.
По различным признакам постмодернисты предполагают, что в западной историографии наступила осень, которая проявляется в уменьшении приверженности науке и традиции. Важной причиной этой историографической ситуации постмодернисты считают также изменение положения Европы в мире с 1945 г. История этой части Евразийского континента более не является всеобщей историей.
С точки зрения постмодернистов, центр внимания перемещается с самого прошлого на несоответствие между настоящим и прошлым, между языком, который мы сейчас используем, говоря о прошлом, и самим прошлым. Больше нет "единой нити, связующей всю историю". Этим объясняется внимание постмодернистов ко всему, что кажется бессмысленным и неуместным именно с точки зрения "научной истории".
Современные тенденции, проявляющиеся в изменении структуры предмета истории, имеют своей целью, как уже отмечалось, расширение исторического знания,
в том числе за счет новых методологических путей
получения исторического знания на основе развития междисциплинарного
подхода и различных уровней и масштаба видения объекта и предмета исторической науки, исторических исследований. В частности, изменение в представлениях о предмете истории, его обогащение проявляются в появлении "новых", субпредметных областей исторической науки. Уже имеют значительную традицию существования такие направления, являющиеся структурными компонентами предмета истории как науки, как микроистория, устная история, история повседневности, тендерные исследования, история ментальностей и др.
5historiography Between Modernism and Postmodernism: Сonrtibutions to the Methodology of the Historical Research/ Jerzy Topolski, ed.-Amsterdam, Atlanta, GA:Rodopi press, 1994.
6.См. подробнее: Репина Л.П. "Новая историческая наука" и социальная история.-М., 1998.
7.Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. - М., 1987. -раздел "Количественные методы в исторических исследованиях". См. также: D.К. Simonthon. Psychology, Science, and History: An Introduction to Historiometry.-New Heaven and London: Yale University Press, 1990. Konrad H.Jaraush, Kenneth A.Hardy. Quantitative Methods for Historians: A guide to research, data, and statistics.-Chapel Hill nd London: The University of North Carolina Press, 1991.
8. Burke, P.Overture. The New History: its Past and its Future//Burke, P.(ed.) New Perspektives of Historical Writing. Pensylvania, 2001.P.1-24.
См. подробнее: Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования...; Гуревич А.Л. Исторический синтез и школа Анналов. -М., 1993. Количественные методы в советской и американской историографии.-М., 1983.
10. Burke, P. Unity and Variety of Cultural History// Burke, P.Varieties of Cultural History.NY, 1997.Pp.183-212.
11 Тhe historic Turn in the Human Science.-Micigan, 1996. - Р. 213, 223.
12 См. русский перевод издания: Кун Т. Структура научных революций. -М., 1977.
13.Методология сравнительно-исторического анализа, учитывая ее значимость, будет специально рассмотрена в специальном разделе пособия.
14 См."Постмодернистский вызов" и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории. - В кн.: Репина Л.П. "Новая историческая наука" и социальная история. - М., 1998.
15 Frank R. Аnkersmith. Тhе Origins of Postmodernist Historiography.-In. Historiography between Modernism and Postmodernism (Contributions to the Methology of Historical Research), J.Topolsky (ed.).-Amsterdam, Atlanta, GA, 1994. - Р. 87-117.
1бIbid -Р. 87-88.
17.G.Vattino. The End of Modernity. Nihilism and Hermeneutics in Postmodern Culture.-London, 1988.
18. Р. Торштендапь. Конструктивизм и репрезентативизм в истории. - В кн.: Проблемы источниковедения и историографии: Материалы научных чтений. - М., 2000. - С. 68-69.
19. The Origins of Postmodernist Historiography...-P.92-93.
20.Ф.Анкермист. Историография и постмодернизм. - В кн: Современные методы преподавания новой и новейшей истории... F. Ankersmith. History and Tropolgy. The Rise and Fall of Metaphor.-Los Angeles, London, 1994. H.White.Metahistory: The Historical Imagination in Nineteenth Century Europe.-Baltimore, 1973. H.White. Historism, History and the Figurative Imagination// History and theory 14 (1975)
21 Ф. Анкерсмит. Историография и постмодернизм... - С. 145.
22. The origins of Postmodernism...-Зю102-103.
23. Подобный анализ теории исторического исследования Х.Уайта см. в: Р.Торштендаль. Указ.соч.
Общая тенденция исторического развития – переход от систем с преобладанием естественной детерминации к системам с преобладанием социально - исторической детерминации, в основе чего лежит развитие производительных сил. Совершенствование средств и организации труда обеспечивает рост его производительности, что в свою очередь влечет за собой совершенствование рабочей силы, вызывает к жизни новые производственные навыки и знания и меняет существующее общественное разделение труда. Одновременно с прогрессом техники идет развитие науки. При этом расширяются состав и объем необходимых потребностей человека и изменяются способы их удовлетворения, образ жизни, культура и быт. Более высокому уровню развития производительных сил соответствует и более сложная форма производственных отношений и общественной организации в целом, повышение роли субъективного фактора. Степень овладения обществом стихийными силами природы, выражающаяся в росте производительности труда, и степень освобождения людей из-под гнёта стихийных общественных сил, социально-политического неравенства и духовной неразвитости – вот наиболее общие показатели исторического прогресса. Однако процесс этот противоречив, а типы и темпы его различны. Первоначально из-за низкого уровня развития производства, а в дальнейшем также из-за частной собственности на средства производства одни элементы социального целого систематически прогрессировали за счет других. Это делает развитие общества в целом антагонистическим, неравномерным, зигзагообразным. Диспропорция между прогрессом техники, производительности труда и ростом отчуждения, эксплуатации трудящихся, между материальным богатством общества и уровнем его духовной культуры особенно заметна в 20 веке. Она отражается в росте социального пессимизма и многочисленных философских и социологических теориях 20 века, прямо или косвенно отрицающих прогресс и предлагающих заменить это понятие либо идеей циклического круговорота, либо «нейтральным» понятием «социального изменения». Место либерально-прогрессистских утопий заняли концепции «конца истории» и пессимистической антиутопии. В этом же духе интерпретируются многие глобальные проблемы современной цивилизации – экологическая и энергетическая, угроза ядерной войны и др. Весьма сложен также вопрос о критериях прогресса применительно к высшим сферам духовной деятельности, например к искусству, где новые течения и формы, возникая на основе старых, не отменяют и не стоят «выше» последних, а сосуществуют с ними в качестве автономных, альтернативных и взаимодополнительных способов видения и конструирования мира.
Хотя теория прогресса часто формулируется в объективно-безличных терминах, его важнейшим двигателем, конечной целью и критерием является сам человек. Недооценка человеческого фактора и ложное представление, будто социализм автоматически разрешит все социальные противоречия, повлекли за собой целый ряд экономических, социально-политических и нравственных деформаций, преодолеваемых в процессе перестройки. Становление новой цивилизации невозможно без свободного и гармоничного развития личности. Понятие прогресса – лишь один из элементов исторического сознания; понимание развития общества как естественноисторического процесса не исключает того, что оно есть также всемирно-историческая драма, каждый эпизод которой, со всеми его участниками, индивидуален и имеет свою собственную ценность. Важная черта современной эпохи – переход от экстенсивного типа развития, нивелирующего социально-индивидуальные различия и основанного на принципе господства и подчинения, к интенсивному. Человечество не сможет выжить и разрешить свои глобальные экологические энергетические и прочие проблемы, не научившись управлять социальными процессами. Это предполагает отказ от технократического мышления, гуманизацию прогресса, выдвижение на первый план общечеловеческих ценностей, которым должны быть подчинены классовые, государственные, национальные и иные более частные интересы. Для этого необходимо уменьшить неравномерность объективных возможностей пользования материальными и культурными благами цивилизации. Вместе с тем новая мировая цивилизация не будет единообразным монолитом, она предполагает увеличение много вариантности типов развития и многообразия форм социально - политической, национальной и духовной жизни. Отсюда – необходимость терпимости к различиям и умение преодолевать связанные с ними конфликты и трудности мирно, путем расширения сотрудничества и кооперации. Новое политическое мышление – глобальный экологический императив (требование, приказ, закон, безусловный принцип поведения).
Возникнув на почве социальной истории, понятие прогресса было в 10 веке перенесено и в естественные науки. Здесь, как и в общественной жизни, оно имеет не абсолютное, а относительное значение. Понятие прогресса неприменимо к Вселенной в целом, т. к. здесь отсутствует однозначно определённое направление развития, и ко многим процессам неорганической природы, имеющим циклический характер. Проблема критериев прогресса в живой природе вызывает споры среди ученых.
Любой человек, хотя бы немного знакомый с историей, легко обнаружит в ней факты, свидетельствующие о ее поступательном прогрессивном развитии, о ее движении от низшего к высшему. Homo sapiens (человек разумный) как биологический вид стойт выше на лестнице эволюции, чем его предшественники – питекантропы, неандертальцы. Очевидным является прогресс техники: от каменных орудий к железным, от простых ручных орудий. К машинам, колоссально увеличивающим производительность человеческого труда, от использования мускульной силы человека и животных к паровым двигателям, электрическим генераторам, атомной энергетике, от примитивных средств перевозки к автомобилям, самолетам, космическим кораблям. Прогресс техники всегда был связан с развитием знаний, а последние 400 лет - с прогрессом в первую очередь научного знания. Человечество освоило, окультурило, приспособило к потребностям цивилизации почти всю землю, выросли тысячи городов - более динамичных по сравнению с деревней видов поселения. В ходе истории совершенствовались и смягчались формы эксплуатации. Затем эксплуатация человека человеком вообще ликвидируется.
Казалось бы, прогресс в истории очевиден. Но это отнюдь не общепризнано. Во всяком случае, имеются теории, либо отрицающие прогресс, либо сопровождающие его признание такими оговорками, что понятие прогресса теряет всякое объективно содержание, предстает как релятивистское, зависящее от позиции того или иного субъекта, от того, с какой системой ценностей он подходит к истории.
Итак, высшим и всеобщим объективным критерием общественного прогресса является развитие производительных сил, включая развитие самого человека.
Важно, однако, не только сформулировать критерий общественного прогресса, но и определить, как им пользоваться. Если его неправильно применять, то можно дискредитировать и саму постановку вопроса об объективном критерии общественного прогресса.
Следует учесть, что производительные силы определяют развитие общества: а) в конечном счете, б) во всемирно-историческом масштабе, в) в самом общем виде. Реальный же исторический процесс протекает в конкретных исторических условиях и во взаимодействии многих общественных сил. Поэтому его рисунок отнюдь не задан однозначно производительными силами. С учетом этого общественный прогресс нельзя трактовать как однолинейное движение. Напротив, каждый достигнутый уровень производительных сил открывает веер различных возможностей, и по какому пути в данной точке социального пространства пойдет историческое движение, зависит от многих обстоятельств, в частности от исторического выбора, сделанного субъектом социальной деятельности. Иначе говоря, путь прогресса в его конкретно-историческом воплощении изначально не задан, возможны различные варианты развития.
Проблемы периодизации. Период с конца XV до середииы XVII в. по одной из традиций, сложившихся в отечественной науке, называют поздним средневековьем, по другой, свойственной также и зарубежной историографии, - ранним новым временем.
Оба термина призваны подчеркнуть переходный и крайне противоречивый характер этого времени, которое принадлежало сразу двум эпохам. Для него характерны глубокие социально-экономические сдвиги, политические и культурные перемены, значительное ускорение общественного развития наряду с многочисленными попытками возврата к уже отжившим отношениям и традициям. B этот период феодализм, оставаясь доминирующей экономической и политической системой, существенно деформируется. B его недрах зарождается и формнруется раннекапиталистический уклад, однако в разных странах Европы этот процесс идет неравномерно. Наряду с переменами в мировоззрении, связанными с распространением гуманизма, переосмыслением католической догматики в ходе Реформации, постепенной секуляризацией общественной мысли, шло нарастание народной религиозности. Всплески демономании в конце XVI - первой половине XVII в., кровопролитные религиозные войны обнаруживали тесную связь этого исторического этапа с прошлым.
Началом раннего нового времени принято считать рубеж XV- XVI веков - эпоху Великих географических открытий и расцвета культуры Возрождения, знаменовавшую разрыв со средневековьем как в экономической, так и в духовной сфере. Границы известной европейцам ойкумены резко раздвинулись, экономика получила мощный импульс в результате освоения открытых земель, совершился переворот в космологических представлениях, в общественном сознании, утвердился новый, ренессансный тип культуры.
Выбор же верхней хронологической грани позднего феодализма остается дискуссионным. Ряд нсториков, опираясь на хозяйственноэкономические критерии, склонны распространять “долгое средневековье” на весь XVIII век. Другие, ссылаясь на первые успехи рлннскапиталистичсского уклада в отдельных странах, предлагают принять за условную границу крупные социально-политические ка- глклизмы, связанные с его ростом, - освободительное движение B Нидерландах второй половины XVI в. или Английскую революцию середины XVII в. Распространено также мнение, что Великая Французская революция XVIII в. - более оправданная точка отсчета нового времени, поскольку к этому моменту буржуазные отношения носторжествовали уже во многих европейских странах. Тем не ме- iiec большинство историков склонно рассматривать середину XVII в. (эпоху Английской революции и окончания Тридцатилетней войны) как водораздел между ранним новым временем и началом собственно новой истории. B данном томе изложение исторических событий доводится до Вестфальского мира 1648 r., который подвел итоги первого крупного общеевропейского конфликта и надолго определил направление политического развития Енропы.
Основные тенденции экономического развития. Сосуществование нового и традиционного ярко проявлялось в сфере хозяйственной жизни и экономических процессов раннего нового времени. Материальная культура (орудия труда, приемы и навыки людей в агрикультуре и ремеслах, технологии) в целом сохраняла средневековый характер.
XVl-XVIl века не знали по-настоящему революционных сдвигов в технике или новых источников энергии. Ha этот период пришлась последняя стадия развития доиндустриальной аграрной цивилизации в Европе, завершившаяся с наступлением промышленной революции в Англии в XVIII в.
C другой стороны, многие социально-экономические явления нссли в себе черты нового: наметились отдельные сферы экономики, и которых техническое развитие шло ускоренными темпами, важные сдвиги происходили благодаря новым формам организации производства и его финансирования. Прогресс горного дела, металлургии, переворот в судостроении, в военном деле, бурный подъем книгопечатания, изготовления бумаги, стекла, новых видов тканей, лостижения естественных наук подготавливали первый этап промышленной революции.
B XVI-XVII вв. Западная Европа покрылась довольно густой сетью коммуникаций. Прогресс торговли и средств сообщения способствовал развитию внутренних и общеевропейских рынков. Глобальные перемены последовали за Великими географическими открытиями. Возникновение поселений европейских колонистов и сети торговых факторий в Азии, Африке, Америке положило начало складыванию мирового рынка. Одновременно с этим шло становление колониальной системы, сыгравшей огромную роль в накоплении капиталов и развитии капитализма в Старом Свете. Освоение Нового Света оказывало глубокое и всестороннее воздействие на социально-экономические процессы в Европе, оно положило начало длительной борьбе за сферы влияния в мире, рынки сбыта и сырья.
Важнейшим фактором экономического развития в эту эпоху явилось зарождение раннекапиталистического уклада. K концу XVI в. он стал ведущим в экономике Англии, а позже Нидерландов, нграл заметную роль в отдельных отраслях производства во Франции, Германии, Швеции. B то же время в Италии, где элементы раннебуржуазных отношений зародились еще в XIV-XV вв., к началу XVII в. наметилась их стагнация вследствие неблагоприятной рыночной конъюнктуры. B Испании и Португалии причиной гибели ростков нового уклада стала в основном недальновидная экономическая политика государства. B германских землях к востоку от Эльбы, в Прибалтике, Центральной и Юго-Восточной Европе ранний капитализм не получил распространения. Напротив, втягивание этих зерыопроизводящих регионов в международные рыночные отношения привело к обратному явлению - возврату к домениально- му хозяйству и тяжелым формам личной зависимости крестьян (так называемому второму изданию крепостничества).
Несмотря на неравномерность развития раннекапиталистнче- ского уклада в разных странах, он начал оказывать постоянное воздействие на все сферы хозяйственной жизни Европы, которая уже в XVI-XVII вв. представляла собой взаимосвязанную экономическую систему с общим рынком денег и товаров, а также сло- жившнмся международным разделением труда. И все же миогоук- ладыость оставалась важнейшей характеристикой экономики.