Анатолий курчаткин. Анатолий курчаткин - бабий дом Писатель анатолий курчаткин повесть реквием

АНАТОЛИЙ КОРОЛЕВ Королев Анатолий Васильевич родился 24 сентября 1946 года в Свердловске в семье служащих. Окончил филологический факультет Пермского университета (1970) и Высшие театральные курсы (1981). Служил офицером в армии, работал на Пермском телевидении (1964–1966), в

АНАТОЛИЙ НАЙМАН Найман Анатолий Генрихович родился 23 апреля 1936 года в Ленинграде. Окончил Ленинградский технологический институт (1958).Пишет стихи с 1954 года. Печатается как переводчик поэзии с 1959 года. С осени 1959 года вместе с И. Бродским, Д. Бобышевым, Е. Рейном входил в

Анатолий Фирсов (1941–2000)Советский хоккеист. Чемпион IXзимних Олимпийских игр в Инсбруке (Австрия), 1964 год. Чемпион X зимних Олимпийских игр в Гренобле (Франция), 1968 год. Чемпион XI зимних Олимпийских игр в Саппоро (Япония), 1972 годВ хоккее советских времен было немало великих

Фирсов Анатолий Васильевич (род. в 1941 г. – ум. в 2000 г.) Советский хоккеист. Трехкратный олимпийский чемпион (1964, 1968, 1972 гг.), многократный чемпион мира, Европы и СССР.Анатолий Фирсов был по-своему уникальным хоккеистом. Любителей хоккея и спортивных журналистов впечатляла

КИМ АНАТОЛИЙ АНДРЕЕВИЧ Анатолий Андреевич Ким (р. 1939). Русский писатель. Автор сборников рассказов «Голубой остров», «Четыре исповеди», «Соловьиное эхо»; повестей «Лотос», «Нефритовый пояс», «Вкус терна на рассвете», «Прошло двести лет», «Остановка в августе»; романов

Д’АКТИЛЬ, Анатолий (1890–1942), поэт 10 Одна из них белая, белая, Была как попытка несмелая. Другая же алая, алая, Была как мечта небывалая. «Две розы» (1923), муз. А. Покрасса С 1925 г. в отдельных изданиях романса в качестве автора музыки вместо Аркадия Яковлевича указывался Самуил

Анатолий Курчаткин

Бабий дом

© А. Курчаткин 2017

Велика Москва. Боже, до чего велика она! И живи ты в ней хоть с рождения, а занесет тебя грохочущая подземка куда-нибудь в Свиблово, завезет скрипучий автобус в какое-нибудь Бескудниково, выйдешь на волю, оглядишься – да неужели это все тот же город, в котором судьбой досталось жить и тебе?

Но тот, однако, тот. Лезут вверх глыбы домов, блещут стеклом окон бетонные соты квартир в них – а там жизнь, люди там, счастье там и беды; все свое у каждого, и у всех одинаково. Дымят, жреческим фаллосом вонзившись в распахнутую небесную синь, трубы припавших к земле закопченными корпусами бессчетных заводов, хлопают широкими дубовыми дверьми, впуская-выпуская народ, респектабельно-суровые учреждения с неясного смысла аббревиатурным названием на черной доске – Москва дышит, Москва стучит своим многомиллионным сердцем, гонит по артериям алую кровь, возвращая по венам темную, выжатую, бескислородную… живет Москва. А год от рождества Христова идет то ли тысяча девятьсот семьдесят девятый, то ли тысяча девятьсот восемьдесят первый… но был ли он в самом деле, Христос, сын божий? А вот Революция была, и уж точно, что перевалила она на седьмой десяток и подбирается к его середине. И научно-техническая революция свершилась, спутники летают в небе, сделанные руками твари дрожащей – homo sapiens, холодильники урчат на кухнях, храня закупленные впрок продукты, воздух пронизан невидимой паутиной радио и телеволн, и «цветная» или «черно-белая», в зависимости от марки телевизора, Алла Пугачева поет пронзительно со всех экранов, для всех вместе и для каждого в отдельности: «Правы, мы оба правы!..»

Какой она была высоты, башня в Вавилоне, которой хотели дотянуться до неба? Сто метров, двести, триста? Уж до пятисот-то семнадцати, на которые взметнулась игла Останкинской телебашни, едва ли дотянулись вавилоняне…

Утро было как утро, самое обычное.

Серенький блеклый рассвет вливался через окно, в комнате стояли полупотемки, и Нина Елизаровна, проснувшаяся, как всегда, до звонка будильника, лежала на своем диване-кровати с открытыми глазами, смотрела через свободное пространство комнаты на безмятежное во сне юное лицо Ани, спавшей на раскладушке, расставленной на ночь подле обеденного стола.

«Ай, какие они вышли разные», – подумалось ей о дочерях. Она отвела взгляд от Ани, скользнула им быстро по кованому бронзовому подсвечнику с толстой витою свечой, так удачно оживлявшему ту, дальнюю стену за столом, перевернулась на спину, и взгляд ее уперся в нависающую над диваном-кроватью свирепую медвежью голову с переброшенным через нее ружьем. Ружье было старой работы, с ложей, инкрустированной серебром, и Нина Елизаровна знала, что оно придает этой их затрапезной, малюсенькой современной квартирке, обставленной стандартной, ширпотребовской мебелью: громоздкий платяной шкаф, уродливо низкий сервант, бездарно плоскогрудый книжный шкаф, тонконогий журнальный столик с двумя примитивными креслами возле него, – придает этой их квартирке некий налет не то чтобы роскоши или изысканности, но, во всяком случае, необычности, нестандартности – вот как.

Странное, неизъяснимое удовольствие доставляли ей эти короткие минуты перед звонком будильника. Она оглядывала комнату, забираясь взглядом в самые дальние ее уголки; с каждым гвоздиком, вбитым в стену, с каждым ввернутым шурупчиком были связаны свои воспоминания, и они грели ее. Ей нравилась ее квартирка, нравилось, как там оживляет дальнюю стену подсвечник, как облагораживает общий вид квартиры медвежья голова с ружьем… Одно ее раздражало – лежащая посередине комнаты вверх дном голубая умывальная раковина, которую нельзя было затолкать никуда в угол, потому что все углы были заняты мебелью, нельзя даже убрать под стол, потому что тогда нельзя было бы приставить к нему вплотную стулья, – и Нина Елизаровна старалась во время этих утренних оглядов не смотреть вниз, на пол.

Резкий, пронзительный звонок будильника раздался, как всегда, неожиданно. Будильник стоял на столе, дотянуться до него, нажать на кнопку, чтобы оборвать звонок, сподручнее всего было бы Ане, но она лежала себе и лежала, без малейшего движения, будто и не сверлил над ней воздух пронзительный звонок.

– Аня! Аня! – прошептала Нина Елизаровна со своего дивана. – Ну, нажми же! Бабушка проснется.

Аня со стоном приподняла голову и тут же повалилась обратно на подушку:

– О-ой, сейчас!..

Нина Елизаровна вскочила с постели, прошептала гневно:

– «Сейчас» твое!.. – дошлепала до стола и зажала звонок. – Совсем о других лень подумать. Бабушка сегодня до трех часов не спала!

Аня снова попыталась оторвать голову от подушки, и снова у нее ничего не вышло. Лишь протянула все так же:

Дверь, ведущая в смежную комнату, открылась, из нее вышла Лида и быстро прикрыла дверь за собой. Она тоже еще, как и мать, была в ночной рубашке.

– Не «ой», а раньше, моя дорогая, нужно приходить домой! – не заметив складности своей речи, по-прежнему гневно и по-прежнему шепотом сказала Ане Нина Елизаровна.

– Стихами ругаетесь? – сонно, потягиваясь, спросила от двери Лида.

– Какими стихами? – не поняв, повернулась к ней мать. – Бабушка там проснулась, нет?

– Раньше еще, – ответила Лида. – Я ей уже судно давала. Через вас только выносить не хотела, чтобы не будить.

Аня между тем оторвала, наконец, голову от подушки и села на постели.

– О-ой!.. – все так же протяжно проговорила она. – Кто это придумал, чтобы на работу так рано?

– Девять часов – рано? – сказала Нина Елизаровна. – Ну, моя дорогая!

– Так сейчас-то семь еще.

– Ложиться вовремя – и семь часов будет не рано, – направляясь мимо старшей дочери в соседнюю комнату, проговорила на ходу Нина Елизаровна. – Не болтаться неизвестно где до часу ночи!

– Да ну а когда же «болтаться», как не в восемнадцать лет? – останавливая мать движением руки, тихо, так чтобы не услышала Аня, сказала Лида.

Нина Елизаровна не приняла ее шепота.

– И в тридцать, как я понимаю, – ответила она громко, – тоже не поздно.

Парализованная мать в соседней комнате, бабушка ее дочерей, не спала, и Нина Елизаровна могла позволить себе говорить во весь голос.

– А что про пятьдесят скажешь? – с вызовом, не дав сестре ответить, выкрикнула с раскладушки Аня.

– Аня! – останавливая ее, проговорила Лида.

Нина Елизаровна уже открыла дверь в соседнюю комнату, переступила даже за порог – и вышагнула обратно.

– Я за тебя еще в ответе пока. Ясно? – тяжело, придавливающе глядя на Аню, всем тем же гневливым тоном сказала она. – А матери ты не судья. Ясно? И чтоб в последний раз слышала!

Она зашла в комнату и с силой захлопнула за собой дверь.

– Что ты суешься не в свои дела? – упреком, но и мягко вместе с тем сказала Лида младшей сестре.

– А что она не в свои?

– Ох, Анька!.. – Лида вздохнула. – Ты же ей дочь, не она тебе. Понимаешь, что такое материнское чувство, нет? – И махнула рукой. – Нет, не понимаешь еще.

– А ты-то откуда понимаешь? – как уличная, спросила Аня.

Лида помолчала немного.

– Просто я уже не маленькая. Оттуда.

– И я тоже уже не маленькая. Чтобы за каждым моим шагом следить. – Аня отбросила одеяло и встала с раскладушки. – Ничем дурным я, к твоему сведению, не занималась.

Лицо у Лиды враз так и вспыхнуло любяще-любопытствующей улыбкой:

– А чем? Чем ты занималась?

Аня пожала плечами:

– Стояла в подъезде здесь.

– Целовалась?

На лице у Лиды была все та же любяще-любопытствующая улыбка, и Аня отмякла, быстро подошла к сестре, заговорила торопливо:

– Слушай, мне кажется, ужасно меня любит. Краснеет. Хочет поцеловать – и боится. Смешно! Двадцать два уже, взрослый такой, армию отслужил, а боится. Пришлось самой действовать.

– Это который же? Миша?

– Он, ага. Жалко, ты его не видела, когда мы в театр ходили. На сегодня тоже куда-то достал. Часов так около шести зайдет. Будешь?

– А точно зайдет?

– Как собачка прибежит!

– Как собачка? – Лида засмеялась. – Ох, Анька…

Договорить она не сумела – дверь другой комнаты с шумом растворилась, и оттуда с судном в руках вышла мать.

– Что, все еще здесь? – прямо с порога сердито заговорила она. – Будете потом опаздывать, от умывальника друг друга пихать. Ты-то уж не ребенок ведь! – добавила она, обращаясь к Лиде.

– Да, мама! – как вспомнив, с поспешностью сказала Лида, в общем-то и в самом деле вспомнив, но вовсе не потому торопясь, что боялась забыть, а чтобы не дать матери с сестрой сцепиться в ссоре. – У меня вчера из головы вылетело… я ведь слесаря вызвала, придет сегодня.

Нина Елизаровна не была в состоянии так вот сразу понять, о чем речь.

Родился 23 ноября 1944 года в Свердловске. Учился на вечернем отделении Уральского политехнического института (1962-63), окончил Литинститут (1972; семинар Б. Бедного). Работал фрезеровщиком и техником-конструктором на «Уралмаше» (1962-63), корреспондентом свердловской молодежной газеты «На смену!» (1966-67), в редакциях журналов «Наш современник» (1971-72) и «Студенческий меридиан» (1973-77).

Печатает прозу с 1973 года: рассказ «На седьмом этаже крупнопанельного дома» в еженедельнике «Литературная Россия». Основные прозаические публикации с тех пор - в журналах «Октябрь», «Знамя», «Урал», «Грани», «Огонек», «Нева». Публикует также эссе и статьи о современной русской действительности и литературе. Сотрудничал как публицист с радиостанцией «Свобода».
По характеристике Г. Вирена, «Курчаткин - не трибун, не учитель, он... Исследователь. Его проза... обладает сильным духовным последействием. Рождённая сегодняшней жизнью, она - на стороне ценностей вечных и простых». «Стилистическое мастерство Курчаткина, великолепное владение диалогом» отмечает английский славист Арчи Тейт, а американский литературовед Деминг Браун подчеркивает, что «Курчаткин обладает уникальным даром метафорического видения мира, и это придаёт его прозе мистическое, притчевое звучание». Режиссер В. Криштофович поставил по повести А. Курчаткина кинофильм «Ребро Адама» («Мосфильм», 1989). Его произведения переведены и опубликованы отдельными изданиями в Болгарии, Германии, Франции, Чехии, Казахстане, а также в периодике Великобритании, США, Польши, Китая, Южной Кореи.

Член СП СССР (1977). Был секретарем СП Москвы (1991-94), членом исполкома Русского ПЕН-центра (1989-1999), редколлегий и редсоветов журналов «Советская литература (на иностранных языках)», «Урал» (до 1999), «Октябрь».
Награжден медалью "20 лет Победы".

Дважды отмечен премиями журнала "Знамя" (1993 - роман «Стражница», 2004 - роман «Солнце сияло»), премией «Венец» (2001 - за вклад в отечественную литературу), премией «Серебряная линия» конкурса «Российский сюжет» за роман «Солнце сияло», шорт-лист премии «Букер» за лучший роман года (2005 - «Солнце сияло»), премией «Серебряная пуля» издательства «Франс-тирьер», Нью-Йорк, США (2008 - детская повесть «Волшебница Настя»)

Последняя публикация - роман «Цунами», журнал «Знамя», №№ 8-9, 2006 г. (лонг-лист премий «Большая книга» и «Букер» 2007 г.), изд-тво «Время», 2008 г.

Анатолий Николаевич Курчаткин — русский писатель, член Союза писателей СССР (с 1977), секретарь Союза писателей Москвы (1991−94), член Русского ПЕН-центра, редсовета журнала «Урал» (в 1990-е), общественного совета журнала «Октябрь». Автор "Записок экстремиста" (1993), "Радости смерти" (2000) и других произведений. Работал в редакциях журналов «НС» (1971−72) и «Студенческий меридиан» (1973−77). По мотивам повести Курчаткина «Бабий дом» в 1990 году был снят художественный фильм «Ребро Адама» (режиссёр Вячеслав Криштофович, сценарий Владимира Кунина).

Оригинал взят у kurchatkinanato в НОВАЯ ЛОШАДЬ РУССКОЙ ПОЛИТИКИ

В Кремле совершен переворот. С поста главы администрации ушел Сергей Иванов, которого называли главой партии войны, или, во всяком случае, выразителем ее идеологии и проводником. Так это было или нет - Бог весть. Место его занял непубличный прежде человек, канцелярист Антон Вайно. Что мне, писателю, до всего этого? Я глубокомысленного анализа наших пикейных жилетов, посвященного таким перестановкам, не просто не читаю, а просто не вижу - что в газете, что в Интернете. Но нынешнее кадровое обновление меня задело. Потому что, мне кажется, в свете того, что сейчас происходит в стране, в нем есть ЗНАК. Позвольте мне написать так, прописными буквами. И вот почему..

Первый раз я мог видеть В. Путина вблизи и даже участвовать в достаточно камерном разговоре на рубеже веков, когда он впервые баллотировался в президенты. Он тогда приезжал к нам в ПЕН-клуб, никаких рамок с металлоискателями для встречи с ним еще не полагалось, пришел с пропуском в виде, как говорится, своего фейса, и все. Я не пошел, не надеясь услышать что-либо путное. Как мне потом передавали, ничего путного сказано и не было. Но речь не о сказанном, не о некоей программе будущего президентства. На встрече была поднята проблема удушающей налоговой политике для организаций культуры, в частности о судебной тяжбе ПЕН-клуба по поводу этих налогов, будущий глава государства внимательно все выслушал, вник, отдал во всеуслышание своему помощнику повеление дать исполнительному директору клуба, покойному уже, к сожалению, ныне поэту Александру Ткаченко свой глубоко законспирированный телефон - и чтобы в течение месяца вопрос был решен в пользу ПЕН-клуба (а в этой тяжбе все было очевидно, государство нарушало там свои же решения-постановления)

Помощник кормил Сашу обещаниями года полтора, прося перезвонить через неделю, через месяц, через полтора, пока Ткаченко не понял, что исполнять решение шефа помощник и не собирается. С какой стати, зачем? Что за интерес? Он был сам себе контролер и, еще когда передавал Саше свой глубоко законспирированный телефон, знал, что этим актом высокой передачи все и ограничится. На полуторагодовой давности встречу с Путиным во время года литературы я уже пошел. Тут уже были спецсписки, металлоискатели, часовая очередь на проход, но на этот раз мне хотелось увидеть главу государства вблизи. Во всяком случае, с места, где я сидел, до него на трибуне было метров двадцать - видна вся мимика во время речи, видна вся степень его погружения в текст, предварительной знакомости его с тем.

Впечатление было печальное. Конечно, я прекрасно отдаю себе отчет, что этот доклад президент не мог писать сам. Но чтобы такая степень чуждости человека, читающего с трибуны текст доклада, этому самому тексту! Там не было никакого участия личности в зачитывании текста. Текст мог быть другим, с другими акцентами, в другой стилистике написанный - все было бы зачитано точно с той же степенью «вживленности» в него. Равнодушие абсолютное, стопроцентное, нескрываемое. Президент оживился, лишь когда речь зашла о мате. Тут он оторвался от страницы перед ним и со своей фирменной усмешкой, добро и порицающее сказал, что знает-знает, как писатели хотят материться на страницах своих произведений, но ничего не поделаешь, придется потерпеть. Все, больше проявления живого человеческого чувства на протяжении доклада не было.

И вот что мне стало тогда, окончательно и бесповоротно ясно. Есть такое выражение «править длинной вожжей». Вот он правит очень длинной вожжей. Такой у него талант. Он умеет передавать властные функции другим людям, и его не заботит, как на самом деле исполняются его решения. И в этом смысле он действительно человек текущего момента. С плеч долой - и хорош. С глаз долой - из сердца вон. Вот откуда его пресловутое долготерпение, нежелание принимать скорые решения и т.п., о чем с таким смаком и серьезностью пишут наши аналитики. Поэтому-то замена такой знаковой фигуры, как Сергей Иванов на Антона Вайно значит много. Она действительно очень важна. И что она готовит стране? Поживем - увидим, конечно. Но не задуматься об этом сейчас невозможно. Кто там радуется уже и хлопает в ладоши? Погодите, к добру ли все это.

А уж так страна заждалась добра. Да что же, неужели она недостойна его? Оставьте, кто утверждает это! Ничуть не хуже русский народ других. История у него в 20-м веке была… никому не пожелаешь. А так нормальный народ, с тем же процентом дурных и хороших людей, что другие народы. Вот только дела обстоят так, что наверх поднимается… ну, что всегда наверх, если не перемешивать, поднимается.