• Главная
  •  > 
  • Игрушки и игры
  •  > 
  • Литературная критика 20 века. Евгения ивановалитературная критика в газетах и журналах начала хх века. а) для заочной формы обучения

Литературная критика 20 века. Евгения ивановалитературная критика в газетах и журналах начала хх века. а) для заочной формы обучения

МУЗЫКАЛЬНАЯ КРИТИКА - оцен-ка яв-ле-ний современной музыкальной жиз-ни, свя-зан-ная с оп-ре-де-лён-ной эс-те-тической по-зи-ци-ей и вы-ра-жае-мая в литературно-пуб-ли-ци-стических жан-рах: кри-тических стать-ях, ре-цен-зи-ях, но-то-гра-фических за-мет-ках, обо-зре-ни-ях, очер-ках, по-ле-мических ре-п-ли-ках, эс-се.

В ши-ро-ком смыс-ле, как оцен-ка яв-ле-ний музыкального ис-кус-ст-ва, музыкальная критика вхо-дит в со-став вся-ко-го ис-сле-до-ва-ния о му-зы-ке. музыкальная критика тес-но свя-за-на с му-зы-ко-ве-де-ни-ем, музыкальной эс-те-ти-кой, фи-ло-со-фи-ей му-зы-ки. В древ-но-сти и Сред-не-ве-ко-вье музыкальная критика ещё не бы-ла сло-жив-шим-ся са-мо-сто-ятельным яв-ле-ни-ем. Оцен-ка, с од-ной сто-ро-ны, не-по-сред-ст-вен-но оп-ре-де-ля-лась при-клад-ны-ми за-да-ча-ми му-зы-ки (смотреть При-клад-ная му-зы-ка), с дру-гой - опи-ра-лась на ши-ро-кие, не-спе-ци-фические ху-дожестенные кри-те-рии (смотреть

: «Достоевского я читал как родного, как своего…». И дело не столько в полном приятии транслируемых мыслей, сколько в подспудном иррациональном ощущении чего-то выверенного, настоящего – такого, чему сразу даёшь право на жизнь, чему потом можно посвятить время, чтобы логически достраивать и «додумывать», – и, как ни странно, упрямый ум впоследствии всегда подтверждает верность первого спонтанного чувства.

Несмотря на кажущуюся необычность оценок или суждений, на многочисленные утверждения о «спорности» или «ошибочности» взглядов критика мы не найдём ни одного места в его книге, которое подлежало бы дисквалификации за подтасовку фактов или называние «чёрного» – «белым». Энциклопедическая точность, быстрота реакции, отсутствие описательности, смелость, редкий дар называть вещи своими именами – без утаиваний и подтекста – вот характеристика «литературного портрета» самого Ю. Павлова. Не лишне будет добавить, что некоторые из упомянутых черт сегодня считаются моветоном. Итак, перед нами настоящий критик – трезво мыслящий, живой, неравнодушный, чутко откликающийся на явления современности, вдумчиво анализирующий факты уходящей действительности.

Заслуга Ю. Павлова и в том, что многие статьи его книги повествуют о ныне действующих литераторах – а всегда трудно писать «о живых», о тех, кто ещё сегодня творит и смотрит тебе в глаза – готовый опровергнуть неосторожное слово или неверную оценку, кто ещё не поставил точки, кто активно развивается.

Открывается книга интереснейшим и нестандартным размышлением о Василии Розанове, без которого, по слову Ю. Павлова, «любой серьёзный разговор о литературе, истории, России немыслим». В связи с именем философа звучат имена Ф. Достоевского, К. Леонтьева, Н. Страхова. Смысловыми точками, задающими линию жизненного и творческого пути автора «Опавших листьев», становятся религиозно-церковная культура, восприятие личности через Бога, через «культы» семьи, дома, народа, Родины.

Добавляя свои штрихи к портрету В. Кожинова , Ю. Павлов упоминает В. Розанова и М. Бахтина как мыслителей, определивших творческую судьбу Вадима Валериановича, – таким образом, становится понятна логика расположения статей в книге. Несмотря на то, что в основе статьи о В. Кожинове, по признанию Ю. Павлова, «лоскутное одеяло» из статей и набросков предыдущих лет, обнаруживаем целостный исследовательский пласт. Обращают на себя внимание детали, воспроизводящие обстановку замалчивания 60-летия В. Кожинова. Отталкиваясь от них, с уверенностью можно сказать, что автор книги был одним из тех, кто уже в 80-е годы оценил масштаб личности В. Кожинова, и более того – подтвердил это делом, ещё тогда написав первую статью о нём. Рассматривая этапы становления В. Кожинова-мыслителя, Ю. Павлов старается подходить к фактам биографии критика непредвзято, затрагивая и «запретные» темы, например, вопрос русско-еврейских отношений. На фоне портрета главного героя – В. Кожинова – даны оценки и характеристики многим явлениям литературы, истории и философии.

Статьёй о Михаиле Лобанове опрокинуто мнение о том, что в современной критике нет подлинных богатырей, людей, у которых совпадают слово и дело. Ведущий идеолог «русской партии», М. Лобанов через свою личную творческую судьбу пронёс чувство сопричастности судьбе народной, религиозно-духовное восприятие мира. Это отчётливо просматривается в сравнениях с современниками. Например, жилищные условия у многих русских критиков оставляли желать лучшего – в случае В. Кожинова и М. Лобанова это были квартиры, в которых проживало по 13-15 человек. И неслучайно возникают параллели с известным эссе «Полторы комнаты», с историческими фактами «завоевания Москвы» в 20–30-е годы, в том числе, заселения в арбатские квартиры тех, кто впоследствии будет жаловаться на несправедливые притеснения. Духовная автобиография М. Лобанова помещается и в контекст мемуаров «шестидесятников», например, Ст. Рассадина. Не будем опережать события и дадим будущим читателям этой книги самолично увидеть «инаковость» мнений, суждений и образа существования людей, живших в одну эпоху, но как будто бы в разных измерениях. Мера, которою меряют события, людей, собственную жизнь М. Лобанов и Ст. Рассадин, – разная, и для каждого она в той или иной степени определяет их личную судьбу. В этом легко убедиться. Принцип «писать с любовью» воплотился во всех работах М. Лобанова, «не покидавшего передовую» отечественной литературы, – не случайно статья Ю. Павлова продолжает этот принцип, только уже применительно к самому М. Лобанову.

Образцом принципиального подхода к фактам литературы служит статья Ю. Павлова, анализирующая размышления одного «эстетствующего интеллигента» о В. Маяковском. Те самые розановские «мелочи», из которых складывается целое, позволяют читателю составить «общее представление о времени, Маяковском, о многом и многих». Хлестаковскому подходу к оценкам русской литературы, «сарновской “лапше”» Ю. Павлов противопоставляет работы В. Дядичева и других честных и непредвзятых исследователей.

Прослеживая творческий путь «одного из лучших критиков второй половины XX века», И. Золотусского, Ю. Павлов попутно затрагивает проблемы сути критики, её разновидностей, свободы и самостоятельности мысли. Отмечая колоссальную работоспособность и весомый вклад И. Золотусского в историю русской критики, Ю. Павлов поверяет работы мыслителя временем, отмечая несомненные заслуги автора книги о Н. Гоголе, его смелые, точные высказывания о литературе в многочисленных статьях, однако приводит и некоторые суждения критика о политических и культурных деятелях XX века, вызывающие принципиальное несогласие. На поставленные вопросы Ю. Павлов даёт собственные аргументированные ответы, предвидя, впрочем, что они вызовут несогласие как И. Золотусского, так и многих других.

Сквозь разговор о веке XX в книге проступают голоса из XIX века: К. Аксакова, А. Хомякова, Н. Страхова и других, – «услышанность» которых стремится усилить Ю. Павлов. Так, например, суждения В. Лакшина о воле и неволе, применительно к «лагерной прозе», проходят «проверку» мыслями К. Аксакова, изложенными в статье «Рабство и свобода», а в целом творчество потенциального преемника А. Твардовского на посту главного редактора «Нового мира» – отношением к народу, русской литературе и истории. В отличие от тех, для кого В. Лакшин остался вечно «левым», Ю. Павлов сумел увидеть свидетельства «поправения» критика на краю земной жизни. Интересно сравнение творческого пути В. Лакшина с линией развития мировоззрения В. Белинского, которого друзья-западники перед смертью упрекали в «тайном славянофильстве». Такая чуткость к твоим работам – редкий подарок, выпадающий не всякому литературному критику. В связи со сказанным хочется привести одно из признаний автора книги: «Я 20 лет пишу преимущественно “в стол”…» Будет ли прочитан Ю. Павлов – критик и литературовед, – столь внимательный к чужим книгам?

Личность «костромского критика» И. Дедкова проступает на фоне оппозиций «Москва – провинция», «личность – масса», «семья – бездетность», «государственность – неприязнь к государству», выстроенных Ю. Павловым. «Дисциплинированный» (по слову В. Бондаренко) И. Дедков получает сразу много характеристик – русский, советский, либеральный. Сам критик разделял литературную деятельность на «сухой остаток» – написанное – и на то, что в счёт не идёт: «борьба за должности, суета, речи, заседания». Ю. Павлов обращает внимание на другое: факты биографии И. Дедкова, его отношение к отцу, к жене, детям, провинции, продажности, предательству и, анализируя пройденный критиком путь, приходит к выводу, возможно, для многих звучащему неожиданно: «…И. Дедков как отец и муж мне видится гораздо значительней как личность, чем И. Дедков-критик. В первом качестве он до конца «провинциал», «моральный консерватор», русский человек».

В статье о Ю. Селезнёве – одном из самых заметных критиков 70 – 80-х гг. XX века, – Ю. Павлов выдвигает на первый план «незаметные» или искажённые страницы его творческой биографии, во-первых, подчёркивая, что ещё в годы обучения на историко-филологическом факультете Краснодарского пединститута Юрий Иванович «выделялся среди студентов обширнейшими и разносторонними знаниями, полемическим даром»; во-вторых, отмечая, что вся последующая литературная деятельность могла взойти только на «краснодарской почве»; в-третьих, обозначая большую положительную роль В. Кожинова в судьбе критика; в-четвёртых (а по смысловому наполнению – во-первых), справедливо утверждая, что в критических статьях, книгах, на посту редактора серии «ЖЗЛ», на путях к постижению Ф. Достоевского и всей русской литературы Ю. Селезнёв был настоящим подвижником, человеком принципиальной честности и колоссальной работоспособности. Рассматривая отношение к Ю. Селезнёву, выразившееся в мемуарах и статьях современников, Ю. Павлов выделяет высказывания Ю. Лощица, А. Казинцева, точно уловивших сущность этого «витязя, русского защитника, заступника» и указывает на фактографические неточности, неувязки А. Разумихина и С. Викулова.

Создавая литературно-критические портреты, Ю. Павлов всегда обращается «к истокам» личности – выявляет скрытые или явные причины, заставившие критика вступить на тот или иной путь. По такому же принципу создан образ «ударника критического труда» В. Бондаренко. Критик, побиваемый своими и чужими за широту взглядов, за обращение к крамольным именам из «чужого» лагеря был проницательно назван «врачевателем любовью» за попытки найти родственные души и тягу к свету в тех, кого давно зачислили в «литературные тролли». И пусть с иронией говорит Ю. Павлов о необходимости литературной «порки», «размазывания», «убивания» – в действительности он совершает обратное: возрождает, защищает и обеляет незаслуженно очернённое.

Литературный портрет А. Казинцева отражает многочисленные грани внутреннего мира этого незаурядного мыслителя, назвавшего критику «искусством понимания», и является не только ответом А. Немзеру, С. Чупринину и другим «принципиально неадекватным» в оценке А. Казинцева, но и ещё одним точным штрихом в исследовании литературного процесса, утверждающим художественность, не замутнённую социальностью, не искорёженную перекосом в сторону формализма. Осмысливая различные рассуждения А. Казинцева о тех или иных авторах, Ю. Павлов вычленяет единый закономерный критерий, применимый к отечественной литературе – «русская матрица». Вне её оказываются национальный эгоцентризм В. Гроссмана, видящего в истории первой половины XX века, переполненной трагедиями разных народов, исключительно еврейскую трагедию; «игру на понижение» и искусственность творчества В. Маканина последних десятилетий; «новая мифология» А. Вознесенского, Е. Евтушенко, А. Рыбакова, В. Войновича, В. Аксёнова, И. Бродского, А. Дементьева и др. Возвращение в лоно критики сегодняшнего публициста А. Казинцева – надежда Ю. Павлова, которую, возможно, не оставит без внимания герой его статьи.

Уважением к таланту и преданности русскому делу проникнут портрет Сергея Куняева, посвятившего свою литературную судьбу восстановлению истинной истории русской литературы XX века. Серьёзная работа в архивах легла в основу уникальных материалов, переворачивающих штампованные версии событий 1920-х–30-х гг. Открытие имён Павла Васильева, Алексея Ганина, Пимена Карпова, Василия Наседкина и др., максимально приближенная к реальности история жизни и смерти С. Есенина, точные оценки творчества Н. Тряпкина, В. Крупина, Л. Бородина, В. Галактионовой, немедленные отклики на явления современности – это и многое другое, выходящее из-под пера Сергея Куняева, вместили страницы «Нашего современника» и других изданий. Верным служителем отечественной литературе, «русскому делу» с «редкой для нашего времени верой в Слово и Человека» вырастает перед нами фигура С. Куняева. И становится очевидной неизбежность перемен, вызванных его подвижнической деятельностью.

О катастрофическом положении современного есениноведения, идеологических перекосах, небрежности и намеренных искажениях творческого пути одного из самых любимых русских поэтов говорит Ю. Павлов в статье «Есениноведение сегодня». Несмотря на весь абсурд пародийно-уничижительной гиппиусовской формулы «Пил, дрался – заскучал – повесился», многочисленные «воспоминания» и литературоведческие изыски воспроизводят именно эту издевательскую схему, умножающую на ноль наследие русского гения. Рассматривая вопросы тайны смерти С. Есенина, об отношении поэта к России, политике, к существующей власти, критик приводит примеры иного – философско-метафизического, православного подхода, осуществлённого в работах Ст. и С. Куняевых, Ю. Мамлеева, М. Никё, Ю. Сохрякова, Н. Зуева, А. Гулина и др., способных служить образцом лучших традиций отечественной мысли.

В статье «Дмитрий Быков: Чичиков и Коробочка в одном флаконе» подчёркивается «шестидесятничество» автора книги о Пастернаке. Ю. Павлов даёт исчерпывающе точные характеристики как «зеркалам» Бориса Пастернака – М. Цветаевой, А. Блоку, В. Маяковскому, А. Вознесенскому, так и его героям – Юрию Живаго, в первую очередь.

На примерах многочисленных фактографических, логических и прочих ошибок Ю. Павлов вскрывает «фантазийную основу» суждений Дмитрия Быкова и его «ПТУшный уровень» знания литературы. Критик защищает от комментариев Быкова «одного из самых достойных государственных мужей России XIX века» – Константина Победоносцева, напоминая, что за время его правления число церковных школ в России увеличилось с 73 до 43 696, а количество обучающихся в них выросло в 136 раз; Ю. Павлов указывает на забытое сегодня, а именно: то, что Обер-прокурор Святейшего Синода уже в своё время точно определил суть либеральной демократии.

Надо сказать, что в отличие от остальных критиков, получивших в книге «Критика XX–XXI вв.» по одному литературному портрету, премированный «трудоголик» Дмитрий Быков, вероятно, сообразно объёму написанных им за довольно короткий период «кирпичей», посвящённых кумирам интеллигенции – Б. Пастернаку и Б. Окуджаве, – оказывается в центре сразу двух статей Ю. Павлова. Нетрудно понять, что импульсом к созданию этих работ послужило возмущённое «не могу молчать» как реакция на искажение ценностей отечественной литературы, на искажение фактов русской истории.

В статье «Дискуссия “Классика и мы”: тридцать лет спустя» Ю. Павлов призывает видеть в классике не «критический-критикующий» реализм, а «духовную реальность», напоминая о завете М. Лобанова постигать литературу через высшие устремления души, искать «не обличение, а (…) глубину духовно-нравственных исканий, жажду истины и вечных ценностей». На красноречивых примерах творчества Э. Багрицкого, В. Маяковского, Вс. Мейерхольда, Д. Самойлова автор статьи проводит мысль о том, что более чем через тридцать лет не утрачивают своей значимости высказывания Ст. Куняева, М. Лобанова, С. Ломинадзе, И. Роднянской; что формально завершившись 21 декабря 1977 года, дискуссия о классике и о русской литературе продолжается и не может быть окончена, поскольку мир между «завоевателями», «маркитантами» и защитниками духовного наследия отечественной культуры невозможен.

Троящаяся личность А. Твардовского вырастает сквозь призму реалий того времени, в преломлении воспоминаний В.А. и О.А. Твардовских, статьи В. Огрызко – Ю. Павлов комментирует разночтения и даёт ответы на спорные вопросы, возникающие при обращении к фигуре бывшего редактора «Нового мира». Автор «Страны Муравии», помещённый в один ряд с создателями «Погорельщины», «Котлована», «Истории дурака» заметно проигрывает и в смелости, на которой настаивают В.А. и О.А. Твардовские, и в объективности, о чём свидетельствует в конце жизни сам А.Т. Твардовский. Снимаются и другие наслоения румян, «высокие скороговорки», адресованные редактору новомировской вотчины. В этом приходят на помощь «Рабочие тетради» А. Твардовского и проверенные по разным источникам свидетельства современников.

Отклик Ю. Павлова на книгу В. Пьецуха «Русская тема» носит подзаголовок «Сборник мерзких анекдотов». Книга видится критику очередным звеном в дискуссии о классике, заново вспыхнувшей в последнее десятилетие, очередным залпом, дискредитирующим лучших представителей русской литературы. Пафос рецензии Ю. Павлова на В. Пьецуха напоминает пафос И. Ильина, защищающего А. Пушкина от желающих узреть его «малость и мерзость», свести жизнь гения к серии анекдотов. А ещё возникает в памяти ответное слово А. Синявскому Р. Гуля «Прогулки хама с Пушкиным» – такое же протестное слово тем, в ком неукротима тяга увидеть в русской жизни не поэзию, а уродство, предмет для насмешек, «тьму египетскую». В каком-то смысле книга Пьецуха и есть «прогулка хама по садам российской словесности», хама, пытающегося насадить мифы о всеобщей нелюбви к Достоевскому, о есенинской страсти к самоубийству, о подпольно-антисоветском «колобке»-Пришвине. И снова, как в случаях с Б. Сарновым, Д. Быковым, вскрыты Ю. Павловым предсказуемые русофобские схемы, вопиющие неточности, вольные интерпретации, преподнесённые «глупо, бесчестно, непрофессионально», без всякого серьёзного обращения к художественным текстам. Не без иронии замечает критик, что разницы между условным «убогим», играющим, прикидывающимся Пьецухом в маске и Пьецухом-«просвещённым» автором совершенно не ощущается.

Ряд «антигероев» из книги «Критика XX–XXI веков» замыкает А. Разумихин, опубликовавший мемуарную статью, посвящённую известным ему лично современникам. Ю. Павлов обращает внимание на то, что в работе А. Разумихина фигурирует вымышленная, но весьма красочно описанная автомашина М. Лобанова, вымышленные характеристики Кабанихи и Катерины, которых никогда не было и не могло быть в книге «Островский» (ЖЗЛ), вымышленная «невостребованность» Д. Асанова, В. Коробова, В. Калугина, вымышленные критерии оценки творческих судеб, вымышленные ситуации, невозможные, если исходить из хронологии событий, из опубликованных и не опубликованных фактов; вымышленные нелепые языковые конструкции бывшего профессионального редактора. Такое «затмение ума и совести» «литературного инопланетянина» А. Разумихина критик считает ничем иным, как саморазоблачением человека, причисляющего себя к стану «русских патриотов».

Противоречивое отношение к учебнику М. Голубкова «История русской литературной критики XX века» высказано Ю. Павловым в рецензии с подзаголовком «Удачная неудача». Озвучивая единственную относительную удачу этой неудачной книги, Павлов делает попытку «выправить» воссозданный М. Голубковым литературный процесс 1960–1970-х гг., добавляя недостающие штрихи и линии, недостающие имена, устраняя фактические ошибки, очевидные алогизмы и отказывается от дальнейшего подробного разбора учебника ввиду несоответствия его ни заявленному разделу литературоведения (учитывая различия между историей критики и историей литературы), ни необходимой научной кондиции.

Герои книги, «живущие» в разных статьях, будто бы связаны между собой незримыми нитями. То там, то здесь возникают В. Розанов, В. Кожинов, Ст. Куняев, С. Куняев, М. Лобанов, В. Бондаренко и др. в связи с тем или иным явлением, с той или иной фигурой. Это говорит о целостности литературного пласта русской критики, взятого Ю. Павловым и помещённого под одну обложку. Фактически, он и сам – один из тех, кто определяет литературный процесс сегодня. По ссылкам на различные статьи, книги, прочие источники, приводимым Ю. Павловым в качестве иллюстраций к различным темам, можно изучить не только историю критики, но и историю русской литературы XX века. Это чтение наполняет энергией, даёт духовный заряд, просветляет душу и приводит в порядок мысли, учит культуре литературно-критического мышления и вдохновляет на занятия критикой.

Каждая статья Ю. Павлова – миниатюрная диссертация, обоснованное и фактоёмкое полноценное исследование, в сжатом виде представляющее итог большой работы – глубокого и серьёзного проникновения в тему. Сейчас подобные системные и качественные исследования встречаются не во всяких диссертациях. Такая книга – приговор тем критикам, которые строят свои доказательства на одной цитате и ловле «словесных блох» в текстах коллег. Если использовать классификацию И. Золотусского, то метакритику Ю. Павлова можно отнести к философской. Тем, кто говорит о критике как о вторичных проявлениях, исходящих от неудавшихся писателей, можно предъявить книгу «Критика XX–XXI веков», в которой есть подлинная философия, подлинная литература, ответы на важнейшие вопросы и требования современной русской жизни.

Упомянутые в книге В. Кожинов и А. Твардовский считали критический дар более редким, нежели писательский. И сегодня, когда доля книг, посвящённых русской критике, по отношению к колоссальному потоку прозы невероятно мала, мы отмечаем выход книги Ю. Павлова «Критика XX – XXI веков: Литературные портреты, статьи, рецензии» как значительную веху современного литературного процесса. Эта книга – ответ на вопрос: что получится, если быть критиком-профессионалом и в применении своих принципов руководствоваться не полумерами и соображениями минутного удобства, не боязнью непонимания или привычными стереотипами, а быть честным и последовательным до конца, оставаясь самим собой.

Литературная критика возникла одновременно с самой литературой, поскольку процессы создания художественного произведения и его профессиональной оценки тесно взаимосвязаны. На протяжении веков литературные критики принадлежали к культурной элите, ведь они должны были обладать исключительным образованием, серьезными аналитическими способностями и внушительным опытом.

Несмотря на то, что литературная критика появилась еще в античности, как самостоятельная профессия она оформилась лишь в 15-16 веках. Тогда критик считался беспристрастным «судьей», который должен был рассмотреть литературную ценность произведения, его соответствие жанровым канонам, словесное и драматическое мастерство автора. Однако постепенно литературная критика начала выходить на новый уровень, поскольку и само литературоведение развивалось стремительными темпами и тесно переплеталось с другими науками гуманитарного цикла.

В 18-19 веке литературные критики были, без преувеличения, «вершителями судеб», поскольку от их мнения зачастую зависела карьера того или иного писателя. Если сегодня общественное мнение формируется несколько иными путями, то в те времена именно критика оказывала первостепенное влияние на культурную среду.

Задачи литературного критика

Литературным критиком было возможно стать, лишь максимально глубоко разбираясь в литературе. В наше время рецензию на художественное произведение может написать и журналист, и даже вообще далекий от филологии автор. Однако в период расцвета литературной критики эту функцию мог выполнять лишь ученый-литературовед, который не менее хорошо разбирался в философии, политологии, социологии, истории. Минимальные задачи критика были следующими:

  1. Толкование и литературоведческий анализ художественного произведения;
  2. Оценка автора с социальной, политической и исторической точки зрения;
  3. Раскрытие глубинного смысла книги, определение ее места в мировой литературе с помощью сравнения с другими произведениями.

Профессиональный критик неизменно воздействует на общество, транслируя свои собственные убеждения. Вот почему нередко профессиональные рецензии отличаются ироничностью и резкой подачей материала.

Самые известные литературные критики

На Западе сильнейшими литературными критиками изначально выступали философы, среди которых - Г. Лессинг, Д. Дидро, Г. Гейне. Нередко рецензии новым и популярным авторам давали и маститые писатели-современники, например В. Гюго и Э. Золя.

В Северной Америке литературная критика как отдельная культурная сфера - по историческим причинам - сложилась гораздо позже, поэтому ее расцвет приходится уже на начало 20 века. В этот период ключевыми персонами считались В.В. Брукс и В.Л. Паррингтон: именно они оказали сильнейшее влияние на развитие американской литературы.

Золотой век русской литературы славился сильнейшими критиками, самые влиятельные из которых:

  • Д.И. Писарев,
  • Н.Г. Чернышевский,
  • Н.А. Добролюбов
  • А.В. Дружинин,
  • В.Г. Белинский.

Их работы до сих пор включены в школьную и университетскую программу наряду с самими шедеврами литературы, которым и были посвящены данные рецензии.

Например, Виссарион Григорьевич Белинский, который не смог закончить ни гимназию, ни университет, стал одной из самых влиятельных фигур в литературоведении 19 века. Его перу принадлежат сотни рецензий и десятки монографий на произведения самых известных русских авторов от Пушкина и Лермонтова до Державина и Майкова. В своих работах Белинский не только рассматривал художественную ценность произведения, но и определял его место в социо-культурной парадигме той эпохи. Позиция легендарного критика подчас была весьма жесткой, рушила стереотипы, однако его авторитет и по сей день находится на высоком уровне.

Развитие литературной критики в России

Пожалуй, самая интересная ситуация с литературной критикой сложилась в России после 1917 года. Еще никогда ни одна отрасль не была стол политизирована, как в эту эпоху, и литература не стала исключением. Писатели и критики превратились в инструмент власти, оказывающий мощное влияние на социум. Можно сказать, что критика больше не служила высоким целям, а лишь решала задачи власти:

  • жесткий отсев авторов, которые не вписывались в политическую парадигму страны;
  • формирование «извращенного» восприятия литературы;
  • продвижение плеяды авторов, которые создавали «правильные» образцы советской литературы;
  • поддержание патриотизма народа.

Увы, с культурной точки зрения это был «черный» период в национальной литературе, поскольку любой инакомыслие жестко преследовалось, а по-настоящему талантливые авторы не имели шансов творить. Вот почему вовсе не удивительно, что в качестве литературных критиков выступали представители власти, среди которых - Д.И. Бухарин, Л. Н. Троцкий, В.И. Ленин. Политические деятели имели собственное мнение по поводу самых известных произведений литературы. Их критические статьи печатались огромными тиражами и считались не только первостепенным источником, но и конечной инстанцией в литературоведении.

На протяжении нескольких десятилетий советской истории профессия литературного критика стала почти бессмысленной, а ее представителей осталось совсем немного еще и по причине массовых репрессий и расстрелов.

В столь «болезненных» условиях было неизбежно появление оппозиционно настроенных литераторов, которые одновременно выступали и критиками. Разумеется, их творчество относилось к разряду запрещенных, поэтому многие авторы (Е. Замятин, М. Булгаков) были вынуждены работать в иммиграции. Однако именно их работы отражают реальную картину в литературе того времени.

Новая эпоха в литературной критике началась в период хрущевской «оттепели». Постепенное развенчание культа личности и относительное возвращение к свободе выражения мысли возрождало русскую литературу.

Разумеется, ограничения и политизация литературы никуда не делись, однако в филологической периодике начали появляться статьи А. Крона, И. Эренбурга, В. Каверина и многих других, кто не боялся высказывать свое мнение и переворачивал сознание читателей.

Настоящий всплеск литературной критики произошел лишь в начале девяностых. Огромные потрясения для народа сопровождались внушительным пулом «свободных» авторов, которых наконец-то можно было читать без угрозы для жизни. Произведения В.Астафьева, В. Высоцкого, А. Солженицына, Ч. Айтматова и десятков других талантливых мастеров слова бурно обсуждались как в профессиональной среде, так и обычными читателями. На смену односторонней критике пришла полемика, когда свое мнение по поводу книги мог высказать каждый.

В наши дни литературная критика является узкоспециальной сферой. Профессиональная оценка литературы востребована лишь в научных кругах, а по-настоящему интересна небольшому кругу ценителей литературы. Общественное мнение по поводу того или иного писателя формируется целым спектром маркетинговых и социальных инструментов, не имеющих отношения к профессиональной критике. И данное положение вещей - лишь один из неотъемлемых атрибутов нашего времени.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

История русской литературной критики ХХ века

ТЕМА 1. Общая характеристика курса «ИРЛК ХХ века»

Усиленное внимание к проблемам теории и истории ЛК - одна из характерных особенностей современного лит. процесса. Объясняется это той ролью, которую на современном этапе играет литература, и тем значением, которое отводится критике в судьбах литературы и культурно-исторической жизни общества в целом. Специфика ЛК заключается в том, что критик должен одновременно совмещать в себе ученого, политика, художника, этика, эстетика.

ЛК - это самостоятельный жанр, осмысливающий текущий момент в литературе. Это один из видов лит. творчества, оценка и истолкование худ. произведения и явлений жизни, в нем отраженных. ЛК стремится понять и объяснить худ. произведение.

Критика (с греческого языка - суждение) всегда соответствовала тем явлениям, о которых судит, поэтому она - создание действительности, это зеркало общественной жизни. ЛК то сближается с литературой (написанное художником критик как бы воссоздает заново, переосмысляя в согласии с тем, что дано автором и сопоставляя с действительностью; критика служит средством познания жизни и воздействия на нее), то с наукой (когда утверждается, что критике свойственен историзм, теоретическая основательность, общеэстетические критерии).

ЛК изучает текущую литературу и должна видеть в ней и корни прошлого, и ростки будущего. Критик не только истолковывает худ. произведения, но и исправляет помехи творчества и направляет внимание художника на ту или иную сторону в зависимости от исторических условий. Она помогает читателю разобраться в собранном художником опыте. Художник создает произведение, а критик включает это произведение в систему литературы, где оно обретает свой современный смысл и начинает играть свою общественную роль.

Критика предназначена и для читателя, и для писателя. А. Луначарский отмечал: «Стремясь стать полезным учителем писателя, критик должен быть также учителем читателя». Для того, чтобы критик имел право критиковать писателя, необходимо, чтобы он был талантливее его, знал историю и быт страны лучше, чем знает писатель и был интеллектуально выше писателя.

Цели ЛК двояки. С одной стороны, критик призван помочь читателям правильно понять и по достоинству оценить разбираемые им произведения;

с другой стороны, в обязанности критика входит содействие дальнейшему творческому росту самих писателей. Указывая на положительные и отрицательные стороны тех или иных лит. произведений, критик помогает писателям закреплять ценное и преодолевать ошибочное.

Критика неизбежно возникает и существует везде, где только имеется литература. Во взаимосвязи «худ. литература - лит. критика» всегда первична литература, так как именно ее рассматривает, осмысливает, анализирует лит. критика. Лит. критик - первопроходец. Одним из первых он стремится определить ценностные параметры текста.

Виды лит. критики: профессиональная, писательская, читательская.

Профессиональная ЛК - это наука открывать красоты и недостатки произведений литературы. ПЛК немыслима вне атмосферы лит. споров и полемических дискуссий. Традиционные жанры ПЛК - критические статьи, обзоры, рецензии, очерки, библиографические заметки, аннотации.

Писательская ЛК подразумевает литературно-критические и критико-публицистические выступления литераторов. Литературно-критическая позиция писателя выражается в заметках, раздумьях дневникового характера, эпистолярных признаниях, суждениях о современной литературе.

Читательская ЛК - разнообразные аргументированные реакции на современную худ. словесность, принадлежащие людям, профессионально не связанным с лит. делом. ЧЛК проникнута духом исповедальности. Каждый читатель - сам по себе критик, ибо он думает и судит о том, что читает. Самый распространенный жанр ЧЛК - письма, адресованные писателям и профессиональным критикам. ЧЛК - это размышления по поводу современной лит. жизни.

ЛК активно участвует в реализации основных функций печати - пропагандистской, агитационной, организаторской.

Пропагандистская функция осуществляется прежде всего за счет публикации проблемных статей, ставящих перспективные вопросы и способствующих этим анализом просвещению читателей, подъему их культуры, умению самостоятельно разбираться в явлениях искусства.

Агитационная функция направлена на то, чтобы формировать ценностные ориентиры общественного сознания, благодаря оценке и анализу конкретных фактов текущей лит.-худ. жизни.

Организаторская функция нагляднее всего обнаруживается в том, что публицистически выявляя и намечая те или иные тенденции в худ. процессе, ЛК тем самым организует их развитие, помогает сплочению, концентрации вокруг них творческих сил.

Литература невозможна без критики. Шествие литературы всегда сопровождается критической мыслью. Писатель, отдающий новую книгу миллионам читателей, с трепетом ждет славы или бесславия. Именно критик ведет его к славе или бросает в бесславие. Критик способствует успеху или неприятию нового произведения, созданию или крушению лит. авторитетов, лит. славы.

ТЕМА 2. Жанры литературной критики

Деление критических жанров на группы осуществляется прежде всего по объекту исследования: произведение - автор - процесс. В соответствии с этим можно сказать о трех опорных жанрах - рецензия, творческий портрет, статья.

Анализ и оценку произведения осуществляет рецензия (с латинского языка - рассмотрение, обследование). Рецензии подвластен любой законченный труд, но рецензия на произведения литературы обладает особыми качествами. В рецензировании произведений огромное место занимает описание, изложение сути открытий, изобретений.

Рецензия - это отзыв, критический разбор и оценка худ. или научного произведения. Рецензия способна быть близкой к аннотации, но возможны и обширные статьи, где автор выдвигает ряд общественных, научных, эстетических проблем. Эстетическая первооснова рецензентской деятельности - правильное прочтение произведения с точки зрения того, насколько он целостно, едино по своему содержанию и форме. Искусство рецензента не только в том, чтобы точно и вдохновенно прочитать произведение, уловить авторский замысел, но и в том, чтобы при этом самостоятельно истолковать сложную совокупность всех элементов произведения, их связь и смысл. Задача рецензента - дать объективную оценку произведению.

Индивидуальность художника, его творческий облик находят выражение в опорном жанре - творческий портрет, в монографической портретной характеристике худ. деятельности писателя. В системе разновидностей этого жанра возможен самый широкий диапазон - от сосредоточенности преимущественно на творческих проблемах до сведений о творческих замыслах и фактах биографии. В творческом портрете возможен преимущественный интерес к фактам биографии художника, его худ. миру, к связи биографии и творчества с реальной действительностью.

Жанры творческого портрета: биографический портрет, критико-биографический очерк, очерк творчества.

Задача критической статьи - раскрыть, проанализировать, оценить существенные стороны лит.-худ. процесса., истолковать, обобщить, оценить факты, события, явления. В центре критической статьи всегда находится актуальная, нравственная, эстетическая проблема. Научность - непременное свойство статьи.

Существует ряд разновидностей жанра статьи. В основе их разграничения лежат 2 признака: функция и стилевая интонация.

Теоретическая статья посвящена идейно-теоретическим вопросам литературы. Ее функция - постановка вопросов теории. Стиль - язык научной речи. Юбилейная статья связана с какой-либо знаменательной датой, функционально сосредоточена на изложении позитивного вклада художника в культуру. Эссе отличается большей выявленностью личного лирического начала, авторским стремлением к стилистическому и композиционному изяществу. Функция эссе - найти у читателя логический и эмоциональный отклик на какие-либо жизненные вопросы, в них затронутые.

Полемическая статья. Речевые средства в этом виде статей подчинены полемике, обычно широко используется ирония, риторические вопросы. Общий тон полемической статьи - почти всегда повышенный. Творческая забота настоящего критика-полемиста - написать так, чтобы не было «скучно», но при этом донести до читателя убедительность анализа тех явлений, которые вызывают критика на полемику.

ТЕМА 3. Анализ произведения

Начало начал работы критика - анализ худ. произведения. Это наиболее важная часть критического труда, так как без глубокого, тщательного, творческого разбора произведения невозможны последующие теоретические обобщения, наблюдения, выводы. Процесс мышления критика можно условно разделить на 4 фазы:

1. Восприятие худ. произведения.

Процесс анализа начинается не после того, как произведение будет воспринято полностью, а уже в ходе ознакомления с ним, когда в сознании откладываются наиболее важные впечатления, возникают гипотезы, требующие окончательной проверки.

2. Размышление над прочитанным. Критик задумывается:

1) о чем произведение (тема),

2) какова его главная мысль (идея),

3) каковы его герои (типы, характеры),

4) как они связаны друг с другом (сюжет),

5) в какой временной последовательности компонуются автором события (композиция),

6) как говорят герои (язык),

Раздумья над «составляющими» охватывает единая мысль критика: во имя чего автор обращается к читателю со своим сочинением, что нового и существенного смог он сказать им и насколько духовно обогатил своих современников.

3. Критик внутренне выстраивает каркас своей статьи.

4. Написание статьи, рецензии.

Некоторые практические приемы критического мастерства.

Прежде всего критическое произведение должно обладать внутренним композиционным единством, внутренней логикой движения мысли. И эта логика открывается с первой же строки. Перед критиком, как и перед писателем, стоит проблема зачина. Задача критика состоит в том, чтобы начать интересно, увлекательно. Зачин статьи может сразу формировать главную авторскую мысль, может содержать общее раздумье или описание, может представлять цитату из произведения, примечательную для его содержания или стилевой манеры художника.

Таким образом, начало статьи или рецензии у каждого критика неповторимо. Первые фразы увлекают, вводя в суть дела.

Зачин, экспозиция - это лишь один из элементов композиционной структуры критического выступления. Композиционными компонентами статьи могут быть и развернутые рассуждения в процессе анализа и относительно большое количество цитат из текста.

Важнейшей формой воплощения критической индивидуальности является стиль изложения. Критик стремится уже самой повседневностью стиля поддержать доверительный уровень общения с читателем.

ТЕМА 4. Литературная критика 1920-х - начала 1930-х годов

Для этого периода критики характерны напряженные поиски путей худ. изображения действительности. Эти поиски вовлекли в свою орбиту разных по идейно-эстетическим убеждениям и худ. опыту писателей, определили проблематику и остроту критики и завершились утверждением в советской литературе метода соц. реализма.

ЛК 20-х годов - явление многогранное и противоречивое. В 20-е годы не было единого мнения о том, какой должна быть ЛК, как она соотносится с худ. литературой каковы ее цели. Трудности развития ЛК объясняются сложностью обстоятельств развития литературы первых лет революции. Групповые пристрастия нередко приводили к отказу от анализа, к выражению только эмоциональных впечатлений, когда в пылу полемики терялись объективность и доказуемость.

Высокое качество, основательность, действенность ЛК становятся объектом беспокойства литературоведов, в 20-е годы они пытались поднять авторитет ЛК. Когда в 20-е годы писали о назначении ЛК, то выделяли несколько аспектов, по которым она должна вести свое исследование:

1. идейная направленность худ. произведения,

2. степень и качество худ. воплощения писательского замысла,

3. характер воздействия на читателя.

Вектор критики в 20-е годы был направлен и на писателей, и на читателей. Критик чаще всего оказывался в роли посредника, наблюдателя в полемическом диалоге между писателем и читателем. Критик брал на себя разработку модели литературного поведения писателя, способов его контакта с читателем, приемов письма. Одновременно критик подсказывал и читателю, каковы его права в новой общественно-лит. ситуации, что можно потребовать от писателя. Критик был тем, кто демонстрировал знание всего.

Количество лит. группировок первых лет революции трудно даже учесть. Многие из них возникали и исчезали с необыкновенной быстротой, не оставив после себя никакого следа. Только в одной Москве в 1920 г. насчитывалось более 30-ти лит. групп. Крупнейшими лит. группировками тех лет, культивировавшие преимущественно поэтические жанры, были футуристы, имажинисты, пролеткультовцы.

Футуристы (с лат. яз. - будущее) объединялись вокруг таких поэтов как В. Маяковский, И. Северянин, В. Хлебников. Это были художники со сложным мировоззрением. В своих сборниках «Ржаное слово», «Пощечина общественному вкусу» футуристы объявляли себя приверженцами нового искусства в литературе, они утверждали себя преобразователями искусства.

Футуристы хотели перестроить русскую словесность, разрушить синтаксис и грамматику в целях свободы изобретателя, создать «заумный» язык.

Футуристы отрицали весь предшествующий опыт, призывали к любованию словом вне зависимости от смысла. Они выступали против массовости и доступности произведений литературы. Для футуристов не существовало искусства как особой формы отражения действительности.

К началу 20-х годов группа футуристов распалась, но как ее продолжение в 1922 г. возникла группа «ЛЕФ» (от названия журнала «Левый фронт», который издавался В. Маяковским). Они отрицали все лит. жанры, признавали только очерк, репортаж, лозунг. Они объявляли человеческие чувства, идеалы добра, любви, счастья - слабостями; критериями прекрасного стали сила, энергия, скорость.

Видным теоретиком и лит. критиком ЛЕФа стал Виктор Борисович Шкловский (1893-1984). Литературно-критические работы Шкловского были посвящены А. Ахматовой, Е. Замятину, А. Толстому, К. Федину, Л. Леонову, М. Зощенко. Рецензируя прочитанное, Шкловский стремился выявить специфику худ. приема, обеспечивающего творческие открытия писателя.

Группа имажинистов (Шершеневич, С. Есенин, Р. Ивнев) объявляли себя приверженцами новой действительности, хотя постичь ее особенности не смогли. Имажинисты стремились заменить слово образом. Они изгоняют глагол, освобождаются от грамматики, против предлогов. Они пытались лишить поэзию жизненного содержания, идейной направленности. Тема и содержание - не главное в произведении, считали имажинисты.

Шершеневич: «Мы счастливые, у нас нет философии. Мы не выстраиваем логики мыслей. Логика уверенности сильнее всего». Образ понимался имажинистами как некое слагаемое лит. произведения - слагаемое, которое можно многократно заменять другими. С. Есенин, убедившись в бесплодности основных установок имажинистов, вышел из этой группировки, которая вскоре перестала существовать.

В период между Февральской и Октябрьской революциями 1917 г. создается одна из самых массовых лит.-худ. организаций - Пролеткульт, сыгравшая определяющую роль в развитии литературы и ЛК 20-х годов.

Пролеткульт стал самой массовой в те годы, наиболее близкой революционным задачам организацией. Он объединял большую группу писателей и поэтов, вышедших главным образом из рабочей среды.

В период с 1917 по 1920 год Пролеткульт формирует свои отделения практически во всех городах страны, издавая при этом около 20-ти лит. журналов. Среди них наибольшую известность приобрели журналы «Грядущее», «Горн», «Гудки», «Твори!». Основные пролеткультовские идеи изложены в журналах «Пролетарская культура», «Зори».

Пролеткульт поначалу имел серьезную поддержку в Советском правительстве, так как нарком просвещения, в чье ведение входили и вопросы искусства, А.В. Луначарский, сам охотно печатал свои писательские опыты в пролеткультовских изданиях.

В изданиях Пролеткульта не только давались четкие предписания о том, как надо работать, но и том, какой должна быть литературно-критическая продукция новой эпохи. Пролеткульт ставил творческие и массово-просветительские задачи. Боевая направленность поэзии пролеткультовских поэтов (М. Герасимов, В. Александровский, В. Кириллов), выражение дум, чувств, настроений рабочего класса, воспевание России - все это придавало ей черты нового, эстетического явления. Темы страдания и скорби, подневольного труда, характерные для дооктябрьской рабочей поэзии, сменяются мотивами света и правды. Отсюда образы солнца, неба, радуги, бескрайнего океана, выступающих аллегорией земного шара, освобождающегося от цепей рабства.

Но при всех своих заслугах, Пролеткульт не смог стать подлинным выразителем и организатором революционной литературы. Одной из главных причин этого явилась его ошибочная теоретическая платформа. Одним из первых руководителей Пролеткульта стал Александр Богданов(Малиновский) (1873-1928) - ученый-медик, философ, участник большевистских изданий начала века.

Пролеткультовцы противопоставили пролетарскую литературу и культуру всей предшествующей. «Рабочий-писатель должен не учиться, а творить» - считали они. Серьезным недостатком в деятельности Пролеткульта была кастовость (обособленность). Ставя перед собой цель привлечения и воспитания писателей из рабочей среды, пролеткультовцы изолировали их от других слоев общества - крестьянства, интеллигенции. Они высокомерно смотрели на всех, кто «не от станка».

Богданов был отстранен от деятельности Пролеткульта, после чего он полностью сосредоточился на научной работе. Богданов организовал первый в мире научный институт переливания крови. Став директором института, Богданов провел на себе ряд опасных мед. экспериментов, один из которых закончился гибелью ученого.

1.12.20 г. газета «Правда» опубликовала письмо РКП(б) «О пролеткультах», где критиковалась их деятельность, были указаны серьезные ошибки, допущенные Пролеткультом. Организация стала постепенно утрачивать свою активность и в 1932г. прекратила свое существование.

На смену Пролеткульту приходит РАПП (Российская Ассоциация Пролетарских Писателей). Несмотря на то, что Пролеткульт будет распущен лишь в 1932 г., реально власть пролеткультовцы теряют гораздо раньше, с упрочением могущества РАПП - организации, подчеркивающей свою идейно-эстетическую связь с Пролеткультом.

Рапповские издания («На лит. посту») требовали тон, которым должно определяться отношение читателя к писателю. Охотно печатались читательские обращения, написанные в развязной, доходящей до откровенного хамства манере. Писателям постоянно объясняли, что они в долгу перед читателем, и читатель чувствовал себя хозяином положения в литературе. Читатель был уверен в том, что литература - лишь часть «общепролетарского дела», и она существует и развивается по законам жизни и развития любой пролетарской отрасли. Газеты и журналы пестрели заголовками: «Соц. договор писателей со школьниками Донбасса», «Под контроль масс», «Рапорт писателей массам», «Слушайте, товарищи писатели!». Все эти заголовки-лозунги внедряли в массовое сознание идею подчинения писателей народу, подконтрольности лит. жизни.

Воронский Александр Константинович (1884-1943) - писатель и лит. критик, большевик. В 1921 г. по предложению Ленина организовал и возглавил первый советский толстый лит.-худ. журнал «Красная новь». Свою миссию Воронский видел в консолидации литераторов, исповедующих разные эстетические принципы. Он создает лит.-худ. группу «Перевал» и альманах с этим названием, печатает в своих изданиях произведения писателей, входящих в различные творческие объединения.

Главный критерий, которому подчиняется Воронский, отбирая лит. тексты, был критерий художественности. Отстаивая право писателя на собственный путь в литературе, Воронский создал ряд блестящих статей в жанре лит. портрета - «Е. Замятин», В. Короленко», «А. Толстой», «С. Есенин».

Полонский Вячеслав Павлович (1886-1932) - журналист, лит. критик.

Активную работу начал в качестве редактора первого советского критико-библиографического журнала «Печать и революция» (до 1926 г.) и лит.-худ. журнала «Новый мир» (1926-1929гг.) Главный интерес Полонского был связан с образной системой лит. произведений. В лит. портретах, посвященных М. Горькому, Б. Пильняку, Ю. Олеше, Полонский стремился очертить худ. своеобразие писателя, вникнуть в поэтику его произведений, понять особенности стилевой манеры. В современных произведениях критик открывал их романтический характер, видя в романтике худ. завоевание новой литературы.

К концу 20-х годов Полонский испытывает сильное давление рапповской критики. Он рассуждает о связи революции политической и эстетической. Критик создает «теорию заражения» и пишет, что читатель, воспринимая произведение, заражается его идеями, но читатель, социально подкованный, обладает соответствующим иммунитетом, а потому вредными идеями заразиться не сможет.

В 1929 г. В. Полонский был отстранен от редактирования журналов. В 1929-1932 гг. он являлся директором Музея изящных искусств.

Выводы: Лит. критики 20-х годов нередко проявляли ограниченность в искусствоведческих познаниях, они были догматичны, но в большинстве своем они искренне верили в собственную правоту, в партийный мандат, в скорое перерождение общественного сознания. Им на смену пришла новая плеяда лит. критиков. Исследователи позднейшего времени назовут их людьми с тоталитарным мышлением. Они не только вписались в новую систему литературно-общественных отношений, но и всячески ее поддерживали и пропагандировали. При этом страх за собственную репутацию незаметно перерос в страх за собственную жизнь и жизнь своих близких. ЛК резко изменила линию своей судьбы.

ТЕМА 5. Литературная критика 30-х годов

К началу 30-х годов общественно-литературная жизнь в стране существенно меняется. В истории лит. критики 30-е годы - время старых ошибок и заблуждений. Если в 20-е годы лит. ситуацию формировала и определяла ЛК, то, начиная с 1929 г., лит. жизнь, как и жизнь в стране в целом, протекала в жестких рамках сталинской идеологии. С ускорением и ожесточением тоталитаризма литература постоянно оказывалась в зоне пристального внимания партийного руководства.

Своеобразием 30-х годов явилось то, что на первый план выдвигалась теория соц. реализма. Соц. реализм - основной метод худ. лит-ры и ЛК, требующий от писателя правдивого, исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии. Соц. реализм обеспечивал худ. творчеству исключительную возможность проявления творческой инициативы, выбора разнообразных стилей и жанров.

В предсъездовский период (1933-1934 годы) в одном только журнале «ЛК» было опубликовано около 60-ти статей и рецензий, посвященных советской лит-ре. О широте охвата свидетельствовал круг имен: статьи о Горьком, Гладкове, Шолохове, Зощенко.

В 1934 г. М. Горький сумел выполнить социальную функцию, возложенную на него вождем, сумел «воссоединить» советских писателей, входивших в разные группы и объединения. Так был осуществлен план создания Союза советских писателей. Многие советские писатели восторженно отнеслись к идее Союза, так как остро встала необходимость консолидации писателей в единой организации на общей идейно-творческой основе.

23.04.32 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке лит-худ. организаций», которое стало результатом назревшего процесса преобразования организационных основ лит. дела. Этим постановлением распускались все существующие организации, и создавался Союз советских писателей.

6.08.34г. было проведено Всесоюзное совещание критиков. Основные темы выступлений докладчиков - вопросы сов. Критики, роль критики в связи с развитием поэзии, прозы, драматургии.

1 съезд писателей открылся 17.08.34 г. и продолжался 2 недели. Съезд проходил как большой всесоюзный праздник, главным героем которого стал М. Горький. Он открыл съезд, сделал на нем доклад «О соц. реализме», заключил работу съезда. С яркими речами выступили В. Шкловский, Л. Леонов, Б. Пастернак.

1 съезд продемонстрировал единство художников слова. В своем докладе Горький подчеркнул, что советская лит-ра опирается на худ. традиции русской и мировой лит-ры, народного творчества. С трибуны съезда советские писатели говорили о своем долге перед народом, о стремлении отдать все силы и способности созданию произведений, достойных времени. Съезд дал импульс развитию и взаимообогащению нац. литератур. Ведущие темы лит-ры: нац.-патриотическая, интернационализм, дружба народов. На съезде обсуждались вопросы развития нац. лит-р народов СССР мирового значения сов. лит-ры.

2.09.34 г. состоялся 1 пленум правления Союза сов. писателей. Председателем правления был избран М. Горький. Вплоть до кончины писателя в 1936 г. лит. жизнь в стране проходила под знаком Горького, которое многое сделал для повышения авторитета сов. лит-ры в мире.

После объединения писателей в единый союз, после сплочения их вокруг общей эстетической методологии, начинается лит. эпоха, при которой писатели хорошо осознавали, что должны подчиняться программе творческого и человеческого поведения. Не войти в Союз или выйти из него, быть исключенным из Союза писателей - означало лишиться права публиковать свои произведения. Если в 20-е годы «провинившийся» критик мог потерять доверие товарищей по партии, то в 30-е годы он терял жизнь.

Ермилов Владимир Владимирович (1904-1965) - литературовед и лит. критик, деятельный участник всех литературно-партийных дискуссий разных десятилетий. В 1926-1929 годах редактировал журнал «Молодая гвардия», в 1932-1938 годах возглавил редакцию «Красной нови», в 1946-1950 годах под его руководством выходила «Лит. газета». В 30-е годы В. Ермилов сосредоточился на монографических исследованиях творчества М. Кольцова, М. Горького, В. Маяковского.

Фадеев Александр Александрович (1901-1956) - до последних дней своей жизни сочетал лит. деятельность с большой организаторской, критической работой. Лит.-общественная деятельность Фадеева на всем протяжении его жизненного пути была интенсивной и многообразной: он был организатором сов. лит-ры, возглавляя после Горького Союз сов. писателей, видным общественным деятелем, редактором, борцом за мир, наставником молодых сов. писателей.

1939-1944 годы - секретарь Президиума Союза сов. писателей, 1946-1953 годы - генеральный секретарь Союза. Свои лит.-крит. выступления посвящал связям лит-ры и сов. действительности. Это диктовалось потребностями сталинской эпохи: надо было писать и говорить об общественной роли лит-ры. Проблемы классического наследия, интернационализм сов. лит-ры, соц. реализм, творческая индивидуальность писателя - все эти вопросы, которые получили освещение в статьях Фадеева, позволяют оценить его вклад в теорию сов. лит-ры.

Из статьи Фадеева «Соц. реализм - основной метод сов. лит-ры»(1934):

«Соц. реализм предполагает размах творческих исканий, расширение тематического кругозора, развитие разнообразных форм, жанров, стилей. Идея соц. реализма должна являться сущностью произведения, воплощенной в образах. Дело рабочего класса должно стать личным делом писателя. Радоваться, любить, страдать, ненавидеть вместе с рабочим классом - это придаст глубокую искренность, эмоц. насыщенность худ. творчеству и повысит силу его худ. воздействия на читателя».

Из статьи Фадеева «Мой личный опыт - начинающему автору»(1932):

«Чтобы точно изложить все то, что живет в твоем сознании, надо много работать над словом: русский язык богат, и для выражения тех или иных понятий, существует много слов. Надо уметь употребить те слова, которые наиболее точно выражали бы мысли, волнующие художника. Это требует большой и настойчивой работы над словом».

В 30-е и последующие годы Сталин встречался с писателями, давая руководящие указания и оценивая новинки лит-ры, он насыщал свою речь цитатами и образами из русской и мировой классики. Сталин в роли литературоведа и критика берет на себя функции лит. суда в последней инстанции.

В 1934-1935 годах появились статьи, исследовавшие новаторские черты исторического романа, соотношение исторического романа с реальной историей. В 1936-1937 годах особенно остро встала проблема народности. Была сделана попытка исследовать взаимодействие писателя с народом. Развитие ЛК в середине 30-х годов шло под знаком идей народности и реализма. В эти годы были написаны исторические произведения А. Толстого «Петр 1», «Хождение по мукам», М. Горького «Жизнь Клима Самгина». Н. Островского «Как закалялась сталь».

В поэзии активным становится поколение поэтов, являвшихся непосредственными участниками соц. преобразований в качестве очеркистов, селькоров, пропагандистов (А.Твардовский, М. Исаковский, А. Сурков, А. Прокофьев). Советская лит-ра стала более основательно подходить к правдивому воспроизведению народной жизни, но в ее развитии были серьезные трудности, обусловленные особенностями классовой борьбы, сложностью внутренней и международной обстановки, отрицательно сказывался на развитие лит-ры культ личности Сталина.

Одной из первых дискуссий, имевших большое значение, была дискуссия «О языке» (1934 г.). В статье М. Горького «О языке» присутствовал совет: «Заботьтесь о языке, читайте былины, сказки - в них вы найдете красоту и услышите народный язык». В статье Горьким была затронута проблема языка, его развития и обогащения. Писатель боролся за чистоту, четкость, ясность языка худ. произведений. Дискуссия «О языке» имела большое значение для определения идейно-худ. задач сов. лит-ры. В тот период особенно резко надо было вести борьбу против надуманного словотворчества, против злоупотребления различными местными наречиями и жаргонами. Это была борьба против засорения языка, снижения его роли.

М. Горький заострял внимание писателей на опыте классиков русской лит-ры, подчеркивал, что от них идет традиция мастерства языка, отбора наиболее простых и осмысленных слов. Горький: «Классики учат нас, что чем более просто, ясно смысловое и образное наполнение слова, - тем более крепко, правдиво и устойчиво изображение пейзажа и его влияние на человека, изображение характера человека и его отношение к людям».

Дискуссия «О формализме» (1936 г.). Общие черты формализма: противопоставление искусства и действительности, отрыв худ. формы от идейного содержания. Формалисты считали, что между формой и содержанием нет связи. Это неверно. Содержание - это внутренний смысл формы, так как формальный характер имеют: стиль, речь, жанр, композиция, а содержательный - тема, идея, сюжет, конфликт.

Дискуссия «О вульгарном социологизме» (1936 г.). Основные черты ВС-ма: установление прямой зависимости лит. творчества от экономических решений, классовой природы писателя, стремление объяснить мир экономическими факторами. Не только до роспуска РАПП, но и после образования Союза сов. писателей в статьях бытовали такие понятия: «кулацкая лит-ра». «крестьянская лит-ра», «лит-ра мелкобуржуазной интеллигенции». Не было ощущения единой сов. лит-ры. Такое дробление лит-ры было обусловлено сторонниками вульгарного социологизма.

Никогда прежде не обострялся так научный и общественный интерес к русской и мировой классике, как в 30-е годы. Творческий опыт классики активно использовался в критических дискуссиях: «О драматургии», «О языке худ. лит-ры», «Об историческом романе». Эти дискуссии помогали уяснить новаторскую сущность сов. лит-ры. Свой вклад в развитие ЛК внесли периодические издания тех лет. Кроме упомянутого журнала «ЛК», активно разрабатывает эстетические вопросы журнал «Лит. учеба» и «Лит. газета», начавшая выходить с 1929 года.

ТЕМА 6. Периодические литературно-критические издания 20-30-х годов

«Печать и революция» - журнал критики, в котором печатались статьи по теории и истории лит-ры, философии, политике, музыке, рецензии.

«Советское искусство» - газета, в которой освещалась театральная и музыкальная жизнь страны, уделялось внимание искусству, кино, архитектуре. Газета проводила дискуссии по актуальным проблемам советского искусства.

«Советский театр» - журнал по вопросам театра и драматургии. Главное внимание журнал уделял вопросам текущей театральной жизни.

«Наши достижения» - журнал основан М. Горьким, он был рассчитан на показ достижений нашей страны, В нем печатались лучшие очерки о различных сторонах жизни и деятельности советского народа.

«Читатель и писатель» - еженедельная газета, в которой давалась информация о выходящей продукции Госиздата и помещались статьи познавательного характера об исторических событиях, общественных и гос. деятелях, писателях. Для выступлений представителей различных лит. группировок газета отводила «страницу писателя», где эти представители излагали свои позиции и откликались на события лит. жизни.

«30 дней» - журнал пользовался популярностью среди читателей. В нем печатались небольшие очерки и рассказы, давалась различная информация о производственных достижениях, о новинках в области культуры, искусства и спорта.

«Лит. критик» - журнал рассматривает проблемы: народности и классовости, соотношения реализма и романтизма в творческом методе сов. лит-ры, традиций и новаторства, борьбы за чистоту лит. языка. Все это находило живой отклик в журнале. Обсуждение этих проблем выражалось в форме острых дискуссий, в которых принимали участие другие лит. издания страны. С 1936 года при журнале «ЛК» стало выходить приложение - «Лит. обозрение», где оперативно находили отклик произведения сов. лит-ры различных жанров.

«Лит. учеба» - журнал основан Горьким. Основной темой журнала стала работа с творческой молодежью. В статьях анализировалось творчество начинающих писателей.

«Молодая гвардия» - журнал молодежи, орган идейно-эстетического воспитания сов. молодежи. В нем печатались материалы на самые различные темы из области политики, науки, истории, морали.

«Новый мир» - лит-худ. и общественно-политический журнал, который играл роль объединителя сов. писателей. На его страницах появились классические произведения сов. лит-ры «Жизнь Клима Самгина», «Поднятая целина», «Тихий Дон», «Петр 1».

ТЕМА 7. Литературно-критическая деятельность А.В. Луначарского

А. Луначарский (1875-1933) - критик, теоретик, историк лит-ры, партийный и гос. деятель, блестящий знаток истории, философии, живописи, театра. С 1917 по 1929 годы Луначарский являлся Народным комиссаром просвещения, в функции которого входило курирование всех областей искусства, в том числе, лит-ры.

Обладая даром незаурядного импровизатора и оратора, Луначарский в первые послеоктябрьские годы постоянно выступает с лекциями. Он - великолепный полемист. При деятельном участии Луначарского выходили первые издания русских классиков, творчество которых он знал великолепно, мог страницами цитировать Некрасова и Л. Толстого.

Он сыграл огромную роль в теоретической борьбе за методологические основы сов. лит-ры. Особенно он был внимателен к современным спорам, группировкам, вступал в полемику, анализировал различные направления в поэзии, прозе, драматургии в статьях: «Вопросы лит-ры и драматургии», «Пути современной лит-ры», «О современных направлениях русской лит-ры». В статьях о классиках русской и мировой лит-ры Луначарский отстаивал такие важные качества сов. лит-ры, как идейность, реализм, народность, гуманизм. Луначарский призывал к глубокому освоению классического наследия в статьях: «Читайте классиков», «О наследстве классиков», «Об усвоении классиков».

Всячески поддерживая ростки новой лит-ры (статьи о Фурманове, Леонове), пропагандируя сов. классику (статьи о Горьком, Маяковском), Луначарский был озабочен судьбой лит-ры в целом. Его критические и теоретические статьи были значительной страницей в истории борьбы за соц. реализм.

Сложной и противоречивой была оценка деятельности В. Маяковского. В статьях других критиков творчество Маяковского рассматривалось в связи с эстетической платформой группы «ЛЕФ». Хотя критики и отмечали талант Маяковского, отрицательное отношение к ЛЕФу распространилось и на его творчество. Луначарский писал о Маяковском так: «Мы должны говорить о Маяковском с точки зрения огромной общественной и лит. ценности его творчества, тщательно изучив его». Его статьи о Маяковском: «Жизнь и смерть», «Поэт революции», «В. Маяковский - новатор».

Луначарский: «Народ - творец истории, пролетариат, приходящий к освоению своей великой миссии и своего права на счастье. Худ. образ положительного героя должен быть живым». Подтверждение своим мыслям Луначарский нашел в творчестве М. Горького. В его произведениях критика привлекал гордый вызов обществу. Движущей силой, панорамой эпохи назвал он эпопею Горького «Жизнь Клима Самгина» в статье «Самгин».

В 1929 году А. Луначарский был снят с поста наркома, после чего он стал директором Пушкинского дома. Вскоре он серьезно заболел, уехал лечиться за границу. Там выучил испанский язык (седьмой по счету), так как собирался стать полпредом в Испании, но во время поездки умирает. Прах А. Луначарского был захоронен у Кремлевской стены в Москве.

Макаров Александр Николаевич(1912-1967) -зам редактора «Лит. газеты» и журнала «Молодая гвардия». Как лит. критик, Макаров обладал широким творческим диапазоном. Он писал о М. Шолохове, Д. Бедном, Э. Багрицком, М. Исаковском, В. Шукшине, К. Симонове. Мягкость и доброжелательность отличают критический стиль Макарова. В мало известном сибирском авторе В. Астафьеве Макаров увидел подлинный талант и предсказал ему путь в «большую лит-ру».

Критик никогда не старался «уничтожить» автора неудачного произведения, задеть его обидным словом. Ему было интереснее прогнозировать развитие писательского творчества и из недостатков рецензируемого произведения «выводить» дальнейшие маршруты, по которым, возможно, будет стремиться пройти автор.

Макаров: «Критика является частью лит-ры, ее предмет - человек и его общественная жизнь».

ТЕМА 8. Литературно-критическая деятельность М. Горького

Горький (1868-1936): «Чем лучше мы будем знать прошлое, тем легче, глубоко и радостно поймем великое значение творимого нами настоящего». В этих словах заключен глубокий смысл о связи лит-ры с народным творчеством, о взаимном влиянии и взаимообогащении.

Народность в лит-ре не сводится к изображению жизни и положения народных масс. Действительно народным писателем в условиях классового общества является тот, кто подходит к изображению действительности с точки зрения трудового народа, его идеалов. Произведение народно только тогда, когда правдиво и всесторонне отображает жизнь, отвечает насущным неотложным стремлениям народа.

Горький рассматривал лит-ру как могучее средство познания действительности. Познавая действительность, лит-ра должна заставлять чувствовать и думать читателя. Основным условием осуществления этой задачи он считал пристальное изучение жизни. Горький в своих статьях ставил вопрос об отношении лит-ры и жизни, об активном вторжении лит-ры в жизнь народа, о влиянии худ. творчества на воспитание сов. человека.

Наблюдая, писатель должен изучать, сравнивать, познавать развитие жизни во всей сложности и противоречивости. Писатель должен рассматривать человека в процессе его становления, изображать его в произведениях не только таким, каков он есть сегодня, но и таким, каков он должен быть и будет завтра. Горький: «Книга должна заставить читателя стать ближе к жизни и серьезно подумать о ней».

М. Горький указывал писателям на то, какую важную роль играет умение писателя видеть, представлять в своем воображении человека, предостерегал от увлечения мелочами, мешающими ясному, четкому восприятию его как яркого, живого образа. Мелочи нередко загружают образ, но в то же время они необходимы. Из них нужно отобрать то характерное, что выражает сущность человека. Писатель должен смотреть на своих герое как на живых людей, - а живыми они у него окажутся, когда он в любом из них найдет, отметит и подчеркнет характерную особенность речи, жеста, лица, улыбки.. Отмечая все это, литератор помогает читателю лучше видеть и слышать то, что литератором изображено. Человек-деятель, преобразователь мира должен быть в центре внимания лит-ры.

Нерасторжимая связь с жизнью, глубина проникновения в лит. процесс, правдивое отображение лит. явлений прошло, эстетическое воспитание народа, борьба за качество худ. произведений, за создание книг достойных, верно служащих делу воспитания трудящихся - таковы черты метода ЛК.

Идея пролетарского интернационализма была главной в творческих связях Горького с писателями многих стран. Общепризнанна его огромная роль как объединителя прогрессивной интеллигенции.

В публицистике Горького революционных лет возникает тема созидания.

Его статьи: «Путь к счастью», «Беседы о труде», «О знании», «Борьба с неграмотностью» поднимали острые вопросы, связанные с возрождением России. Горький: «Соц. реализм - это творчество, цель которого - непрерывное развитие индивидуальных способностей человека».

Научная глубина суждений Горького о методе нового искусства проявилась в его статьях: «О соц. реализме», «О лит-ре», «О прозе», «О языке», «О пьесах», «Заметки читателя», «Беседы с молодыми».

Писатель уделял большое внимание проблеме формирования личности, созданию условий, обеспечивающих ее рост. В широком круге творческих проблем, поставленных М. Горьким, одной из важных была проблема традиций - отношения к классическому лит. наследию и к фольклору. «Народное творчество - это исток нац. худ. культуры».

Горький становится инициатором издания и редактором журнала «Наши достижения». Он также издает журнал «Лит. учеба», призванный вести элементарные консультации для новоявленных писателей. Горький придавал важное значение детской лит-ре и выпустил журнал «Детская лит-ра», где печатаются литературно-критические статьи, возникают дискуссии о книгах А. Гайдара, С. Маршака, К. Чуковского.

Горьковский принцип активного участия в лит. жизни страны и широкого использования средств худ. критики в строительстве новой культуры стал законом деятельности многих сов. писателей. Размышляя о чертах новой худ. метода, о месте лит-ры в жизни народа, о взаимоотношениях читателя и писателя, они обращались к опыту лит-ры, к творчеству своих современников, а нередко и к урокам собственной работы. Они выступали в печати со статьями, рецензиями, заметками, в которых давали оценку лит. явлениями ставили наболевшие вопросы писательского труда. Так в жанре ЛК выступали А.Фадеев, Д. Фурманов, В. Маяковский, С. Есенин, А. Серафимович, А. Макаренко, А. Толстой, А. Твардовский, М. Шолохов, К. Федин, Л. Леонов, К. Симонов, С. Маршак.

ТЕМА 9. Литературная критика 40-х годов

В усилении оперативности лит-ры военных лет немалая заслуга принадлежит центральной и фронтовой печати. Почти в каждом газетном номере печатались статьи, очерки, рассказы. На страницах газеты «Правда» впервые были опубликованы произведения: Н. Тихонова «Киров с нами», А. Твардовского «Василий Теркин», Корнейчука «Фронт», Б. Горбатова «Непокоренные», М. Шолохова «Они сражались за Родину». Писатели военных лет владели всеми видами лит. «оружия»: эпосом, лирикой, драмой.

Тем не менее первое слово сказали поэты-лирики и публицисты. Душевная близость с народом является самой примечательной особенностью лирики военных лет. Родина, война, смерть, ненависть к врагу, мечта о победе, боевое товарищество, раздумья о судьбе народа - вот основные мотивы, вокруг которых бьется поэтическая мысль. Поэты стремились в своих личных переживаниях выразить общенародные чувства и веру в победу. С огромной силой передано это чувство в стихотворении А. Ахматовой «Мужество», написанное в самую тяжелую военную зиму - в феврале 1942 года.

В годы войны были написаны поэмы, в которых воспевался человек и его подвиг. Авторы стремятся раскрыть характер героя, соотнося повествование с военными событиями. Подвиг во имя Родины воспевался как факт общенац. значения (Алигер «Зоя»).

Публицистика оказала огромное влияние на все жанры лит-ры военных лет, и прежде всего на очерк. Очеркисты старались ни на шаг не отставать от военных событий и играли роль лит. «разведчиков». От них мир впервые узнал о подвиге Зои Космодемьянской, о подвиге панфиловцев, о героизме молодогвардейцев.

Изучение русской лит-ры не прекращалось в годы войны. В центре внимания критиков была лит-ра периода войны. Главная цель ЛК 40-х годов патриотическое служение народа. Хотя это были очень трудные годы, ЛК темнее менее жила активно и выполняла свою миссию. И это очень важно - оставаясь в целом принципиальной, не признавала скидок на обстоятельства войны. Предстоит большая работа по сбору фактических сведений, имеющих отношение к критике военных лет. В ту пору часть лит. журналов выходила нерегулярно и лит. жизнь в значительной степени переместилась на страницы газет. Характерным для этого периода является расширение прав и влияния ЛК на страницах газет.

В 40-е годы усилились нравственно-воспитательные функции ЛК, возросло ее внимание к вопросам гуманизма, патриотизма, нац. традиций, которые рассматривались в свете требований, предъявляемых войной.

Большой вклад в изучение и осмысление процессов, происходивших в годы войны, внесли советские критики.

Доклад А. Толстого «Четверть века сов. лит-ры»(1942). В нем устанавливается периодизация истории русской лит-ры, характеризуются особенности каждого периода, подчеркивается новаторство, гуманистические, идейные, нравственные основы советской лит-ры.

Статья А. Фадеева «Отечественная война и сов. лит-ра»(1942). Данная статья интересна для постижения процессов, происходивших в годы войны в лит-ре. Фадеев подчеркивает особенности русской лит-ры в годы войны, говорит об ответственности художника, который в дни великих испытаний думает и чувствует вместе со своим народом.

Доклад Н. Тихонова на 9 Пленуме сов. писателей(1944) «Советская лит-ра в дни ВОВ» был посвящен проблеме героя трагической эпохи сов. лит-ры.

ТЕМА 10. Литературная критика 50-х годов

На первом съезде сов. писателей в 1934 г. было принятии решение проводить писательские съезды раз в 4 года. Тем не менее 2 съезд состоялся лишь в декабре 1954 года. На съезде следует отметить доклад Рюрикова Бориса Сергеевича (1909-1969) «Об основных проблемах сов. критики», в котором он акцентировал внимание на вопросах, которые были забыты сов. лит-рой. Он выступил против спокойного, бесстрашного тона, свойственного критике последних лет, и говорил о том, что критика должна рождаться в свободной борьбе мнений. При этом надо связывать лит.-критические оценки с исторической эпохой, когда произведение было создано.

Рюриков подчеркнул важность категорий эстетики для лит.-крит. работы. Он настаивал на необходимости исследовать худ. форму лит. произведений. С 1953 по 1955 гг. Б. Рюриков был главным редактором «Лит. газеты», а с 1963 по 1969 гг. редактором журнала «Иностранная лит-ра». Вскоре после писательского съезда стали выходить журналы: «Москва», «Нева», «Дон», «Дружба народов», «Русская лит-ра», «Вопросы лит-ры».

В мае 1956 г. покончил с собой А. Фадеев. В предсмертном письме было сказано: «Не вижу возможности жить дальше, так как искусство, которому я отдал свою жизнь, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии. Лучшие кадры лит-ры физически истреблены, лучшие люди лит-ры умерли в преждевременном возрасте благодаря преступному попустительству власть имущих». Это письмо не было опубликовано в те годы.

Лит. жизнь 50-х годов была разнообразной и ее трудно представить в виде цепочки последовательных событий. Главным качеством лит-ры и политики вообще становились непоследовательность и непредсказуемость. Это во многом было обусловлено противоречивой фигурой Н.С. Хрущева, лидера партии правительства до октября 1964 года. Как и его предшественники, партийные руководители, Хрущев уделял пристальное внимание лит-ре и искусству. Он был убежден, что партия и государство имеют право вмешиваться в вопросы культуры и потому часто выступал перед писателями, творческой интеллигенцией. Хрущев высказывался за простоту и доступность худ. произведений. Свои лит. вкусы он выдавал за эталон и ругал писателей, кинематографистов и художников за элементы абстракционизма в их произведениях. Оценку лит. произведениям должна давать партия, считал Н. Хрущев.

В октябре 1958 г. из Союза писателей был изгнан Б.Л. Пастернак. Поводом к этому послужила публикация романа «Доктор Живаго» в миланском издательстве (в Италии). Партийное руководство начало осудительную кампанию. На заводах, в колхозах, вузах, писательских организациях люди, не читавшие роман, поддержали методы травли, которые в итоге привели к болезни и смерти автора в 1960 г. Ему был вынесен приговор на собрании писателей: «Пастернак был всегда внутренним эмигрантом, окончательно разоблачил себя как враг народа и лит-ры».

После 2-го съезда писателей работа писательского союза налаживается, и съезды проходят регулярно. На каждом из них говорится о состоянии и задачах ЛК. С 1958 г. к союзным съездам добавятся еще и съезды писателей РСФСР (первый состоялся в1958 г.).

Лит. жизнь оживилась за счет издания областных лит.-худ. журналов: «Подъем», «Север», «Волга». Активизировалась писательская ЛК. В выступлениях М. Шолохова, М. Исаковского было сказано о необходимости тесной связи лит-ры с жизнью и общенародными задачами, о необходимости постоянной борьбы за народность лит-ры и высокое худ. мастерство.

В новых условиях общественной жизни ЛК получила широкие возможности для дальнейшего развития. О возросшем уровне ЛК свидетельствуют споры вокруг романов Гранина, Дудинцева, Симонова, поэзии Евтушенко, Вознесенского. Среди наиболее важных дискуссий этого времени, сыгравших значительную роль в развитии ЛК, лит. процесса в целом, можно выделить: 1) «Что такое современность?»(1958)

2) « Рабочий класс в современной сов. лит-ре»(1956)

3) «О различных стилях в лит-ре соц. реализма»(1958)

Опираясь на современный лит. процесс, эти дискуссии выявляли основные тенденции в развитии сов. лит-ры, поднимали важные теоретические проблемы. Участники дискуссий Андреев, Шагинян поставили ряд вопросов о моральном облике современного человека, о соотношении историзма и современности. Широко обсуждались проблемы: писатель и жизнь, характер сов. человека, современная жизнь и сов. лит-ра.

Подобные документы

    Зарождение русской литературной критики и дискуссии вокруг ее природы. Тенденции современного литературного процесса и критики. Эволюция творческого пути В. Пустовой как литературного критика современности, традиционность и новаторство её взглядов.

    дипломная работа , добавлен 02.06.2017

    Периоды развития русской литературной критики, ее основные представители. Метод и критерии нормативно-жанровой критики. Литературно–эстетические представления русского сентиментализма. Сущность романтической и философской критики, работы В. Белинского.

    курс лекций , добавлен 14.12.2011

    О своеобразии русской литературной критики. Литературно-критическая деятельность революционеров-демократов. Спад общественного движения 60-х годов. Споры между "Современником" и "Русским словом". Общественный подъем 70-х годов. Писарев. Тургенев. Чернышев

    курсовая работа , добавлен 30.11.2002

    Состояние русской критики ХІХ века: направления, место в русской литературе; основные критики, журналы. Значение С.П. Шевырева как критика для журналистики ХІХ века в период перехода русской эстетики от романтизма 20-х годов к критическому реализму 40-х.

    контрольная работа , добавлен 26.09.2012

    Классицистская критика до конца 1760-х годов. Н.И. Новиков и библиографическая критика. Н.М. Карамзин и начало эстетической критики в России. А.Ф. Мерзляков на страже классицизма. В.А. Жуковский между эстетической и религиозно-философской критикой.

    курс лекций , добавлен 03.11.2011

    Поэтика Н.С. Лескова (специфика стиля и объединения рассказов). Переводы и литературно-критические публикации о Н.С. Лескове в англоязычном литературоведении. Рецепция русской литературы на материале рассказа Н.С. Лескова "Левша" в англоязычной критике.

    дипломная работа , добавлен 21.06.2010

    Биография политического деятеля, критика, философа и писателя А.В. Луначарского. Определение значения деятельности А.В. Луначарского для советской и русской литературы и критики. Анализ критических работ Луначарского и его оценка творчества М. Горьким.

    реферат , добавлен 06.07.2014

    Русская литература XVIII века. Освобождение русской литературы от религиозной идеологии. Феофан Прокопович, Антиох Кантемир. Классицизм в русской литературе. В.К. Тредиаковский, М.В. Ломоносов, А. Сумароков. Нравственные изыскания писателей XVIII века.

    реферат , добавлен 19.12.2008

    Исследование творчества Аполлона Григорьева - критика, поэта и прозаика. Роль литературной критики в творчестве А. Григорьева. Анализ темы национального своеобразия русской культуры. Феномен Григорьева в неразрывной связи произведений и личности автора.

    контрольная работа , добавлен 12.05.2014

    Определение литературной сказки. Отличие литературной сказки от научной фантастики. Особенности литературного процесса в 20-30 годы ХХ века. Сказки Корнея Ивановича Чуковского. Сказка для детей Ю.К. Олеши "Три Толстяка". Анализ детских сказок Е.Л. Шварца.

Всякий разговор о расцвете русской культуры в начале XX века так или иначе упирается в «серебряный век» русской культуры, все, что выходит за его пределы, оказывается в тени. Отчасти это справедливо, символизм, акмеизм и футуризм сыграли огромную роль в развитии искусства только что окончившегося столетия, и, поскольку разговоры на эту тему в советские годы находились под запретом, литературоведы и критики спешат воздать им по заслугам.

Отдавая должное литературе «серебряного века», нельзя забывать о том, что даже в период своего расцвета, эта литература, всегда оставалась камерным явлением с небольшой читательской аудиторией, в чем легко убедиться, сравнивая статистические сведения о читательском спросе на символистские журналы со спросом на журналы других направлений. В отчетах Императорской библиотеки в Петербурге указано, что первые места по популярности делили либеральный «Вестник Европы», народническое «Русское богатство», а вот связанный с символистами журнал «Новый путь» занимал 13-е место, журнал «Весы» — 30-е, а журнал «Мир искусства» и вовсе не попал в эту статистику, поскольку в нее включались журналы, затребованные более 100 раз. Существенно отличались и тиражи символистских изданий: если в 1900 году тираж «Вестника Европы» составлял 7 тысяч, то тираж символистского журнала «Весы» колебался между полутора и двумя тысячами. А за тиражами горьковских альманахов «Знание» символистские сборники и подавно не могли угнаться — там соотношение будет едва ли не один к двадцати, разумеется, не в пользу символистов.

Итак, литература «серебряного века» была небольшим островом, в окружении «другой литературы», убежденной что она продолжает «лучшие традиции русской литературы», придерживается «честного гуманного направления», олицетворением которого были тени Белинского, Добролюбова и Чернышевского. Здесь были свои авторитеты, свои кумиры, здесь всходила звезда Максима Горького, Леонида Андреева, Александра Куприна, не говоря об устоявшихся авторитетах Чехова и Толстого. Литература начала XX века в ее целом продолжала развиваться по инерции, набранной еще в предшествующие десятилетия, и имела свои неписаные законы.

Начиная с 60-х годов XIX века основными объединяющим центром общественной и политической жизни стал так называемый «толстый журнал», ежемесячник, имевший обширные политические и общественные разделы, которые как паровоз тянули за собой поэзию и прозу. Журналы почти полностью заменили собой литературные салоны, игравшие гораздо более важную роль в предшествующие эпохи. К 90-м годам XIX века литературные салоны занимали явно подчиненное положение, они или существовали при журналах, как одна из форм еженедельных собраний близких редакции литераторов, либо оставались формой объединения поэтов — «пятницы» Я. Полонского и продолжавшие их «пятницы» К. Случевского. Значение этих поэтических собраний определялось не в последнюю очередь тем, что «толстые журналы», как правило, не придавали значения стихам, их печатали, как тогда называли, «на затычку».

Совсем по-иному ощущала себя на страницах толстого журнала критика, которая играла здесь достаточно заметную роль. По своему значению она шла сразу после публицистики, а иногда и сливалась с нею, как это было в журналах, развивших традиции шестидесятников, таких как «Русское богатство»: его лидер Н.К. Михайловский часто выступал со статьями на темы литературы. Но именно потому, что критике придавалось такое большое значение, она была подчинена общей позиции издания. Публицистические разделы задавали «генеральную линию», определяли позицию журнала в кардинальных общественных вопросах, эту линию подхватывали и развивали обзоры русской и зарубежной печати, внутреннее обозрение, но и критические разделы издания не в меньшей степени призваны были усилить резонанс. Л.Д. Троцкий удачно назвал «толстые журналы» «лабораториями, в которых вырабатывались идейные течения».

Действительно, именно журналы конца XIX — начала XX века прежде всего поддерживали восходящее все к тем же 60-м годам деление общественной мысли на два враждующих лагеря — либеральный (иначе называемый прогрессивным) и консервативный (соответственно, реакционный). Негласный кодекс эпохи заставлял представителей враждующих партий высказывать противоположные суждения по всем сколько-нибудь принципиальным вопросам, не только политического, но и литературного характера.

«Русский ежемесячник, — писал В.Г. Короленко в некрологе Н.К. Михайловскому, — не просто сборник статей, не складочное место, иной раз совершенно противоположных мнений, не обозрение во французском смысле. К какому бы направлению он ни принадлежал, — он стремится дать некоторое единое целое, отражающее единую систему воззрений, единую и стройную». Сам Н.К. Михайловский высказывался на этот счет еще более решительно. «В литературном деле необходимо самодержавие. Нельзя допускать разноголосицу», — так передавала его позицию мемуаристка. В итоге критик на страницах толстого журнала чаще оказывался хористом и подпевалой, он чаще «держал ноту», чем задавал тон, на положении солистов находились, как правило, публицисты.

В 90-е годы соперницей толстого журнала становится газета, сравнительно с журналами имевшая более широкую читательскую аудиторию, что помогало критику быстро сделать имя, и потому постоянное сотрудничество в газете для многих литераторов было заветной мечтой. Единственное, в чем газетная критика принципиально отличалась от журнальной — вынужденной краткостью. Толстый журнал приучал писать без оглядки на размеры статьи, неторопливо и обстоятельно, с цитатами и пересказами. Не то газета — она требовала сжатого и оперативного отклика. Известный афоризм Власа Дорошевича: «голубушка, длинного не читают», становился своего рода девизом для более молодого поколения критиков, начинавших выступать в роли критиков на страницах газет, таких как Корней Чуковский и Петр Пильский, отчасти А. Измайлов.

В остальном, газета в сжатом виде копировала все составляющие «толстого журнала». «Направленство» было свойственно им в той же степени, что и журналам, свобода критика в рамках любого издания носила относительный характер, и была скорее формой «осознанной необходимости». Полностью подчинив себе литературу, «направленство» сковывало ее развитие, превращая в своего рода департамент. В статье журналиста П. Панкратьева литераторы и чиновники сравнивались как представители родственных профессий: «Слушая с закрытыми глазами чтение любой статьи, не зная ни формата бумаги, ни обложки, ни шрифта, можно легко догадаться, в каком издании она напечатана. При переходе в другую редакцию, часто совсем иного направления, литераторы начинают мыслить и чувствовать сообразно обстоятельствам нового положения… В настоящее время образовался и быстро растет особый класс чиновников-литераторов… печатающих в повременных изданиях и отдельными выпусками разъяснения начальнических проектов, с мотивами вожделений данного ведомства».

Этот процесс «бюрократизации» литературы захватывал и иссушал развитие литературы, много претерпевший от критики издатель альманаха «Русские символисты» Валерий Брюсов писал в одном из черновых набросков: «У нас живут особняком литературные критики: у каждого свой замок — журнал или газета; друг с другом воюют они беспощадно, но все зорким оком высматривают проходящие мимо караваны. Беда смелым путникам, не заручившимся чьим-нибудь могущественным покровительством, беда группе молодых литераторов, которые хотят идти своей дорогой! Их ждут, их подкарауливают, против них устраивают засады, гибель их предрешают заранее».

Сходно оценивала ситуацию соратница Брюсова по символизму Зинаида Гиппиус: «Литература, журналистика, литераторы — у нас тщательно разделены надвое и завязаны в два мешка, на одном написано: «консерваторы», на другом — «либералы». Чуть журналист раскроет рот — он уже непременно оказывается в котором-нибудь мешке. Есть и такие, которые вольно лезут в мешок, и чувствуют себя там прекрасно, спокойно. Медлительных поощряют толчками. На свободе оставляют пока декадентов, считая их безобидными, — для них, мол, закон не писан».

Символисты или декаденты, как их называли критики, были первыми, кто пробивались в литературу, не заручившись поддержкой литературных партий, и делали это сознательно. И надо сказать, что начатая символистами борьба против литературных барьеров имела последствия для всей критики и литературы начала XX века, протекавшего под знаком освобождения от диктатуры литературных партий и направлений. Поколение критиков, начинавшие свой творческий путь в 900-е годы, стремилось уйти от обязательных мнений, вот почему появление сразу нескольких, никак не связанных друг с другом, критиков нового типа было своего рода знамением времени.

Уход с проторенных путей не всегда совершался демонстративно, иногда он обставлялся разного рода примирительными формулами, сопровождался обходными маневрами. Как удавалось сочетать «заветы отцов» с новыми эстетическими исканиями, можно проследить на судьбе двух критиков, каждый из которых по-своему был связан с народничеством — Аркадия Горнфельда (1867-1941) и Иванова-Разумника (псевдоним Разумника Васильевича Иванова, 1878-1946). Аркадий Горнфельд по праву может быть назван одним из талантливейших, но почти незамеченных критиков 900-х годов. Печальная известность пришла к нему уже в советское время — в связи с шумным скандалом вокруг перевода романа Ш. де Костера «Тиль Уленшпигель».

В советские годы заниматься критикой Горнфельд уже не мог, слишком уж другие мальчики пели другие песни, но до революции, точнее до закрытия журнала «Русское богатство» в 1918 году, он был здесь постоянным сотрудником, и систематически публиковал на его страницах критические статьи, рецензии на новые книги и библиографические заметки, чаще всего, как было принято в этом журнале, без подписи. Эта анонимность, а также отсутствие темперамента публициста, стремления к шумным выступлениям и бурным полемикам, делали его присутствие на страницах журнала малозаметным. Мало кто представлял себе и его позицию как критика, хотя, если внимательно к ней приглядеться, во многом шла в разрез с программными эстетическими установками издания. Горнфельд изначально был настроен достаточно скептически по отношению к революционно-демократической критике. «Не только с писаревщиной я разделался еще в гимназии, но и эстетика Чернышевского мне представлялась тогда теоретическим недоразумением». Однако Горнфельд не стремился эти расхождения обозначить и с неодобрением отнесся к циклу статей Акима Волынского, составивших позднее его книгу «Русское критики» (СПб., 1896); именно это и сделало возможным его приход в народнический журнал, где он вскоре стал из одним ведущих сотрудников, а в 900-е годы — и одним из руководителей «Русского богатства».

Горнфельд называл себя «восьмидесятником, не отказавшимся от наследства шестидесятых годов и искавшего лишь некоторых его модификаций», и «разумным индивидуалистом». Поэтому он предпочитал не высказываться по ряду программных для журнала вопросов, можно сказать, уклоняясь от обсуждения «заветов отцов» и занимаясь темой, достаточно нейтральной — поэтика и теория литературы, популяризация западноевропейской мысли и культуры и др.

В этой области ему была предоставлена свобода суждений ввиду того, что они не относились к числу принципиальных для журнала; там же, где сам Горнфельд не разделял редакционные установки, он последовательно уклонялся от полемики. «Для Вас не секрет, — признавался он Н.К. Михайловскому в 1896 году, — что я не солидарен с редакцией в теоретических вопросах моей специальности — поэтики. Но люди для меня важнее всего…». «Тихое еретичество» в сочетании с личным почтением к лидерам «Русского богатства» делали возможным многолетнее сотрудничество в этом журнале, но это не способствовало полноте самореализации. Как критик он проявил себя в сборниках статей, таких как «На западе» (СПб, 1910), «О русских писателях» (СПб, 1912), «Пути творчества» (П., 1922), «Боевые отклики на мирные темы» (Л., 1924), «Муки слова» (М.-Л., 1927) и др.

Своим учителем Горнфельд называл выдающегося лингвиста А.А. Потебню, лекции которого по теории словесности, прослушанные в Харьковском университете, стали началом «жизненного поворота» и побудили Горнфельда оставить юридический факультет и заняться философией, эстетикой, психологией, а в конечном счете — избрать словесность в качестве главного жизненного поприща; о своем учителе Горнфельд оставил замечательные воспоминания. Как известно, А. Потебня занимал почетное место и среди тех, кого называли своими учителями некоторые поэты-символисты, прежде всего Андрей Белый и Вяч. Иванов, на которых оказало влияние учение Потебни о внутренней форме слова. Но Горнфельд не искал в них союзников, поэтическая культура символизма оказалась ему чуждой, единственное исключение он делал для Федора Сологуба, но и его ценил не за новое отношение к слову.

В своих определяющих чертах методология его подхода к литературе закладывала фундамент не столько для критики, сколько для литературоведения, даже теории литературы. По складу он был именно ученый-теоретик, по жанру — критик. В его суждения о писателях на первом плане стоял интерес к поэтике, к строению литературного произведения. Но в те времена история и теория литературы, поэтика не были осмысленны как самостоятельные области знания о литературе, что сознавал и сам Горнфельд, назвавший один из разделов своего сборника статей «К будущей теории литературы».

Пафос Горнфельда также не всегда был пафосом критика — он стремился именно убедить, доказать, объяснить, а не внушить. При этом ему чужд был жанр «разговоров по поводу», когда произведения литературы позволяют критику свести разговор к кругу излюбленных критиком тем. Не менее чужды были ему и чисто эссеистические устремления, его статьи бесхитростны по своему строению, как правило, это честный отчет и размышления о прочитанном. В обращении к читателю, открывающему сборник статей Горнфельда «Книги и люди», он именно об этом читателей и просил — «чтобы для них важны были не его выводы, а доводы, не окончательные оценки, а движение мысли, в котором эти оценки назревали».

Каждый писатель для Горнфельда — создатель особого художественного мира, строение и состав которого, а также связь с другими творческими мирами он как критик пытается понять и описать. При этом принадлежность писателя к тому или иному направлению почти не имела значение для Горнфельда: ему принадлежит одна из лучших статей о славянофиле С.Т. Аксакове, не менее замечательная статья о декаденте Федоре Сологубе. Два столь противоположных писателя могли найти в нем тонкого истолкователя благодаря тому, что он по натуре был прежде всего аналитиком, понять писателя ему было важнее, чем оценить, вынести приговор и т.п.

Горнфельд высоко ценил Фета, которого шестидесятники знали больше по пародиям Д. Минаева. Многое в критической деятельности Горнфельда было отступлением от «генеральной линии», но в них отсутствовал полемический задор и пафос переоценки. В своих симпатиях Горнфельд руководствовался исключительно личным эстетическим вкусом, все привходящие моменты были ему чужды. Именно поэтому Горнфельд-критик вызывал сочувственный отклик у Валерия Брюсова, отмечавшего его свободу «от предвзятых мнений», у Иннокентия Анненского и многих других современников.

Иванов-Разумник, принадлежавший к тому же молодому поколению народнической критики, что и Горнфельд, во многих отношениях был его антиподом. Прежде всего Иванов-Разумник обладал совершенно иным темпераментом, темпераментом публициста и полемиста, и стремился включиться во все сколько-нибудь принципиальные полемики.

В области идеологии Иванов-Разумник стремился подчеркнуть, что опирается на народничество, которое называл «громадным и мощным течением русской общественной мысли» от Герцена до Михайловского. Иванов-Разумник был одним из авторитетных популяризаторов наследия А.И. Герцена, исследователем и издателем сочинений В.Г. Белинского, а после революции — исследователем творчества и издателем сочинений М.Е. Салтыкова-Щедрина.

От классического народничества Иванов-Разумник собственную позицию отделял, называя ее «новым народничеством» и подчеркивая свое стремление внести свежую струю в народническую критику, соединить ее с потоком новых эстетических идей. «Новое народничество» Иванова-Разумника претендовало на то, чтобы стать «шагом за черту, проведенную «раньше-рожденным»». Он не отказывался от наследства, но пытался его дополнить, влить в его старые мехи новое вино. «Главным нервом эстетических поисков Иванова-Разумника было стремление добиться синтеза «проповеди и учительства» старой русской литературы, с одной стороны, и творческих течений XX в., с другой, — характеризует это неонародничество М.Г. Петрова.

Итак, народнические «проповедь и учительство», по мысли Иванова-Разумника, не должны «исключать творчества и исканий», этический пафос литературы, ее борьба за моральные ценности способны уживаться с эстетическим новаторством.

Правда, читатель легко может убедиться, что «проповеди и учительства» в критических статьях Иванова-Разумника было больше, чем понимания новой эстетики. Несмотря на то, что в своих критических обзорах он неизменно уделял внимание вновь выходящим произведениям символистов, в дореволюционный период он чаще спорил с ними, а позднее довольно однообразно превозносил. В работах советского периода он даже объявил символизм основным достижением русской литературы XX века, а свои статьи об Андрее Белом и Александре Блоке объединил в сборник под названием «Вершины».

Однако говорить о глубоком понимании им символизма не приходится, слишком многое он не принимал: мистические искания символистов, равно как и религиозно-философское движение начала XX века были ему абсолютно чужды. Его статьи о религиозной философии не возвышались над уровнем марксистской полемики с ней, поскольку он не принимал аксиомы идеалистического миросозерцания, о чем писал с некоторой гордостью. И вообще, обладая хорошим литературным вкусом, умением отделить в литературе пшеницу от плевел, писал он о ней достаточно однообразно. Обладавший художественной зоркостью и чуткостью В.В. Розанов заметил по поводу его «двух невероятной величины фельетонов»: «Иванову-Разумнику на роду написано: 1) быть литератором, 2) очень рассудительным, почти умным и 3) не иметь ни капли поэтического чувства. Что делать: судьба, имя».

«Отсутствие поэтического чувства» заключалось не в том, что Иванов-Разумник был лишен чувства подлинного в искусстве, а в том, что литература для него оставалась прежде всего выразительницей некоторых идей, то есть идеологией, а сам он — более учителем жизни, нежели критиком. Именно в силу этого он не мог сотрудничать в «Русском богатстве», где соответствующие ниши учителей и идеологов были заняты еще в прошлом веке. М.Г. Петрова, весьма авторитетный исследователь творчества Иванова-Разумника, считает, что роль идеолога «была ему явно не под силу», но справедливости ради надо признать, что эту роль он успешно выполнял почти во всех вновь возникающих изданиях эсеровско-народнической ориентации, в которых был одним из руководителей литературными отделами — в журнале «Заветы» (1912-1914), в эсеровских газетах «Дело народа» и «Знамя труда» (1917-1918), сборниках «Скифы» (1916-1918) и др. наряду с ролью ведущего критика.

На сегодняшний взгляд в публицистике Иванова-Разумника нет ничего оригинального, кроме абстрактно-революционных лозунгов, но на современников эта публицистика обладала магическим воздействием, вокруг неизменно собирались лучшие литературные силы. На страницах «Заветов» ему удалось собрать вокруг себя многих молодых писателей, приобретших тогда особую известность — М. Пришвина, Сергеева-Ценского, Б.К. Зайцева, Е.А. Замятина и др.

В период революции и первые послереволюционные годы на страницах альманаха «Скифы» вокруг деклараций Иванова-Разумника объединились такие известные поэты как Андрей Белый, Сергей Есенин, Николай Клюев, Сергей Клычков, писатель Алексей Ремизов, художник К.С. Петров-Водкин и др.; к ним намеревался присоединиться Александр Блок, также испытавший на себе сильнейшее воздействие Иванова-Разумника. Примыкавший к «Скифам» литератор Е.Г. Лундберг писал о его несомненном лидерстве: «Вечерами у Иванова-Разумника литература не только подается, она творится — особенно долгими ночами, когда один из гостей остается с глазу на глаз с хозяином» ; для Андрея Белого Иванов-Разумник долгие годы долгие годы оставался одним из основных конфидентов. Таким образом, его роль как критика не исчерпывалась статьями.

Свой подход к современной литературе Иванов-Разумник называл «философски-этической критикой», «цель которой не психологический или эстетический анализ (это только попутное средство), но раскрытие того, что составляет «душу живу» каждого произведения, определение «философии» автора, «пафоса» его творчества…». Философский характер собственной критики он настойчиво подчеркивал: «Всякая бывает критика, — эстетическая, психологическая, общественная, социологическая, этическая; и каждая из них весьма необходима в процессе работы критика. Есть произведения, к которым достаточно приложить только один из этих критериев; но попробуйте ограничиться эстетической или психологической критикой, изучая «Короля Лира» или «Фауста»! Вот почему философская, в широком смысле, критика только одна может считаться достаточно общей точкой зрения». Действительно, лучшие его статьи, составившие сборник «О смысле жизни», посвященные творчеству Федора Сологуба, Леонида Андреева и Льва Шестова, писателей, у которых «вопрос о смысле жизни положен в основу всего миропонимания», в центр обсуждения выдвигают именно то, как отвечает каждый из этих писателей на ключевой философский вопрос человеческого существования.

Собственную систему взглядов в «Истории русской общественной мысли» он называл «философско-историческим индивидуализмом», а в книге «О смысле жизни» придумал для нее новый термин — «имманентный субъективизм». Этот имманентный субъективизм выдвигал свое представление о цели человеческой жизни, согласно которому у человеческого существования «никакой объективной цели в будущем нет, цель в настоящем…». Целью жизни оказывалась сама жизнь. Эту не слишком богатую идею, почерпнутую у Герцена, Иванов-Разумник развивал на многих страницах с жаром и пафосом, находившим большой отклик у читателей. Никакой иной философии, кроме восхваления человека, веры в его силу и мощь, не возвышавшимися над горьковскими декларациями в духе: «человек — это звучит гордо!», в статьях Иванова-Разумника не было. Тем не менее, его критические статьи, представляющие собой длинный и нескончаемый монолог по поводу тех или иных литературных произведений, переполненные риторическими восклицаниями, пользовались популярностью, и в начале XX века он был влиятельным и авторитетным критиком.

Критика Иванова-Разумника сыграла важную роль в популяризации творчества целого ряда писателей, и особенное значение она имела для символистов, поскольку пропагандировала их на страницах тех изданий, где они не печатались, тем самым помогая им размыкать узкий читательский круг собственных журналов, заинтересовывала их творчеством новые читательские круги.

Однако и Иванов-Разумник, и Аркадий Горнфельд как критики организационно не стремились выйти за рамки сложившейся традиции, они скорее стремились раздвинуть эту рамку. Среди критиков, начинавших в 900-е годы, были и такие, которые, имея все основания занять почетное место в новом литературном течении, предпочитали сохранять независимое положение в литературном процессе. К числу таких критиков относился Юлий Айхенвальд (1872-1928), который имел все возможности стать автором символистских изданий. С символистами Айхенвальда объединяло многое — он был западником по своим взглядам, прекрасным знатоком западноевропейской литературы, обладал серьезным философским образованием. Айхенвальд-критик отрицательно относился к революционно-демократической критике, высоко ценил поэтов круга Афанасия Фета — Аполлона Майкова, Якова Полонского, творчество Алексея Толстого и других поэтов, можно сказать, значение которых по достоинству впервые оценили именно символисты. Критика Айхенвальда и по жанру «вписывалась» в эссеистику символистов, и не напрасно его часто ставили в один ряд с символистским критиком Иннокентием Анненским.

Однако сам Айхенвальд не стремился к заключению этого тактически выгодного союза, предпочитая прокладывать собственный путь в литературу. Его самоопределение как критика завершилось в 1906 году, когда вышел первый выпуск книги «Силуэты русских писателей», к 1910 году вышли еще два выпуска «Силуэтов», тогда же появились и «Этюды о западных писателях»; после их выхода современники стали писать об Айхенвальде как о критике-импрессионисте. Избранный им жанр «силуэтов» или «этюдов», предлагавший читателям не столько портрет, сколько набросок, штрихи к портрету, как нельзя более отвечал задачам импрессионистической критики. «На импрессиониста литература действует не одной своей чисто эстетической стороной, — писал он о своем методе, — но всесторонне полнотою своих признаков, как явление моральное, интеллектуальное, как жизненное целое». При создании своих силуэтов Айхенвальд использовал самые разнообразные сведения — биографические, психологические, наблюдения над художественным творчеством. Как критик он чуждался наукообразия и классификаций, был последовательным противником единого подхода к произведениям искусства.

Другое название, которое использовал Айхенвальд для обозначения своего кредо — имманентный метод, «когда исследователь художественному творению органически сопричащается и всегда держится внутри, а не вне его. Метод имманентной критики (насколько вообще можно говорить о методе там, где, как мы видели, наукообразности вовсе нет) — этот метод берет у писателя то, что писатель дает и судит его, как хотел Пушкин, по его собственным законам, остается в его собственной державе».

Признавая социальную роль искусства, наличие в ней нравственного содержания, Айхенвальд отказывался признавать за произведениями искусства утилитарный, прикладной характер, отказывался оценивать его с точки зрения социальной или какой-либо другой пользы.

Айхенвальд отделял свой метод от так называемого «чистого искусства», от эстетизма, рассматривающего художественное творчество и оценивающее его с точки зрения чисто художественных критериев. Его подход к литературе на сегодняшнем языке можно назвать «медленным чтением» или «пристальным чтением», как на русский язык переводят термин, изобретенный американской школой новой критики. Только Айхенвальд свое «медленное чтение» не рассматривал как метод, это был способ «сопричащения литературе», если пользоваться его термином, а сам он выступал в статьях не как ученый, а как квалифицированный читатель, как посредник, развивающий и продолжающий художественный текст.

Статьи Айхенвальда необыкновенно легко читаются, поскольку их автор ничем себя от читателя не отделяет, они не перегружены ссылками, все факты приводятся в них так, словно бы они известны буквально каждому с детства. Однако, стоило противникам наброситься на его «силуэт» Белинского, он ответил каждому из них подробно и со ссылками, обнаружив такое доскональное знание текстов и биографии русского критика, которое превосходило едва ли не всех ему возражавших, несмотря на то, что среди них были патентованные специалисты и издатели сочинений Белинского. Таким образом, кажущаяся легкость его письма была результатом кропотливого изучения материала.

Вообще фундамент, на котором вырастал этот импрессионизм, был совершенно особого свойства. В первых двух изданиях «Силуэтов» Айхенвальд не пытался сформулировать особенности собственного подхода к литературе, теоретическое вступление появилось лишь в третьем издании, и оно способно немало озадачить читателя. Прежде всего потому, что в противоположность «силуэтам» и «этюдам» во вступлении были пространные рассуждения о различных школах и методология изучения литературы, ссылки на авторитеты западноевропейских ученых, самый стиль этого вступления словно бы принадлежал другому человеку. Здесь впервые на поверхность вышло то, что стояло за легкостью его «силуэтов», — огромная философская эрудиция: до того, как стать критиком, Айхенвальд был переводчиком сочинений Шопенгауэра и его биографии, сотрудником журнала «Вопросы философии и психологии», секретарем Московского философского кружка. Может быть, потому так свободно двигалась в волнах литературы его импрессионистическая критика, что это была лишь видимая часть айсберга, которую поддерживала огромная и не выходившая на поверхность эрудиция?

Ключевым моментом деятельности Айхенвальда как критика стала публикация в издании 1913 года «силуэта» Белинского, где была предпринята беспримерная для своего времени попытка посмотреть на наследие основоположника революционно-демократической критики не сквозь наслоения и мифы о его непреходящем значении, а свежим взглядом. Никаких специальных задач по сокрушению авторитета либо его переоценки Айхенвальд словно бы не ставил. Это было «медленное чтение» сочинений основоположника революционно-демократической критики, сопоставление оценок и суждений, поиск их источников, в большинстве своем исходивших из дружеского окружения Белинского. Результат оказался поразительным: авторитет критика разлетался прямо на глазах. Очерк так и начинается: «Белинский — это легенда. То представление, какое получаешь о нем из чужих прославляющих уст, в значительной степени рушится, когда подходишь к его книгам непосредственно. Порою дышит в них трепет искания, горит огонь убежденности, блещет красивая и умная фраза, — но все это беспомощно тонет в водах удручающего многословия, оскорбительной недодуманности и беспрестанных противоречий…» и так далее в таком духе.

Но именно в силу того, что в очерке были представлены главным образом выводы и мнения, то есть результаты «медленного чтения», а не то, на основании чего они получались, сторонники Белинского, привыкшие клясться тенью и преклонять колена перед именем учителя, обрушили на Айхенвальда столь же голословную брань. О характере возражений наглядное представление дают заглавия статей: «Белинский — миф» (Павел Сакулин), «Правда или кривда?» (Иванов-Разумник), «Развенчан ли Белинский?» (Н.Л. Бродский), «Господин Айхенвальд около Белинского» (Евг. Ляцкий).

Огромное количество подобных наскоков совершалось и в устной форме. «Мы с женой, — вспоминал писатель Борис Зайцев, — присутствовали однажды на его сражении из-за Белинского (в Москве, в клубе педагогов). Учителя гимназий шли на него в атаку бесконечными цепями. Он сидел молча, несколько бледный. Как-то Юлий Исаевич ответит? — спрашивали мы друг друга шепотом. Он встал и, прекрасно владея волнением, внутренно его накалявшим, в упор расстрелял их всех, одного за другим. Он буквально сметал врагов доводами точными, ясными, без всякой грубости или злобы…». Точно такими же точными доводами сметал Айхенвальд в книге «Спор о Белинском» тех, кто возражал ему письменно.

Казалось бы, это была не первая попытка развенчания Белинского, еще в середине 90-х годов на страницах «Северного вестника» появился цикл статей Акима Волынского, составивший позднее его книгу «Русские критики» (СПб., 1896). Но Волынский критиковал революционных демократов с позиции вполне определенной — за отсутствие в их критике философского фундамента, твердых критериев и т.п., он пытался вывести русскую критику на новую дорогу, призывал к выработке твердых понятий и критериев. Совсем другим путем шел Айхенвальд: он предлагал взамен усвоения готовых мнений просто читать то, о чем эти мнения составляются.

В своей критической деятельности Айхенвальд не был привязан исключительно к современности, он не воздвигал барьера между критикой и историей литературы. Значительная часть его силуэтов посвящена писателям XIX века — от Батюшкова до Гаршина, так что в целостном чтении три выпуска силуэтов отражают его представление о развитии русской литературы почти на протяжении столетия. Не все равноценно в этих очерках — но они лишены банальностей и общих мест, сам Айхенвальд наряду с Иннокентием Анненским может быть назван одним из наиболее ярких эссеистов начала XX века.

Переходя к критикам, начинавшим свой путь на страницах газет, еще раз хотелось бы подчеркнуть, что журнальные критики по сравнению с ними были своего рода аристократией, имевшей возможность довольно долго обдумывать свои статьи, даже работать над ними. Те, кто писал в газеты, такой роскоши были лишены, их творчество развивалось в жестких тисках сроков и объемов.

Александр Измайлов (1873-1921) , наряду с Петром Пильским (1979-1941) и Корнеем Чуковским (1882-1969) могут быть названы наиболее яркими среди тех, кто дебютировал в 900-е годы и кто своей известностью обязан прежде всего им.

Долгое время эту критику было принято огульно отвергать, еще бы — существовала ведь марксистская критика, с ее проверенными критериями, не боявшимися вечности. «Характерной чертой буржуазной печати 900-х годов, — писал Г.М. Фридлендер в «Истории русской критики», — было то, что /…/ в ней появляется тип критика-фельетониста, тесно связанный с газетой, работающего с сознательным учетом «злобы дня» и интересов широкой публики, пишущего свои статьи в хлесткой, остроумной манере /…/. К числу таких критиков-фельетонистов принадлежал А.А. Измайлов, а также молодой К.И. Чуковский /…/ Нередко деятельность критиков-фельетонистов имела откровенно бульварный характер (П. Пильский). /…/ Измайлов сам очень метко охарактеризовал обычный жанр своих критических выступлений, дав одному из своих очерков подзаголовок «беллетристический репортаж». Из- за того, что А. Измайлов опубликовал один из своих очерков с подзаголовком «беллетристический репортаж», в советское время его третировали как полубульварного критика, хотя термины «фельетон», «репортаж», «беллетристика» имели тогда иное значение, и не исключали серьезного разговора о литературе.

Единственное, в чем можно было упрекнуть Измайлова — в некоторой разбросанности его литературной деятельности — он пробовал себя не только как критик, но и как поэт, как беллетрист, как драматург и биограф А.П. Чехова. Хотя впоследствии Корней Чуковский даже превзойдет Измайлова в обилии и разнообразии литературных жанров, но это произойдет уже после революции, и будет отчасти вынужденным. Да и с Измайловым дело не столько в разнообразии литературных жанров, сколько в том, что они как-то не согласовывались между собою. Обладая критическим чутьем и вкусом, он писал и публиковал очень слабую прозу и вполне шаблонные стихи, язвительный и острый пародист, как критик он отдавал предпочтение прославительным статьям. Правда, иногда в своих газетных обзорах он, подобно Виктору Буренину, соединял критические оценки со вставными пародиями, бытовыми зарисовками, даже анекдотами, но эти критические коктейли никогда не обладали буренинской остротой.

Главное достоинство мозаичных по подходу к литературе статей Измайлова составляет обилие в них тонких и точных наблюдений в пределах того литературного диапазона, который был ему доступен. К сожалению, слишком многое в литературе XX века оказалось за его пределами — почти все произведения символистов, среди которых он делал исключение для Валерия Брюсова, но и то его роман «Огненный ангел» включал в число мертвенных подделок под «Мельмонта-скитальца» Матюрена и «Элексир сатаны» Гофмана. Но в условиях переходной эпохи, какой несомненно был дореволюционный период литературы XX века, его критика способствовала укоренению новых литературных понятий.

Особое значение, которое приобрела критика в начале XX века, сознавал и сам Измайлов: «Критику почти нечего делать, когда в литературе царственно властвуют отвоеванные понятия /…/ Но бывают времена революций и бунта, бурь и кораблекрушений, времена переломов и кризисов, когда все господствующие литературные понятия подвергаются пересмотру, колеблются самые основы, меняются формы, новое притязает на полное низвержение вчерашнего. В такие эпохи шатания умов значение критики возвышается до ценности творчества».

Оказать помощь новым литературным веяниям, способствовать утверждению новых понятий — так понимал свои задачи как критика Александр Измайлов. Он гордился тем, что в своих суждениях не опирается ни на партийные платформы направлений, ни на авторитеты: «Людям партийного ума, привыкшим непременно справляться о приходе, к какому принадлежит критик, я бы хотел ответить — я свой. Мои взгляды на литературу, мое освещение авторов не диктовано ни эсдекскими, ни кадетскими, ни какими-либо другими политическими представлениями. Я совершенно не понимаю, как эта область может соприкоснуться с областью свободного критического суждения. Литература есть литература и политика есть политика, и теперь этого, к счастью, уже не нужно, как недавно, доказывать».

Что и говорить, декларации Измайлова не слишком богаты эстетическими идеями, но опирающаяся на них критика ближе стояла к литературе и ее задачам, чем критика, доискивавшаяся до социальной подоплеки и классовых интересов, чем критика, превращавшая литературу в служанку публицистики. Эта критика оказывала писателям бесценную услугу, она помогала им найти общий язык с читателем, она, что называется, «сеяла разумное, доброе, вечное». А главное — воспитывала уважение к литературе как таковой, свободной от долгов перед идеологией.

Имена двух других газетных критиков — Петра Пильского и Корнея Чуковского часто произносились вместе, поскольку в 1910-е годы оба они относились к числу тех, кто не столько создавал и открывал литературные имена, сколько сокрушал устоявшиеся авторитеты, или, по крайней мере, был способен нанести по ним вполне чувствительные удары. Но притом, что до революции пути Чуковского и Пильского часто пересекались на страницах тех или иных изданий, были они скорее антиподами, чем близнецами.

Про начало литературного пути Петра Пильского можно сказать словами Гоголя «темно и скромно происхождение моего героя». Он относился к числу тех литературных скитальцев, чье перемещение в пространстве и переходы от издания к изданию не потрудились зафиксировать ни биографы, ни библиографы. Впервые имя Пильского всплывает в 90-е годы в литературном окружении Валерия Брюсова, в эпоху, когда тот готовился к дебюту в качестве «русского символиста». Пильский никак свое имя с начинающим символизмом не связал, а вот к новаторским исканиям той эпохи считал себя причастным. В мемуарном очерке о Брюсове, опубликованном уже в эмиграции, Пильский так определил исходную точку своего кредо как критика: «Все мы будто готовились в литературные прокуроры. Еще бы! На скамье приговоренных нами сидела вся последняя литература той современности, вся журналистика, все ежемесячники того тихого, того страшного времени! И критика! Да! Да! Нам, новаторам, нам, юным паладинам, казалось — и небезосновательно! — что первым сраженным врагом должна пасть критическая бастилия. «Ничего огульного! — кричали мы. — Мы требуем доказательств! Пусть будет критика как одна длинная цепь теорем! Пусть текст ее идет с доказательством. Пусть каждая из них замыкается победным: «Что и требовалось доказать»! Мы требуем математической точности! Мы требуем геометрической доказательности! Так формулировали мы нашу задачу».

За этой цепью восклицательных знаков и не вполне серьезным тоном скрывается на самом деле одна из важнейших проблем, которую решали начинающие критики: поиск новой аргументации, новой системы доказательств и убеждения читателя. Критика, основанная на «заветах отцов», в приложении к этим заветам получала и систему мер и весов, освященную традицией, и потому не нуждавшуюся в перепроверке. Отказываясь от этих заветов, надо было эту систему создавать заново и доказывать ее способность служить мерилом литературных явлений.

Однако нельзя сказать, что известная на сегодняшний день часть критической деятельности Пильского сильно была сосредоточена вокруг проблемы доказательности. Как критик, Петр Пильский больше любил изрекать, чем убеждать. По части убеждения его больше выручал острый стиль, чем аргументация. Но публику это устраивало. Устраивало и писателей, почти все они в отзывах о статьях Пильского прибегали к эпитету «блестящий». В своем рифмованном автобиографическом сочинении «Рояль Леандра», написанном «онегинской строфой», Игорь Северянин оставил один из примеров подобного отзыва:

Уже поблескивает Пильский,
И жмурит обыватель в Рыльске
Глаза, читая злой памфлет
Блистательнее эполет…

Здесь охарактеризован не только стиль критических выступлений Пильского, но и основной круг восхищавшихся им читателей, среди которых «обыватель в Рыльске» занимал почетное место. Сам критик относился к своей роли законодателя литературных нравов серьезно и потому так часто звучит в статьях Пильского забота о том, чтобы не дать литераторам отступить от либеральных ценностей, не впасть в реакционность (статья о Викторе Буренине) — это было проявление ответственности за культуру.

Непременным компонентом статей Пильского были фразы типа — «помню, мы сидели (имя рек…)», «мы ехали…», «мы встречались…». В этом как будто проскальзывало хлестаковское «с Пушкиным на дружеской ноге», но было в этом и другое — интерес к личности писателя, стремление понять творчество как проявление этой личности. Можно сказать, что писатели интересовали Пильского не меньше, чем книги.

И в эмиграции, когда он впервые стал вести «оседлый» образ жизни, с начала 20-х годов и до конца жизни публикуясь почти исключительно в рижской газете «Сегодня», воспоминания о дореволюционной литературе и литераторах стали одной из главных тем почти всех его очерков. Начав с мемуарных вкраплений в тексты статей, Петр Пильский подготовил затем книгу «Затуманившийся мир», в рецензии на которую Марк Алданов писал: «Особенности его таланта, необыкновенная память, сохранившая все, от малейших черт наружности давно ушедших людей до шуток, сказанных много лет назад, делают его книгу чрезвычайно интересной».

Образ жизни Пильского немало способствовал тому, чтобы запомнить многое — он был, можно сказать, всегда в гуще литературной жизни. «Были в нем замашки и привычки богемы, — вспоминал Марк Слоним, — он дневал и ночевал в кафе и ресторанах, обожал разговоры до утра в каком-нибудь «литературно-артистическом клубе», любил возбуждение от вина, атмосферу дружбы, споров и ссор, перекрестный огонь шуток и эпиграмм, игру флирта и влюблений, беспорядок и толчею случайных вечеринок и непринужденных пирушек. У него была непоседливая, бродяжья натура, и он не мог долго засиживаться на одном месте. Пильский постоянно менял города и издания… И какое огромное количество разнообразных впечатлений собрал он за многие годы странствий. Он любил говорить про себя: » я человек бывалый, а опыт у меня небывалый…». А недавно рижский историк литературы Юрий Абызов собрал все фельетоны Пильского мемуарного характера и как бы подготовил за автора книгу мемуаров о деятелях культуры XX века, полную ярких и содержательных характеристик и подробностей.

Критика, подобная критике Пильского, не только не имела за плечами литературной традиции, она их и не создавала, но она играла важную роль в литературном процессе, представляя писателя широкой публике и превращая критика в своего рода литературного зазывалу и вышибалу одновременно.
Если пытаться на фоне Пильского обрисовать облик и биографию Чуковского-критика, то она будет строиться на противопоставлениях, и на каждом шагу будут рождаться все новые и новые недоумения — как могло современникам придти в голову соединять имена столь разных по своим устремлениям людей. Но сразу надо понять, что то серьезное, что было в творческой деятельности Пильского, не нашло себе выражения в воспоминаниях о нем, а биографических источников, архива, переписки мы просто не имеем — они погибли частью в период бегства из России и скитаний по миру, отчасти — при аресте архива в период, когда в Ригу вошли советские войска. Но это серьезное в биографии Пильского наверняка было, иначе он бы так и оставался литературным Хлестаковым.

В случае с Чуковским мы такими биографическими источниками располагаем в изобилии, и потому все то серьезное, что питало его критическую деятельность и формировало его творческий облик, можно проследить от начала и до конца, а концом деятельности как критика стали для него события Октября 1917 года -после революции он не сумел «перековаться» и стать одним из советских критиков, слишком резко изменились тогда литературные нравы.

Свой путь на поприще критика Чуковский начинал на страницах «Одесских новостей», и условия для дебюта здесь были исключительно благоприятные: он почти сразу получил возможность печатать серьезные статьи на литературные темы. Но это успешное начало оказалось позднее серьезным барьером, когда он стал критиком столичных газет: спустя почти десять лет Леонид Андреев попрекал Чуковского «развязностью одесских репортеров». Сходные упреки находим мы в письме Д.В. Философова 1912 года: «Я думал, что Чуковский уже сбросил с себя «провинциальные замашки»». Так что роль «Одесских новостей в его судьбе была подобна палке о двух концах: создав условия для яркого дебюта, она мешала в дальнейшем его продвижению в ряды серьезной литературы.

Провинциальное происхождение было не единственной причиной предубеждения против Чуковского-критика, несерьезное отношение к нему укрепляло и избранное им амплуа. Как критик он был мастер разгромного фельетона, отрицательным рецензентом по призванию, и все его лучшие статьи были «вселенской смазью». Вдобавок Чуковский избирал в жертвы литераторов из числа минутных любимцев публики, о которых «все говорят», и потому его выступления производили впечатление разорвавшейся бомбы. Хвалебные статьи Чуковский писал редко и неохотно, и чаще всего о писателях-классиках — А.П. Чехове, Н.А. Некрасове, Т.Г. Шевченко, поэтому упрек в нигилизме, в отсутствии положительных идеалов стал своего рода общим местом по отношению к нему.

Излюбленным жанром Чуковского-критика был литературный портрет, создание которого он обычно приурочивал к тому моменту, когда писатель оказывался в центре обсуждения и когда его репутация более или менее определилась. Тогда-то и появлялся Чуковский со своими зарисовками, метод создания которых очень точно уловил Валерий Брюсов: «Портреты г. Чуковского, — в сущности, карикатуры. Что делает карикатурист? Он берет одну черту в данном лице и безмерно увеличивает ее». Действительно, выделив в творческом облике писателя некую доминанту, Чуковский строил свой портрет на ее укрупнении, организовывая примеры так, что она заслоняла все остальные.

Многие упрекали Чуковского за односторонность оценок. Действительно, его портреты очень часто упрощали облик писателя, но в то же время и углубляли проникновение в его творческую лабораторию, приближали к сути. «Каждый писатель для меня, — писал он в предисловии к книге «От Чехова до наших дней», — вроде как бы сумасшедший. Особый пункт помешательства есть у каждого писателя, и задача критики в том, чтобы отыскать этот пункт. Нужно в каждом писателе выследить то заветное и главное, что составляет самую сердцевину его души, и выставить эту сердцевину напоказ. Сразу ее не увидишь. Художник, как всякий помешанный, обычно скрывает свою манию от других. Он ведет себя, как нормальный, и о вещах судит здраво. Но это притворство». Отсюда его подход к писателю: «Пинкертоном должен быть критик». Все свое мастерство Чуковский использовал для того, чтобы выследить в писателе нечто такое, о чем он и сам не подозревает.

Чуковский-критик любил и умел пойти наперекор расхожим мнениям и своими статьями часто доказывал, что один в поле воин. Его статьи о кумирах молодежи — Лидии Чарской, Анастасии Вербицкой многих поклонников этих писательниц заставили посмотреть на них новыми глазами. В ниспровержении ложных авторитетов и заключалась самая яркая сторона критической деятельности Чуковского.

Представляя новое поколение критиков, пришедшее в литературу в начале XX века, в настоящей антологии мы стремились показать, как его представители, вырвавшиеся из тисков авторитетов и заветов, все меньше и меньше придававших значение барьерам между направлениями, не желавших справляться с общественными заслугами и послужными списками, возвращало литературу к ее собственным задачам, а критику к роли вдумчивого посредника между творческой личностью и читающей публикой.

Евгения Иванова