Русские сезоны 1909. Сергей Дягилев: великий импресарио. Музыка и другие виды искусства

Рубеж веков для России ознаменовался подъемом во всех сферах деятельности государства. Началось бурное развитие экономики, науки, техники, что создало предпосылки развитию во всех областях культуры и как следствие активизации общественно-политической жизни и национального самосознания. Взгляд общественности обратился в сторону традиционной национальной культуры. Народное искусство, воспринятое творческими людьми- писателями, художниками, певцами, композиторами, приобрело новую жизнь. Внимательно изучая характерные черты национального искусства прошлого, художники черпали из него не только сюжеты или героев для своих произведений. Оказалось, что в древнем искусстве есть черты, которые делают его близким современному искусству.

Возникший в этот период в мировом искусстве стиль модерн, в России приобретает национальный колорит. Такие меценаты как Мамонтов, Морозов, Тенишева, Третьяков, Бахрушин, Щукин увлечены идеей возрождения народного искусства и распространением национальных традиций. Они не только финансировали, но и сами, будучи страстными ценителями красоты, обладая природным вкусом, достаточной образованностью и, прежде всего любовью ко всему русскому, поддерживали и влияли на развитие всего нового и передового в национальном искусстве.

Благодаря Савве Ивановичу Мамонтову была открыта Частная опера, в Абрамцевском кружке работали такие выдающиеся художники как Е.Д. Поленова и В.Д.Поленов, Врубель и Васнецов Серов и Репин. Сохраняя и развивая традиционные народные промыслы М.К. Тенишева занималась также коллекционированием и популяризацией народного искусства. Создает музей народного искусства в Талашкине и художественные мастерские. Именно в таких объединениях формировалось и получало распространение философское мировоззрение, создавались лучшие произведения. В эпоху модерна театр становится одним из самых излюбленных видов искусства.

В городах открываются небольшие камерные - театры или театры-студии. Век модерна, как большого, стиля был недолог. Наступило время убыстряющейся смены стилей. Блестящая и великолепная эпоха модерна завершилась с началом Первой мировой войны, после 1914 года. Однако следующие поколения художников продолжали испытывать влияние стиля модерн. Почти на всем протяжении, включая и наши дни, мы можем обнаружить его следы в творчестве самых различных художников.

Одно из наиболее значительных творческих объединений в России - «Мир искусства» возникло в Петербурге в конце 1890 -х годов. Его ядро составили художники и литераторы- участники знаменитого «общества самообразования», возглавляемого Александром Бенуа. В отличие от традиционных художественных группировок, «Мир искусства» нельзя назвать обществом живописцев. По определению А. Бенуа это был «некий коллектив», который жил своеобразной жизнью, особыми интересами и задачами, старался разными средствами воздействовать на общество, пробудить в нем желаемое отношение к искусству, понимая это в самом широком смысле. Начало деятельности мирискусников приходится на время застоя в художественной жизни России. Выставочную политику определяли, в основном, Императорская Академия художеств и Товарищество Передвижных художественных выставок. Салонный академизм так же, как и бытописательство поздних передвижников, несли на себе явные черты упадка. Молодые новаторы поставили перед собой задачу возрождения русского искусства, сближения русской и западной культур. «Искусство наше не пало, - писал в1898 г. С. Дягилев,- есть группа, рассыпанных по разным городам молодых художников, которые, собранные вместе, могли бы доказать, что русское искусство свежо, оригинально и может внести много нового в историю искусств. Начало каждого века - попытка заглянуть в будущее, желание еще раз оценить прошлое, роль и значение предшественников. На смену веку XIX - "золотому веку" русского искусства пришел "серебряный век" русской поэзии, век "мирискусников", триумфа русского балета. Это время с полным основанием можно назвать "веком" Дягилева - антрепренера-авангардиста, соединившего несоединимое - "низкую" практику художественного предпринимательства и высокое искусство. Практическая жилка Дягилева наряду с тонким художественным чутьем помогла ему, начиная с 1906 года, познакомить Европу и Америку с достижениями русской культуры в области живописи, оперы и балета. В начале XX века через призму русской культуры, выразившей величие и многообразие духовной жизни России, Европа взглянула на Россию новыми глазами. Авторитет России как источника художественной мысли и новаторства достиг небывалой высоты. Колоссальную роль в этом сыграл Сергей Дягилев. Идея консолидации лучших художественных сил России стала главенствующей в выставочной политике «Мира искусства» на всем протяжении его деятельности. Первоначально издавали одноименный журнал, на страницах которого рассказывалось о современном русском и европейском искусстве, а также об искусстве прошлого. Задачей журнала было воспитание художественного вкуса публики. Устраивали выставки. Художники группы « Мира искусства» во главе с Александром Николаевичем Бенуа, воодушевленные идеей широкой пропаганды русского искусства за границей, сумевшие сплотить для этой задачи многих передовых деятелей русской культуры, были инициаторами гастроли русской оперы и балета в Париже в 1908 -1929 г.г. Эти спектакли открыли новую эру в сценическом искусстве и стали настоящим событием в XX в. Они получили название « Русских сезонов», так как повторялись в течение ряда лет. Результаты их деятельности оказались весомее, значительнее и шире, чем они предполагали в самых смелых своих мечтах. Русские хореография и театральная живопись не только были «представлены» Западу, но оказали определяющее воздействие на развитие западноевропейского балета и сценической декорации. Сезоны стали этапом, началом новой эпохи, возродив к жизни находившийся в упадке европейский балет и на ряде блистательных примеров показав, какие возможности в области синтеза искусств раскрывает привлечение в театр больших художников-живописцев. Душой и практическим воплотителем смелого и трудного предприятия, «блестящим дирижером отлично подобранного оркестра» был Сергей Павлович Дягилев. На него легла вся тяжесть решения художественно-творческих вопросов и организационная сторона дела. Трудность положения Дягилева усугублялась тем, что он не располагал личными средствами. «Огромные доходы» в тех случаях, когда они были, целиком уходили на содержание артистов, композиторов, художников, балетмейстеров, и еле-еле Дягилеву удавалось сводить концы с концами. Финансовые трудности не раз ставили под угрозу существование антрепризы. Воля, неукротимая энергия Дягилева, самые его недостатки, как и достоинства, сделали его тем, может быть единственным человеком, который оказался способным изыскивать средства у богатых меценатов, у различных «августейших» покровителей. В личности Дягилева противоречиво сочетались противоположные качества. Ему были свойственны огромное человеческое обаяние и отталкивающий эгоцентризм, склонность к фаворитизму, крайняя деспотичность - и сознание ответственности за общее дело и судьбу участников труппы, любовь к России и ее национальной культуре - и космополитический европеизм. Дягилев был не только организатором антрепризы, он был творцом-художником, музыкантом, балетмейстером, поэтом. Он был «активным критиком» , профессионально разбирающимся во всех этих областях искусства, обладавший почти безукоризненным вкусом и достояние немногих- способностью творческого сотрудничества с художником, композитором, балетмейстером, танцором. Про него говорили, что если он и не мог подписать своим именем какого-либо труда, то он был тем, кто вдохновлял творцов на идеи. Он умел извлечь из каждого то лучшее, что тот мог дать. "Меценат европейского толка", как называл себя сам Дягилев, прорубивший России "культурное окно в Европу" в начале прошлого века, давший миру понимание глобальной, непреходящей ценности культуры России, заслуживает того, чтобы в начале века нынешнего русская культура поднимала свои знамена под девизом "Век Дягилева".

В старину это называлось "держать театр" - так провинциальные антрепренеры обозначали свое дело. Однако в том деле, которым занимался и которым прославил себя Сергей Павлович Дягилев, не было ничего провинциального: арена - почти вся Европа (а по резонансу - почти весь культурный мир), и не было ничего старинного, Да и само слово "держать" применительно к героической дягилевской эпопее означало не "держать", но "держаться", в течение двадцати лет противостоять судьбе, истории и, что, может быть, было самым трудным, инерции консервативных вкусов. Да, конечно, антрепренер, директор театральной антрепризы, но, прежде всего - художественный вождь, один из самых ярких вождей художественного авангардизма XX столетия. Антрепренер-авангардист - фигура необычная, знаменовавшая наступление новых времен, совершенно невозможная в XIX веке. В культурном сознании XIX века искусство и жизненная практика решительно противостоят друг другу, это понятия враждебные, несовместные: в одном случае - "души высокие создания", как говорит пушкинский Поэт, а в другом - "злато, злато, злато", как отвечает Поэту Книготорговец. Для Дягилева "злато" - тоже не пустой звук, совсем не пустой, и он обладал гениальной способностью раздобывать деньги, чтобы продолжить дело, чтобы не дать делу умереть. Но человеком денег он не был и не стал, он был человеком идеи. Состояния он не нажил, ничего, кроме старинных книг и легендарной пушкинской коллекции, после себя не оставил. Феномен Дягилева - в нерасторжимом единстве низкой практики и высокого искусства; полная противоположность ему - романтический небожитель. Дягилев являл собой олицетворение индивидуальной воли, естественной способности идти против всех, не подчиняя себя ни мнению большинства, ни тирании толпы, ни тирании власти. Это был тот редкий тип личности, который ХХ век (особенно в нашей стране) время от времени выдвигал в противовес утвердившейся тенденции к поглощению человека организацией, партией, государством. В России о Дягилеве долгое время не очень любили вспоминать, а когда вспоминали, цитировали наркома просвещения Луначарского: "развлекатель позолоченной толпы". Так называлась статья Луначарского 1927 года, посвященная парижским впечатлениям того же сезона. Любопытно, что подобного мнения в 10-х годах придерживался и директор Императорских театров Теляковский. Произошла революция, на смену Дирекции Императорских театров и Министерству двора пришел Народный комиссариат просвещения, директора господина Теляковского сменил нарком товарищ Луначарский, а отношение к Дягилеву не изменилось. Власть в нем чувствовала чужого.

Не столько даже разумом, хотя и Теляковский, и Луначарский были умными людьми, сколько безошибочным бюрократическим инстинктом. Это объясняет, почему так быстро и так странно закончилось пребывание Дягилева на посту чиновника по особым поручениям при директоре Императорских театров. Он начал служить в конце 1899 года, а уже в начале 1901 года был изгнан без права поступления на государственную службу. Короткое пребывание Дягилева в администрации ничего, кроме пользы, не принесло, он не был замешан в скандалах и уж тем более не совершал растрат, - и, тем не менее, такой скандальный конец, явившийся, кстати сказать, сильнейшим ударом и по честолюбивым планам Дягилева, и по его чувству чести. Причина одна - полнейшая несовместимость Дягилева и Власти, Дягилева и бюрократической системы, притом любой - монархической, демократической или тоталитарной. Система поддерживала инерцию, Дягилев инерцию разрушал - так можно коротко определить сущность неизбежного и непримиримого антагонизма. Власть была неповоротлива и медлительна, а Дягилев быстр и нетерпелив, в русскую жизнь он вносил немыслимую динамичность. Он как бы олицетворял собой ускоренное движение истории, ее безостановочный бег, ее необратимость. Совершенно естественно, что формой его собственной деятельности стала негосударственная гастрольная антреприза с постоянным перемещением по карте европейских стран, с ежегодным обновлением репертуара. Еще более естественно, что сферой его главных интересов стал балет - искусство движения, отрицающее неподвижность. Именно среди деятелей группы «Мир искусства» Дягилев нашел соратников в поисках открытий нового гармоничного, связанного с жизнью, творчества. В руководящий «рабочий центр» его в первый период входили Александр Бенуа, Сергей Дягилев, Лев Бакст, балетмейстер Михаил Фокин.

Им помогал композитор Николай Черепнин, музыкальный критик Вальтер Нувель, давнишний член кружка Бенуа, и критик в области балета Валериан Светлов, ставший первым пропагандистом и «историографом» дягилевской антрепризы. Вокруг этого естественно сложившегося «ядра» постановочного коллектива группировался широкий круг единомышленников-энтузиастов, состав которого изменялся. В него вовлекались все новые индивидуальности, люди, способные сказать новое слово в области музыки танца, сценической декорации. С 1910 года одной из определяющих фигур в антрепризе становится Игорь Стравинский. Его балеты и оперы являются «гвоздями программ» ряда сезонов, открывают новые страницы в истории музыки и театра XXвека. Все это были личности, своеобразные художественные индивидуальности. Каждый участник имел свои пристрастия, свою точку зрения и по конкретным частностям, и по существеннейшим вопросам развития современного искусства. Позднее между различными взглядами обнаруживались противоречия, иногда становясь непримиримыми, но в период подготовки сезонов и в первые годы их существования все, что разъединяло,- сглаживалось. Всех сплачивало страстное желание бороться с рутиной за обновление сценического искусства, и в частности балета, новыми выразительными средствами. В процессе создания спектакля все объединялись, каждый вносил свою лепту. И зачастую различие во взглядах помогало обогатить идею, сделать ее многограннее. «Мир искусства», возникший в эпоху нового увлечения романтизмом, нашел адекватные его принципам художественные сценические формы, соединяя достижения импрессионистической живописи с новыми поисками изобразительного искусства начала века.

Организуя Русские сезоны «мирискусники» не замкнулись в узких рамках лишь своего художественного объединения, но подошли к выполнению стоявшей перед ними задачи с позиций широкой программы: показать Европе все лучшее, что было создано в России в области музыки, танца, живописи. Мощь, размах и, наконец, успех, увенчавший замыслы группы « Мир искусства», определялись тем, что за ее плечами стоял широкий фронт всей русской культуры. Основатели Русских сезонов понимали, сколь необходимо расширять знакомство западной публики с явлениями русской художественной жизни.

Первым оперным и балетным спектаклям предшествовала большая подготовительная работа. В 1906 году в парижском Осеннем салоне Дягелевым была устроена выставка современной живописи и скульптуры, на которой были представлены работы Анисфельда, Бакста, Бенуа, Борисова - Мусатова, Врубеля, Грабаря, Добужинского, Коровина, Кузнецова, Ларионова, Малютина, Милиоти, Рериха, Сомова, Серова, Судьбинина, Судейкина и других. Многие из этих художников позднее принимали непосредственное участие в создании спектаклей Русских сезонов. После Парижа выставка была показана в Берлине и в Венеции. Затем силами русских певцов был организован концерт в Театре Елисейских полей. В 1907 году к участию в «Исторических русских концертах» были привлечены самые выдающиеся русские певцы и дирижеры. Арии из русских опер исполняли Шаляпин, Збруева, Литвин, Смирнов; дирижировали Римский- Корсаков, Рахманинов, Глазунов. Колоссальный успех музыки Мусоргского укрепил решение показать на следующий год в Париже постановку целой оперы «Бориса Годунова» с Шаляпиным в заглавной роли. Первым спектаклем, которым Русские сезоны начали свое победоносное шествие по западной Европе, был « Борис Годунов», ставший 6 мая 1908 года триумфом Шаляпина, Мусоргского и Головина. Неповторимого тембра голос Шаляпина, его игра, лишенная привычной на оперной сцене преувеличенной патетики, естественная, сосредоточенно-сдерженная, полная трагической глубины и силы; великолепный хор, не только поющий, но и действующий; масштабные, насыщенные цветом, свободно написанные декорации- все сливалось воедино и одно искусство дополняло другое. Впечатление было ошеломляющим, особенно от сцены коронации. Под торжественный колокольный перезвон группировалась многоцветная толпа на строгом белом фоне стен собора, сверкающего золотом куполов, и на паперти, перед темным проемом входа, в глубине которого мерцали огни паникадил, над толпой вырастала высокая царственная фигура Бориса в тяжелых негнущихся золоченых одеждах. Таким мы видим Шаляпина на портрете, написанным Головиным позднее, в 1912 году. В спектакле соединились черты, к утверждению которых в течение ряда лет стремились передовые деятели русской сцены: гармоническое совершенство вокально-драматической формы в единстве с отточенной пластикой актера, слитность декораций с музыкой и сценическим действием. «Золотой петушок» Н.А. Римского-Корсакова был поставлен как опера-балет. Действие осуществлялось артистами балета, певцы же, по идее Фокина и Бенуа, были усажены на скамьях, возвышавшихся одна над другой по бокам сцены. Одетые в костюмы малиново-коричневой гаммы, они стали как бы «живыми кулисами», обрамлением пылающей ярко-желтыми, оранжевыми, зелеными и голубыми красками сцены.

Художником спектакля была Наталья Гончарова. Ее декорации и костюмы, в которых она использовала условные приемы иконописи, русского народного лубка, формы, подсказанные кустарной игрушкой, отвечали стилизованной пластике движений танца. В основе театральных композиций, ярких, варварски цветистых, лежал графически строгий условный рисунок. Открытый цвет заполнял легко ограниченные плоскости предметов. Особенно ярким звучными были росписи и орнаменты (всю бутафорию художница расписывала собственноручно) . Благодаря интенсивности цвета и отсутствию теней сценическое пространство как бы утверждалось заново, обретало новую выразительность и воспринималось как открытие радостного мира насыщенных красок, сверкающих красным и золотом. В сезон 1913 года был включен оперный спектакль «Хованщина» М. П. Мусоргского с Шаляпиным, в декорациях молодого художника, уже работавшего несколько лет в Оперном театре Зимина,- Федора Федоровского. Спектакль имел большой успех и был включен в репертуар будущих лондонских гастролей. Русь в декорациях Федоровского была не той, какую зритель видел в постановках «Бориса Годунова», « Псковитянки», «Князя Игоря» у Головина и Рериха. В его интерпритации она предстала в гиперболизированных, насыщенных цветом формах. Декорации, изображающие исполинские по масштабам крепостные стены, храмы и хоромы, были написаны темпераментными ударами кисти. Глубокие тени, контрастируя с горячими отблесками света, подчеркивали драматизм событий. Мощь, легендарность образов почувствовал в историческом сюжете и в музыке Федоровский. На протяжении всей двадцатилетней деятельности оперные спектакли отнюдь не исчезали из репертуара. Даже в двадцатые годы в программах « Русских балетов Сергея Дягилева», как повсеместно их называли на Западе, шли оперы Стравинского и Гуно, балеты с участием хора, «хореографические сцены с пением» и оратории. А в первый период существования русских сезонов, несмотря на количественный перевес балетов и их успех, художественное значение таких постановок, как « Борис Годунов», « Хованщина», « Псковитянка», « Князь Игорь», «Соловей», «Золотой петушок», было велико. Музыка опер Римского-Корсакова, Бородина, Глинки становились основой для создания целого ряда балетов. С 1909 года, когда впервые в программу сезонов были включены балетные спектакли, их триумф настолько оттеснил на второй план оперные постановки, что вскоре антреприза Дягилева стала именоваться « Русские балеты». На следующий же день после генеральной репетиции в первом балетном сезоне в Париже пресса заполнилась восторженными отзывами, говорившими об «открытии неведомого мира», о художественном «откровении», о «революции» и начале новой эры в балете. Спектакли-празднества русских сезонов, по выражению Жана Кокто, «привели в экстаз» публику и «потрясли Францию». Что же так пленило и поразило зрителей. Когда они увидели спектакли Русских сезонов? В те годы на Западе балет выродился и был непопулярным жанром. В спектаклях принимали участие «цвет» императорской балетной сцены во главе с Анной Павловой. Вместе с ними одержала победу музыка Глинки, Бородина, Мусоргского, Чайковского, Глазунова, образы которой они воплощали языком балета, эмоциональным «душой исполненным» танцем. Как вспоминает Карсавина, «каждый вечер происходило что-то похожее на чудо: сцена и зрительный зал дышали единым дыханием». О декорациях и костюмах Бакста, Бенуа, Рериха, Головина писали и говорили не меньше, чем о солистах балета. Поражало бесконечное богатство цвета и разнообразие костюмов, вкус и фантазия, с какой художники использовали материал искусства, быта различных эпох. Сохраняя ощущение исторической достоверности; восхищала живопись декораций, написанных живой и свободной кистью. На Западе к этому времени искусство художников театра, отданное в руки «специалистов-декораторов», было низведено до уровня бездушного ремесла. Опыты театров во Франции привлечь в 90-х годах XIX века к участию в сценических постановках таких художников как Тулуз Лотрек и Морис Дени не стали достоянием широкой публики и были забыты. Декорации, возвышавшиеся над средним ремесленным уровнем, носившие отпечаток индивидуальности художника, были лишь случайными эпизодами в практике того или иного театра. Завоевания импрессионистической живописи не получили доступа на сценические подмостки. То, что в Русских сезонах декорации и костюмы создавались по эскизам одного и того же художника, что автор эскизов, как и исполнитель-декоратор, переносивший замысел на плоскость сценического холста, были большими мастерами живописи, а не специалистами по изготовлению декораций. Восхищало и воспринималось как новаторство. Постановки Русских сезонов утверждали как закон сценического действия целостность и взаимосвязь всех компонентов. Осмысленный, сообщающий балету силу драматического воздействия сюжет, развивающийся в неразрывном симфонизме музыки и танца, высокое мастерство театральной живописи, эмоциональной и поэтичной, убедительно воплощающей стиль и особенности изображаемой эпохи,- все это характерные черты спектаклей антрепризы Дягилева. В течение многих последующих лет эти спектакли и созданные для них декорации и костюмы Бакста, Бенуа, Головина, Рериха сохраняют значение классических образцов

Произведения на музыку Игоря Стравинского можно по праву отнести к числу самых ценных и великолепных открытий не только Русских сезонов, но и в мировой музыкальной культуре. Сенсацией сезона 1910 года была постановка «Жар-птицы». Музыка балета была специально написана по заказу Дягилева Стравинским, участие которого в постановке явилось началом многолетнего и принципиального сотрудничества композитора с антрепризой Дягилева. Стравинский был сыном ведущего баса Императорского оперного театра в Санкт-Петербурге. Перед тем как посвятить себя музыке он изучал юриспруденцию. Стравинский был учеником Римского-Корсакова, сильно повлиявшего на него. Дягилев взял в репертуар «Жар-птицу», будучи знакомым, с одной-двумя работами Стравинского, но инстинктом игрока он угадал в молодом композиторе победителя. Именно в этом балете, автором декораций и костюмов которого был Александр Головин(лишь два костюма-Жар-птицы и Царевны Ненаглядной красы- были выполнены по эскизам Бакста). Пресса отмечала поистине неразрывное слияние хореографии, музыки и оформления. О созданном Головиным «ускользающем видении цветов, деревьев и дворцов» таинственного сада Кощея говорили и писали как об одной из лучших декораций, увиденных в русских спектаклях. Блеск оркестровки, сложная красочная мозаичность звуков музыки Стравинского своеобразно повторялись в пестром и одновременно гармоничном фантастическом узорочье деревьев волшебного сада. Куполов и башен Кощеева замка. В редеющем сумраке ночи постепенно проступало это видение таинственного царства, загорались отблески на волшебных яблоках, и в утренней мгле проносилась как яркая вспышка Жар-птица в огненном оперении. Наконец, в освещении солнечных лучей вся декорация представала перед зрителем как великолепный мерцающий ковер. Критики утверждали, что краски и ритмы декорации удивительно совпадали с «полной оттенков тканью оркестра» , и видели в Фокине, Головине и Стравинском как бы одного автора, создавшего этот целостный спектакль. Вслед за «Жар-птицей последовали еще два классических произведения. В 1911 году Стравинский обратил свой взгляд на повседневную русскую жизнь: «Петрушка» полная ярмарочной суматохи и народных мотивов, была самым главным событием сезона. Создатели балета Бенуа, Стравинский, Фокин, Дягилев, были объединены, горячим энтузиазмом. Влюбленностью в тему. По признанию Бенуа, « Петрушка»-его любимое детище. Фокин считал этот спектакль «одним из полнейших осуществлений» своей реформы балета. Музыковеды признают партитуру Стравинского «истинной и непревзойденной вершиной» его творчества и в то же время «уникальным» для него явлением. Уникальным потому, что балет этот представляет чуть ли не единственный у Стравинского пример, когда музыка проникнута стремлением вызвать в слушателе сочувствие к страдающему герою, сопереживание. На фоне бесшабашного масленичного разгула развертывается драма несчастного, обиженного Петрушки, влюбленного в изящную глупенькую Балерину, равнодушную к смешному и жалкому паяцу и предпочитающую ему тупого самодовольного Арапа. Трагикомические взаимоотношения кукол заставляли ощутить живую человеческую драму. Неповторимым Петрушкой стал Нежинский. Он создал исступленный трагический образ, раскрыв бессильный протест страдающей, глубоко чувствующей души, заключенный в уродливую оболочку крикливого, угловатого паяца. Впервые балетный театр возвысился до остропсихологического гротеска. Декорации и сделанные по эскизам Бенуа, костюмы исполнителей центральных ролей в «Петрушке»- лучшее, что было создано этим художником в театре. В этой работе Бенуа был почти свободен от нередко мешавшей ему скрупулезности педантического историзма, ненужной перегрузки деталями. Он нашел по-настоящему сценическое решение, острые выразительные и новые композиционные приемы. Первая и последняя картины балета, где он сознательно добивался жизненной характерности. Не боясь некоторой описательности, опираясь на свои, реальные, столь ему дорогие детские воспоминания,- были сценически убедительны. Пеструю ярмарочную толпу, снующую у балаганов, качелей и площадного театрика, художник заключил в своего рода рамку - портальную арку матово-синего цвета, расписанную как нарядный поднос. Эта арка- как бы «ввод» в театральное представление. Выступая из-под складок красного занавеса. Она сразу создает праздничное мажорное настроение. В 1910 голу этот прием был совсем нов. Декорации «палаток» Петрушки и Арапа Бенуа построил, применив простейший принцип композиции (две стенки, сходящиеся под углом), и нашел точные цветовые соотношения их с синей портальной рамой. Черное, усыпанное звездами ночное небо на стенах палатки Петрушки, и роскошные зеленые пальмы с фантастическими плодами, и прочие экзотические чудеса у Арапа были написаны так свежо (исполнителем декораций был Анисфельд), что это давало основания многим критикам спустя много лет сближать эту работу Бенуа с «новой живописью». Действительно, и эскизы Бенуа к этим картинам воспринимаются даже сейчас как произведения современного театрально-декорационного искусства. Не случайно в большинстве последующих постановок «Петрушки» , которому суждена была долгая сценическая жизнь на сцене различных театров, Бенуа выступал как автор декораций и костюмов, давая слегка измененные варианты. «Петрушка» - самое целостное и глубокое создание Русских сезонов», в котором наиболее полно воплотились стремления насытить танец содержанием, возвысить балет до подлинно музыкальной драмы, связать единым эмоциональным ощущением все компоненты сценического произведения. Затем в 1913 году появляется самый революционный балет Стравинского - «Весна священная» (сцены языческой Руси). На эту новинку сезона возлагались главные надежды, сценарий которой был написан самим композитором, художником Николаем Рерихом и завершен совместно с Нежинским, создавшим хореографию «картин языческой Руси». Игры и пляски древнего славянского племени, умыкание девушек, хороводы, обряды поклонения земле,пробуждающейся от зимнего оцепенения- таковы эпизоды первой части балета. Во второй - игры юношей и девушек на вершине степного холма в бледных предрассветных сумерках приобретают таинственный оттенок, подготовляющий переход к мистическому действу величания и принесения в жертву Избранницы. В совершении обряда принимают участие предки племени, суровые старцы, колдуны или шаманы

И.Ф. Стравинский исполняет «Весну Священную». Рис. П. Пикассо. Стравинский обрушивал на слушателей стихию новых музыкальных образов и выразительных средств. Композитором не учитывалась неподготовленность публики, воспитанной на старых музыкальных традициях, к восприятию столь непривычных музыкальных форм. Мощная диссонирующая гармония и расстроенный ритм балета огорчил парижских почитателей этого искусства, ожидавших новой «Жар-птицы». Хореография балета стремилась передать в танце новые черты музыки, ее «механически-моторную ритмику». Исполнители передвигались точно под гипнозом, стесненными группами, локоть к локтю, держа ступни носками внутрь, повторяя одни и те же «тупо-упорные» движения, пока внезапный «спазматический толчок» не изменил их однообразия. Во время премьеры неистовство этого произведения словно распространилось на весь зал и зрители так шумели, что порой не было слышно самой музыки. Премьера ознаменовалась беспримерным скандалом, спектакль едва удалось довести до конца. Стравинский сбежал из зала. Через год парижская публика, ошикавшая его музыку на этом представлении, восторженно приняла «Весну священную» в исполнении» симфонического оркестра. Балет этот до сих пор ошеломляет театральные залы. Можно сказать, что он стал поворотным в творческой биографии Стравинского Из всех работ Рериха для театра «Весна священная» - наиболее для него характерна, «рериховская из рериховских». Здесь на сцене ожили излюбленные образы художника- мудрые старейшины племени, колдуны в звериных шкурах «праотцев человечьих», заповедные рощи и холмы, усеянные вековечными валунами. Рериха увлекла и музыка Стравинского, в которой он слышал «древние зовы», и та стилизация примитива, которую дал Нежинский в танце. Образам персонажей в эскизах Рериха, стремившегося подсказать балетмейстеру вполне определенное решение облика действующих лиц и их движений, присущи угловатая изломанность жестов, напряженная, почти болезненная экстатичность. Ракурсы фигур нарочито неестественны, глаза девушек преувеличено огромны, изгибы кос и завитки на шкурах одежд стилизованы. Реальные элементы народного костюма

(лапти и пр.) сочетаются с «изыском», манерностью поз и жестов. Формы декораций обобщены, в них ощутим внутренний ритм, упругий и четкий, сообщающий цельность всей картине. Отвечающее упорной мерности музыки, внешне как будто скованное движение заметно в наплывающих друг на друга, как медленные волны, рядах серых облаков, в линиях светло-зеленых холмов. Неприняв в силу их нетрадиционности хореографию и музыку «Весны священной» , зритель в оформлении не ощутил какого-либо явного разрыва со старым. Но нечто новое все же было отмечено. В отзыве известного французского художника Жака Эмиля Бланша отмечено сравнения, не возникавшие до сих пор в суждениях о спектаклях Русского балета. Он писал, что декорация Рериха погружает в «сезановскую атмосферу», что фигуры девушек заставляют вспомнить о бретонских холстах Гогена. «Весна священная» достаточно отчетливо говорила о том, что первый период деятельности антрепризы заканчивается. Спектакли следующего. последнего предвоенного сезона 1914 года подтвердили это, обнажив противоречия и обнаружив попытки определить основное направление дальнейшего пути.

В канун первой мировой войны эстетика «Мира искусства», его стилистика устаревала, требовала обновления. Поэтизация прошлого, столь органичная для « Мира искусства», нашла блистательное и тончайшее выражение в довоенных спектаклях антрепризы Дягилева. Совершившие когда-то переворот в театре, романтические принципы были поддержаны на первых порах, нашли воплощение в творчестве талантливых художников на сцене. Было бы неверно видеть в «изменении курса» дягилевских балетов лишь следствие свойственной Дягилеву погони за сенсацией и того, что в результате войны он с 1914 года был отрезан от своих старых соратников- Бенуа, Фокина, Рериха и других. Не одной погоней за «модой» и необходимостью угождать вкусам буржуазной публики объясняется стремительный бег Дягилева вперед, беспрерывная смена ориентиров, поиск все новых и новых выразительных средств. В канун войны он вновь, как и в начале деятельности, ощущал, что нужна реформа, что- то новое, что рождается в смежных областях искусства, ставит новые требования и перед искусством сцены. Острая непрекращающаяся борьба всевозможных течений, направлений, группировок, противостоящих друг другу, но единодушно отрицавших искусство предшествующего периода, характерна для этого времени. Дягилев не был бы Дягилевым, если бы не вращался в самой гуще свершающихся событий. Вокруг него в антрепризе создается новый художественный центр. Место Бенуа занимает Пабло Пикассо, теснее, чем когда-либо, связан с антрепризой Стравинский, чрезвычайно весомо влияние Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова, не только художников, авторов декораций, но консультантов и советчиков по общим вопросам искусства. Основным балетмейстером в первые послевоенные годы остается Леонид Мясин вплоть до появления в 1921 году Брониславы Нежинской. Одним из самых «своих» стал теперь Жан Кокто, «глашатай сюрреализма» , «теоретик художественного бунтарства», как его называли. Кок-то пишет либретто и статьи, делает рисунки программ и афиш, влияет на хореографию. Кокто пишет в заметках о музыке: «Довольно облаков, туманов, ароматов ночи - нам нужна музыка повседневности, нам нужна ясность! У поэта всегда слишком много слов в словаре, у художника излишне много красок на палитре, у музыкантов слишком много звуков». После окончания войны изменился статус дягилевского балета, изменились ориентиры и исходные установки. Антреприза уже не представляла Россию, а ее русские участники мало-помалу теряли российское (затем - советское) гражданство. Среди артистов все чаще оказывались выходцы из других стран, хотя премьерши и премьеры получали русские псевдонимы. Хильда Маннингс стала Лидией Соколовой, Лилиан Алис Маркс - Алисией Марковой, а Патрик Чиппендол Хили-Кей - Антоном Долиным. Преобразование фамилий и имен было любимым занятием Дягилева (добавим к списку еще два примера: Спесивцева стала Спесивой, а Баланчивадзе - Баланчиным) и делалось это не только по соображениям чисто рекламным. Таким способом - несколько наивным - продлевалась русская история дягилевского балета и возникала иллюзия непорванных связей. Как выяснилось довольно скоро, разрыв с отечеством дался Дягилеву очень тяжело - тяжелее, чем многим эмигрантам его круга. Но со своими соотечественниками, спутниками и соратниками первых - довоенных - лет Дягилев порывал очень легко и расставался без особых сожалений. Раньше других ушел Фокин, затем Александр Бенуа, потом Бакст, и кратковременные возвращения не меняли дела. Личные конфликты, как и вообще личные отношения, были тут ни при чем, происходила решительная, хоть и болезненная смена художественных ориентаций или, как принято говорить теперь, смена художественной парадигмы. Дягилев ясно понял, что время мирискусников прошло, как прошло и время стиля "модерн", и что наступила совсем другая эпоха. И в отличие от Фокина, Бакста, Александра Бенуа, он не захотел стать почтенным реликтом, старомодным упорствующим эпигоном. Внутреннюю оппозицию и внутреннюю революцию в своей антрепризе направлял и возглавил он сам. А осуществить ее были призваны главным образом художник и парижской школы: Пикассо, Матисс, Дерен, Брак, Лорансен, Бошан, Гри, Руо. В помощь им давались молодые балетмейстеры, на первых порах не претендовавшие на многое и не имевшие мирискуснических корней: Мясин, Бронислава Нижинская, Баланчин. Как только балетмейстеры из обещающих дебютантов становились законченными мастерами (а это у Дягилева происходило на удивление быстро), он терял к ним интерес и демонстрировал нерасположение, приводившее к быстрым уходам. И наконец, еще три года спустя Дягилев осуществил свой самый рискованный, а может быть - и самый смелый проект, предложив парижской публике, среди которой было немало эмигрантов, балет "Стальной скок", непосредственно связанный с приемами нового русского театра и образами новой советской России. В интервью, появившемся в русской газете "Возрождение", Дягилев так объяснил смысл своей неожиданной инициативы: "Я хотел изобразить современную Россию, которая живет, дышит, имеет собственную физиономию. Не мог же я ее представить в дореволюционном духе! Это постановка не большевистская, ни антибольшевистская, она вне пропаганды". И конечно, он чрезвычайно дорожил этой постановкой, тем более что название "Стальной скок" придумал он сам. Предложенные автором музыки Сергеем Прокофьевым названия Дягилев отверг, хотя, как вспоминает постановщик Леонид Мясин, именно рассказы Прокофьева, вернувшегося из России, воспламенили воображение Дягилева и направили в совершенно неожиданное русло: "Загоревшись видениями Прокофьева, Дягилев заказал Георгию Якулову конструкцию из двух платформ большого размера, с колесами и поршнями, и сказал нам, что хочет, чтобы это конструктивистское решение было неотъемлемой частью нашего произведения: Колеса и поршни на платформах двигались одновременно с чеканными движениями молодых рабочих, и большая ансамблевая группа, расположенная перед платформами, усиливала яркость изображаемой картины. Таким образом, построив многоуровневую композицию, я сумел добиться потрясающего эффекта". В центре балета были поставлены два персонажа, рабочий и работница, точно сошедшие с плакатов "Окна РОСТа" тех лет - в производственной одежде и с огромными стилизованными молотами в руках. Герой балета - человек труда, олицетворявший собой новый миф, новый мир, новую Россию. Молотобоец пришел на смену сказочному Ивану-царевичу или лучнику-половцу из летописей и легенд. Впрочем, и молотобоец тоже был персонажем сказа. Русское "скок" экспрессивно само по себе и окружено множеством дополнительных ассоциативных значений. Прежде всего приходят на память строки из "Медного всадника":

Бежит и слышит за собой -

Как будто грома грохотанье -

Тяжело-звонкое скаканье

По потрясенной мостовой.

И стало быть, образ Петра возникает где-то вблизи, на ассоциативной периферии балета, - в чем, собственно, и заключалась дерзкая, хоть и скрытая дягилевская мысль: увязать большевистские реформы с петровскими, увидеть в Петре если не прямого предшественника Ленина, то такую определяющую фигуру русской истории, на которую большевикам нельзя не равняться. В подобных сопоставлениях Дягилев был не одинок, так думали и парижские эмигранты-возвращенцы, О периоде середины двадцатых годов говорят, как о наиболее «эклектичном» в деятельности антрепризы. Действительно ощущается некоторая неуверенность в выборе пути, по которому должны идти поиски. Дягилев привлекает многих и очень различных художников. Музыку прошлого, старые сюжеты объединяет с опусами художников, представляющих новейшие течения в изобразительном искусстве. Тенденции конструктивизма, характерные в этот период для музыки современных композиторов, связанных с дягилевской антрепризой, получили вполне отчетливое воплощение лишь в двух спектаклях 1927 года - «Кошке» Анри Соге и «Стальном скоке» Сергея Прокофьева. Творческая энергия дягелевской антрепризы способствовала постоянному поиску, воодушевляла на новые замыслы. Она не только воплотила устремления теоретиков сценического искусства о единстве гармонии всех составляющих компонентов этого жанра, но и создала блистательнейшие произведения в мировом искусстве. Возродив на Западе балет, создала предпосылки его дальнейшему развитию и процветанию. Не только способствовала широкой популяризации русской культуры, обогатив ее и, подняв на уровень передовой. Привлечение художников Запада, произвело сближение и взаимовлияние, отразившееся интереснейшими поисками и великолепными достижениями. И в последовавшие за этими событиями годы литература, посвященная дягилевской антрепризе, продолжала пополняться мемуарами ее участников и очевидцев ее спектаклей, исследованиями историков балета и сценографии, музыковедов, каталогами выставок, связанных с различными юбилейными датами. «Огюст Роден и Ромен Ролан, Клод Дебюсси и Морис Равель, Октав Мирбо и Марсель Прево, Анатоль Франс и Морис Метерлинк, - не было во Франции знаменитого деятеля культуры, который не восторгался бы русским балетом. Его неотразимое воздействие испытали на себе драма и опера, живопись и ваяние, поэзия и музыка.

Cписок литературы

М.Н. Пожарская; Русские сезоны в Париже, Москва 1988г.;

Моруа А. Литературные портреты. Москва 1971г.

"Русские сезоны в Париже" или как их еще называют "Дягилевские сезоны", проходившие в Европе с 1907 по 1929 годы, явились триумфом русского, а затем и мирового искусства. Благодаря Сергею Павловичу Дягилеву, миру стал известны имена выдающихся русских художников, музыкантов, хореографов и исполнителей балета. "Русские сезоны" дали толчок к возрождению почт угасшего в то время в Европе балетного искусства и к его появлению в США.

Изначально идея показать миру работы русских мастеров искусства принадлежала участникам кружка "Мир искусства", и Дягилев в 1906 году организовал в парижском Осеннем салоне выставку современной живописи и скульптуры, в которой были представлены работы художников Бакста, Бенуа, Врубеля, Рериха, Серова и др. Выставка имела ошеломительный успех! Русские исторические концерты с участием Н. А. Римского-Корсакова, Рахманинова, Глазунова и др. Европейской публике были представлены арии из опер русских композиторов. Далее в 108 году состоялись оперные сезоны, во время которых французов покорило выступление Федора Шаляпина в опере М. П. Мусоргского "Борис Годунов".

В сезоне 1909 года были включены помимо опер и балеты. Увлечение Дягилева этим видом сценического искусства было настолько велико, что навсегда оттеснило оперу в "Русских сезонах" на второй план. Из Мариинского театра в Петербурге и Большого театра в Москве были приглашены Павлова, Карсавиа, Нижинский, Кшесинскя. Впервые прозвучало имя тогда еще начинающего хореографа М. Фокина, ставшего новатором в своем искусстве и расширившего рамки традиционного понимания балетного танца. Начинает свой творческий путь молодой композитор И. Стравинский.

На первых порах своего существования "Русские сезоны" демонстрировали зарубежному зрителю достижения русского искусства, используя постановки уже шедшие на отечественной сцене. Однако упреки некоторых критиков в адрес дягилевской антрепризы в том, что она работает "на всем готовом" не были справедливы. Лучшие постановки императорских театров включались в программу гастролей в преобразованном и преображенном виде. Многое видоизменялось, уточнялось, создавалось заново для исполнения декораций и костюмов в ряде спектаклей привлекались новые художники.

Со временем Дягилев набрал постоянную труппу, так как многие артисты за первый период существования антрепризы разошлись в европейские театры. Основная репетиционная база была в Монте-Карло.

Успех сопровождал русскую труппу до 1912 года. Этот сезон был провальным. Дягилев стал двигаться в сторону новаторских экспериментов в балетном искусстве. Обратился к зарубежным композиторам. Три из четырех новых постановок сезона, в хореографии Фокина, парижская публика встретила прохладно и без интереса, а четвертую в хореографии Нижинского (это была его первая остановка) - "Послеполуденный отдых фавна" - приняли крайне неоднозначно Парижская газета "Фигаро" писала: это не изящная эклога и не глубокое произведение. Мы имели неподходящего фавна с отвратительными движениями эротической животности и с жестами тяжкого бесстыдства. Вот и все. И справедливые свитки встретили слишком выразительную пантомиму этого тела плохо сложенного животного, отвратительного de face и еще более отвратительного в профиль"

Однако парижские артистические круги восприняли балет в совершенно ином свете. В газете "Ле Матен" вышла статья Огюста Родена, восхваляющая талант Нижинского: "Нет больше никаких танцев, никаких прыжков, ничего, кроме положений и жестов полусознательной животности: он распростирается, облокачивается, идет скорченный, выпрямляется, подвигается вперед, отступает движениями то медленными, то резкими, нервными, угловатыми; его взгляд следит, его руки напрягаются, кисть широко раскрывается, пальцы сжимаются один против другого, голова поворачивается, с вожделением измеренной неуклюжести которую можно считать единственной. Согласование между мимикой и пластикой совершенное, все тело выражает то, чего требует разум: у него красота фрески и античной статуи; он идеальная модель, с которой хочется рисовать и лепить".

(Продолжение следует).

Чуть более ста лет назад Париж и вся Европа были ошеломлены яркими красками, красотой и конечно же талантом актёров «Русского балета». «Русские сезоны», как их ещё называли, несколько лет оставались непревзойдённым событием в Париже. Именно в это время сценическое искусство возымело такое большое действие на моду.

Костюмы, сделанные по эскизам Бакста, Гончаровой, Бенуа и многих других художников, их декорации отличались яркостью, оригинальностью. Это повлекло взрыв творческого энтузиазма в создании роскошных тканей и костюмов, определило даже дальнейший стиль жизни. Восточная роскошь охватила весь модный мир, появились прозрачные, дымчатые и богато вышитые ткани, тюрбаны, эгреты, перья, восточные цветы, орнаменты, шали, веера, зонтики, – всё это воплотилось в модных образах предвоенного времени.

«Русский балет» буквально вызвал революцию в моде. Разве могла сравниться откровенная нагота Маты Харри или едва прикрытая Айседора Дункан с фантастическими костюмами русского балета? Спектакли буквально потрясли весь Париж, для которого открылся новый мир.

Королева косметики того времени, всю свою жизнь вспоминала спектакли «Русского балета», после посещения которых однажды, едва вернувшись домой, она сменила всё убранство своего дома на яркие блестящие тона. Гениальный импресарио С. Дягилев определил стиль жизни парижского общества. Фейерверк «Русского балета» на сцене вдохновил знаменитого Поля Пуаре на создание ярких красочных одежд. Восточная экзотика и роскошь нашла своё отражение и в танцах того времени, к которым в первую очередь относится танго.

Сергей Дягилев – бывший издатель журнала в России «Мир искусства» в канун революционных событий 1905 года основал новую театральную компанию, в которую вошли художники Лев Бакст, Александр Бенуа, Николай Рерих, композитор Игорь Стравинский, балерины Анна Павлова, Тамара Карсавина, танцор Вацлав Нижинский и хореограф Михаил Фокин.

Затем к ним присоединились ещё многие другие талантливые художники и танцоры, которых объединило умение С. Дягилева видеть и находить эти таланты и, конечно же, любовь к искусству. Многочисленные связи С. Дягилева с коммерческим и художественным миром помогли организовать новую труппу, которая и прославилась под названием «Русских балетов».

Михаил Фокин, бывший ученик гениального Мариуса Петипа, в начале ХХ века стал развивать собственные идеи балетной хореографии, которые весьма прекрасно сочетались с идеями С. Дягилева.

Среди выдающихся художников, собравшихся вокруг Дягилева, особое мировое признание завоевали работы Льва Бакста. В журнале «Мир искусства» Бакст был главным графиком. Окончив учёбу в Императорской академии искусств, художник рисовал портреты и ландшафты, а затем заинтересовался сценографией. Уже в 1902 году он начал разрабатывать декорации для Императорского театра, и уже здесь проявил себя как способный художник-новатор.

Бакст был увлечён сценографией, он много размышлял о том, как сделать балет, способный выражать мысли и чувства. Он путешествовал по Северной Африке, был на Кипре, в , изучал древнее искусство Средиземноморья. Лев Бакст ознакомился с работами русских исследователей-искусствоведов, хорошо знал работы западноевропейских художников.

Так же, как и Михаил Фокин, он следовал и стремился к эмоциональному наполнению спектакля. И для передачи чувств и эмоций он развил собственную теорию цвета, которая совершила фейерверк в «Русском балете». Бакст знал, где и какие цвета можно использовать, как сочетать их, чтобы передать в балете все эмоции и воздействовать на зрителей посредством цвета.

Бакст создавал роскошные декорации и костюмы, а в то же время Вацлав Нижинский завоёвывал зрителей своим танцем, он заставлял сердца трепетать. Рецензент французской газеты Le Figaro написал, что «… любовь к восточному искусству была завезена в Париж из России через балет, музыку и декорации…», русские актёры и художники «стали посредниками» между Востоком и Западом.

Большинство европейцев и тогда, как впрочем и сейчас, считали Россию частью Востока. На сцене была музыка русских композиторов, декорации русских художников, либретто, костюмы и танцоры – русские. Но композиторы сочиняли созвучия азиатской музыки, а Бакст, Головин, Бенуа и другие художники изображали пирамиды египетских фараонов, гаремы персидских султанов.

На сцене произошло соединение Запада и Востока, а Россия была одновременно и тем и другим. Как говорил Бенуа, что с первых спектаклей он почувствовал, что «скифы» представили в Париже, «столице мира», лучшее искусство, которое доселе существовало в мире.

Фейерверк красок «Русского балета» заставил посмотреть на мир другими глазами, и это было принято парижанами с восторгом.

Князь Пётр Ливен писал в своей книге «Рождение русского балета»: «Влияние русского балета чувствовалось далеко за пределами театра. Создатели мод в Париже включали его в свои творения…»

Костюмы «Русского балета» способствовали изменению реальной жизни женщины, освобождению её тела от корсета, предоставили ей большую подвижность. Фотограф Сесил Битон писал впоследствии, что после спектаклей на следующее утро каждый обнаружил себя в городе, утопающем в роскоши Востока, в струящихся и ярких нарядах, которые отражали новую и быструю поступь современной жизни.

Новая мода коснулась и мужских образов. Хотя они и не переоделись в шаровары и , но из моды мужчин вышла некоторая жёсткая элегантность с высоким воротничком и цилиндром, появился новый силуэт – узкий торс, завышенная талия, низкие воротнички и котелки, почти надвинутые на глаза.

Новые образы и силуэты привлекли внимание модельеров, которые начали изучать работы Бакста и других художников «Русского балета». А Поль Пуаре в 1911 – 1912 году отправился в Россию, где встретился с Надеждой Ламановой и другими русскими модельерами, и признал влияние русской моды.

Дизайнеры и художники текстиля и по сей день вспоминают и разыгрывают вариации на тему «Русских сезонов». Модельеры возвращаются к образам яркой экзотики, мотивам фольклора, к русским, индийским или арабским традициям орнаментики. Они искусно варьируют культурными формами Востока, соединяя его с Западом. Под знаменем русских художественных традиций произошло объединение европейской и русской культур.

В ХХ веке Россия находилась достаточно в неоднозначном состоянии: волнения внутри страны и шаткое положение на мировой арене сделали своё дело. Но несмотря на всю неоднозначность периода, именно русские артисты сделали огромный вклад в развитие европейской культуры, а именно благодаря «Русским сезонам» Сергея Дягилева.

Сергей Дягилев, 1910 год.

Сергей Дягилев - крупный театральный и художественный деятель, один из основоположников группы «Мир искусства», в которую входил Бенуа, Билибин , Васнецов, и другие прославленные художники. Юридическое образование и несомненный талант увидеть в человеке перспективного артиста помогли ему «открыть» Европе настоящее русское искусство.

После увольнения из Мариинского театра Дягилев организовал в 1906 году выставку «Мир искусства », которая потом плавно перекочевала на парижский осенний салон. Именно это событие дало старт покорению Парижа русскими деятелями искусства.

В 1908 году в Париже была представлена опера «Борис Годунов». Сценографией занимался А. Бенуа и Е. Лансере , которые были уже достаточно известны по «Миру искусства». За костюмы отвечал И. Билибин . Но поразительное впечатление на взыскательных парижан произвел солист . Французская публика оценила его талант еще в 1907 году, когда Дягилев привёз в Париж «Исторические русские концерты», которые тоже были восприняты наилучшим образом. Так Фёдор Шаляпин стал любимцем европейской аудитории, а в дальнейшем его слава дошла и до США, где его творчество пришлось многим по духу. Так в дальнейшем Федор Шаляпин высказывался олюбви к искусству в автобиографии «Страницы из моей жизни»:

«Вспоминая это, не могу не сказать: трудна моя жизнь, но хороша! Минуты великого счастья переживал я благодаря искусству, страстно любимому мною. Любовь – это всегда счастье, что бы мы ни любили, но любовь к искусству – величайшее счастье нашей жизни!»

1909 год является знаковым для Дягилева и его «Русских сезонов». Именно в этот год было представлено пять балетных постановок: «Павильон Армиды», «Клеопатра», «Половецкие пляски», «Сильфида» и «Пир». Постановкой занимался молодой, но уже подающий надежды хореограф Михаил Фокин. В труппу входили такие звезды московского и питерского балета, как Нижинский (Дягилев являлся его покровителем), Рубинштейн, Кшесинская, Карсавина, которые благодаря русским сезонам получат старт в светлое и прекрасное будущее, наполненное мировой славой.

Необъяснимая слава русского балета, оказывается, имеет очень логичное обоснование - в балете прослеживался синтез всех видов искусства, начиная от музыкального, заканчивая изобразительным. Именно это прельстило эстетические вкусы зрителей.

На следующий год к репертуару были добавлены «Ориенталии», «Карнавал», «Жизель», «Шахерезада» и «Жар-птица». И, конечно, восторг и триумф были обеспечены.

«Русский балет Дягилева» был направлен на разрушение существующих устоев, и это было сделано с успехом только благодаря таланту Сергея Дягилева. Он не принимал участие в постановке балета, хотя, как мы знаем, он совершенно не был далёк от мира искусства (во всех смыслах этого слова). В данной ситуации проявился его талант выбирать подходящих и талантливых людей, который могут быть ещё никому неизвестны, но они уже делают серьезную заявку на будущее признание.

Революционной составляющей в балете стала роль мужчины. Можно догадаться, что это сделано из-за фаворита Дягилева — Вацлава Нижинского — ведущего танцовщика и балетмейстера труппы «Русский балет Дягилева». Раньше мужчина был на втором плане, а сейчас балерун и балерина уравнялись в позициях.

Однако, не все нововведения были восприняты положительно. Например, одноактный балет «Послеполуденный отдых фавна», длительность которого всего 8 минут, в 1912-м году, на сцене парижского Театра Шатле провалился из-за отрицательных отзывов зрителей. Они сочли его вульгарным и недопустимым для большой сцены. На сцене Нижинский появился откровенно обнаженным: никаких кафтанов, камзолов или штанов. Трико дополняли лишь маленький хвостик, виноградная лоза, обхватывавшая талию, да плетеная шапочка золотистых волос с двумя золотыми рожками. Парижане освистали постановку, а в прессе разразился скандал.

Л. С. Бакст. Эскиз костюма для Вацлава Нижинского в партии Фавна к балету

Но стоит заметить, что в Лондоне та же самая постановка не вызвала шквала негодований.

Важные люди в жизни Сергея Дягилева

Что может заставить человека творить? Конечно любовь! Любовь к творчеству, искусству и прекрасному во всех проявлениях. Главное - встретить на своём жизненном пути вдохновляющих людей. У Дягилева было два фаворита, которых он сделал настоящими звёздами балета.

Вацлав Нижинский - танцовщик ихореограф, муза Дягилева и звезда первого этапа «Русских сезонов». Незаурядный талант, эффектная внешность произвели сильное впечатление на импресарио. Нижинский родился в семье балетных танцовщиков и с детства был связан с волшебным миром танца. В его жизни также присутствовал Мариинский театр, из которого ушёл со скандалом, как и сам Дягилев. Но замеченный своим будущим покровителем, он окунулся в совершенно иную жизнь - роскоши и славы.

Вацлав Нижинский с женой Ромолой в Вене 1945

Популярность в Париже вскружила голову молодому дарованию, да и сам Дягилев баловал своего любимого танцовщика. Можно было бы подумать, что у этого прекрасного союза не может быть черных полос: один любит, другой позволяет. Но, как и ожидалось, у них случился кризис, виной которому был сам Нижинский. Путешествуя по Южной Америке, он женился на своей поклоннице и аристократке Ромоле Пульской . Когда Дягилев узнал об этом, то воспринял это слишком близко к сердцу и порвал все связи с Нижинским .

После исключения из столь знаменитой труппы Нижинский находился в депрессии и ему было трудно справиться с реалиями жизни, ведь раньше он не ведал никаких забот, а просто жил и наслаждался жизнью. Все его счета оплачивались из кармана его покровителя.

Последние годы звезда русского балета страдал от шизофрении, но благодаря усиленному лечению, Вацлаву Нижинскому всё-таки стало лучше и последние его годы были проведены в спокойном семейном круге.

Вторым важным человеком в жизни великого импресарио стал Леонид Мясин, который учился в Императорской школе Большого театра. Молодой человек возглавил балетную труппу, и в 1917 году произошло грандиозное возвращение «Русских сезонов». Над декорациями к балетам «Парад» и «Треуголка» работает сам Пабло Пикассо. Мясина настигла слава благодаря фантасмагории «Парад», где он исполнил главную роль. Но уже в 1920 году конфликт образовался и здесь - хореографу пришлось покинуть труппу. Новым хореографом стала, как неудивительно, сестра Нижинского - Бронислава, которая тоже обладала талантом в балете.

Жизнь талантливого человека всегда на контрасте: без потерь и неудач не осознаются и великие победы. Именно так жил Сергей Дягилев, его отчаянная любовь к своему делу и профессионализм раскрыли десятки людей, чьи имена теперь знает каждый.

В 1929 году Сергей Дягилев ушёл из жизни, его похороны были оплачены Коко Шанель и Мисией Серт, которые питали самые нежные чувства к гению.

Его тело было перевезено на остров Сан-Микеле и захоронено в православной части кладбища.

На мраморном надгробном памятнике выбито имя Дягилева по-русски и по-французски (Serge de Diaghilew) и эпитафия: «Венеция - постоянная вдохновительница наших успокоений» - фраза, написанная им незадолго до смерти в дарственной надписи Сержу Лифарю. На постаменте рядом с фотографией импресарио почти всегда лежат балетные туфли (чтобы их не унесло ветром, их набивают песком) и другая театральная атрибутика. На том же кладбище рядом с могилой Дягилева находится могила его сотрудника, композитора Игоря Стравинского, а также поэта Иосифа Бродского, который назвал Дягилева «Гражданином Перми».

Могила Дягилева на острове Сан-Микеле

Именно благодаря русскому антрепренёру Европа увидела новую Россию, которая впоследствии сформировала вкусы и предпочтения французского высшего общества. Именно благодаря Сергею Дягилеву 20 век в мировом искусстве стали называть Золотым веком русского балета!

Как и в любом деле, у «Русских сезонов» Сергея Дягилева были свои взлеты и падения, но только память , сохранившаяся через столетие и живущая в бессмертных постановках - настоящая награда для любого деятеля.

Р усские сезоны Сергея Дягилева и особенно его балетная антреприза не только прославили русское искусство за рубежом, но и оказали большое влияние на мировую культуру. «Культура.РФ» вспоминает жизненный и творческий путь выдающегося антрепренера.

Культ чистого искусства

Валентин Серов. Портрет Сергея Дягилева (фрагмент). 1904. Государственный Русский музей

Отзывы художественной критики оказались более чем благоприятными, а для большинства парижан русская живопись стала настоящим открытием. Автор биографии импресарио, писательница Наталия Чернышова-Мельник, в книге «Дягилев» цитирует рецензии парижской прессы: «Но могли ли мы подозревать о существовании величавого поэта - несчастного Врубеля?.. Вот Коровин, Петровичев, Рерих, Юон - пейзажисты, ищущие острых ощущений и выражающие их с редкой гармоничностью Серов и Кустодиев - глубокие и значительные портретисты; вот Анисфельд и Рылов - пейзажисты очень ценные…»

Игорь Стравинский, Сергей Дягилев, Леон Бакст и Коко Шанель. Швейцария. 1915. Фотография: persons-info.com

«Русские сезоны» в Севилье. 1916. Фотография: diletant.media

За кулисами «Русских Балетов». 1916. Фотография: diletant.media

Первый европейский успех Дягилева только раззадорил, и он взялся за музыку. В 1907 году он организовал серию из пяти «Исторических русских концертов», которые прошли на сцене парижской Гранд-опера. Дягилев тщательно подошел к отбору репертуара: со сцены звучали произведения Михаила Глинки, Николая Римского-Корсакова, Модеста Мусоргского , Александра Бородина , Александра Скрябина . Как и в случае с выставкой 1906 года, Дягилев ответственно подошел и к сопроводительным материалам: печатные программки концертов рассказывали короткие биографии русских композиторов. Концерты были так же успешны, как и первая русская выставка, и именно выступление с партией князя Игоря в «Исторических русских концертах» прославило Федора Шаляпина . Из композиторов парижская публика особенно тепло приняла Мусоргского, на которого с этого времени во Франции пошла большая мода.

Убедившись, что русская музыка вызывает у европейцев живейший интерес, для третьего Русского сезона 1908 года Дягилев выбрал оперу «Борис Годунов» Мусоргского. Готовясь к постановке, импресарио лично изучил авторский клавир, заметив, что в постановке оперы под редакцией Римского-Корсакова были удалены две сцены, важные, как он посчитал, для общей драматургии. В Париже Дягилев представил оперу в новой редакции, которую с тех пор используют многие современные постановщики. Дягилев вообще не стеснялся адаптировать исходный материал, подстраиваясь под публику, зрительские привычки которой отлично знал. Поэтому, например, в его «Годунове» финальной стала сцена смерти Бориса - для усиления драматического эффекта. То же касалось и хронометража спектаклей: Дягилев считал, что они не должны длиться дольше трех с половиной часов, а смену декораций и порядок мизансцен он рассчитывал вплоть до секунд. Успех парижской версии «Бориса Годунова» только подтвердил авторитет Дягилева и как режиссера.

Русский балет Дягилева

Пабло Пикассо работает над оформлением балета Сергея Дягилева «Парад». 1917. Фотография: commons.wikimedia.org

Мастерская Ковент-Гарден. Сергей Дягилев, Владимир Полунин и Пабло Пикассо, автор эскизов балета «Треуголка». Лондон. 1919. Фотография: stil-gizni.com

У самолета Людмила Шоллар, Алисия Никитина, Серж Лифарь, Вальтер Нувель, Сергей Григорьев, Любовь Чернышева, Ольга Хохлова, Александрина Трусевич, Пауло и Пабло Пикассо. 1920-е. Фотография: commons.wikimedia.org

Идея привезти за границу балет появилась у импресарио в 1907 году. Тогда в Мариинском театре он увидел постановку Михаила Фокина «Павильон Армиды», балет на музыку Николая Черепнина с декорациями Александра Бенуа. В то время в среде молодых танцовщиков и хореографов наметилась определенная оппозиция по отношению к классическим традициям, которые, как говорил Дягилев, «ревниво оберегал» Мариус Петипа . «Тогда я задумался о новых коротеньких балетах , - писал Дягилев позже в своих воспоминаниях, - Которые были бы самодовлеющими явлениями искусства и в которых три фактора балета - музыка, рисунок и хореография - были бы слиты значительно теснее, чем это наблюдалось до сих пор» . С этими мыслями он и приступил к подготовке четвертого Русского сезона, гастроли которого были запланированы на 1909 год.

В конце 1908 года импресарио подписал контракты с ведущими артистами балета из Петербурга и Москвы: Анной Павловой , Тамарой Карсавиной , Михаилом Фокиным, Вацлавом Нижинским, Идой Рубинштейн , Верой Каралли и другими. Кроме балета, в программе четвертого Русского сезона появились оперные спектакли: Дягилев пригласил выступить Федора Шаляпина, Лидию Липковскую, Елизавету Петренко и Дмитрия Смирнова. При финансовой поддержке своей подруги, известной светской дамы Миси Серт, Дягилев арендовал старый парижский театр «Шатле». Интерьер театра специально для премьеры русских спектаклей переделали, чтобы увеличить площадь сцены.

В Париж труппа Дягилева прибыла в конце апреля 1909 года. В репертуаре нового Сезона были заявлены балеты «Павильон Армиды», «Клеопатра» и «Сильфиды», а также «Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» Александра Бородина. Репетиции проходили в напряженной обстановке: под стук молотков и визг пил во время реконструкции «Шатле». Михаил Фокин, главный хореограф постановок, не раз устраивал по этому поводу скандалы. Премьера четвертого Русского сезона состоялась 19 мая 1909 года. Большинство зрителей и критиков не оценили новаторскую хореографию балетов, но все были в восторге от декораций и костюмов Льва Бакста, Александра Бенуа и Николая Рериха, а также - от танцовщиков, особенно от Анны Павловой и Тамары Карсавиной.

После этого Дягилев целиком сосредоточился на балетной антрепризе и существенно обновил репертуар, включив в программу Cезонов «Шехеразаду» на музыку Николая Римского-Корсакова и балет по мотивам русских народных сказок «Жар-птица». Музыку к последнему антрепренер попросил написать Анатолия Лядова, но тот не справился - и заказ перешел к молодому композитору Игорю Стравинскому . С этого момента началось его многолетнее плодотворное сотрудничество с Дягилевым.

Русский балет в Кельне во время европейских гастролей Сергея Дягилева. 1924. Фотография: diletant.media

Жан Кокто и Сергей Дягилев в Париже на премьере «Голубого экспресса». 1924. Фотография: diletant.media

Прошлый успех балетов позволил импресарио представить спектакли нового сезона уже в Гранд-опера; премьера пятых Русских сезонов состоялась в мае 1910 года. Лев Бакст, традиционно участвовавший в создании костюмов и декораций, вспоминал: «Сумасшедший успех «Шехеразады» (весь Париж переоделся по-восточному!)» .

Премьера «Жар-птицы» прошла 25 июня. В переполненном зале Гранд-опера собралась художественная элита Парижа, в том числе Марсель Пруст (Русские сезоны не раз упоминаются на страницах его семитомной эпопеи «В поисках утраченного времени»). Неординарность видения Дягилева проявилась в знаменитом эпизоде с живыми лошадями, которые должны были появиться на сцене во время спектакля. Игорь Стравинский вспоминал про этот случай: «…Бедные животные вышли, как предполагалось, по очереди, но начали ржать и приплясывать, а одна из них выказала себя скорее критиком, нежели актером, оставив дурно пахнущую визитную карточку… Но эпизод этот был потом забыт в пылу общих оваций по адресу нового балета» . Михаил Фокин объединил в постановке пантомиму, гротеск и классический танец. Все это гармонично сочеталось с декорациями Александра Головина и музыкой Стравинского. «Жар-птица», как отмечал парижский критик Анри Геон, была «чудом восхитительнейшего равновесия между движениями, звуками и формами…»

В 1911 году Сергей Дягилев закрепил постоянное место проведения своего Ballets Russes («Русского балета») - в Монте-Карло. В апреле того года в «Театре Монте-Карло» новые Русские сезоны открылись премьерой балета «Призрак Розы» в постановке Михаила Фокина. В ней публику поразили прыжки Вацлава Нижинского. Позднее в Париже Дягилев представил «Петрушку» на музыку Стравинского, который стал главным хитом этого сезона.

Следующие Русские сезоны, в 1912–1917 годах, в том числе из-за войны в Европе, были не очень удачными для Дягилева. В числе самых обидных провалов была и премьера новаторского балета на музыку Игоря Стравинского «Весна священная», который публика не приняла. Зрители не оценили «варварские танцы» под непривычную языческую бурную музыку. В это же время Дягилев расстался с Нижинским и Фокиным и пригласил в труппу молодого танцовщика и хореографа Леонида Мясина.

Пабло Пикассо . Позднее художники Хуан Миро и Макс Эрнст сделали декорации для балета «Ромео и Джульетта».

1918–1919 годы были отмечены успешными гастролями в Лондоне - труппа провела там целый год. В начале 1920-х годов у Дягилева появились новые танцовщики, приглашенные Брониславой Нижинской Серж Лифарь и Джордж Баланчин. Впоследствии, после смерти Дягилева, они оба стали основоположниками национальных балетных школ: Баланчин - американской, а Лифарь - французской.

Начиная с 1927 года работа в балете все меньше удовлетворяла Дягилева, к тому же он увлекся книгами и стал заядлым коллекционером. Последним громким успехом дягилевской труппы стала постановка Леонида Мясина 1928 года «Аполлон Мусагет» с музыкой Игоря Стравинского и костюмами Коко Шанель.

«Русский балет» успешно проработал вплоть до кончины Дягилева в 1929 году. В своих воспоминаниях Игорь Стравинский, говоря о новых тенденциях в балете ХХ века, отметил: «…возникли ли бы эти тенденции без Дягилева? Не думаю» .