Произведение посторонний. Анализ произведения «Посторонний» (Альбер Камю)

АЛЬБЕР КАМЮ

ПОСТОРОННИЙ

Предисловие

К американскому изданию «Постороннего»

Однажды, довольно давно, я уже определил суть «Постороннего» фразой, которую и сам признаю весьма парадоксальной: «В нашем обществе всякий, кто не плачет на похоронах своей матери, рискует быть приговоренным к смертной казни». Этим я просто хотел сказать, что герой моего романа осужден за то, что не притворяется. В этом смысле он чужд обществу, в котором живет; он бродит в стороне от других по окраинам жизни - замкнутой, одинокой, чувственной жизни. Вот почему некоторые читатели восприняли его как человека неприкаянного и никчемного, как отребье. И, однако, им станет куда яснее сущность этого персонажа, или, во всяком случае, замысел автора, если они спросят себя, в чем Мерсо не притворяется. Ответ прост: он не хочет лгать. А лгать означает не только говорить то, чего нет. Ложь - это то, к чему все мы ежедневно прибегаем с целью облегчить себе жизнь. Мерсо же, вопреки видимости, не хочет облегчать себе жизнь. Он говорит только о том, что есть, не желает приукрашивать свои чувства, и общество очень скоро начинает ощущать себя в опасности. Например, его просят признать, что он «раскаивается в своем преступлении» - по общепринятой формуле. Он же отвечает, что испытывает скорее досаду, нежели сожаление. Это уточнение стоит ему жизни.

Итак, для меня Мерсо - не «отребье», но человек, нищий и голый, поклонник солнца, уничтожающею любую тень. Он вовсе не обделен чувствительностью, им движет глубокая, непобедимая страсть - жажда абсолютной, незамутненной правды. Речь идет о правде пока еще отрицательного порядка, правде жить и чувствовать, но без нее никогда не одержать победы ни над собой, ни над миром.

Вот почему не слишком ошибется тот, кто увидит в «Постороннем» историю человека, который, отнюдь не будучи склонным к героизму, принимает смерть за правду. Мне уже приходилось высказывать еще одну парадоксальную мысль, а именно: я пытался изобразить в лице моего героя единственного Христа, какого мы заслуживаем. Надеюсь, эти разъяснения помогут читателю понять, что я говорил это без всякого намерения богохульствовать, а всего лишь с чуть насмешливым сочувствием, которое любой художник вправе испытывать по отношению к своим персонажам.

Часть первая

Сегодня умерла мама. Или, может, вчера, не знаю. Получил телеграмму из дома призрения: «Мать скончалась. Похороны завтра. Искренне соболезнуем». Не поймешь. Возможно, вчера. Дом призрения находится в Маренго, за восемьдесят километров от Алжира. Выеду двухчасовым автобусом и еще засветло буду на месте. Так что успею побыть ночью у гроба и завтра вечером вернусь. Попросил у патрона отпуск на два дня, и он не мог мне отказать - причина уважительная. Но видно было, что недоволен. Я ему даже сказал: «Я ведь не виноват». Он не ответил. Тогда я подумал - не надо было так говорить. В общем-то мне нечего извиняться. Скорей уж он должен выразить мне сочувствие. Но потом, наверно, еще выразит - послезавтра, когда увидит меня в трауре. А пока еще не похоже, что мама умерла. Вот после похорон все станет ясно и определенно, так сказать - получит официальное признание.

Выехал двухчасовым автобусом. Было очень жарко. Позавтракал, как всегда, в ресторане у Селеста. Там все огорчились за меня, а Селест сказал: «Мать-то у человека одна». Когда я уходил, меня проводили до дверей. Напоследок спохватился, что надо подняться к Эмманюелю - взять взаймы черный галстук и нарукавную повязку. Он месяца три назад схоронил дядю.

Чуть не упустил автобус, пришлось бежать бегом. Торопился, бежал, да потом еще в автобусе трясло и воняло бензином, дорога и небо слепили глаза, и от всего этого меня сморил сон. Проспал почти до Маренго. А когда проснулся, оказалось - привалился к какому-то солдату, он мне улыбнулся и спросил, издалека ли я. Я сказал «да», разговаривать не хотелось.

От деревни до дома призрения два километра. Пошел пешком. Хотел сейчас же увидеть маму. Но привратник сказал - надо сперва зайти к директору. А он был занят, и я немного подождал. Пока ждал, привратник так и сыпал словами, а потом я увидел директора, он принял меня в кабинете. Это старичок с орденом Почетного легиона. Он посмотрел на меня ясными глазами. Потом пожал мне руку и долго не выпускал, я уж и не знал, как ее отнять. Он заглянул в какую-то папку и сказал:

Госпожа Мерсо пробыла у нас три года. Вы были ее единственной опорой.

Мне показалось, он меня в чем-то упрекает, и я начал было объясняться. Но он перебил:

Не надо оправданий, дружок. Я перечитал бумаги вашей матушки. Вы были не в силах ее содержать. Она нуждалась в уходе, в сиделке. Заработки у вас скромные. Если все принять во внимание, у нас ей было лучше.

Я сказал:

Да, господин директор.

Он прибавил:

Понимаете ли, здесь ее окружали друзья, люди ее лет. У нее нашлись с ними общие интересы, которых нынешнее поколение не разделяет. А вы молоды, с вами она бы скучала.

Это верно. Когда мама жила со мной, она все время молчала и только неотступно провожала меня глазами. В доме призрения она первые дни часто плакала. Но это просто с непривычки. Через несколько месяцев она стала бы плакать, если бы ее оттуда взяли. Все дело в привычке. Отчасти из-за этого в последний год я там почти не бывал. И еще потому, что надо было тратить воскресный день, уж не говорю - тащиться до остановки, брать билет да два часа трястись в автобусе.

Директор еще что-то говорил. Но я почти не слушал. Потом он сказал:

Вы, наверно, хотите видеть вашу матушку.

Я ничего не ответил и встал, он повел меня к двери. На лестнице он стал объяснять:

У нас тут своя небольшая мертвецкая, мы перенесли покойницу туда. Чтобы не тревожить остальных. Каждый раз, как в нашем доме кто-нибудь умирает, остальные на два-три дня теряют душевное равновесие. И тогда затруднительно за ними ухаживать.

Мы пересекли двор, там было много стариков, они собрались кучками и толковали о чем-то. Когда мы проходили мимо, они смолкали. А за спиной у нас опять начиналась болтовня. Будто приглушенно трещали попугаи. У низенькой постройки директор со мной простился:

Я вас покидаю, господин Мерсо. Но я к вашим услугам, вы всегда найдете меня в кабинете. Погребение назначено на десять часов утра. Мы полагали, что вы захотите провести ночь подле усопшей. И еще одно: говорят, ваша матушка в беседах не раз высказывала желание, чтобы ее похоронили по церковному обряду. Я сам обо всем распорядился, но хочу вас предупредить.

АЛЬБЕР КАМЮ

ПОСТОРОННИЙ

Предисловие

К американскому изданию «Постороннего»

Часть первая

Госпожа Мерсо пробыла у нас три года. Вы были ее единственной опорой.

Мне показалось, он меня в чем-то упрекает, и я начал было объясняться. Но он перебил:

Я сказал:

Да, господин директор.

Он прибавил:

Директор еще что-то говорил. Но я почти не слушал. Потом он сказал:

Вы, наверно, хотите видеть вашу матушку.

Я ничего не ответил и встал, он повел меня к двери. На лестнице он стал объяснять:

Я поблагодарил. Мама хоть и не была неверующей, но при жизни религией вовсе не интересовалась.

Вхожу. Внутри очень светло, стены выбелены известкой, крыша стеклянная. Обстановка - стулья да деревянные козлы. Посередине, на таких же козлах, закрытый гроб. Доски выкрашены коричневой краской, на крышке выделяются блестящие винты, они еще до конца не ввинчены. У гроба - чернокожая сиделка в белом фартуке, голова повязана ярким платком.

Тут у меня над ухом заговорил привратник. Наверно, он догонял меня бегом.

Он сказал, запыхавшись:

Гроб закрыт, но мне велели отвинтить крышку, чтоб вам поглядеть на покойницу.

И шагнул к гробу, но я его остановил.

Не хотите? - спросил он.

Нет, - сказал я.

Он отступил, и я смутился, не надо было отказываться. Потом он посмотрел на меня и спросил:

Что ж так?

Не с упреком спросил, а словно из любознательности. Я сказал:

Не знаю.

Тогда он покрутил седой ус и, не глядя на меня, заявил:

Понятно.

Глаза у него были красивые, голубые, и красноватый загар. Он подал мне стул, а сам уселся немного сзади. Сиделка поднялась и пошла к двери. Тут привратник сказал мне:

У нее шанкр.

Я не понял и посмотрел на сиделку, лицо ее пересекала повязка. На том месте, где положено быть носу, повязка была плоская. На лице только и заметна белая повязка.

Когда она вышла, привратник сказал:

Я вас оставлю одного.

Уж не знаю, верно, я сделал какое-то невольное движение, только он остался. Он стоял у меня за спиной, и мне это мешало. Комнату заливало яркое предвечернее солнце. В стекло с жужжаньем бились два шершня. Меня стало клонить в сон. Не оборачиваясь, я спросил привратника:

Вы тут давно?

Пять лет, - мигом ответил он, словно с самого начала ждал, что я про это спрошу.

И пошел трещать. Мол, вот уж никогда не думал, что будет доживать свой век в Маренго, привратником в богадельне. Ему уже шестьдесят четыре, он парижанин. Тут я его перебил:

А, так вы не здешний?

Потом я вспомнил: прежде чем проводить меня к директору, он говорил про маму. Говорил, что надо хоронить поскорее, тут ведь Алжир, да еще равнина, вон жара какая. Тогда-то он мне и сказал, что прежде жил в Париже и никак не может его забыть. В Париже с покойником не расстаются три дня, а то и четыре. А здесь нет времени, не успеешь свыкнуться с мыслью, что человек умер, как уже надо поспешать за дрогами. Тут жена его перебила: «Замолчи ты, молодому человеку незачем про это слушать». Старик покраснел и извинился. Тогда я вмешался и сказал: «Нет-нет, ничего». По-моему, все, что он говорил, было верно и интересно.

Сегодня умерла мама. Или, может, вчера, не знаю. Получил телеграмму из дома призрения: «Мать скончалась. Похороны завтра. Искренне соболезнуем». Не поймешь. Возможно, вчера. Дом призрения находится в Маренго, за восемьдесят километров от Алжира. Выеду двухчасовым автобусом и еще засветло буду на месте. Так что успею побыть ночью у гроба и завтра вечером вернусь. Попросил у патрона отпуск на два дня, и он не мог мне отказать – причина уважительная. Но видно было, что недоволен. Я ему даже сказал: «Я ведь не виноват». Он не ответил. Тогда я подумал – не надо было так говорить. В общем-то мне нечего извиняться. Скорей уж он должен выразить мне сочувствие. Но потом, наверно, еще выразит – послезавтра, когда увидит меня в трауре. А пока еще не похоже, что мама умерла. Вот после похорон все станет ясно и определенно, так сказать – получит официальное признание.

Выехал двухчасовым автобусом. Было очень жарко. Позавтракал, как всегда, в ресторане у Селеста. Там все огорчились за меня, а Селест сказал: «Мать-то у человека одна». Когда я уходил, меня проводили до дверей. Напоследок спохватился, что надо подняться к Эмманюэлю – взять взаймы черный галстук и нарукавную повязку. Он месяца три назад схоронил дядю.

Чуть не упустил автобус, пришлось бежать бегом. Торопился, бежал, да потом еще в автобусе трясло и воняло бензином, дорога и небо слепили глаза, и от всего этого меня сморил сон. Проспал почти до Маренго. А когда проснулся, оказалось – привалился к какому-то солдату, он мне улыбнулся и спросил, издалека ли я. Я сказал «да», разговаривать не хотелось.

От деревни до дома призрения два километра. Пошел пешком. Хотел сейчас же увидеть маму. Но привратник сказал – надо сперва зайти к директору. А он был занят, и я немного подождал. Пока ждал, привратник так и сыпал словами, а потом я увидел директора, он принял меня в кабинете. Это старичок с орденом Почетного легиона. Он посмотрел на меня ясными глазами. Потом пожал мне руку и долго не выпускал, я уж и не знал, как ее отнять. Он заглянул в какую-то папку и сказал:

– Госпожа Мерсо пробыла у нас три года. Вы были ее единственной опорой.

Мне показалось, он меня в чем-то упрекает, и я начал было объясняться. Но он перебил:

– Не надо оправданий, дружок. Я перечитал бумаги вашей матушки. Вы были не в силах ее содержать. Она нуждалась в уходе, в сиделке. Заработки у вас скромные. Если все принять во внимание, у нас ей было лучше.

Я сказал:

– Да, господин директор.

Он прибавил:

– Понимаете ли, здесь ее окружали друзья, люди ее лет. У нее нашлись с ними общие интересы, которых нынешнее поколение не разделяет. А вы молоды, с вами она бы скучала.

Это верно. Когда мама жила со мной, она все время молчала и только неотступно провожала меня глазами. В доме призрения она первые дни часто плакала. Но это просто с непривычки. Через несколько месяцев она стала бы плакать, если бы ее оттуда взяли. Все дело в привычке. Отчасти из-за этого в последний год я там почти не бывал. И еще потому, что надо было тратить воскресный день, уж не говорю – тащиться до остановки, брать билет да два часа трястись в автобусе.

Директор еще что-то говорил. Но я почти не слушал. Потом он сказал:

– Вы, наверно, хотите видеть вашу матушку.

Я ничего не ответил и встал, он повел меня к двери. На лестнице он стал объяснять:

– У нас тут своя небольшая мертвецкая, мы перенесли покойницу туда. Чтобы не тревожить остальных. Каждый раз, как в нашем доме кто-нибудь умирает, остальные на два-три дня теряют душевное равновесие. И тогда затруднительно за ними ухаживать.

– Я вас покидаю, господин Мерсо. Но я к вашим услугам, вы всегда найдете меня в кабинете. Погребение назначено на десять часов утра. Мы полагали, что вы захотите провести ночь подле усопшей. И еще одно: говорят, ваша матушка в беседах не раз высказывала желание, чтобы ее похоронили по церковному обряду. Я сам обо всем распорядился, но хочу вас предупредить.

Я поблагодарил. Мама хоть и не была неверующей, но при жизни религией вовсе не интересовалась.

Вхожу. Внутри очень светло, стены выбелены известкой, крыша стеклянная. Обстановка – стулья да деревянные козлы. Посередине, на таких же козлах, закрытый гроб. Доски выкрашены коричневой краской, на крышке выделяются блестящие винты, они еще до конца не ввинчены. У гроба – чернокожая сиделка в белом фартуке, голова повязана ярким платком.

Тут у меня над ухом заговорил привратник. Наверно, он догонял меня бегом.

Он сказал, запыхавшись:

– Гроб закрыт, но мне велели отвинтить крышку, чтоб вам поглядеть на покойницу.

И шагнул к гробу, но я его остановил.

– Не хотите? – спросил он.

– Нет, – сказал я.

Он отступил, и я смутился, не надо было отказываться. Потом он посмотрел на меня и спросил:

– Что ж так?

Не с упреком спросил, а словно из любознательности. Я сказал:

– Не знаю.

Тогда он покрутил седой ус и, не глядя на меня, заявил:

– Понятно.

– У нее шанкр.

Когда она вышла, привратник сказал:

– Я вас оставлю одного.

– Вы тут давно?

– Пять лет, – мигом ответил он, словно с самого начала ждал, что я про это спрошу.

– А, так вы не здешний?

Потом, в мертвецкой, он мне объяснил, что в дом призрения попал по бедности. Но он еще крепок, вот и вызвался служить привратником. Я заметил – значит, он тоже здешний пансионер. Он возразил – ничего подобного! Меня еще раньше удивило, как он говорил про здешних жителей: «они», «эти», иногда – «старики», а ведь некоторые из них были ничуть не старше его. Но, конечно, это совсем другое дело. Он ведь привратник и в какой-то мере над ними начальство.

Тут вошла сиделка. Неожиданно настал вечер. Над стеклянной крышей вдруг сгустилась тьма. Привратник повернул выключатель, и меня ослепил яркий свет. Потом он предложил мне пойти в столовую пообедать. Но есть не хотелось. Он сказал, что принесет мне чашку кофе с молоком. Я согласился, потому что очень люблю кофе с молоком, и через минуту он вернулся с подносом. Я выпил кофе. Захотелось курить. Сперва я сомневался, можно ли курить возле мамы. А потом подумал, что это не имеет значения. Предложил привратнику сигарету, и мы закурили.

«Посторонний» Камю. Краткое содержание

Повесть «Посторонний» известного французского писателя Альбера Камю была опубликована в 1942 году. Наделав много шума в литературной среде, она и по сей день продолжает будоражить умы людей. Это попытка на примере одного человека показать всю фальшь социума. Главный герой повести чиновник Мерсо ничем не лучше и не хуже других обывателей алжирского предместья. Единственное отличие в том, что он не хочет лицемерить. Поэтому всегда говорит правду и поступает так, как считает нужным. За что, собственно, и навлекает на себя гнев окружающих. Общество мстит этому «бездушному» человеку.

В самом начале повествования Мерсо получает известие о смерти матери, которую несколько лет назад, из-за постоянных проблем с деньгами, отдал на попечение в одну богадельню. Мерсо берет отпуск и приезжает проститься с матерью. Он намерен провести ночь у ее гроба. Однако на деле все выходит иначе: сын отказывается взглянуть на свою мать в последний раз, ведет пустую беседу со сторожем, спокойно курит, пьет кофе, а затем засыпает. Не менее равнодушен Мерсо и во время похорон.

Вернувшись домой, мужчина продолжает вести обычную жизнь обывателя. Долго спит, потом идет купаться в море, где встречается с бывшей сотрудницей Мари. В эту же ночь молодые люди становятся любовниками. Это событие произошло очень буднично, практически без чувств. Мерсо понимает, что связь с Мари в сущности ничего не меняет в его однообразной жизни.

На следующий день наш герой встречает своего соседа Раймона Синтеса. Этот странный тип работает кладовщиком и слывет в округе сутенером. Он втягивает Мерсо в неблаговидное дело: просит написать письмо своей возлюбленной арабке, чтобы заманить ее на свидание. Дело в том, что эта особа недавно изменила Раймону, и он теперь жаждет мести. В результате Мерсо становится свидетелем ужасной ссоры Синтеса со своей пассией.

Вскоре чиновник получает предложение от своего шефа поработать в Париже. К большому удивлению патрона, который пытается вытащить молодого человека в столицу, тот отвечает отказом. Просто Мерсо знает, что его однообразное течение жизни не в силах изменить даже Париж. Также инертно он реагирует на вопрос Мари о замужестве. Вроде и не отказывает своей любовнице, до дает понять, что не торопится скреплять узами Гименея их отношения.

Воскресный день Мерсо, Мари и Раймон решили провести на берегу моря в гостях у некоего Массона. Эта обычная поездка в итоге обернулась настоящей трагедией. Мари и трое мужчин, прогуливаясь вдоль берега моря, встретили двух арабов, один из которых оказался братом любовницы Раймона. После небольшой словесной перепалки завязалась драка, в которой Раймона ударили ножом. После того, как пострадавшему была оказана медицинская помощь, друзья вернулись на пляж, где продолжали находиться арабы. Мерсо берет у Раймона пистолет и направляется в их сторону. С мужчиной происходит что-то непонятное, похожее на солнечный удар или помутнение рассудка. Как в кошмарном сне Мерсо четырьмя выстрелами отправляет араба на тот свет.

В тюрьме новоиспеченного преступника замучили допросами, чему он очень удивился. По мнению Мерсо, в его деле было все ясно. Почему же с ним так долго возятся? Однако следователь никак не может понять мотивы убийства, а потому пытается влезть в душу к арестованному. В результате узнает о том, что на похоронах своей матери Мерсо не проявил никаких сострадательных чувств.

За время следствия, которое продолжалось одиннадцать месяцев, Мерсо окончательно свыкся с тем, что его жизнь остановилась, а тюремная камера стала родным домом. Времени для воспоминаний здесь у него масса. Наконец происходят перемены - начинается судебное заседание по его делу. В душном зале собирается много народу, но Мерсо не может узнать ни одного лица, все смешались в одну серую массу. Обвинительная речь прокурора переполнена гневом. Арестанту вспомнили все: не заплакал на похоронах матери, буквально на следующий день вступил в интимную связь с женщиной, совершил убийство без каких-либо на то оснований. По словам прокурора, у обвиняемого нет души, а, значит, и жить не достоин. Смертная казнь – самый справедливый приговор для этого изгоя.

Речь адвоката не произвела должного впечатления на судей, и они приговаривают арестанта к публичной казни на площади. Мерсо долго не может принять неизбежность ситуации, однако в итоге смиряется с мыслью о смерти. Удалось все философски обосновать: жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться.

Перед казнью Мерсо не хочет ни о чем разговаривать со священником. Он вспомнил вдруг о своей маме, а затем успокоился и уже был готов «открыть свою душу ласковому равнодушию мира», который явно создан не для него.

В этой повести Камю главным героем делает человека, который чувствует себя отстраненным ото всех.

Мерсо практически лишен чувств. Он не жалеет ни окружающих, ни себя... Его не интересует ни карьера, ни семья. Но поэтому у него нет смысла жизни. Его существование, как жара в Алжире, где и происходит действие, тягостно.

Событие, которое должно было бы потрясти Мерсо, - смерть матери тоже оставляет его равнодушным. Как положено, он едет на похороны, но ни единой слезы... Впрочем, сын сам, уехав, сдал мать в богадельню.

Еще одно событие ждет Мерсо - любовь. Он встречает на пляже Марию - бывшую коллегу, которая скоро становится его любовницей.

Дальше Мерсо совершает довольно жестокий поступок: соглашается на просьбу знакомого - написать его жене, которую он, мол, подозревает в измене, любовное письмо, чтобы муж мог ее побить. И в итоге он встречает, прогуливаясь с этим приятелем, брата побитой жены. Завязывается драка. Во "втором раунде" приятель, которого, кстати, все знают как сутенера, достает револьвер. Получается так, что Мерсо остается один с револьвером на берегу. Герой видит того самого араба и стреляет. Пять раз! Никакого повода или угрозы не было.

Следователь пытается выяснить у арестованного, что послужило поводом для такого убийства. Мерсо не знает. Он помнит, что ему было жарко.

Следователь пытается достучаться до совести Мерсо, до его души, говорит о религии, но все это пустой звук для обвиняемого. Сам Мерсо проводит год в тюрьме. Адвокат говорит о том, что Мерсо всегда честно исполнял свой долг.

Пока идет следствие он еще сознанием вне ее стен, но после встречи с Марией понимает, что для него все кончено. Действительно, его приговаривают к смертной казни. И он каждую ночь ждет, когда его заберут, чтоб отрубить на площади голову. К вере его нельзя обратить, он считает ее глупостью. В своей отстраненности он впервые что-то ощутил, пусть и страх.

Повесть учит не отделяться стеной от мира.

Картинка или рисунок Камю - Посторонний

Другие пересказы для читательского дневника

Краткое содержание Братья Теренций
История старого Микиона, лишенного радости отцовства. Всю жизнь прожил он один, тогда как брату его, Демее, судьба отмерила счастье в двойном размере - двух сыновей, Ктесифона и Эсхина.
Краткое содержание Зубр Гранин
Главный герой романа – прототип ученого Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского. Николай был потомком известного дворянского рода, талантливый и образованный юноша интересовался поэзией, музыкой, искусством.
Краткое содержание Сестрица Аленушка и братец Иванушка сказка
Старики воспитывали детей, Алёнушку и Иванушку. Умерли дед да баба, и остались дети одни. Алёнушка собралась на работу, и братца с собой взяла. Идти надо было далеко, а на улице стояла невыносимая жара.
Краткое содержание Лондон На берегах Сакраменто
На высоком берегу, на двести футов поднимающимся над рекой Сакраменто, в небольшом домике живут отец и сын: старый Джерри и малыш Джерри. Старый Джерри – моряк в прошлом, оставил море и нанялся на работу
Краткое содержание Шварц Рассеянный волшебник
Сидоров Иван Иванович в сказке добрый, но очень рассеянный учёный-волшебник. У него было много разных полезных изобретений. Была машинка-будильник, машинка прогоняющая злых людей