Балет превращение кафка. Превращение. Стилистика Кафки: язык новеллы «Превращение», примеры тропов

В современном мире, как и 100 лет назад, ценность человека определяется тем, какую пользу он приносит обществу. Пока гражданин работает, он полезен и получает вознаграждение в виде зарплаты. Однако как только человек теряет способность зарабатывать по тем или иным причинам, для общества он становится обузой и единственный его шанс выжить - поддержка родных. Но всегда ли они готовы взять на себя такую ответственность? Об этом и многом другом размышляет в своей неоднозначной повести «Превращение» Кафка Франц. Давайте же узнаем побольше о ее главном герое и о несчастье, перевернувшем его жизнь.

Ничтожный и гениальный Франц Кафка

Прежде чем проанализировать образ Грегора Замзы, стоит обратить внимание на создателя этой легендарной повести - немецкоязычного писателя-еврея Франца Кафку. Судьба этого человека была весьма трагичной. Печально то, что он сам позволил ей стать именно такой и осознавал это.

Выросший в семье чешского еврея, торгующего галантерейными товарами, Кафка с детства отличался чувствительностью и интеллигентностью. Однако его авторитарный отец всеми силами пытался истребить это в сыне, постоянно унижая его. Мать и другие члены семьи были столь запуганы, что не решались противостоять суровой воле отца.

Когда Франц вырос и осознал, что мечтает стать писателем, из-за давления родни он вынужден был трудиться чиновником в страховом ведомстве.

Лишь когда врачи поставили ему смертельный в те годы диагноз «туберкулез», писатель смог выйти на пенсию и уехать с любимой девушкой в Берлин. А через год он скончался.

Несмотря на столь короткую (40 лет) и бедную событиями жизнь, после себя Кафка оставил несколько десятков гениальных произведений, которые принесли его гению посмертное признание во всем мире.

Повесть «Превращение»: сюжет

Это произведение одно из самых известных в творчестве Франца Кафки. Во многом это благодаря его автобиографичности, ведь сам стал прообразом главного героя Кафка.

Грегор Замза (так зовут главное действующее лицо повести, которое по ходу развития сюжета не особо действует, пассивно принимая удары судьбы) - это скромный служащий, вынужденный заниматься нелюбимым занятием, чтобы отдать долги отца и обеспечить семье достойную жизнь. Однажды утром он просыпается в теле гигантского жука. Несмотря на ужасное происшествие, главное, что пугает Грегора - это его неспособность обеспечивать дальше родителей и сестру.

А меж тем оказывается, что его родные не столь бедны и беспомощны. Оставшись без кормильца, они постепенно неплохо устраиваются в жизни, а страшное насекомое Грегор превращается в обузу для них.

Осознав это, герой изнуряет себя и умирает от истощения, но его родные воспринимают это не как трагедию, а как облегчение.

Франц Кафка «Превращение»: герои повести

Главным персонажем произведения является, без сомнения, насекомое Грегор, однако разбор его личности будет немного позже. А сейчас стоит уделить внимание его родным.

Итак, самым главным в семействе Замза является отец. Когда-то он был успешным предпринимателем, но прогорел и теперь весь в долгах. Несмотря на то что он способен сам отработать долг, он «вешает» данную обязанность на сына, обрекая его на многолетнюю изнурительную службу. Будучи авторитарной личностью, Замза-старший не терпит возражений, не прощает слабости, любит повелевать и не очень чистоплотен.

Его жена Анна страдает астмой, поэтому до превращения Грегора в страшное насекомое просто сидит дома, причем даже не занимаясь домашним хозяйством (есть кухарка и служанка).

Сестра Грета - талантливая скрипачка (как казалось вначале). Она единственная из всего семейства относится к нему более-менее снисходительно. Но постепенно она показывает свое истинное лицо.

Помимо них в повести изображен и начальник Грегора Замзы. Он мелочный тщедушный человек, постоянно желающий возвышаться над своими подчиненными. Причем не только в переносном, но и прямом смысле (при разговорах с работниками он садится на конторку, чтобы выглядеть выше). Судя по тому, что Замза-страший должен ему денег, вероятно, раньше у этих мужчин был общий бизнес. Кроме того, возможно, это намек на то, что отец Грегора, будучи предпринимателем, был таким же.

Кто такой Грегор Замза: биография и профессия персонажа до превращения

Рассмотрев второстепенных персонажей, стоит сосредоточиться на главном герое этой истории - Грегоре. Этот молодой человек рос в вполне обеспеченной семье. Из-за авторитаризма отца он приучен подчинять свои интересы нуждам других.

В детстве он учился в обычной школе, потом получил образование торговца. После парень попал на военную службу и добился чина лейтенанта. После разорения отца, несмотря на отсутствие опыта работы, получил должность в фирме кредитора своего родителя Грегор Замза.

Профессия героя - коммивояжер (ездит по городам и продает ткани). Из-за постоянных разъездов у Грегора практически нет ничего своего, кроме хронической усталости и проблем с пищеварением.

Он почти не бывает дома (что, кстати, вполне устраивает родных), у него нет времени на друзей или встречи с женщинами, хотя судя по картине на стене, ему хотелось бы завести подругу.

Единственная мечта этого героя - отдать отцовский долг и, наконец-то, уволиться с этой проклятущей работы. А до тех пор он даже мечтать себе не может позволить о чем-либо своем. По этой причине мужчина сосредотачивает все свои мечты на благополучии сестры. Он стремиться собрать денег на ее обучение в консерватории, не замечая, что Грета бездарна.

Характеристика Грегора Замзы

Практически с первых строчек повести Грегор кажется скучным и недалеким обывателем, не имеющим собственных интересов. Однако позже выясняется, что он глубоко чувствующая личность, любящая искусство и остро нуждающаяся в любви и одобрении близких.

Он взваливает на себя бремя заботы о родных (хотя те сами могли себя обеспечить), беспокоясь, чтобы родители и сестра ни в чем не нуждались. Он верно и самоотверженно любит их и, даже став мерзким насекомым, прощает им черствость и обман.

Также Грегор Замза является прекрасным работником, он встает раньше всех, чтобы сделать больше и качественнее. Герой очень наблюдателен и умен, но все эти качества приходится использовать лишь для того, чтобы зарабатывать для семьи.

Еще одной яркой чертой героя является самокритичность. Он осознает ограниченность своего кругозора и трезво понимает, что она является результатом его хронической занятости. Сильно контрастирует на фоне этого ограниченность интересов, образованность и человечность у его родных, у которых, стараниями Грегора, достаточно времени, чтобы уделять его своему развитию. Лишь Грета в конце повести начинает учиться французскому и стенографии и, то лишь для того, чтобы начать больше зарабатывать, а не потому, что ей интересно.

Также бросается в глаза еще одна черта героя по имени Грегор Замза. Характеристика его будет не полной, если не упомянуть о всепоглощающей жажде одобрения. На каком-то подсознательном уровне понимая, что родные неспособны любить никого, кроме себя, Грегор старается вызвать у них хотя бы одобрение. Именно поэтому он снимает для них большую квартиру, оплачивает слуг, отрабатывает долг, даже не удосужившись узнать, может, у отца остались какие-то сбережения (а они остались). Даже став жуком, герой не перестает пытаться заслужить похвалу от родных и, умирая, он надеется, что отец, мать и Грета оценят его жертву, чего не происходит.

Почему произошло превращение

Кафка ставит читателей перед самим фактом превращения, не объясняя его причин или целей. Но кто знает, может быть тот, в кого превращался Грегор Замза, - это не наказание, а мотивация для начала изменений в его жизни? Что, если научившись отстаивать собственные интересы, герой снова бы обрел человеческий облик, а не доживал свои дни голодным, больным, одиноким узником своей пыльной комнаты?

Примечательно, что, если, оказавшись в столь плачевной ситуации, Грегор не взбунтовался, то, значит, он не сделал бы этого никогда и в человеческом обличии, обреченный выполнять прихоти родных до конца жизни. Поэтому, возможно, превращение - это избавление, а не наказание?

Утрата индивидуальности как причина превращения

Превращение Грегора является следствием утраты героем своей индивидуальности, принесенной в жертву другим. Отсутствие социальной и личной жизни приводит к тому, что исчезновение коммивояжера Замзы, а после и его смерть, замечает лишь его начальник.

А ведь исчез человек и гражданин. А его родня даже не беспокоится о его похоронах, позволив служанке выкинуть Грегора как мусор.

Проблема инвалидности и герой "Превращения"

Внимательный читатель обязательно заметит, что описание самочувствия Грегора Замзы очень напоминает состояние инвалида: ему тяжело передвигаться, он не в состоянии контролировать свои рефлексы и инстинкты, абсолютно беспомощен.

Фактически под маской псевдофантастической истории Кафка рассказывает о судьбе инвалида. Ведь, как известно, даже в самых обеспеченных странах мира, как только человек теряет возможность трудиться на благо общества, он становится не нужен.

Хотя в цивилизованных странах лицам с ограниченной дееспособностью выделяется пенсия (как произошло с Кафкой), ее, как правило, не достаточно, ведь инвалид всегда требует в 2, а то и 3 раза больше всего, чем здоровый, а отдачи от него никакой.

Не каждая семья, даже самая любящая, сможет взять на себя ответственность за такого человека. Как правило, инвалидов сдают в интернаты, дома престарелых. А те, кто соглашаются взять на себя эту ношу, часто издеваются над беспомощными жертвами недугов, которые все понимают, но не всегда могут показать это (как и Грегор Замза).

Поведение родных главного героя вписывается в классическую схему: кормилец семьи многие годы не жалеет сил и здоровья для родных, но, потеряв работоспособность, становится для них обузой, от которой все мечтают избавиться.

Кто на самом деле виновен в гибели Грегора

На первый взгляд кажется, что эгоизм родных главного героя и привел к его моральной, а потом и физической гибели. Но если всмотреться внимательнее, можно заметить, что во многом Грегор виновен сам. Он всегда шел по пути наименьшего сопротивления, избегая конфликтов - из-за этого его нещадно эксплуатировали и начальник, и семья.

В Библии, которую так любят цитировать, призывая кого-то отказываться от своих интересов в пользу других, есть такое место: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Помимо заботы об окружающих, эта заповедь Христа намекает каждому, что, прежде всего, он должен сам стать личностью, которая любит и уважает себя. И, лишь сформировав себя, нужно начинать заботиться о ближних с тем же рвением, что и о себе.

В случае с героем «Превращения» он сам уничтожил в себе все человеческое, не удивительно, что никто из окружающих не считал его за человека.

Отношение родителей к Грегору до и после превращения

Многие сюжетные ходы повести «Превращение» Кафка взял из собственного печального опыта отношений с родителями. Так, обеспечивая семью многие годы, писатель постепенно замечал, что его жертвенность воспринимается как должное, а сам он интересовал родных, лишь как источник дохода, а не как живая и чувствующая личность. Точно так же описана судьба Грегора.

До его превращения родители почти не видели сына. Он практически не бывал дома из-за работы, а когда и ночевал под отчим кровом, то уезжал задолго до их пробуждения. Грегор Замза обеспечивал родным комфорт, не напрягая своим присутствием.

Однако, став жуком, он заставил родителей обратить на себя внимание. Более того, позволил себе непростительную дерзость: перестал приносить деньги и сам стал нуждаться в их помощи. Так узнав, что сын почему-то не поехал на работу, первое, о чем подумал отец, что Грегора уволят, а не о том, что он, может быть, заболел или умер.

Узнав о превращении, отец избивает сына-жука, вымещая на нем свой страх за финансовые проблемы в будущем. Однако дальнейшие события показывают, что у Замзы-старшего были неплохие собственные сбережения, а также то, что он и сам мог себя обеспечивать.

Что касается матери, то она хотя сначала и выглядит заботливой женщиной, но постепенно эта маска спадает с нее и становится видно, что Анна Замза - законченная эгоистка, ничем не лучше мужа. Ведь то, что Грегор не уехал в день своего превращения, родители заметили лишь в 6:45, а ведь встать герой планировал в 4:00 утра. А значит, мать абсолютно не волновалась: нормально ли позавтракает сын, есть ли у него свежая одежда и все необходимое для поездки. Она даже не удосужилась встать, чтобы просто проводить Грегора на работу - это ли портрет любящей матери?

Отношение к герою со стороны сестры

Единственной среди родных, кто хорошо относился к Грегору в первое время после превращения, была Грета. Она приносила ему еду и сочувствовала. Примечательно, что именно она впоследствии первой заговорила о том, что мерзкий жук - это уже не ее брат и от него стоит избавиться.

На протяжении всей повести Кафка постепенно раскрывает отвратительную сущность Греты. Как и у матери, ее показная доброта к Грегору - лишь маска, которую девушка с легкостью сбрасывает, когда ей нужно взять на себя ответственность за любящего брата.

Повесть, в которой никто не меняется, или Каково будущее семейства Замза

Вопреки названию, самого превращения в повести не показывают. Вместо этого Кафка описывает судьбу героев, неспособных по-настоящему измениться, даже осознав свои проблемы.

Так, наблюдая за пренебрежением своей родни, главный герой все им прощает и приносит себя в жертву их благополучию. Ни разу он, даже в мыслях, полноценно не выражает протест, хотя за время, проведенное в теле насекомого, сумел рассмотреть настоящую сущность родных.

И выбор их пал на Грету. Именно на это намекает финал повести. Ведь не успело еще остыть тело их сына, как господин и госпожа Замза размышляют, как выгоднее выдать замуж дочку. И можно не сомневаться: ее мнение в этом вопросе вряд ли кто будет спрашивать.

Франц Кафка , пражский еврей, писавший по-немецки, при жизни почти не публиковал своих произведений, только отрывки из романов "Процесс" (1925 г.) и "Замок" (1926 г.) и немногие новеллы. Самая замечательная из его новелл "Превращение" была написана осенью 1912 года и опубликована в 1915 году.

Герой "Превращения" Грегор Замза — сын небогатых пражских обывателей, людей с чисто материалистическими потребностями. Лет пять назад его отец разорился, и Грегор поступил на службу к одному из кредиторов отца, стал коммивояжером, торговцем сукном. С тех пор вся семья — отец, страдающая астмой мать, его младшая любимая сестра Грета — целиком полагаются на Грегора, материально полностью от него зависят. Грегор постоянно в разъездах, но в начале повествования он ночует дома в перерыве между двумя деловыми поездками, и тут с ним происходит нечто ужасное. С описания этого события начинается новелла:

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирно-твердой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделенный дугообразными чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.

"Что со мной случилось?" — подумал он. Это не было сном.

Форма рассказа дает разные возможности для его интерпретации (предложенное здесь истолкование — одно из множества возможных). "Превращение" — новелла многослойная, в ее художественном мире переплетаются сразу несколько миров: мир внешний, деловой, в котором нехотя участвует Грегор и от которого зависит благополучие семьи, мир семейный, замкнутый пространством квартиры Замза, который изо всех сил пытается сохранить видимость нормальности, и мир Грегора. Два первых открыто враждебны третьему, центральному миру новеллы. А этот последний строится по закону материализовавшегося кошмара. Еще раз воспользуемся словами В.В. Набокова: "Ясность речи, точная и строгая интонация разительно контрастируют с кошмарным содержанием рассказа. Его резкое, черно-белое письмо не украшено никакими поэтическими метафорами. Прозрачность его языка подчеркивает сумрачное богатство его фантазии". Новелла по форме выглядит прозрачно реалистическим повествованием, а на деле оказывается организованной по алогичным, прихотливым законам сновидения; авторское сознание творит сугубо индивидуальный миф. Это миф, никак не связанный ни с одной классической мифологией, миф, не нуждающийся в классической традиции, и все же это миф в той форме, как он может порождаться сознанием ХХ века. Как в настоящем мифе, в "Превращении" идет конкретно-чувственная персонификация психических особенностей человека. Грегор Замза — литературный потомок "маленького человека" реалистической традиции, натура совестливая, ответственная, любящая. К своему превращению он относится как к не подлежащей пересмотру реальности, принимает его и к тому же испытывает угрызения совести только за то, что потерял работу и подвел семью. В начале рассказа Грегор прилагает гигантские усилия, чтобы выбраться из постели, отворить дверь своей комнаты и объясниться с управляющим фирмы, которого послали на квартиру к служащему, не уехавшему с первым поездом. Грегора оскорбляет недоверие хозяина, и, тяжко ворочаясь на постели, он думает:

И почему Грегору суждено было служить в фирме, где малейший промах вызывал сразу самые тяжкие подозрения? Разве ее служащие были все как один прохвосты, разве среди них не было надежного и преданного делу человека, который, хотя он и не отдал делу нескольких утренних часов, совсем обезумел от угрызений совести и просто не в состоянии покинуть постель?

Давно уже осознавший, что его новый облик не сон, Грегор все еще продолжает думать о себе как о человеке, тогда как для окружающих его новая оболочка становится решающим обстоятельством в отношении к нему. Когда он со стуком сваливается с кровати, управляющий за закрытыми дверями соседней комнаты говорит: "Там что-то упало". "Что-то" — так не говорят об одушевленном существе, значит, с точки зрения внешнего, делового мира человеческое существование Грегора завершено.

Семейный, домашний мир, для которого Грегор всем жертвует, тоже отвергает его. Характерно, как в той же первой сцене домашние пытаются разбудить, как им кажется, проснувшегося Грегора. Первой в его запертую дверь осторожно стучит мать и "ласковым голосом" говорит: "Грегор, уже без четверти семь. Разве ты не собирался уехать?" Со словами и интонацией любящей матери контрастирует обращение отца, он стучит в дверь кулаком, кричит: "Грегор! Грегор! В чем дело? И через несколько мгновений позвал еще раз, понизив голос: Грегор-Грегор!" (Этот двойной повтор имени собственного уже напоминает обращение к животному, типа "кис-кис", и предвосхищает дальнейшую роль отца в судьбе Грегора.) Сестра из-за другой боковой двери говорит "тихо и жалостно": "Грегор! Тебе нездоровится? Помочь тебе чем-нибудь?" — поначалу сестра будет жалеть Грегора, но она же в финале решительно предаст его.

Внутренний мир Грегора развивается в новелле по законам строжайшего рационализма, но у Кафки, как и у многих писателей ХХ века, рационализм незаметно переходит в безумие абсурда. Когда Грегор в своем новом облике наконец появляется в гостиной перед управляющим, падает в обморок его мать, начинает рыдать отец, а сам Грегор располагается под своей собственной фотографией времен военной службы, на которой "изображен лейтенант, положивший руку на эфес шпаги и беззаботно улыбавшийся, внушая уважение своей выправкой и своим мундиром". Этот контраст между былым обликом Грегора-человека и Грегором-насекомым специально не обыгрывается, но становится фоном для произносимой Грегором речи:

Ну вот, — сказал Грегор, отлично сознавая, что спокойствие сохранил он один, — сейчас я оденусь, соберу образцы и поеду. А вам хочется, вам хочется, чтобы я поехал? Ну вот, господин управляющий, вы видите, я не упрямец, я работаю с удовольствием; разъезды утомительны, но я не мог бы жить без разъездов. Куда же вы, господин управляющий? В контору? Да? Вы доложите обо всем?.. Я попал в беду, но я выкарабкаюсь!

Но сам он не верит своим словам — впрочем, окружающие уже не различают слов в издаваемых им звуках, он знает, что никогда не выкарабкается, что ему придется перестроить свою жизнь. Чтобы не пугать лишний раз ухаживающую за ним сестру, он начинает прятаться под диваном, где проводит время в "заботах и смутных надеждах, неизменно приводивших его к заключению, что покамест он должен вести себя спокойно и обязан своим терпением и тактом облегчить семье неприятности, которые причинил ей теперешним своим состоянием". Кафка со всей убедительностью рисует состояние души героя, которое все больше начинает зависеть от его телесной оболочки, что прорывается в повествовании некими завихрениями абсурда. Обыденность, увиденная как мистический кошмар, прием остранения, доведенный до высочайшей степени, — вот характерные черты манеры Кафки; его абсурдный герой обитает в абсурдном мире, но трогательно и трагически бьется, пытаясь прорваться в мир людей, и умирает в отчаянии и смирении.

Модернизм первой половины столетия сегодня считается классическим искусством ХХ века; вторая половина века — это эпоха постмодернизма.

ГРЕГОР ЗАМЗА

ГРЕГОР ЗАМЗА (нем. Gregor Samsa; чешек, sam - сам, один) - герой рассказа Ф.Кафки «Превращение» (1915). Однажды утром, проснувшись после беспокойного сна, Г.З. обнаруживает, что он превратился в страшное насекомое. Раньше он был коммивояжером, своим заработком старался помочь родителям, увязшим в долгах, и сестре. Вечно он торопился с поезда на поезд в погоне за выгодными заказами. Однако шеф подозревал его в недостаточной добросовестности, поскольку имел твердое убеждение, что все люди ленивы. Превращение оказывается лишь полным воплощением того состояния, в котором давно находился Г.З.: теперь его внешний облик вполне соответствует той жизни, которую он вел, ведь забота о семье вытеснила все его другие интересы, и ему приходилось жить, как суетливому и беспомощному насекомому.

Превратившись в насекомое, Г.З. постигает истины, которые раньше не мог понять из-за тяжелых семейных условий и изнуряющей работы. Раньше он считал, что его жертвы не напрасны; теперь все иллюзии рушатся. Он обнаруживает, что семья может без него обойтись, что родные люди, и прежде не отличавшиеся вниманием к нему, едва сдерживают отвращение. В ответ меняется и Г.З.: «он почти не удивлялся тому, что в последнее время стал относиться к другим не очень-то чутко; прежде эта чуткость была его гордостью». Однажды Г.З. узнает, что семья хочет избавиться от него. Он видит, что продолжать жить невозможно, и решает умереть.

Образ Г.З. находится в ряду зооморфных образов Ф.Кафки - это шакалы («Шакалы и арабы»), собака-философ («Исследования одной собаки»), лошадь («Сельский врач») и др. У Кафки нет четкой границы между человеком и животным: люди могут стать животными, а животные - людьми.

Смерть Г.З. поднимает его над враждебным ему миром: познав самого себя, он по крайней мере понимает невыносимость своего положения. Превращение в насекомое служит, с одной стороны, приговором, вынесенным герою рассказа, но, с другой - морально оправдывает и трагически его возвышает. Отчуждение Г.З., возникшее внутри семьи и потому имеющее характер всеобщности, передает черты личной ситуации Ф.Кафки, который писал: «Я живу в своей семье более чужим, чем самый чужой». Страшная метафора превращения Г.З. воплощена через показ будничного и обыденного поведения героя, но за ним открывается глубокий и многозначный смысл.

Лит.: Fingerhut K.-H. Die Funktion der Tierfiguien im Werke Franz Kafkas. Bonn, 1969.

Е.И.Кузнецова

Литературные герои. - Академик . 2009 .

Смотреть что такое "ГРЕГОР ЗАМЗА" в других словарях:

Превращение Die Verwandlung Жанр: Рассказ

Первое издание Жанр: Рассказ

Превращение Превращение Первое издание Жанр: Рассказ

Превращение … Википедия

Франц (Franz Kafka, 1883 1926) видный представитель пражской группы немецких писателей (Макс Брод, Густав Мейринк и т. п.). К. написал 3 тт. романов и новелл; значительнейшие из них частью незаконченные были изданы только после его смерти (под… … Литературная энциклопедия

- (р. 1950), актёр, народный артист Российской Федерации (1992). Сын А. И. Райкина. В 1971 81 в Московском театре «Современник», с 1981 в Государственном театре миниатюр (с 1987 Московский театр «Сатирикон», с 1988 художественный руководитель).… … Энциклопедический словарь

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Миронов. Евгений Миронов … Википедия

- «Золотая маска» Всероссийский театральный фестиваль, национальная театральная премия, учреждена в 1994 году Союзом театральных деятелей России и вручается спектаклям всех жанров театрального искусства: драма, опера, балет, оперетта и мюзикл … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Райкин. Константин Аркадьевич Райкин Награждение Константина Райкина орденом «За заслуги п … Википедия

- (фр. commis voyageur) разъездной сбытовой посредник, который, перемещаясь по рынку, выполняет роль простого посредника или действует по поручению своего клиента (продавца); разъездной торговый агент какой либо фирмы, предлагающий… … Википедия

Книги

• Откровения молодого романиста , Умберто Эко , Знаменитый роман «Имя розы» увидел свет в 1980 году. Когда крупный ученый – семиолог, медиевист, специалист по массовой культуре – внезапно стал автором мирового бестселлера, его заподозрили… Категория: Документальная литература Издатель: Corpus (АСТ) , электронная книга (fb2, fb3, epub, mobi, pdf, html, pdb, lit, doc, rtf, txt)

Меню статьи:

Новелла «Превращение» (Die Verwandlung) – культовое произведение чешского писателя Франца Кафки. Невероятная история, произошедшая с коммивояжером Грегором Замзой, во многом перекликается с жизнью самого автора – замкнутого неуверенного в себе аскета, склонного к вечному самоосуждению.

Имея недюжинный литературный талант и посвящая писательству большую часть свободного времени, Кафка занимал скромную чиновничью должность. При жизни он опубликовал только малую часть своих произведений, остальное завещал сжечь. К счастью, его душеприказчик – писатель Макс Брод – не выполнил последней воли умирающего и опубликовал произведения товарища посмертно. Так мир узнал об одном из величайших прозаиков ХХ века, который старательно прятал свой талант в тени страха и неуверенности.

«Превращение»

Широкая известность произведения
Сегодня “Превращение” является знаковым произведением писателя, оно входит в школьную и университетскую программы, стало объектом исследования сотен научно-исследовательских работ, породило множество новых произведений искусства.

В частности, «Превращение» неоднократно экранизировалось. В 1957-м и 1977-м вышли фильмы «Невероятно худеющий человек» («Невероятные приключения исчезающего человека») и «Превращение мистера Замзы» («Превращение мистера Замзы»). В 2002 году российский режиссер Валерий Фокин снял картину «Превращение». Роль Грегора Замзы блестяще исполнил отечественный актер Евгений Миронов.

Давайте вспомним, как это было у Франца Кафки.

Это утро началось для простого коммивояжера Грегора Замзы весьма необычно. Спал он беспокойно и чувствовал себя довольно разбитым. Больше всего на свете Грегору хотелось еще поспать. Каждый день ему приходилось вставать в четыре утра, чтобы успеть на пятичасовой поезд. Его работа была сопряжена с постоянными разъездами, которые вконец изматывали молодого человека. Однако выбрать что-то менее хлопотное и более приятное душе он не мог. После болезни отца Грегор стал единственным кормильцем в семье Замза. Он трудился в конторе, принадлежавшей кредитору родителя, человеку во многом несправедливому и деспотичному. Заработок Грегора помогал снимать для семейства – отца, матери и младшей сестры Греты – просторную квартиру и откладывать деньги на выплату отцовского долга.

«От этого раннего вставания можно совсем обезуметь, – мысленно рассуждал коммивояжер, – человек должен высыпаться». Вот выплачу долг отца, продолжал думать младший Замза, и уволюсь, а на скопленные деньги отправлю сестру учиться в консерваторию, она прекрасно играет на скрипке, у нее талант.

Но что это такое? Стрелки часов показывают половину седьмого! Неужели Грегор не услышал звонившего будильника? Неужели проспал? Следующий поезд отходит без малого через полчаса. Рассыльный уже, наверняка, сообщил о его опоздании начальнику. Теперь его ждет выговор и, возможно, взыскание. Главное – как можно быстрее встать. Однако тело отказывалось слушаться Грегора. Это, по правде, больше не было человеческое тело. Одеяло сползло с выпуклого коричневого живота, разделенного дугообразными чешуйками, перед глазами завиляли длинные тонкие лапки. Их было, по меньшей мере, шесть… За ночь Грегор Замза превратился в страшное насекомое и совершенно не представлял, что с этим делать.

Не успев как следует прийти в себя и осознать таинственную метаморфозу своей внешности, Грегор услышал ласковый материнский голос: «Грегор, уже без четверти семь. Разве ты не собирался уехать?» Он поблагодарил мать за беспокойство и с ужасом отметил, что абсолютно не узнает собственного голоса. К счастью, сквозь дверь родительница не заметила изменений.

Неуклюжие попытки подняться с кровати не увенчались успехом. Нижняя часть тела абсолютно не слушалась коммивояжера Замзу. Домашние забеспокоились: следом за матерью попытку разбудить сына повторил отец, а затем и сестра Грета. Вскоре на пороге дома появился рассыльный, подоспевший со станции, чтобы выяснить, почему обыкновенно пунктуальный Грегор Замза не явился на рабочее место.

Твердя, что прихворал и вот-вот будет готов к работе, Грегор с трудом добрался до двери. Ему стоило огромных усилий подняться на задние лапки и отворить дверь. Собравшимся открылось жуткое зрелище – на пороге комнаты стоял большой жук, говорящий голосом, смутно похожим на грегоров.

Мать, женщина чувствительная и болезненная, тут же рухнула в обморок, рассыльный попятился к выходу, сестра вскрикнула, а отец после непродолжительного шока затолкал отвратительное создание обратно в комнату. При этом Грегор больно оцарапал бок и повредил лапку. Дверь с грохотом захлопнулась. Так началась новая жизнь и заточение Грегора Замзы.

Больше не человек. Яблочная баталия

О возвращении Грегора на работу не могло быть и речи. Потянулась паутина унылых ней, которые Замза проводил в своей «тюрьме». В комнату Грегора не заходил никто, кроме Греты. Девушка приносила брату миски с едой и делала небольшую уборку.

Между тем в Замзе стало постепенно угасать все человеческое. Он заметил, что свежая еда перестала приносить ему удовольствие, в то время как покрытый плесенью сыр, подгнившие яблоки, заветренное мясо казались ему деликатесом. Грегор стал привыкать к своему новому телу и открыл удивительную возможность ползать по стенам. Теперь он мог часами висеть на потолке и предаваться воспоминаниям о прошлой жизни или просто дремать. Речь жука-Грегора была больше не доступна для человеческого уха, его зрение ухудшилось – теперь он с трудом различал дом на другой стороне дороги.

Однако в остальном Замза остался все таким же, каким был до этой чудовищной метаморфозы. Он горячо любил свою семью и тяжко переживал из-за того, что доставляет им столько хлопот. Когда сестра заходила в комнату для уборки он прятался под кровать и прикрывал свое уродливое тело простыней.

Только однажды Грегор случайно показался на глаза домашним. В его появлении не было злого умысла. Мать с Гретой затеяли вынести мебель из грегоровой комнаты – пусть «оно» (Грегора называли теперь этим местоимением) ползает. Жук наблюдал из своего укрытия, как его комнату покидают горячо любимые сердцу вещи. С ними было связано так много детских и юношеских воспоминаний. Из комнаты выносили не мебель, а его прошлую жизнь. Когда женщины ненадолго отвлеклись, Грегор взбежал на стену и обхватил лапками портрет дамы в муфте, который очень ему нравился.

Впервые после превращения мать вновь увидела сына, точнее то, во что он переродился. От перенесенного шока у нее вновь случился припадок. Грегор засеменил за родительницей в комнату, ему искренне хотелось помочь маме.

В этот момент подоспел отец. С недавних пор он служил рассыльным. От дряхлого старика, который едва волочил ноги во время непродолжительных прогулок, не осталось и следа. Господин Замза сменил заношенный домашний халат на мундир, весь приосанился, выпрямился, заново возмужал. Услышав от дочки, что «Грегор вырвался», он принялся бросать в него яблоки, что стояли в вазе на столе. Это человеку они не могут причинить ощутимого вреда, а для хрупкого панциря жука несут серьезную опасность. Одна из таких яблочных бомб угодила в спину Грегора и пробила ее насквозь. Истекая кровью и корчась от боли, жук прошмыгнул в свое убежище. Дверь за ним захлопнулась. Это было начало конца.

С этих пор Грегор стал чахнуть. Никто не потрудился вытащить яблоко из раны на спине, где оно продолжало гнить, причиняя жуку огромные страдания. Комната Грегора заросла паутиной, здесь больше никто не убирал. Перед тем как убежать на работу в мастерскую, сестра вталкивала ногой миску с едой, а вечером сметала нетронутую трапезу веником.

В квартире появились новые жильцы – семейство приняло решение сдавать одну из комнат, чтобы как-то улучшить свое материальное положение. По вечерам отец, мать и сестра собирались в гостиной за чтением газет. Это были самые долгожданные часы в жизни Грегора. Дверь в его комнату приоткрывали, сквозь щель он наблюдал за дорогими людьми, которых по-прежнему любил всем сердцем.

Однажды вечером его сестра музицировала для постояльцев. Завороженный игрой Греты, Грегор совсем забылся и выполз из своего укрытия. Увидев страшного монстра, покрытого паутиной, пылью, остатками еды, жильцы подняли скандал и тут же съехали.

«Пусть убирается отсюда! – заливалась слезами Грета, – Отец, ты должен избавиться от мысли, что это Грегор… Но какой же это Грегор? Будь это он, то давно бы понял, что люди не могут жить вместе с таким животным и давно бы ушел».

Уползая в свою комнату, Грегор тяжко корил себя за неосторожность и за то, что в очередной раз принес несчастье своей семье. Через несколько дней он умер. Служанка, что убирала в комнате жука, сообщила хозяевам – «оно издохло». Ссохшееся тельце Грегора смели веником и выбросили.

Семейство Замза облегченно вздохнуло. Перво-наперво мать, отец и дочь сели в трамвай и отправились на загородную прогулку, чего давно себе не позволяли. Они обсуждали дальнейшие планы на будущее, которое выглядело теперь весьма многообещающим, и не без гордости отмечали, как хороша Грета. Жизнь продолжалась.

Абсолютно уникальная книга Абсолютно уникальная книга , которая фактически “создала” его имя для культуры мирового постмодернистского театра и кинематографа второй половины XX в.

Притягательная особенность новеллы «Превращение», как и многих других произведений Франца Кафки, в том, что фантастические, абсурдные события описываются автором, как данность. Он не поясняет, почему коммивояжер Грегор Замза однажды проснулся в своей постели насекомым, не дает оценку событиям и персонажам. Кафка, как сторонний наблюдатель, описывает историю, произошедшую с семейством Замза.

Прочесть зашифрованный между строками подтекст, однако, не сложно. Несмотря на то что в насекомое превратился Грегор, именно он и только он является самым человечным персонажем. Владимир Набоков в комментариях к новелле отмечал, что «превращение в жука, изуродовавшее его (Грегора) тело, лишь увеличило его человеческую прелесть».

В то же время родные Грегора проявили свои самые низкие качества. Отец оказался притворщиком и обманщиком, мать – бесхарактерной, как пишет Набоков, «механической», горячо любимая сестра Грета – черствой, первой предательницей. А главное – никто из домочадцев по-настоящему не любил Грегора, не любил настолько, чтобы сохранить это чувство даже в минуты невзгоды. Грегор был обожаем до тех пор, пока приносил пользу семейству. Потом его обрекли на смерть и без видимых мук совести выбросили вместе с мусором.

Превращение Грегора в насекомое продиктовано абсурдностью окружающего мира. Находясь в противоречии с действительностью, герой вступает с ней в конфликт и, не находя выхода, трагически погибает.

Своеобразие творческого наследия Франца Кафки

Творческое наследие Кафки тесно связано с непростой биографией писателя. Не секрет, что Кафка – выдающаяся фигура в мире литературы, а в художественном пространстве ХХ века – так вообще одна из ключевых. Любопытно, что Кафка получил посмертную известность и признание, потому что львиная доля работ немецкого писателя была опубликована после смерти автора. Для произведения Кафки характерен абсурд, однако в культуре ХХ века абсурд занимает куда более серьезное место, чем просто часть семантического ряда. Это в том числе направление и течение литературы.

Абсурд, страх внешнего мира, власти и авторитетов, тревога, экзистенциальная пропасть, духовный кризис, отчуждение, заброшенность, чувство вины и отсутствие надежды – характерные черты творчества Кафки. Кроме того, автор причудливо и органично переплетает фантастические и реальные элементы в единое словесное кружево. Это тоже визитная карточка немецкого литератора.

Пока Кафка был жив, в печати вышло несколько небольших рассказов писателя. Опубликованные при жизни автора произведения – это всего лишь малая часть творческого наследия Кафки. В принципе, справедливо отметить, что Кафка не получил прижизненной славы, так как тексты литератора не сумели привлечь достаточного внимания аудитории. Однако, умирая от туберкулеза, Кафка завещал свои работы товарищу и по совместительству душеприказчику. Это был Макс Брод – писатель и философ, который и занялся впоследствии изданием произведений Кафки. Часть рукописей принадлежали возлюбленной писателя – Доре Диамант. Девушка исполнила, в отличие от Макса Брода, последнюю волю Кафки и сожгла все тексты, принадлежавшие перу скончавшегося литератора.

Философское переосмысление «Превращения»

«Превращение» – это новелла (иногда, правда, жанр этого текста определяется как повесть) Кафки, которую также опубликовал Макс Брод. После смерти автора. Этот текст, по замыслу Брода, должен был составить литературный триптих под названием «Кары», в который также вошли бы рассказы «Приговор» и «В исправительной колонии». Анализируемое произведение послужило материалом и вдохновением для нескольких экранизаций.

Кафка принадлежит к когорте тех писателей, которые постоянно заставляют читателя возвращаться к своим произведениям, перечитывать их снова и снова. Новый опыт приносит новый угол зрения в трактовку и прочтение текстов Кафки. Это связано с тем, что произведения немецкого писателя наполнены образами и символами, которые предполагают множество векторов интерпретации. Соответственно, литературоведы говорят о наличии разных схем прочтения текстов Кафки. Первый способ – это чтение ради приключений, ради сюжета, которыми полнятся романы и рассказы немецкого автора. Второй способ – это чтение ради получения нового экзистенциального опыта, ради самоанализа и психоаналитического восприятия событий собственной жизни. Несмотря на иррациональные элементы и откровенный абсурд, логика внутреннего мира Грегора – центрального действующего лица произведения – остается сугубо рациональной.

Краткий анализ новеллы немецкого писателя

В «Превращении» читатель почти не замечает присутствия автора. Кафка не дает в тексте даже намека на собственное отношение к происходящим событиям. Эта новелла – чистое описание. Литературные критики и литературоведы называют «Превращение» «пустым знаком», текстом без означающего (термин семиотики), что характерно для большинства текстов Кафки. Повествование раскрывает трагедию человеческого одиночества, брошенного героя, который вынужден чувствовать вину за то, что в чем на самом деле не виноват. Судьба и жизнь предстают в новелле в свете абсурдности и бессмысленности. В центре сюжета – некий рок, как это обычно бывает – фатальный, злой случай. Человек перед таким роком оказывается пешкой, маленькой фигурой перед грандиозным масштабом вселенской непримиримости. Кроме абсурда, писатель элегантно и умело использует гротеск. Заслуга и отличие Кафки состоят в том, что этому художнику в сфере литературы удалось создать органичное, естественное хитросплетение фантастики и реальности.

Кафка изображает маленького человека, неспособного противостоять превосходящим силам отчуждения. Замза, безусловно, – пример такого маленького человека, у которого есть свое – такое же маленькое, как и сам герой, – счастье. Кафка поднимает и проблему семьи, а также отношений внутри нее. Замза мечтал, что накопит достаточно денег, и отдаст заработанные средства сестре, чтобы та поступила на учебу в консерваторию. Однако внезапное, случайное перевоплощение, которое Замза обнаружил в одно ничем, казалось бы, не примечательное утро, разрушило мечты и планы героя. Грегор понял, что прежнего его больше не существует. Здесь приходит в голову мысль, что часто человек не замечает смерти: кончина наступает до того, как перестает функционировать тело, конец – это, прежде всего, внутренняя смерть, когда человек теряет себя. Маленький домашний мирок Замзы отвергает героя, выплевывает Грегора.

В чем глубинный смысл «Превращения»?

Удивление и шок – наиболее распространенные эмоции читателя, столкнувшегося с «Превращением». Что происходит? Главный герой новеллы постепенно превращается из человека в насекомое. Ситуация кажется, мягко говоря, неправдоподобной, однако детализация заставляет читателя, в итоге, поверить в историю Кафки. Естественность – мощное оружие Кафки. Сама по себе естественность представляется трудной категорией, ведь, чтобы понять ее смысл и суть, нужно приложить усилия. Герменевтический текстов Кафки свидетельствует о плюральности вариаций толкования произведений писателя. «Превращение» также раскрывает перед читателем множество слоев, а выбранная автором форма изложения – новелла – позволяет родиться множеству вариантов для толкования смыслы слов Кафки.

Образ насекомых у большинства людей вызывает естественную реакцию неприятия. Соответственно, повествование «Превращения» вызывает эстетический шок. Если проанализировать произведение немецкого писателя с точки зрения психоанализа, то получится, что Кафка в форме текста представляет личные проблемы: самобичевание, чувство вины, комплексы (не в том значении, как об этом пишет Фрейд, а скорее в некотором простонародном, повседневном смысле этого слова).

С другой стороны, Кафка описывает трансформации отношения семьи к Замзе, связанные с изменениями самого Замзы. Причем писатель акцентирует внимание именно на переменах во внешности главного героя. Читатель видит метафору бюрократизации жизни, подмену настоящего отношения функциональностью и механицизмом. Прибегая к помощи таких образов и метафор, автор в литературной форме изображает проблему одиночества человека, господствующие в ХХ веке настроения отчужденности и заброшенности. Впрочем, подобные мотивы характерны не только для творчества Кафки. В философии на чувстве одиночества и отчужденности настаивали экзистенциалисты, находившиеся под влиянием идей Сартра и Симоны де Бовуар. Экзистенциализм получил распространение и в литературе (например, можно вспомнить произведения Камю).

Новелла «Превращение» Франца Кафки: краткое содержание

4 (80%) 4 votes

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Франц Кафка
Превращение

1

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирнотвердой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделенный дугообразными чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.

«Что со мной случилось?» – подумал он. Это не было сном. Его комната, настоящая, разве что слишком маленькая, но обычная комната, мирно покоилась в своих четырех хорошо знакомых стенах. Над столом, где были разложены распакованные образцы сукон – Замза был коммивояжером, – висел портрет, который он недавно вырезал из иллюстрированного журнала и вставил в красивую золоченую рамку. На портрете была изображена дама в меховой шляпе и боа, она сидела очень прямо и протягивала зрителю тяжелую меховую муфту, в которой целиком исчезала ее рука.

Затем взгляд Грегора устремился в окно, и пасмурная погода – слышно было, как по жести подоконника стучат капли дождя – привела его и вовсе в грустное настроение. «Хорошо бы еще немного поспать и забыть всю эту чепуху», – подумал он, но это было совершенно неосуществимо, он привык спать на правом боку, а в теперешнем своем состоянии он никак не мог принять этого положения. С какой бы силой ни поворачивался он на правый бок, он неизменно сваливался опять на спину. Закрыв глаза, чтобы не видеть своих барахтающихся ног, он проделал это добрую сотню раз и отказался от этих попыток только тогда, когда почувствовал какую-то неведомую дотоле, тупую и слабую боль в боку.

«Ах ты, господи, – подумал он, – какую я выбрал хлопотную профессию! Изо дня в день в разъездах. Деловых волнений куда больше, чем на месте, в торговом доме, а кроме того, изволь терпеть тяготы дороги, думай о расписании поездов, мирись с плохим, нерегулярным питанием, завязывай со все новыми и новыми людьми недолгие, никогда не бывающие сердечными отношения. Черт бы побрал все это!» Он почувствовал вверху живота легкий зуд; медленно подвинулся на спине к прутьям кровати, чтобы удобнее было поднять голову; нашел зудевшее место, сплошь покрытое, как оказалось, белыми непонятными точечками; хотел было ощупать это место одной из ножек, но сразу отдернул ее, ибо даже простое прикосновение вызвало у него, Грегора, озноб.

Он соскользнул в прежнее свое положение. «От этого раннего вставания, – подумал он, – можно совсем обезуметь. Человек должен высыпаться. Другие коммивояжеры живут, как одалиски. Когда я, например, среди дня возвращаюсь в гостиницу, чтобы переписать полученные заказы, эти господа только завтракают. А осмелься я вести себя так, мои хозяин выгнал бы меня сразу. Кто знает, впрочем, может быть, это было бы даже очень хорошо для меня. Если бы я не сдерживался ради родителей, я бы давно заявил об уходе, я бы подошел к своему хозяину и выложил ему все, что о нем думаю. Он бы так и свалился с конторки! Странная у него манера – садиться на конторку и с ее высоты разговаривать со служащим, который вдобавок вынужден подойти вплотную к конторке из-за того, что хозяин туг на ухо. Однако надежда еще не совсем потеряна: как только я накоплю денег, чтобы выплатить долг моих родителей – на это уйдет еще лет пять-шесть, – я так и поступлю. Тут-то мы и распрощаемся раз и навсегда. А пока что надо подниматься, мой поезд отходит в пять».

И он взглянул на будильник, который тикал на сундуке. «Боже правый!» – подумал он. Было половина седьмого, и стрелки спокойно двигались дальше, было даже больше половины, без малого уже три четверти. Неужели будильник не звонил? С кровати было видно, что он поставлен правильно, на четыре часа; и он, несомненно, звонил. Но как можно было спокойно спать под этот сотрясающий мебель трезвон? Ну, спал-то он неспокойно, но, видимо, крепко. Однако что делать теперь? Следующий поезд уходит в семь часов; чтобы поспеть на него, он должен отчаянно торопиться, а набор образцов еще не упакован, да и сам он отнюдь не чувствует себя свежим и легким на подъем. И даже поспей он на поезд, хозяйского разноса ему все равно не избежать – ведь рассыльный торгового дома дежурил у пятичасового поезда и давно доложил о его, Грегора, опоздании. Рассыльный, человек бесхарактерный и неумный, был ставленником хозяина. А что, если сказаться больным? Но это было бы крайне неприятно и показалось бы подозрительным, ибо за пятилетнюю свою службу Грегор ни разу еще не болел. Хозяин, конечно, привел бы врача больничной кассы и стал попрекать родителей сыном-лентяем, отводя любые возражения ссылкой на этого врача, по мнению которого все люди на свете совершенно здоровы и только не любят работать. И разве в данном случае он был бы так уж не прав? Если не считать сонливости, действительно странной после такого долгого сна, Грегор и в самом деле чувствовал себя превосходно и был даже чертовски голоден.

Покуда он все это торопливо обдумывал, никак не решаясь покинуть постель, – будильник как раз пробил без четверти семь, – в дверь у его изголовья осторожно постучали.

– Грегор, – услыхал он (это была его мать), – уже без четверти семь. Разве ты не собирался уехать?

Этот ласковый голос! Грегор испугался, услыхав ответные звуки собственного голоса, к которому, хоть это и был, несомненно, прежний его голос, примешивался какой-то подспудный, но упрямый болезненный писк, отчего слова только в первое мгновение звучали отчетливо, а потом искажались отголоском настолько, что нельзя было с уверенностью сказать, не ослышался ли ты. Грегор хотел подробно ответить и все объяснить, но ввиду этих обстоятельств сказал только:

– Да, да, спасибо, мама, я уже встаю.

Снаружи, благодаря деревянной двери, по-видимому, не заметили, как изменился его голос, потому что после этих слов мать успокоилась и зашаркала прочь. Но короткий этот разговор обратил внимание остальных членов семьи на то, что Грегор вопреки ожиданию все еще дома, и вот уже в одну из боковых дверей стучал отец – слабо, но кулаком.

– Грегор! Грегор! – кричал он. – В чем дело? И через несколько мгновений позвал еще раз, понизив голос:

– Грегор! Грегор!

А за другой боковой дверью тихо и жалостно говорила сестра:

– Грегор! Тебе нездоровится? Помочь тебе чем-нибудь?

Отвечая всем вместе: «Я уже готов», – Грегор старался тщательным выговором и длинными паузами между словами лишить свой голос какой бы то ни было необычности. Отец и в самом деле вернулся к своему завтраку, но сестра продолжала шептать:

– Грегор, открой, умоляю тебя.

Однако Грегор и не думал открывать, он благословлял приобретенную в поездках привычку и дома предусмотрительно запирать на ночь все двери.

Он хотел сначала спокойно и без помех встать, одеться и прежде всего позавтракать, а потом уж поразмыслить о дальнейшем, ибо – это ему стало ясно – в постели он ни до чего путного не додумался бы. Ом вспомнил, что уже не раз, лежа в постели, ощущал какую-то легкую, вызванную, возможно, неудобной позой боль, которая, стоило встать, оказывалась чистейшей игрой воображения, и ему было любопытно, как рассеется его сегодняшний морок. Что изменение голоса всего-навсего предвестие профессиональной болезни коммивояжеров – жестокой простуды, в этом он нисколько не сомневался.

Сбросить одеяло оказалось просто; достаточно было немного надуть живот, и оно упало само. Но дальше дело шло хуже, главным образом потому, что он был так широк.

Ему нужны были руки, чтобы подняться; а вместо этого у него было множество ножек, которые не переставали беспорядочно двигаться и с которыми он к тому же никак не мог совладать. Если он хотел какую-либо ножку согнуть, она первым делом вытягивалась; а если ему наконец удавалось выполнить этой ногой то, что он задумал, то другие тем временем, словно вырвавшись на волю, приходили в самое мучительное волнение. «Только не задерживаться понапрасну в постели», – сказал себе Грегор.

Сперва он хотел выбраться из постели нижней частью своего туловища, но эта нижняя часть, которой он, кстати, еще не видел, да и не мог представить себе, оказалась малоподвижной; дело шло медленно; а когда Грегор наконец в бешенстве напропалую рванулся вперед, он, взяв неверное направление, сильно ударился о прутья кровати, и обжигающая боль убедила его, что нижняя часть туловища у него сейчас, вероятно, самая чувствительная.

Поэтому он попытался выбраться сначала верхней частью туловища и стал осторожно поворачивать голову к краю кровати. Это ему легко удалось, и, несмотря на свою ширину и тяжесть, туловище его в конце концов медленно последовало за головой. Но когда голова, перевалившись наконец за край кровати, повисла, ему стало страшно продвигаться и дальше подобным образом. Ведь если бы он в конце концов упал, то разве что чудом не повредил бы себе голову. А терять сознание именно сейчас он ни в коем случае не должен был; лучше уж было остаться в постели.

Но когда, переведя дух после стольких усилий, он принял прежнее положение, когда он увидел, что его ножки копошатся, пожалуй, еще неистовей, и не сумел внести в этот произвол покой и порядок, он снова сказал себе, что в кровати никак нельзя оставаться и что самое разумное – это рискнуть всем ради малейшей надежды освободить себя от кровати. Одновременно, однако, он не забывал нет-нет да напомнить себе, что от спокойного размышления толку гораздо больше, чем от порывов отчаяния. В такие мгновения он как можно пристальнее глядел в окно, но к сожалению, в зрелище утреннего тумана, скрывшего даже противоположную сторону узкой улицы, нельзя было почерпнуть бодрости и уверенности. «Уже семь часов, – сказал он себе, когда снова послышался бой будильника, – уже семь часов, а все еще такой туман». И несколько мгновений он полежал спокойно, слабо дыша, как будто ждал от полной тишины возвращения действительных и естественных обстоятельств.

Но потом он сказал себе: «Прежде чем пробьет четверть восьмого, я должен во что бы то ни стало окончательно покинуть кровать. Впрочем, к тому времени из конторы уже придут справиться обо мне, ведь контора открывается раньше семи». И он принялся выталкиваться из кровати, раскачивая туловище по всей его длине равномерно. Если бы он упал так с кровати, то, видимо, не повредил бы голову, резко приподняв ее во время падения. Спина же казалась достаточно твердой; при падении на ковер с ней, наверно, ничего не случилось бы. Больше всего беспокоила его мысль о том, что тело его упадет с грохотом и это вызовет за всеми дверями если не ужас, то уж, во всяком случае, тревогу. И все же на это нужно было решиться.

Когда Грегор уже наполовину повис над краем кровати – новый способ походил скорей на игру, чем на утомительную работу, нужно было только рывками раскачиваться, – он подумал, как было бы все просто, если бы ему помогли. Двух сильных людей – он подумал об отце и о прислуге – было бы совершенно достаточно; им пришлось бы только, засунув руки под выпуклую его спину, снять его с кровати, а затем, нагнувшись со своей ношей, подождать, пока он осторожно перевернется на полу, где его ножки получили бы, надо полагать, какой-то смысл. Но даже если бы двери не были заперты, неужели он действительно позвал бы кого-нибудь на помощь? Несмотря на свою беду, он не удержался от улыбки при этой мысли.

Он уже с трудом сохранял равновесие при сильных рывках и уже вот-вот должен был окончательно решиться, когда с парадного донесся звонок. «Это кто-то из фирмы», – сказал он себе и почти застыл, но зато его ножки заходили еще стремительней. Несколько мгновений все было тихо. «Они не отворяют», – сказал себе Грегор, отдаваясь какой-то безумной надежде. Но потом, конечно, прислуга, как всегда, твердо прошагала к парадному и открыла. Грегору достаточно было услыхать только первое приветственное слово гостя, чтобы тотчас узнать, кто он: это был сам управляющий. И почему Грегору суждено было служить в фирме, где малейший промах вызывал сразу самые тяжкие подозрения? Разве ее служащие были все как один прохвосты, разве среди них не было надежного и преданного человека, который, хоть он и не отдал делу нескольких утренних часов, совсем обезумел от угрызений совести и просто не в состоянии покинуть постель? Неужели недостаточно было послать справиться ученика – если такие расспросы вообще нужны, – неужели непременно должен был прийти сам управляющий и тем самым показать всей ни в чем не повинной семье, что расследование этого подозрительного дела по силам только ему? И больше от волнения, в которое привели его эти мысли, чем по-настоящему решившись, Грегор изо всех сил рванулся с кровати. Удар был громкий, но не то чтобы оглушительный. Падение несколько смягчил ковер, да и спина оказалась эластичнее, чем предполагал Грегор, поэтому звук получился глухой, не такой уж разительный. Вот только голову он держал недостаточно осторожно и ударил ее; он потерся ею о ковер, досадуя на боль.

– Там что-то упало, – сказал управляющий в соседней комнате слева.

Грегор попытался представить себе, не может ли и с управляющим произойти нечто подобное тому, что случилось сегодня с ним, Грегором; ведь вообще-то такой возможности нельзя было отрицать. Но как бы отметая этот вопрос, управляющий сделал в соседней комнате несколько решительных шагов, сопровождавшихся скрипом его лакированных сапог. Из комнаты справа, стремясь предупредить Грегора, шептала сестра:

– Грегор, пришел управляющий.

– Я знаю, – сказал Грегор тихо; повысить голос настолько, чтобы его услыхала сестра, он не отважился.

– Грегор, – заговорил отец в комнате слева, – к нам пришел господин управляющий. Он спрашивает, почему ты не уехал с утренним поездом. Мы не знаем, что ответить ему. Впрочем, он хочет поговорить и с тобой лично. Поэтому, пожалуйста, открой дверь. Он уж великодушно извинит нас за беспорядок в комнате.

– Доброе утро, господин Замза, – приветливо вставил сам управляющий.

– Ему нездоровится, – сказала мать управляющему, покуда отец продолжал говорить у двери. – Поверьте мне, господин управляющий, ему нездоровится. Разве иначе Грегор опоздал бы на поезд! Ведь мальчик только и думает что о фирме. Я даже немного сержусь, что он никуда не ходит по вечерам; он пробыл восемь дней в городе, но все вечера провел дома. Сидит себе за столом и молча читает газету или изучает расписание поездов. Единственное развлечение, которое он позволяет себе, – это выпиливание. За каких-нибудь два-три вечера он сделал, например, рамочку; такая красивая рамочка, просто загляденье; она висит там в комнате, вы сейчас ее увидите, когда Грегор откроет. Право, я счастлива, что вы пришли, господин управляющий; без вас мы бы не заставили Грегора открыть дверь; он такой упрямый; и наверняка ему нездоровится, хоть он и отрицал это утром.

– Сейчас я выйду, – медленно и размеренно сказал Грегор, но не шевельнулся, чтобы не пропустить ни одного слова из их разговоров.

– Другого объяснения, сударыня, у меня и нет, – сказал управляющий. – Будем надеяться, что болезнь его не опасна. Хотя, с другой стороны, должен заметить, что нам, коммерсантам, – то ли к счастью, то ли к несчастью – приходится часто в интересах дела просто превозмогать легкий недуг.

– Значит, господин управляющий может уже войти к тебе? – спросил нетерпеливый отец и снова постучал в дверь.

– Нет, – сказал Грегор. В комнате слева наступила мучительная тишина, в комнате справа зарыдала сестра.

Почему сестра не шла к остальным? Вероятно, она только сейчас встала с постели и еще даже не начала одеваться. А почему она плакала? Потому что он не вставал и не впускал управляющего, потому что он рисковал потерять место и потому что тогда хозяин снова стал бы преследовать родителей старыми требованиями. Но ведь покамест это были напрасные страхи. Грегор был еще здесь и вовсе не собирался покидать свою семью. Сейчас он, правда, лежал на ковре, а, узнав, в каком он находится состоянии, никто не стал бы требовать от него, чтобы он впустил управляющего. Но не выгонят же так уж сразу Грегора из-за этой маленькой невежливости, для которой позднее легко найдется подходящее оправдание! И Грегору казалось, что гораздо разумнее было бы оставить его сейчас в покое, а не докучать ему плачем и уговорами. Но ведь всех угнетала – и это извиняло их поведение – именно неизвестность.

– Господин Замза, – воскликнул управляющий, теперь уж повысив голос, – в чем дело? Вы заперлись в своей комнате, отвечаете только «да» и «нет», доставляете своим родителям тяжелые, ненужные волнения и уклоняетесь – упомяну об этом лишь вскользь – от исполнения своих служебных обязанностей поистине неслыханным образом. Я говорю сейчас от имени ваших родителей и вашего хозяина и убедительно прошу вас немедленно объясниться. Я удивлен, я поражен! Я считал вас спокойным, рассудительным человеком, а вы, кажется, вздумали выкидывать странные номера. Хозяин, правда, намекнул мне сегодня утром на возможное объяснение вашего прогула – оно касалось недавно доверенного вам инкассо, – но я, право, готов был дать честное слово, что это объяснение не соответствует действительности. Однако сейчас, при виде вашего непонятного упрямства, у меня пропадает всякая охота в какой бы то ни было мере за вас заступаться. А положение ваше отнюдь не прочно. Сначала я намеревался сказать вам это с глазу на глаз, но поскольку вы заставляете меня напрасно тратить здесь время, я не вижу причин утаивать это от ваших уважаемых родителей. Ваши успехи в последнее время были, скажу я вам, весьма неудовлетворительны; правда, сейчас не то время года, чтобы заключать большие сделки, это мы признаем; но такого времени года, когда не заключают никаких сделок, вообще не существует, господин Замза, не может существовать.

– Но, господин управляющий, – теряя самообладание, воскликнул Грегор и от волнения забыл обо всем другом, – я же немедленно, сию минуту открою. Легкое недомогание, приступ головокружения не давали мне возможности встать. Я и сейчас еще лежу в кровати. Но я уже совсем пришел в себя. И уже встаю. Минутку терпения! Мне еще не так хорошо, как я думал. Но уже лучше. Подумать только, что за напасть! Еще вчера вечером я чувствовал себя превосходно, мои родители это подтвердят, нет, вернее, уже вчера вечером у меня появилось какое-то предчувствие. Очень возможно, что это было заметно. И почему я не уведомил об этом фирму! Но ведь всегда думаешь, что переможешь болезнь на ногах. Господин управляющий! Пощадите моих родителей! Ведь для упреков, которые вы сейчас мне делаете, нет никаких оснований; мне же и не говорили об этом ни слова. Вы, наверно, не видели последних заказов, которые я прислал. Да я еще и уеду с восьмичасовым поездом, несколько лишних часов сна подкрепили мои силы. Не задерживайтесь, господин управляющий, я сейчас сам приду в фирму, будьте добры, так и скажите и засвидетельствуйте мое почтение хозяину!

И покуда Грегор все это поспешно выпаливал, сам не зная, что он говорит, он легко – видимо, наловчившись в кровати – приблизился к сундуку и попытался, опираясь на него, выпрямиться во весь рост. Он действительно хотел открыть дверь, действительно хотел выйти и поговорить с управляющим; ему очень хотелось узнать, что скажут, увидев его, люди, которые сейчас так его ждут. Если они испугаются, значит, с Грегора уже снята ответственность и он может быть спокоен. Если же они примут все это спокойно, то, значит, и у него нет причин волноваться и, поторопившись, он действительно будет на вокзале в восемь часов. Сначала он несколько раз соскальзывал с полированного сундука, но наконец, сделав последний рывок, выпрямился во весь рост; на боль в нижней части туловища он уже не обращал внимания, хотя она была очень мучительна. Затем, навалившись на спинку стоявшего поблизости стула, он зацепился за ее края ножками. Теперь он обрел власть над своим телом и умолк, чтобы выслушать ответ управляющего.

– Поняли ли вы хоть одно слово? – спросил тот родителей. – Уж не издевается ли он над нами?

– Господь с вами, – воскликнула мать, вся в слезах, – может быть, он тяжело болен, а мы его мучим. Грета! Грета! – крикнула она затем.

– Мама? – отозвалась сестра с другой стороны.

– Сейчас же ступай к врачу. Грегор болен. Скорей за врачом. Ты слышала, как говорил Грегор?

– Анна! Анна! – закричал отец через переднюю в кухню и хлопнул в ладоши. – Сейчас же приведите слесаря!

И вот уже обе девушки, шурша юбками, пробежали через переднюю – как же это сестра так быстро оделась? – и распахнули входную дверь. Не слышно было, чтобы дверь захлопнулась – наверно, они так и оставили ее открытой, как то бывает в квартирах, где произошло большое несчастье.

А Грегору стало гораздо спокойнее. Речи его, правда, уже не понимали, хотя ему она казалась достаточно ясной, даже более ясной, чем прежде, – вероятно потому, что его слух к ней привык. Но зато теперь поверили, что с ним творится что-то неладное, и были готовы ему помочь. Уверенность и твердость, с какими отдавались первые распоряжения, подействовали на него благотворно. Он чувствовал себя вновь приобщенным к людям и ждал от врача и от слесаря, не отделяя по существу одного от другого, удивительных свершений. Чтобы перед приближавшимся решающим разговором придать своей речи как можно большую ясность, он немного откашлялся, стараясь, однако, сделать это поглуше, потому что, возможно, и эти звуки больше не походили на человеческий кашель, а судить об этом он уже не решался. В соседней комнате стало между тем совсем тихо. Может быть, родители сидели с управляющим за столом и шушукались, а может быть, все они приникли к двери, прислушиваясь.

Грегор медленно продвинулся со стулом к двери, отпустил его, навалился на дверь, припал к ней стоймя – на подушечках его лапок было какое-то клейкое вещество – и немного передохнул, натрудившись. А затем принялся поворачивать ртом ключ в замке. Увы, у него, кажется, не было настоящих зубов – чем же схватить теперь ключ? – но зато челюсти оказались очень сильными; с их помощью он и в самом деле задвигал ключом, не обращая внимания на то, что, несомненно, причинил себе вред, ибо какая-то бурая жидкость выступила у него изо рта, потекла по ключу и закапала на пол.

– Послушайте-ка, – сказал управляющий в соседней комнате, – он поворачивает ключ.

Это очень ободрило Грегора; но лучше бы все они, и отец, и мать, кричали ему, лучше бы они все кричали ему:

«Сильней, Грегор! Ну-ка, поднатужься, ну-ка, нажми на замок!» И вообразив, что все напряженно следят за его усилиями, он самозабвенно, изо всех сил вцепился в ключ. По мере того как ключ поворачивался, Грегор переваливался около замка с ножки на ножку; держась теперь стоймя только с помощью рта, он по мере надобности то повисал на ключе, то наваливался на него всей тяжестью своего тела. Звонкий щелчок поддавшегося наконец замка как бы разбудил Грегора. Переведя дух, он сказал себе:

«Значит, я все-таки обошелся без слесаря», – и положил голову на дверную ручку, чтобы отворить дверь.

Поскольку отворил он ее таким способом, его самого еще не было видно, когда дверь уже довольно широко отворилась. Сначала он должен был медленно обойти одну створку, а обойти ее нужно было с большой осторожностью, чтобы не шлепнуться на спину у самого входа в комнату. Он был еще занят этим трудным передвижением и, торопясь, ни на что больше не обращал внимания, как вдруг услышал громкое «О!» управляющего – оно прозвучало, как свист ветра, – и увидел затем его самого: находясь ближе всех к двери, тот прижал ладонь к открытому рту и медленно пятился, словно его гнала какая-то невидимая, неодолимая сила. Мать – несмотря на присутствие управляющего, она стояла здесь с распущенными еще с ночи, взъерошенными волосами – сначала, стиснув руки, взглянула на отца, а потом сделала два шага к Грегору и рухнула, разметав вокруг себя юбки, опустив к груди лицо, так что его совсем не стало видно. Отец угрожающе сжал кулак, словно желая вытолкнуть Грегора в его комнату, потом нерешительно оглядел гостиную, закрыл руками глаза и заплакал, и могучая его грудь сотрясалась.

Грегор вовсе и не вошел в гостиную, а прислонился изнутри к закрепленной створке, отчего видны были только половина его туловища и заглядывавшая в комнату голова, склоненная набок. Тем временем сделалось гораздо светлее; на противоположной стороне улицы четко вырисовывался кусок бесконечного серо-черного здания – это была больница – с равномерно и четко разрезавшими фасад окнами; дождь еще шел, но только большими, в отдельности различимыми и как бы отдельно же падавшими на землю каплями. Посуда для завтрака стояла на столе в огромном количестве, ибо для отца завтрак был важнейшей трапезой дня, тянувшейся у него, за чтением газет, часами. Как раз на противоположной стене висела фотография Грегора времен его военной службы; на ней был изображен лейтенант, который, положив руку на эфес шпаги и беззаботно улыбаясь, внушал уважение своей выправкой и своим мундиром. Дверь в переднюю была отворена, и так как входная дверь тоже была открыта, виднелась лестничная площадка и начало уходившей вниз лестницы.

– Ну вот, – сказал Грегор, отлично сознавая, что спокойствие сохранил он один, – сейчас я оденусь, соберу образцы и поеду. А вам хочется, вам хочется, чтобы я поехал? Ну вот, господин управляющий, вы видите, я не упрямец, я работаю с удовольствием; разъезды утомительны, но я не мог бы жить без разъездов. Куда же вы, господин управляющий? В контору? Да? Вы доложите обо всем? Иногда человек не в состоянии работать, но тогда как раз самое время вспомнить о прежних своих успехах в надежде, что тем внимательней и прилежнее будешь работать в дальнейшем, по устранении помехи. Ведь я так обязан хозяину, вы же отлично это знаете. С другой стороны, на мне лежит забота о родителях и о сестре. Я попал в беду, но я выкарабкаюсь. Только не ухудшайте моего и без того трудного положения. Будьте в фирме на моей стороне! Коммивояжеров не любят, я знаю. Думают, они зарабатывают бешеные деньги и при этом живут в свое удовольствие. Никто просто не задумывается над таким предрассудком. Но вы, господин управляющий, вы знаете, как обстоит дело, знаете лучше, чем остальной персонал, и даже, говоря между нами, лучше, чем сам хозяин, который, как предприниматель, легко может ошибиться в своей оценке в невыгодную для того или иного служащего сторону Вы отлично знаете также; что, находясь почти весь год вне фирмы, коммивояжер легко может стать жертвой сплетни, случайностей и беспочвенных обвинений, защититься от которых он совершенно не в силах, так как по большей части он о них ничего не знает и только потом, когда, измотанный, возвращается из поездки, испытывает их скверные, уже далекие от причин последствия на собственной шкуре. Не уходите, господин управляющий, не дав мне ни одним словом понять, что вы хотя бы отчасти признаете мою правоту!

Но управляющий отвернулся, едва Грегор заговорил, и, надувшись, глядел на него только поверх плеча, которое непрестанно дергалось. И во время речи Грегора он ни секунды не стоял на месте, а удалялся, не спуская с Грегора глаз, к двери – удалялся, однако, очень медленно, словно какой-то тайный запрет не позволял ему покидать комнату. Он был уже в передней, и, глядя на то, как неожиданно резко он сделал последний шаг из гостиной, можно было подумать, что он только что обжег себе ступню. А в передней он протянул правую руку к лестнице, словно там его ждало прямо-таки неземное блаженство.

Грегор понимал, что он ни в коем случае не должен отпускать управляющего в таком настроении, если, не хочет поставить под удар свое положение в фирме. Родители не сознавали всего этого так ясно; с годами они привыкли думать, что в этой фирме Грегор устроился на всю жизнь, а свалившиеся на них сейчас заботы и вовсе лишили их проницательности. Но Грегор этой проницательностью обладал. Управляющего нужно было задержать, успокоить, убедить и в конце концов расположить в свою пользу; ведь от этого зависела будущность Грегора и его семьи! Ах, если бы сестра не ушла! Она умна, она плакала уже тогда, когда Грегор еще спокойно лежал на спине. И, конечно же, управляющий, этот дамский угодник, повиновался бы ей; она закрыла бы входную дверь и своими уговорами рассеяла бы его страхи. Но сестра-то как раз и ушла, Грегор должен был действовать сам. И, не подумав о том, что совсем еще не знает теперешних своих возможностей передвижения, не подумав и о том, что его речь, возможно и даже вероятней всего, снова осталась непонятой, он покинул створку дверей; пробрался через проход; хотел было направиться к управляющему, – который, выйдя уже на площадку, смешно схватился обеими руками за перила, – но тут же, ища опоры, со слабым криком упал на все свои лапки. Как только это случилось, телу его впервые за это утро стало удобно; под лапками была твердая почва; они, как он к радости своей отметил, отлично его слушались; даже сами стремились перенести его туда, куда он хотел; и он уже решил, что вот-вот все его муки окончательно прекратятся. Но в тот самый миг, когда он покачивался от толчка, лежа на полу неподалеку от своей матери, как раз напротив нее, мать, которая, казалось, совсем оцепенела, вскочила вдруг на ноги, широко развела руки, растопырила пальцы, закричала: «Помогите! Помогите ради Бога!» – склонила голову, как будто хотела получше разглядеть Грегора, однако вместо этого бессмысленно отбежала назад; забыла, что позади нее стоит накрытый стол; достигнув его, она, словно по рассеянности, поспешно на него села и, кажется, совсем не заметила, что рядом с ней из опрокинутого большого кофейника хлещет на ковер кофе.

– Мама, мама, – тихо сказал Грегор и поднял на нее глаза.