Немецкая литература середины 19 века. Литература Германии конца XIX – начала XX века
XIX век как культурная эпоха. Многоаспектность этого понятия. Особенности литературного процесса в его связях с общественными проблемами, национально-освободительным движением народов и политическими событиями эпохи. Характер осмысления революционных событий во Франции конца XVIII в. и революций 1830, 1848 и 1848-1849 гг. в странах Европы. Роль этих событий в духовной жизни европейских стран. Роль философско-эстетических идей, а также социологических и утопических доктрин в развитии литературы и искусства. Успехи научной мысли и влияние естественных наук на литературу. Значение религиозных и философско-этических учений для литературного движения XIX века. Материальный и нравственный аспекты общественного прогресса в их отношении к искусству и литературе.
Литературные направления, определяющие основное содержание литературного процесса XIX в.: романтизм, реализм, натурализм, символизм. Преемственные связи, взаимодействие и характер противостояния между ними. Многообразие литературных течений, школ и направлений. Своеобразие национальных вариантов каждого из литературных направлений. Периодизация литературного процесса с учетом сосуществования в одни и те же годы нескольких литературных направлений, длительности процесса смены одного направления другим, а также отсутствия полной синхронности в этапах развития разных национальных литератур. Понятие «конец века» в его литературно-эстетическом, а не только хронологическом смысле.
Романтизм как эпоха духовной жизни общества, его многообразные проявления не только в сфере художественного творчества, но и в философии, эстетике, историографии, социологии, нравах. Система мировоззренческих и эстетических принципов романтизма: концепция человека, его взаимоотношения с обществом, романтическая историография, представления романтиков о роли отдельной личности («героев») и безвестном человеке (человеке «толпы») в историческом процессе; идея национального своеобразия и понятие «местный колорит»; романтическая натурфилософия; острый скептицизм в отношении прогресса, понимаемого только как рост материальных благ; достижения наук и технические усовершенствования; утверждение идеи нравственного, духовного прогресса, а также необходимости совершенствования общественного уклада; утопические представления романтиков о будущем.
Эстетические взгляды романтиков: историзм в восприятии XIX
столетия как новой литературной эпохи; преемственные связи романтизма, особенно с традициями искусства Средних веков, Возрождения и XVIII в.; представления романтиков о смысле и целях литературного
творчества; концепция творческой личности; роль немецкой классической философии в формировании общей картины мира романтиков и их литературно-эстетических идей.
Концепция воображения как высшей творческой способности. Отношение эстетики романтизма к аристотелевскому принципу подражания (мимесиса). Сфера духовного как главный предмет романтического искусства. Романтический психологизм. Вариации типов романтического героя. Важнейшие категории романтической эстетики: идеал, бесконечность, двоемирие, конфликт личности и общества. Мифологизация и символизация изображаемого мира, антропоцентризм, историзм. Система литературных жанров романтизма, принципиальная значимость в ней исторического романа и исторической драмы, психологического романа и поэтической лирики, в том числе философской.
Многообразие вариаций общих принципов романтизма в творчестве конкретных писателей. Творческая оригинальность как один из постулатов романтической эстетики. Романтическая концепция свободы в разных аспектах: творческом и общественно-политическом. Отношение романтиков к проблемам морали и нравственного совершенствования человека.
Специфика вариаций романтизма в Германии, Австрии и Швейцарии, определяемая неповторимостью исторического пути и национальных традиций каждой из них. Относительность понятия целостности романтизма как эстетической системы. Общая хронология романтизма и ее вариации в литературах конкретных стран. Понятие «эпоха романтизма». Длительность и устойчивость романтических традиций на протяжении XIX в., взаимодействие романтизма с другими литературными направлениями. Значимость романтизма для искусства последующих эпох, в том числе и для XX в.
Романтизм в Германии. Специфика исторического развития Германии на рубеже XVIII и XIX вв. Восприятие Французской буржуазной революции. Немецкие романтики как зачинатели европейского романтического движения, его парадигматичность. Этапы развития немецкого романтизма. Полемика с Гете. Братья Шлегель, Тик, Новалис, их взгляды в первой половине 1790-х годов. Перелом в их мировоззрении как результат неприятия буржуазных отношений. Ориентация на искусство и философию христианской Европы. Романтизм претендовал на универсальную оценку мира, охват всех областей человеческого знания, всех форм жизни. Открытие немецкими романтиками памятников древнегреческой литературы.
Йенский кружок романтиков (Ф. Шлегель, А. Шлегель, Л. Тик, Новалис). Связь с идеалистической философией Фихте и Шеллинга. Формирование эстетики немецкого романтизма.
Фридрих Гёльдерлин – одна из крупнейших фигур в немецкой литературе эпохи романтизма. Мифологическая природа «Тюбингенских гимнов». Эстетические взгляды Гёльдерлина: концепция природы, идея универсальной гармонической личности, «чувство жизни». Роман
«Гипперион»: трагизм образа главного героя. Трагедия «Смерть Эмпедокла»: принцип «становления в исчезновении», тема вечности, усложненность образной системы, противостояние романтического идеала и действительности.
Вильгельм Генрих Вакенродер. «Сердечные излияния отшельника – любителя искусств»: синтез основных художественно-эстетических тенденций начала века, концепция природы и натурально-органического искусства. Принцип целостного восприятия художественного произведения Вакенродера. Роль художника как созидателя духовной природы.
«Фантазии об искусстве для друзей искусства» (Вакенродер и Тик).
«Достопримечательная музыкальная жизнь композитора Йозефа Берлингера»: концепция музыки как подлинно романтического искусства. Проблема постижения традиций национального искусства.
Фридрих Шлегель – теоретик немецкого романтизма. Журнал
«Атенейские фрагменты». От просветительства и классицизма к романтизму («Об изучении греческой поэзии», «О Лессинге»). Определение
«прогрессивной универсальной поэзии»; субъективное, личностное отношение к окружающему миру. Учение Шлегеля об иронии. Идея об
«открытости» всех жанров и родов искусства. Теория романа. Роман
«Люцинда»: теория и практика искусства; тема любви в романе, миф
Платона об андрогинах и его воплощение в романе. Развитие реакционно-мистических тенденций в мировоззрении Ф. Шлегеля.
Людвиг Тик – один из важных представителей немецкого романтизма. Доромантические произведения Тика («История господина Вильяма Ловелля»). Роман «Странствия Франца Штенбальда. История из старых немецких времен»: концепция искусства и природы в романе, система мотивов, принцип синтеза искусств, образ художника как странника. Фантастические новеллы Тика – «Белокурый Экбер», «Руненберг». Романтическая обработка народных книг. Сказки Тика и их антирационалистическая направленность. Комедии «Кот в сапогах» и
«Мир наизнанку»: традиция разрушения театральной условности, воплощение романтической иронии, два типа восприятия мира.
Новалис. Эволюция его мировоззрения, интерес к пиетистскому мировосприятию. Обращение к мистицизму: «Гимны к ночи», «Духовные песни»: незавершенность, фрагментарность, открытость творимого художественного мира. Система мировидения Новалиса: идея о четырех царствах. «Генрих фон Офтердинген» – романтический вариант воспитательного романа и романа о художнике. Связь романа с «новой мифо-
логией»: история о «голубом цветке», о «золотом веке». Экспериментальная направленность романа. Синтез жизни и поэзии. Статья «Христианство и Европа» – критика буржуазного развития и идеализация феодального Средневековья.
Гейдельбергский кружок романтиков (Арним, Брентано, братья Гримм). Усиление социальных и идейных противоречий в период наполеоновских войн. Рост национального самосознания (Фихте «Речи к немецкой нации», Й. Геррес «Немецкие народные книги»). Интерес к старонемецкому искусству и национальному прошлому Германии. Проблема народности: идеалистическое и внеисторическое понятие
«народного духа» (Фридрих фон Савиньи «Право владения»). Сборник народных песен Арнима и Брентано «Волшебный рог мальчика»; его влияние на дальнейшее развитие немецкой лирики. Тематический состав сборника «Детские и семейные сказки» братьев Якоба и Вильгельма Гримм. Братья Гримм – основоположники научной фольклористики.
Ахим фор Арним – оригинальный новеллист («Изабелла Египетская») и автор двух романов («Бедность, богатство, вина и искупление графини Долорес» и «Хранители короны»): проблема «духовного» прозрения нации; синтез прозаического и поэтического начал; символика; романтический субъективизм.
Клеменс Брентано – прозаик, драматург и выдающийся лирический поэт. Простота, ясность формы и музыкальность лирических произведений Брентано. Тема одиночества и любовного чувства. Новелла
«Повесть о славном Касперле и пригожей Аннерль»: мотив фатальной неизбежности, художественные особенности текста.
Берлинские романтики. Генрих фон Клейст. Просветительские и иррационалистические тенденции в его творчестве. Влияние философии И. Канта. Восприятие личности как меры всех вещей, тема разлада, раздвоения человеческой души, нетождественность человека самому себе в произведениях Клейста. «Семейство Шроффенштейн» – трагедия рока» или психологическая драма. Идейно-художественное своеобразие трагедии «Пентесилея». Драма «Кетхен из Гейльбронна». Национальнопатриотическая тема в драмах «Битва Германа» и «Принц Фридрих Гамбургский». Образ идеального монарха. Комедия «Разбитый кувшин» – памфлет на прусское судопроизводство; особенности сатиры Клейста. Клейст-новеллист. Проблема права и пределов абсолютного чувства в повести «Михаэль Кольхас. Из старой хроники».
Адельберт фон Шамиссо. Ранние романтические стихи. Жанр фантастической повести («Удивительная история Петера Шлемиля»). Тема власти золота. Фольклорные источники, аллегорический смысл, мотив двойничества в повести. Связь балладной лирики Шамиссо («Путешест-
вие вокруг света») с национально-освободительным движением в Греции и Южной Америке. Журнал «Альманах немецких муз». Русская тема у Шамиссо: поэма «Изгнанники» и сатирическая сказка «Шемякин суд».
Йозеф фон Эйхендорф – выдающийся лирический поэт и прозаик. Первый его роман «Предчувствие и действительность». Наивысшее его достижение в прозе повесть «Из жизни одного пройдохи» – наиболее яркое воплощение позднеромантического миросозерцания. Жанровая метаморфоза текста. Мотив странствия и пародийно-травестийное начало в повести. «Песни странствий» – художественные особенности лирического цикла Эйхендорфа.
Эрнст Теодор Амадей Гофман – классик немецкой литературы. Раннее творчество (сборник «Фантазии в манере Калло. Листки из дневника странствующего музыканта»). Гофман в период посленаполеоновской реакции. Двоемирие – основная черта мировоззрения и творчества Гофмана (Золотой горшок»). Утверждение превосходства искусства (музыки) над жизнью («Кавалер Глюк»). Крейслериана. Проблема судьбы художника в феодально-бюргерском обществе. Люди-автоматы и романтический герой. Разные типы фантастики у Гофмана. Традиция готического романа в «Эликсирах сатаны»: темное начало в мире и человеке, тема расслоения человеческого «я». Проблема синтеза искусств в сборнике новелл «Ночные этюды». Сюжетно-композиционные особенности новеллы «Песочный человек». Сказочно-фольклорная тема («Щелкунчик», «Принцесса Брамбилла»). Гротескно-сатирическое изображение обыденной реальности. «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер»: проблема ценности человека в филистерском обществе, вопрос о сущности и видимости. «Житейские воззрения Кота Мурра вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листках»: особенности композиции романа, идейно-тематический план текста. Цитатность романа. Ирония Гофмана. Сатира на немецкое общество.
Литература Германии эпохи Реставрации. Политическая, социальная, культурная ситуация в странах немецкоязычного региона после разгрома наполеоновской армии. Венский конгресс. Политика Меттерниха. Немецкий Союз. Идеалистические философские системы Ф.В.Й. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля. Материалистическая антропология Л. Фейербаха. Теория научного коммунизма Карла Маркса.
Связь литературы этого периода с предшествующими культурными эпохами и художественными традициями. Поляризация литературного контекста. Эстетика и поэтика литературы эпохи бидермейера. Дуалистическая природа понятия «чувство жизни». Либеральнодемократический и революционный характер «предмартовской литературы» (Людвиг Берне). Авторы «Молодой Германии» (Фердинанд Кю-
не, Эрнст Вильком и др.): отношение к Июльской революции во Франции 1830 г., смена культурной традиции, концепция свободы, новая жанровая разновидность – «современный роман» или «роман идей» (Генрих Лаубе «Молодая Европа», Карл Гуцков «Рыцари духа»).
«Высокий» бидермейер – постромантизм или «ранний реализм». Стилевое и содержательное своеобразие литературных произведений.
Аннета фон Дросте-Хюльсхоф – представительница «консервативной» линии в литературе бидермейера. Лирические произведения
«Церковный год», «Степные картины», новелла «Еврейский бук»: стилевые особенности, идейно-тематический состав произведений, образная система, этнографическая детализация. Синтез разных жанровых начал в одном произведении.
Эдуард Мёрике – швабский поэт и прозаик. Содержательные и стилевые ориентиры его ранних лирических произведений. Предметные стихотворения («К старой картине», «К китайской вазе), «К церковной
башне» и др.). Роман «Художник Нольтен» и новелла «Моцарт на пути
в Прагу: проблема отношения искусства к действительности, трактовка темы искусства и художника, интерес к «ночной» стороне человеческой души, элементы фантастики, лирические вставки. Сказки Мёрике («Штутгартский домовой»).
Реализм как литературное направление, его хронологические рамки. Становление реализма в его преемственных связях с романтизмом и другими литературными направлениями прошлых веков. Мировоззренческие опоры реализма в разных философских и социологических доктринах. Картина мира в эстетической концепции реализма: конкретноисторические представления о человеке и обществе; первостепенное внимание к текущей современной жизни; значимость социального аспекта в эстетике реализма; особенности бытописания, нравоописания и психологического анализа в произведениях реализма. Эстетика реализма в его отношении к аристотелевскому принципу подражания. Принцип типизации, диалектика общего и частного в реализме; роль, отводимая воображению. Категория «прекрасного» в реализме. Обоснование эстетических принципов реализма в теоретических трудах писателей. Роман и повесть о современной жизни как ведущие жанры реализма в литературе. Проблема «человек и общество», характерные типы героя в реалистической прозе.
«Молодая Германия» – группа немецких писателей и журналистов, возникшая под влиянием Июльской революции во Франции. Представители: Карл Гуцков, Лудольф Винбарг, Теодор Мундт, Густав Кюне. Социально-политические установки младогерманцев: демократические свободы, сословное равенство, религиозная веротерпимость, эмансипация «плоти», демократизация образования и науки. Эстетические взгляды
младогерманцев («Эстетические подходы» Винбарга, «Современные характеристики» Лаубе, «Искусство немецкой прозы» Мундта). Взаимосвязь и взаимовлияние повседневной жизни и искусства, эстетики и морали. Первый политический цикл романов Лаубе («Молодая Европа»).
Генрих Гейне – поэт, прозаик, публицист, драматург. Творческий путь Гейне. Типично романтические ситуации как источник сатирического или иронического пафоса. «Книга песен». Традиции народной песни. Сочетание в стихах эмоции и иронии. Ранняя проза: «Путевые картины». Своеобразие жанра. «Путешествие по Гарцу»: пролог и две сюжетные линии. «Книга Легран»: темы Французской революции и Наполеона. «Английские фрагменты» как показатель созревания политических взглядов Гейне. Гейне и Июльская революция 1830 г. Эмиграция во Францию.
Политическая публицистика Гейне 30-х годов. «Французские дела», «К истории религии и философии в Германии»: анализ пути развития немецкой философии. «Романтическая школа». Проблема отношения Гейне к романтизму на разных этапах его идейно-творческого развития. Политическая поэзия Гейне 40-х годов. Поэма «Атта Тролль»: сатира на немецкое филистерство и на узкотенденциозную поэзию. Пародийная структура поэмы. Цикл «Современные стихи». «Германия. Зимняя сказка» – сатира на германскую действительность. «Романцеро», его тематика, структура, характер иронии. Историческое значение творчества Гейне.
Кристиан Дитрих Граббе – реформатор немецкого театра
(«О шекспиромании»). Экспериментальные драмы Граббе («Дон Жуан и Фауст», «Наполеон», «Ганнибал»): конфликт между личным и сверхличным началом, идея истории, образ героя-индивидуалиста, два стилевых уровня драматического действия, ирония, гротескно-сатирические портреты вестфальской знати, значение исторического и культурного материала в драматургии Граббе.
Творчество Георга Бюхнера. Сен-симонистское «Общество прав
человека». Драматургия Бюхнера. Драма «Смерть Дантона»: историческая основа произведения, роль личности в истории, фаталистическая концепция истории, отход от принципов классического театра. Комедия
«Леонс и Лена»: тема власти обстоятельств, психологизм комедийных образов, сатирическое и ироническое изображение современной действительности. Философский материализм Бюхнера в трагедии «Войцек». Тема отчуждения и изоляции человека в мире. Особенности композиции и стиля драмы Бюхнера. Новелла «Ленц»: документализм, внутренняя перспектива повествования, тема утраты целостности картины мира.
Социально-исторические процессы в Германии второй половины
XIX в. Литература немецкой эмиграции после 1848 г. Фридрих Геббель и
немецкая историко-мифологическая драма («Мария Магдалина», «Агнес Бернауер»). Областнические тенденции в литературе 1850-1860 годов (Ф. Рейтер, Т. Шторм, В. Раабе). Особенности формирования немецкого
«поэтического реализма» во второй половине XIX в. Новеллистика Теодора Шторма. Развитие немецкого романа (В. Раабе, Т. Фонтане). Массовый роман в Германии (Г. Фрейтаг, Ф. Шпильгаген). Объединение Германии (1871 г.) и немецкая литература. Философия А. Шопенгауэра и ее восприятие в немецком культурном сознании. Философское и литературное творчество Ф. Ницше. Ф. Ницше и Р. Вагнер. Социалистическая литература и критика в Германии конца XIX в. (Ф. Меринг).
Карл Май как представитель «массовой» («тривиальной») литературы. Интерес к экзотике и морализаторству. Журнал «Семейное богатство» и первый литературный опыт К. Майя – произведения о приключениях белокурого германца на Диком Западе. Религиозная проблематика его произведений. Морально-религиозные новеллы. Авантюрно-приключенческие романы: «На дальнем Западе», «Сокровище серебряного озера»,
«Верная рука – друг индейцев». Фольклорная и криминально-детективная основы его историй.
Теодор Фонтане – самый значительный немецкий прозаик конца XIX века. Кружок «Туннель» и дружба с А. Менцелем. Национальноосвободительная направленность романа «Перед бурей». Трактовка истории в повестях Фонтане «Грете Минде», «Эллернклипп», «Шах фон Вутенов»: образ «маленького человека в больших сапогах». Цикл «берлинских романов» – «Грешница», «Сесиль», «Стина» – о женской судьбе и о нравах в современном обществе. Поэтизация обыденной жизни в романе
«Эффи Брист». Художественные особенности романов Фонтане.
Литература Австрии в XIX веке. XIX век – эпоха «обуржуазивания» всех форм жизни. Многонациональный характер Австрийского государства. Католицизм. Исторические события: Австрия времен Наполеоновских войн, Священный союз, тирольское восстание 1809 года, события марта 1848 года. Вена – крупнейший культурный центр Европы. Развлекательность как основное направление австрийской культуры. Австрийская литература как самостоятельная национальная литература. Роль цензуры в становлении австрийской литературы. Венское театральное искусство (Бургтеатр). Судьба романтизма в австрийской литературе. Комплекс провинциальности. Сохранение традиций прошлых эпох: средневековый смех с его универсальностью, аллегоризм барокко, просветительская вера в единство и совершенствование человеческого мира. Вещность как особое свойство австрийской литературы. Универсализм в постижении жизни и эмпиризм в литературе конца века.
Николаус Ленау. Многонациональные истоки его творчества. Цикл стихотворений «Прогулка в горах». Особенности ранних поэтических текстов Ленау: субъективность, черты романтического мировосприятия, религиозные мотивы, лиризм, картины природы, тема безысходного одиночества. Поездка в США («Первобытный лес», «Ниагара»,
«Три индейца»). Влияние идей Гегеля и Фейербаха. Поэмы Ленау –
«Фауст» и «Савонарола» – художественные особенности этих произведений. «Лесные песни» – новое, более глубокое понимание места человека в природе. Трактовка национальной истории в поэме «Альбигойцы». Образ борца за высокие идеалы человечества. Идея человеческого счастья в «Дон Жуане». Лирика Ленау – одно из ярких выражений романтического мироощущения.
Иоганн Непомук Нестрой и традиция венской комедии бидермейера. Традиция австрийского народного фарса и итальянской комедии масок. «Изгнание из волшебного мира, или Тридцать лет жизни босяка»: социальный смысл драматического текста. Фантастическое и реалистическое в пьесе «Злой дух Лумпацивагабундус, или Бесшабашная троица». Социальные зарисовки Нестроя (фарс «В подвале и в бельэтаже»). Общественная тема в комедии «Свобода в Медвежьем углу».
Творчество Франца Грильпарцера. «Высокая трагедия» Грильпарцера. Античные и средневековые источники его драматургии. «Праматерь», ее связь с немецкой романтической «трагедией рока». «Сафо» и проблема признания художника в жизни. История и современность времен Грильпарцера в драме «Величие и падение короля Оттокара». Драма «Либуша» как историческая утопия. Славянская тема. Малая проза Грильпарцера («Бедный музыкант»).
Адальберт Штифтер – выдающийся австрийский писатель, приверженец традиции австрийского просветительского рационализма. Особый тип рассказа – «Штудии»: проблема совести, долга, человеческого достоинства; красота человеческих взаимоотношений; концепция природы; педагогическая направленность рассказов Штифтера. «Пестрые камешки» и «кроткий» закон. Идеал обычной, скромной и совсем не героической человеческой жизни. Тема интеграции личности в исторический, общественный, природный процессы. Символика «вещи». Роман воспитания «Бабье лето»: особенности композиции и стиля произведения. Ориентация на классическое наследие. Форма организации человеческих отношений. Роман «Витико»: утопические и исторические основы произведения. Эпичность романного пространства.
Литература Швейцарии в XIX веке. Специфика развития истории Швейцарии в эпоху Наполеоновских войн и после них. Решение Венского конгресса по поводу Швейцарии. Внутриполитическая жизнь:
«Студенческий союз», «Земпахский союз» – основы социальнополитического обновления и объединения страны. Идея нейтралитета и союзная конституция. Политизированный характер культуры Швейцарии XIX века. Идея необходимости просвещения народа (Песталоцци). Усиление роли католицизма в формировании национальной культуры. Отсутствие языковой общности.
Непопулярность романтических концепций в среде швейцарских писателей. Вместе с тем пристальное внимание к национальному фольклору и истории страны, сбор и обработка памятников народной культуры прошлого (деятельность Бодмера, К.В. Бонштеттена, Ф. Штадлера). Сборник
«народные песни и стихи» Г.Я. Куна. Неприятие метафизических и абстрактных форм в литературе (Устери, Хесса, Хегнер). Популярность малых повествовательных жанров, особенно рассказа, его просветительскодидактическая направленность.
Творчество классика швейцарской литературы – Готфрида Келлера. Активная политическая позиция писателя: несоответствие между мечтой и ее реальным воплощением, между «поэзией» и «правдой», между душой, духом и материей. Лирические произведения Келлера. Гротескнопоэтический реализм сборника «Люди из Зельдвилы». Особенности композиции сборника. Роль детали и ее символический смысл. Полифоничность повествования. Своеобразие юмора Келлера («Платье делает людей»). Роман «Зеленый Генрих» как роман воспитания, традиция данного жанра в немецкоязычной литературе. Соединение индивидуальной судьбы и судеб общества, переживающего пору радикальных перемен. Художественные особенности текста: встраиваемые рассказы, аллегорические пассажи, многочисленные отступления и т. д. Символичность финала романа. Смысл названия романа. Серия исторических картин («Цюрихские новеллы»). Мифологическая основа сборника «Семь легенд». Многослойность и многоплановость повествования в цикле «Изречение»: мотивы из народных сказок, библейской и античной мифологии, топика рыцарских романов, романтические мотивы. Опыт социального анализа в романе «Мартин Заландер».
1814-1815 годы. Вена, столица Австрии. Впервые главы европейских государств собрались вместе, чтобы выработать новые условия существования перекроенных великих и малых держав этой части континента. «Черный ангел» (Наполеон I) был повержен, «Белый ангел» (Александр I) торжествовал победу.
Вена ликовала. Вечером - великосветские балы. Роскошные туалеты дам и - входивший тогда в моду вальс. Самым ярким из танцоров был, конечно, русский царь. В свое время им восхищался Наполеон («Смотрите, как танцует Александр I»).
Насмешливые люди окрестили это собрание самых значительных политических фигур той поры «танцующим конгрессом» (Александр I, прусский король Фридрих-Вильгельм III, австрийский император Франц I).
Но это была лишь парадная его сторона. Днем происходили важные переговоры, споры дипломатов, а за кулисами интриги, тайные соглашения, сделки.
Лихорадочно суетился прожженный интриган Талейран. Как и всегда, верой и правдой служа Франции, он не забывал и свои личные интересы, последнее вызывало вспышки гнева у Наполеона: «Грязь в шелковых чулках!» На что, как известно, министр ответил: «Жаль, что такой великий человек дурно воспитан».
Теперь задача Талейрана состояла в том, чтобы не допустить расчленения Франции. И он в этом преуспел, ведя закулисную игру и играя на противоречиях стран-победительниц.
Пугая Англию и Австрию усилением России, он сумел организовать за спиной Александра тайный военный союз этих государств и Франции против России. Каслри (Англия) и Меттерних (Австрия), расточая улыбки русскому царю, подкладывали ему изрядную свинью. Не будем здесь рассматривать карту Западной Европы, скроенную тогда Венским конгрессом. Отметим лишь, что был создан «Германский союз» из 35 монархий и 4 вольных городов. До того этих монархий было бесчисленное количество.
В политической истории Германии второй половины века огромную роль сыграл «железный канцлер» Бисмарк. Политику Пруссии, а под ее верховенством шла борьба за объединение Германии, формировал этот непреклонной воли человек. Главными противниками объединения Германии он считал Австрию и Францию и сумел организовать две войны: австро-прусскую в 1866 г. и франко-прусскую в 1870-1871 гг.
Франция тогда подверглась разгрому, немцы вошли в Париж, Наполеон III был низложен. Тогда же произошли события Парижской коммуны. Подавить коммунаров помог тот же Бисмарк.
Такова конспективно история Германии за прошедшее столетие. Из ее литературной истории возьмем лишь два имени: Гофмана и Генриха Гейне.
Генрих Гейне (1797-1856)
Летней ночи сон! Бесцельна
Эта песнь и фантастична -
Как любовь, как жизнь бесцельна,
Как творец и мирозданье.
Повинуясь лишь капризу,
То галопом, то на крыльях
Мчится в сказочное царство
Мой возлюбленный пегас…
Конь мой белый, конь крылатый,
Чистым золотом подкован,
Нити жемчуга - поводья,
Мчись, куда захочешь, конь!
Г. Гейне
Перед нами творческая программа немецкого поэта, занявшего после Гете первое место на поэтическом Олимпе Германии. Полная свобода художественного творчества. Поэт - творец, песнь его причудлива, фантазия его капризна, как очертания облачка, плывущего по ясному небу. Впрочем, она может заглянуть и в самые кошмарные бездны, где обитают чудовища. Словом, никто не властен над поэтом, никому не дано право предписывать поэту форму и содержание его сновидений. Программа всех поэтов мира первой половины XIX в. «Ты - царь, живи один, дорогою свободной иди туда, куда тебя влечет свободный ум!» (А. С. Пушкин).
Итак, прежде всего - личность поэта и его свобода, ну и, конечно, свобода вообще всякой личности. Такие идеи в политической сфере стали возможны после Великой французской революции. Просветители, готовившие эту революцию, на своих знаменах писали слово «Свобода!», но от художника они требовали гражданственности, поэт и живописец должны были, по их мнению, отдавать себя идее. Напомню категоричное требование Дидро: «Мы на жалованьи у общества, мы должны давать отчет о своих талантах». Эпоха, наступившая после революции, эпоха романтиков
отвергла это обязательство.
В приведенном стихотворении Гейне содержатся и его философские воззрения. Пожалуй, они печальны: бесцельна жизнь, бесцельна любовь, бесцельна песня (поэзия, искусство).
Сын состоятельного буржуа («Мой отец был негоциант, и довольно богат»), с детства слушавший разговоры о финансах, прибыли, доходах и пр., он оказался самым неспособным в мире праведных и неправедных добытчиков денег («…кажется, начни талеры падать с неба, у меня оказались бы только дырки в голове, а дети Израиля весело подбирали бы эту серебряную монету»).
Первая и, пожалуй, самая значительная его книга - собрание лирических стихотворений («Книга песен»). Любовь, восторги, страдания, и все это в романтической дымке сновидений, призраков и самой владычицы всех кошмаров - Смерти.
Зловещий грезился мне сон…
И люб и страшен был мне он;
И песней за сердце берет:
И долго образами сна
Душа, смутясь, была полна…
Одетый зеленью кругом,
В саду был светлый водоем,
Склонилась девушка над ним
И что-то мыла. Неземным
В ней было все: и стан, и взгляд,
И рост, и поступь, и наряд.
Мне показалася она
И незнакома и родна.
Она и моет и поет -
«Ты плещи, волна, плещи!
Холст мой белый полощи!»
К ней подошел и молвил я:
«Скажи, красавица моя,
Скажи, откуда ты и кто,
И здесь зачем, и моешь что?»
Она в ответ мне: «Будь готов!
Я мою смертный твой покров».
И только молвила - как дым
Исчезло все… Я недвижим…
Стихотворение написано в 1816 г., когда поэту было 19 лет. Мотивы типичны для романтической поэзии. Но Генрих Гейне, верный своей насмешливой натуре, вскоре сам начинает потешаться и над собой и вообще над романтической тягой к кладбищенским мотивам.
Гейне не только великий поэт, но и прекрасный прозаик. Правда, проза его не беллетристична, он не писал ни рассказов, ни повестей, ни романов, а лишь слагал блестящие лиро-сатирические эссе, где смешались игра свободного иронического ума, душевные порывы и широкая образованность.
Его книга «Путевые картины» поражает еще юношеской, а я бы сказал, максималистской ненавистью к обывателю и трепетной, тоже еще юношеской (книга написана в 1826 г.) восторженной любовью к природе. Он описал свое путешествие на Гарц. Немцы сложили легенды об этом крае гор и лесов, населенном призраками, ведьмами. В духе этих легенд поэт ведет свое повествование: «Туманы исчезли, как призраки», «Ночь мчалась на своем черном скакуне, и его длинная грива развевалась по ветру», «Ледяной озноб пронизал меня до мозга костей, я задрожал, как осиновый лист, и едва решился взглянуть на привидение».
Ирония, однако, никак не хочет покинуть поэта: оказывается, у привидения «трансцендентально-серый сюртук» (у немецких философов той поры словечко «трансцендентальный» было в большом ходу), «абстрактные ноги» и «математическое лицо».
И тут же чудесная страница о красоте природы: ночь минула, призраки растаяли, и утро всеми красками весны расцветило горы, луга, лес. «Я снова шел с горы на гору, а передо мной парило прекрасное солнце, озаряя все новые красоты. Горный дух явно был ко мне благосклонен. Он ведь знал, что такое существо, как поэт, может пересказать немало чудесного, и он показал мне в это утро свой Гарц таким, каким его дано не каждому увидеть. Но и меня Гарц увидел таким, каким меня лишь немногие видели, на моих ресницах дрожали жемчужины, столь же драгоценные, как и те, что висели на травинках лугов».
Паломничество к Гете
В 1824 г. состоялось свидание юного Гейне с престарелым Гете. «Прошу ваше превосходительство доставить мне счастье постоять несколько минут перед вами. Не хочу обременять вас своим присутствием, желаю только поцеловать вашу руку и затем уйти. Меня зовут Генрих Гейне, я рейнский уроженец, недавно поселился в Геттингене, а до того жил несколько лет в Берлине, где был знаком со многими из ваших старых знакомых и почитателей и научился с каждым днем все больше любить вас. Я тоже поэт и имел смелость три года назад послать вам мои «Стихи», а полтора года назад - «Трагедии» с добавлением «Лирические интермеццо». Кроме того, я болен, для исправления здоровья совершил путешествия на Гарц, и там, на Брокене, охватило меня желание - сходить в Веймар на поклонение Гете. Я явился сюда, как пилигрим, в полном смысле этого слова - именно пешком и в изношенной одежде, и ожидаю исполнения моей просьбы. Остаюсь с пламенным сочувствием и преданностью - Генрих Гейне».
Гете принял молодого поэта, имя которого вскоре стало известно всему миру. Восемь лет спустя, когда создателя «Фауста» не было уже в живых, Гейне вспоминал об этой встрече в Веймаре: «Его наружность была так же значительна, как слово, живущее в его произведениях, и фигура его была так же гармонична, светла, радостна, благородна, пропорциональна, и на нем, как на античной статуе, можно было изучать греческое искусство. Глаза его были спокойны, как глаза божества… Время покрыло, правда, и его голову снегом, но не могло склонить ее. Он продолжал носить ее гордо и высоко, и когда говорил, то казалось, что ему дана возможность пальцем указывать звездам на небе путь, которым они должны следовать».
Позднее, когда имя Генриха Гейне приобрело широкую известность, Гете говорил о нем своему секретарю: «Нельзя отрицать, что Гейне обладает многими блистательными качествами, но ему недостает любви. Он так же мало любит своих читателей, как своих сопоэтов, и больше любит себя, таким образом к нему можно применить слова апостола: «И если бы я говорил человеческим и ангельским языком и не имел их любви, то я был бы металлом звенящим».
Еще на этих днях читал я его стихотворения, - и богатое дарование его несомненно, но, повторяю, ему недостает любви и поэтому никогда он не будет влиять так, как должен бы влиять. Его будут бояться, и он будет Богом тех, которые охотно явились бы такими отрицателями, но не имеют на то дарований».
Когда богам становится скучно на небе, они открывают окошечко и смотрят на парижские бульвары.
Генрих Гейне
В 1831 г. поэт покинул Германию, и навсегда. До конца своих дней живет во Франции. Он так много дурного наговорил о немецких провинциях, что оставаться в стране было уже нельзя. Ему запретили даже въезд в Германию. «Противна, глубоко противна была мне эта Пруссия, эта чопорная, лицемерная, ханжествующая Пруссия, этот Тартюф между государствами».
Немцы ему этого не простили и, кажется, до сих пор. Несколько раз в немецком обществе возникал вопрос о создании памятника великому поэту, и каждый раз возникал и мощный протест против этого.
Во Франции Гейне заинтересовался социалистическими идеями, повстречался с молодым еще тогда Марксом, познакомился с идеями Сен-Симона. Этот последний, создатель социальных утопий, был уже в могиле, но действовали его последователи. Человек, задумавший перевернуть весь уклад жизни человечества, был наивнейшим, добрейшим и совершенно беспомощным в быту существом. В молодости он приказывал своему камердинеру будить его словами: «Вставайте, граф, человечество ждет ваших деяний!», в старости он впал в такую нищету, что преданный ему камердинер содержал старика на собственные средства.
Как много бед могли бы принести людям подобные донкихоты, обладай они властью!
Гейне вскоре разочаровался в новых тогда социалистических идеях. Идеи демократии, всеобщего равенства показались ему опасными своими последствиями. С мрачным сарказмом он писал об этом в поэме «Атта Троль» (Атта Троль - пещерный житель, медведь и проповедник):
Единенье! Единенье!
Свергнем власть монополиста,
Установим в мире царство
Справедливости звериной.
Основным его законом
Будет равенство и братство
Божьих тварей, без различья
Веры, запаха и шкуры.
Равенство во всем! Министром
Может быть любой осел.
Лев на мельницу с мешками
Скромно затрусит в упряжке.
Что касается собаки -
Чем в ней вызвано лакейство?
Тем, что люди с ней веками
Обращались как с собакой.
Но она в свободном царстве,
Где вернут ей все былые,
Все законные права,
Снова станет благородной.
«Высохший образ скорби»
Гейне умирал в страшных мучениях. Восемь лет он не покидал постели, ее он называл «матрасной могилой». И при этом был полон духовных сил, с ясным умом и творческой волей. «Я терплю такие муки, каких не могла выдумать даже испанская инквизиция». Посетивший его один из друзей писал о внешнем облике: «…то была голова бесконечной красоты, настоящая голова Христа, с улыбкой Мефистофеля, по временам пробегавшей по его бледным высохшим губам». Еще в юности в письме к другу он обронил фразу, тогда, пожалуй, не без романтической позы: «Когда все потеряно и нет больше надежды, Тогда жизнь становится позором, а смерть - долгом».
Теперь он говорил иное: «Жизнь для меня навеки потеряна, а я ведь люблю жизнь так горячо, так страстно».
В одно холодное сырое утро его похоронили на Монмартрском кладбище немногие парижские друзья - Теофиль Готье, Дюма, историк Минье, писатель Поль Сен-Виктор. Это было 17 февраля 1856 г.
Гофман (1776-1822)
Его сочинения суть не что иное, как страшный вопль тоски в двадцати томах.
Генрих Гейне
У французского поэта Бодлера есть одно чудесное стихотворение - «Альбатрос». Гордая и прекрасная птица, когда она, расправив крылья, парит в небесах, оказавшись на земле, становится неуклюжей, тяжеловесной. Таков поэт, художник, всякая артистическая натура.
Бодлер писал о себе, но поэтическая аллегория подходит ко многим очень и очень интеллектуально и художественно
одаренным людям, которых часто ждет трагическая судьба из-за неустроенности быта и пр.
Тема противопоставления художника-идеалиста и обывателя-прагматика стала главной в творчестве Гофмана. Судьба его самого трагична.
Еще с детства он обнаружил талант и музыканта и живописца, но готовили его к карьере юриста. Окончив университет, он получил место чиновника в Познани, но начальство, недовольное карикатурами, которые он с блеском на них писал, отправило его подальше, в захолустный городок Плоцк. Вскоре, однако, ему удалось перебраться на жительство в Варшаву. Здесь он основал музыкальное общество, сам расписывал концертный зал, сам был капельмейстером. Время было бурное (наполеоновские войны, но писатель их не хочет видеть, он вне политики, он живет в мире своих романтических грез). Гофман, как писал о нем Герцен, «нисколько не замечает, что вся Европа в крови и огне. Между тем война, видя его невнимательность, решается сама посетить его в Варшаве; он бы и тут ее не заметил, но надо было на время прекратить концерты».
Наполеон, введя войска в Польшу, распорядился уволить всех прусских чиновников. Отставку получил и Гофман. Он страшно бедствует. В 1812 г. пишет в дневнике: «продал сюртук, чтобы пообедать».
Только получив место чиновника в Берлине, он обретает некоторое материальное благополучие и пишет свои безумные фантасмагорические произведения. Как он их писал, рассказывает Герцен («Телескоп», т. XXXIII): «Всякий божий день являлся поздно вечером какой-то человек в винный погреб в Берлине, пил одну бутылку за другой и сидел до рассвета… Тут-то странные, уродливые, мрачные, смешные, ужасные тени наполняли Гофмана, и он в состоянии сильнейшего раздражения схватывал перо и писал свои судорожные, сумасшедшие повести».
Иногда он сам пугался своих фантастических героев. Тогда он будил жену, и она покорно усаживалась рядом, вязала чулок, храня его покой.
Так написал он 12 томов («Серапионовы братья», «Фантастические рассказы в духе Калло», «Записки кота Мурра», «Крошка Цахес», «Принцесса Брамбилла», прелестный «Щелкунчик», которого гениально оживил Чайковский в балете, и др.).
Умирает Гофман довольно рано, сраженный тяжелой болезнью - сухоткой спинного мозга, как и его собрат по перу Генрих Гейне.
Два мира
Реальный мир жесток, суров и труден,
В нем каждый день ведем мы смертный бой
И часто, уходя от тяжких буден,
В воображении творим себе иной.
Неосязаем, невесом, прозрачен,
Он соткан весь из жемчуга мечты,
И часто он для нас гораздо больше значит,
Чем все дела житейской суеты.
Гофман не принимал интересов обывателя, маленького приземленного филистера, робкого, непритязательного, довольного собой, никогда не поднимающего своего взора к небесам, где парят высшие идеалы человеческого существования. О как они жалки эти маленькие приземленные люди, как жалок сам этот реальный мир!
Нужно отрешиться от всего земного, нужно научиться не замечать уродства материальной жизни и «грезить с открытыми глазами», - рассуждал он. Если сумеешь так предаться мечте, тогда ты истинно счастливый человек. Ты беден, некрасив, у тебя сюртук с продранными локтями. Но будь выше этого. Возлюби мечту свою, и она принесет тебе все: и богатство, и красоту, и радость. Возлюби поэзию, ибо в ней высшее знание.
По быту, по бедности и скудости жизненных благ он, пожалуй, не намного отличался от нашего милейшего и незабвенного Акакия Акакиевича Башмачкина, но в нем жили титанические силы ума и таланта.
«Один из величайших немецких поэтов, живописец невидимого внутреннего мира, ясновидец таинственных сил природы и духа, воспитатель юношества, высший идеал писателя для детей», - писал о нем Белинский.
Читая Гофмана, мы постоянно ощущаем как бы сосуществование двух миров: и (удивительный парадокс!) по всем критериям реализма описанный реальный мир и мир иной - невидимый, ирреальный, созданный почти безумным воображением человека, прекрасный мир прекрасной мечты.
Описанию двух этих миров посвящен роман «Записки кота Мурра». Кот Мурр пишет на обратной стороне бумаг гениального скрипача Крейслера дневник о своих похождениях, о своей влюбленности в кошечку Мисмис. Прочитав на одной странице восторженные хвалы прекрасному миру мечты, мы, перевертывая ее, попадаем в крохотное счастье кота Мурра, мурлыкающего от радости чревоугодия и ласк своей милочки.
Очень любопытен в этой теме противопоставления двух миров роман Гофмана «Серапионовы братья». Это, в сущности, и не роман, а серия новелл, рассказов, изложенных в форме диалогов, бесед друзей, о различных слышанных или известных им историях.
Несколько друзей образовали Братство святого Серапиона, своеобразный клуб, в котором проходили эти любопытные серапионовы беседы.
Основанием Братству послужила нижеследующая история.
В южной Германии недалеко от маленького провинциального городка, в небольшом лесочке, рассказчик встретил странного человека «в коричневой пустыннической рясе, с соломенной шляпой на голове и с черной всклокоченной бородой. Он сидел на обломке свесившейся над оврагом скалы и задумчиво глядел вдаль, сложив на груди руки.
Передо мной, казалось, сидел анахорет первых веков христианства. Это был когда-то весьма образованный и умный человек из состоятельной семьи. По окончании образования он получил высокую дипломатическую должность, и ему прочили блестящую карьеру. И вот однажды он исчез. Поиски ни к чему не привели, и только через несколько лет пронесся слух, что в горах Тироля появился странный монах, живущий в полном одиночестве, называвший себя пустынником Серапионом. Некий граф П. однажды увидел его и признал в нем своего исчезнувшего племянника. Его силой возвратили домой, но сколько ни бились, ему не удалось возвратить рассудок. Он снова убежал, и его оставили в покое.
Серапион построил себе в лесу жилище и жил один, воображая себя Серапионом, который в 251 году в Египте был замучен императором Децием».
Человек, поведавший эту историю, беседовал с «Серапионом». Тот обнаружил замечательный дар речи, силу логического мышления. Он был спокоен и счастлив в своем ослеплении. «Признаюсь, меня мороз подрал по коже! Да и было, правду сказать, отчего. Передо мной стоял сумасшедший, считавший свое состояние драгоценнейшим даром неба, находивший в нем одном покой и счастье и от всей души желавший мне подобной же судьбы.
Я хотел удалиться, но Серапион заговорил снова, переменив тон.
Ты не должен думать, что уединение этой дикой пустыни для меня никем не прерывается. Каждый день меня посещают замечательнейшие люди по всевозможным отраслям наук и искусств. Вчера у меня был Ариосто, а после него Данте и Петрарка. Сегодня вечером жду известного учителя церкви Евагриуса и думаю поговорить с ним о церковных делах, как вчера беседовал о поэзии. Иногда поднимаюсь я на вершину той горы, с которой при хорошей погоде можно видеть башни Александрии, и тогда перед моими глазами проносятся замечательные дела и события…»
Итак, фантастический мир грез, отрешенность от материальной жизни. Высокое парение мечты! Высшая духовность!
Суровый Бог изгнал людей из рая,
Приговорив к трудам и нищете,
А бес лукавый, местию играя,
Вернул им рай, но в странной пустоте:
Обманчивый, туманный и нездешний,
С непостижимой тонкой красотой,
Край небывалый, дальний и безгрешный,
Весь озаренный светлою мечтой.
Неисповедимы пути Господни, и через сто лет после смерти Гофмана его «Серапионовы братья» появились в мятущейся пооктябрьской России. В дни ожесточенных классовых битв (а они, увы, существуют, и французские историки XIX в., открывшие этот феномен общественной жизни, не ошибались) несколько молодых литераторов, талантливых и самонадеянных (среди них будущие известные писатели М. Зощенко, Н. Тихонов, К. Федин, В. Каверин и др. Вдохновителем был, пожалуй, В. Шкловский, а наиболее рьяным Л. Лунц, умерший в двадцатичетырехлетнем возрасте в Берлине), создали так называемую литературную группу «Серапионовы братья», воспользовавшись идеей Гофмана. Они искали новых литературных форм, а ниспровергательством «старого» тогда увлечена была вся молодежь, и, главное, требовали свободы художника от тенденциозности («Всякую тенденцию «Серапионовы братья» отвергают в принципе», - говорилось в их манифесте).
Издав в 1922 г. коллективный сборник «Серапионовы братья», писатели разбрелись, но память о них осталась, их вспомнили в 1946 г.
Вспомнили резкие и задиристые строки Льва Лунца: «Мы собрались в дни революционного, в дни мощного политического напряжения.
«Кто не с нами, тот против нас!» - говорили нам справа и слева, - с кем же вы, Серапионовы братья, - с коммунистами или против коммунистов, за революцию или против революции?» «С кем же мы, Серапионовы братья? Мы с пустынником Серапионом»… «Слишком долго и мучительно правила русской литературой общественность… Мы не хотим утилитаризма. Мы пришли не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь, и, как сама жизнь, оно без цели и без смысла, существует потому, что не может не существовать».
Один из лидеров правящей коммунистической партии А. А. Жданов в 1946 г. подвел итог: такова роль, которую «серапионовы братья отводят искусству, отнимая у него идейность, общественное значение, провозглашая безыдейность искусства, искусство без цели, искусство ради искусства, искусство без цели и без смысла. Это и есть проповедь гнилого аполитизма, мещанства и пошлости».
А. А. Жданов сгущал краски, «Серапионы» не угрожали государству ни в начале 20-х гг., ни тем более после победоносной войны Великой Отечественной. «Серапион» Михаил Зощенко писал в 1922 г.: «…мне ближе всего большевики. И болыневичить я с ними согласен… Россию люблю мужицкую, и в этом мне с большевиками по пути».
100 р бонус за первый заказ
Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line
Узнать цену
После революции 1848 года объединение Германии, которого давно требовал здравый смысл истории – и всей Европы, и самой Германии, – снова не. состоялось. Принятие демократической конституции оставалось недостижимым требованием дня. При первых же всплесках социальной активности пролетариев национальная буржуазия предпочла консервативную верность своим местным монархиям и легко отказалась от революционных идеалов, которые питала еще накануне 1830 года. Раскол в стане либеральной буржуазии на национально-консервативное и республиканское крыло, слабость, отсутствие воли к реальному действию и не в последнюю очередь проявившееся недовольство низов способствовали тому, что революция не осуществила целей, которые ставила либеральная буржуазия, – через свободу к единству Германии. История пошла по иному пути. И общество после революции охватывает настроение поражения и все большей безнадежности, что и определит на долгие годы «дух времени».
Вместе с тем Германия получила заметный толчок к более быстрому индустриально-капиталистическому развитию. Произошла явная смена политических интересов буржуазии хозяйственными. Место идеалистически окрашенных, демократических проектов общественного развития, связанных еще с идеями Просвещения, в ее сознании занимает теперь реалистическая и практическая цель собственного экономического обогащения. Довольно быстро набирают силу националистические интересы, идея национального превосходства. Германия, подобно другим европейским странам, становится колониальным и империалистическим государством.
Во второй половине XIX века среди других немецких государств заметно выдвигается Пруссия за счет энергичного развития промышленности и хозяйства. Начинается эра так называемой «реальной» политики «железного канцлера» О.фон Бисмарка (1815 – 1898), которому удалось в 1871 году объединить Германию «железом и кровью», то есть самыми жестокими методами. Объединению предшествовали войны с Данией (1864), Австрией (1866), Францией (1871).
Все эти события приводят к кризису буржуазного сознания, к своеобразной потере духовной опоры. Следствием этого оказывается сумятица и быстрая смена увлечений и умонастроений.
Расширяющееся воздействие материалистической мысли тесно связано с экономическим подъемом буржуазии, а всеобщее распространение позитивизма в науке предвещает и обещает новую, ищущую обоснования в фактах ориентацию человеческого сознания по сравнению с периодом до 1848 года. Однако ни ускоренное экономическое развитие, ни материализация сознания, ни позитивистский прагматизм не только не стимулировали духовную жизнь, но, напротив, обедняли ее и свидетельствовали о духовном истощении общественного бытия, лишь углубляя его кризис. Материалистические и позитивистские идеи не случайно соседствуют в эту эпоху с разными формами иррационализма, с культом «витальности» и просто с суевериями и мистикой.
Социально-политическая депрессия в обществе 50-х годов нашла мировоззренческое отражение во всеобщем увлечении пессимистической философией Шопенгауэра.
Артур Шопенгауэр (1788 – 1860) после не принесшей ожидавшихся плодов революции 1848 года как нельзя лучше легитимировал пессимизм и депрессию, объясняя их как неотъемлемые, присущие самой жизни свойства и доказывая обреченность человека в столкновении с жизнью. Главный труд Шопенгауэра «Мир как воля и представление», написанный в 1819 году, получил свое истинное признание во второй половине XIX века и оказал большое влияние на духовную жизнь не только Германии, но и всей Европы, дав толчок переоценке ценностей всего столетия и обозначив линию слома его гуманистических идей.
Согласно представлению Шопенгауэра, мир не развивается, а движется по кругу, принося бесконечное повторение того же самого. Принцип, управляющий бытием, – это слепая, бесцельная, иррациональная воля, повергающая человечество в вечную борьбу индивидов,– борьбу всех против всех. Пессимизм, отказ от противостояния миру, отказ от самой жизни – духовный итог исканий Шопенгауэра. Единственным ответом на вопросы существования Шопенгауэр считал позицию художника-созерцателя или ушедшего от мира аскета, а в перспективе – смерть.
С 60-х годов пессимизм оказывает все большее воздействие на культурное и политическое сознание общества. Влияние Шопенгауэра испытывают на себе Ф. Ницше, Р. Вагнер, В. Раабе, хотя сам Раабе настаивал на самостоятельности своей критической позиции, не зависимой от Шопенгауэра. Особенно большое распространение идеи Шопенгауэра нашли в Австро-Венгрии, они имели отклик также во Франции и России.
Значительные изменения, произошедшие в общественном сознании, наложили свой отпечаток и на немецкую литературу. Наиболее примечательным явлением в литературе второй половины века становится так называемый «поэтический реализм».
Эпоха поэтического реализма длится примерно от середины до конца XIX века.
Термин «поэтический реализм» принадлежит немецкому писателю и теоретику искусства Отто Людвигу (1813 – 1865). Поэтический реализм в его представлении есть синтез реального и идеального начал, закономерного и случайного, индивидуального и типического, объективного содержания жизни и субъективного авторского переживания.
Литературный критик Ю. Шмидт отводит ведущую роль в новой литературе демократическому герою – представителю среднего слоя общества; считая, что реалистическая литература должна быть актуальной, но свободной от политических пристрастий, он придает особое значение стройности композиции, ясности и простоте стиля. В качестве литературного образца он почитает английского реалиста Ч. Диккенса.
Социальный роман Г. Фрейтага «Приход и расход» (1855), первая редакция «Зеленого Генриха» (1854) Г. Келлера и первый том его новелл «Люди из Зельдвилы» (1858), «Хроника Воробьиной улицы» (1857) В. Раабе становятся первыми произведениями поэтического реализма. Несколько позже, в 1870 – 1880-е годы выходят на литературную сцену К. Ф Мейер и Т. Фонтане – романист, творчество которого стало вершиной немецкоязычного реализма.
Поэтический реализм оказался на практике гораздо более широким и глубоким явлением, нежели то предполагали литературно-критические теории Людвига и Шмидта. Ключевой принцип поэтического реализма совпадает с главными задачами реалистического движения во французской, русской, английской литературах. В качестве основного объекта изображения выступает современная действительность в ее причинно-следственных связях. Особенное значение приобретает социальная, национальная, историческая детерминированность характеров и судеб, внимание к деталям.
Современная немецкая наука в отличие от сложившейся традиции рассматривает поэтический реализм как закономерное явление эпохи, доминантой которой было поражение революции 1848 года, вызванное этим разочарование и глубокое недоверие к новым формам жизни, определяемым ростом техники и промышленности, капитала, развитием экономики, прагматическим, агрессивным, шовинистическим духом официальной политики, энергично и успешно вытеснявшим старые идеи, идеалы и их носителей. Новые формы жизни не несли с собой свободы, скорее, по-новому закрепощали человека, дегуманизируя общество и саму жизнь.
В отличие от английского или французского реализма для немецкого поэтического реализма характерна личностная перспектива и взгляд изнутри, что означает субъективизацию повествования. Поэтому поэтический реализм наиболее ярко проявляет себя отнюдь не в романе об обществе и эпохе, а, скорее, в романе воспитания или, и это еще чаще, в новелле, рассказе, повести.
Однако поэтический реализм не абсолютизирует субъективное, и очень часто снимает патетику субъективного юмором. Юмор оказывается важнейшим элементом мировоззрения поэтических реалистов. Юмор – это знание о том, что трещина, расколовшая сознание и мир классической идеалистически-романтической эпохи, разрушила и мир старых ценностей. Юмор является как бы ощущением этого раскола, а печаль, меланхолия, «мировая скорбь» – его эмоциональным переживанием. Сентиментальность, элегическая тональность в прозе поэтического реализма – это, как и юмор, одна из форм негативного отношения к действительности, выражающегося во внутреннем примирении, отказе от противодействия и противостояния жизни. Все это различные формы «просветления действительности» в реалистической литературе.
Естественен интерес этой эпохи к немецкой классике и романтизму и его частичное возрождение не только в неоромантизме, но и в поэтическом реализме.
В немецкой действительности второй половины XIX века продолжают находить питательную среду и литературные традиции эпохи Реставрации, особенно традиции бидермейера с его идеалом частной семейной жизни и тихих радостей в гармонии с природой. В них по-прежнему ищут и находят способ выхода из не поддающейся воздействию человеческой личности общественной и гражданской жизни.
«Просветлению действительности» способствует и прием воспоминания. «Придуманная» и «вспоминаемая» действительность имеют много общего и похожи по структуре. Поэтому рассказ-воспоминание – любимый прием у немецких реалистов.
Важно отметить, что некоторые принципы немецкого реализма, в частности принцип воспоминания, который близок фантазии, а стало быть, и творчеству вообще, предвосхищают искания литературы «конца века», литературы декаданса и даже модернизма начала XX века («В поисках утраченного времени» М. Пруста).
Немецкий реализм вобрал в себя пессимистический дух своего времени, чувство невозвратимой утраты былого, которое из отдаления прошлого приобретает все более просветленные черты, вобрал в себя романтическое неприятие новых «грубых», циничных форм жизни и новых ее хозяев. Трагическая безнадежность в новеллах Шторма и в романах Раабе сближает их произведения с литературой символизма, с искусством конца XIX – начала XX века, перебрасывая мост от романтизма начала XIX века к его концу, и побуждает увидеть их творчество в широком контексте художественных поисков эпохи.
Важнейшее место в немецкой реалистической литературе принадлежит прозаику и поэту Теодору Шторму (1817 – 1888), который говорил, что его новеллистика выросла из его поэзии и тесно с нею связана. Нелегкая жизнь Шторма, адвоката, изгнанника, затем ландфогта и судьи в родном Хузуме, неотделима от Шлезвиг-Гольштейна и его запутанной судьбы под властью Дании, а затем Пруссии. Нежная, тонкая, изящная проза Шторма, не сотрясаемая политическими и религиозными конфликтами, вбирает в себя беды и горе современного человека, его чувства и переживания. Погружение Шторма в мир человеческих чувств, своеобразное сентиментальное просветление окружающего убогого мещанского бытия вполне отражало настроения и духовное состояние общества в эпоху после поражения революции 1848 года, в эпоху несбывшихся надежд и разочарования, когда горизонт всеобщих интересов сужается до интереса отдельного человека, а всеобщий подъем сменяется упадком и утратой пафоса.
Шторм в своем творчестве предвосхищает интерес к внутренней жизни человека, к ее потаенным глубинам, который характерен для культуры и литературы «конца века», то есть следующей эпохи. Так, одна из известнейших ранних новелл Шторма, «Иммензее» (1850) является шедевром не только немецкой, но и мировой новеллистики XIX века. Не случайно произведение выдержало при жизни автора 30 изданий.
«Иммензее» является образцом так называемой лирической новеллы или новеллы настроения, которая была блистательно разработана романтиками. В произведение органично вплетены стихотворные тексты, играющие роль лейтмотивов. Новелла строится вообще на лейтмотивной технике по принципу вспоминания и смещения временных пластов. Ее отличает тонкое знание человеческой психики и мира чувств. Повествование в «Иммензее» строится как воспоминание, что определяет элегический тон рассказа и доминирующее в нем грустное настроение. Общий меланхолический тон повествования гармонирует с игрой нюансами света, цвета, мелодии.
Сентиментально-меланхолическое настроение пронизывает все произведение. Оно изначально задается во вступлении: «Поздней осенью в тихий вечерний час по дороге к городу медленно спускался пожилой хорошо одетый господин… Под мышкой он держал длинную трость с золотым набалдашником, его темные глаза. Странно сочетавшиеся с белыми, как снег, волосами, и казалось, затаившие в себе горечь несчастливой юности, спокойно глядели по сторонам или вниз, на город, расстилавшийся в дымке золотых лучей». Завершает новеллу фрагмент, названный как и вступительный «Старик»; вместе они создают рамочную конструкцию, внутри которой на основе припоминаний развивается сюжетное действие. Оно драматично и по проблеме и по форме развертывания.
В «Иммензее» поднимается общественная проблематика. Буржуазный расчет истребляет любовь, а новая амбициозная буржуазия одерживает победу над романтическими настроениями представителей буржуазии старого образца. Хотя социальная подоплека событий неизменно присутствует в новеллах Шторма, она всегда включена в систему человеческих отношений как одна из частей целого сложного комплекса, сети причин и следствий, вызывающих те или иные поступки героев и обусловливающих их поведение. Среди этих причин социальному началу отведена отнюдь не первостепенная роль наряду с психологией, чувствами, страстями, подсознанием, традиционными представлениями, привычками, индивидуальной логикой личности, которая является главным объектом интереса писателя.
Сюжет произведения движется в контексте сопровождающего его настроения. Это история утерянной любви: и Рейнгард, и Элизабет оказались не в состоянии отстоять свое чувство. Элизабет уступает «заботам» матери и выходит замуж за состоятельного, но нелюбимого человека, Рейнгард не проявляет должной решительности. Сюжет не нов, история почти повседневная в жизни бюргерской среды. Главное события новеллы связано со встречей героев, сохранивших в душе свое чувство и. как оказалось, тяжело переживающих утрату.
Автор рисует героев завершенной судьбы, отдельные фрагменты которой стали узлами припоминаний: «Дети», «В лесу», «Письмо», «Элизабет» и др. Это по существу самостоятельные сценки лирического сюжета, которые «крепятся» переживанием героев. Важным оказывается не столько сюжет, сколько художественные средства, с помощью которых автор воплощает свой замысел. Главное внимание уделяется не столько движению действия, сколько созданию лирического настроения. В совокупности сценки воспроизводят печальную историю любви.
Драматическое развитие чувства героев предчувствуется с первых же страниц. Рейнгард кажется излишне романтическим. Элизабет не очень-то верит в его мечты о далекой Индии, а его рассказы об эльфах ее слегка раздражают. Может быть, именно поэтому доводы матери в пользу брака с Эрихом показались ей убедительными. Противостояние Эриха и Рейнгарда в новелле едва намечено. Ухоженные виноградники, обширный огород, новая винокурня, уютный дом – все свидетельствует о деловитости и практицизме Эриха, которыми не обладает Рейнгард.
Создавая реалистическую новеллу настроения, Шторм разрабатывает в ней несколько лейтмотивов, которые придают конфликту дополнительное, усиливающее его звучание. Такова песня: «Мне приказала мать/ В мужья другого взять». Таково описание белой лилии, которую герой пытается достать. В финале произведения Рейнгард, одинокий старик, сидит в кресле, и сгущающаяся тьма представляется ему «широким и сумрачным озером», где одиноко плавает «среди широких листьев белая водяная лилия».
Драматизм в новелле Шторма – драматизм частного случая, приватной жизни, он проявляется в обыденной форме, без взрыва неистовых страстей, переживаний, эмоциональных объяснений. В то же время частный случай обретает в произведении тот «яркий свет», о необходимости которого для данного жанра писал Людвиг Тик.
В конце 1850 – начале 1860-х годов можно констатировать обострение внутреннего конфликта в новеллах Шторма («В замке» (1862), «Университетские годы» (1863)). Следует отметить, что одна из лучших и последняя новелла Шторма – «Всадник на белом коне» написана уже за пределами изучаемого периода, в 1888 году.
Новеллистика Шторма была удивительно созвучной времени – и негромким, но внятно слышимым звучанием социальных проблем, понимаемых как проблемы общечеловеческие, и своей формой – игрой лейтмотивов, смещением временных пластов повествования, символикой.
Одна из главных тем творчества Вильгельма Раабе (1831 – 1910) – тема самоопределения личности, ее права на собственную жизнь в противостоянии современной действительности, ее негуманному духу.
Опыт 1848 года привел Раабе к полному отрицанию как буржуазного мещанства, так и психологии успеха практичного и агрессивного бюргера. В его творчестве постоянно возникает тип чудака, оригинала, то есть странной личности, которая может существовать, только обособляясь от общества. Освобождением от гнета, от давления окружающего и выходом для индивида оказывается спасение во внутреннем мире или преодоление жизни с по мощью юмора. Субъективный духовный мир личности всегда противостоит у Раабе миру общественному.
Литературная деятельность Раабе развертывается в 50-е годы. Известность писателю принесла «Хроника Воробьиной улицы» (1857), открывшая первый период его творчества, продолжавшийся до 1870 года, до франко- прусской войны.
В основе действия «Хроники» – история любовного совращения, которая в третьем поколении, однако, находит счастливое разрешение. Полное юмора сентиментальное просветление действительности в конце «Хроники» сглаживает те реалистические картины, которые в ее начале дают представление о социальной и политической ситуации в Германии в середине XIX века. Образцом для писателя в этом романе стал Лоуренс Стерн, скрыто цитируемый в нем, а также молодой Шиллер и Жан-Поль Рихтер. Для Раабе субъективная внутренняя действительность сознания, переживающего и рассказывающего «Я» существеннее и богаче, чем объективная действительность. «Хроника Воробьиной улицы» – своеобразная летопись берлинской улочки и определение ее как хроники довольно точно характеризует жанр произведения. Летопись ведется от лица рассказчика; это старый Вальходер, который ведет дневник, передающий множество историй и эпизодов, частью мелодраматических, частью трагических, хотя и повседневных.
В воспоминаниях рассказчика смешиваются разные временные уровни, благодаря чему возникает воображаемая параллельность между прошлым и настоящим, между описываемым временем и временем рассказывания. В этой виртуозной повествовательной манере разворачивается история трех поколений, состоящая из множества эпизодов, соединенная фиктивным хронистом и единством места – Воробьиной улицы.
Уже в этом произведении обнаруживаются основные типы литературных героев Раабе – простые труженики, душевные качества которых противопоставляют их людям из высшего общества. В этом своем демократизме Раабе сопоставим с Диккенсом. При этом, избегая резких диккенсовских контрастов, гиперболизма и эксцентричности, Раабе приближается к манере романтического Диккенса с его утверждением морального примере маленьких людей, их труда и быта, человеческого единения.
В романах 1860 – 1870 годов Раабе, ориентируясь на образцы Гёте (романы о Вильгельме Мейстере) и Диккенса («Дэвид Копперфилд»), попытался изобразить как путь развития личности, так и современную общественную жизнь, соединив два типа романа – «роман воспитания» (или «роман становления») и роман о современной жизни. Это романы «Голодный пастор» (1864), «Абу Тельфан» (1867), «Погребальные дроги» (1870), близкие друг к другу и составляющие так называемую Штуттгартскую трилогию, хотя трилогией в прямом смысле слова они не являются. Их отличает трагическое мировидение и идея обособленности личности, находящей для себя личное убежище и спасение от мира, политическое положение которого кажется писателю безнадежным. Но пессимизм Раабе не мешает ему видеть комические стороны жизни и людей, юмор «снимает» неразрешимость конфликтов.
Нельзя не отметить, что как автор критических романов о современной жизни Раабе остается в немецкой литературе 1860-х годов в полном одиночестве. Но постепенно и он отказывается от романа с разветвленным действием и от воспроизведения социальной жизни современности; отражение мира в индивидуальном сознании становится в дальнейшем главным структурным элементом его изображения.
Во 2-й половине XIX – начале XX в. продолжалось развитие реализма. Реализм не отмежевывается от эстетических исканий, стремится – часто в очевидном взаимодействии с другими художественными явлениями – к аналитичности, объемности во взгляде на реальность, к ее адекватному художественному изображению. Появляются новые формы художественного воплощения действительности, расширяется круг тем и проблем. Так, если в реалистических произведениях XIX в. преобладало социально-бытовое начало, то на рубеже XIX–XX вв. оно начинает сменяться философско-интеллектуальной, духовно-личностной проблематикой.
Особое место среди художественных явлений 2-й половины XIX – начала XX в. занимает неоромантизм. Неприятие действительности; сильная личность, часто одинокая, руководствующаяся в своей деятельности альтруистическими идеалами; острота этической проблематики; максимализм и романтизация чувства, страсти; напряженность фабульных ситуаций; приоритет экспрессивного начала над описательным, эмоционального – над рациональным; активное обращение к событиям прошлого, легендам и преданиям, фантастике, гротеску, экзотике, культивирование авантюрно-приключенческих и детективных сюжетов – характерные черты неоромантизма, достигшего кульминации развития в 90-е годы XIX в.
Вторая половина XIX – начало XX в. – достаточно небольшой период в сравнении с некоторыми предыдущими историко-культурными эпохами, охватывающими иногда не одно столетие. Тем не менее он вполне сопоставим с этими и другими этапами культурного развития человечества, ибо вместил в себя целый ряд событий мирового значения и оказался отмеченным выдающимися достижениями в искусстве разных стран.
Причины, смысл и масштабы кризиса, переживаемого человеческим сознанием в тот период, обосновывались многими философами. Большое распространение имели работы немецкого философа Артура Шопенгауэра Под влиянием А. Шопенгауэра формировались философские взгляды Фридриха Ницше, оказавшего огромное влияние на искусство слова рубежа XIX–XX вв. Весьма существенным было также воздействие на литературно-художественный мир, особенно уже начала XX в., французского философа Анри Бергсона, создателя интуитивизма – учения об интуиции как основном способе познания жизненной сущности, и австрийского психиатра, автора теории и метода психоанализа Зигмунда Фрейда. Воззрения Бергсона послужили одной из отправных точек для символистов, а позднее и для представителей различных авангардистских направлений. Психоаналитическая же теория Фрейда стимулировала глубоко новаторский подход не только ко многим конкретным наукам, но и к мифологии, религии, живописи, литературе, эстетике, этнографии.
Именно на рубеже XIX–XX вв., когда происходило переосмысление духовно-эстетических ценностей и рушились прежние убеждения. Для всего этого периода характерно широчайшее экспериментаторство, когда многие писатели становились добычей того или иного литературного увлечения.Немецкий натурализм имел предшественников во Франции и Скандинавии. Согласно тогдашним философским и естественно-научным теориям, личность определяли наследственность и среда. Писателя-гуманиста интересовала теперь прежде всего уродливая реальность индустриального общества, с его нерешенными социальными проблемами.Наиболее типичным поэтом-натуралистом был А.Хольц (1863–1929); в области романа не было сколько-нибудь ярких открытий. Однако столкновения разнородных персонажей, чья несвобода усугублялась детерминизмом, способствовали появлению ряд драматических произведений, не утративших своего значения.Непреходящую литературную ценность обеспечил своим произведениям Гауптман, начавший как натуралист и неуклонно расширявший рамки своего творчества, вплоть до классицизма (пьесы на античные сюжеты), в чем он вполне сравним с Гёте. Многообразие, присущее драмам Гауптмана, обнаруживается и в его повествовательной прозе.С появлением новаторских работ Фрейда центр тяжести в литературе сместился от социальных конфликтов к более субъективному исследованию реакций индивида на окружение и самого себя. В 1901 А.Шницлер (1862–1931) опубликовал повесть Лейтенант Густль, написанную в форме внутреннего монолога, и ряд импрессионистических театральных зарисовок, где сплавлены тонкие психологические наблюдения и картины деградации столичного общества (Анатоль, 1893; Хоровод, 1900). Вершина поэтических достижений – творчество Д.Лилиенкрона (1844–1909) и Р.Демеля (1863–1920), создавших новый поэтический язык, способный ярко выразить лирический опыт. Гофмансталь, соединив стилистику импрессионизма с австрийской и общеевропейской литературной традицией, создал необычайно глубокие стихи и несколько поэтических пьес (Глупец и смерть, 1893).Не менее значительные достижения имели место и в прозе. Т.Манн – самый выдающийся представитель плеяды писателей, среди которых был и его старший брат Г.Манн (1871–1950), известный своими сатирическими и политическими романами.
ЛИТЕРАТУРА НАЧАЛА XIX в.
НОВАЛИС. ТИК. ЖАН-ПОЛЬ РИХТЕР.
ГЕЛЬДЕРЛИН. ПОЗДНИЙ ШИЛЛЕР. КЛЕЙСТ.
ГЕЙДЕЛЬБЕРГСКИЕ РОМАНТИКИ
В Германии, как и в других европейских странах, Великая французская революция вызвала брожение в умах, поставила множество вопросов перед каждым мыслящим немцем. Но политический опыт французских революционеров осмыслялся немецкими идеологами прежде всего в категориях философских и эстетических. Формулы и понятия, которыми оперировали деятели Конвента и предшествовавшие им просветители («свобода», «равенство», «царство разума»), как бы изымались из политического контекста и переводились в план общетеоретический. По логике многих немецких мыслителей, подобная трактовка проблем эпохи представлялась более значимой, чем собственно политическая. Им казалось, что они добиваются осмысления кардинальных общечеловеческих принципов, в то время как собственно политические конфликты обнаружили свою неустойчивость, преходящесть в стремительной смене событий во Франции. Эта тенденция проявилась и в немецкой идеалистической философии конца XVIII — начала XIX в., и в эстетике и творчестве великих веймарцев — Гёте и Шиллера, и в деятельности романтиков. Замена идеи политического переворота программой эстетического воспитания у Шиллера, просветительский пафос первой части «Фауста» (завершенной уже после революции во Франции), известное высказывание Ф. Шлегеля, в котором «Наукоучение» Фихте, «Вильгельм Мейстер» Гёте и Французская революция на равных правах обозначены как «величайшие тенденции нашего времени», — все это звенья одной цепи. При этом Ф. Шлегель обосновывал данное сопоставление аргументами, которые были равно действительны не только для романтиков, но и для их веймарских современников: «Кто противится этому сопоставлению, кто не считает важной революцию, не протекающую громогласно и в материальных формах, тот не поднялся еще до широкого кругозора всеобщей истории человечества».
Одним из важнейших духовных движений этой эпохи стал романтизм. В Германии он начал складываться в последние годы XVIII в. Основные принципы романтической теории были сформулированы Фридрихом Шлегелем (1772—1829) и в его «Фрагментах», опубликованных в альманахе «Лицей изящных искусств» (1797) и в журнале «Атеней» (1798); в 1797 г. вышла в свет книга Вильгельма Генриха Вакенродера «Сердечные излияния монаха, любителя искусств». В журнале «Атеней» были напечатаны в 1798 г. и «Фрагменты» Новалиса. В те же годы началась деятельность А. В. Шлегеля (1767—1845) и Л. Тика. Эта группа писателей получила в истории литературы название иенской школы. Важную роль в формировании романтической эстетики сыграла философия Фихте и Шеллинга.
Теоретики и писатели иенской школы не только заложили основы нового художественного направления в немецкой литературе. Они сформулировали принципы, получившие широкий резонанс и во многих европейских литературах.
Романтизм с первых же шагов заявил о себе как враг всего застывшего и догматического. Романтики стремились преодолеть конечное во имя бесконечного. Таким проявлением конечного, замкнутого в себе представлялся им просветительский рационализм. Братья Шлегели отвергали нормативную эстетику — для них характерна широта восприятия эстетических ценностей прошлого, художественных открытий других народов; Ф. Шлегель обозначил романтическую поэзию как универсальную. Принципиальный интерес имела переводческая практика А. В. Шлегеля. Его переводы (частью совместно с Тиком) Шекспира, Сервантеса, Кальдерона составили эпоху в истории немецкой культуры. Ф. Шлегель изучал санскрит, и его книга «О языке и мудрости индусов» (1808) приобщала немецких читателей к сокровищам одной из восточных культур. Именно в первые десятилетия XIX в. складывается востоковедение как наука, множится число переводов с арабского, персидского и других языков, восточные мотивы органически входят в поэтическое творчество и позднего Гёте, и молодого Гейне. Наконец, концепция «мировой литературы» у Гёте, несомненно, складывалась в атмосфере этого романтического универсализма, широкого обращения романтиков к культурному богатству различных народов Запада и Востока.
Само понятие «универсальность» Ф. Шлегель, однако, употреблял и в другом, более глубоком смысле: как способность романтического поэта постигать мир в его целостности и многогранности, видеть одно и то же явление под разными углами зрения. Здесь воплотилось еще и коренное положение всей романтической эстетики, согласно которому поэт, творец наделялся самыми неограниченными полномочиями и возможностями («Истинный поэт всеведущ: он действительно вселенная в малом преломлении», — говорил Новалис). В этом смысле романтический универсализм был специфичен: он выражал прежде всего субъективное, личностное отношение к окружающему миру. С этим комплексом идей связано учение Ф. Шлегеля о романтической иронии.
Романтикам принадлежит заслуга в утверждении исторического подхода к литературе. Идеи романтического историзма были намечены уже — во многом как продолжение идей Гердера — в ранней работе А. В. Шлегеля «Письма о поэзии, просодии и языке» (1795) и более полно развернуты в его венском курсе «Лекций о драматическом искусстве и литературе» (1808).
Значителен был вклад братьев Шлегелей в разработку теории жанров: А. В. Шлегель большое внимание уделял драматургии. Его «Лекции о драматическом искусстве и литературе» раскрывают на обширном материале характерную для романтизма антитезу между античным и современным искусством в разных жанрах.
Ф. Шлегель ведущим жанром современной эпохи объявил роман. Роман, по его мысли, в наибольшей степени отвечал требованию универсальности, ибо способен был охватить самые разные грани действительности. В соответствии с общей установкой романтизма, выдвигавшего на передний план личность художника-творца и возводившего волю и фантазию его в единственный закон искусства, Ф. Шлегель определил роман как «энциклопедию всей духовной жизни гениального индивидуума». Образец романа как жанра Ф. Шлегель видел в романе Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера», которому он посвятил обстоятельный критический обзор, а также ряд фрагментов.
Перу Ф. Шлегеля принадлежал также роман «Люцинда» (1799), появление которого было воспринято многими современниками как литературный скандал. Их шокировало и вызывающее по тем временам утверждение женской эмансипации, и пренебрежение нормами так называемого «добропорядочного» общества, и, наконец, само изображение плотской любви как всепоглощающей страсти.
Важным вкладом в развитие романтической эстетики была книга Вильгельма Генриха Вакенродера (1773—1798) «Сердечные излияния монаха, любителя искусств», посвященная, главным образом, живописи и музыке. Он отвергает современное немецкое искусство за то, что оно утратило величие Рафаэля и задушевность Дюрера, и сокрушается, что «человек перестал заслуживать внимание» художника: «... о нем больше не думают в искусстве, и ему предпочитают пустую игру красок и разного рода утонченность в их освещении».
Выступая, как и другие романтики, против рассудочной нормативной эстетики Просвещения и веймарского классицизма, Вакенродер одним из первых провозгласил принцип «универсальности», целостного восприятия произведения искусства. Мир для него раскрывается через природу и искусство, именно в искусстве видится ему преодоление противоречия между частным и всеобщим, конечным и бесконечным.
Очерки и наброски рано умершего Вакенродера, опубликованные Тиком в книге «Фантазии об искусстве для друзей искусства» (1799), наметили многие линии развития немецкой литературы: романтический универсализм, антирационалистические аспекты эстетики и критики, национальную тему (образ Дюрера). Идея «терпимости», уравнивание по значению Венеры Медицейской и многоруких идолов Индии подготавливали концепцию мировой литературы.
Наконец, новелла Вакенродера «Достопримечательная музыкальная жизнь композитора Иосифа Берглингера» открыла галерею образов, программных не только для немецкого, но и для европейского романтизма, — образов художников, противостоящих окружающей социальной среде, которая ощущалась как враждебная подлинному искусству.
С Вакенродера начинается и переоценка места и значения музыки в ряду других искусств. Для Гёте (а в известной мере и для всего Просвещения) был характерен интерес к изобразительному искусству. Теоретики классицизма эталон искусства видели в античной скульптуре. Романтики же в рамках изобразительного искусства больше подчеркивают принцип живописности, а самым романтическим из искусств провозглашают музыку. Следует заметить, что в немецком искусстве первой половины XIX в. именно музыке суждено было завоевать мировую славу.
Самым выдающимся писателем иенской школы был Фридрих фон Гарденберг, принявший литературное имя Новалиса (1772—1801). Его короткий творческий путь отмечен напряженными поисками. В сфере философии для Новалиса характерно движение от субъективного идеализма Фихте к пантеизму, мистически окрашенному, отдельными гранями соприкасающемуся с философией и Якоба Беме и Шеллинга, но также и Спинозы и Хемстерхейса. Для Новалиса природа — не просто предмет философского созерцания, а объект практической деятельности: он серьезно изучал геологию и горное дело, выполнял ответственную работу по горно-промышленному ведомству. Поэтому философская категория природы Шеллинга осмыслялась им в свете естественнонаучного опыта. Философ-идеалист, горный инженер и поэт иногда спорили в нем друг с другом, но чаще сливались в единое целое, создавая неповторимый облик мыслителя и художника. Известен фрагмент Новалиса, в котором в духе Шеллинга утверждается превосходство иррационального познания над рациональным, точнее: воображения над научным эмпирическим знанием: «Поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого». Этот парадокс, однако, не исчерпывает сути дела — практически Новалис-поэт постоянно обращался к Новалису-ученому, хотя не исключено и обратное: поэтическое восприятие природы стимулировало и его ученые штудии.
Социально-политические взгляды поэта определялись разочарованием во Французской революции, в ее методах, в ее итогах. Они отразились в статье «Христианство или Европа», созданной в 1799 г. Статья вызвала резкий протест со стороны соратников Новалиса по иенской школе, и они не стали ее печатать; она была опубликована только спустя четверть века после его смерти, в 1826 г. Новалис не отрицает поступательного хода истории, но его пугает победа рационализма.
Новалиса, по существу, интересуют не столько социальные, сколько этические проблемы. Он озабочен не тем, как восстановить средневековую империю, а тем, как заполнить вакуум, образовавшийся, по его мнению, в душах людей после того, как был разрушен авторитет религии, а новое общество не смогло предложить никаких устойчивых этических ценностей.
С комплексом религиозных идей связаны «Гимны к ночи» (1799) и «Духовные песни» (1799) — крайнее выражение кризисных настроений в творчестве Новалиса. Эти произведения резко контрастировали с главным направлением его эстетических исканий — стремлением осмыслить мир в его универсальности.
В историю немецкой и мировой литературы Новалис вошел прежде всего как автор незаконченного романа «Генрих фон Офтердинген» (опубл. 1802). Хотя действие датируется XIII в., Новалис пишет не исторический роман, и потому безосновательны попытки оценивать книгу с точки зрения достоверности изображаемых в ней людей, событий и эпохи и говорить об идеализации или каком-то искажении в картине средневековой жизни. Время действия условно, и это позволяет говорить о романе-мифе, насыщенном к тому же многозначной символикой. Символика возникает уже на первой странице: Генриху снится удивительный цветок, из голубых лепестков которого, словно из кружевного воротника, выступает нежное девичье лицо. Голубой цветок — символ поэтической мечты, романтического томления, тоски по идеалу, романтической любви, при которой любящие изначально предназначены друг для друга.
В сохранившемся варианте роман состоит из двух частей: «Ожидание» и «Свершение». Ярче, конкретнее, многозначнее разработана первая часть — странствие героя, его опыт общения с людьми из разных сфер жизни. Купцы, рудокоп, восточная пленница и, наконец, поэт Клингсор и его дочь Матильда приобщают Генриха к настоящему и прошлому, к природе и поэзии. За каждым образом стоит целый мир. В частности, в эпизоде с восточной пленницей впервые представлена идея синтеза культур Востока и Запада, которая станет важнейшей для всего немецкого романтизма и найдет также ярчайший отклик у Гёте в его «Западно-восточном диване».
Для героя Новалиса истинным является интуитивный, свойственный именно поэту характер познания. «Я вижу два пути, ведущие к пониманию истории человека. Один путь, трудный и необозримо-далекий, с бесчисленными изгибами — путь опыта; другой, совершаемый как бы одним прыжком, — путь внутреннего созерцания». Опыт для него — лишь первичный толчок для интуитивного проникновения в тайну явления.
Роман Новалиса воплощает в себе всю оптимистическую философию раннего немецкого романтизма, его веру в торжество идеала. Из опубликованного Л. Тиком пересказа предполагаемого содержания следующих частей романа явствует, что писатель размышлял над философскими категориями времени и пространства, искал пути образного воплощения идеи слияния прошлого, настоящего и будущего.
Поиски некоей сокровенной тайны, которая должна быть постигнута человеком, раскрывает поэтическая притча «Ученики в Саисе» (опубл. 1802).
Мифологизм Новалиса остался незавершенной заявкой поэта-романтика на решение многих трудных философских и этических проблем. В истории европейской культуры наследие писателя чаще всего воспринималось односторонне: и теми, кто опирался на него, как Метерлинк, и теми, кто в споре его отвергал, как Гейне. Недооценивались прежде всего активность художественного сознания Новалиса, настойчивость его поисков, страстная приверженность идеалу совершенного, гармоничного человека, воплощаемого в образе художника, поэта, которому он передавал свои тревоги и надежды.
В своем стремлении охватить в искусстве всю широту мира, его прошлое и настоящее, зримое и духовное, немецкий романтизм искал разнообразия жанровых форм. В этом отношении весьма примечательна творческая индивидуальность Людвига Тика (1773—1853). Он писал стихи, романы, драмы рока и дерзкие иронические комедии, явился одним из создателей жанра новеллы-сказки. Тику принадлежат переводы драм предшественников Шекспира, «Дон Кихота» Сервантеса; вместе с А. В. Шлегелем он создал классические переводы Шекспира.
Тик много сделал и как собиратель и издатель наследия многих близких ему по времени и духу немецких писателей: Ленца, Новалиса, Клейста. Он первым привлек внимание к немецким народным книгам, о которых Ф. Энгельс писал, что они обладают «необычайной поэтической прелестью»; Энгельс отмечал при этом, что «главный аргумент Тика заключался именно в этой поэтической прелести» (Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 352). (Тику принадлежат драматические переложения народных книг «Геновева» и «Император Октавиан».)
Первый роман Тика «История господина Вильяма Ловелля» (1795—1796) во многом находился еще в русле просветительских традиций. В нем представлен тип индивидуалиста, которого не останавливают никакие этические нормы. Тик опирался на традицию «Бури и натиска», но его бурный герой искал только наслаждения; при всей своей антибуржуазной направленности книга была лишена социальной остроты штюрмеровских произведений.
Как романтический писатель Тик заявил о себе в 1797—1798 гг., продемонстрировав свое новаторство сразу в нескольких жанрах. Роман «Странствования Франца Штернбальда» (1798), действие которого отнесено к XVI в., сюжетно примыкает к очеркам Вакенродера «В память нашего достославного пращура Альбрехта Дюрера», а по жанру это воспитательный роман, как и «Годы учения Вильгельма Мейстера» Гёте. Герой романа Тика — живописец Штернбальд, ищущий своего самоопределения.
Автор не стремился передать сложные исторические коллизии той бурной эпохи. В центре — проблема взаимоотношений искусства с обществом, но и она дается не в историческом плане, а в проекции на формирующийся буржуазный век с его острыми противоречиями.
Роман Тика, изобилующий множеством побочных эпизодов, стихотворных вставок, лирических монологов, открывал новую страницу в истории немецкой прозы. После строгого, точного языка гётевского «Вильгельма Мейстера» Тик, как и Новалис в «Генрихе фон Офтердингене», создал необычный сплав эпического повествования и лирики. Отдельные куски романа воспринимаются как стихотворения в прозе, автор искусно вплетает в повествовательную ткань музыкальные мотивы, создает пейзажи, которые должны намекать на таинственный смысл явлений природы («... Все дышит, все прислушивается, все полно жуткого ожидания», — комментировал впоследствии Гейне пейзаж Тика).
Не будучи сам теоретиком романтизма, Тик живо подхватывал эстетические идеи, складывавшиеся в иенском кругу, и если даже иногда их упрощал, то придавал им зато наглядный и «популярный» характер. Так было с концепцией романтической иронии, которая художественно воплощена в таких комедиях-сказках Тика, как «Кот в сапогах» (1797), «Мир наизнанку» (1799), «Принц Цербино, или Путешествие в поисках хорошего вкуса» (1799). Здесь наиболее наглядно подвергается иронии сама драматургическая структура комедии: дерзко демонстрируется своеволие драматурга и режиссера, обнажается условность сценического действия (раньше времени поднимается занавес, публика слышит разговор между драматургом и машинистом сцены и т. д.). Но дерзкая игра драматургической формой не является самоцелью. Она позволяет Тику создать веселую и злую сатиру на феодальных правителей и самодержавный закон и на самих зрителей — мещански ограниченных, оценивающих пьесу с позиций плоской филистерской морали. Вместе с тем ирония распространяется и на само романтическое искусство, демонстрируя (в комедии «Мир наизнанку») «крушение оптимистических упований на торжество поэзии над прозой реальной жизни » (А. Карельский).
Созданием жанра новеллы-сказки немецкий романтизм обязан прежде всего Тику. И хотя в известной мере Тик опирается на фольклорную традицию, структура новелл, образы героев и мотивировки их поступков кардинально отличают литературную новеллу-сказку от народной сказки.
Чаще всего автор рисует трагические судьбы. Легко угадываются социальные причины этого трагизма: погоня за материальным интересом, соблазны богатства и городской суеты, вторжение в отношения между людьми золота — «желтоглазого металла». Но даже там, где эта жажда золота предельно обнажена, как в новелле «Руненберг» (1802), социальные мотивы осложняются иррациональными моментами, человек предстает игрушкой непонятных, таинственных сил. Сложные отношения связывают героя новеллы с окружающей природой, которая живет особой загадочной жизнью.
В новелле-сказке «Белокурый Экберт» (1797) впервые появилось понятие «лесное уединение», выступающее как романтический идеал отрешенности от невзгод меркантильного мира. Подробно исследуя душевное состояние своих необычных героев, автор стремится раскрыть загадку их не всегда логичных поступков, находя в них чаще всего смутное, неясное, труднообъяснимое. Тик, а вслед за ним и другие романтики насыщают свою прозу такими значащими словами, как «томление», «невыразимый», «несказанный».
Наиболее интенсивный период художественного творчества Тика падает на годы, связанные с деятельностью иенской школы. В последующее время писатель посвящает себя главным образом переводческой и редакционно-издательской деятельности.
Когда Тик возвращается в 20-е годы к повествовательной прозе, в ней проступает уже другая манера. Создатель эмоционально-поэтического стиля в жанре новеллы-сказки, он теперь испытывает влияние ясной и точной по языку прозы Гёте, и в его творчестве обнаруживаются черты реалистического подхода к действительности. Новым для Тика является исторический жанр. Посвятивший многие годы переводам Шекспира и изучению его эпохи, он создает историческую повесть «Жизнь поэта» (1826—1830), в которой набрасывает живые образы Марло, Грина, Шекспира и их современников. Большой исторический роман «Виттория Аккоромбона» (1840) воспроизводит картины жизни из эпохи итальянского Возрождения.
В целом поздняя проза Тика уже выходит за рамки романтизма. Однако вклад писателя в немецкую литературу, несомненно, связан с ранним периодом его творчества, когда он проявил себя как подлинный новатор в создании и освоении романтических жанров. Повествовательное (или, точнее, стилистическое) мастерство раннего Тика оказало большое влияние на развитие романтической прозы, в частности на Арнима, Гофмана, в известной мере и на Гейне, который в «Романтической школе» высоко оценил и многие другие грани таланта Тика: его ироническую фантазию, его приверженность традициям старинных народных сказаний.
Особыми путями, вне рамок иенской школы, развивался романтизм в творчестве Жан-Поля Рихтера и Гельдерлина.
Жан-Поль Рихтер (1763—1825) в новом столетии продолжал свою литературную деятельность, начало которой положили его книги 80-х годов XVIII в. На рубеже веков он был уже популярным писателем. Живя в Веймаре, он занимал совершенно обособленную позицию, не примыкая ни к великим веймарцам Гёте и Шиллеру, ни к новой школе романтиков, которая бурно заявляла о себе в соседней Иене. Гёте и Шиллер относились к Жан-Полю сдержанно-настороженно. Но именно в Веймаре к Жан-Полю пришла громкая слава, и в тогдашней столице муз он нашел преданных почитателей и восхищенных читательниц.
Жанр своих романов Жан-Поль обозначал как идиллии, хотя одновременно они являются и пародиями на идиллию. Рисуя судьбу маленького человека, сочувствуя его невзгодам и восхищаясь его умением довольствоваться малым, Жан-Поль, «адвокат бедных», как его называли, тут же иронически снимает эту идиллию жалкого существования, обнажая перед читателем эфемерность счастья улитки, заползшей «в самую уютную извилину своей раковины».
Опираясь на традицию европейского сентиментального романа, Жан-Поль в своих ранних произведениях творчески переосмысливал художественный опыт Стерна. Но стернианский юмор относительности обретал у него такую сложную структуру, что читатель нередко терялся, пробираясь через лабиринты сюжета.
Вместе с тем Жан-Поль не принимал и романтического субъективизма, а в 1800 г. опубликовал «Ключ к Фихте», юмористический памфлет, в котором иронически обыгрывал понятие «я», конструируя абсурдные ситуации, при которых под сомнением оказалось существование самого философа, — прием, которым позднее воспользовался Гейне в своем очерке «К истории религии и философии в Германии».
Наиболее значительные романы, написанные Жан-Полем в XIX в., — «Титан» (1800 — т. 1, 1801 — т. 2, 1802 — т. 3, 1803 — т. 4), «Озорные годы» (1805), «Комета, или Николаус Маргграф» (1820—1822). Роман «Титан» близок к жанру «воспитательного романа», и почти все исследователи сопоставляют его с «Вильгельмом Мейстером» Гёте. Но отличие здесь существеннее общности. Гёте рассказывает историю последовательного утверждения героя в жизни, причем ведет свой рассказ в повествовательной манере, отдаленно ориентированной на эпическую традицию, изменяя ей лишь в финале романа. Жан-Поль рисует своих героев в резком контрасте, заостряет их характеристики, делает их исключительными в своем призвании, влечении или страсти.
Жан-Поль, как правило, давал к своим романам приложения. К первым томам «Титана» приложен кроме «Ключа к Фихте» также «Путевой журнал воздухоплавателя Джаноццо». Автор не только углубляет сатирические оценки, содержавшиеся уже в самом романе (произвола феодальных правителей, распущенности, царящей при дворах, угодничества придворных и т. п.), но и дает обобщающую оценку немецкой действительности — некоторые записи в «Журнале» по своей тональности ближе к Свифту, чем к Стерну. «Приложение» опровергает иллюзии, которые могли возникнуть при чтении самого романа. Здесь становится особенно ощутимой трансформация жанра воспитательного романа, отражающая процесс пересмотра просветительских иллюзий без замены их иллюзиями романтическими — в этом своеобразие позиции Жан-Поля. Стремление уйти от грязи реального мира как бы материализовано: человек не в мечте, не в мистическом порыве, а реально — на воздушном шаре — поднимается над землей, восхищается природой, пространством и с презрением думает о тех, кто. превращает жизнь в горькое и безрадостное существование.
В романах Жан-Поля нередко проступают признаки просветительской притчи. Роман «Озорные годы» также можно рассматривать как вариант «воспитательного романа» — с той особенностью, что воспитание героя сводится на нет полной невозможностью для него приспособиться к обстоятельствам и принять правила игры, которые диктует реальная действительность. От притчи идут и самый замысел испытания героя по тщательно разработанной программе, сформулированной в завещании, и симметричная расстановка двух героев-братьев, каждый из которых представляет разные грани мировосприятия.
Над последним своим романом «Комета» Жан-Поль работал долго (1811—1822), внося по ходу дела коррективы в замысел и структуру произведения. Так, автор намечал первоначально включить в роман свою автобиографию под названием «Правда моей жизни, поэзия жизни аптекаря», но потом, в 1818 г., выделил ее в отдельную книгу «Правда из жизни Жан-Поля» (Гёте, автор «Поэзии и правды», был шокирован этой иронической аллюзией). Сюжет романа построен на бурлескной ситуации: аптекарь Николаус Маргграф претендует — опираясь на туманные догадки о своем происхождении — на княжеский титул. Аптекарь предстает как «комический Титан» или «Антититан», и это снижение образа, парадоксальное сочетание ничтожества с неуемными претензиями, дает автору возможность смело и недвусмысленно выразить свое отношение к современному правопорядку.
В романах Жан-Поля мало действия; события, происходящие с героями, тонут в потоке рассуждений автора и действующих лиц. Длинноты часто затрудняют восприятие, и этим объясняется очень избирательная популярность Жан-Поля у читателя. Ф. Шлегель, который в целом отдавал должное таланту писателя, в то же время упрекнул его, что он «не может хорошо рассказать ни одной истории». В стиле Жан-Поля причудливо сочетаются черты барокко, сентиментализма и романтизма. «Смешение разных типов повествования и разных тональностей стиля, сплав лирики, сатиры, патетики, буффонады, издевки и дифирамба — таково искусство Жан-Поля» (М. Л. Тронская).
«Приготовительная школа эстетики» (1804) Жан-Поля — произведение не менее оригинальное по своей структуре и жанру, чем его романы. Оно мало напоминает популярные в те годы эстетические труды. Содержание его и у́же названия, ибо автор не занимается традиционными категориями эстетики, уделяя главное внимание поэтике повествовательной прозы, и вместе с тем шире, ибо в поле зрения автора входит вся современная литература. Эстетика Жан-Поля — очень личная; он разрабатывает полнее всего именно те категории, которые близки ему как художнику, прежде всего юмор. Автор рассматривает юмор во всевозможных аспектах; более того, юмор пронизывает изложение всех других эстетических проблем. Хотя «Школа» Жан-Поля тщательно разбита на отделы и параграфы («программы», как он их обозначает), системность ее условна, и не случайно по структуре и стилю ее сравнивают не с теми или иными систематическими курсами эстетики, а с романами самого Жан-Поля, с их барочно-сентиментально-романтической поэтикой. Поэтому невозможно ответить на вопрос, какое из современных автору литературных направлений теоретически осмысляет эта «Школа». Страстный почитатель Гердера, сторонник Ф. Г. Якоби, противник Канта и Фихте, Жан-Поль обосновывает свое особое место в литературных спорах начала XIX в., хотя многие грани его творчества, и прежде всего пафос отказа от всякой нормативности, и ставят его если не в один ряд, то где-то поблизости от романтиков. Эстетику Жан-Поля нельзя оценивать однозначно как романтическую, но несомненно, что «Приготовительная школа эстетики» — произведение романтической эпохи.
Громкая популярность у современников сменилась почти полным забвением писателя на протяжении целого столетия после его смерти. Но в XX в. начинает возрастать интерес и к его причудливой прозе, и к его своеобычной эстетике.
Творческий путь Фридриха Гельдерлина (1770—1843) охватывает относительно недолгий отрезок времени — с 1792 до 1804 г., когда духовное развитие поэта было преждевременно прервано психическим расстройством. По времени творчество Гельдерлина совпало с годами активной деятельности Гёте и Шиллера и начальным этапом романтизма, и самого поэта часто рассматривают в русле явлений «между классицизмом и романтизмом». Великие веймарцы, однако, не приняли его в свой круг. Шиллер, правда, содействовал публикации стихотворений Гельдерлина и романа «Гиперион», но Гёте ограничился советами, свидетельствовавшими о полном непонимании творческих устремлений молодого поэта. Оба они были склонны видеть в Гельдерлине последователя штюрмерства и со своих новых позиций осуждали его субъективизм. Между тем субъективизм Гельдерлина нес в себе иное качество. Это было не возвращение к «Буре и натиску», а утверждение нового, романтического мироощущения. Культ античности, характерный для Гельдерлина, давал повод для соотнесения его творчества с системой веймарского классицизма. Однако у Гельдерлина — иное восприятие античной мифологии, чем в «Богах Греции» Шиллера или в «Ифигении в Тавриде» Гёте.
Винкельмановскому идеалу «благородной простоты и спокойного величия», которому во многом следовал Гёте, шиллеровскому убеждению в невозвратимости античной красоты, его теории эстетического воспитания Гельдерлин противопоставил активное утверждение гуманистической программы, в которой античные образы осмыслялись в свете идей и принципов Французской революции. Древнегреческие мифы у Гельдерлина органически переплетаются с мифами, которые создавали французские революционеры. Исследователями творчества поэта (в частности, Н. Я. Берковским) отмечалась эта особенность образной системы его лирики: «Гимн человечеству» (1791), «Гимн дружбе» (1791), гимны свободе (1790—1792) напоминали не только патетику речей в Конвенте, но и организовывавшиеся якобинцами республиканские праздники в честь Верховного существа, в честь Свободы и Разума.
Многими нитями творчество Гельдерлина связано с традициями Руссо. В контексте «Гимна человечеству» он осмысляет Руссо как предшественника революции; идеи «Общественного договора» естественно вписываются в концепцию героической античности. Наконец, в русле той же традиции Гельдерлин разрабатывает свою концепцию природы. Природа выступает у него и как критерий для оценки человеческого поведения, и как изначальная стихия, космос, внутри которого человек существует, то отрываясь от него, то возвращаясь к нему.
Идеал Гельдерлина — универсальная гармоническая личность. Но осознание недостижимости этого идеала в послереволюционном обществе обусловливает глубокий трагизм миросозерцания поэта. Вместе со всеми романтиками он сурово судит это общество, называя его в письме к брату в сентябре 1793 г. «развращенным, рабски покорным, косным»: «... я люблю человечество грядущих столетий».
Образная система Гельдерлина сложна и, как правило, не допускает однозначного истолкования. Лейтмотив ее — романтическое противостояние идеала и действительности, причем трагическое звучание этого лейтмотива с годами усиливается. В этом резкое отличие Гельдерлина от современных ему романтиков иенской школы с их пафосом универсальности и верой в могущество искусства.
С наибольшей полнотой трагическое мироощущение Гельдерлина выражено в романе «Гиперион» (т. 1 — 1797, т. 2 — 1799). Это в значительной мере итоговое произведение вобрало в себя весь исторический опыт поэта, все главные проблемы, волновавшие его на протяжении целого десятилетия. Герой романа Гиперион видит свое призвание в том, чтобы утвердить высокие принципы гуманности и свободы, равенства и братства всех людей, мечтает о возрождении самых высоких этических норм, завещанных героями античных городов-республик. «Не знать меры в великом, хоть твой земной предел и безмерно мал, — божественно» — эти слова поставлены эпиграфом к роману.
Героя и героиню (Диотиму) отличает максимализм чувств и стремлений, который, однако, таит в себе и опасность неразрешимого конфликта. Реальная жизнь вскоре жестоко разбивает иллюзии. Разочарование героя романа сродни разочарованию шиллеровского Карла Моора. Гиперион порицает себя за попытку «насаждать рай с помощью шайки разбойников».
Гельдерлин очень скуп в изображении внешних событий. Иногда «Гипериона» сравнивают со «Страданиями юного Вертера». Но сходство здесь лишь внешнее — роман в письмах; различие — в мировоззрении, художественном методе, типе героя. Самый характер конфликта у Гельдерлина иной, чем у Гёте, и главная идея иная, чем у Шиллера. Гиперион противостоит не только миру социального зла, но и всей реальной действительности. Если личное счастье Вертера разрушено замужеством Шарлотты, то любовь Гипериона и Диотимы — трагическим несоответствием между идеалом и действительностью; препятствие счастью — не соперник и не конкретная общественная система, а неустроенность самого мира, в котором человеческая личность не может раскрыть заложенных в ней возможностей.
Фрагменты трагедии «Смерть Эмпедокла» сохранились в трех вариантах 1798—1800 гг. (опубл. 1846). В образе древнегреческого мыслителя, притязавшего на роль пророка, на божественность, романтик Гельдерлин подчеркивает героическое одиночество мыслителя, конфликт с не понимающим его миром и, наконец, идею слияния человека с природой, реализуемую в необычной смерти героя. Однако концепция трагедии об Эмпедокле не сложилась у поэта до конца, и произведение осталось незавершенным.
Творчество Гельдерлина не получило достойного отклика у современников. Хотя некоторые его идеи были близки исканиям иенцев (прежде всего, идея универсальности), ни эллинизм его, ни пафос борьбы за счастливое будущее не были ими поняты и приняты. Еще более чужд оказался Гельдерлин гейдельбержцам, в особенности их националистическим устремлениям.
В целом ранний романтизм таил в себе неразрешимое противоречие: романтическая ирония подразумевала не только преодоление всего конечного, связанного с реальным миром, она подрывала и основы романтического идеала. На глазах рушился оптимизм ранних романтиков.
Трагизм общественно-исторической ситуации в Европе начала XIX в. отчетливо отразился не только у романтиков, но и в позднем творчестве Фридриха Шиллера. Немногие годы, которые ему оставалось прожить в XIX в., были насыщены напряженной творческой работой, поисками новых тем и новых художественных средств для их разработки. При этом Шиллер, оставаясь в целом на просветительских позициях и признавая историческое значение происшедших социальных перемен («сокрушились старых форм основы», — писал он в стихотворении 1801 г. «Начало нового века»), одновременно испытывал смятение перед действительностью, которая уже не оставляла места для просветительских иллюзий («И на всей земле неизмеримой десяти счастливцам места нет»).
Шиллер активно отвергал принципы романтической школы, не раз выступал против иенцев, высмеивая в «Ксениях» братьев Шлегелей. Можно понять, что ученик Канта не принимал субъективного идеализма Фихте, что поклонник античной гармонии настороженно относился к разрушению этой гармонии. В произведениях и теоретических высказываниях ранних немецких романтиков Шиллер видел только художнический произвол, а не эстетическую систему, продиктованную потребностями времени. Но суждения Шиллера о романтиках далеко не определяли сути самих внутренних связей его мировоззрения и творчества, в частности поэтического, с романтизмом.
Происходит сложный процесс, в ходе которого выявляется, что веймарский классицизм (именно в его шиллеровском варианте) предвосхищал эстетику романтизма отдельными гранями и учением о высокой роли искусства, и в особенности идеей эстетического воспитания, провозглашенной Шиллером. Не случайно поэтому немецкие демократы 30-х годов XIX в., объявившие о конце «художественного периода» в немецкой литературе, объединяли в этом понятии и веймарский классицизм, и романтизм. А в России В. Г. Белинский вообще относил Шиллера к романтикам (чему в немалой степени способствовали переводы В. А. Жуковского).
Существенно и то, что эстетическую теорию братьев Шлегелей подготовила концепция наивной и сентиментальной поэзии, сформулированная Шиллером в 1795 г. Современный художник, по словам Шиллера, или критикует действительность, не отвечающую идеалу (в сатире), или выражает тоску по идеалу (в элегии). Если исходить из этой терминологии, то «элегический» подход характеризует и многие произведения романтической поэзии, поскольку тема разлада между идеалом и жизнью — одна из центральных в романтизме. «Элегическое» (точнее, трагическое) мировосприятие проявляется во многих стихотворениях позднего Шиллера: «Кассандра» (1802), «Торжество победителей» (1803), «Путник» (1803). В частности, в «Торжестве победителей» — одном из шедевров его поздней лирики — есть свой трагический смысл, ибо победа окрашена и горечью потерь, и тревогой за будущее.
Шиллер-драматург продолжает свои поиски, начатые в середине 90-х годов, учитывая и опыт романтизма. После психологической драмы «Мария Стюарт» (1800) он создает романтическую трагедию «Орлеанская дева» (1801). Система художественных образов в этой трагедии полемически заострена против всего замысла ироикомической поэмы Вольтера. Если французский просветитель дегероизировал легендарный образ, то Шиллер вновь возводит Жанну д’Арк на героический пьедестал, сохраняя и даже усиливая при этом все чудесное и фантастическое в ее истории. Это был единственный эксперимент Шиллера-драматурга в жанре драмы с фантастической мотивировкой. И впервые Шиллером была с такой масштабностью поставлена национальная тема. Вместе с «Гиперионом» Гельдерлина «Орлеанская дева» предвосхищала проблематику многих произведений первой трети XIX в., связанных с национально-освободительными движениями.
«Мессинская невеста» (1802) Шиллера — трагедия с хорами, причем хор выступает в двух разных функциях: то он как бы созерцает и размышляет со стороны, вне пьесы, но в общении со зрителем; то является как лицо действующее, представляющее определенные группы населения Мессины. Одновременно в жанровом отношении эта «драма судьбы» близка к «трагедиям рока» романтиков.
Статья с обоснованием роли хора, предпосланная драме, — важный теоретический документ в наследии Шиллера. Драматург выступает равно как против романтического произвола, так и против стремления «подражательно воспроизводить действительность». При этом Шиллер отнюдь не стремится к реставрации структуры античного спектакля, в чем его нередко упрекали; наделяя хор двумя функциями, он предлагает обновить современный театр и обогатить средства его воздействия на зрителя. Б. Брехт в рассуждениях об «эпическом театре» ссылался, в частности, на эту статью.
Одна из вершин поздней драматургии Шиллера — «Вильгельм Телль» (1804). Особенности сюжета, связанного с изображением народного восстания, потребовали поисков новой структуры драмы. Еще за два года до ее создания Шиллер размышлял над этой структурой, ставя перед собой цель (об этом он писал Г. Кёрнеру 9. IX. 1802) — «наглядно и убедительно показать на сцене целый народ в определенных местных условиях, целую отдаленную эпоху и, что главное, совершенно местное, почти индивидуальное явление». Мастерство воспроизведения швейцарского «местного колорита» — еще один пример стремительного движения Шиллера, его неустанных поисков, непрерывного обновления художественных средств. В предисловии к «Мессинской невесте» он отстаивал право художника на условность, «Вильгельм Телль» наименее условная из всех его драм.
Историческая по сюжету, драма вместе с тем являлась живым и страстным откликом на события последнего 15-летия. При всей противоречивости своего отношения к Французской революции, Шиллер сумел почувствовать, что события за Рейном, и прежде всего выход на арену народных масс, опрокидывали старые представления о движущих силах истории. В финале драмы старый дворянин Аттингаузен, узнав, что крестьяне поднимаются на борьбу против австрийцев без поддержки рыцарства, «в величайшем удивлении» произносит знаменательные слова: «... иные силы впредь к величию народы поведут».
В «Орлеанской деве» героиня говорила от имени народа, но одновременно и возвышалась над народом как личность исключительная, действовала, исходя из собственной воли. В драме «Вильгельм Телль» главенствуют представители самого народа. Вильгельм Телль даже не присутствует на Рютли и лишь позже присоединяется к народному движению, убивая австрийского наместника и тем самым выполняя волю своих сограждан.
«Вильгельм Телль» — последняя законченная драма писателя. Смерть прервала его работу над драмой из русской истории «Дмитрий». Самозванец Дмитрий у Шиллера — трагический герой, ибо сначала он был искренне убежден, что он сын Ивана IV, и узнает правду о своем происхождении уже на подступах к Москве. Написанные Шиллером два акта и план последующих свидетельствуют о масштабности замысла, связанного с проблемой власти и взаимоотношений правителя и народа.
Структура шиллеровской драмы непрерывно менялась, происходили существенные сдвиги и в самом методе изображения человеческого характера. Но независимо от этого на протяжении всего своего творческого пути Шиллер стремился представить героя — носителя той или иной положительной программы, выразителя просветительского идеала. Именно в этом смысле Шиллер называл себя идеалистом.
В своем позднем творчестве Шиллер не избежал влияния той общественной и идеологической ситуации, которая порождала романтизм. Но это влияние не сделало его романтиком — он достаточно прочно был связан с комплексом просветительских идей.
Шиллер противостоял всем влияниям, но, оставаясь самобытным художником, впитывал в себя многое из художественных открытий своих современников, прежде всего Гёте с его стихийным тяготением к реализму. В частности, сравнивая «Вильгельма Телля» с трилогией о Валленштейне, нельзя не отметить углубление историзма, преодоление черт рационализма, столь характерного для Шиллера 90-х годов XVIII в. Художественный метод «Вильгельма Телля» многими аспектами предвосхищает критический реализм XIX века.
Влияние творчества Шиллера, и в первую очередь его драматургии, на общественное сознание было огромным. В театрах многих стран находила свой живой отклик прежде всего патетика, связанная с образами программных героев. В России XIX в. Шиллер стал, по словам Н. Г. Чернышевского, «участником умственного развития». В первые годы Советской власти большой общественный резонанс в советском театре вызывали его ранние драмы.
Сложная общественная и идеологическая ситуация сложилась в Германии в годы освободительной войны против Наполеона (1806—1813). Война против французских оккупантов была справедливой, национально-освободительной. Но велась она под руководством феодальных правителей. Под девизом «С богом, за короля и отечество» осуждалось все французское, в том числе и революция, так напугавшая немецких консерваторов. Именно в эти годы складывается идеология национализма, сыгравшая впоследствии столь роковую роль в германской истории. Вот почему Гёте не поддержал освободительной войны, а Жан-Поль Рихтер, Фридрих фон Цельн и Фридрих Бухгольц хотели, чтобы освободительная война завершилась также и внутренними реформами. Но многие не избежали влияния националистической идеологии, более того, внесли немалый вклад в ее утверждение. Так, Г. фон Клейст в «Катехизисе немцев» призывал ненавидеть Наполеона и всех французов.
Самым популярным поэтом освободительной войны был Теодор Кёрнер (1791—1813), поэт-воин, участвовавший в боях в составе отряда «черных стрелков» полковника Лютцова и павший на поле боя. В его стихотворениях звучат патетические призывы к истреблению французов — во имя утверждения того правопорядка, который существовал в Германии. Посмертно его военная лирика была опубликована в сборнике «Лира и меч» (1814).
Сложный комплекс идей представляет наследие поэта и публициста Эрнста Морица Арндта (1769—1860). Его публицистическая деятельность в начале века навлекла на него неудовольствие прусских властей, потому что он выступал за ликвидацию крепостничества там, где оно еще сохранялось, критиковал филистерство, верноподданничество, аполитичность. Однако в годы войны позиция Арндта была компромиссной — единство немцев мыслилось им не только как единство немецких земель, но и как единство немцев всех сословий. В то же время решения Венского конгресса он встретил критически.
В целом лирика и публицистика освободительного движения оставила определенный след в истории немецкой поэзии XIX в. Поэты стремились говорить от имени народа и для народа, поэтому их песни получали широкое распространение. А в последующие годы некоторые из этих песен начали звучать уже как призыв к демократическому обновлению Германии. Так, «Отечество немцев» Арндта пели на венских баррикадах 1848 г.
С периодом освободительной войны связано определенными аспектами творчество Фридриха де ля Мотт Фуке (1777—1843). Во всяком случае, именно в эти годы — точнее, с 1800 по 1816 г. — его произведения о немецком средневековье пользовались наибольшей популярностью, отвечая настроениям общего национального подъема. Автор многочисленных романов, сказок, новелл, он, однако, очень быстро утратил контакт с читателями, ибо этот певец рыцарства был лишен элементарного чувства времени; большую часть им написанного историки литературы относят к тривиальной литературе романтизма. Вместе с тем его «донкихотство», вызывавшее улыбку у Гейне, не было эстетической позой, — он искренне был предан своему романтическому идеалу, создавая своеобразный миф о средневековье с его рыцарским кодексом чести.
Из огромного наследия Фуке в немецкую литературу вошли лишь немногие новеллы и сказки; среди них мировую известность получила повесть «Ундина» (1811), поэтическая сказка о любви русалки к рыцарю.
Особое место в литературном движении первого десятилетия XIX в. занимает творчество драматурга и новеллиста Генриха фон Клейста (1777—1811). В историю немецкой литературы он вошел как трагичнейший из романтиков.
Категория трагического в мировоззрении романтиков вытекала из самой концепции личности, противостоящей враждебному внешнему миру. Эта концепция, как уже отмечалось, была порождена эпохой революции. Катастрофичность перехода от иллюзий к суровой действительности определила существенные черты и в мировоззрении Клейста. Пребывание в Париже (1803) усилило его отвращение к буржуазной цивилизации, и он мечтал о патриархальной идиллии в духе Руссо. Но в самом его творчестве не было ничего похожего на идиллию — наоборот, оно было перенасыщено неразрешимыми конфликтами и катастрофами.
При жизни Клейста многие его драмы не получали признания и театры их не ставили. Так, Гёте, руководитель Веймарского театра, по существу, отверг Клейста-драматурга, не приняв прежде всего его надломленности и иррациональности. «Во мне писатель этот, при чистейшей с моей стороны готовности принять в нем искреннее участие, возбуждал всегда ужас и отвращение, наподобие прекрасно созданного от природы организма, охваченного неизлечимой болезнью». Приходится признать, что великий Гёте не сумел оценить огромность таланта Клейста только из-за того, что ему были чужды многие идеи и образы писателя. Клейст действительно был своего рода антиподом Гёте, и это особенно наглядно выявляется в его драме «Пентесилея» (1808), написанной на античный сюжет.
Трактовка античности у Клейста резко отличается от ее трактовки в классицистической и просветительской традиции. Конечно, античность Винкельмана и веймарского классицизма не была подлинной греческой древностью — она была во многом условной и идеализированной. Но Клейст «варваризирует» свою героиню и вводит такие характеры, которые поистине могли вызвать у Гёте только ужас. Захваченная порывом неистовой страсти к Ахиллу, Пентесилея, однако, не может его победить в открытом бою и, потерпев поражение, натравливает на него собак. Патология, безумие героини поданы натуралистически-обнаженно. Античность как форма выражения трагического появляется и в другой пьесе — «Амфитрион» (1807), во многом полемичной по отношению к Плавту и Мольеру, писавшим на этот сюжет. Тем самым оспаривается концепция античности не только веймарской, но и раннеромантической: для Ф. и А. В. Шлегелей с античностью были связаны понятия целостности, гармонии, радости.
Две трагедии написаны Клейстом на сюжеты из эпохи средневековья: «Семейство Шроффенштейн» (1803), «Кетхен из Гейльбронна» (1810). Первая близка по жанру «трагедии рока», вторая является драмой-сказкой, в центре которой идеальный образ дочери оружейника из Гейльбронна Кетхен, охваченной роковой, как и у Пентесилеи, любовью к рыцарю графу фон Штралю. Но, в отличие от Пентесилеи, Кетхен идет на любые унижения, сохраняя верность и преданность любимому. В этом прославлении верности не только выразился максимализм чувства, но и слышны отзвуки феодальных этических норм. Таким образом, пьесу нельзя оценивать по законам исторического жанра. Правда, многие участники изображаемых событий несут на себе приметы эпохи, но развитие драматургического конфликта определяется героиней, принадлежащей другому миру — миру легенды или сказки. Эта сказочность образа, конечно, далека от фольклорной: Кетхен — героиня литературной сказки, воплощение романтической концепции мира и человека. Вещие сны, предчувствия составляют органическую часть романтической мотивировки действия.
Комедия «Разбитый кувшин» (1808) Клейста выпадает из всего его драматургического творчества, исполненного трагизма. Содержание комедии — судебное разбирательство по иску Марты Рулль, касающемуся разбитого кувшина. Клейст виртуозно владел искусством комедийной интриги. В ходе судебного разбирательства проигрываются разные варианты событий (например, три версии пропажи судейского парика). Историки литературы нередко безоговорочно относят эту комедию к реализму, ссылаясь на ее сочный бытовой колорит, реалистическую мотивировку конфликта, живой разговорный язык, социальные типы. И все же неправомерно видеть в ней лишь реалистическую сатиру на судопроизводство. Структура комедии сложнее. Многозначная символика кувшина, ирония, пронизывающая весь ход действия, дерзкая игра версиями позволяют говорить о романтической природе комического в этой пьесе.
Вторжение войск Наполеона Клейст пережил болезненно и как публицист («Катехизис немцев»), и как поэт, заняв самую непримиримую националистическую позицию. В драме «Битва Германа» (1808) он воспроизвел эпизод из древней истории так, что было совершенно очевидно, что под римлянами надо подразумевать современных французов. Клейст создавал эту драму, стремясь поднять немцев на борьбу, при этом он обрисовал вождя германцев беспощадным и жестоким, не признающим никаких правил войны, когда речь идет об истреблении врагов.
События в последней трагедии Клейста «Принц Фридрих Гомбургский» (1810) происходят в 1675 г., когда после победы над шведами началось возвышение Пруссии. Курфюрст Фридрих Вильгельм представлен в трагедии мудрым и в конечном счете справедливым, а герой, принц Гомбургский, безгранично предан курфюрсту и готов принять от него смертный приговор. Смысл трагического конфликта сводится к вопросу: в чем состоит подлинная верность — в сознательном служении делу государя или в беспрекословном слепом подчинении его повелениям. Решение его неоднозначно: Клейст не поднимается до осуждения самодержавного произвола, но и не может принять бездушного формализма государственной и военной машины.
Значителен вклад Клейста в историю немецкой и европейской новеллы. Художественные открытия немецких романтиков наряду с лирикой особенно заметны в этом жанре. Клейст стоит у его истоков. Он создал новеллу необычайной эмоциональной силы, превратив историю случая, «новость» (по терминологии Гёте) — в произведение, где социальный и этический конфликт доведен до величайшего трагического напряжения.
Новелла «Обручение в Сан-Доминго» (1811) примечательна обращением к сюжету, связанному с революцией во Франции, и потому дает возможность проследить истоки трагической концепции автора. Немецкий романтик увидел в ходе событий на острове подтверждение своих сомнений и разочарований. По мнению Клейста, Конвент необдуманно принял решение, ибо, развязав страсти, не только не утвердил принципов справедливости, но поколебал весь нравственный миропорядок. Сама абсурдность финала — герой убивает любимую и любящую его девушку — подчеркивает трагическую неустроенность современного мира, когда, по мнению Клейста, утрачены нормальные критерии человеческого поведения, доверие между людьми подорвано и человек оказывается полностью беззащитным.
В новелле «Землетрясение в Чили» (1807) события отодвинуты в прошлое, обстоятельства рисуются исключительные. Всеобщая катастрофа — землетрясение 1647 г. — неожиданно приносит освобождение героям новеллы: юноша Херонимо освобождается из разрушенной тюрьмы, а его любимая Хосефа выходит из развалин монастыря. Но толпа верующих испанцев зверски расправляется с двумя невиновными молодыми людьми. Круг замкнулся: можно спастись среди рушащихся каменных зданий, но нельзя спастись от судьбы, которая на этот раз своим орудием избрала людей, фанатически убежденных, что именно еретики повинны в сотрясении земной коры.
Повесть «Михаэль Кольхаас» (1810) — широкое историческое полотно, и в ход событий вовлечены многие исторические деятели: Мартин Лютер, курфюрст Саксонский и другие. Реалии эпохи, социальные типы, характерные для Германии XVI в., дают повод говорить о чертах реализма. Однако трагический конфликт повести связан с романтическим восприятием послереволюционной действительности. Есть известная связь между «Михаэлем Кольхаасом» и «Принцем Фридрихом Гомбургским» (написаны они примерно в одно время) — в обоих произведениях исследуется вопрос о праве и долге человека.
Клейст уже на первой странице представляет своего героя как «одного из самых справедливых и одновременно одного из самых страшных людей своего времени», которого «чувство справедливости сделало убийцей и разбойником». Когда юнкер Венцель фон Тронка нанес герою ущерб и оскорбил его слугу, Кольхаас подал жалобу на своевольного феодала, требуя справедливости. Не добившись ее, Кольхаас вознегодовал и начал сам вершить суд. Вокруг него формируется отряд мстителей, достаточно сильный, чтобы осадить целый город. Но, в отличие от деятелей недавней крестьянской войны, Кольхаас не помышляет об уничтожении и феодальных правителей, более того, он хочет именно от них добиться справедливости. В финале повести эта справедливость торжествует формально: по решению суда Кольхаасу возвращают лошадей, отобранных у него юнкером Тронка, но тут же его, как бунтовщика, предают казни. (Эта ситуация парадоксального приговора в несколько ином варианте была потом повторена Гюго в романе «Девяносто третий год» в сцене с Лантенаком и человеком, героически спасшим пушку на корабле.)
Историки литературы высказывают по поводу концовки разные мнения: одни говорят, что Клейст критикует феодальный произвол, сочувствуя справедливому гневу Кольхааса; другие усматривают в финале идеализацию феодального правителя. Но содержание повести нельзя оценивать прямолинейно, в центре ее не критика той или иной социальной системы, а этическая проблема, проблема личности, которую Клейст осмыслял в свете исторического опыта конца XVIII — начала XIX в. Его пугает стихия бунта, хотя он и разделяет пафос искания справедливости, которым одержим его герой. Парадоксальность финала подчеркивает неразрешимость конфликта между человеком и государственными институтами. Это лишь один из аспектов трагического мировосприятия Клейста. Свое величие Клейст-новеллист и Клейст-драматург обрел благодаря мастерскому изображению трагических конфликтов, душевных борений героя, вовлеченного в круговорот общественных противоречий, часто оказывающегося, говоря современным языком, в «пограничной ситуации».
Освободительная война против Наполеона вызвала к жизни комплекс идей, существенно отличавшихся от суждений и взглядов романтиков иенской школы. Теперь на первый план выдвигаются понятия нации, народности, исторического сознания. Своеобразным центром романтического движения в первом десятилетии XIX в. стал Гейдельберг, где образовался кружок поэтов и прозаиков, представлявших новое поколение романтиков и проявлявших повышенный интерес ко всему немецкому, истории и культуре. Этот интерес нередко приобретал националистический характер. Антифранцузские настроения сочетались с идеей национальной исключительности, осуждение Наполеона — с неприятием Французской революции. Но национальная идея в то же время и оплодотворяла немецкую культуру. Романтики второго этапа разбудили интерес к национальной старине. В эти годы публикуются и комментируются памятники средневековой немецкой литературы. Выдающейся заслугой гейдельбергских романтиков явилось обращение к народной песне. Сборник песен «Волшебный рог мальчика» (1805—1808), опубликованный А. фон Арнимом и К. Брентано, вызвал большой резонанс в стране, его одобрил Гёте. Гейдельбержцы продолжили инициативу Гердера, однако с весьма существенным коррективом: Гердера интересовали «голоса народов», Арним и Брентано были сосредоточены исключительно на немецкой национальной народно-песенной традиции. (Следует отметить, что значительную часть сборника составляли авторские стихотворения, принадлежавшие малоизвестным, забытым к тому времени поэтам XVI—XVII вв.; однако их включение в сборник имело свои основания — они были широко распространены и часто воспринимались как народные песни.)
Тематический состав сборника был достаточно широким: песни любовные и бытовые, солдатские, разбойничьи, песни о монахинях. Немногие песни социального протеста соседствовали с религиозными, утверждавшими покорность судьбе. Разумеется, фольклор запечатлел и бытующие в народе предрассудки и настроения, порожденные страхом перед силами природы и перед феодальными властителями; вместе с тем проявилась определенная тенденциозность в отборе текста, отразившая консервативные умонастроения составителей. Сословно-цеховой строй средневековья, патриархальные отношения в сочетании с устойчивыми нормами нравственного поведения представлялись им идеалом в сравнении с современным обществом, отмеченным борьбой эгоистических интересов и девальвацией этических норм. Поэтому Арним и Брентано отдавали предпочтение песням, в которых и были запечатлены черты патриархального уклада, исконно немецкого, по их представлению. Но все же в этих песнях выражены чувства и настроения бесчисленных поколений, и Гейне мог с полным правом сказать, что в них «бьется сердце немецкого народа».
Еще более широкий отклик во всем мире получили «Детские и семейные сказки», изданные братьями Якобом (1785—1863) и Вильгельмом (1786—1859) Гримм (т. 1 — 1812, т. 2 — 1815; состав и текст в окончательной редакции — 1822). Тематика сказок в полной мере отражала тот многогранный художественный мир, который сложился на протяжении веков в народном сознании. Здесь были и сказки о животных, и волшебные сказки, и сказки, в разных ситуациях сталкивающие умного, доброго, смелого сказочного героя (часто это простой крестьянин) с его противниками как в человеческом облике, так и в обличье разных чудищ, воплощающих злое начало мира.
В собрании братьев Гримм меньше, по сравнению с собраниями сказок других народов, сатирических сюжетов. Есть основания предполагать, что в отдельных случаях составители отказывались от обличительных вариантов, предпочитая тексты, в которых моральная идея преобладала над социальной.
Братьям Гримм пришлось решать трудную текстологическую задачу, определяя, в какой мере должна быть сохранена исконная древняя форма сказки и в какой мере она отвечает нормам современного литературного языка. Гриммы не считали себя лишь собирателями и публикаторами: будучи знатоками истории языка и национальной культуры, они не только комментировали тексты, но и придавали им такую стилистическую форму, которая сделала их собрание выдающимся литературным памятником эпохи романтизма. Поэтому сказки братьев Гримм не стали этнографическим раритетом, интересующим только специалистов. Они являются неотъемлемой частью немецкой литературы.
Заслуги братьев Гримм в истории немецкой культуры многогранны: они изучали средневековую литературу, мифологию германских народов, заложили основы немецкого языкознания. Якоб Гримм начал в 1852 г. выпуск академического словаря немецкого языка — издания, на которое не хватило одной жизни и которое было закончено лишь в 1961 г., Академиями наук в Берлине (ГДР) и Гёттингене (ФРГ).
Обращаясь к национальному прошлому, гейдельбергские романтики неизбежно проецировали в него волновавшие их проблемы современности. Выразительным примером может служить проза Ахима фон Арнима (1781—1831), который вошел в историю немецкой литературы и как оригинальный новеллист, и автор двух романов: «Бедность, богатство, вина и искупление графини Долорес» (1810) и «Хранители короны» (1817). Выходец из старинного дворянского рода, Арним трагически переживал упадок своего класса. Его творчество отразило тоску по патриархальному прошлому, поиски в нем позитивных нравственных ценностей, которые он хотел бы противопоставить современности. Но вместе с тем, как вдумчивый художник, Арним не мог не видеть неотвратимости происходивших перемен. Опыт послереволюционных лет убеждает его в том, что старый режим нельзя возродить, а в самой Германии он не видит реальных сил, способных сплотить нацию, — отсюда романтическая мечта о духовном ее прозрении и возрождении. Эта проблематика образует идейную основу романа «Хранители короны». Действие его происходит в начале XVI в., в годы царствования императора Максимилиана Габсбурга, но исторический фон весьма условен. Роман Арнима — и выражение романтической мечты о том, что восстановление империи Гогенштауфенов могло бы вернуть Германии утраченное величие, и вместе с тем признание полной несостоятельности этой мечты.
Среди новелл Арнима наибольшей известностью пользуется «Изабелла Египетская» (1812), фантастическая новелла. В полуисторический-полуфантастический фон вписано романтическое повествование о трагической любви цыганки Изабеллы и Карла V. Через всю новеллу проходит мысль о непрочности человеческого жребия. Человек — игрушка случая и своих страстей, свобода его воли относительна, даже если речь идет о таком властителе, как Карл. По мысли Арнима, главный грех Карла в том, что он слишком прислушивался к голосу нечистой силы — альрауна, искавшего для него клады. Антибуржуазная тема у Арнима, как и у многих других немецких романтиков, мистифицирована. «Горе нам, потомкам его эпохи!» — восклицает автор, как будто злосчастный альраун предопределил победу денежных интересов в XIX веке. «Достоверные следствия Арним выводит из недостоверных причин» (Н. Я. Берковский).
Исторический колорит — хотя и в ином освещении — имеет новелла «Рафаэль и его соседка» (1824), новая для романтиков полемическая транскрипция образа «божественного Рафаэля». Рафаэль, как и у Вакенродера, — гениальный мастер, владеющий удивительным даром воплощения «неземного» духа. Но у Арнима на этот образ наслаиваются идейные реминисценции из шлегелевской «Люцинды», которые в данном случае отчасти способствуют воссозданию более верного исторического колорита, ибо передают одну из важных граней ренессансного мироощущения — реабилитацию плоти. Однако целостность гуманистического идеала поставлена под сомнение. Рафаэль оказывается между двумя женщинами: очень земной, чувственной Гитой и возвышенной Бенедеттой. В мотивировку событий автор вносит много иррациональных моментов; иррациональный характер принимает борьба между божественным и плотским началами и в душе Рафаэля, и в художественных образах, которые он создает. Арним отвергает тем самым энтузиазм Вакенродера и всей иенской школы по отношению к этой великой эпохе европейской культуры. Здесь, как и во многих других произведениях, консервативные убеждения мешают писателю исторически объективно оценивать прошлое.
С наибольшей остротой воплотил в своем творчестве основные тенденции гейдельбергской школы, ее взлеты и падения Клеменс Брентано (1778—1842) — поэт, прозаик и драматург. В атмосфере тех лет, когда он во время поездок на Рейн увлеченно прослушивал и записывал народные песни, готовя их к публикации, формировался и собственный поэтический голос Брентано. Его стихи и песни первого десятилетия века отмечены простотой и ясностью формы, музыкальностью. Но традиция народной песни в лирике Брентано — любовной и философской — сочетается с остродраматическим изображением судьбы человека. Так, рейнские впечатления вдохновили поэта на создание оригинальной баллады «Лоре Лей» (1802). Романтический образ рейнской красавицы колдуньи Лорелеи привлек внимание многих поэтов, создавших затем новые вариации на брентановский сюжет (Эйхендорф, Гейне, Жерар де Нерваль и др.). Баллада Брентано своими трагическими интонациями вписывается в общий контекст его любовной лирики. Стихотворения и песни о нарушенной верности, о любви утраченной или неразделенной тематически предваряют мотивы «Зимнего пути» В. Мюллера и «Лирического интермеццо» Гейне. Но, в отличие от Мюллера и Гейне, одиночество лирического героя, его отчуждение раскрывается у Брентано как роковая черта человеческого существования. И пожалуй, не было в Германии другого поэта-романтика, который бы так истово — и даже не трагически, а в интонации некоего умиротворяющего фатализма — трактовал тему смерти, как это делал Брентано.
Наследие Брентано-прозаика невелико, но представлено разными жанрами. В романе «Годви» (1801—1802) запутанный сюжет призван показать сложность самих человеческих судеб. Автор полемизирует с концепцией личности иенских романтиков, ставя под сомнение ее нравственный смысл. Среди новелл наиболее популярна трагическая «Повесть о славном Касперле и пригожей Аннерль» (1817), в которой автор придает черты фатальной неизбежности гибели двух влюбленных. Носителем народной мудрости выступает старая крестьянка, которая прославляет покорность воле божьей как главную добродетель.
Вскоре после завершения этой новеллы усиливаются религиозные настроения Брентано, он не только отказывается от творческой деятельности, но самое искусство объявляет греховным по своей природе. «Уже с давних пор я испытывал какой-то страх перед всякой поэзией, в которой художник выражает себя, а не бога», — писал Брентано Гофману в 1816 г. Эта мысль раскрывается в большом поэтическом цикле «Романсов розового венка» (завершен в 1810—1812 гг.). Она означала полное растворение в религиозной идее, разрыв всяких социальных связей, самоизоляцию, отказ от самостоятельности — по существу, отказ от романтической концепции личности, которая предполагала активное противостояние суверенного человеческого «я» окружающему миру. И само название многозначно: «Rosenkranz» — не только «розовый венок», но и «четки».