Сергей довлатов личная жизнь. Сергей довлатов, биография. Жизнь в Америке

Сергей Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, в семье театрального режиссёра Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999).
В 1978 году Довлатов эмигрировал, поселился в Нью-Йорке, где стал главным редактором эмигрантской газеты «Новый американец». Одна за другой выходили книги его прозы. К середине 1980-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале The New Yorker.
За двенадцать лет эмиграции издал двенадцать книг в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче на Радио «Свобода».
Именно в эмиграции писались и публиковались главы из книги «Наши». Американские отзывы на книгу – и вообще на прозу писателя – отличаются исключительной толерантностью: буквально ни одного отрицательного.
Замысел книги как целого связан с Ф. М. Достоевским: он восходит к главе «У наших» из романа «Бесы». В середине 1960-х Довлатов написал в Ленинграде новеллу «Наши», сатирически изображающую близкий ему по университету круг молодых филологов. Однако книга «Наши» писалась много позже и впервые напечатана в 1983 г. американским издательством «Ардис».
«Наши» - книга эгоцентрическая, как и все остальные сочинения Сергея Довлатова. Но если раньше он изображал других через себя, то тут через других показывает себя. Однако, по словам Андр. Арьева, «виртуально-документальный» принцип описания событий выражен в этой книге ярче, чем в каких-либо других его вещах. Довлатов-автор, сделавший центральным персонажем своих произведений Довлатова-героя, неизбежно должен был добраться до истории семьи. И в этом случае истории семьи автора и семьи героя почти тождественны. Структура книги – фактически 12 глав плюс заключение, а образно – некий чайнворд. Вписывая своих родичей в вакантные клеточки, автор получает заранее известный ответ – себя.
Свою родословную Довлатов начал фигурами вполне эпическими. Гиганты прошлого, античные боги – его семифутовые деды с трудом удерживаются на границе между портретом и аллегорией. Критики отмечают, что «Наши», действительно, начинаются в области мифа.
Но очень часто при описании генеалогии «Наших» забывают прадеда Довлатова – Моисея Мечика, которому посвящены первые строчки первого абзаца первой главы. «Наш прадед Моисей был крестьянином из деревни Сухово. Еврей-крестьянин - сочетание, надо отметить, довольно редкое. На Дальнем Востоке такое случалось» . Кем будет являться этот самый прадед, если мы всё-таки принимаем во внимание укоренившееся уже представление о развитии повести «от мифа к истории, а от неё – к быту, к эмансипации частной жизни» ? Моисей – эдакий титан, древний и полузабытый, но давший жизнь всему семейству. Недаром он «НАШ», единственный житель деревни, единственный крестьянин (Кронос первоначально почитался как бог земледелия). Единственный, по всей видимости, чистокровный еврей.
Первый дед Исаак (сын Моисея) могуч как Геракл и прожорлив как Гаргантюа. Выпивший лавку и съевший закусочную Исаак - карнавальная маска, ярмарочный силач, живая утроба: «Куски хлеба он складывал пополам. Водку пил из бокала для крем-соды. Во время десерта просил не убирать заливное...» . «Я только по отцу еврей, - говорил дед, - а по матери я нидерлан!» Он режет батоны не поперек, а вдоль, обедает перед походом в гости, в одиночку тащит орудие по болоту, заменяя уставших лошадей, переворачивает поперек улицы грузовик, ломает когорту американских раскладушек, едва на них взгромоздившись. Дед Исаак пришел с войны с Георгиевским крестом. Кроме того, был единственным жителем Владивостока, противостоявшим революции. «Сами персонажи несут в себе черты эпических героев. И как полагается по былинному жанру, у деда было три сына» . «Донат был куплетистом. Михаил выступал с художественным чтением. Старшие братья тянулись к литературе, к искусству. Младший, Леопольд, с детства шел иным, более надежным путем. Леопольд рос аферистом» . Леопольд, сбежал ещё в юности в Бельгию. Он и оказался ахиллесовой пятой своего еврейско-нидерландского отца – Исаака расстреляли как бельгийского шпиона. «Ахиллес невозможен в эпоху пороха и свинца», - говорил Маркс.
Второй дед – Степан Довлатов - угрюм и силен, как скала, постоянством. «Дед по материнской линии отличался весьма суровым нравом. Даже на Кавказе его считали вспыльчивым человеком. Жена и дети трепетали от его взгляда. Если что-то раздражало деда, он хмурил брови и низким голосом восклицал: - АБАНАМАТ! Это таинственное слово буквально парализовало окружающих. Внушало им мистический ужас. - АБАНАМАТ! - восклицал дед. И в доме наступала полнейшая тишина. Значения этого слова мать так и не уяснила. Я тоже долго не понимал, что это слово означает. … Вся семья ему беспрекословно подчинялась. Он же - никому. Включая небесные силы. Один из поединков моего деда с Богом закончился вничью». Даже смерть лишь с трудом стерла его с лица земли: «Дома его исчезновение заметили не сразу. Как не сразу заметили бы исчезновение тополя, камня, ручья...» Более того, Степан не умирает, а перестает быть, исчезая в потоке бурного ручья на дне глубокого оврага.
В каждом из своих легендарных предков отражается, естественно, сам Сергей Довлатов. От одного деда он унаследовал сложные отношения с мирозданием, от другого - аппетит. «Сегодня мы приглашены к Домбровским, - напоминает автору жена. - Надо тебе заранее пообедать».
Главы с третьей по восьмую посвящены второму поколению, отцам. А именно: дядья, тетка и теткин муж, мать и отец. И все они, за исключением, разве что, упомянутого уже дяди Леопольда, погружены уже не в миф, а в мир советской истории. Они уже не боги, а герои. «Наши» второго поколения – интеллигенты, служилые люди, и люди искусства. Именно в их поколении повествование приобретает те анекдотически-парадоксальное формы, о которых мы скажем чуть позднее. «Биография теткиного мужа Арона полностью отражает историю нашего государства. Нашей любимой и ужасной страны... Потом мой дядя все же умер. Жаль...».
Свое поколение Довлатов представляет в «Наших» женой и двоюродным братом. По А.Лосеву – верной Пенелопой и неунывающим Улиссом. Правда, мифологический архетип здесь запрятан глубоко и угадывается с трудом. Третье поколение «Наших» совершенно иначе относится к историческим материям и спорам о Ленине-Сталине. Соединение в себе неосознанного принятия окружающей реальности такой, какая она есть, и в то же время такое же несознательное отрешение от неё – вот главные свойства натуры двоюродного брата Сергея Довлатова, который с одинаковым азартом и внутренним равнодушием к сути делает сначала комсомольскую, а потом лагерную карьеру.
Именно на образе двоюродного брата в повести «Наши» мы остановимся подробнее, сравнив его с образом того же персонажа в «Записных книжках» писателя.
Образ брата.
Записные книжки Довлатова до сих пор остаются сиротами в статьях о его рассказах и повестях. Их считали и считают формой самозащиты писателя от обвинений в слишком развитом писательском воображении. Даже имена людей из его окружения заменяют в публикациях писем инициалами для того, чтобы их не обидеть. Этого нельзя сделать при публикации записных книжек. В них остаются Бродский, Вера Панова, Андрей Битов, Юз Алешковский и многие другие. Как становится понятно, все эти люди – не ангелы, и Довлатов находит в их мыслях и поступках не всегда благородные побуждения. Лаконизм записных книжек Довлатова позволил ему запечатлеть обстоятельства жизни множества людей и свой собственный образ. Он почти ничего не утаил из своих мыслей, поступков и чувств. Последнему обстоятельству он придавал большое значение.
В своей работы мы приводим отрывки из «Соло на ундервуде», связанные с персоной брата писателя, Бориса Довлатова.
«ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ»
Отец моего двоюродного брата говорил:
- За Борю я относительно спокоен, лишь когда его держат в тюрьме!

Брат спросил меня:
- Ты пишешь роман?
- Пишу, - ответил я.
- И я пишу, - сказал мой брат, - махнем не глядя?

Проснулись мы с братом у его знакомой. Накануне очень много выпили.
Состояние ужасающее.
Вижу, брат мой поднялся, умылся. Стоит у зеркала, причесывается.
Я говорю:
- Неужели ты хорошо себя чувствуешь?
- Я себя ужасно чувствую.
- Но ты прихорашиваешься!
- Я не прихорашиваюсь, - ответил мой брат. - Я совсем не
прихорашиваюсь. Я себя... мумифицирую.

Жена моего брата говорила:
- Боря в ужасном положении. Оба вы пьяницы. Но твое положение лучше. Ты
можешь день пить. Три дня. Неделю. Затем ты месяц не пьешь. Занимаешься
делами, пишешь. У Бори все по-другому. Он пьет ежедневно, и, кроме того, у
него бывают запои.

У читателя, казалось бы, должен сформироваться некий образ. Неблагонадежный товарищ, родственник автора «ЗК», бывший – и не однократно – зека, обильно пьющий, обладающий, однако, острым умом. На самом деле это лишь намеченный план, литературный эскиз, некий контур, пределы которого в данном произведении нарушать нельзя. Нельзя, прежде всего, создателю произведения. Портрет брата заиграет новыми красками и дополнится жирными мазками в одной из глав повести «Наши». Непосредственно для которой он и был намечен.
«НАШИ»
В повести «Наши», а конкретно в 9 главе «Мой старший брат», перед нами раскрывается несколько иной брат Довлатова. Начинается глава словами: «Жизнь превратила моего двоюродного брата в уголовника. Мне кажется, ему повезло. Иначе он неминуемо стал бы крупным партийным функционером». Борис Довлатов родился «при довольно загадочных обстоятельствах». Он был ребенком тетки Сергея Довлатова и заместителя Кирова – Александра Угарова. Но у Угарова была семья. А потому в знак искупления он приказал доставить в жилище любовницы миниатюрный инкрустированный ломберный столик. «Видимо, реквизированный у классово чуждых элементов». На том и разошлись. «Вскоре счастливого папашу арестовали как врага народа».
Борис рос очень красивым и талантливым. «Это был показательный советский мальчик. Пионер, отличник, футболист и собиратель металлического лома. Я был младше, но хуже. И его неизменно ставили мне в пример», - пишет Довлатов. Но вскоре в жизни этого мальчика произошли серьезные перемены. Боря с трудом получил школьный аттестат, лишившись разом золотой медали и доброй славы, из-за поступка, который обсуждался несколько месяцев. Борис Довлатов с подоконника помочился на директора школы.
Далее – с арифметической прогрессией. Окончив с отличием театральный институт, став завлитом и поступив на работу в Театр имени Ленинского комсомола, Борис разом совершил двенадцать ограблений. Со своим дружком они унесли чемоданы, радиоприемники, магнитофоны, зонтики, плащи, шляпы и запасное колесо из двенадцати заграничных туристских автобусов. Борису Довлатову дали три года.
«Сведения из лагеря поступали вполне оптимистические: "Борис Довлатов неуклонно следует всем предписаниям лагерного режима... Пользуется авторитетом среди заключенных... Систематически перевыполняет трудовые задания... Принимает активное участие в работе художественной самодеятельности..."
Бориса назначили дневальным. Затем – бригадиром. Затем – председателем совета бригадиров. И наконец - заведующим баней.
Это была головокружительная карьера».
После освобождения, старшего брата Довлатова устроили по знакомству на Ленфильм, где тот прошел путь от осветителя до директора картины. Прошел, как и всегда, быстро и головокружительно. «Его полюбили режиссеры, операторы и сам директор Ленфильма – Звонарев. Более того, его полюбили уборщицы...»
Но вскоре – не сразу, а постепенно – в перспективном пути исправления наметились сбои. «Брат делал карьеру и одновременно – губил ее». Последовали запои, дебоши, драки с официантами и, в итоге, непредумышленное убийство в автомобильной катастрофе. Борис снова угодил за решетку.
При всем своем внешне откровенном диссидентском образе жизни, Борис Довлатов отказывался вступать в партию не по идеологическом убеждениям, а по личностным воззрениям. «Ему деликатно рекомендовали стать членом партии. Он колебался. Ему казалось, что он – недостоин. … Шестнадцать старых коммунистов Ленфильма готовы были дать ему рекомендацию в партию. Но брат колебался. … Можно ли быть коммунистом с уголовным прошлым?»
Законы как будто мешают ему быть порядочным и успешным. Выведение самого себя из нравственного и морального равновесия оправдано лишь тем, казалось бы, что это есть единственно верный, наиболее удачный для Бориса Довлатова способ не «стухнуть», не задохнуться, не погрязнуть в болоте, поглотившем его современников, более того – его близких. И название этому болоту не только совдеп, а вообще – окружающая действительность, жизнь. Вот что он говорил своему двоюродному брату, когда тот в поисках заработка добровольно «марал перо», занимаясь литературной поденщиной: «Займись каким-нибудь полезным делом. Как тебе не стыдно?.. Я всего лишь убил человека… А ты?»
Перед нами ярко вырисовывается ещё одна немаловажная деталь портрета Бориса Довлатова. Он – изгой. Именно изгой, а не какой-нибудь романтический «иной». Это нового рода экзистенциалист, маргинал, маневрирующий между успешным существованием в соцреальности и опускающийся на самое дно. «Наконец-то я уловил самую главную черту в характере моего брата. Он был неосознанным стихийным экзистенциалистом», - пишет автор «Наших».
После последовательного прочтения перед нами наконец-таки вырисовывается завершенный литературный портрет «героя», в контексте античной мифологизации «Наших». Некий Персей советского масштаба. Затерявшийся среди простых созерцателей обыденности полубог.
Известный японский исследователь творчества Довлатова Мицуёси Нумано выделял в своих работах 7 отличительных черт поэтики русского писателя. Но среди них мы не встретим одной, но очень важной черты – абсурдности. Абсурд доведен у Довлатова до непревзойденных, абсолютных высот. Порой он едва уловим, а порой нарочито усилен. Абсурд и норма, «смесь обыденности и безумия» тесно переплетаются, абсурдность осознается через столкновение с «нормальным» миром. Абсурд представляет собой не только художественный прием, способ осмысления художником окружающей его действительности и человека, но и является отражением мировосприятия самого писателя. «После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов», - пишет в «ЗК» Довлатов. Но довлатовский абсурд, коим пропитано каждое произведение (в большей или меньшей степени) образует собой не столько смысловое или моральное поле для определения статуса героев, сколько для обозначения роли жизни, общества и государства в их формировании. Абсурдность XX века образует «экзистенциальный вакуум» (В. Франкл), когда остро ощущается бессмысленность жизни, тотальное одиночество человека в мире, утратившем традиции и ценности. «Жизнь абсурдна уже потому,что немец мне ближе родного дяди», - пишет Довлатов в главе «Дядя Леопольд».
С абсурдностью же связано разграничение на «наших» и «не наших». При первом взгляде кажется, что это абсолютно непроницаемые полюса. «Наши» настолько духовно близки и похожи друга на друга, что «не нашим» свойственно путать тех или иных членов семьи писателя.
«Брат резко выделялся на моем унылом фоне. Его посылали в ответственные командировки. Все прочили ему блестящую административную карьеру. Невозможно было поверить, что он сидел в тюрьме. Многие из числа не очень близких знакомых думали, что в тюрьме сидел я...» или, в другом месте: « - …Хорошо, что ты похож на мать. Я видел ее фотографии. Вы очень похожи...
- Нас даже часто путают, - сказал я. ».
Однако последние фразы принадлежат не кому-нибудь, а бельгийскому дяде Леопольду, который, как нам уже известно, для автора книги не роднее, чем малознакомый немец, владелец отеля. Мы видим, что граница между биполярными пространствами художественной реальности книги не столь строга и отчетлива. Как и в жизни – на любой границе есть перебежчики на тут или иную сторону. Таким оказался и сам Довлатов, вынужденный покинуть родину.
***
Генис А: "Я думаю, в «Наших» Сергей искал доказательств генетической неизбежности своей судьбы. Не мечтая от нее уйти, он надеялся принять ее не как возможное, а как должное. Раньше Довлатова интересовало происхождение писателя, теперь - просто происхождение. «Бог дал мне именно то, о чем я всю жизнь его просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее, но было поздно. У Бога добавки не просят".

Писатель

“Главная моя ошибка - в надежде, что, легализовавшись как писатель, я стану веселым и счастливым. Этого не случилось…” Сергей Довлатов.

Его отец Донат Исаакович Мечик был театральным режиссером. Мама Сергея - Нора Сергеевна Довлатова так же работала режиссером, но позже стала литературным корректором.

В 1941 году, после начала Великой отечественной войны Донат и Нора попала в Уфу, а в 1944 году они вернулисьиз эвакуации в Ленинград. Позже Довлатов в книге «Ремесло» писал о своей юности в Ленинграде: «Я вынужден сообщать какие-то детали моей биографии. Иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром. Толстый застенчивый мальчик… Бедность… Мать самокритично бросила театр и работает корректором… Школа… Дружба с Алешей Лаврентьевым, за которым приезжает «Форд»… Алеша шалит, мне поручено воспитывать его.… Тогда меня возьмут на дачу…. Я становлюсь маленьким гувернером…. Я умнее и больше читал… Я знаю, как угодить взрослым… Черные дворы.… Мечты о силе и бесстрашии… Бесконечные двойки… Равнодушие к точным наукам.… Первые рассказы. Они публикуются в детском журнале «Костер». Напоминают худшие вещи средних профессионалов.… С поэзией кончено навсегда. Аттестат зрелости… Производственный стаж… Типография имени Володарского… Сигареты, вино и мужские разговоры… Растущая тяга к плебсу (то есть буквально ни одного интеллигентного приятеля)…»

В 1949 годуотец Сергея ушёл из семьи, после чего Нора Довлатова ушла из театра и устроилась на работу литературным корректором. С этого времени Сергей Довлатов был предоставлен себе самому, и после окончания школы в 1959 годупоступил на филологический факультет Ленинградского университета имени Жданова, где в 1960 году познакомился со студенткой филологического факультета Асей Пекуровской, на которой вскоре женился. Но позже Ася предпочла Сергею более успешного Василия Аксенова, романы которого уже тогда печатались в журнале «Юность». Когда она сказала Довлатову, что уходит, он ответил, что покончит жизнь самоубийством, а потом угрожал убить ее, если она не останется с ним. Но Ася была непреклонна, и Довлатов выстрелил в потолок. Услышав выстрел, в комнату вошла его мать, после чего Пекуровская убежала.

В 1961 году Сергей Довлатов был отчислен из Ленинградского университета и в середине июля 1962 года былпризван на службу в армию, где попал в систему охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. Довлатов писал: «…Университет имени Жданова (звучит не хуже чем «Университет имени Аль-Капоне»)… Филфак… Прогулы… Студенческие литературные упражнения… Бесконечные переэкзаменовки… Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой… Знакомство с молодым ленинградскими поэтами - Рейном, Найманом, Вольфом, Бродским… 1960 год. Новый творческий подъем. Рассказы, пошлые до крайности. Тема - одиночество. Неизменный антураж - вечеринка. Хемингуэй как идеал литературный и человеческий… Недолгие занятия боксом… Развод, отмеченный трехдневной пьянкой… Безделье…. Повестка из военкомата. За три месяца до этого я покинул университет. В дальнейшем я говорил о причинах ухода - туманно. Загадочно касался неких политических мотивов. На самом деле все было проще. Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался. Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И, наконец, меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду… Мир, в который я попал, был ужасен. В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой. В этом мире убивали за пачку чая. Я дружил с человеком, засолившим когда-то в бочке жену и детей. Мир был так ужасен. Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие…. Но жизнь продолжалась. Соотношение добра и зла, горя и радости - оставалось неизменным. В этой жизни было что угодно. Труд, достоинство, любовь, разврат, патриотизм, богатство, нищета. В ней были карьеристы и прожигатели жизни, соглашатели и бунтари, функционеры и диссиденты. Но вот содержание этих понятий решительным образом изменилось. Иерархия ценностей была полностью нарушена. То, что казалось важным, отошло на задний план. Мое сознание вышло из привычной оболочки. Я начал думать о себе в третьем лице. Когда меня избивали около Ропчинской лесобиржи, сознание действовало почти невозмутимо: «Человека избивают сапогами. Он прикрывает ребра и живот. Он пассивен и старается не возбуждать ярость масс…». Кругом происходили жуткие вещи. Люди превращались в зверей. Мы теряли человеческий облик - голодные, униженные, измученные страхом. Мой плотский состав изнемогал. Сознание же обходилось без потрясений. Если мне предстояло жестокое испытание, сознание тихо радовалось. В его распоряжении оказывался новый материал. Голод, боль, тоска - все становилось материалом неутомимого сознания. Фактически я уже писал. Моя литература стала дополнением к жизни. Дополнением, без которого жизнь оказывалась совершенно непотребной. Оставалось перенести все это на бумагу…»

В 1965 году после демобилизации Довлатов поступил на факультет журналистики, и начал печатать свои первые рассказы в детском журнале «Костёр». В том же году он познакомился со своей второй супругой Еленой, которая позже рассказывала: «... Мы познакомились в троллейбусе. Сергей заговорил со мной, мы проехали две остановки, потом некоторое время шли по одной улице. Не доходя Малого драматического театра распрощались - Сергей пошел домой, а я в гости к одному художнику… В течение трех лет мы случайно встречались на улице. Правда, происходило это довольно часто - ведь тогда вся молодежно-вечерняя жизнь крутилась на Невском, все мы жили поблизости друг от друга. Однажды Сергей даже потащился со мной к моей приятельнице и очень уговаривал пойти потом с ним в гости, но я отказалась. Потом Сергея забрали в армию, он приехал в отпуск и пошел со своим задушевным другом Валерием Грубиным в кафе «Север». Там сидела и я с друзьями. Выхожу позвонить - и сталкиваюсь с Сергеем. Встреча оказалась роковой. С нее начались наши отношения. Правда, расписались мы только, когда он вернулся из армии…»

Замкнутая и молчаливая Елена обладала мужским характером, которого так не хватало самому Довлатову, и хотя он писал, что жена не интересовалась его прозой, именно она набрала на печатной машинке полное собрание его сочинений — и Сергею было достаточно одного движения Лениных бровей, чтобы понять, что рассказ нужно переделать.

В 1966 году у Елены и Сергея родилась дочь Катя. Елена Довлатова рассказывала: «…Когда родилась Катя, мы все переехали к его маме Норе Сергеевне…Ей сразу понравилось, что появилась девочка, которой можно командовать. Она любила наряжать меня, следила за моей внешностью, требовала, чтобы я, выходя в город, подкрашивалась. «Довлат» в переводе с тюркского - это власть государства. Они оба - и мать и сын - соответствовали своей фамилии. Сергей часто повторял, что мне надо выдать орден за то, что я терплю их обоих. Но трудность их характеров отчасти искупалась их одаренностью. Нора Сергеевна -превосходная рассказчица, с блестящей памятью. Сережа часто просил ее вспомнить какую-нибудь историю, нужную ему для рассказа. И она всегда рассказывала смешно и ярко. Сейчас, когда я ехала в Питер на конференцию, она просила меня сказать во время выступления, что Сережа дружил с ней, ценил ее юмор. Это правда. Он вообще ценил близких людей…»

Сам Сергей Довлатов тоже писал о дочери: «Наши дети так быстро растут. ...Я вспоминаю детские ясли на улице Рубинштейна. Белую скамью. Подвернувшийся задник крошечного ботинка... Мы идем домой. Вспоминается ощущение подвижности маленькой ладони. Даже сквозь рукавицу чувствуется, какая она горячая... Меня поражала в дочке ее беспомощность. Ее уязвимость по отношению к транспорту, ветру... Ее зависимость от моих решений, действий, слов... Дочка росла. Помню, она вернулась из детского сада. Не раздеваясь, спросила: - Ты любишь Брежнева?»

В 1968 году Довлатов оформил развод с Асей Пекуровской, и в 1969 году официально оформил брак с Еленой. А в 1970 году у Пекуровской родилась от Довлатова дочь Маша, которую она решилась показать Довлатову лишь через 18 лет, но Сергей не проявил к девочке какого-либо интереса.

В начале 1970-х годов Довлатов работал корреспондентом в многотиражной газете Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям», писал рассказы, вошел в Ленинградскую группу писателей«Горожане» вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и другими писателями.Елена Довлатова рассказывала: «…Наш быт в соответствии с нашими понятиями был, в общем-то, устроен. Так жило большинство знакомых. Конечно, нам не помешали бы лишние деньги, но у нас никогда не было ссор из-за их отсутствия. И он все время пытался что-то делать. Одно время служил секретарем у Веры Пановой, привязавшейся к нему, главным образом, из-за необыкновенной ловкости и легкости рук. Когда ей было плохо, она только ему доверяла устроить ее в кровати, чтобы ей было удобно. Он ей много читал вслух, они беседовали о литературе, и возвращаясь от нее на электричке из Комарова, Сергей писал свой первый роман, который не был закончен, но частями разошелся по его другим произведениям. Какое-то время Сергей работал в многотиражной газете, получал 85 рублей. К нему очень хорошо относился тамошний редактор, не очень загружал работой, и в свободное время Сережа начал писать рассказы. Когда он дал их почитать своим друзьям, они сразу пошли по рукам, его творческий вечер был включен в план работы ленинградского Союза писателей - притом, что у Довлатова еще не было напечатано ни строчки. Ход событий сулил ему фантастическую карьеру. Однако этим вечером, прошедшим с большим успехом, все и кончилось…»

В 1972 году после ссор и разлада в семье, Довлатов переехал в Таллинн, где работал корреспондентом таллиннской газеты «Советская Эстония». В Таллинне Довлатов подготовил к изданию сборник под названием «Городские рассказы», но, несмотря на заключенный договор, книга была запрещена. Довлатов писал в«Невидимой книге»: «Я ждал сигнального экземпляра. Вдруг звонок: - Книжка запрещена. Все пропало. Оставаться в Таллинне было бессмысленно…»

Лето 1974 года Довлатов вместе с мамой и Катей провел на даче Тамары Зибуновой под Таллинном, но неприятности на работе и отказ в публикации сборника « Пять углов » заставили Довлатова в 1975 году вернуться в Ленинград к Елене. Тем временем в Таллинне 8 сентября 1975 годау Тамары Зибуновой родилась от Довлатова дочь Александра.

В Ленинграде Довлатов снова работал в журнале «Костёр», но из многочисленных попыток напечататься у ничего не получилось. А в 1976 году рассказы Довлатова были опубликованы на Западе в журналах «Континент» и «Время и мы», после чего последовало немедленное исключение Довлатова из Союза журналистов, и в дальнейшем его произведения можно было прочесть лишь при помощи Самиздата.

Летом 1976 и 1977 годов Довлатов работал в Пушкинских Горахсезонным экскурсоводом. Атмосфера, царившая в среде посещавшей музей филологической молодежи, способствовала творческим проказам. В частности, Сергей Довлатов промышлял тем, что за отдельную плату показывал экскурсантом под «большим секретом настоящую могилу Пушкина». Впечатления от этой «заповедной» жизни легли в основу почти документальной повести Довлатова «Заповедник».

В 1978 году сводная сестра Сергея Ксана уехала в Нью-Йорк к своему жениху Михаилу Бланку. Тогда же в Нью-Йорк уехала и Елена с дочерью Катей. Елена Довлатова рассказывала: «Я не могла больше ждать, пока Сергей решится на отъезд. Я не сомневалась, что будет трудно, но хуже быть не могло. Я готова была на любую физическую работу, на любые бытовые сложности, только бы избавиться от ощущения безнадежности и страха перед КГБ, все ближе подбиравшегося к Сергею… Если что-нибудь решу - стену лбом прошибу, но добьюсь своего. Однако преодолеть нерешительность Сергея мне долго не удавалось. Я, конечно, понимала, как страшно писателю оказаться в атмосфере чужого языка. И я хорошо знала, что он никогда не откажется от своего призвания… Короче - мне понятны были его сомнения по поводу эмиграции, и тем не менее... Я не была уверена в том, что он последует за мной, но мне уже было все равно. Разрешение я получила очень быстро, через три недели. И здесь началось. Сначала заболела Катя, она вообще была очень болезненным ребенком. Когда она поправилась, проблемы со здоровьем обнаружились у меня. Выздоровела я - опять заболела Катя. Так продолжалось довольно долго, и тем не менее день отъезда был назначен. Я пошла попрощаться с подругой и, возвращаясь от нее, сломала руку. Вот так, в гипсе, я и поехала в эмиграцию…»

Именно Елена Довлатова принимала все важные решения в жизни Сергея. Несмотря на то, что они разошлись, Лена продолжала жить в его квартире с его матерью и дочерью Катей. И невольно именно Лена, с которой, как думал Довлатов, он разошелся навсегда, способствовала его эмиграции. Все началось с того, что Сергей поехал провожать Лену и Катю на аэродром, где долго махал им вслед своим шарфом, и из-за холодного ветра у него заболело горло. Он позвонил на самоходную баржу «Алтай», где тогда работал сторожем, попросил, чтобы за него отдежурили, и поехал домой, где занялся самолечением с помощью водки. Поэтому приехавший врач, вместо больничного констатировал у Довлатова алкогольное опьянение. В это время на барже за него отдежурили и записали на его имя рабочие часы — это был подлог, за который начальство впоследствии лишило Довлатова работы.После чего над Сергеем нависла угроза быть арестованным за тунеядство, от чего он спасался, подкупив за бутылку вермута знакомого журналиста, который сидел на первом этаже и высматривал милиционеров, пришедших за Довлатовым. Как только они приходили, журналист поднимал трубку и говорил Сергею: «Сволочи идут». По этому сигналу Довлатов закрывал дверь на щеколду и залезал с головой под одеяло — так ему долго удавалось скрываться. Однако кроме милиции Довлатовым интересовались сотрудники КГБ, которые взяли его во время одного из выходов в магазин. В ходе профилактической беседы сотрудник КГБ завел с ним разговор издалека: «Сергей Донатович, вы любите свою жену? Свою дочь? Вас ведь издают за границей? Вы не хотите уехать — мы вам поможем».Так, из-за проводов Елены в Америку Довлатов и сам в конце августа 1978 года уехал в эмиграцию вместе с Норой Сергеевной. Они летели через Варшаву, Будапешт, Вену, и оттуда - в США. В Вене располагался распределитель, где эмигранты из СССР могли изменить первоначальный маршрут и вместо того, что бы направится в Израиль, обращались с прошением на въезд в США. В ожидании такого разрешения Довлатов постоянно писал. А в Нью-Йорке Сергей, Елена, Нора Сергеевна и Катя стали опять жить вместе. 23 февраля 1984 годав семье Довлатовых родился сын Коля - Николас Доули.

Елена Довлатова рассказывала: «…Я работала корректором, потом наборщиком, да кем только не приходилось работать. Я была главным добытчиком, поэтому работала с утра до ночи. Когда родился Коля, брала работу на дом, а Сережа к этому времени стал служить на радио «Свобода»… Я думаю, он бы был очень доволен, если бы я рожала каждый год. Ему нравилось быть главным в доме. Это чувствовалось, даже когда он гулял с собакой. Он шел такой большой, собачка маленькая, так и виделось много детей, бегущих за ним...Возможно, из Ленинграда в самом деле уехал Серега, но в Нью-Йорк приехал уже писатель Довлатов. За пару недель австрийского транзита он написал несколько замечательных рассказов, вошедших потом в «Компромисс», стал сразу известен в эмиграции, читавшей его публикации в «Континенте» и в журнале «Время и мы». Им заинтересовался издатель Карл Проффер, несомненный авторитет в славистском мире. В его издательстве «Ардис» довольно быстро вышла книга Сергея. Но, конечно, не могло быть и речи о существовании на литературные заработки. Как все эмигранты, Сергей рассчитывал зарабатывать физическим трудом. Он даже пошел на курсы ювелиров. Правда, из этого ничего не получилось. Зато получилось создать газету «Новый американец». Это был самый радужный и оживленный период нашей жизни. Очень быстро люди, делавшие газету, стали героями и любимцами эмигрантского народа. Их узнавали на улице, телефон у нас звонил не переставая, в редакции образовался своего рода клуб, куда все стремились попасть. Газета настолько отличалась и от советской, и от эмигрантской журналистики, так была пронизана свежими идеями, стилистическим изяществом, что с ней связывались лучшие надежды. К сожалению, наша газета просуществовала всего два с половиной года. Ее делали блестящие литераторы, но никудышные финансисты…»

С 1978-го по 1990-й годы в США и Европе одна за другой были опубликованы двенадцать книг Сергея Довлатова, среди которых были «Невидимая книга», «Соло на ундервуде», «Компромисс», «Зона», «Заповедник» и «Наши». В середине 1980-х годов Довлатов так же печатался в престижном журнале «New-Yorker». Тем временем читатели в СССР были знакомы с творчеством Довлатова по Самиздату и авторской передаче на радио «Свобода».

Довлатов писал о своей жизни в Америке: «Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются, именно депрессии, то есть беспричинной тоски, бессилия и отвращения к жизни. Лечиться не буду и в психиатрию я не верю. Просто я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас все произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Мучаюсь от своей неуверенности. Ненавижу свою готовность расстраиваться из-за пустяков, изнемогаю от страха перед жизнью. А ведь это, единственное, что дает мне надежду. Единственное, за что я должен благодарить судьбу. Потому что результат всего этого - литература».

В Нью-Йорке Довлатовы занимали небольшую трехкомнатную квартиру, в которой жили вместе с Норой Сергеевной и собакой Глашей. Довлатов писал: «Две вещи как-то скрашивают жизнь: хорошие отношения дома и надежда когда-нибудь вернуться в Ленинград». Финансового достатка литературная деятельность Довлатова в США особого не приносила - на радио «Свобода» ему платили всего 200 долларов в неделю, а книги выходили, по утверждению издателя Игоря Ефимова, тиражом 50-60 тысяч экземпляров, за что автор получал достаточно скромное вознаграждение. У Довлатова не было даже страхового полиса, что и стало косвенной причиной его смерти. 24 августа 1990 года Довлатов умер в машине Нью-Йоркской скорой помощи по дороге в госпиталь Конни Айленда. В тот день Довлатов позвонил своему коллеге по радио и приятелю Петру Вайлю на работу и сказал, что видит, как по потолку идут трещины, что у него болит живот. Вайль вызвал «скорую помощь», которая объехала пять больниц, и куда Довлатова не приняли из-за отсутствия страхового полиса.

Незадолго до смерти Довлатов оставил литературное завещание, где указал, в каком году публиковать его произведения, и Елена свято выполняла его волю. Кроме завещания и прозы, ей остались долги на 87 тысяч долларов за журнал «Новый американец», который редактировал Довлатов, и двое детей — Катя и Николай.

Александр Генис писал: «…В Америке Сергей трудился, лечился, судился, добился успеха, дружил с издателями, литературными агентами и американскими «барышнями» (его словцо). Здесь он вырастил дочь, завел сына, собаку и недвижимость. Ну и, конечно, двенадцать американских лет - это дюжина вышедших в Америке книжек: аббревиатура писательской жизни. И все это, не выходя за пределы круга, очерченного теми американскими писателями, которых Сергей знал задолго до того, как поселился на их родине. Довлатов с легкостью и удобством жил в вычитанной Америке, потому что она была не менее настоящей, чем любая другая… В Америке Сергей нашел то, чего не было в отечестве, - безразличие, воспитывающее такую безнадежную скромность, что ее следовало бы назвать смирением. Для русского писателя, привыкшего к опеке ревнивой власти, снисходительная рассеянность демократии - тяжелое испытание…»

Сергей Довлатов был похоронен в Квинсе на кладбище «Маунт Хеброн». На его могиле был установлен надгробный памятник работы Нью-Йоркского скульптора Леонида Лермана.

Иосиф Бродский писал о Довлатове: «Когда человек умирает так рано, возникают предложения о допущенной им или окружающими ошибке. Это - естественная попытка защититься от горя, от чудовищной боли, вызванной утратой.… Не думаю, что Сережина жизнь могла быть прожита иначе; думаю только, что конец ее мог быть иным, менее ужасным. Столь кошмарного конца - в удушливый летний день в машине “скорой помощи” в Бруклине, с хлынувшей горлом кровью и двумя пуэрториканкскими придурками в качестве санитаров - он бы сам никогда не написал: не потому, что не предвидел, но потому, что питал неприязнь к чересчур сильным эффектам. От горя, повторяю, защищаться бессмысленно. Может быть, даже лучше дать ему полностью вас раздавить - это будет, по крайней мере, хоть как-то пропорционально случившемуся. Если вам впоследствии удастся подняться и распрямиться, распрямится и память о том, кого вы утратили. Сама память о нем и поможет вам распрямиться».

Любимое стихотворениеС. Довлатова«На смерть друга» И. Бродского.

… Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
Вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
Чьи застежки одни и спасали тебя от распада,
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
Тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
С берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

Автор биографии Довлатова Валерий Попов упомянул слова сестры Сергея Довлатова Ксаны Мечик-Бланк: «… Сергей был, прежде всего, писателем, а уже потом всем остальным. И как по-настоящему хороший писатель, он преобразовал события своей жизни в прекрасную прозу, которая, однако, мало общего имела с действительностью. Фактически Довлатов своими руками создал вокруг себя миф, в который все поверили. Но ему этого было мало - он всю жизнь пытался соответствовать своему лирическому герою и в жизни. Кому-то, может быть, покажется странным, но это была во многом саморазрушающая работа. В своей прозе он ведь конструировал образ такого аутсайдера, который иронично смотрит на все со стороны. В жизни он был, конечно, практически прямой противоположностью этому образу. Но ближе к своей смерти Довлатову, кажется, все же удалось превратиться в свое литературное альтер эго. И это его в конечном счете и погубило…»

О Сергее Довлатов снят документальный фильм.

Текст подготовила - Татьяна Халина. Редактор - Андрей Гончаров.

Использованные материалы:

Е.Довлатова - интервью журналу «Огонек»
Катя Довлатова - интервью журналу «Огонек»
В. Попов - «Сергей Довлатов» ЖЗЛ
Материалы сайта «Википедия»
Материалы сайта www.sergeidovlatov.com

Сергей Довлатов – советский и американский писатель, прозаик и журналист. В советское время Довлатов был диссидентом, однако на сегодняшний день его произведения рекомендованы Министерством образования и науки РФ к самостоятельному прочтению школьниками.

Детство и юность

С самого детства Сергей был любознательным мальчиком с развитой фантазией. Его самым любимым предметом в школе являлась , в связи с чем он стал сочинять стихи еще в начальных классах.

Когда Довлатову исполнилось 11 лет, его стихотворения были напечатаны в «Ленинских искрах». Интересен факт, что одно из своих произведений будущий диссидент посвятил .

После школы Довлатов учился в Ленинградском государственном университете на отделении филологического факультета.

В этот период биографии ему особенно нравилось творчество . Отучившись в университете менее 3 лет, Довлатов был отчислен из него за неуспеваемость.

Затем Довлатов был призван в ряды советской армии, где он стал охранником колонии расположенной в Республике Коми.

Служба очень серьезно повлияла на становление его личности, а также позволила собрать множество интересного материала.

Вернувшись из армии, Сергей Довлатов успешно сдал экзамены в тот же университет (с которого его отчислили) на факультет журналистики.

Окончив его, он начал работать журналистом в ленинградском издании «За кадры верфям». В данный период биографии он познакомился с начинающими прозаиками из литературного общества «Горожане».

Затем Довлатов работал во многих других газетах и журналах, продолжая писать разные произведения. Однако он не мог их нигде опубликовать, так как они шли вразрез с советской идеологией.

Спустя какое-то время Сергей Донатович переезжает в , где также продолжает работать в разных издательствах. Кроме этого он успевает поработать экскурсоводом в музее-заповеднике .

Поскольку многие произведения Довлатов не мог публиковать на родине, прозаик печатал их за рубежом. Когда об этом факте узнали в КГБ, за Сергеем Довлатовым началась слежка, которая будет продолжаться до конца его жизни.

В связи с этими событиями биографии, в 1978 г. журналист решает эмигрировать в .

Прилетев в Нью-Йорк, он начал работать на радио, а также стал редактором газеты «Новый американец». В скором времени Довлатов становится популярным литератором. Несмотря на это он очень скучает по вообще и Ленинграду в частности.

Произведения Довлатова

Поскольку Сергей Довлатов считался инакомыслящим писателем, он не мог печататься в большинстве издательств .

В связи с этим ему приходилось публиковать произведения в самиздате и в разных эмигрантских журналах.

Со временем давление на него со стороны властей усилилось. По приказу КГБ его книга «Пять углов» была уничтожена.

Только по прибытию в США Довлатову удалось реализоваться в качестве писателя. Многие американские издательства печатали его рассказы и романы на английском и русском языках.

Интересен факт, что с Довлатовым стремились сотрудничать такие авторитетные журналы, как «Partisan Review» и «The New Yorker».

В скором времени из-под пера Довлатова выходит повесть «Иностранка», в которой он описывает события своей биографии. После этого он опубликовал сборники рассказов «Чемодан» и «Наши», а затем и сборник новелл «Компромисс».

Произведения Довлатова получали все большую популярность не только в США, но и в Европе. Советские граждане имели возможность познакомиться с творчеством прозаика благодаря его творческой программе на Радио «Свобода».

Личная жизнь

Многие считают, что в биографии Сергея Довлатова было множество женщин, однако это не совсем так. На самом деле он был достаточно закрытым человеком.

Его первой женой была Ася Пекуровская, с которой он прожил 8 лет. Интересно, что сразу после развода у них родилась девочка Мария.

Второй супругой Довлатова стала Елена Ритман, отличавшаяся твердым характером. Многие биографы писателя считают, что именно этой женщине он обязан своей популярностью.

У них родилась девочка Екатерина, однако со временем их чувства начали остывать, в результате чего Елена ушла от мужа и уехала в Америку.

Через несколько лет Сергей Довлатов начал сожительствовать с Тамарой Зибуновой, родившей ему дочь Александру. Тем не менее, и эта связь оказалась недолгой.

В 1978 г. в биографии Довлатова произошло много перемен, в результате чего он понял, что может быть посажен за решетку, как инакомыслящий.

Довлатов с сыном Николасом

В связи с этим он в срочном порядке улетает обратно в Нью-Йорк к Елене Ритман, где повторно на ней женится. Вскоре у супругов родился долгожданный мальчик Николай (Николас).

Елена являлась настоящим другом и помощником для мужа. Она редактировала его рукописи, а также занималась вопросами, связанными с публикацией его произведений.

Смерть

Достоверно известно, что на протяжении своей непростой жизни Сергей Довлатов страдал алкоголизмом. И хотя он много раз пытался покончить с этой привычкой, у него ничего не получалось.

В этом плане Довлатов был очень похож с , который тоже всю жизнь страдал от алкогольной зависимости.

Здесь стоит заметить, что Довлатов и Высоцкий (см. ), несмотря на похожее положение в Советском Союзе, не были знакомы.

Это кажется странным, ведь оба работали над словом, были почти ровесниками (Высоцкий на 3 года старше), оба не имели официального признания, – однако их судьбы так и не пересеклись.

Сергей Донатович Довлатов умер 24 августа 1990 года в Нью-Йорке, в возрасте 48 лет. Причиной его смерти стала сердечная недостаточность. Похоронили писателя на кладбище Маунт-Хеброн.

Фото Довлатова

Несмотря на то, что Сергей Довлатов жил во второй половине 20 века, хорошего качества с его изображением не так уж и много. Ниже можете посмотреть самые популярные фото Довлатова.

Сергей Довлатов с другом Иосифом Бродским

Последняя квартира Бориса Довлатова

Каменноостровский пр., 50

Борис Довлатов, сын Мары Довлатовой, наряду с Валерием Грубиным был ближайшим другом Сергея Довлатова. С раннего детства они росли рядом, Борис был старше на три года. «Это был показательный советский мальчик. Пионер, отличник, футболист и собиратель металлического лома. Я был младше, но хуже, и его неизменно ставили мне в пример».

Однако с детства Бориса Довлатова отличали неожиданные и иногда абсурдные поступки – так, он помочился из окна 206-й школы на директора, за что, естественно, был с позором изгнан. Как пишет Довлатов-младший, «Он был неосознанным, стихийным экзистенциалистом».

Кировский (Каменноостровский) пр., 50. 1960-е

Со временем разница в возрасте между братьями сгладилась. Борис стал необыкновенно привлекательным мужчиной, сердцеедом, смельчаком и авантюристом. Закончив с отличием театроведческое отделение Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, начал работать на «Ленфильме». Писал рассказы, участвовал в семинарах молодых авторов при ленинградском Союзе писателей.

Его блестящая карьера в первый раз была прервана арестом, когда обнаружилось, что в составе шайки, состоящей в основном из ленинградской золотой молодежи, он совершил двенадцать ограблений. По фальшивым удостоверениям таможенных сотрудников они осматривали автобусы «Интуриста» и воровали оттуда вещи: чемоданы, радиоприемники, магнитофоны, зонтики, плащи, шляпы и даже запасное колесо.

Довлатов загремел в тюрьму, освободился условно-досрочно, снова был принят на «Ленфильм», где его все обожали. «Его полюбили режиссеры, операторы и сам директор «Ленфильма» Звонарев. Более того, его полюбили уборщицы… Ему обещали в недалеком будущем самостоятельную картину. Шестнадцать старых коммунистов «Ленфильма» готовы были дать ему рекомендацию в партию».

Борис Довлатов был вторым режиссером на фильмах «Белое солнце пустыни» и «На войне как на войне», зарабатывал хорошие по советским масштабам деньги. Все изменилось после того, как на съемках фильма «Даурия» в Читинской области он в пьяном виде сбил пешехода насмерть, снова попал в колонию. Из тюрьмы Борис вышел глубоко больным человеком, стал много пить, у него началась волчанка, от которой пострадало лицо и стали хрупкими кости, часто лежал в больницах и много времени проводил дома, в квартире на первом этаже, выходившей окнами на внутренний двор. Этот двор был захламлен разнообразными отбросами из продовольственного магазина, дальше вдоль Карповки простирался пустырь с пивными ларьками (сейчас на его месте долгострой гостиницы «Северная корона»). В квартире на Каменноостровском (в советские годы – Кировском) проспекте у Довлатова часто собирались большие компании, хотя хозяин был известен непредсказуемостью и крутым нравом: мог нокаутировать зарвавшегося гостя даже из положения лежа.

Сергей уговаривал его с женой Аленой и дочкой Юлией эмигрировать, но Борис не решился. В «Наших» Довлатов сформулировал позицию брата так: «Все это не для меня, ведь надо ходить по инстанциям, надо всех уверять, что ты еврей. Мне неудобно. Вот если бы с похмелья раз – и ты на Капитолийском холме».

Довлатов был убежден, что, будучи поставлен в жесткие капиталистические условия, Борис бы не пропал и вполне мог преуспеть в Америке. Сергей Донатович как мог поддерживал оставшихся в Ленинграде и Таллинне родных, посылая на родину дубленки и джинсы, которые можно было продать. В квартире на Кировском проспекте Борис узнал по телефону о внезапной кончине младшего брата, а спустя полгода не стало и его.

Сергей Донатович Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, куда родителей эвакуировали во время войны, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999). В 1944 году семья вернулась в Ленинград. Вскоре отец Сергея Довлатова Донат Исаакович ушёл из семьи. Общались они редко, в основном посредством записок.

В 1959 году Довлатов поступил на филологический факультет Ленинградского государственного университета имени Жданова (кафедра финского языка). Во время учёбы подружился с молодыми ленинградскими поэтами Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Иосифом Бродским. Однако университет пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения (отчислен со второго курса за неуспеваемость).

С 1962 по 1965 год Сергей Довлатов служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации поступил на факультет журналистики ЛГУ, в то же время работая журналистом в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института "За кадры верфям" . Начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане" вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и др. Одно время работал личным секретарем у писательницы Веры Пановой.

В 1972-1975 гг. жил в Таллинне, работал корреспондентом газет "Советская Эстония" и "Вечерний Таллин". В 1976 г. вернулся в Ленинград, был принят в штат журнала "Костер" . Писал рецензии для литературных журналов "Нева" и "Звезда" . Работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское).

Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате, а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах "Континент" , "Время и мы", за что был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк. Издавал "лихую" либеральную эмигрантскую газету "Новый американец", с 1980-го по 1982-й был ее главным редактором. Одна за другой выходят книги его прозы — "Невидимая книга" (1978), "Соло на ундервуде" (1980), повести "Компромисс" (1981), "Зона" (1982), "Заповедник" (1983), "Наши" (1983) и др. К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале "New-Yorker" , став вторым после Владимира Набокова русским писателем, печатавшимся в этом солидном издании.

За двенадцать лет жизни в эмиграции издал в общей сложности двенадцать книг, которые выходили в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче "Писатель у микрофона" на радио "Свобода ".

Довлатов был официально женат дважды. От первого брака с Асей Пекуровской у него осталась дочь Мария (р. 1970 г.). Двое детей — Екатерина (р. 1966 г.) и Николай (р. 1984 г.) — от второй жены Елены Довлатовой. Дочь Александра (р. 1975 г.) — от гражданской жены Тамары Зибуновой.

Сергей Довлатов умер в возрасте 49 лет 24 августа 1990 года от сердечной недостаточности, в машине скорой помощи по дороге в больницу. Похоронен в Нью-Йорке на кладбище "Маунт Хеброн" (Mount Hebron Cemetery).

Я вынужден сообщать какие-то детали моей биографии, иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром.
Толстый застенчивый мальчик... Бедность... Мать самокритично бросила театр и работает корректором...
Школа... Дружба с Алешей Лаврентьевым, за которым приезжает "форд"... Алеша шалит, мне поручено воспитывать его... Тогда меня возьмут на дачу... Я становлюсь маленьким гувернером... Я умнее и больше читал... Я знаю, как угодить взрослым...
Черные дворы... Зарождающаяся тяга к плебсу... Мечты о силе и бесстрашии... Похороны дохлой кошки за сараями... Моя надгробная речь, вызвавшая слезы Жанны, дочери электромонтера... Я умею говорить, рассказывать...
Бесконечные двойки... Равнодушие к точным наукам... Совместное обучение... Девочки... Алла Горшкова... Мой длинный язык... Неуклюжие эпиграммы... Тяжкое бремя сексуальной невинности...
1952 год. Я отсылаю в газету "Ленинские искры" четыре стихотворения. Одно, конечно, про Сталина. Три — про животных...
Первые рассказы. Они публикуются в детском журнале "Костер". Напоминают худшие вещи средних профессионалов...
С поэзией кончено навсегда. С невинностью — тоже...
Аттестат зрелости... Производственный стаж... Типография имени Володарского... Сигареты, вино и мужские разговоры... Растущая тяга к плебсу. (То есть буквально ни одного интеллигентного приятеля.) Университет имени Жданова. (Звучит не хуже, чем "Университет имени Аль Капоне")... Филфак... Прогулы... Студенческие литературные упражнения...
Бесконечные переэкзаменовки... Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой... Знакомство с молодыми ленинградскими поэтами — Рейном, Найманом, Бродским...

1960 год. Новый творческий подъем. Рассказы, пошлые до крайности. Тема — одиночество.
Неизменный антураж — вечеринка.
Выпирающие ребра подтекста. Хемингуэй как идеал литературный и человеческий... Недолгие занятия боксом... Развод, отмеченный трехдневной пьянкой... Безделье... Повестка из военкомата... За три месяца до этого я покинул университет.
В дальнейшем я говорил о причинах ухода — туманно. Загадочно касался неких политических мотивов.
На самом деле все было проще. Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался.
Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И наконец меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду...

Судьбу писателя придумала жена

Один из самых распространённых мифов о Сергее Довлатове приписывает ему донжуанские наклонности и аж 200 пассий в одном только Ленинграде. Однако, как утверждают люди, близко знавшие его, Довлатов женщин… боялся! И в жизни писателя были только две пассии: одну — Асю — он любил, а второй — Елене — был обязан всем.

С Асей Пекуровской он познакомился на филфаковской лестнице. Довлатов любил её безумно, но Ася, вскоре родившая ему дочь Машу, предпочла неудачнику Сергею, отчисленному из университета, более успешного Василия Аксёнова, романы которого уже тогда печатались в журнале «Юность». Когда она объявила Довлатову, что уходит, он сначала грозился самоубийством. Видя, что это не помогает, заперся с любимой в комнате, наставил на неё ружьё и кричал, что убьёт её, если она не останется с ним! Но Ася была непреклонна — и отчаявшийся Довлатов спустил курок…

К счастью, его рука дрогнула, и пуля ушла в потолок. Услышав выстрел, в комнату ворвалась его мать, а Пекуровской удалось убежать. Больше она не вернулась. Довлатов же, как писал он потом, отметил уход любимой женщины трёхдневной пьянкой. Только через 18 лет Ася решилась показать Довлатову дочь, но тот отнёсся к своему ребёнку холодно — Маша была слишком похожа на мать, которая когда-то его бросила. Сейчас старшая дочь Довлатова живет в Сан-Франциско и пишет слоганы для афиш, зарабатывая за каждый столько, сколько её отец не получил за всю жизнь.

Говорят, он никогда не реализовал бы себя, если бы не вторая жена — Елена. Замкнутая и молчаливая, она обладала тем мужским характером, которого так не хватало самому Довлатову. Хотя он пишет, что жена нисколько не интересовалась его прозой, именно она своими руками набрала на печатной машинке полное собрание его сочинений. Сергею было достаточно одного движения Лениных бровей, чтобы понять: рассказ нужно переделать. Именно она, утверждают знакомые семьи, принимала все важные решения в его жизни. Несмотря на то, что однажды они временно разошлись, Лена продолжала жить в его квартире с его матерью и их дочерью Катей. Однажды Лена сказала Довлатову: «Вот тебе поплиновая рубашка, и распишись на бумажке, что ты не возражаешь против отъезда дочери в Америку». И он подписал!

По некоторым сведениям, эмиграцию тоже подстроила Елена. Всё началось с мелочи — Сергей поехал провожать Лену и Катю на аэродром, где долго махал им вслед своим шарфом. Из-за ледяного ветра у него тут же заболело горло, и он позвонил на самоходную баржу «Алтай», где тогда работал сторожем, чтобы за него отдежурили, а сам поехал домой. Не дождавшись врача, он активно занялся самолечением — пил водку. Поэтому приехавший врач вместо больничного констатировал у Довлатова алкогольное опьянение. В это время на барже за него отдежурили и записали на его имя рабочие часы — а это был натуральный подлог, за который начальство впоследствии Довлатова лишило работы.

Дальше — больше: после увольнения над ним нависла угроза быть арестованным за тунеядство, от чего он спасался весьма оригинальным способом. Подкупил за бутылку вермута знакомого журналиста, который сидел на первом этаже и высматривал милиционеров, пришедших за Довлатовым. Как только они объявлялись, журналист поднимал трубку и говорил Сергею два слова: «Бл*ди идут». По этому сигналу Довлатов закрывал дверь на щеколду и залезал с головой под одеяло — так ему долго удавалось скрываться. Однако кроме милиции за ним охотился еще и КГБ, где прознали про публикацию за границей произведений Довлатова, о чем он сам даже не подозревал! Схватили его во время одного из выходов в магазин — и в тюрьме полковник КГБ завёл с ним разговор издалека: «Сергей Донатович, вы любите свою жену? Свою дочь? Вас ведь издают за границей? Вы не хотите уехать — мы вам поможем…» Так Довлатов оказался за океаном, где снова женился на своей же жене.