Вениамин береславский. Иоа́нн Московский, Большой колпак, Христа ради юродивый. Ин кондак иной блаженному Иоанну, Христа ради юродивому, Московскому чудотворцу

Блаженный Иоанн родился в конце XV века в Вологодском крае. В юности он оставил родительский дом и стал безмездно работать «водоносцем» на солеварнях. С тяжелым трудом святой соединил строгий пост и молитву. Затем он перешел в Ростов, где и принял на себя трудный подвиг юродства Христа ради: он ходил полунагой, носил на себе вериги в виде тяжелых железных крестов и на голове большой железный колпак, за что прозван был «Иоанн - Большой колпак». Питался святой подвижник хлебом и водой один раз в день. Часто бывало так, что блаженный Иоанн выходил на улицу на народ, полагал на землю колпак и, стоя на нем, подолгу смотрел на солнце и молился. Прохожие смеялись над ним и оскорбляли его, но святой с кротостью и терпением переносил насмешки. В Ростове он был знаком с преподобным Иринархом, затворником Ростовским (+1616; память 13/26 января).
Из Ростова блаженный Иоанн переселился в Москву, где продолжил подвиг юрод-ства. Зимой и летом он ходил в рубище, претерпевая в непогоду холод и сырость. Блаженный Иоанн получил от Бога дары прозорливости и чудотворений. Так, он предсказал большие беды России, Смутное время и нашествие поляков, говоря, что «в Москве будет много видимых и невидимых бесов». Он безбоязненно говорил правду всякому, какое бы положение тот не занимал. Даже самому царю Борису Годунову часто говорил слова: «Умная голова, разбирай Божьи дела. Бог долго ждет, да больно бьет». Однажды святой встретил хромого человека по имени Григорий. Он расспросил его о болезни и узнал, что Григорий два года назад вывихнул ногу и с тех пор нога не заживает. Во время разговора блаженный Иоанн как бы нечаянно наступил на больную ногу, и она тотчас стала здоровой.
Перед смертью святой Иоанн указал себе могилу у храма Покрова на Рву, впоследствии названного собором Василия Блаженного. Готовя себя к погребению, ибо ему был открыт день кончины, он снял вериги и трижды облился водой. Святой заповедал совершить погребение не ранее третьего дня. Блаженный Иоанн скончался в 1589 (или 1590) году.
На погребении святого в Покровском храме были царь Феодор Иоаннович, архи-ереи Русской Церкви и множество народа. Однако само погребение совершалось не в указанный блаженным день, а раньше. Господь попустил в наказание за неисполнение завета своего угодника во время богослужения случиться сильной грозе с молниями, так что в Покровском храме опалились некоторые иконы и даже пострадали несколько клириков и мирян. Во время погребения и позднее многие болящие получали исцеление по молитвам блаженного Иоанна.
Служба блаженному Иоанну была составлена вскоре после его кончины, при царе Феодоре Иоанновиче (+1598 г.). Житие составлено, согласно некоторым источникам, монахом Иосифом (в миру священник Иоанн Наседка, сотрудник преподобного Дионисия Радонежского (+1633; память 12/25 мая) по исправлению богослужебных книг) в 1647 году. Нетленные мощи угодника Божия были открыты 13 июня 1672 года. 17 января 1916 года придел в честь Рождества Пресвятой Богородицы в Покровском соборе, где под спудом почивали святые мощи, был переименован во имя блаженного Иоанна, Христа ради юродивого, Московского чудотворца.
Память этого святого празднуется 25 (12) июня и 16 (3) июля.

Тропарь, глас 8:

Иже Христа ради, волею оставив свое отечество - град Вологду/ и вся красная мира сего возненавидев,/ желанием духовным вселился еси во град Ростов/ и, яко в пустыни скитался в нем,/ гладом, и жаждею и безмерною тяготою плоть свою изнуряя,/ и работая Господеви день и нощь,/ в посте и молитве пребывая в притворе церковнем,/ власы же главы своей пеплом и смолою удручая,/ и, ревнуя Василию блаженному,/ пришел еси в царствующий град Москву/ и в целомудрии и терпении течение добре скончав,/ преселился еси к вечным обителем,/ чудес лучи испущая,/ преблаженне Иоанне, отче наш,/ моли Христа Бога спастися душам нашим.

Кондак, глас 8:

Иже Христа ради наложивый на себя мудростию юродство,/ образом буйства зрим от человек,/ умныма же крылома горе возлетая,/ все тело свое веригами обязал,/ яко злато многоценное, соблюдеся в народе,/ очистив ум от страстей,/ веселием духовным прешел еси море мятежнаго сего жития,/ обрете светлость жизни вечныя,/ молим тя, блаженне Иоанне,/ молися прилежно Христу Богу нашему/ сохранитися нам от всякаго навета/ и злых обстояний видимых и невидимых враг, да зовем ти:/ радуйся, многострадально, яко да молитвами твоими направляеми,/ предстоя присно с нами,/ в Троице славимому Богу поем Ему: аллилуйя.

(www.saints.ru; иллюстрации - rusk.ru; dic.academic.ru)

Блаженный Иоанн Богомил:

Я был катар от начала. И никак не накладывалась не от мира сего православная тишина на институциональное ‘горе вам!’, смешанное с господипомильностью замогильной. Никаких цепных псов и склепных упырей не имел я в виду, когда ходил в православные храмы.

Н о носил перед собой живую икону – мать Марию из Орла и горячую катарку блаженную Евфросиньюшку, царствующую ныне на небесах среди мироточащих катаров (духовные матери-наставницы бл.Иоанна. Мощи м.Евфросинии обретены мироточащими).

С ерафим Умиленный Соловецкий (русский царь Михаил Романов, 39 лет Гулага, духовный отец бл.Иоанна), духовный пастырь Второй Соловецкой, был огненным катаром, равно как и Иннокентий Балтский.

И папочка мой Яков (Яков Михайлович Береславский), свидетельствую, чистый был катар в своем незатейливом желании жить в обществе всеобщего благоденствия, братства и любви. Только не знал, какими средствами достичь сего. Указал ему Серафим Умиленный в Бутырской тюрьме (1939 г.): “Миссия твоя в другом – родить сына помазанного и помазующего” /подробнее см. в книге "Мой таинственный отец "/.

Б абушка моя Анна – стопроцентная катарка. В синагогу ходила - а в Бога не верила.

‘Что ж ты, бабушка, в церковь регулярно ходишь, если в Бога не веруешь?’ – ‘Если бы Бог был, разве отнял бы Он у меня двух моих детей?’ (молодыми летами умерли сын и дочь от туберкулеза). – ‘Так зачем же ты ходишь?...’

К другому ходила: к Доброму, не причастному лжи, смерти, дудежному истуканству, зубрежному очковтирательству (и завершение их молитвы – инквизиторский суд и побитие камнями).

Иврита не знала. Сердцем молилась. На ‘параллельном звуке’ произносила записанное по-русски, а духом – к Отцу любящему нескончаемым плачем.

В другую церковь ходила. И меня в нее привела.

Д ругая бабушка моя Бронислава, польского происхождения украинка, опять же катарка чистейшая. Восемь детей своих – девятого поднимает. Нищих кормит. Бесконечно любима и скрывает свое польское происхождение (что по тем временам хуже еврейского: поляков коммунисты тогда не просто сажали, а со свету сживали).

М амочка моя была и есть катарка. Трепетала всегда перед духовными ризами и стремилась к чистоте. Папочкина же доброта вообще была безгранична. Теперь-то понимаю: происхождение ее катарское.

Н а литургиях в православных храмах испытывал я радость и блаженство катарские. По-катарски с иконами беседовал. Расцеловывался с ближним поцелуем мира. По-катарски странничал каликой перехожим. По-катарски, отбросив регалии, нанялся шизофреником на ренту-70 31 и еще каким-то совершенно последним дворником.

Ноги о меня вытирали кому не лень, как о половую тряпку. А блаженство испытывал несказанное.

И брань катарскую познал я, когда чуть было не посадили меня за первую книгу ‘Огонь покаянный ’ (а тогда сажали крахмальниковых и якуниных крепко). Сочли: нет политических мотивов. Отложили.

И ‘рекс’ крепкий ко мне был приставлен. Хотел соединить невозможное: помазанника с Рексом мунди (князь мира). А больше плакал по ночам (тошно ему было в моем обществе) – и стучал, стучал нескончаемо... Отпрашивался куда-то по понедельникам, и вместе со своей мамашей стучать ходил. Лет пятнадцать стучал вдохновенно, так что познал я и малую свою инквизицию.

Н о искал в горячей вере катарской церкви. Обрел ее в святой Евфросинии с ее пятью тысячами поклонов в день, тремя ступенями стяжания Святого Духа, круглосуточной работой Богу, бескрайним милосердием, вымаливанием чужих грехов, восхищением в мир горний – и трепетом, трепетом каким-то неповторимым катарским.

Помню ездил я каликой перехожим по православным храмам и искал катарской благодати. Вот было нашел, напал на ее след: батюшка молится по-катарски открытым сердцем. То жаркий какой-то юродивый принесет не поймешь что: то гроздь виноградную, то куклу из папье-маше. И смотрит горячо: ‘Ты истинно верующий?’ То в Псково-Печерскую лавру приду и на единственного набреду катара. Брат в замешательстве: сторож какой-то последний, а духом наш, катарский, истинно помазанный.

С вятые интересовали меня катарские, как например, юродивый Иннокентий Балтский. И традиционные жития святых из Четьих-Миней переделывал я на катарский лад. Полагал: страдали они не ‘за веру’, а в мученичестве любви. Исповедовали Христа любви, а не институционального божка.

Два тома житий переписал, перевел я с православно-католического на катарский.

Две церкви было в православии: кесарева и катарская. А то, что называют ‘православием’ – несусветность некая. То, чего нет, высосанное из пальца, выдуманное наобум.

Святые отцы были чистые катары. Потом их только канонизировали, институциализировали, причесали и сделали ‘правильниками’, ‘уставниками’ и пр. Но и без православной парикмахерской с ее ножницами и щипцами, лохмотьями да приставленными париками, истинными катарами были все эти антонии великие, марии египетские и пр.

Кучковались вокруг круглого стола и бредили Чашей Грааля. Как и мы, оставались земными странниками, юродивыми и бескомпромиссными в вопросах совести.

У ж куда не знаю большего катара, чем о.Паисий! С его глазами евфросиньюшкиными, серо-голубыми чистейшими. С его от юности отторжением блуда, изумительно чистым нравом и ангельским тенором. С его круглосуточным служением и неземным бескорыстием. С его ненавистью к фарисейству и отрицанием какого-либо подобия Рекса мунди: ‘Нюхом чувствовал я малейшую примесь злобы и отметал ее. От века я искал катарского доброго Бога и верил только в Него. Отче, я живу Вашей любовью’.

Разве это не исповедь ученика Бога любви? И отношения наши – от любви (хотя и тысячи забот о церкви, о том, о сем – успевай в десяти ипостасях), происхождением и источником от любви. И пастырство, и пророчество, и писательство, и литургисание. И исповедь, и креста ношение – силой любви только. И братство, и сестричество, и отечество, и сыновство.

Из книги блаженного Иоанна ‘Катары: Церковь любви’

З аказать книги и диски: " Колирия " "Книги России"

Перейти в раздел ы: О ткровения Б огини Д евы М атери