Читать онлайн "непокоренные". Горбатов Борис. Непокоренные Есть клубнику уже не хочется

Гонят по дороге тысячи оборванных, измученных пленных - падают мертвые, а живые бредут, покорно бредут через трупы товарищей дальше, на каторгу. Плачут полонянки в решетчатых вагонах, плачут так, что душа рвется, - а едут. Молчит народ. А на виселицах качаются лучшие люди... Может, без пользы?

Он шел теперь придонскими степями... Это был самый северный угол его округи. Здесь Украина встречалась с Россией, границы не было видно ни в степных ковылях, одинаково серебристых по ту и по другую сторону, ни в людях...

Но прежде чем повернуть на запад, по кольцу области, Степан, усмехнувшись, решил навестить еще одного знакомого человека. Здесь, в стороне от больших дорог, в тихой лесистой балке спряталась пасека деда Панаса, и Степан, бывая в этих краях, обязательно заворачивал сюда, чтобы поесть душистого меду, поваляться на пахучем сене, услышать тишину и запахи леса и отдохнуть и душою и телом от забот.

И сейчас надо было передохнуть Степану - от вечного страха погони, от долгого пути пешком. Распрямить спину. Полежать под высоким небом. Подумать о своих сомнениях и тревогах. А может, и не думать о них, просто поесть золотого меду на пасеке.

Да есть ли еще пасека? - усомнился он, уже подходя к балке.

Но пасека была. И душистое сено было, лежало копною. И, как всегда, сладко пахло здесь щемящими запахами леса, липовым цветом, мятой и почему-то квашеными грушами, как в детстве, - или это показалось Степану? А вокруг дрожала тонкая прозрачная тишина, только пчелы гудели дружно и деловито. И, как всегда, зачуяв гостя, вперед выбежала собака Серко, за ней вышел и худой, белый, маленький дед Панас в полотняной рубахе с голубыми заплатками на плече и лопатках.

А! Доброго здоровья! - закричал он своим тонким, как пчелиное гуденье, голосом. - Пожалуйте! Пожалуйте! Давно не были у нас! Обижаете!

И поставил перед гостем тарелку меда в сотах и решето лесной ягоды.

Тут еще ваша бутылка осталась, - торопливо прибавил он. - Цельная бутылка чимпанского. Так вы не сомневайтесь - цела.

А-а! - грустно усмехнулся Степан. - Ну, бутылку давай!

Старик принес чарки и бутылку, по дороге стирая с нее рукавом пыль.

Ну, чтоб вернулась хорошая жизнь наша и все воины домой здоровые! сказал дед, осторожно принимая из рук Степана полную чарку. Закрыв глаза, выпил, облизал чарку и закашлялся. - Ох, вкусная!

Они выпили вдвоем всю бутылку, и дед Панас рассказал Степану, что нынче выдалось лето богатое, щедрое, урожайное во всем - и в пчеле, и в ягоде, а немцы сюда на пасеку еще не заглядывали. Бог бережет, да и дороги не знают.

А Степан думал про свое.

Вот что, дед, - сказал он вдруг, - я тут бумагу напишу, в эту бутылку вложим и зароем.

Так, так... - ничего не понимая, согласился дел.

А когда наши вернутся, ты им эту бутылку и передай.

Ага! Хорошо, хорошо...

"Да, написать надо, - подумал Степан, доставая из кармана карандаш и тетрадку. - Пусть хоть весть до наших дойдет о том, как мы здесь... умирали. А то и следа не останется. Цыпляковы наш след заметут".

И он стал писать. Он старался писать сдержанно и сухо, чтобы не заметили в его строках и следа сомнений, не приняли б горечь за панику, не покачали б насмешливо головой над его тревогами. Им все покажется здесь иным, когда они вернутся. А в том, что они вернутся, он ни минуты не сомневался. "Может, и костей наших во рвах не отыщут, а вернутся!" И он писал им строго и сдержанно, как воин воинам, о том, как умирали в застенках и на виселицах лучшие люди, плюя врагу в лицо, как ползали перед немцами трусы, как выдавали, проваливали подполье изменники и как молчал народ. Ненавидел, но молчал. И каждая строка его письма была завещанием.

Б. Горбатов – повесть «Непокоренные». Основная идея повести Горбатова «Непокоренные» определялась стремлени­ем автора показать, как меняется отношение человека к вой­не, как растуг его сознание и активность, как меняется, уг­лубляется понимание своего места, своей роли в жизни. Ро­мантический тип художественного обобщения, ярко выразив­шийся в повести, не был для писателя чем-то случайным. Еще в 1927 году в письме к А.Ефремовой он излагает свою про­грамму: «Большой ветер и маленькие люди – вот основа про­изведений, которые я напишу, когда научусь писать».

Люди в большом вихре исторических потрясений – тако­ва тема «Непокоренных». История рассматривается здесь че­рез призму души человеческой, через жизни простых людей.

Сюжетом становится нелегкая жизнь людей в условиях ок­купации в Донбассе. В центре повествования – семья Тараса Яценко. Далеко не сразу приходит этот герой к осознанию всего происходящего. Вначале он не хочет никуда вмешивать­ся, существует в своем маленьком мирке, ограниченном до­мом и родными. И писатель подчеркивает это стремление ге­роя определенными художественными деталями: плотно зак­рытыми ставнями, закрытой дверью, гробовой тишиной в доме. Хозяин делает замки и засовы, словно пытаясь отгоро­диться ими ото всего мира.

Постепенно приходит к Тарасу осознание важности всего происходящего, именно тогда он решает для себя главное – не покоряться. И, когда его вызывают на биржу труда и пред­лагают работу талантливому мастеру, он отказывается рабо­тать на немцев. Тогда Тараса делают чернорабочим.

Рискуя жизнью своей семьи, прячет он в своем доме шес­тилетнюю девочку. И Тараса не покидает ощущение абсурд­ности всего происходящего. ««Неужто, – усмехнулся он, – германское государство рухнет, если будет жить на земле ше­стилетняя девочка?» Но полицейские продолжали рыскать по домам. У них появился охотничий азарт. Они, как псы, вы­нюхивали след. Улица не сдавалась. Каждый вечер девочку, закутанную в темный платок, переносили на новое место от соседа к соседу. В каждом доме был освобожден для нее сун­дук и в нем постелька. Девочка и жила, и ела, и спала в сунду­ке; при тревоге крышку сундука захлопывали. Ребенок при­вык к своему убежищу, оно больше не казалось ему гробиком. От девочки пахло теперь нафталином и плесенью, как от древ­ней старушки». Перерыв весь дом Тараса, девочку находят и забирают немцы. И навсегда запомнил герой большие и ис­пуганные глаза своей внучки, Марийки.

Важным эпизодом становится для героя встреча с млад­шим сыном Андреем, выбравшимся из немецкого плена. Но Тарас совсем не рад этой встрече. Он видит в своем сыне из­менника и дезертира и испытывает чувство стыда. «Всех ты обманул! И Россию, и жену, и меня, старого дурака, и мое ожи­дание», – говорит он сыну. И тот начинает осознавать всю безысходность своего положения. «Нет, не вырвался он из пле­на! Вот она – колючая проволока. По-прежнему и он в плену, и семья в плену, и весь город в плену у немцев. Душа его в плену. Все опутано колючей проволокой. Колючки впились в душу. А у старика, у отца, душа свободна. Ее в цепи не заку­ешь. Ее колючей проволокой не опутаешь, бессмертную, ожесточенную душу Тараса. И сын вдруг горько позавидовал отцу». И Андрей покидает отчий дом, решив кровью иску­пить свою вину.

Следующим этапом в духовном развитии героя становится его поход по деревням в надежде обменять свои вещи на про­дукты. И Тарас увидел тысячи людей с тачками и санками, увидел костры в ночной степи. «Тачки, тачки, тачки – на­сколько хватало глаз, одни тачки да спины согбенные под ними. Спины и тачки – больше ничего не было, словно то была дорога каторжников. Скрипя и дребезжа, катились тач­ки по камням и тащили за собой людей, измученных, потных, черных от пыли. Казалось, это не люди идут, а сами тачки с прикованными к ним человеческими руками…». Так, из мел­ких деталей в повести складывается образ времени, времени драматического и героического одновременно.

Кульминацией душевных движений героя становится его встреча со старшим сыном, Степаном. Степан является гла­вой подпольщиков, он ищет добровольцев, которые могли бы вести разведку и убирать некоторых фашистов. Автор явно симпатизирует этому герою, показывая читателю, насколько важна его деятельность подпольщика, как он поднимает бое­вой дух людей. И Тарас испытывает чувство гордости за сво­его сына, узнав о его работе.

Подпольщицей является и дочь Тараса, Настя. Не знал своей дочери Тарас, была она для него загадкой. Не было веры у него в душевную стойкость Насти, придирчиво присматри­вался он к ней и ее подружкам. «Где уж им! На папашины деньги учились, горя не видели, с Александром Яковлевичем Пархоменко в поход не хаживали, почем фунт лиха, не зна­ют». Но Настя с честью выполнила свой долг. Это о ней писал М. Светлов:

Наши девушки ремешком Подпоясывали шинели,

С песней падали под ножом,

На высоких кострах горели.

Немцы повесили девушку на центральной площади, и Та­рас молча переживал свое горе.

В финале мы видим, как возвращаются домой сыновья Тараса. Андрей получил медаль «За отвагу». Никифор же после ранения возвращается на костылях. Но он по-прежнему не сдается, чувствует себя не раненым и уставшим солдатом, а молодым и сильным строителем, созидателем будущего: «Эх, работы сколько! Работы! А костыли что ж? Костыли скоро долой! И задымим. Будьте любезны!»

Таким образом, город выдержал и выстоял под натиском немецких оккупантов, жители его не сломались, а остались «непокоренными». И автор восхищается своими героями, на­ходя героику и поэзию в самой повседневности. Потому что повседневное в войну становилось исключительным.

Здесь искали:

  • горбатов непокоренные краткое содержание
  • непокоренные краткое содержание
  • непокоренные горбатов краткое содержание
О характере поводы (температуре, влажности и т. п.). Бабье, ведренное, горячее, грозовое, дождевое, дождливое, душистое, душяое, жаркое, жгучее, засушливое, златое (устар.), знойное, золотое, красное (нар.-поэт.), погожее (разг.), прохладное, солнечное, суховейное, сухое, сухостойное, сырое, теплое, удушливо-знойное, холодное, ясное. Л ето стояло ведренное и гнойное. Короленко, Смиренные. Мерзнешь зимой ты В морозы трескучие, Жаришься в лето Горячее, жгучее. Суриков, Бедность. Лишь яблоне старой в колхозном саду / снится душистое, жаркое лето. Щипачев, Весны младенческая пора. . . - Лето тогда жаркое было, суховейное, слоено и само небо горело. Из-за степей Заволжья мутью летела знойная пыль. Гладков, Лихая година. Золотое бабье лето Оставляя за собой, Шли войска - и вдруг с рассвета Наступил днепровский бой. . . Твардовский, Василий Теркин. Попрыгунья Стрекоза Лето красное пропела. Крылов, Стрекоза и Муравей. Все наслаждались прекрасными днями погожего лета. Лесков, Колываний муж. Лето стояло с у- х о е, удушливо- знойное. Скиталец, Огарки. Сухостойное было лето. Редко падали дожди, и хлеб вызрел рано. Шолохов, Тихий Дон.
О времени наступления, продолжительности лета. Быстрое, длинное, запоздалое, короткое, позднее, раннее, северное, южное. Но лето быстрое летит. Настала осень золотая. Пушкин, Евгений Онегин. И что ж теперь? И где все это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Выл мимолетным гостем он! Тютчев, О, как убийственно мы любим. . .
Об урожайном, благоприятном лете. Благодатное, богатое, зеленое, обильное, плодоносное (устар.), пышное, урожайное, щедрое. Нынче выдалось лето богатое, щедрое, урожайное во всем. Горбатов, Непокоренные. Опять она, родная сторона С ее в е л е н ы м, благодатным летом, И вновь душа поэзией полна. . . Некрасов, Начало поэмы. Я слышу иволги всегда печальный голос И лета пышного приветствую ущерб. Ахматова, Я слышу иволги всегда печальный голос. . .
4« Редкие эпитеты. Бледное, буйное, голубое, осеннее, распахнутое, расплавленное, ржаное, русское, свежее, Светлое, юное. Стоит вдесь не больше недель четырех Холодное, бледное лето. Маршак, Ледяной остров. Проплывало голубое лето, Уходило лето голубое. Исаковский, Памяти И. Их жарким дыханьем согрето / и пахнет, как в пробке вино, / осеннее позднее лето, / дождями на нет сведено. Асеев, Чер- яобривцы. Во всей красе распахнутого лета Как много солнца и как много света, Улыбок ясных, поцелуев, слез Мне в этот день увидеть довелось. Дудин, Во всей красе распахнутого лета. . . В порт, / горящий, / как расплавленное лето, / разворачивался / и входил / товарищ «Теодор / Негптеь. Маяковский, Товарищу Иетте пароходу и человеку. Как живется тебе, милая? Как любится тебе, как дышится? Ржаное лето наше минуло, / а осень дождиком колышется. Г. Морозов, Как живется тебе, милая. . . Ливень, и буря, и где-то Солнца мелькнувшего луч. . . Русское, буйное лето, Месяцы зноя и туч! Брюсов, Летняя гроза. Июньское свежее лето, Любимая с детства пора. Твардовский, Жестокая память. Прошло светлое лето, прошла сырая и горькая осень, но Балашов не возвращался. Паустовский, Кружевница Настя. Все, все у сердца на счету, Все стало памятною метой. Стояло юное, в цвету, Едва с весной расставшись лето. Твардовский, 22 июня 1941 года.

Еще по теме ЛЕТО:

  1. Рассказ о «стоянии на Угре» в Софийской второй – Львовской летописях.
  2. Очерк 1. Восприятие славянского расселения в Восточной Европе и межэтнических противоречий в Повести временных лет: к вопросу об этническом самосознании и особенностях фольклорной и книжной традиции в Древней Руси

Сборщица клубники Рут работает на полях Вазула уже пятое лето, она радуется вкусным спелым ягодам, свежему воздуху и прекрасной природе.

Хозяйка садоводства Вазула Имби Рохеярв довольна хорошим урожаем.

«Вы только посмотрите, какая красивая клубника!» - зовет нас хозяйка сада Вазула Имби Рохеярв, прогуливаясь между грядками клубники. «Глядите, еще одна, такая же красивая. Не могу удержаться! Она такая красивая, что я должна ее немедленно сорвать», - со вздохом произносит Рохеярв, которая уже десятки лет ходит по клубничным полям, но не устает изумляться красоте ягод. Вот и снова она срывает огромную ягоду размером с пол-ладони.

Тот, кто занимается разведением клубники, должен быть готов к любым сюрпризам, поскольку на созревание урожая оказывают влияние совершенно непредсказуемые природные силы.

Обычно сезон клубники продолжается пять недель, но если вдруг в какой-то день в течение 16 часов будет лить дождь, то вместо хорошего урожая ягод будет «каша».

«Как-то у нас уже случилась такая история, когда поле было красным-красно от клубники, но все вдруг пропало. Только некоторые зеленые ягодки уцелели», - рассказала Рохеярв.

Есть клубнику уже не хочется

Существует еще одна опасность, которая также зависит от случая. Стая ворон, по словам специалиста, может за одну ночь уничтожить все поле. Поэтому по утрам и вечерам клубничное поле в Вазула обходит сторож с собакой.

Кроме того, ворон отпугивают специальными пугалками, блестки которых напоминают глаза ястреба, что заставляет ворон держаться подальше. Есть ли от этого польза, Рохеярв сказать не смогла, просто как-то попробовали, да так с тех пор эти пугалки и стоят в поле.

В садоводстве Вазула клубника растет на площади 3,3 га. Есть старые, есть и новые поля. Хозяйка сада говорит, что больше пяти лет клубнику на одном месте выращивать нельзя. «Некоторые люди выращивают ягоду на одном и том же поле, но тогда каждые пять лет следует высаживать и какую-то промежуточную культуру. Из года в год сажать клубнику на одном и том же месте нельзя, необходимо сменить культуру, чтобы почва могла восстановиться», - пояснила она. В Вазула на старых клубничных полях обычно высаживают яблони.

Клубнику собирают ежедневно с 7 утра и до 15 часов 30-40 сборщиков. Большинство из них приезжает сюда каждое лето. В основном это взрослые женщины, дети на полях больше не работают.

«Раньше к нам приезжали целыми семьями. Но, видимо, жизнь стала налаживаться, и денег у людей появилось столько, что детям на карманные расходы самим зарабатывать не приходится», - считает Рохеярв, которая при этом отмечает, что ребятам слишком тяжело работать на больших полях.

Сборщики ягод должны быть спорыми и терпеливыми. По словам Рохеярв, когда-то дети набирались опыта сначала на смородине, но теперь ее вручную больше не собирают: «Хотя и на поле бывали такие случаи, когда ребенок оказывался проворнее бабушек. Не было проблем ни со сбором, ни с сортировкой».

Сборщики ягод подтвердили, что им работа нравится. По словам помощницы воспитателя детского сада Рут, для нее сбор клубники - это действительно приятный отпуск после ежедневных криков и шума.

«Мне нравится, что я могу быть целый день на природе. Здесь очень красиво, кругом свежий воздух. В этом году что-то кукушки молчат, обычно в это время они вовсю кукуют», - говорит, улыбаясь, Рут, которая работает в Вазула на клубнике уже пятый год подряд.

Ну и самое главное - здесь можно вдоволь наесться клубники. По словам Рут, когда собираешь клубнику, искушения съесть ягоду не избежать даже тогда, когда у тебя уже десны и губы болят. «Мысль о том, что в рот больше не возьму ни ягодки, исчезает сама-собой», - говорит она.

От рутины при сборе ягод отвлекают представители животного мира. «Когда погода сухая, то насекомых не видать, но когда влажно, то они вылезают все разом. Вчера тут мышь появилась, так визгу было...» - со смехом рассказала Рут.

Эстонцы любят клубнику, по словам Имби Рохеярв, потому что это первые местные ягоды, которые появляются после длинной холодной зимы. Если бы в магазинах не было столько заморских фруктов, считает она, то спрос на клубнику был бы еще выше.

Для покупателя важна цена

Клубнику из садоводства Вазула любители этого полезного и вкусного лакомства могут купить в автобусе, который стоит на обочине Йыгева маантеэ. Вот уже несколько лет там продают ягоды для проезжающих мимо автомобилистов. Часть ягод скупают на перепродажу рыночные торговки, которые таким образом зарабатывают себе прибавку к пенсии.

«Наши ягоды все время есть на тартуском рынке, но сами мы там не были. Рыночные торговцы лучше знакомы с тамошней жизнью и умеют торговать, зачем же нам кого-то специально нанимать», - считает Рохеярв.

По ее мнению, для покупателей не так уж важно, насколько хороши те или иные ягоды, в конце концов, люди принимают решение о покупке ягод исходя из цены. «На клубничном фестивале две палатки были заполнены лотками с ягодами. Люди обходили всех по кругу и в конце концов, мне показалось, что покупали у того, кто продавал дешевле, чем другие», - отмечает Рохеярв.

Хозяйка садоводства Вазула сама тоже с удовольствием ест клубнику, только гораздо меньше, чем в молодости. В ее семье не едят клубничное варенье, потому что у хозяйки просто не остается времени на приготовление разносолов, так как работает она с утра и до позднего вечера.

Сама Имби Рохеярв стала очень разборчивой - она ест клубнику преимущественно в конце сезона, когда ягоды становятся суше и в них содержится больше сахара. «Тогда они самые сладкие», - улыбается хозяйка.

Имби Рохеярв: настала пора варить клубничное варенье

«В нынешнем году примечательно то, что дождей было больше обычного и растения получили все, что было положено в почву для удобрения. Растения крупные и плодоносят щедро», - отмечает глава садоводства Вазула Имби Рохеярв.

По словам Рохеярв, сама она не любительница удобрений, перед посадкой она обычно подпитывает почву навозом и по весне увлажняет растения с помощью удобрений, растворяемых в воде. Совсем без удобрений все-таки не обойтись, иначе хорошего урожая не будет.

«Но это вовсе не означает, что мы добавляем искусственные удобрения. Помню еще с детства, как мы использовали только органические удобрения - навоз и навозную жижу. Все росло отлично. Там нет никакой разницы, разве что один элемент произведен синтетически, а другой собран после выхода из организма животного», - отмечает Рохеярв.

Цены на клубнику в этом году колеблются между 2-3 евро. По словам Рохеярв, садовод должен быть доволен ценой, поскольку ее формирует рынок, и спорить с этим невозможно.

Если удастся продать весь урожай, то, по ее словам, выращивание клубники себя оправдывает, хотя большого богатства тут не наживешь.

То, что цена клубники на рынке еще больше упадет, она не обещает, однако говорит, что все возможно. «Своим знакомым я уже сказала, что сейчас самая пора варить варенье из клубники», - отмечает Рохеярв. РМ

Горбатов Борис Леонтьевич

Непокоренные

Борис Леонтьевич Горбатов

Непокоренные

В сборник включены произведения советского писателя Бориса Леонтьевича Горбатова (1908 - 1954), рассказывающие о бесстрашии и мужестве советских людей в годы Великой Отечественной войны.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Всё на восток, всё на восток... Хоть бы одна машина на запад!

Проходили обозы, повозки с сеном и пустыми патронными ящиками, санитарные двуколки, квадратные домики радиостанций; тяжело ступали заморенные кони; держась за лафеты пушек, брели серые от пыли солдаты - всё на восток, всё на восток, мимо Острой Могилы, на Краснодон, на Каменск, за Северный Донец... Проходили и исчезали без следа, словно их проглатывала зеленая и злая пыль.

А все вокруг было объято тревогой, наполнено криком и стоном, скрипом колес, скрежетом железа, хриплой руганью, воплями раненых, плачем детей, и казалось, сама дорога скрипит и стонет под колесами, мечется в испуге меж косогорами...

Только один человек у Острой Могилы был с виду спокоен в этот июльский день 1942 года - старый Тарас Яценко. Он стоял, грузно опершись на палку, и тяжелым, неподвижным взглядом смотрел на все, что творилось вокруг. Ни слова не произнес он за целый день. Потухшими глазами из-под седых насупленных бровей глядел он, как в тревоге корчится и мечется дорога. И со стороны казалось - был этот каменный человек равнодушно чужд всему, что свершалось.

Но, вероятно, среди всех мечущихся на дороге людей не было человека, у которого так бы металась, ныла и плакала душа, как у Тараса. "Что же это? Что ж это, товарищи? - думал он. - А я? Как же я? Куда же я с бабами и малыми внучатами?"

Мимо него в облаках пыли проносились машины - всё на восток, всё на восток; пыль оседала на чахлые тополя, они становились серыми и тяжелыми.

"Что же мне делать? Стать на дороге и кричать, разметав руки: "Стойте! Куда же вы?.. Куда же вы уходите?" Упасть на колени середь дороги, в пыль, целовать сапоги бойцам, умолять: "Не уходите! Не смеете вы уходить, когда мы, старики и малые дети, остаемся тут..."?"

А обозы всё шли и шли - всё на восток, всё на восток - по пыльной горбатой дороге, на Краснодон, на Каменск, за Северный Донец, за Дон, за Волгу.

Но пока тянулась по горбатой дороге ниточка обозов, в старом Тарасе все мерцала, все тлела надежда. Вдруг навстречу этому потоку людей откуда-то с востока, из облаков пыли появятся колонны, и бравые парни в могучих танках понесутся на запад, все сокрушая на своем пути. Только б тянулась ниточка, только б не иссякала... Но ниточка становилась все тоньше и тоньше. Вот оборвется она, и тогда... Но о том, что будет тогда, Тарас боялся и думать. На одном берегу останутся Тарас с немощными бабами и внучатами, а где-то на другом - Россия, и сыны, которые в армии, и все, чем жил и для чего жил шестьдесят долгих лет он, Тарас. Но об этом лучше не думать. Не думать, не слышать, не говорить.

Уже в сумерках вернулся Тарас к себе на Каменный Брод. Он прошел через весь город - и не узнал его. Город опустел и затих. Был он похож сейчас на квартиру, из которой поспешно выехали. Обрывки проводов болтались на телеграфных столбах. Было много битого стекла на улицах. Пахло гарью, и в воздухе тучей носился пепел сожженных бумаг и оседал на крыши.

Но в Каменном Броде все было, как всегда, тихо. Только соломенные крыши хат угрюмо нахохлились. Во дворах на веревках болталось белье. На белых рубахах пятна заката казались кровью. У соседа на крыльце раздували самовар, и в воздухе, пропахшем гарью и порохом, вдруг странно и сладко потянуло самоварным дымком. Словно не с Острой Могилы, а с работы, с завода возвращался старый Тарас. В палисадниках, навстречу сумеркам, распускались маттиолы - цветы, которые пахнут только вечером, цветы рабочих людей.

И, вдыхая эти с младенчества знакомые запахи, Тарас вдруг подумал остро и неожиданно: "А жить надо!.. Надо жить!" - и вошел к себе.

Навстречу ему молча бросилась вся семья. Он окинул ее широким взглядом - всех, от старухи жены Евфросиньи Карповны до маленькой Марийки, внучки, и понял: никого сейчас нет, никого у них сейчас нет на земле, кроме него, старого деда; он один отвечает перед миром и людьми за всю свою фамилию, за каждого из них, за их жизни и за их души.

Он поставил палку в угол на обычное место и сказал как мог бодрее:

Ничего! Ничего! Будем жить. Как-нибудь... - и приказал запасти воды, закрыть ставни и запереть двери.

Потом взглянул на тринадцатилетнего внука Леньку и строго прибавил:

И чтоб никто - никто! - не выходил на улицу без спросу!

Ночью началась канонада. Она продолжалась много часов подряд, и все это время ветхий домик в Каменном Броде дрожал, точно в ознобе. Тонко дребезжала железная крыша, жалобно стонали стекла. Потом канонада кончилась, и наступило самое страшное - тишина.

Откуда-то с улицы появился Ленька, без шапки, и испуганно закричал:

Ой, диду! Немцы в городе!

Но Тарас, предупреждая крики и плач женщин, строго крикнул на него:

Тсс! - и погрозил пальцем. - Нас это не касается!

Нас это не касается.

Двери были на запоре, ставни плотно закрыты. Дневной свет скупо струился сквозь щели и дрожал на полу. Ничего не было на земле - ни войны, ни немцев. Запах мышей в чулане, квашни на кухне, железа и сосновой стружки в комнате Тараса.

Экономя лампадное масло, Евфросинья зажигала лампадку пред иконами только в сумерки и каждый раз вздыхала при этом: "Ты уж прости, господи!" Древние часы-ходики с портретом генерала Скобелева на коне медленно отстукивали время и, как раньше, отставали в сутки на полчаса. По утрам Тарас пальцем переводил стрелки. Все было как всегда - ни войны, ни немца.

Но весь домик был наполнен тревожными скрипами, вздохами, шорохами. Изо всех углов доносились до Тараса приглушенный шепот и сдавленные рыдания. Это Ленька приносил вести с улицы и шептался с женщинами по углам, чтоб дед не слышал. И Тарас делал вид, что ничего не слышит. Он хотел ничего не слышать, но не слышать не мог. Сквозь все щели ветхого домика ползло ему в уши: расстреляли... замучили... угнали... И тогда он взрывался, появлялся на кухне и кричал, брызгая слюной:

Цытьте вы, чертовы бабы! Кого убили? Кого расстреляли? Не нас ведь. Нас это не касается. - И, хлопнув дверью, уходил к себе.

Целые дни проводил он теперь один, у себя в комнате: строгал, пилил, клеил. Он привык всю жизнь мастерить вещи - паровозные колеса или ротные минометы, все равно. Он не мог жить без труда, как иной не может жить без табака. Труд был потребностью его души, привычкой, страстью. Но теперь никому не нужны были золотые руки Тараса, не для кого было мастерить колеса и минометы, а бесполезные вещи он делать не умел.

И тогда он придумал мастерить мундштуки, гребешки, зажигалки, иголки, старуха обменивала их на рынке на зерно. Ни печеного хлеба, ни муки в городе не было. На базаре продавалось только зерно - стаканами, как раньше семечки. Для размола этого зерна Тарас из доски, шестерни и вала смастерил ручную мельницу. "Агрегат! - горько усмехнулся он, оглядев свое творение. Поглядел бы ты на меня, инженер товарищ Кучай, поглядел бы, поплакали б вместе, на что моя старость и талант уходят". Он отдал мельницу старухе и сказал при этом: - Береги! Вернутся наши - покажем. В музей сдадим. В отделение пещерного века.

Единственным, что мастерил он со страстью и вдохновением, были замки и засовы. Каждый день придумывал он все более хитрые, все более замысловатые и надежные запоры на ставни, цепи, замки и щеколды на двери. Снимал вчерашние, устанавливал новые, пробовал, сомневался, изобретал другие. Он совершенствовал свою систему запоров, как бойцы в окопах совершенствуют оборону, - каждый день. Старуха собирала устаревшие замки и относила на базар. Раскупали моментально. Волчьей была жизнь, и каждый хотел надежнее запереться в своей берлоге.