Культура руси в период татаро монгольского завоевания. Русская культура в монголо-татарского - Россия, Russia. Влияние золотой орды на культуру древней руси и современной россии

Вопрос:

Культура Руси в период монголо-татарского ига (XIII–XV вв.).

Ответ:

Культура Руси в период монголо-татарского ига (XIII-XV вв.)

В историко-культурном процессе XIII - XV вв. выделяются два периода. Первый (с 1240 г. до середины XIV в.) характеризуется заметным упадком во всех областях культуры (в связи с монголо-татарским завоеванием и одновременной экспансией со стороны немецких, шведских, датских, венгерских, литовских и польских феодалов). Иноземные вторжения особенно пагубными оказались для южных и западных земель.

Второй период (со II половины XIV в.) отмечен подъемом национального самосознания, возрождением русской культуры.

Борьба против монголо-татар - главная тема фольклора II половины XIII-XV вв. Ей посвящены традиционные жанры (былины, сказания).

Ведущий жанр этого времени - воинская повесть. Идея общерусского единства, возникнув еще в домонгольский период, усилилась в тяжелые годы монголо-татарского нашествия.

После монголо-татарского разорения русская архитектура переживала пору упадка и застоя. Монументальное строительство прекратилось на полстолетия, кадры строителей по существу были уничтожены, была подорвана и техническая преемственность. Строительство теперь сосредоточилось в двух основных районах: на северо-западе (Новгород и Псков) и в древней Владимирской земле (Москва и Тверь).

Первые каменные постройки в Московском Кремле, не сохранившиеся до наших дней, появились на рубеже XIII-XIV вв. (Кафедральный храм Успения Богородицы, 1326 г.).

Художественные центры переместились с юга на север, в города, избежавшие разорения (Ростов, Ярославль, Новгород и Псков), где имелось много памятников старого искусства и сохранились живые носители культурных традиций.

В XIII в. произошла окончательная кристаллизация новгородской и ростовской школ живописи, а в XIV в. - тверской, псковской, московской и вологодской.

XIV в. - время блестящего расцвета монументальной живописи Новгорода, большое влияние на развитие которой оказал великий византиец Феофан Грек, приехавший на Русь в 70-х годах XIV в. Произведения Ф. Грека - фрески, иконы - отличает монументальность, драматическая выразительность, смелая живописная манера. Им расписана церковь Спаса на Ильине, фрески которой дошли до нас лишь частично.

В Москве Феофан Грек расписывает церковь Рождества Богородицы с приделом Лазаря, Архангельский и (вместе со старцем Прохором и Андреем Рублевым) Благовещенский соборы Московского Кремля и др. Сохранился ряд великолепных икон, созданных в кругу Феофана. Лучшая из них - «Богоматерь Донская» из Успенского собора с «Успением Богородицы» на обороте.

Первые 7 икон праздничного ряда («Благовещенье», «Преображение» и др.) из иконостаса Благовещенского собора традиционно связывают с именем величайшего художника Древней Руси Андрея Рублева (ок. 1360/70 - 1427/30) - монаха Андроникова монастыря, достоверных сведений о жизни и творчестве которого сохранилось немного. Самое совершенное произведение Рублева - икона «Троица», созданная для Троице - Сергиева монастыря. Стиль московского мастера, глубоко национальный по своей сущности, отличающийся неповторимой индивидуальностью, надолго определил стилистику не только московской школы живописи, которая при нем достигла своего расцвета, но и всей русской художественной культуры.

Рост народного самосознания, идея единства, тенденция к преодолению областнических тенденций в общественной мысли, литературе, искусстве - все это свидетельствовало о зарождении общерусской (великорусской) культуры.

Культурология
Суперека С.В.
2007 год

Ордынское вторжение являет собой особую страницу в развитии русской культуры и формировании ядра культуры - национального менталитета. Монголо – татарское завоевание принесло немало бед русским землям. По подсчетам археологов, из семидесяти четырех русских городов XII-XIII вв., известных по раскопкам, сорок девять были разорены Батыем. Причем четырнадцать городов вовсе не поднялись из пекла и еще пятнадцать постепенно превратились в села.

Сильный удар был нанесен по русскому культурному генофонду. Татары уводили в плен не только красивых и физически сильных людей, но также талантливых мастеров, искусных ремесленников. Не удивительно, что Русь потеряла знание множество технологий, навыков, умений. Не случайно в конце 15 века Ивану III придется пригласить зарубежных, в основном итальянских мастеров для строительства московского Кремля.

Промежуточное положение древней Руси между Западом и Востоком постепенно сменяется предпочтением Востоку. При посредстве татар русские усваивают ценности политической культуры Китая и арабского мира. В Орде русским князьям прививаются прежде неизвестные им ценности самоуничижения, оскорбительные для русского человека формы политического общения (например, «бить челом»). Создавалась генерация покорных князей, для которых закон – это воля хана. Все это приводит к глубоким изменениям русского национального характера и образа мышления. Столь длительное положение национальной зависимости не могло не формировать рабской психологии во всех социальных слоях русского населения.

Ведь степень демократичности всего феодального общества зависела от характера отношений внутри господствующего класса. Естественно, что русские князья – «служебники», обязанные в новых условиях беспрекословно выполнять волю хана, не могли уже примириться с независимостью своей дружины, ее былыми правами.

Монгольское общество было пронизано отношениями жестокого подчинения. Власть верховного правителя была абсолютной, никем и ничем не ограниченной. Становясь «служебниками» ханов, русские князья впитывали этот дух империи: беспрекословную покорность подданных и безграничную власть правителей. В подобные отношения втягивались и жители русских городов, а домонгольский период обладавших своими правами и вольностями. В условиях постоянной внешней опасности роль и значение князя неизменно возрастали, что влекло за собой подавление городских вольностей, да и подавить теперь было легче, так как горожане сами были заинтересованы в сильном князе, способном их защищать. На Руси шел неумолимый процесс формирования особого типа социальных связей - подданства. Подданство, в отличие от западного вассалитета, - это служба недоговорного характера, при которой слуга находится в прямой и безусловной зависимости от господина.

Владычество кочевников принесло на Русь жестокую систему насилия, террористических и грабительских методов управления страной, унижающих человеческое достоинство и национальное самосознание народа. За два с половиной века иноземного господства резко снизилась ценность человеческой жизни и личности, уровень благосостояния страны и каждой семьи, состояние общественной нравственности и социальная активность населения. Можно наблюдать значительную деградацию древнерусского общества. Многие исконно славянские формы и явления культуры стерлись, будучи вытеснены феноменами кочевнической культуры. Несмотря на то, что терпение и покорность народа прерывалось бунтами, сама кочевая монгольская империя воспринималась Русью как эталон государственного могущества.

Особые отношения сложились у татарских ханов с православной церковью. Как и большинство язычников, они чтили «чужих» богов, считая, что это умилостивит их. В результате русские митрополиты получали от ханов «ярлыки», которыми обеспечивалась личная неприкосновенность и привилегии духовенства, а также неприкосновенность имущества церкви. Ханы под страхом смертной казни запрещали своим подданным грабить монастыри.

Многие богатые и знатные русские люди в этот период искали душевного мира за монастырскими стенами, меняя одежду княжескую и боярскую на мантию инока. Всякий, готовясь умереть, часть имущества завещал церкви. Поэтому она чрезвычайно окрепла и разбогатела за два столетия.

Церковь, оставаясь единственным общенациональным институтом, позволяла в условиях татарского ига осознавать свое единство и принадлежность к единой вере, формируя идею богоизбранности русского народа.

Понадобилась, примерно, сотня лет зависимого униженного положения, чтобы в сознании наших предков возникли идеи единства «всей Русской земли». Единство – и в борьбе с «татарами» – вот важнейший итог изменений геополитических представлений русских князей. Расширение политических и владельческих прав московской династии породили общерусский кругозор; без этого качества едва ли можно было победить на Куликовом поле. Не вызывает сомнений, что именно мотив защиты единой Русской земли и христианской веры был наиболее сильным моральным фактором, обуславливающим победу.

Искусство Руси 13 – 15 веков

Монголо – татарское завоевание подорвало экономический потенциал Руси, что привело к стагнации каменной архитектуры, тем не менее, строительство деревянных церквей не прекращается и в период татарского завоевания.

Каменное строительство в Новгороде возрождается уже в 1292 г. Возводится церковь Николы на Липне. Во второй половине 14 века наблюдается расцвет новгородской архитектуры, зодчие сохраняют принципиальную структуру храма: четырехстолпные, одноглавые, одноапсидные. В это время построены церкви Спаса Преображения на Ильине, Федора Стратилата на Ручью, Успения на Волотовом поле. Постепенно возобновляется каменное зодчество и в других городах Руси: Пскове, Владимире, Суздале, Ростове.

Вторжение татар, длительная изоляция Руси от Византии, разобщенность русских городов способствовали созданию региональных художественных школ. Можно говорить об особенностях новгородской, псковской, московской иконописных школ, обладающих своеобразием и неповторимостью. Так, новгородская школа создает краснофонную икону. Иконопись Новгорода тяготеет к повествовательности, ярким красочным пятнам, икона переполнена сюжетными подробностями. Характерными образами второй половины 13 века новгородской школы являются «Спас на престоле», «Св. Георгий с житием», « Иоанн Лествичник, св. Георгий и св. Власий».

В псковской школе иконописи доминирует драматизм, который передается беспокойным линейным ритмом, сочетанием красного и зеленых тонов. Такая напряженность ощущается в иконе «Сошествие в ад».

Рост национального самосознания способствовал такому значительному подъему русской художественной культуры на рубеже XIV – XV вв., что некоторые исследователи проводят параллели между последним и европейским Ренессансом.

Творения мастеров новгородской и, особенно, московской школ обретают и свое уникальное лицо, и высокую степень художественного совершенства. Самые яркие и философски глубокие шедевры русской иконы мы находим в творчестве Феофана Грека, Андрея Рублева.

Знаменитый Феофан Грек появился в 70-х годах XIV века в Новгороде, где уже сформировалась самобытная художественная школа живописи. Мало того, что он был «преславный мудрец, философ зело хитрый…книги изограф нарочитый и среди иконописцев отменный живописец » (Епифаний Премудрый), он настолько тесно сжился с русскими людьми и настолько вошел в русское искусство, что его имя неотделимо от последнего.

В византийском искусстве, где главенствовал принцип безличного творчества, Феофан был, вероятно, первым и одновременно последним мастером со столь ярко выраженной индивидуальностью. Мир грозовой, тревожный, мир кипящий, огненный, где все в движении и неудержим порыв страстей, открывается нашему взору в феофановской росписи. Трудно представить композиции более динамичными, более властно захватывающими зрителя в свой круговорот. Тут и грозный Пантократор, и лик Серафима, выглядывающий из могучего шестикрылья, и ангел, под чьими крылами, как под шатром, приютился бы, кажется, весь мир, и праотцы Ной, Иов, Мелхиседек, и Макарий Египетский, шесть десятилетий проживший аскетом в пустыне, и отшельники, именуемые столпниками и другие еще подвижники и святые. Формально все как будто бы в соответствии с догмой. Но дух беспокойный, испепеляющий рвется в каждом наружу, рождая тот трагический пафос, ту великую напряженность, которые и являются истинным содержанием феофановской росписи. Суровые и вдохновенные феофановские аскеты – это не царственно мудрые проповедники веры и ревностные обличители зла, а метущиеся, одолеваемые собственными страстями искатели истины.

Общий красно-коричневый тон, темные контуры, складки одежды, под час образующие молниеподобные зигзаги, беличьи «движки» и в результате – нервная, предельно динамичная живопись, передающая во всей их реальности не самих людей. Чьи фигуры условны и кажутся приведениями, а людские страсти, сомнения, раздумья, порывы.

Аскетическая суровость его образов не могла привиться на русской почве, но их психологическая многогранность отвечала стремлению русских художников передать внутренний мир человека.

Если творчество Феофана прежде всего связано с художественной школой Новгорода и только последние годы жизни и деятельности с Москвой, то Андрей Рублев – гениальный иконописец московской школы живописи. Как свидетельствуют письменные источники, Рублев вышел из иконописной мастерской Троицкой обители. Он еще застал в живых Сергия Радонежского, любимый ученик которого Никон впоследствии заказал ему знаменитую «Троицу», где царит мир согласия и взаимной любви. Сюжет иконы очень традиционный. Библейскому патриарху Аврааму явилось трое прекрасных юношей, и он заклал тельца, и пышно угостил их, угадав в дивных странниках воплощение троичного начала божества. Рублев все сосредоточил на главном. В чаше, вокруг которой восседают три ангела, - голова жертвенного тельца, прообраза евангельского агнца, символа жертвенного Христа во имя любви и спасения рода человеческого. Среди всех созданий древнерусских художников рублевские ангелы представляются самыми бесплотными. Ничто не отягчает их: ни крылья, ни облачения; они предельно легки, как и вся композиция, в своем чисто плоскостном ритме.

Московская живопись лишена ярко выраженного драматического оттенка, она тихо размышляет над проблемами мира.

Теперь будет полезным узнать сведения об уровне материальной культуры монголо-татар, которые противоречат версии официальной истории о "завоевании цивилизованного мира кочевниками, целью которых были исключительно грабеж мирных оседлых народов и расширение пастбищ за счет их земель".

Официальные историки, например, утверждают, что у монголо-татар в начале XIII века не было "железа для копий и сабель", ввиду того, что производство у них было представлено исключительно "малопродуктивным скотоводством".

Согласимся, что производство у монголо-татар было представлено и скотоводством тоже, только отнюдь, не "малопродуктивным", так как еще в X веке, татары "вели с киданями торговлю коровами, баранами, верблюдами и войлоками". Но ведь одно вовсе не исключает другое: занятия некоторых представителей определенного народа скотоводством, причем даже кочевым, никак не исключает, что другие представители того же народа могут заниматься и земледелием, и ремеслами, и торговлей, учитывая уже известный ареал расселения средневековых татар до "эпохи монголов".

Есть факты из древних китайских летописей, что в XI веке татары "получили доступ к железу и меди и наделали себе оружия". Также араб Ибн аль Асир, сообщает (1218-1219 годы), что "татары своими руками делают необходимое для себя оружие", в достаточном, надо полагать, количестве для своего многочисленного войска и соответствующего качества.

В частности, татары "своими руками" изготавливали, как следует из записок Мэн-хуна, составленных одновременно с записками Ибн аль Асира, "легкие и тонкие сабли", которые были их основным вооружением. Легкость и тонкость холодного оружия, несомненно, свидетельствует о его высочайшем качестве, в первую очередь стали, из которого выковывались эти выгнутые сабли, а также о высоком мастерстве их изготовителей.

Представляется, что подобное оружие невозможно изготовить в условиях стоянок кочевников. Общеизвестно, что металлургия требовала уже в то время довольно серьезного стационарного оборудования, которое нельзя было перевозить с собой в условиях кочевого образа жизни, либо быстро соорудить во время коротких пастушьих стоянок. Требуются и месторождения доступной средневековому кузнецу железной руды, а также места добычи топлива, а они встречались кочевникам, надо полагать, не часто, да и задерживаться возле этих месторождений и источников топлива приходилось бы подолгу, так что, как можно смело утверждать, что кочевой образ жизни и существующий уровень развития металлургии вряд ли могли быть совмещены.

Поэтому, как можно обоснованно предполагать, не только "постоянные зимовища" были уже у раннесредневековых татар, причем задолго до эпохи Чингисхана.

Также у монголо-татар, точнее, средневековых татар, которых официальные историки все же склонны считать исключительно кочевниками, было почему-то стремление к строительству городов, причем, в полном смысле этого слова, и не только к строительству, а также и проживанию в них и других "постоянных обиталищах". Кроме этого, были у татар способность и желание к занятиям ремеслом, торговлей и к "покровительству земледелию". Например, задолго до начала войны с Хорезмшахом в 1218 году, в "земле черных китаев", то есть в Джунгарии, как пишет Рубрук, "татары построили город Омыл".

В "И ту чжи" ("Карты и описания всей империи") и других китайских источниках периода Цин отмечается, что Чингисхан в 1220 году построил город Каракорум и сделал его своей столицей". Заметим, что Каракорум "существовал еще в VIII веке, но в XIII веке он сильно вырос", в VIII веке Каракорум был уйгурским городом, но был разрушен в ходе войны уйгуров с кыргызами. Фактически, город был вновь построен "монголо-татарами" под руководством Чингисхана "на старых развалинах уйгурского города Каракорум". Факт о строительстве "кочевниками" города во второй половине XIII века подтверждаются и данными Марко Поло.

В Поволжье были и другие монголо-татарские города, такие как Сарыклыч (современный Саров или Арзамас-16), по некоторым сведениям, бывший Сарай, столица Золотой Орды, и Наровчат (позже здесь располагался монетный двор Золотой Орды - Улуса Джучи).

Города под названием Тумен, построенные татарами, были также в Сибири (например, современная Тюмень), и на Северном Кавказе. Эти города "возникли на местах стоянок темников, монгольских военачальников над десятитысячным войском". Дополним, что слово "тумен" означало также административно территориальную единицу в державе монголов, своеобразный военно-административный округ, обеспечивающий десятитысячное воинское соединение личным составом и необходимыми материальными средствами. И названные города, по всей видимости, являлись центрами этих своеобразных, небольших по современным меркам, но значительных тогда "военных округов".

При всем том эти "кочевники", совершенно забыв почему-то о "цели своих завоеваний, грабеже и расширении пастбищ" непосредственно после "завоевания" названных областей, не только построили города, но и жили в них, не испытывая дискомфорта, мирно сосуществуя и сотрудничая с представителями абсолютно всех "порабощенных ими народов".

При том, возможно, многие города были построены средневековыми татарами именно до "монголо-татарского нашествия", но эти факты официальными историками Запада и Востока были сокрыты, также, как и факты о том, что "татары жили и прежде на землях, где ныне живут и куманы". В пользу данного предположения говорит хотя бы то, что в построенных средневековыми татарами городах чеканились монеты, развивалось ремесло и торговля, оказывалась оттуда поддержка земледелию, то есть, налицо поступательное развитие в них всесторонней экономической и культурной деятельности.

И эти "кочевники, полудикие завоеватели" почему-то либо сами занимались, либо позволяли заниматься "завоеванным" ими народам всем, и торговлей, и ремеслами, и земледелием, и созданием не только материальных, но и культурных ценностей. Как видно из приведенных сведений, монголо-татары вовсе не спешили "с добычей и невольниками вернуться в родные великие степи". Но ведь именно такова была, по мнению официальных историков, их изначальная и основная цель при подготовке и проведении завоеваний "цивилизованного" мира.

Согласимся с Л.Н.Гумилевым решительно возражавшим против объяснения этих фактов тем, что "кочевники, беднея, превращались в земледельцев и тем самым приобщались к цивилизации".

Теперь рассмотрим некоторые сведения, проигнорированные и никак не оцененные официальными историками, по той причине, что они никак не "вписываются" в "общепринятую" теорию об "этнических монголах - полудиких кочевниках".

В тексте "Сборника летописей Рашид ад Дина", выполненного казанским историком, ученым востоковедом А.А.Арслановой указано, что, "занимаясь в прилегающих к Волге местностях грабежом и разбоем во главе своих сообщников, "бесстыднейший эмир из толпы кыпчаков Бачман скрывался в зарослях на берегу Волги (Итиля). Мунке-хан приказал построить 200 судов и в каждое посадить по 100 человек полностью вооруженных монголов. А он со своим братом Бучеком по обеим сторонам реки пошли облавой".

Из приведенной цитаты хорошо видно, что речь идет о постройке монголо-татарами крупного даже по современным меркам речного флота в 200 судов. Даже если цифра, препложим, в десять раз завышена, все равно нет сомнений, что флот был весьма солидным для того времени. И странно, что "кочевники", не способные к более или менее созидательному труду "грабители", смогли вообще построить пригодные для плавания по Волге крупные суда - грузоподъемностью как минимум 10 тонн.

К тому же, как хорошо видно по контексту, облава на Бачмана проводилась именно вверх по Волге, так что исключается ошибка составителя летописи, например, то, что автор имел в виду плоты для сплава вооруженного отряда вниз по течению, то есть, более примитивные средства для транспортировки людей по воде. Также нет никаких данных в цитируемом повествовании о привлечении местных умельцев для строительства и управления флотом, например, "местных тюрок" или невольников.

И видно, что решение Мунке принимает быстро, флот строится за предельно короткое время, то есть, мастера были в непосредственном распоряжении хана, иначе летописец отметил бы неизбежные "проволочки" в связи с доставкой мастеров из более или менее отдаленных районов к месту строительства судов.

Поэтому можно утверждать, что Мунке и его соратники использовали опыт и знания, уже имевшиеся у народа монголо-татар, вероятно, и в составе войск находились специалисты, которые были в состоянии построить за короткое время внушительное количество судов, вполне пригодных для плавания по большой реке, и могли управлять ими.

Вероятно, татары сохранили навыки судостроения еще со времен их проживания на другом краю Евразии: на озере Байкал. Отметим, что и название самого озера Байкал на татарском языке оно означает "Богатое озеро". И другие байкальские топонимы может без труда понять владеющий современным татарским языком. Так название реки "Ангара" означает "бестолковая", "ненормальная", очевидно, из-за своей странности: все реки впадают в море или озеро, а эта, "ненормальная", вытекает. Есть и ныне поселок на побережье Байкала под названием Култук, что по-татарски означает "залив".

Таким образом, напрашивается вывод, что татары жили на Волге к рассматриваемому времени и имели судоходство, довольно развитое. А эти места в низовьях Волги находились в составе территорий Кимакского государства, созданного и управляемого татарами же уже самое малое как три века "до монголо-татарского нашествия". И ни "до монголов", ни "при монголах" эти татары никуда не исчезали.

Как видно из приведенных сведений, достойных доверия, монголо-татары Чингисхана в своем развитии ничуть не отставали от "оседлых" народов, достигших для своего времени высокого уровня материальной культуры. И сочетал этот народ, как видно, одновременно и оседлый образ жизни, и кочевое, скотоводческое хозяйство, причем, отнюдь не "малопродуктивное".

Учитывая изложенное выше, можно сделать вывод о том, что именно сочетание земледелия и прочих навыков оседлого образа жизни с кочевым скотоводством и другой деятельностью, требующей постоянного перемещения больших групп населения и было свойственно этносу "монголо-татар Чингисхана", как древним, так и средневековым татарам, приблизительно с VIII века.

Монголо-татарское нашествие нанесло большой урон русскому государству. Был нанесен громадный ущерб экономическому, политическому и культурному развитию Руси. Запустели и пришли в упадок старые земледельческие центры и некогда освоенные территории. Массовому разорению подверглись русские города. Упростилось, а порой и исчезли многие ремесла. Десятки тысяч людей были убиты или угнаны в рабство. Разоренные монголо-татарами русские земли были вынуждены признать вассальскую зависимость от Золотой Орды. Постоянная борьба, которую вел русский народ с захватчиками, заставило Монголо-татар отказаться от создания на Руси своих административных органов власти. Русь сохранила свою государственность. Этому способствовало и наличие на Руси собственной администрации и церковной организации, а также более низкий уровень культурно-исторического развития татар. Кроме того, русские земли были непригодны для разведения кочевого скотоводства. Основной смыслом порабощения было получения дани с покоренного народа.

Относительно легкое завоевание Руси монголо-татарами объясняется раздробленностью и разобщенностью русских княжеств, а также превосходством боевого искусства монголов.

До нашествия Развитие русской культуры в XI - начале XIII века представляет собой непрерывный поступательный процесс, который накануне татаро-монгольского нашествия достиг своего наивысшего уровня: в живописи - новгородские фрески, в архитектуре - владимиро-суздальское зодчество, в литературе - летописи и «Слово о полку Игореве».

В период татаро-монгольского ига возникло новое психологическое состояние народа, которое можно было бы назвать «национальной депрессией». Это национальное настроение породило довольно обширную литературу - «татарские» эпизоды летописи, сказания о различных событиях татарского нашествия, частью также вошедшие в летопись особыми статьями, - из времен Батыя, потом Мамая, Тохтамыша, Тамерлана. Эпоха татарского владычества породила и народный эпос с новым былинным персонажем - «собакой-татарином». Это время стало порой всеобщего упадка на Руси, временем узких чувств и мелких интересов, мелких, ничтожных характеров. Среди внешних и внутренних бедствий люди становились робки и малодушны, впадали в уныние, покидали высокие помыслы и стремления... Люди замыкались в кругу своих частных интересов и выходили оттуда только для того, чтобы попользоваться в счет других

10. Предпосылки объединения русских земель под началом Москвы. Процесс централизации русских земель.

Борьба за свержение золотоордынского ига стала в XIII-XV вв. главной национальной задачей. Восстановление экономики страны и ее дальнейшее развитие создали предпосылки для объединения русских земель. Решался вопрос - вокруг какого центра объединятся русские земли.

Москва занимала географически выгодное центральное положение среди русских земель. С юга и востока ее прикрывали от ордынских вторжений Суздальско-Нижегородское и Рязанское княжества, с северо-запада - Тверское княжество и Великий Новгород. Леса, окружавшие Москву, были труднопроходимыми для монголо-татарской конницы. Все это вызвало приток населения на земли Московского княжества. Москва являлась центром развитого ремесла, сельскохозяйственного производства и торговли. Она оказалась важным узлом сухопутных и водных путей, служивших как для торговли, так и для военных действий. Возвышение Москвы объясняется также целенаправленной, гибкой политикой московских князей, сумевших привлечь на свою сторону не только другие русские княжества, но и церковь.

Первым "старшим князем", получившим ярлык от Батыя, стал Александр Невский. Несмотря на свои заслуги в прошлом, Александр Невский умело проводил политику монголо-татар, особенно в вопросах сбора дани, подавляя силой выступления других удельных князей, недовольных его политикой и новой системой власти. В то же время Батый, вплоть до своей смерти в 1255 г., всячески способствовал укреплению единоличной власти Александра Невского в качестве единого великого князя Руси и ставленника Золотой Орды.

После смерти Александра Невского в 1263 г. процесс централи­зации русских земель шел путем:

Превращения ярлыка на великое княжение из выборного в наследственный и его постепенного закрепления за потомками Александра Невского;

Возвышения Москвы, где княжили потомки Александра Невского;

Постепенной экспансии Москвы, включения в состав Московского княжества во главе с потомками Александра Невского других удельных княжеств;

Превращения удельного Московского княжества в Московское государство, доминирующее над всеми княжествами северо-восточной Руси.

В русской истории кровавой раной зияют два с половиной века татаро-монгольского ига . Перед нашествием в начале XIII века Русь была цветущей христианской страной, с населением около семи миллионов человек, с 400 городами. В Киеве жило 50 000 человек, в таких городах, как Новгород, Смоленск, Чернигов, - по 30 000. Для сравнения - в Париже в то время было 10 000 жителей. И княжеская междоусобица в Киевской Руси - это безусловное внутреннее зло - была вполне закономерна для раннего этапа формирования государственности. Через сто-двести лет мирной жизни процветающая страна могла органично обрести единую государственность. Духовный взлёт русского народа не мог не вызвать ополчения мирового зла: татаро-монгольское нашествие сметает с лица земли цветущую русскую цивилизацию, большинство городов сжигается дотла, большинство их жителей истребляется. «Набеги длились четыре года (1237-1241). И почти всюду с татарами бились насмерть. И почти всюду после их вторжения оставались пожарища и груды костей. Население Торжка было вырезано полностью. В Козельске, за который битва была особенно жестокой (татары потом называли его “злым городом”), женщины и дети также были изничтожены до едина. В Киеве осталось всего 200 домов, а в пределах города на протяжении месяцев нельзя было дышать - до того был отравлен воздух… Обычно жители стекались в крепость, которая, если строилась из камня, называлась кремлем (от слова кремень - твердый камень). Татары осаждали крепость и брали её штурмом; последний бой велся уже в соборах, которые в результате были полны трупов… Три года таких битв истощили силу и мощь кочевников. К тому же добычи было уже по горло, и они потянулись на юго-восток. Западная Европа была спасена… Уже после первого вторжения (1237-1241) страна превратилась в пустыню - кругом развалины, разор» (И.А. Ильин).

Варвары дотла разрушили большинство цветущих русских городов, истребили огромное количество русских людей, прервали расцвет русской культуры, - на Руси на два века прекратилось каменное строительство, упростилась иконопись, прервалась традиция высокой культуры аристократии и грамотности городского населения. В пожарах был истреблён почти весь книжный фонд домонгольской Руси: современные учёные полагают, что до нас дошли лишь сотые доли процента от количества книг той эпохи. «Последствия татарского ига были ужасны. Прежде всего, это было неслыханное душевное потрясение, которое из народной души не изгладится никогда, - своего рода “психическая травма”, рана. Разруха, материальный ущерб, истребление населения, пожизненный плен угнанных людей, зверство татар (у пленников, например, разрезали на пятках кожу и в рану насыпали мелко нарезанный конский волос, чтобы препятствовать побегу, - боли при этом были невообразимые, а мучеников использовали на сидячих работах); далее внешность татар: маленькие, свирепые глазки за скулами толщиной с кулак; чёрная косичка на бритом черепе, дикая азиатская гортанная речь и невыносимый запах, который исходил от них - отчасти из-за того, что они не мылись, отчасти - изо рта, так как они ели сырую конину, которую разогревали и размягчали, укладывая на спину коня, под седло, так что при езде верхом она вдобавок пропитывалась ещё и лошадиным потом» (И.А. Ильин).

Принеся невиданные жертвы, русский народ очередной раз спас от разорительных нашествий Западную Европу: «России определено было высокое предназначение. Её необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощённую Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией» (А.С. Пушкин). Немногие люди на Западе признают эту историческую заслугу России: «Действительно, могли бы явиться на свет выдающиеся памятники высокого западного средневековья, когда б воинственная христианская цивилизация в Восточной Европе не смягчала удары многочисленных вторжений менее цивилизованных степных народов?» (Д.Х. Биллингтон).

Духовная прививка Православия позволила устоять русскому народу, защитившему своей кровавой жертвой христианскую цивилизацию Европы. Земля, необозримые пространства играли защитную роль для русского человека. Православная вера дала ему силы выжить в течение двух столетий разорительного и изнурительного ига. Истерзанный народ, лишившись основных достижений цивилизации, а также своих исконных земель, ищет укрытия в труднопроходимых лесах северо-востока, приносит новые жертвы в освоении суровых земель. В результате географический центр Руси сместился с тёплых территорий среднего Днепра в дремучие леса верховьев Волги. Древние русские города Новгород, Владимир, Суздаль, Ростов, а также новые города, такие как Москва, заменили разорённый Киев в качестве культурного центра русской цивилизации. Но это была уже другая культура - упрощённая, более суровая. Надолго исчезли сложные ремёсла, почти на два века прекратилось каменное строительство, были утеряны некоторые византийские традиции, в частности в иконописи. Если Киевская Русь имела интенсивные связи с Византией и Европой, то холодная залесская земля была от них слишком удалена. Новые русские земли были отрезаны от культурных центров того времени с юго-востока - татаро-монголами, с запада - крестоносцами. «Упоминания о Руси, столь часто встречавшиеся во французской литературе раннего средневековья, в XIV в. полностью исчезают… Леса представляют собой как бы вечнозеленый занавес, в начальный период формирования культуры защищавший сознание от всё более отдалявшихся миров - Византии и урбанистического Запада» (Д.Х. Биллингтон). Русь переживала культурный упадок в тот момент, когда в Западной Европе благодаря арабскому нашествию вновь была открыта греческая философия, начали создаваться университеты. Татарское влияние, а также жизнь среди бескрайних непроходимых лесов усилили языческие тенденции в русской религиозности. С другой стороны, необходимость коллективных действий для защиты жизни в суровейших условиях, общие страдания и историческая память о цветущей киевской эпохе - усиливали ощущение национальной связи.

Суровая жизнь на Северо-Востоке изменяла традиции, характер и мировоззрение русских людей. «Можно без преувеличения сказать, что покрытая лесом равнина определила образ жизни христианского Московского государства в той же мере, в какой пустыня - жизненный уклад мусульманской Аравии. На обеих этих территориях подчас трудно было найти пропитание и дружеское расположение, и славяне, как и семитские народы, развили тёплые традиции гостеприимства. Нижние слои - крестьяне - подносили ритуальный хлеб-соль всякому пришедшему в дом, высшие слои - князья - приветствовали гостей пышными пирами и тостами, которые стали характерной чертой официального русского гостеприимства. Если в знойной пустыне жизнь сосредоточивалась вокруг оазисов и источников воды, то в промерзшем лесу она ютилась в жилищах на расчищенном пространстве с их источником тепла. Из множества слов, обозначавших жилище в Киевской Руси, только слово “изба” - со значением “отапливаемое строение” - стало общеупотребительным в Московском государстве. Позволение усесться на глиняную печь или возле неё в русской избе было высшим проявлением крестьянского гостеприимства, сопоставимым разве что с глотком холодной воды в пустыне. Жаркая общественная баня также имела полурелигиозное значение, которое и по сей день ощущается в русских общественных парилках и финских саунах и в каком-то смысле аналогично ритуальному омовению в религиях пустыни… Чувство духовной близости с природными силами, существовавшее уже в древние времена, особенно возросло в лесу Великой Руси, который легко становился добычей пламени и в котором огонь и плодородие, мужская сила Перуна и мать сыра земля соперничали за власть над миром, где человеческие существа казались до странного ничтожными» (Д.Х. Биллингтон).

Непомерная дань Золотой Орде и террор в века ига истощали силы народа. Рабство нанесло глубокие раны мировоззрению, нравам, культуре и языку народа. «Их господство было господством кочевых хищников, разгулом бесконечного произвола, унижений, надругательств, террора, состоянием вечного “разделяй и властвуй!”, вечной неуверенности и вечной сдачи на милость и немилость. Закон кочевничества действовал безотказно, он гласил: “Твое есть мое”, “Сила выше права”, “Огонь и меч - основа общественного порядка”, “Пытка и смерть как последний довод”. И в течение двухсот пятидесяти лет всё это как внутренняя установка - начало господства и становление господства, насмешка и издевательство наперекор всякому праву и правосознанию - должно было оказывать на скованный народ дурное влияние. Это было резкое столкновение варварства и молодой культуры, количества и качества, язычества и христианства; и культура должна была надолго уступить. Во всех старых песнях, легендах, сказках Руси слышится вопль к небу, вопль ужаса и отвращения: омерзительные, грязные, неверующие татары стали называться одним словом - поганые» (И.А. Ильин). Таковые условия способствовали укоренению не лучших качеств: выживали угодливые, раболепные, жестокие, лучшие люди истреблялись в первую очередь.

«Это было одно из тех народных бедствий, которые приносят не только материальное, но нравственное разорение, надолго повергая народ в мертвенное оцепенение. Внешняя случайная беда грозила превратиться во внутренний хронический недуг; панический ужас одного поколения мог развиться в народную робость, в черту национального характера» (В.О. Ключевский). Некоторые духовные традиции были утеряны, а качества характера искоренялись, - их предстояло восстанавливать. Разбоя и мятежа в русской жизни будет больше, а правосознания меньше, чем до нашествия. Сказалось это на формировании чувства собственности и отношении к хозяйственной жизни. «Эта вечная угроза - “что ты ни построишь, превратится в развалины”, “всё твоё - только на время твоё”; эта утрата перспективы честного и напряженного хозяйствования; эта необходимость всегда снова строить на пожарищах и начинать с нуля - нанесли русскому народу непоправимый ущерб. В ходе столетий народ привык относиться к своему состоянию как к чему-то ненадежному (уже заранее уступая) и к чужой собственности так же безразлично, как и к своей, не заботясь о бережливости и экономии, безнадежное “авось” завладело душою народа, равно как и легкомысленная и снисходительная трактовка хищнических бесчинств; отсюда недостаток твёрдого лояльного правосознания в личном, так же как и в общественном плане, фривольное обращение с правопорядком и его элементарными законоуложениями. Тут ещё надо учесть и то, что русские в своём прошлом на практике не прошли школу римского права» (И.А. Ильин).

Что имели - во многом утеряли, а нового не успели обрести. Вместе с тем «продолжительное монгольское иго воспитало в русских и положительные качества: проницательность, неистощимое терпение и стойкость, способность вынести самый низкий жизненный уровень и при этом не падать духом, искусство самопожертвования и безрассудной самоотдачи, определённую независимость от земного, равно как и зависимость от него, религиозную стойкость души, удивительную покладистость и гибкость, наследственную отвагу, ярко выраженное, в поколениях воспитанное искусство оборонительной войны; привело к языковому обогащению, к искусству верховой езды (например, у казаков). А в политическом отношении - убеждение, что федеративное устройство государства в огромной стране с множеством народностей не подходит… что на пространстве в 21 млн кв. км со 170 млн человек государство на принципах федерации распадётся тут же» (И.А. Ильин). Русское мировоззрение с татаро-монгольским игом в чём-то упростилось, утеряло некоторые культурные оттенки и тонкости, но стало более глубоким, трагическим, поляризованным.

Сочетание природной мощи и православной силы духа позволило русскому народу выжить в жесточайших условиях. «Объяснением тому, почему русские не впали в глубокий фатализм и отчаяние в ту беспросветную пору XIII - XIV вв., могут служить две пары артефактов: топор и икона - в деревне, колокол и пушка - в монастыре и городе. Каждый элемент в этих парах внутренне соотнесён с другим, демонстрируя тесную связь между церковной службой и войной, красотой и жестокостью в воинственном мире Московии. В других обществах эти предметы были также значимыми, но на Руси они приобрели особое, символическое значение, которое сохранили даже в сложных формах культуры нового времени… Сопряжённость борьбы за материальное начало и торжество духа в Древней Руси лучше всего демонстрируют два предмета, традиционно висевшие рядом на стене, в красном углу каждой крестьянской избы: топор и икона. Топор был главным и незаменимым орудием в Великой Руси: с его помощью человек подчинял себе лес. Икона, или священный образ, являлась вездесущим напоминанием о вере, которая хранила жителя неспокойных окраин и указывала высшую цель его земного существования» (Д.Х. Биллингтон).

Христианская духовность , которая была неискоренима в народе, спасла русскую душу и сохранила народ в трагические века. В невыносимо страшной жизни русский человек находил утешение и спасение в православной вере. В смертный час народ взыскует Христа Спасителя. Возрождение человека, народа, культуры и государства на Руси начиналось в оцерковлённости жизни. «Церковь несла людям веру, силу и утешение; Церковь помогала советами московским великим князьям, и надо сказать, они были позитивными и дальновидными; христианская вера становилась глубочайшим источником и средоточием национального бытия» (И.А. Ильин). В истоках великорусской народности заложена своеобразная формирующая роль монашества . «Историческая трагедия татарского разгрома Руси внесла неожиданные последствия не только в жизнь Русской Церкви, но и в построение самого корпуса национальной государственности. Территориальная база южной киевской государственности как бы обмелела. Массы населения, спасаясь, отхлынули в северо-западные лесные просторы, своим этническим превосходством и превосходством государственной культуры покоряя и ассимилируя себе тамошнее финское население. На фоне этого общего факта татарская оккупация естественно слабела, а вместе с тем и легализовала этот факт самосохранения русского племени, облекшийся в формы, соответствовавшие религиозному мировоззрению азиатских завоевателей. Для тех без всяких ограничений все профессиональные общины монахов и богомольцев были людьми, самым своим существованием завоевавшими себе право не нести государственного тягла, военного и податного. Их государственная служба была службой молитвенников за государство. В эти восточно-молитвеннические одежды и по расчёту, и по инстинкту в значительном своём проценте и облеклось всё русское население северо-восточной Руси татарского времени. Мирское, земледельческое население окружало скромного отшельника-молитвенника, помогало ему отстроить себе самый примитивный монастырский дворик, обслуживало его физическое существование и являло собой пред лицом татарских баскаков (сборщиков податей) привычную для них картину буддийского монастыря, обслуживаемого примыкающим к нему населением и за это освобождённым от излишнего налогового бремени государства азиатского, теократического. Статистически бурный, былинно-сказочный рост и размножение северо-русского монашества в значительной мере создан этой азиатской мимикрией северо-русского племени по инстинкту самосохранения пред азиатскими завоевателями» (А.В. Карташёв).

При всех бесчинствах язычники татаро-монголы испытывали страх перед всякой религией и священнослужителями, поэтому они выдавали Церкви охранные грамоты. «Духовенство, пощажённое удивительной сметливостию татар, одно - в течение двух мрачных столетий - питало бледные искры византийской образованности. В безмолвии монастырей иноки вели свою беспрерывную летопись. Архиереи в посланиях своих беседовали с князьями и боярами, утешая сердца в тяжкие времена искушений и безнадежности» (А.С. Пушкин). Татаро-монгольское право способствовало независимости Церкви от государственной власти и неприкосновенности имущественных прав Церкви. Эти сложные процессы усилили религиозный мотив в осознании национального единства, - при раздробленной и разгромленной государственности люди ощущали себя русскими прежде всего потому, что они считали себя православными, Русская земля осознавалась единой по религиозному признаку. Монашество как наиболее грамотное сословие становится умом нации - носителем не только церковной культуры, но национального сознания и исторической памяти (русские летописи писались в монастырях). Учёное монашество наполняло русских людей чувством исторического предназначения, пробуждало национальную волю, внушало первопроходческий дух: «Мы обязаны монахам нашей историей, следовательно, просвещением» (А.С. Пушкин).

Преподобный Сергий Радонежский был первым русским святым, который целостно и всецело выразил русское национальное самосознание. Старец Троице-Сергиевой обители соединил разные традиции православного монашества. Будучи отшельником и аскетом, человеком высокопросвещённым, он был сторонником деятельной миссии Церкви. Монастырь преподобного Сергия был духовным центром, центром хозяйственной колонизации обширных земель, крепостью, влияя на все стороны жизни Руси. Преподобный Сергий был безусловным авторитетом для народа и власти; в житиях он назывался строителем Руси .

Сергий Радонежский сыграл решающую роль в освобождении Руси от монгольского ига. Князь Дмитрий Донской робко избегал решающего столкновения с татарами, но благословение преподобного Сергия подвигло князя на битву и вдохновило на победу. Акт религиозного сознания оказался всеобъемлющим, включал осознание исторической миссии Руси, поэтому ему подчинилась политическая воля.

Ключевым событием в освобождении от татарского ига, в национальной солидаризации, в духовном возрождении русского народа стала Куликовская битва 1380 года. С этого момента формируется русское национальное сознание, начинается возрождение русской средневековой культуры, строится великое Московское государство. «На Куликовом поле оборона христианства слилась с национальным делом Руси и политическим делом Москвы. В неразрывности этой связи дано и благословение преподобного Сергия Москве, собирательнице государства русского» (Г.П. Федотов).

До сего дня идут споры о роли в русской истории татаро-монгольского ига. Так критика евразийцами западноевропейской культуры была во многом справедливой, но в утверждении российской специфики евразийцы впадали в крайности: без татарщины не было бы России , татарщина «не замутила национального творчества. Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам и никому другому» (П.Н. Савицкий). Евразийцы утверждали, что татарщина, не нарушая русской религиозности, положительно повлияла на жизнь русского народа: татары ввели на Руси общегосударственную почтовую связь и сеть путей сообщения, Русь вошла в финансовую систему монгольского государства, заимствовала строение административного аппарата и военное искусство монголов. «К этому времени относится кипучая творческая работа во всех областях религиозного искусства, повышенное оживление наблюдается и в иконописи, и в церковномузыкальной области, и в области художественной религиозной литературы» (Н.С. Трубецкой). При этом евразийцы игнорируют тот факт, что не замутившая национального творчества татарщина напрочь уничтожила величайшее культурное достояние эпохи. Из-за симпатий к евразийским концепциям Л.Н. Гумилёв оценивает опустошительное монгольское нашествие как вполне безобидное: «Оставить открытой границу с мобильным противником - безумие; поэтому монголы воевали с половцами, пока не загнали их за Карпаты, ради этого совершили глубокий кавалерийский рейд через Русь » . Такой вот «рейд» на два столетия. Да и какая открытая граница - в направлении Китая, Ирана, Европы, и где за Карпатами загнанные половцы? Остатки Золотой Орды, прежде всего Крымское ханство, ещё несколько столетий изнуряли Россию периодическими «рейдами», при которых неоднократно сжигалась и Москва, а ближневосточные рынки работорговли наполнялись русскими пленниками: «Лицемерная дипломатия в сочетании с дерзкими набегами позволили крымским татарам и другим меньшим татарским общинам сохранять угрожающе с военной точки зрения позиции в южной части европейской России вплоть до конца XYIII столетия» , - это признаёт директор библиотеки Конгресса США Д.Х. Биллингтон.

По евразийской концепции татары сыграли выдающуюся роль в образовании русской государственности, Московское царство возрождало в новом обличии Золотую орду, когда произошла «замена ордынского хана московским царём с перенесением ханской ставки в Москву» (Н.С. Трубецкой). Русские цари, оказывается, развивали именно татарское государственное устройство: «Московское царство возникло благодаря татарскому игу… По сравнению с крайне примитивными представлениями о государственности, господствовавшими в домонгольской удельно-вечевой Руси, монгольская, чингисхановская государственная идея была идеей большой, и величие её не могло не произвести на русских самого сильного впечатления » (Н.С. Трубецкой). Но сам факт военных побед монголов ещё не свидетельствует о величии их государственной идеи: великое Римское государство разрушили племена варваров, не имеющие никакой государственности. А чингисхановское «великое» государство стало рассыпаться после смерти создателя. Тезис же о примитивности киевской государственности опровергается её расцветом и военными походами киевских князей. Но вопреки историческим фактам, евразийцы убеждены, что само Русское государство сохранилось благодаря татарам: «Сохранение Новгорода в пределах России… во многом - заслуга татар, научивших русскую конницу приёмам степной войны» (Л.Н. Гумилёв).

Как известно, татары были индифферентны к религиям завоёванных стран с более высокой культурой. В этом они схожи с всякими варварами-завоевателями, поскольку язычество и шаманизм вообще не ставит каких-либо религиозных вопросов, требующих напряжённого осмысления и отстаивания. Этим и объясняется их веротерпимость, ибо монголы, принимающие ислам, переставали быть веротерпимыми. Николай Трубецкой верно указывал на то, что «Религия верховного хана, единственная религия, мистически обосновывающая его власть, оказывалась в глазах подданных этого хана религией низшей. Постепенно все высшие чины и большинство рядовых представителей кочевнического правящего элемента перешли от шаманизма, либо в буддизм, либо в мусульманство… Но с точки зрения буддизма или мусульманства власть верховного хана оказывалась религиозно необоснованной» . Что и было одной из причин распада монгольской империи. Но, в таком случае, в чём высота Монгольской государственности?

Для апологии государственной идеи Чингисхана приходилось преувеличивать значение монгольской религии. В полемике с Николаем Трубецким Лев Гумилёв утверждал, что монголы исповедовали некую религию бон , которая одновременно является и древним поклонением космосу , и теистической системой (одно исключает другое). Гумилёв также убеждён, что этика монгольской религии практически не отличается от этики буддизма . В то время как буддизм вообще антитеистичен . При всём этом евразийцы вынуждены признавать и влияние Византии на формирование Русского государства, но в виде некой химеры: «Идеи Чингисхана вновь ожили, но уже в совершенно новой, неузнаваемой форме, получив христианско-византийское обоснование… Так случилось чудо превращения монгольской государственной идеи в государственную идею православно-русскую» (Н.С. Трубецкой). Действительно, совершенно алогичное «чудо»: русская государственность построена на христианско-византийских основаниях , в совершенно неузнаваемой монгольской форме, но, тем не менее, является монгольской. Монголофилия евразийцев является причиной явных искажений и русской, и монгольской истории: оказывается, война 1812 года «была выиграна в значительной мере за счёт монгольских традиций (партизанской войны)» (Л.Н. Гумилёв).

С другой стороны, евразийцы признают, что «Иноземное иго воспринято было религиозным сознанием как кара Божия за грехи» (Н.С. Трубецкой). Что тоже было благом для Руси, ибо такие эпохи свидетельствуют «о глубинном потрясении духовной жизни нации, создают духовную атмосферу, благоприятную для выковывания нового национального типа, и являются предвестниками начала новой эры в истории нации» (Н.С. Трубецкой). Но зло, являющееся наказанием Божиим, не перестаёт быть злом, добро же состоит только в сопротивлении ему: «Обогащает не само зло, обогащает та духовная сила, которая пробуждается для преодоления зла» (Н.А. Бердяев). Все достижения Руси были не благодаря, а вопреки монголо-татарскому нашествию, в том числе и опыт разнообразной борьбы от татарщины, и объединение во имя общей защиты.

Тезис о татарских истоках русской государственности обосновывается евразийцами натуралистически : русские цари присоединяли те земли, которые ранее принадлежали монгольской империи. Отсюда и нарушение исторической логики , и многие фактические исторические натяжки евразийцев. Чингисхан впервые осуществил великую историческую миссию: «Евразия представляет из себя некую географически, этнологически и экономически цельную, единую систему, государственное объединение которой было исторически необходимо… С течением времени единство это стало нарушаться. Русское государство инстинктивно стремилось и стремится воссоздать это нарушенное единство и потому является наследником, преемником, продолжателем исторического дела Чингисхана» (Н.С. Трубецкой). Но «после того» не означает «поэтому». Освоение огромных территорий русским народом мотивировалось, конечно же, совершенно иным. Присоединялись те территории, которые являлись источником непрерывной смертельной опасности для Руси (Казанское царство, Астраханское ханство, Крымское ханство), либо в Российскую империю входили народы, получающие защиту российского государства (Грузия, Армения, территории Казахстана, Финляндия), либо осваивались территории, не имеющие государственности и культурного развития (Урал, Сибирь). Поэтому Россия никогда не претендовала на монгольское «наследие» в Центральной Азии, Китае и в самой Монголии, русский народ колонизировал огромные пространства, которые не имели никакого отношения к Монгольской империи - Север евразийского континента, Аляску, Русскую Калифорнию.

Виктор Аксючиц