"моя борьба на литературном фронте". О временах и людях

Дата смерти:

В 1926 году вошёл в первую редколлегию журнала «Историк-марксист ».

В феврале 1927 года поместил в газете «Известия» статью «Заметки журналиста. ЛЕФ или блеф?», в которой выступил с жёсткой критикой ЛЕФовцев, считавших себя единственными настоящими представителями революционного искусства и конкурировавших на этом поле с пролетарскими группами «Октябрь » и ВАПП .

Реакцией на статью Полонского стал диспут литераторов (23 марта 1927 г.) под председательством В. М. Фриче , на котором выступали В. В. Маяковский (вступительное и заключительное слово), В. П. Полонский (дважды), В. Б. Шкловский , М. Ю. Левидов , И. М. Нусинов , Н. Н. Асеев , Л. Л. Авербах . Полемика между Маяковским и Полонским продолжалась и далее.

Работа в «Новом мире»

Работая главным редактором «Нового мира» , Полонский печатал много крупных и острых произведений русской литературы.

"Полонский напечатал в «Новом мире» целый массив из «Жизни Клима Самгина », «Море», «Жестокость», «Капитана Коняева», «Живую воду», «В грозу» Сергеева-Ценского , «Восемнадцатый год» и первую книгу «Петра Первого» Алексея Толстого , «Кащееву цепь» и «Журавлиную родину» Пришвина , главы из «России, кровью умытой» Артема Веселого , «М. П. Синягина» Зощенко , пьесу Бабеля «Закат», «Елень» Соколова-Микитова , «Лейтенанта Шмидта», отрывки из поэмы «Девятьсот пятый год» и лирику Пастернака , стихи Есенина, Маяковского, Багрицкого, Мандельштама, Павла Васильева ."

В 26-м году им была опубликована «Повесть непогашенной луны » Бориса Пильняка , и это создало большой скандал.

Полонский часто атаковался группой РАПП , и он также активно полемизировал с ними, обвиняя их в передержках и извращении его высказываний.

«Новый мир» тогда достиг наибольшего тиража среди всех литературных журналов СССР.

Полонский также был директором "Музея изящных искусств" (1929-32), ныне Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина , и был исследователем революционного плаката.

Умер в поезде, возвращаясь из Магнитогорска в Москву . Похоронен в Москве.

Напишите отзыв о статье "Полонский, Вячеслав Павлович"

Примечания

Литература

Вяч. Полонский. Бакунин. Монография. Т. 1. - М.: ГИЗ , 1922. - 3+418 с.
Вяч. Полонский. Русский революционный плакат. - М.: ГИЗ, 1925.
Вяч. Полонский. На литературные темы. - М.: Круг, 1927. - 216 с., 3 000 экз.
Вяч. Полонский. О Маяковском. - М-Л.: ГИХЛ , 1931. - 68 с.
Вяч. Полонский. Сознание и творчество. - Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1934. - 216 с.
Вячеслав Полонский. Моя борьба на литературном фронте. Дневник. Май 1920 - январь 1932.

Ссылки

Вячеслав Полонский. // «Новый мир». - 2008. - № 1 - 6 .
Полонский Вячеслав Павлович - статья из Большой советской энциклопедии .
Вячеслав Полонский. // Красная новь . 1923. №3.

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Полонский, Вячеслав Павлович

Так вот, что придумал этот безжалостный и непредсказуемый «святейший» зверь! Он побоялся, что я не сломаюсь, и решил ломать меня муками моих любимых и родных!.. Анна!!! О боги – Анна!.. В моём истерзанном мозге вспыхнула кровавая вспышка – следующей могла стать моя бедная маленькая дочь!
Я попыталась взять себя в руки, чтобы не дать Караффе почувствовать полного удовлетворения этой грязной победой. А ещё, чтобы он не подумал, что ему удалось хоть чуточку меня сломать, и он не стал бы употреблять этот «успешный» метод на других членах моей несчастной семьи...
– Опомнитесь, Ваше святейшество, что Вы творите!.. – в ужасе воскликнула я. – Вы ведь знаете, что мой муж никогда ничего против церкви не сделал! Как же такое возможно?! Как Вы можете заставлять невиновных платить за ошибки, которых они не совершали?!
Я прекрасно понимала, что это был всего лишь пустой разговор, и что он ничего не даст, и Караффа тоже это прекрасно знал...
– Ну что Вы, мадонна, ваш муж очень для нас интересен! – язвительно улыбнулся «великий инквизитор». – Вы ведь не сможете отрицать, что Ваш дорогой Джироламо занимался весьма опасной практикой, которая зовётся анатомией?.. И не входит ли в эту греховную практику такое действо, как копание в мёртвых человеческих телах?...
– Но это ведь наука, Ваше святейшество!!! Это новая ветвь медицины! Она помогает будущим врачам лучше понять человеческое тело, чтобы было легче лечить больных. Разве же церковь уже запрещает и врачей?!..
– Врачам, которые от Бога, не нужно подобное «сатанинское действо»! – гневно вскричал Караффа. – Человек умрёт, если так решил Господь, так что, лучше бы Ваши «горе-врачи» заботились о его грешной душе!
– Ну, о душе, как я вижу, весьма усиленно «заботится» церковь!.. В скором времени, думаю, у врачей вообще работы не останется... – не выдержала я.
Я знала, что мои ответы его бесили, но ничего не могла с собой поделать. Моя раненая душа кричала... Я понимала, что, как бы я ни старалась быть «примерной», моего бедного Джироламо мне не спасти. У Караффы был на него какой-то свой ужасающий план, и он не собирался от него отступать, лишая себя такого великого удовольствия...
– Садитесь, Изидора, в ногах правды нет! Сейчас Вы увидите, что слухи об инквизиции не являются сказками... Идёт война. И наша любимая церковь нуждается в защите. А я, как Вы знаете, самый верный из её сыновей...
Я удивлённо на него уставилась, подумав, что Караффа понемногу реально становится сумасшедшим...
– Какую войну Вы имеете в виду, Ваше святейшество?..
– Ту, которая идёт вокруг всех нас изо дня в день!!! – почему-то вдруг взбесившись, вскричал Папа. – Которая очищает Землю от таких, как Вы! Ересь не должна существовать! И пока я жив, я буду истреблять это в любом проявлении – будь это книги, картины, или просто живые люди!..
– Ну, что касается книг, об этом у меня, с Вашей «светлой» помощью, сложилось весьма определённое мнение. Только оно как-то никак не совмещается с Вашим «священным» долгом, о котором Вы говорите, Святейшество...
Я не знала, что сказать, чем его занять, как остановить, только бы не начинался этот страшный, как он его назвал, «спектакль»!.. Но «великий инквизитор» прекрасно понимал, что я всего лишь, в ужасе от предстоящего, пытаюсь затянуть время. Он был великолепным психологом и не разрешил мне продолжать мою наивную игру.
– Начинайте! – махнул рукой одному из мучителей Караффа, и спокойно уселся в кресле... Я зажмурилась.
Послышался запах палёного мяса, Джироламо дико закричал.
– Я же Вам сказал, откройте глаза, Изидора!!! – в бешенстве заорал мучитель. – Вы должны насладиться истреблением ЕРЕСИ так же, как наслаждаюсь этим я! Это долг каждого верного христианина. Правда, я забыл с кем имею дело... Вы ведь не являетесь христианкой, Вы – ВЕДЬМА!
– Ваше святейшество, Вы прекрасно владеете латынью... В таком случае Вы должны знать, что слово «HАERESIS» по латыни означает ВЫБОР или АЛЬТЕРНАТИВА? Как же Вам удаётся совмещать два столь несовместимых понятия?.. Что-то не видно чтобы Вы оставляли кому-то право свободного выбора! Или хотя бы уж малейшую альтернативу?.. – горько воскликнула я. – Человек ДОЛЖЕН иметь право верить в то, к чему тянется его душа. Вы не можете ЗАСТАВИТЬ человека верить, так как вера идёт от сердца, а не от палача!..
Караффа минуту удивлённо разглядывал меня, как будто перед ним стояло какое-то невиданное животное... Потом, стряхнув с себя оцепенение, тихо сказал:
– Вы намного опаснее, чем я думал, мадонна. Вы не только слишком красивы, Вы также слишком умны. Вы не должны существовать за пределами этих стен... Или не должны существовать вообще, – и уже обернувшись к палачу, – Продолжай!
Крики Джироламо проникали в самые глубокие уголки моей умирающей души и, взрываясь там ужасающей болью, рвали её на части... Я не знала, сколько Караффа намеревался мучить его, перед тем, как уничтожить. Время ползло нескончаемо медленно, заставляя меня тысячу раз умирать... Но почему-то, несмотря ни на что, я всё ещё оставалась живой. И всё ещё наблюдала... Страшные пытки заменялись пытками пострашней. Этому не было конца... От прижиганий огнём перешли к дроблению костей... А когда закончили и это, начали уродовать плоть. Джироламо медленно умирал. И никто не объяснил ему – за что, никто не счёл нужным хотя бы что-то сказать. Его просто-напросто методично медленно убивали на моих глазах, чтобы заставить меня делать то, что желал от меня новоизбранный глава святой христианской церкви... Я пыталась мысленно говорить с Джироламо, зная, что уже не удастся что-то по-другому ему сказать. Я хотела проститься... Но он не слышал. Он был далеко, спасая свою душу от нечеловеческой боли, и никакие мои старания не помогали... Я посылала ему свою любовь, стараясь окутать ею его истерзанное тело и хоть как-то уменьшить эти нечеловеческие страдания. Но Джироламо лишь смотрел на меня помутневшими от боли глазами, будто цеплялся за единственную тончайшую ниточку, связывающую его с этим жестоким, но таким дорогим ему, и уже ускользавшим от него миром... (1932-02-24 ) (45 лет) Гражданство:

Российская Империя, СССР

Род деятельности:

В 1926 году вошёл в первую редколлегию журнала «Историк-марксист ».

Работа в «Новом мире»

"Полонский напечатал в «Новом мире» целый массив из «Жизни Клима Самгина », «Море», «Жестокость», «Капитана Коняева», «Живую воду», «В грозу» Сергеева-Ценского , «Восемнадцатый год» и первую книгу «Петра Первого» Алексея Толстого , «Кащееву цепь» и «Журавлиную родину» Пришвина , главы из «России, кровью умытой» Артема Веселого , «М. П. Синягина» Зощенко , пьесу Бабеля «Закат», «Елень» Соколова-Микитова , «Лейтенанта Шмидта», отрывки из поэмы «Девятьсот пятый год» и лирику Пастернака , стихи Есенина, Маяковского, Багрицкого, Мандельштама, Павла Васильева ."

В 26-м году им была опубликована «Повесть непогашенной луны » Бориса Пильняка , и это создало большой скандал.

«Новый мир» тогда достиг наибольшего тиража среди всех литературных журналов СССР.

Умер в поезде, возвращаясь из Магнитогорска в Москву . Похоронен в Москве.

Напишите отзыв о статье "Полонский, Вячеслав Павлович"

Примечания

Литература

Вяч. Полонский. Бакунин. Монография. Т. 1. - М.: ГИЗ , 1922. - 3+418 с.
Вяч. Полонский. Русский революционный плакат. - М.: ГИЗ, 1925.
Вяч. Полонский. На литературные темы. - М.: Круг, 1927. - 216 с., 3 000 экз.
Вяч. Полонский. О Маяковском. - М-Л.: ГИХЛ , 1931. - 68 с.
Вяч. Полонский. Сознание и творчество. - Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1934. - 216 с.
Вячеслав Полонский. Моя борьба на литературном фронте. Дневник. Май 1920 - январь 1932.

Ссылки

Вячеслав Полонский. // «Новый мир». - 2008. - № 1 - 6 .
Полонский Вячеслав Павлович - статья из Большой советской энциклопедии .
Вячеслав Полонский. // Красная новь . 1923. №3.

Отрывок, характеризующий Полонский, Вячеслав Павлович

Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…

Вячеслав Павлович Полонский (настоящая фамилия Гусин; 23 июня 1886, Санкт-Петербург - 24 февраля 1932) - российский, советский критик, редактор, журналист, историк.

Был редактором журналов «Красная нива», «Красный архив» и «Прожектор», главный редактор журналов «Новый мир» (1926-1931), «Печать и революция» (1921-1929).

Биография

Родился в Санкт-Петербурге в семье часовщика. С 14 лет содержал себя собственным трудом и занимался самообразованием. В 1907, сдал экзамен на учителя и поступил в Психоневрологический институт, откуда его исключили за участие в студенческой забастовке. С 1905 года участвовал в революционном движении, вступил в РСДРП (меньшевик). В 1918 вступил в РКП(б).

В 1918 - 1920 годах руководил Литературно-издательским отделом Политуправления Красной Армии, и был лично знаком с Троцким.

Литературная работа

Некоторое время до его закрытия в 1925 г. был директором Высшего литературно-художественный института.

В 1926 году вошёл в первую редколлегию журнала «Историк-марксист».

Реакцией на статью Полонского стал диспут литераторов (23 марта 1927 г.) под председательством В. М. Фриче, на котором выступали В. В. Маяковский (вступительное и заключительное слово), В. П. Полонский (дважды), В. Б. Шкловский, М. Ю. Левидов, И. М. Нусинов, Н. Н. Асеев, Л. Л. Авербах. Полемика между Маяковским и Полонским продолжалась и далее.

Работа в «Новом мире»

Работая главным редактором «Нового мира», Полонский печатал много крупных и острых произведений русской литературы.

"Полонский напечатал в «Новом мире» целый массив из «Жизни Клима Самгина», «Море», «Жестокость», «Капитана Коняева», «Живую воду», «В грозу» Сергеева-Ценского, «Восемнадцатый год» и первую книгу «Петра Первого» Алексея Толстого, «Кащееву цепь» и «Журавлиную родину» Пришвина, главы из «России, кровью умытой» Артема Веселого, «М. П. Синягина» Зощенко, пьесу Бабеля «Закат», «Елень» Соколова-Микитова, «Лейтенанта Шмидта», отрывки из поэмы «Девятьсот пятый год» и лирику Пастернака, стихи Есенина, Маяковского, Багрицкого, Мандельштама, Павла Васильева."

Полонский часто атаковался группой РАПП, и он также активно полемизировал с ними, обвиняя их в передержках и извращении его высказываний.

«Новый мир» тогда достиг наибольшего тиража среди всех литературных журналов СССР.

Полонский также был директором "Музея изящных искусств" (1929-32), ныне Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, и был исследователем революционного плаката.

Умер в поезде, возвращаясь из Магнитогорска в Москву. Похоронен в Москве.

Публикация, подготовка текста и комментарии С. В. Шумихина.

«Моя борьба на литературном фронте» Дневник. Май 1920 - январь 1932. (Фрагменты)

<1931>

На одном из заседаний в Главнауке (обсуждался план издательства ГАИСа <Государственной академии искусствознания>) был зачитан один из трудов: всеобщая история искусства под ред. А. В. Луначарского. Представитель Изогиза усомнился в идеологической доброкачественности издания. Имя Луначарского его не удовлетворило: «Мы хорошо знаем т. Луначарского, - сказал он, - целый ряд изданий под его редакцией оказался никуда не годным».

Он прав. Но дело в том, что т. Луначарский дает имя, ничего не редактируя. Он редактирует все: десятки журналов, обе энциклопедии (литературный отдел БСЭ и «Литературную энциклопедию»), редактирует собрания сочинений Толстого, Короленко, Чехова, Достоевского, Гоголя, главный редактор издательства «Академия», - и еще много изданий. К сожалению, он везде получает гонорар, но редактировать - времени у него нет. Он как бы обложил налогом редакции и издания. Даже свои собственные стенограммы он не правит: это делает <литературный> секретарь Игорь Сац. Отредактирует - хорошо. Забудет - не будет стенограммы. Отсюда чудовищные промахи в работах, которые публикуются под именем Луначарского.

Маяковский до «Войны и мира» - необычайно лиричен. И в «Войне и мире» лирика. Но до «Войны» он имел дело только с собой. После «Войны» - с внешним миром. Как бы переместился угол зрения. Он «заметил» мир. Революция еще дальше потянула его от «себя». А он «скучал», и его все тянуло обратно, «внутрь» своего собственного трагического мира. Маяковский - лирик, трагик, себялюбец, индивидуалист - требовал слишком многого от Маяковского - горлана–главаря. Горлан наступал «на горло» этим требованиям. Вообще, борьба этих двух и погубила его.

Луначарский на вечере памяти Маяковского в Коммунистической академии сегодня коснулся взгляда Троцкого на смерть Маяковского. Троцкий, - говорит Луначарский, - сказал, что Маяковский умер потому, что революция не пошла по его, Троцкого, пути. А вот если бы революция пошла по его пути, тогда все было бы прекрасно и был бы жив Маяковский. Ну, конечно, такая точка зрения точка зрения политической лавочки, обнищавшей и прогоревшей. Троцкий, говоря так, солидаризируется со всем, что есть враждебного в мире по отношению к нам. - Сказал очень мягко. Можно было бы куда жестче квалифицировать.

Сегодня в музее, на вернисаже Павла Кузнецова, - я предложил Луначарскому выступить. Не хочется. Почему? Да мне Кон выразил недовольство: выставки, говорит, устраивает Наркомпрос, - а вы не выражаете нашей точки зрения. Неудобно выходит.

Бедняжка! Разговорившись, он бросил несколько фраз о том, как трудно ему работать, как его не любят просто за культурность, за его знания, за то, что он головой выше многих.

У него, очевидно, потребность говорить в аудиториях. Выступает он где только можно. Вчера читал лекцию в Политехническом музее - «Культура буржуазная и пролетарская». Начал около девяти. Я слушал по радио. Бросил. Часа через полтора верчу ручки - Луначарский продолжает. Я ушел. Возвратился домой. В половине первого ночи включаю радио - Луначарский. Продолжает свою лекцию - молодым, свежим, не уставшим голосом.

Розенель - красавица, мазаная, крашеные волосы, - фарфоровая кукла. Играет королеву в изгнании. Кажется - из театров ее «ушли». Ее сценическая карьера была построена на комиссарском звании мужа. Сейчас - отцвела, увяла. Пишет какие то пьески, - в Ленинграде добилась постановки, но после первого же спектакля сняли. Прошли счастливые денечки!

Но что Луначарский не редактирует? Все, за исключением своих собственных статей. На эту работу у него секретарь Сац. Все, оказывается, делает Сац. Луначарский только «проговорит», - стенографистка кое–как запишет. А Сац «расшифровывает». Сделает хорошо - все благополучно. А не сделает - мир останется без статьи Луначарского.

Луначарский, постаревший, обрюзгший, побритый - от чего постарел еще больше, - сидел впереди, согнувшийся, усталый, как мешок. Рядом раскрашенная, разряженная, с огромным белым воротником а–ля Мария Стюарт - Розенель. Одета в пух и прах, в какую–то парчу. Плывет надменно, поставит несколько набок голову, с неподвижным взглядом, как царица в изображении горничной. Демьян сказал, глядя на них: «Беда, если старик свяжется с такой вот молодой. 10–20 лет жизни сократит. Я уж знаю это дело, так что держусь своей старухи и не лезу», - и он кивнул в сторону своей жены, пухлой, с покрашенными в черное волосами. Та - довольна. Но Демьян врет. Насчет баб - тот тоже маху не дает. Но ненависть его к Розенель - так и прет. Он написал как–то на нее довольно гнусное четверостишие: смысл сводился к тому, что эту «розанель», т. е. горшочек с цветком, порядочные люди выбрасывают за окно. Луначарский некоторое время на него дулся, даже не здоровался, но на днях приветливо и даже заискивающе с ним беседовал вместе с женой.