Что было необходимо льву толстому для. Лев толстой вовсе не ел мяса, но любил яичницу. Страдания на пустом месте

Интересные факты из жизни писателя: как недоверие к врачам помогло появиться на свет шедевру…

Я знаю в жизни только два действительные несчастья: угрызение совести и болезнь. И счастие есть только отсутствие этих двух зол.

Лев Толстой

Можно сколько угодно потешаться над простым фактом, но слова Ленина о Льве Толстом прочно прописались в нашем сознании. В любом разговоре о самом масштабном русском писателе со стопроцентной вероятностью всплывут чеканные ленинские определения: «Какая глыба! Какой матёрый человечище!»

Напор и магия слов таковы, что качества писателя переносятся на человека по имени Лев Николаевич. Богатырь! И здоровье его, надо полагать, тоже богатырское.

Отчасти это подтверждается. Действительно, «порода» Толстых была крепкой. Те, кто не окончил свои дни на войне или на плахе, жили долго и плодотворно. Собственно, сам Лев Николаевич умер, как известно, не в больнице, а в дороге. И было ему 82 года - возраст даже по нынешним меркам почтенный, а по тем - и подавно.

Хрестоматийными стали и достижения Толстого на ниве пропаганды здорового образа жизни. Не пил, не курил, в середине жизни перестал употреблять кофе, в старости - мясо. Разработал комплекс гимнастических упражнений, кстати, весьма продвинутый и вполне пригодный для современности. Иными словами, образец для подражания.

Страдания на пустом месте

Но за скобками остаётся главное - как именно Толстой ко всему этому пришёл. Обычно говорят о том, что упомянутые успехи - плод длительных духовных поисков и раздумий.

В принципе верно. Нужно только внести одно уточнение: Лев Николаевич думал не столько о высокой духовности, сколько о самых низменных материях вроде элементарного выживания. Потому что здоровье его было, мягко говоря, не на высоте.

Вот выписка из справки, данной армейским госпиталем и фиксирующей состояние здоровья подпоручика артиллерии Льва Толстого:

«Телосложения среднего, сухощав. Несколько раз был болен воспалением лёгких с ревматическим страданием в руках и ногах. Установлено также сильное биение сердца, сопровождаемое одышкою, кашлем, беспокойством, тоскою, обмороками и сухим треском, маскирующим дыхание.

С верх сего, вследствие отверделости печени, оставшейся после крымской лихорадки, аппетит его слабый, пищеварение неправильное с упорными запорами, сопровождаемыми приливами крови к голове и кружением в оной. При сырой погоде появляются летучие ревматические боли в конечностях».

Заметим - это официальный документ, заведомо отбрасывающий измышления и тревоги самого пациента. Мало ли что он там себе нафантазирует?

А фантазии Льву Николаевичу было не занимать. Богатое писательское воображение любую скромную болячку раскручивало до немыслимых масштабов. Скажем, такое обычное явление, как ячмень на глазу. В народе ему вообще не придают значения - на него полагается наплевать. В буквальном смысле - подобраться к недужному и неожиданно плюнуть ему в глаз. Считается, что после этого всё пройдёт.

Толстому, который бравировал своей «близостью к народу», этот способ не годился категорически. Вот что он заносит себе в дневник:

«Вырос на глазу ячмень исполинского размера. Мучает меня так, что совершенно лишился всех чувств. Не могу есть и спать. Плохо вижу, плохо слышу, плохо нюхаю и даже очень поглупел».

Написано с таким мастерством, что поневоле проникаешься сочувствием к больному. Но вот как реагировали на эту хворь окружающие, например декабрист Михаил Пущин:

«Мы все очень довольны его страданиями, страданиями потешными и забавными: для своего пустяшного ячменя он три раза посылал за доктором ».

В произведении английского писателя Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки» главный герой начинает читать медицинский словарь и по мере чтения обнаруживает у себя все упомянутые там болезни, кроме родильной горячки.

Такое впечатление, что англичанин был коротко знаком с русским классиком: отношения между Толстым и медициной строились точно по такому же шаблону.

32 зуба и 33 несчастья

Вот далеко не полный список того, чем «страдал» Лев Николаевич, не достигший, к слову, ещё и 30 лет.

Кровавый понос с резью, сыпь непонятного происхождения, крапивная лихорадка, изжога, сердечные приливы, боль в пояснице, горле и печени одновременно, кашель сухой и мокрый, мигрень с рвотой, боли и опухоль в паху, насморк, ревматизм, желудочные расстройства, варикозное расширение вен, чесотка и геморрой.

И это ещё цветочки. Потому что помимо «всякой мелочи» он вполне серьёзно подозревал у себя туберкулёз, эпилепсию, сифилис, язву желудка и, наконец, рак головного мозга.

Разумеется, по каждому поводу вызывались доктора. Разумеется, все они, не найдя ничего из вышеперечисленного, были объявлены шарлатанами: «Невежды, страшные болтуны, ничего не смыслят в своём деле, пользы от них никакой, сплошное враньё ».

Самое забавное в том, что одно вполне настоящее недомогание у него действительно было. Кариес и пародонтоз, прогрессирующие с ужасающей скоростью. Первые записи вроде «Увеличился флюс, опять простудил зубы, которые не дают спать, целый день болели зубы » появляются, когда ему было 22 года. И в ближайшие 11 лет это становится лейтмотивом писательского дневника.

Там он провёл полтора месяца, и проблема решилась сама собой. Толстой пишет об этом так: «Зубы поломались ». В действительности это значило, что из полагающихся 32 зубов у него в строю осталось всего 4.

Не нужно быть врачом, чтобы понять - жить с такой катастрофой во рту весьма затруднительно. Все близкие советуют Толстому вставить «фальшивые» зубы. Тщетно. Свои 4 оставшихся пенька Лев Николаевич гордо проносит до конца жизни.

У того с зубами было, пожалуй, похлеще, чем у Толстого. Тот же кариес, пародонтоз и дикие постоянные боли. Но плюс к тому уверенность в том, что именно эта боль даёт вдохновение и обеспечивает его плодовитость как автора. Уверенность была настолько сильной, что, когда выпал последний зуб, Андерсен действительно утратил возможность писать.

«Случай Андерсена» растиражировали все европейские газеты, и Лев Николаевич был прекрасно осведомлён о такой печальной коллизии. Повторить путь знаменитого сказочника ему не хотелось. И потому вставные, «фальшивые» зубы отвергались - они же могут принести только «фальшивое» вдохновение.

Рождение шедевра

Удивительно, но это помогло. Правда, довольно странным образом.

Как раз в начале 1860‑х гг. Лев Николаевич работал над главным произведением своей жизни - романом-эпопеей «Война и мир». Произведение в очередной раз забуксовало. Зубная боль, которая была до того просто фоном, внезапно обострилась. До такой степени, что Толстой чуть ли не впервые серьёзно прислушался к советам докторов. А именно - внял постулату, что 99 болезней из 100 происходят от переедания и прочих излишеств.

Сберегая оставшиеся зубы, он отказался от мяса, стал питаться протёртыми супчиками, кашами и киселями: «Воздержание в пище теперь полное. Ужинаю очень умеренно. На завтрак - овсяная каша ». Но и этого показалось мало: «Стал пропускать ужин. Вернулся к строгой диете. Каждый день обтираюсь мокрым полотенцем» .

Недели через две роман сдвинулся с мёртвой точки. А своё общее состояние писатель впервые за много лет охарактеризовал так: «Избыток и сила мысли. Свеж, весел, голова ясна, работаю по 5 и 6 часов в день. Случайность это или нет?»

Вот слова его жены, Софьи Андреевны Толстой:

«О физическом своём здоровье Лев Николаевич очень заботился, упражняясь гимнастикой, поднимая гири, соблюдая пищеварение и стараясь быть как можно более на воздухе. А главное, страшно дорожил своим сном и достаточным количеством часов сна ».

Последнее особенно ценно. Неизвестно, кто запустил в обиход совершеннейшую нелепицу - дескать, Толстой спал по 4 часа в сутки и этого ему вполне хватало. Старший сын писателя, Сергей Львович, говорит о распорядке дня отца другое:

«Спать он ложился около часу ночи, вставал ближе к девяти утра». Получается, на сон у Толстого уходило 7-8 часов - ровно столько, сколько советуют современные сомнологи.

Толстого справедливо считают уникальным писателем. Но и человеком он был уникальным. Путь, который он проделал от мнительности и стоматологических суеверий до рационального и здорового образа жизни, впечатляет не меньше, чем его литература.

Можно сколько угодно потешаться над простым фактом, но слова Ленина о Льве Толстом прочно прописались в нашем сознании. В любом разговоре о самом масштабном русском писателе со стопроцентной вероятностью всплывут чеканные ленинские определения: «Какая глыба! Какой матёрый человечище!»

Напор и магия слов таковы, что качества писателя переносятся на человека по имени Лев Николаевич . Богатырь! И здоровье его, надо полагать, тоже богатырское.

Страдания на пустом месте

Но за скобками остаётся главное - как именно Толстой ко всему этому пришёл. Обычно говорят о том, что упомянутые успехи - плод длительных духовных поисков и раздумий. В принципе верно. Нужно только внести одно уточнение: Лев Николаевич думал не столько о высокой духовности, сколько о самых низменных материях вроде элементарного выживания. Потому что здоровье его было, мягко говоря, не на высоте.

Вот выписка из справки, данной армейским госпиталем и фиксирующей состояние здоровья подпоручика артиллерии Льва Толстого: «Телосложения среднего, сухощав. Несколько раз был болен воспалением лёгких с ревматическим страданием в руках и ногах. Установлено также сильное биение сердца, сопровождаемое одышкою, кашлем, беспокойством, тоскою, обмороками и сухим треском, маскирующим дыхание. Сверх сего, вследствие отверделости печени, оставшейся после крымской лихорадки, аппетит его слабый, пищеварение неправильное с упорными запорами, сопровождаемыми приливами крови к голове и кружением в оной. При сырой погоде появляются летучие ревматические боли в конечностях».

Толстому, который бравировал своей «близостью к народу», этот способ не годился категорически. Вот что он заносит себе в дневник: «Вырос на глазу ячмень исполинского размера. Мучает меня так, что совершенно лишился всех чувств. Не могу есть и спать. Плохо вижу, плохо слышу, плохо нюхаю и даже очень поглупел». Написано с таким мастерством, что поневоле проникаешься сочувствием к больному. Но вот как реагировали на эту хворь окружающие, например декабрист Михаил Пущин : «Мы все очень довольны его страданиями, страданиями потешными и забавными: для своего пустяшного ячменя он три раза посылал за доктором».

В произведении английского писателя Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки» главный герой начинает читать медицинский словарь и по мере чтения обнаруживает у себя все упомянутые там болезни, кроме родильной горячки. Такое впечатление, что англичанин был коротко знаком с русским классиком: отношения между Толстым и медициной строились точно по такому же шаблону.

32 зуба и 33 несчастья

Вот далеко не полный список того, чем «страдал» Лев Николаевич, не достигший, к слову, ещё и 30 лет. Кровавый понос с резью, сыпь непонятного происхождения, крапивная лихорадка, изжога, сердечные приливы, боль в пояснице, горле и печени одновременно, кашель сухой и мокрый, мигрень с рвотой, боли и опухоль в паху, насморк, ревматизм, желудочные расстройства, варикозное расширение вен, чесотка и геморрой. И это ещё цветочки. Потому что помимо «всякой мелочи» он вполне серьёзно подозревал у себя туберкулёз, эпилепсию, сифилис, язву желудка и, наконец, рак головного мозга.

Разумеется, по каждому поводу вызывались доктора. Разумеется, все они, не найдя ничего из вышеперечисленного, были объявлены шарлатанами: «Невежды, страшные болтуны, ничего не смыслят в своём деле, пользы от них никакой, сплошное враньё».

Самое забавное в том, что одно вполне настоящее недомогание у него действительно было. Кариес и пародонтоз, прогрессирующие с ужасающей скоростью. Первые записи вроде «Увеличился флюс, опять простудил зубы, которые не дают спать, целый день болели зубы» появляются, когда ему было 22 года. И в ближайшие 11 лет это становится лейтмотивом писательского дневника.

Как раз эта - реальная, осязаемая, мучительная - проблема по какой-то загадочной причине не удостаивалась внимания. Врачебная помощь дантистов отвергалась Толстым наотрез. А зубы болели и выпадали до тех самых пор, когда в 1861 г. писатель посетил Лондон. Там он провёл полтора месяца, и проблема решилась сама собой. Толстой пишет об этом так: «Зубы поломались». В действительности это значило, что из полагающихся 32 зубов у него в строю осталось всего 4. Не нужно быть врачом, чтобы понять - жить с такой катастрофой во рту весьма затруднительно. Все близкие советуют Толстому вставить «фальшивые» зубы. Тщетно. Свои 4 оставшихся пенька Лев Николаевич гордо проносит до конца жизни.

Как ни странно, но именно этому феномену можно найти хоть сколько-нибудь рациональное объяснение. Примерно в те же годы похожие проблемы одолевали другого литератора мировой величины - Ханса Кристиана Андерсена . У того с зубами было, пожалуй, похлеще, чем у Толстого. Тот же кариес, пародонтоз и дикие постоянные боли. Но плюс к тому уверенность в том, что именно эта боль даёт вдохновение и обеспечивает его плодовитость как автора. Уверенность была настолько сильной, что, когда выпал последний зуб, Андерсен действительно утратил возможность писать.

Рождение шедевра

Удивительно, но это помогло. Правда, довольно странным образом. Как раз в начале 1860‑х гг. Лев Николаевич работал над главным произведением своей жизни - романом-эпопеей «Война и мир». Произведение в очередной раз забуксовало. Зубная боль, которая была до того просто фоном, внезапно обострилась. До такой степени, что Толстой чуть ли не впервые серьёзно прислушался к советам докторов. А именно - внял постулату, что 99 болезней из 100 происходят от переедания и прочих излишеств.

Сберегая оставшиеся зубы, он отказался от мяса, стал питаться протёртыми супчиками, кашами и киселями: «Воздержание в пище теперь полное. Ужинаю очень умеренно. На завтрак - овсяная каша». Но и этого показалось мало: «Стал пропускать ужин. Вернулся к строгой диете. Каждый день обтираюсь мокрым полотенцем».

Недели через две роман сдвинулся с мёртвой точки. А своё общее состояние писатель впервые за много лет охарактеризовал так: «Избыток и сила мысли. Свеж, весел, голова ясна, работаю по 5 и 6 часов в день. Случайность это или нет?»

Вопрос, отдающий литературным кокетством. Толстой явно решил для себя, что всё это не случайность. Именно в период работы над «Войной и миром» он последовательно бросает пить, курить и употреблять кофе. А кроме того, обращает внимание на «гигиену» - так тогда называли и устройство образа жизни, и организацию труда. Вот слова его жены, Софьи Андреевны Толстой : «О физическом своём здоровье Лев Николаевич очень заботился, упражняясь гимнастикой, поднимая гири, соблюдая пищеварение и стараясь быть как можно более на воздухе. А главное, страшно дорожил своим сном и достаточным количеством часов сна». Последнее особенно ценно. Неизвестно, кто запустил в обиход совершеннейшую нелепицу - дескать, Толстой спал по 4 часа в сутки и этого ему вполне хватало. Старший сын писателя, Сергей Львович , говорит о распорядке дня отца другое: «Спать он ложился около часу ночи, вставал ближе к девяти утра». Получается, на сон у Толстого уходило 7-8 часов - ровно столько, сколько советуют современные сомнологи.

Писатель Лев Николаевич Толстой с женой Софьей. Гаспра. Крым. Фотография 1902 года из Музея-усадьбы Л.Н. Толстого «Ясная Поляна». Фото: РИА Новости

В 1849 году Лев Николаевич, которому тогда было всего 20 лет, начал грамоте в своем родовом имении Ясная Поляна. Но вскоре Толстой вынужден был прекратить эти занятия из-за поступления на военную службу. Возобновил он педагогическую работу в 1859 году, уже будучи известным и участником знаменитой обороны Севастополя. Лев Николаевич открыл в Ясной Поляне школу для крестьянских , а также активно содействовал открытию еще нескольких школ в ближайших селах. По собственным словам , он тогда испытывал трехлетнее страстное увлечение этим делом.

К сожалению, прогрессивные (по тем временам) методы преподавания Толстого, а также его регулярные встречи с учителями и единомышленниками показались подозрительными местному начальству. В 1862 году жандармы обыскали дом Толстого в Ясной Поляне, разыскивая улики крамольной деятельности. Лев Николаевич был этим чрезвычайно оскорблен и в знак протеста перестал заниматься педагогикой.

Последующая педагогическая деятельность писателя

Перерыв длился 7 лет. Толстой возобновил занятия с детьми в 1869 году, а в 1872 году была напечатана составленная им книга «Азбука». Еще через три года Лев Николаевич издал «Новую » и четыре «Книги для чтения».

Большое внимание общества привлекла Толстого «О народном образовании», в которой писатель подверг резкой критике деятельность земских по вопросам просвещения крестьян. Впоследствии Толстой в состав одного из земств и внес большой вклад в создание новых школ. Кроме того, он разработал крестьянской учительской семинарии. Сам Толстой шутливо называл такую семинарию «университетом в лаптях». Лев Николаевич представил проект этой семинарии в министерство народного просвещения и в 1876 году смог добиться его одобрения. Однако земские управы отнеслись к проекту Толстого отрицательно. Это нанесло писателю такой сильный психологический удар, что он снова решил прекратить педагогическую деятельность.

Лишь в пожилом возрасте Лев Николаевич вернулся к педагогике. В 90-х годах 19 века он начал пропагандировать свою морально-философскую концепцию воспитания человека и его отношения к жизни и обществу, получившую впоследствии название «толстовства». А в 1907–1908 гг. на пороге своего 80-летия он опять вел занятия с детьми.

Каждый день в графском доме для большой семьи Толстых накрывался стол с простыми и сытными блюдами из русской и французской кухни. Да к тому же в хлебосольную Ясную Поляну часто съезжались гости. О том, когда, что и как ели и готовили в доме писателя, рассказывает Юлия Вронская, заведующая отделом международных проектов музея «Ясная Поляна».

Юлия Вронская Софья Толстая Илья Толстой

Когда в 1862 году 18-летняя Софья Берс вышла замуж за 34-летнего графа Льва Толстого, на яснополянской кухне уже «командовал парадом» повар Николай Михайлович Румянцев. В молодости он был крепостным музыкантом-флейтистом у князя Николая Волконского. Когда у Румянцева выпали зубы, его перевели в кухонные мужики. Для него это была, конечно, трагедия. Да и готовить бывший музыкант научился не сразу. Судя по дневникам Софьи Андреевны, она не всегда оставалась довольной стряпней повара Николая. В один из дней она записала: «Обед был очень дурен, картошка пахла салом, пирог был сухой, левашники, как подошва... Ела один винегрет и после обеда бранила повара». Но со временем Румянцев стал отменным кулинаром. Илья Львович, сын Толстых, вспоминает о его левашниках как о фирменном блюде. Повар начинял пирожки вареньем и надувал их с углов воздухом, за что левашники получили название «Вздохи Николая».

Так вот, когда Софья Андреевна только осваивалась в доме, однажды она зашла на кухню и увидела, что фартук повара был несвежий, посуда не очень чистая… Графиня тут же сшила для Николая белую куртку, колпак, фартук и приказала повару соблюдать чистоту на кухне. А еще Толстую шокировало, из какой посуды ела графская семья. Она сетовала, что, пока в дом не привезли ее приданого - серебряных столовых приборов, они были вынуждены есть простыми железными ложками и вилками. С непривычки юная графиня даже колола себе рот - настолько приборы были неудобны!

Софья Андреевна практически не готовила сама, но всегда только она расписывала, что нужно приготовить на день.

- Главный человек в доме - мама, - писал в своих воспоминаниях Илья Львович Толстой. - От нее зависит все. Она заказывает Николаю-повару обед, она отпускает нас гулять, она всегда кормит грудью кого-нибудь маленького, она целый день торопливыми шагами бегает по дому…

Правда, бывали случаи, когда ей самой все же приходилось становиться к плите - это происходило, когда повар напивался допьяна. Графине помогала жена Николая. Однажды они вдвоем готовили гуся, и Софья Андреевна писала: «Как же мне к концу готовки стал противен этот гусь. Я даже его и есть не могла!» Протрезвев, Николай просил прощения у Софьи Андреевны, и она, конечно же, прощала его.

Р асписание приемов пищи в доме Толстых было очень интересным. В шесть-семь утра (кто во сколько вставал) пили чай или кофе. Сытный завтрак, по нашим меркам, был очень поздним - в час дня. В это время завтракали все домашние, а Лев Николаевич выходил к столу даже позже.

Каждый день утром он ел одно и то же: яйца, овсяную кашу и простоквашу. Яйца вообще были любимым блюдом писателя. Он обожал их в разном виде.

Выпускная яичница, яйца в томате, омлет, пополам сложенный, яичница с шампиньонами, взбитая яичница с укропом, яйца всмятку, суп с омлетом... Софья Андреевна, составляя списки на закупку продуктов, помечала: Льву Николаевичу купить 20 яиц покрупнее, всем остальным - обыкновенные.

Июль, 1908 год. Лев Толстой в кругу семьи и гостей. Автор фото Карл Булла

В шесть вечера Толстые обедали, а в восемь ужинали или просто пили чай с бисквитами, медом и вареньем.

Валентин Федорович Булгаков, друг и последний секретарь Толстого, вспоминал:

В час дня завтракали домашние. Часа в два или два с половиной, вскоре после окончания общего завтрака, когда посуда оставалась еще не убранной со стола, выходил в столовую Лев Николаевич, словоохотливый, оживленный, с видом успевшего что-то сделать и довольного этим человека. Кто-нибудь звонил или бежал сказать, чтобы подавали Льву Николаевичу завтрак, и через несколько минут Илья Васильевич Сидорков (слуга в доме Толстых) приносил подогревшуюся к этому времени овсянку и маленький горшочек с простоквашей - каждый день одно и то же. Лев Николаевич, разговаривая, ел овсянку, потом опрокидывал горшочек с простоквашей в тарелку и, топорща усы, принимался отправлять в рот ложки простокваши…

Вечерний чай - другое дело. Свечи на столе зажигались не всегда, и сидящие за столом довольствовались обычно скудным рассеянным светом, шедшим от расположенных вдали, в других углах комнаты, керосиновых ламп. Было уютно и просто. Садились где кто хотел. Угощение обычное: сухое (покупное) чайное печенье, мед, варенье. Самовар мурлыкал свою песню. И даже Софья Андреевна не распоряжалась, предоставив разливание чая кому-нибудь другому и подсев к столу сбоку в качестве одной из «обыкновенных смертных».

У Толстого был очень хороший аппетит. Он мог выпить в день до трех бутылок кефира, несколько чашек кофе, съесть пять яиц, приличное количество овсянки, рисового пюре, пирогов. Софья Андреевна постоянно переживала за здоровье мужа, его больной желудок. «Сегодня за обедом, - писала она в дневниках, - я с ужасом смотрела, как он ел: сначала грузди соленые... потом четыре гречневых больших гренка с супом, и квас кислый, и хлеб черный. И все это в большом количестве».

1901 год. Дочь Толстого, Александра Львовна, назвала свое фото так: «За веселым завтраком»

Толстой был невозможным сладкоежкой. Софья Андреевна покупала сухофрукты, финики, орехи, курагу. И, конечно же, на чайном столе всегда красовалось и издавало божественный аромат знаменитое яснополянское варенье.

Варили его из яблок, крыжовника, абрикосов, дыни, вишни, сливы, персика. В крыжовенное и яблочное варенье всегда добавляли лимон и ваниль. В своих воспоминаниях граф писал о себе 11-летнем: «Я очень любил варенье, никогда не отказывался от него, и даже сам ухитрялся достать, когда мне не давали. Помню, раз мне дали немного варенья, но мне хотелось еще. Мне сказали, что нельзя. Я сам потихоньку пошел в буфет, где стояло незапертое варенье, и стал его таскать из банки в рот прямо рукой. Когда наелся, так у меня варенье было и здесь, и здесь, и здесь», - показывал он на себе, рассказывая эту историю детям.

Двор у дома. Экономка Дунечка варит варенье. Фото Софьи Андреевны Толстой

Все фрукты выращивали в оранжерее прямо в усадьбе. Когда в 1867 году оранжереи горели, Лев Толстой писал: «Я слышал, как трещали рамы, лопались стекла, на это было жутко больно смотреть. Но еще больнее было оттого, что я слышал запах персикового варенья».

Толстой был довольно экономным хозяином, но иногда любил делать детям сюрпризы. И в 1879 году, вернувшись из Москвы, он поставил на стол огромный короб, в котором оказались разные плоды: гранаты, ананасы, кокосовые орехи, мандарины… Когда он доставал из ящика очередной фрукт, дети громко вскрикивали, потому что такую экзотику им видеть еще не приходилось! Софья Андреевна писала: «Лев Николаевич принес ножичек и, разрезая гранаты и другие фрукты, делил их детям. Это было очень трогательно и весело. Дети долго помнили и рассказывали этот эпизод».

В Ясной Поляне очень любили гостей. Одним из частых гостей усадьбы был писатель Иван Тургенев, но он всегда заказывал простую русскую еду, например, манный суп с укропцем, пирог с рисом и курицей, гречневую кашу.

В возрасте 50 лет граф стал вегетарианцем - он полностью отказался от мяса, но не от яиц и молочных продуктов. Новый образ жизни Толстого привлекал к нему людей, которые тоже экспериментировали с питанием. Однажды в Ясную приехал некий господин, который питался по новой диете - он ел раз в два дня. И навестить семью писателя его угораздило именно в такой день, когда есть ему не полагалось. Как назло, стол в этот день ломился от яств. Чудак сидел в стороне, а когда его приглашали к столу, скромно отвечал: «Спасибо, я ел вчера!»

Что касается спиртных напитков, то в семье Толстых любили самодельные настойки, рецепты которых сохранились в «Поваренной книге» Софьи Андреевны. Например, здесь есть травник семьи Толстых и померанцевая настойка, на стол также подавали сотерн (французское белое десертное вино), белый портвейн. Есть даже исторический анекдот об отношении Льва Николаевича к алкоголю, по которому точно можно сказать, что в этом плане граф ханжой не был. Этот анекдот приводит в своих воспоминаниях Иван Бунин: «Однажды я захотел подольститься ко Льву Николаевичу и завел разговор о трезвом образе жизни. Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости... Он сдвинул брови: - Какие общества? - Общества трезвости... - То есть это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться. А уж если собираться, то надо пить!»

Кулинарные рецепты в «Поваренную книгу» записывали сама графиня и ее младший брат Степан Берс. Всего в ней 162 рецепта. Чуть ли не каждый рецепт в «Поваренной книге» связан с семейными традициями, имеет свою историю. В ней мы находим: «Яблочный квас Марии Николаевны» - младшей сестры Льва Николаевича; «Эликсир от зубной боли Пелагеи Ильиничны» - П. И. Юшковой, тетки Толстого по линии отца; «Лимонный квас Маруси Mаклаковой», близкой знакомой семьи Толстых; «Пастилу яблочную Марии Петровны Фет», жены поэта Афанасия Фета и т.д.

В рукописи встречается имя Ханны Тардзей. Сергей Львович Толстой в «Очерках былого» писал, что эту молодую англичанку, дочь садовника Виндзорского дворца, родители выписали для него, Тани и Илюши. Бонна любила стряпать.

Особенно удавался ей сливочный пудинг, который готовили на Рождество. Блюдо обливали ромом, поджигали и, как пылающий факел, вносили в гостиную.

В 1870 году Толстые едут в Сальские степи, где Лев Николаевич лечится кумысом. Ему становится лучше. И Софья Андреевна, конечно же, записывает рецепт приготовления этого напитка в свою «Поваренную книгу».

Особенно интересна судьба анковского пирога. Название этого лакомства связано с доктором медицинских наук, домашним врачом семьи Берс Николаем Богдановичем Анке. Он передал рецепт пирога теще Толстого Любови Александровне Берс, а та, в свою очередь, - дочери. Софья Андреевна научила готовить анковский пирог повара Николая. И с тех пор ни одно торжество в семье Толстых не обходилось без этого блюда. По словам Ильи Толстого, «именины без анковского пирога то же самое, что Рождество без елки, Пасха без катания яиц».

Фото из архива музея-усадьбы «Ясная Поляна»

Рецепты из «Поваренной книги» Софьи Андреевны Толстой

Матлот

Возьми какую угодно рыбу или даже разнородных рыб, разрежь и положи в кастрюлю, где находится растопленное масло, подрумяненное, потом положи перцу, соли, лаврового листа и муку; залей красным вином пополам с бульоном, закрой кастрюлю и дай рыбе преть на легком огне, пока она сварится. Потом выкладывай на блюдо каждый кусок рыбы на ломтике поджаренного белого хлеба и облей все соусом.

Утка с грибами

Закипятить воду, бросить грибы в кипяток и дать вскипеть раза три ключом, потом вынуть грибы на решето; изжарить в масле покрошенных луковиц и положить в кастрюлю, где находятся грибы, влить несколько сметаны, посолить, всыпать перцу, перемешать, переложить в глиняную кастрюлю грибы и положить, не жалея масла; и утку, несколько поварившуюся, поставить в печь и дать грибам пожариться до тех пор, пока они и утка не поспеют; а чтобы грибы не запекались, прибавить немного бульона.

Пирог Анке

1 фунт муки, 1/2 фунта масла, 1/4 фунта толченого сахару, 3 желтка, 1 рюмка воды. Масло, чтоб было прямо с погреба, похолоднее.

К нему начинка:

1/4 фунта масла растереть,

2 яйца тереть с маслом; толченого сахару 1/2 фунта, цедру с 2 лимонов растереть на терке и сок с 3 лимонов. Кипятить до тех пор, пока будет густо, как мед.

Степанова пирожное

1 фунт муки, ½ фунта сливочного масла, ½ фунта сахару, 3 желтка, рюмку воды, посолить. Из оного сделать тесто; выделывать стаканом крути из этого теста и посыпать их рубленым миндалем. Затем положить их на лист, смазать яйцом и поставить в печь, не очень жаркую.

Лев Толстой Ел лишнее - стыдно

Великий писатель и философ Лев Николаевич Толстой, по рождению и воспитанию принадлежащий к родовой дворянской знати, проповедовал трудовой образ жизни. Его долгий и плодотворный земной путь можно назвать школой труда и самодисциплины. Для многих современников и потомков система его взглядов стала образцом для подражания. Наш собеседник - научный сотрудник Государственного музея Льва Толстого в Москве Татьяна Васильевна Романова.

В огромном литературном и эпистолярном наследии Льва Николаевича Толстого немало рассуждений о врачах, медицине, здоровье, режиме дня, физических нагрузках, нравственном воспитании. Во времена Толстого у всех образованных людей, а тем более у представителей аристократического круга, было принято уважительное, какое-то сверхпочтительное отношение к медицинской науке. Толстой же иронически воспринимал преклонение перед наукой вообще и медициной в частности.

Медицину Толстой рассматривал с нравственных позиций. Вылечить болезнь, с точки зрения Толстого, нельзя только при помощи лекарств, но ее можно побороть добрым отношением к человеку, состраданием, словом любви. Настоящие врачи, по Толстому, - это особая порода людей, которые обладают врожденным милосердием и даром любви.

Эти качества он видел в характерах лекарей, имена которых были скромны, а не в модных врачах с их самоуверенностью и самовлюбленностью. Именно лекарь, знающий больного с детства, способен исцелить не только тело, но и душу. Образ такого доброго лекаря на страницах толстовской прозы возникает лишь один раз. Это - "милый врач" Иван Васильевич, один из персонажей повести "Детство". Доктор, способный просиживать ночи напролет у постели больного, душеспаситель, находящий доброе слово для своего пациента.

Состояние же человека, по Толстому, нельзя разделить на физическое и нравственное. По мнению великого писателя, организм реагирует на внешние проявления состоянием духовным и физическим, а еще чаще духовная подавленность, грусть и печаль вызывают болезни.

Потому "настрой духа" - гораздо серьезнее и важнее. Медицина же лечит только следствие - физическую боль, а не устраняет нравственную, душевную причину. Главная миссия врачей - умение внушать больному веру в выздоровление. Выздоровление может обеспечить только успокоение, возможность жить в гармонии с окружающим миром.

Эта мысль непосредственно связана с мировоззрением Толстого: с его пониманием положения человека в мире природы, цивилизации, культуры. Он был сторонником естественного человека, живущего в тесном единстве с природным миром, не искалеченного городской сутолокой и верного своему изначальному естеству.

Надо быть ближе к природе. Вредно любое излишество, придуманное цивилизацией. Такова отправная посылка знаменитой толстовской теории "трудовой жизни". Согласно этой теории в жизни писателя возникло вегетарианство как культ простой пищи; пристрастие к естественным тканям: полотну, холстине, батисту; особый ритм жизни, ее по-крестьянски трудовой настрой.

Итак, главное лекарство - правильная жизнь по законам природы, согласованная с нравственным началом. Толстой был согласен с теми докторами, которые полагали, что новые лекарства отучают организм бороться с самими болезнями.

Для того, чтобы сберечь свою нравственную и физическую силу, необходима постоянная деятельность. И примером своей жизни Толстой утверждал культ трудовой и здоровой жизни В молодости граф Толстой отдал дань чревоугодию, перееданию, курению и даже спиртным возлияниям. Его отказ от вредных привычек носил принципиальный характер.

Вторую половину своего долгого земного пути Толстой жил по строгому режиму, привычку к которому вырабатывал в себе самовоспитанием. Свой день Толстой делил на четыре части, называя их "мои четыре упряжки". Первые три приходились на утреннее время, а день Толстого начинался рано, не позднее 5 часов утра.

Первую часть дня он посвящал физическим упражнениям и зарядке. Его зарядка больше напоминала тренировку спортсмена и продолжалась не менее часа. В хамовническом доме-музее до сих пор хранятся гантели, с которыми он совершал утренние упражнения. В дневнике, датированном октябрем 1910 года, когда до смерти оставалось всего две недели, Толстым сделана такая запись: "Делал несвойственную годам гимнастику и повалил на себя шкап. То-то дурень". Могучая сила не убывала в нем до последних дней.

Зарядку сменяла прогулка, неизменная в любое время года: пешая, когда расстояние в пять-шесть километров покрывалось быстрыми толстовскими шагами или верхом на лошади. Толстой считал, что верховая езда поддерживала его здоровье и снимала напряжение умственных занятий. Чуть позже можно было видеть Льва Николаевича, летящего на велосипеде. Велосипед был подарен Толстому, когда ему уже было 67 лет.

С учениками яснополянской школы он любил такую игру: дети наваливались на него, цеплялись за руки и ноги, и Толстой поднимал всю эту пирамиду. Зимой Лев Николаевич часто бегал с гурьбой раскрасневшихся мальчишек, увлеченно играя в снежки, устраивая массовые снежные баталии.

Утро продолжал полезный физический труд. Толстой был убежден, что труд - самая важная нравственная обязанность каждого человека. В течение двадцати зим, которые он жил в московских Хамовниках, Толстой сам убирал свои комнаты. В доме стояла спиртовка, на которой Лев Николаевич сам варил себе ячменный кофе, иногда - овсяную кашу - неизменный завтрак после прогулки. Затем - пилил и колол дрова, раскладывая их около десяти печей, привозил воду на день.

Полезный физический труд сменялся трудом творческим. Третья часть утра была посвящена умственной работе. Толстой писал. В это время в доме соблюдалась полная тишина. Любой звук "тормозил" работу, а Толстой любил все делать быстро. Во время работы тревожить писателя не позволялось никому. Исключительное право зайти в кабинет имела только Софья Андреевна.

Четвертая, не менее важная часть дня - общение с людьми. В Хамовники, в Ясную Поляну, в дома друзей, где гостил Лев Николаевич, к вечеру приходили люди. Последние двадцать пять лет своей жизни Толстой был убежденным вегетарианцем, но не строгим. Он исключил из своего рациона мясо и рыбу, но ел сливочное масло, пил молоко, очень любил яйца и кефир. Когда-то в молодые годы Толстой часто захаживал в роскошные съестные лавки, с удовольствием отведывал мясные блюда, обожал рыбу. Позже, поборов свою страсть к кулинарным изыскам, он называл гастроном Елисеева на Тверской улице "храмом обжорства" и осуждал тех, кто много думает о еде и делает ее смыслом жизни.

В вопросах питания Толстому приходилось преодолевать себя. Ему было невероятно сложно ограничивать себя в еде. Его здоровый организм и образ жизни, сопровождавшийся огромной затратой умственных и физических сил, поддерживали неизменно отличный аппетит. Переедание он мог побороть только при бдительном и беспощадном самоконтроле. В его дневниках немало таких записей: "Ел лишнее - стыдно", "Не удержался от второй порции щей - пеняю на себя".

Самым любимым блюдом Толстого была овсянка. Она ему никогда не приедалась. Чаще всего в овсянку он вбивал яйцо и взбивал кашу ложкой. Обожал щи из квашеной капусты с грибами и зеленью, заправленные постным маслом. Щи он ел с ломтем ржаного хлеба.

Толстой освоил все основные виды спорта. Причем в каждом из них преуспел. Он был замечательным спортсменом: отлично плавал, блестяще ездил верхом, с молодых лет владел виртуозной джигитовкой. В круг его интересов входили велоспорт, гимнастика и, конечно, шахматы. Эта игра, обожаемая Толстым, по его мнению, тренировала память, ум, смекалку и выдержку. Хотя как раз в шахматы Толстой нередко проигрывал, так как был нетерпелив и стремителен, придерживался наступательного стиля игры. Его партии до сих пор публикуются в шахматных журналах мира.

Когда Толстой заболевал, то полностью отказывался от еды. Запись из дневника: "Знобило. Полтора дня не ел. Стало легче". Лишь позже медицина доказала, что голодание действительно помогает больному поправиться. Кстати, спустя десятилетия ученые объяснили благотворное влияние овсянки, которая никогда не надоедала Толстому, на работу печени. А ведь у Толстого печень была нездорова. Он, конечно, не знал этих фактов, но его интуиция подсказывала верные средства.

К слову, о толстовской интуиции. Не только простым читателям, но и профессиональным медикам трудно поверить, что Толстой не имел медицинского образования. До мельчайших деталей точны описания болезней героев его произведений. И хотя диагнозы не названы, но ясно, что Иван Ильич умирал от рака, а старого князя Болконского разбил инсульт.

Но врачом Толстой не был, серьезного опыта собственных болезней тоже не имел, потому что был весьма здоровым человеком. Однако фрагменты его книг могут быть учебными иллюстрациями к истории болезни. Таковы художественная сила и интуиция Толстого-писателя.