Обломов 9 10 11 глава краткое содержание. Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
1
32-летний помещик Илья Ильич Обломов живет в Петербурге на те средства, которые приносит ему его имение – деревня Обломовка. Службу в департаменте он давно забросил и весь день лежит в халате на диване.
В этот день он проснулся необыкновенно рано – в 8 часов утра. Накануне он получил письмо из Обломовки, от старосты, который жаловался на неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т.п. Нужно было принять какие-то меры, но сама мысль об этом доставляла Обломову неприятные ощущения. А тут еще слуга Захар в который раз напоминает барину, что хозяин доходного дома, где они квартируют, требует освободить зачем-то понадобившуюся ему квартиру.
2
Пришел с визитом Волков – модно одетый молодой человек лет 25-ти. Он в восторге от светской жизни и не может понять, как это Обломов весь век сидит дома. Невнятные объяснения Обломова (в одном известном доме на раутах говорят все обо всём, в другом всё об одном) Волкова не убеждают.
Волков ушел, пришел Судьбинский. Некогда он служил вместе с Обломовым, а теперь получил повышение и собирается жениться.
Следующий гость – литератор Пенкин, с которым Обломов, на миг оживившись, ведет литературные споры.
Каждому из троих гостей Обломов пытается рассказать о двух своих несчастьях, но никто не хочет его слушать.
Наконец приходит Алексеев, маленький незаметный человечек. Он никуда не торопится и выслушивает Обломова, но помочь ничем не может.
3
Вламывается Тарантьев – земляк Обломова и полная противоположность Алексееву: огромный и грубый. Но оказывается, что только эти двое – Алексеев и Тарантьев – постоянно и подолгу бывают у Обломова, остальные знакомые забегают лишь на минутку. Однако и этих двоих Обломов не любит, они его раздражают. Глядя на них, он уже не в первый раз вспоминает единственного дорогого ему человека – Штольца, который должен вот-вот вернуться из дальних странствий.
4
Выслушав рассказ Обломова о двух его несчастьях, Тарантьев сразу предлагает решительные меры: на лето отправляться в Обломовку и самому разобраться с «мошенником» старостой, а потом переезжать на окраину в дом его, Тарантьева, кумы, которая берет за квартиру в полтора раза меньше, чем платит теперь Обломов. Однако Илья Ильич, видимо подозревая в каком-то мошенничестве самого Тарантьева (а он не раз к тому давал повод), не принимает его советов, продолжая причитать о Штольце, которого, как оказывается, люто ненавидит Тарантьев.
5
Рассуждения о том, как Обломов дошел до такой жизни на двенадцатом году своего безвыездного пребывания в столице.
Провинциал, воспитанный в теплом домашнем кругу, он так и не смог принять жесткую дисциплину и бездушную атмосферу чиновничьей жизни. При первой же совершенной им служебной ошибке, испугавшись гнева начальника, Обломов сказался больным, а потом и вовсе отказался от службы.
6
Но и в домашней обстановке Илья не находит себя, ведь у него с самого детства не было никаких интересов, да и в юности на учебу в университете он смотрел как на наказание. Ничего сверх заданного никогда не читал, никаких дополнительных вопросов не имел, даже когда не всё понимал из того, что ему преподавали. Для него учеба никак не была связана с жизнью. Между наукой и жизнью для него лежала бездна, которую он и не пытался перейти. А план преобразования имения, над которым все эти двенадцать лет думал Обломов, имел отношение не к области знаний и решений, а к области мечтаний, вольно перетекая в область фантазий о том, как он, Обломов, станет знаменитым полководцем или не менее знаменитым мыслителем.
7
Пятидесятилетний Захар под стать Обломову. Безусловная преданность слуги барину – единственное достоинство Захара – сочеталась в нем с таким же, как у самого Обломова, фантастическим взглядом на мир, где нет ничего лучше Обломовки и где господствует Обломов, которого, тем не менее, сам Бог велел его слуге и обкрадывать по мелочам, и держать в вечной грязи.
8
Перепалка Обломова с Захаром о неоплаченных счетах прерывается появлением лечащего врача Обломова, который был вызван к соседу и решил заодно проведать еще одного пациента. Обломов жалуется на желудок, изжогу и т.п. Доктор предрекает Обломову смерть через 2 – 3 года от удара в том случае, если он будет продолжать жить в Петербурге и есть жирную пищу. Надо немедленно ехать заграницу! Совет доктора ужасает Обломова, а тут еще Захар опять пристает с сообщением о требовании управляющего немедленно съезжать с квартиры. Упрекая Захара в бесчувствии, Обломов доводит его и сам доходит до истерики. Утомившись от избытка мыслей и эмоций, Обломов засыпает.
9: «Сон Обломова»
Илье вдруг приснилось всё его детство и вся юность в Обломовке: любимые и любящие родители, их тихое, неспешное бытие; няня с ее страшными сказками, которые всегда кончались хорошо не потому, что герой побеждал зло, а потому, что добрая волшебница забирала его в свою страну, где нет забот и печалей. Снится Илье и сосед-немец Штольц, к которому его посылали «на ученье». И сын Штольца, ровесник Ильи, который то подсказывал ему уроки, то делал за него переводы.
10
Пока Обломов спит, Захар во дворе рассказывает соседской прислуге небылицы о своем барине.
11
Когда в начале пятого Захар возвращается домой, Обломов всё еще спит. Захар безуспешно пытается разбудить его. И тут появляется Штольц.
Часть вторая
1
От немца-отца Штольц получил деловое немецкое воспитание, от русской матери – нежное русское. Мать рано умерла, а отец запретил сыну жить при нем после окончания университета и отправил его в Петербург.
2
Недолго прослужив, Штольц вышел в отставку, занялся коммерцией и разбогател; старался жить просто, смотрел на жизнь реально, избегал фантазий. Будучи во всем полной противоположностью Обломову, Штольц искренне любил его за простоту, доброту и доверчивость, за те теплые воспоминания о детстве и юности, которые связывали двух друзей.
3
Штольц, возмущенный лежачей жизнью Обломова, заставляет его выйти в свет.
4
Так повторялось всю неделю, и наконец Обломов восстал. Он твердит, что свет полон мелочной суеты, и Штольц неожиданно с ним соглашается, но просит сформулировать свой идеал. В ответ Обломов фактически пересказывает свой сон – всё, что бывало и у дедов, и у отцов. Новое – только каватина Нормы из оперы Беллини, которая обязательно должна звучать по вечерам в гостиной. Для Штольца и это уже зацепка: он обещает познакомить Обломова с Ольгой Ильинской, которая прекрасно исполняет эту арию.
5
Познакомив Обломова с Ольгой, Штольц уехал заграницу. Илья снял дачу рядом с дачей Ольги и ее тетушки. Предыстория такого решения заняла всего два вечера: в первый Обломов услышал пение Ольги, во второй признался ей в любви.
6
Стыдясь своего невольно вырвавшегося признания, Илья избегает свиданий с Ольгой – и вдруг случайно встречает ее в парке. Происходит новое объяснение: пытаясь извиниться за «случайно вырвавшиеся» слова любви, Илья, к удовольствию Ольги, лишь подтверждает неслучайность этих слов.
7
Илья начинает догадываться, что и Ольга к нему неравнодушна. Он и надеется, и боится обмануться в своей надежде.
8
С Ольгой происходит странная перемена: благодаря своему чувству к Илье она вдруг сразу поняла и приняла жизнь во всей ее сложности. Но само чувство на время затаилось. В недоумении Илья перестает бывать у Ольги. Он явно тяготеет к прежнему образу жизни и заявляет Захару о своем желании вернуться в город. Случайно Захар встречает Ольгу и простодушно сообщает ей о состоянии и решении Ильи. Ольга через Захара назначает Илье свидание в парке, на котором дает ему понять о серьезности своего чувства к нему.
9
С тех пор не было внезапных перемен в Ольге, а ее ежедневные свидания с Ильей сплошь состояли из откровенных разговоров о любви, которую оба переживали глубоко и страстно. «Любовь – претрудная школа жизни», - думал Илья.
10
На Обломова вновь накатила волна сомнений: Ольга не любит его, таких не любят! Она готова была к любви, ждала ее – а он просто подвернулся под руку, по ошибке! Он пишет ей письмо, где прямо излагает эти мысли. Новое свидание, новое объяснение, всё большее физическое сближение опять возвращают всё на свои места.
11
Чувства обоих достигают опасной стадии; на них уже странно поглядывают знакомые... Наконец Илья решается сделать официальное предложение.
12
Решительное объяснение Обломов опять начинает с высказывания сомнений и опасений. Ольга выдержала всё это, ни на миг не потеряв достоинства, и уже встала, чтобы уйти. Лишь тогда Илья сказал давно ожидаемые ею слова. Оба безумно счастливы.
Часть третья
1
Тем же утром счастливого Обломова на его даче нетерпеливо ждет Тарантьев. Оказывается, в день переезда на дачу Илья подписал контракт на съем квартиры, который подсунул ему Тарантьев. На угрозы удивленного Тарантьева Илья отвечает спокойно, но и тоже как бы грозно. При поддержке Захара Обломову удается быстро избавиться от непрошенного гостя.
2
Вернувшись к Ольге, Илья хочет идти и объявить ее тетке об официальном предложении, но Ольга его не пускает. Сначала он должен закончить срочные дела и решить, где они будут жить после свадьбы: ведь квартиры в городе всё еще нет, а старый дом в Обломовке требует ремонта. На другой день Илья едет в город, но не успевает ничего из задуманного, кроме визита к вдове Пшеницыной (куме Тарантьева), которой он безуспешно пытался втолковать, что в ее квартире он больше не нуждается.
3
В конце августа Ольга переехала в город. Илья бывает у нее, и она упрекает его в так и не сделанных делах. Тем временем Обломов все-таки переезжает к Пшеницыной и успевает по достоинству оценить ее пироги. Разговор же с ее братом о том, что вскоре квартира не будет ему нужна, приводит лишь к тому, что тот требует уплатить всю сумму по контракту – 1354 р. 28 к. Таких денег у Обломова нет.
4
Илья смотрит квартиры в центре: за одну просят 4 тыс., за другую 6 тыс. А между тем положение Ильи и Ольги в свете становится всё более двусмысленным. И уже даже Захар приносит Обломову слух о его скорой свадьбе. Илья всё опровергает, всем велит молчать и уже сам не верит, что хочет жениться: такие расходы!
5
Приходит письмо: Ольга зовет Илью на свиданье в Летний сад. Она приходит одна, под вуалью. Они катаются на лодке по Неве. «Мы зашли далеко», - пугается Обломов. Ольга согласна: теперь уж она убеждает Илью официально поговорить с тетушкой, а он, наоборот, просит отложить этот разговор до решения всех насущных вопросов.
6
Сказавшись больным, Обломов перестал ездить к Ольге.
7
Не дождавшись Ильи, Ольга, презрев светские приличия, сама приезжает к нему. Обломов вновь воспрянул духом, в тот же вечер был с Ольгой в театре и после театра пил чай с Ольгой и ее тетушкой.
8
Пришло письмо от соседа Обломова по имению, которому он надеялся по доверенности передать управление. Это отказ. Более того, сосед подтверждает слова старосты: Обломова ждут большие убытки. У него опускаются руки: жениться невозможно. Можно было бы занять денег, но и на это он не решается.
9
За советом Илья обращается к брату Пшеницыной. Тот рекомендует ему сослуживца, который готов за вознаграждение поехать в Обломовку и устроить дела Обломова.
10
Брат Пшеницыной в трактире угощает Тарантьева, благодаря его за олуха-жильца. «И на мою сестру глаза пялит! Понимаешь, чем это пахнет?»
11
Обломов показывает Ольге письмо из деревни, «успокаивает»: через год всё устроится, и тогда… Ольга лишается чувств, а придя в себя, гонит Обломова прочь. Ее последний вопрос: «Кто проклял тебя? Что сгубило тебя?» И он отвечает: «Обломовщина!»
12
Обломов вернулся домой ночью, не помня, где бродил целый день. Захар надел на него халат, починённый Пшеницыной, тот самый, который он хотел выбросить, когда познакомился с Ольгой. Пошел первый снег – «всё засыпал». Обломов слег в горячке.
Часть четвертая
1
Прошел год, и этот год больше всех изменил Агафью Пшеницыну: она полюбила Обломова.
2
На именины Обломова неожиданно является Штольц. Ольга рассказала ему всё, и она живет теперь заграницей, радуясь, что не совершила ошибки, выйдя за Илью. Штольц берется избавить Обломова от ограбившего его брата Пшеницыной и его сообщника.
3
Брат Пшеницыной и Тарантьев остро переживают свое поражение: Штольц взял Обломовку в аренду, теперь он выведет их на чистую воду. Они задумали реванш – взять полную власть над Обломовым: «Он к сестре-то больно часто повадился ходить». Их план – шантаж и подписание Обломовым заемного письма на имя Пшеницыной.
4
Повесвование о том, что произошло с Ольгой и Штольцем еще до его появления на именинах у Обломова и о чем он умолчал в беседе с ним. Оказывается, случайно встретив Ольгу заграницей, Штольц поразился происшедней в ней перемене, выслушал ее исповедь – и сделал ей предложение.
5
Прошло еще полтора года после тех именин – и Штольц вновь навестил Обломова. За это время тот вконец обнищал, ибо брат Пшеницыной осуществил свой коварный план, не оставив денег ни Обломову, ни сестре. Тогда Агафья стала закладывать собственные вещи, чтоб прокрмить Обломова.
6
Штольц поражается нищете друга: ведь имение стало приносить доход! Узнав о закладном письме, он пытается расспросить Агафью и быстро понимает суть дела.
7
Получив от Агафьи подпись под свидетельством, что она никаких денежных претензий к Обломову не имеет, Штольц внезапно явился перед братцем: «Этим не кончится ваше дело». На другой день брата Пшеницыной вызвал начальник его департамента и потребовал во избежание скандала подать в отставку, а Обломов навсегда разругался с Тарантьевым.
8
Штольц и Ольга живут в уединенном имении в Крыму, у них родилась дочь. Сбывается та смутная мечта, ради которой Штольц изучал законы сердца и берег свое собственное сердце от всего случайного и наносного. И когда у Ольги возникают «вечные» вопросы и сомнения, он умеет их разрешить. Вместе они вспоминают Обломова: они не бросят его, разве что между ними и бедным Ильей разверзнется бездна! Ольга добивается от мужа обещания: когда они будут в Петербурге, то вдвоем навестят Илью.
9
Обломов тоже осуществил свой идеал, женившись на Пшеницыной: всё теперь в его быту напоминает старую Обломовку. У них родился мальчик, которого в честь Штольца назвали Андрюшей.
Счастливая жизнь Обломова прерывается апоплексическим ударом, который некогда предрекал ему доктор. Агафья заботливо выхаживает мужа.
Вот является и сам Штольц, который не видел Илью пять лет. Он поражен; для него эта жизнь друга – безнадежно затянувшее его болото. Узнав, что Ольга у ворот ждет мужа в карете и тоже хочет войти, Илья просит Андрея не пускать ее в дом. «Не забудь моего Андрея!» - были последние слова Обломова, обращенные к Штольцу.
Штольц идет к Ольге и говорит, что ей туда нельзя.
Разве бездна открылась? Да что такое там происходит?
Обломовщина! – мрачно отвечал Андрей.
10
Прошло еще пять лет, и уже три года вдовеет Агафья. Илья Ильич, пережив второй апоплексический удар, вскоре скончался: без боли и мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести. Семь лет, прожитые Агафьей с Ильей и пролетевшие как мгновенье, пролили тихий свет на всю ее жизнь, и нечего было ей желать больше, некуда идти. Сын ее от первого брака кончил курс наук и поступил на службу, дочка вышла замуж, Андрюшу выпросили на воспитание Штольцы.
11
Штольц с другом-литератором от нечего делать рассматривают нищих на паперти. Внезапно в одном старике-нищем Штольц узнает Захара. В доме Пшеницыной, где снова поселился ее брат с семьей, Захару не стало места, а от новых господ, к которым пытался устроиться старый бестолковый лакей, его быстро выгоняли. Пригласив Захара к себе, Штольц вернулся к беседе с другом-литератором, заинтересовавшимся причиной гибели Обломова – человека, о котором так тепло вспоминал Захар. И уже в который раз Штольц назвал ее одним словом: Обломовщина. «Что это такое?» - спросил писатель. И Штольц рассказал ему всё то, что писатель (судя по всему, сам Гончаров) пересказал в своем романе.
Год: 1859 Жанр: роман
Главные герои: Илья Обломов, Ольга, Андрей Штольц
1859 год. Россия. В журнале «Отечественные записки» опубликован роман Гончарова «Обломов». В произведении речь идет об Илье Ильиче Обломове, его слуге Захаре и об их жизни в Петербурге. Илья Ильич практически не встает с дивана и главными его атрибутами являются Просторный халат, мягкие тапочки и диван. Также автор знакомит нас со Штольцем – лучшим другом Обломова и его аптиподом. Также присутствует любовный сюжет… Финал романа трагичен – Обломов умирает, а вот «обломовщина» живет.
Главная мысль романа «Обломов» в том, что Иван Александрович Гончаров впервые в русской литературе заостряет внимание читателя на таком отрицательном и разрушающем понятии как «обломовщина». Именно это явление является причиной деградации, как отдельного человека, так и всего общества в целом. Это и прослеживается в идейном замысле романа.
Читатель знакомится с главным героем повествования – Ильей Ильичом Обломовым. Ему 32 года. Проживает он вместе со своим слугой Захаром на Гороховой улице в Петербурге. Его дни похожи один на другой словно близнецы. Обычно Илья Обломов лежит в постели. «Ничегонеделание» - это главная черта главного героя. Слуга его не сопротивляется такому распорядку жизни. Его все устраивает.
Наступает новый день и навестить Илью Ильича приходят друг за другом Волков, Пенкин, Судьбинский. Их цель – нарушить мерное течение жизни ленивца. Обломов же, в свою очередь, рассказывает им о своих проблемах, но эти дела гостям не интересны.
У Обломова есть друг – Андрей Штольц. И только он один может помочь разобраться Илье Ильичу с делами.
А пока герой лежит на диване. Ему снится родная деревенька – Обломовка, где он маленький и любопытный мальчишка, а жизнь беззаботная и спокойная. Но сон прерван приездом Штольца.
Дальше начинается повествование об Андрее Штольце, его детстве и юности. Оказывается, что с Обломовым они ровесники, но по всему антиподы. У Штольца прослеживаются немецкие корни и в силу этого он рано сформировался как личность. Он активен и постоянно движется. Андрей даже предпринимает попытки расшевелить Обломова: свозить его в гости, познакомить с разными людьми. Штольцу это удается, потому что Обломов покидает диван и пытается вести активный образ жизни.
В один прекрасный день судьба сводит Обломова с Ольгой Ильинской. Он влюбляется… Но, Ольга очень деятельная натура и многое в укладе жизни Обломова ей решительно не нравится.
Штольцу необходимо уехать по делам. Именно в этот промежуток времени Илья Ильич попадает под влияние Тарантьева и переезжает на Выборгскую сторону. Обломов снова погружается в омут проблем. Ему невыносимо тяжело разобраться с делами. И вот как-то раз он знакомится с Агафьей Пшеницыной. Она настолько уютна, что герой ощущает, что будтобы вернулся в родную Обломовку.
Незаметно все дела в руки берет Пшеницына. Тогда Илья Ильич снова возвращается к состоянию дремы и неги. Нередко он получает встряску – это встречи с Ольгой Ильинской. До Обломова доходят разговоры о предстоящей свадьбе Ольги и Штольца. Но…, Обломов лишь возмущается, а решительных действий против не предпринимает.
Проходит почти год. Обломов все это время болеет. Пшеницына твердой рукой ведет хозяйство. Между ней и Обломовым даже появились нежные чувства. Их жизнь входит в спокойное русло. Наконец, свадьба Ольги и Штольца сыграна.
Проходит еще несколько лет. Штольц навещает своего давнего друга и видит, что в его жизни ничего не меняется. Обломову все равно. Единственное, о чем он просит Андрея – так это забота о сыне Обломова. Спустя некоторое время, Обломов умирает. Агафья Пшеницына полностью посвящает себя сыну.
Роман заканчивается значимыми словами: «Причина… какая причина! Обломовщина!»
Картинка или рисунок Обломов
Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
- Краткое содержание Лукьяненко Черновик
Свой роман «Черновик» Сергей Лукьяненко написал в 2005 году. Основная идея произведения – идея параллельных миров. Действие в романе разворачивается в осенний период.
Семейная жизнь главных героев рассказа, Кольки Паратова и его жены Валентины, не складывалась с самого начала. Познакомились они заочно, когда Колька проходил службу армии. Отслужив, сибиряк Колька явился к москвичке Валюше в гости
Штольц был немцем только по отцу, мать его была русская. Он говорил на русском языке и исповедовал православную веру. Русскому языку он научился от матери, из книг, в играх с деревенскими мальчишками. Немецкий язык он знал от отца и из книг. Андрей Штольц вырос и воспитывался в селе Верхлеве, где его отец был управляющим. В восемь лет он уже читал сочинения немецких авторов, библейские стихи, учил басни Крылова и читал священную историю.
Когда он подрос, отец стал брать его с собой на фабрику, потом на поля, а с четырнадцати лет Андрей отправлялся в город с поручениями отца один. Матери не нравилось такое воспитание. Она боялась, что сын превратится в такого же немецкого бюргера, из каких вышел его отец. Она не любила грубости и самостоятельности немцев, и считала, что в их нации не могло быть ни одного джентльмена. Она жила гувернанткой в богатом доме, жила за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу людей с грубой речью и грубыми руками, способных только на добывание денег, порядок и скучную правильность жизни. В сыне же она видела идеал барина - «беленького, прекрасно сложенного мальчика.., с чистым лицом, с ясным и бойким взглядом…» Поэтому каждый раз, когда Андрей возвращался с фабрик и полей в грязной одежде и с волчьим аппетитом, она бросалась мыть его, переодевать, рассказывала ему о поэзии жизни, пела о цветах, учила прислушиваться к звукам музыки.
Андрей хорошо учился, и отец сделал его репетитором в своем маленьком пансионе и совершенно по-немецки назначил ему жалованье по десять рублей в месяц. А неподалеку была Обломовка: «там вечный праздник! Там сбывают с плеч работу…, там барин не встает с зарей и не ходит по фабрикам…» И в самом Верхлеве стоит пустой дом, большую часть года запертый. Раз в три года он наполнялся народом, приезжали князь и княгиня с семейством.
Князь - седой старик с тремя звездами, княгиня - величественная красотой и объемом женщина, она ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а сидела в зеленой комнате с тремя старушками. Вместе с князем и княгиней в имение приезжали их сыновья - Пьер и Мишель. «Первый тотчас преподал Андрюше, как бьют зорю в кавалерии и пехоте, какие сабли гусарские, а какие драгунские, каких мастей лошади в каждом полку и куда непременно нужно поступить после ученья, чтоб не опозориться. Другой, Мишель, только лишь познакомившись с Андрюшей, как поставил его в позицию и начал выделывать удивительные штуки кулаками, попадая ими Андрюше то в нос, то в брюхо, потом сказал, что это английская драка. Через три дня Андрей разбил ему нос и по английскому, и по русскому способу, без всякой науки, и приобрел авторитет у обоих князей».
Отец Андрея был агроном, технолог, учитель. Проучившись в университете, он возвратился к отцу, который «дал ему котомку, сто талеров и отпустил на все четыре стороны». Он объездил разные страны, и остановился в России, где жил последние двадцать лет, «благословляя свою судьбу». И такую же дорогу он «начертал» своему сыну. Когда Андрей окончил университет и прожил три месяца дома, отец сказал, что «делать ему в Верхлеве больше нечего, что вон уж даже Обломова отправили в Петербург, что, следовательно, и ему пора». Матери уже не было на свете, и возражать решению отца было некому. В день отъезда Штольц дал сыну сто рублей.
Ты поедешь верхом до губернского города, - сказал он. - Там получи от Калинникова триста пятьдесят рублей, а лошадь оставь у него. Если ж его нет, продай лошадь; там скоро ярмарка: дадут четыреста рублей и не на охотника. До Москвы доехать тебе станет рублей сорок, оттуда в Петербург - семьдесят пять; останется довольно. Потом - как хочешь. Ты делал со мной дела, стало быть знаешь, что у меня есть некоторый капитал; но ты прежде смерти моей на него не рассчитывай, а я, вероятно, еще проживу лет двадцать, разве только камень упадет на голову. Лампада горит ярко, и масла в ней много. Образован ты хорошо: перед тобой все карьеры открыты; можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй, - не знаю, что ты изберешь, к чему чувствуешь больше охоты...
Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем, - сказал Андрей.
Отец захохотал изо всей мочи и начал трепать сына по плечу так, что и лошадь бы не выдержала. Андрей ничего.
Ну, а если не станет уменья, не сумеешь сам отыскать вдруг свою дорогу, понадобится посоветоваться, спросить - зайди к Рейнгольду: он научит. О! - прибавил он, подняв пальцы вверх и тряся головой. Это... это (он хотел похвалить и не нашел слова)... Мы вместе из Саксонии пришли. У него четырехэтажный дом. Я тебе адрес скажу...
Не надо, не говори, - возразил Андрей, - я пойду к нему, когда у меня будет четырехэтажный дом, а теперь обойдусь без него...
Опять трепанье по плечу.
Андрей вспрыгнул на лошадь. У седла были привязаны две сумки: в одной лежал клеенчатый плащ и видны были толстые, подбитые гвоздями сапоги да несколько рубашек из верхлевского полотна - вещи, купленные и взятые по настоянию отца; в другой лежал изящный фрак тонкого сукна, мохнатое пальто, дюжина тонких рубашек и ботинки, заказанные в Москве, в память наставлений матери...
Отец и сын посмотрели друг на друга молча, «как будто пронзили один другого насквозь», и простились. Столпившиеся неподалеку соседи удивленно и возмущенно обсуждали такое прощание, одна женщина не выдержала и заплакала: «Батюшка ты, светик! Сиротка бедный! Нет у тебя родимой матушки, некому благословить-то тебя… Дай хоть я перекрещу тебя, красавец мой!..» Андрей соскочил с лошади, обнял старуху, потом хотел было ехать и вдруг заплакал - в ее словах послышался ему голос матери. Он крепко обнял женщину, вскочил на лошадь и исчез в пыли.
Штольц был ровесником Обломова, и ему уже было за тридцать. «Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги» - участвовал в какой-то компании, отправляющей товары за границу.
Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента - посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу - выбирают его. Между тем он ездит и в свет и читает: когда он успевает - бог весть.
Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти вовсе нет, то есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные.
Движений лишних у него не было. Если он сидел, то сидел покойно, если же действовал, то употреблял столько мимики, сколько было нужно...
Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый день, как каждый рубль... Кажется, и печалями, и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой...
Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь - вот что было его постоянною задачею...
Больше всего он не любил воображения, боялся всякой мечты. Таинственному и загадочному не было места в его душе. Как и за воображением, так и за сердцем следил он тонко и осторожно - область сердечных дел была ему еще неведома. Увлекаясь, он никогда не терял почвы под ногами, и чувствовал в себе достаточно силы в случае чего «рвануться и быть свободным». Он никогда не ослеплялся красотой и не был рабом. «У него не было идолов, зато он сохранил силу души, крепость тела..; от него веяло какой-то свежестью и силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые женщины». Он знал цену этим свойствам и скупо тратил их, поэтому окружающие считали его бесчувственным эгоистом. Его умение удержаться от порывов и не выходить за границы естественного клеймили и тут же оправдывали, но не понимали и не переставали удивляться. В своем упрямстве он постепенно впадал в пуританский фанатизм и говорил, что «нормальное назначение человека - прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия не пылала в них».
Он упрямо шел по выбранной дороге, и никто не видел, чтобы он над чем-нибудь мучительно задумывался или болел душой. Ко всему, что ему не встречалось, он находил нужный прием, а в достижении цели выше всего ставил настойчивость. Сам он шел к своей цели, «отважно переступая через все преграды», и мог отказаться от нее, только если бы впереди возникла стена или разверзлась бездна.
Как такой человек мог быть близок Обломову, в котором каждая черта, каждый шаг, все существование было вопиющим протестом против жизни Штольца? Это, кажется, уже решенный вопрос, что противоположные крайности, если не служат поводом к симпатии, как думали прежде, то никак не препятствуют ей.
Притом их связывало детство и школа - две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом, и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца...
Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
Здравствуй, Илья. Как я рад тебя видеть! Ну, что, как ты поживаешь? Здоров ли? - спросил Штольц.
Ох, нет, плохо, брат Андрей, - вздохнув, сказал Обломов, - какое здоровье!
А что, болен? - спросил заботливо Штольц.
Ячмени одолели: только на той неделе один сошел с правого глаза, а теперь вот садится другой.
Штольц засмеялся.
Только? - спросил он. - Это ты наспал себе.
Какое «только»: изжога мучит. Ты послушал бы, что давеча доктор сказал. «За границу, говорит, ступайте, а то плохо: удар может быть».
Ну, что ж ты?
Не поеду.
Отчего же?
Помилуй! Ты послушай, что он тут наговорил: «живи я где-то на горе, поезжай в Египет или в Америку...»
Что ж? - хладнокровно сказал Штольц. - В Египте ты будешь через две недели, в Америке через три...
Штольц, выслушав с улыбкой жалобы приятеля о его несчастьях, посоветовал ему дать вольную крестьянам и самому поехать в деревню. А квартирный вопрос, по его мнению, решается легко: нужно переезжать. Андрей расспрашивал друга о том, как он проводил время, что читал, с кем общался, и с неудовольствием отозвался о частых посетителях Обломова, в особенности о Тарантьеве.
Помилуй, Илья! - сказал Штольц, обратив на Обломова изумленный взгляд. - Сам-то ты что ж делаешь? Точно ком теста, свернулся и лежишь.
Правда, Андрей, как ком, - печально отозвался Обломов.
Да разве сознание есть оправдание?
Нет, это только ответ на твои слова; я не оправдываюсь, - со вздохом заметил Обломов.
Надо же выйти из этого сна.
Пробовал прежде, не удалось, а теперь... зачем? Ничто не вызывает, душа не рвется, ум спит спокойно! - с едва заметною горечью заключил он. - Полно об этом... Скажи лучше, откуда ты теперь?
Из Киева. Недели через две поеду за границу. Поезжай и ты...
Хорошо; пожалуй... - решил Обломов.
Так садись, пиши просьбу, завтра и подашь...
Вот уж и завтра! - начал Обломов, спохватившись. - Какая у них торопливость, точно гонит кто-нибудь! Подумаем, поговорим, а там что бог даст! Вот разве сначала в деревню, а за границу... после...
Штольц решил остановиться у Обломова и вывести друга из сонного состояния, заставил его одеваться и собираться: «Мы пообедаем где-нибудь на ходу, потом поедем дома в два-три, и…» Минут через десять Штольц вышел побритый и причесанный, а Обломов сидел на постели, медленно застегивая рубашку. Перед ним на одном колене стоял Захар с нечищеным сапогом и ждал, когда барин освободится.
Хотя было уже не рано, но они успели заехать куда-то по делам, потом Штольц захватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом поехали к этому последнему на дачу пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдруг очутился в толпе людей. Воротились они домой к поздней ночи.
На другой, на третий день опять, и целая неделя промелькнула незаметно. Обломов протестовал, жаловался, спорил, но был увлекаем и сопутствовал другу своему всюду.
Однажды, возвратясь откуда-то поздно, он особенно восстал против этой суеты.
Целые дни, - ворчал Обломов, надевая халат, - не снимаешь сапог: ноги так и зудят! Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! - продолжал он, ложась на диван.
Какая же тебе нравится? - спросил Штольц.
Не такая, как здесь.
Что ж здесь именно так не понравилось?
Все, вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядывание с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. Кажется, люди на взгляд такие умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: «Этому дали то, тот получил аренду». - «Помилуйте, за что?» - кричит кто-нибудь. «Этот проигрался вчера в клубе; тот берет триста тысяч!» Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?..
Жизнь: хороша жизнь!
Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку? Войдешь в залу и не налюбуешься, как симметрически рассажены гости, как смирно и глубокомысленно сидят - за картами. Нечего сказать, славная задача жизни! Отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя? Чем я виноватее их, лежа у себя дома и не заражая головы тройками и валетами?..
А наша лучшая молодежь, что она делает? Разве не спит, ходя, разъезжая по Невскому, танцуя? Ежедневная пустая перетасовка дней! А посмотри, с какою гордостью и неведомым достоинством, отталкивающим взглядом смотрят, кто не так одет, как они, не носят их имени и звания. И воображают, несчастные, что еще они выше толпы: «Мы-де служим, где, кроме нас, никто не служит...» А сойдутся между собой, перепьются и подерутся, точно дикие! Разве это живые, неспящие люди? Да не одна молодежь: посмотри на взрослых. Собираются, кормят друг друга, ни радушия.. ни доброты, ни взаимного влечения!
Собираются на обед, на вечер, как в должность, без веселья, холодно, чтоб похвастать поваром, салоном, и потом под рукой осмеять, подставить ногу один другому... Что ж это за жизнь? Я не хочу ее. Чему я там научусь, что извлеку?
Ни у кого ясного, покойного взгляда, - продолжал Обломов, - все заражаются друг от друга какой-нибудь мучительной заботой, тоской, болезненно чего-то ищут. И добро бы истины, блага себе и другим - нет, они бледнеют от успеха товарища... Дела-то своего нет, они и разбросались на все стороны, не направились ни на что. Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатии ко всему! А избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывать глубокую колею - это скучно, незаметно; там всезнание не поможет и пыль в глаза пустить некому.
Ну, мы с тобой не разбросались, Илья. Где же наша скромная, трудовая тропинка? - спросил Штольц.
Обломов вдруг смолк.
Да вот я кончу только... план... - сказал он. - Да бог с ними! - с досадой прибавил потом. - Я их не трогаю, ничего не ищу; я только не вижу нормальной жизни в этом. Нет, это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, который указала природа целью человеку...
Какой же это идеал, норма жизни?
И Обломов поведал другу о «начертанном» им плане жизни. Он хотел жениться и ухать в деревню. На вопрос Штольца, почему же он не женится, ответил, что денег нет. Идеалом жизни Ильи Ильича была Обломовка, в которой он вырос.
Ну вот, встал бы утром, - начал Обломов, подкладывая руки под затылок, - и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был уже в деревне. - Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, - говорил он, - одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на восток, к саду, к полям, другая - к деревне. В ожидании, пока проснется жена, я надел бы шлафрок и походил по саду подышать утренними испарениями; там уж нашел бы я садовника, поливали бы вместе цветы, подстригали кусты, деревья. Я составляю букет для жены. Потом иду в ванну или в реку купаться, возвращаюсь - балкон уж отворен; жена в блузе, в легком чепчике, который чуть-чуть держится, того и гляди слетит с головы... Она ждет меня. «Чай готов», - говорит она. - Какой поцелуй! Какой чай! Какое покойное кресло!.. Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с ней в бесконечную, темную аллею; идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать минуты счастья, как биение пульса; слушать, как сердце бьется и замирает; искать в природе сочувствия... и незаметно выйти к речке, к полю... Река чуть плещет; колосья волнуются от ветерка, жара... сесть в лодку, жена правит, едва поднимает весло...
Потом можно зайти в оранжерею, - продолжал Обломов, сам упиваясь идеалом нарисованного счастья. Он извлекал из воображения готовые, давно уже нарисованные им картины и оттого говорил с одушевлением, не останавливаясь. - Посмотреть персики, виноград, - говорил он, - сказать, что подать к столу, потом воротиться, слегка позавтракать и ждать гостей... А на кухне в это время так и кипит; повар в белом, как снег, фартуке и колпаке суетится... Потом лечь на кушетку; жена вслух читает что-нибудь новое; мы останавливаемся, спорим... Но гости едут, например ты с женой... Начнем вчерашний, неконченный разговор; пойдут шутки или наступит красноречивое молчание, задумчивость... Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу, а не то так в поле, на скошенную траву, разостлали бы между стогами ковры и так блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса. Мужики идут с поля, с косами на плечах; там воз с сеном проползет, закрыв всю телегу и лошадь; вверху, из кучи, торчит шапка мужика с цветами да детская головка; там толпа босоногих баб, с серпами, голосят... В доме уж засветились огни; на кухне стучат в пятеро ножей; сковорода грибов, котлеты, ягоды... тут музыка... Гости расходятся по флигелям, по павильонам; а завтра разбрелись: кто удить, кто с ружьем, а кто так, просто, сидит себе...
И весь век так? - спросил Штольц.
До седых волос, до гробовой доски. Это жизнь!
Нет, это не жизнь!
Как не жизнь? Чего тут нет? Ты подумай, что ты не увидал бы ни одного бледного, страдальческого лица, никакой заботы, ни одного вопроса о сенате, о бирже, об акциях, о докладах, о приеме у министра, о чинах, о прибавке столовых денег. А все разговоры по душе! Тебе никогда не понадобилось бы переезжать с квартиры - уж это одно чего стоит! И это не жизнь?
Это не жизнь! - упрямо повторил Штольц.
Что ж это, по-твоему?
Это... (Штольц задумался и искал, как назвать эту жизнь.) Какая-то... обломовщина, - сказал он наконец.
О-бло-мовщина! - медленно произнес Илья Ильич, удивляясь этому странному слову и разбирая его по складам. - Об-ло-мов-щина!
Он странно и пристально глядел на Штольца.
Обломов искренне удивился: разве цель беготни, страстей, войн, торговли - не стремление к покою? Штольц с упреком напомнил ему их юношеские мечты: служить, пока хватит сил, работать, чтоб слаще отдыхать, а отдыхать - значит жить другой, изящной, стороной жизни; объехать чужие края, чтоб сильнее любить свой, ведь «вся жизнь есть мысль и труд». Обломов стал припоминать прошлое, когда они вместе мечтали взглянуть на полотна знаменитых художников, объездить разные страны… Но все это было в прошлом, и сейчас все эти мечты и стремления казались Обломову пустой глупостью, тогда как для Штольца труд - «образ, содержание, стихия и цель жизни». Он сказал, что в последний раз собирается «приподнять» Обломова, чтобы он совсем не пропал. Обломов слушал друга с встревоженными глазами и признался, что и сам не рад такой жизни, сам понимает, что копает себе могилу и оплакивает себя, но изменить все ему не хватает воли и силы. «Веди меня, куда хочешь…, а один я не сдвинусь с места - просил Обломов друга. - Знаешь ли, Андрей, в жизни моей ведь никогда не загоралось никакого… огня! Она не была похожа на утро, на которое постепенно падают краски… Нет, жизнь моя началась с погасания… С первой минуты, когда я осознал себя, я почувствовал, что уже гасну…, гаснул и губил силы… Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится, а лучшего я ничего и не знал, не видал…» Штольц молча выслушал исповедь друга и решил увезти его за границу, после в деревню, а потом найти и дело. «Теперь или никогда - помни!» - прибавил он уходя.
«Теперь или никогда!» - явились Обломову грозные слова, лишь только он проснулся утром.
Он встал с постели, прошелся раза три по комнате, заглянул в гостиную: Штольц сидит и пишет.
Захар! - кликнул он.
Не слышно прыжка с печки - Захар нейдет: Штольц услал его на почту.
Обломов подошел к своему запыленному столу, сел, взял перо, обмакнул в чернильницу, но чернил не было, поискал бумаги - тоже нет.
Он задумался и машинально стал чертить пальцем по пыли, потом посмотрел, что написал: вышло Обломовщина.
Он проворно стер написанное рукавом. Это слово снилось ему ночью написанное огнем на стенах, как Бальтазару на пиру.
Пришел Захар и, найдя Обломова не на постели, мутно поглядел на барина, удивляясь, что он на ногах. В этом тупом взгляде удивления написано было: «Обломовщина!»
«Одно слово, - думал Илья Ильич, - а какое... ядовитое!..»
Через две недели Штольц уехал в Англию, взял с Обломова слово, что он в скором времени приедет в Париж и там они встретятся. Илья Ильич активно готовился к отъезду: паспорт уже был готов, оставалось купить кое-что из одежды и продуктов. Захар бегал по лавкам, и хотя положил себе в карман много монет, проклинал и барина, и всех, кто придумал путешествия. Знакомые Обломова недоверчиво наблюдали за ним, говоря: «Представьте: Обломов сдвинулся с места!»
«Но Обломов не уехал ни через месяц, ни через три» - накануне отъезда его укусила муха и у него распухла губа. Штольц давно уже ждал друга в Париже, писал ему «неистовые» письма, но не получал на них ответа.
Отчего же? Вероятно, чернила засохли в чернильнице и бумаги нет? Или, может быть, оттого, что в обломовском стиле часто сталкиваются который и что , или, наконец, Илья Ильич в грозном клике: теперь или никогда остановился на последнем, заложил руки под голову - и напрасно будит его Захар.
Нет, у него чернильница полна чернил, на столе лежат письма, бумага, даже гербовая, притом исписанная его рукой...
Встает он в семь часов, читает, носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или по крайней мере самоуверенности. Халата не видать на нем: Тарантьев увез его с собой к куме с прочими вещами.
Обломов сидит с книгой или пишет в домашнем пальто; на шее надета легкая косынка; воротнички рубашки выпущены на галстук и блестят, как снег. Выходит он в сюртуке, прекрасно сшитом, в щегольской шляпе... Он весел, напевает... Отчего же это?
Вот он сидит у окна своей дачи (он живет на даче, в нескольких верстах от города), подле него лежит букет цветов. Он что-то проворно дописывает, а сам беспрестанно поглядывает через кусты, на дорожку, и опять спешит писать.
Вдруг по дорожке захрустел песок под легкими шагами; Обломов бросил перо, схватил букет и подбежал к окну.
Это вы, Ольга Сергеевна? Сейчас, сейчас! - сказал он, схватил фуражку, тросточку, выбежал в калитку, подал руку какой-то прекрасной женщине и исчез с ней в лесу, в тени огромных елей...
Перед отъездом Штольц познакомил Обломова с Ольгой Ильинской и ее теткой. Когда он в первый раз привел Обломова в дом к Ольгиной тетке, там были гости, и Илья Ильич чувствовал себя неловко. Ольга очень обрадовалась Штольцу, которого любила за то, «что он ее всегда смешил и не давал скучать, но немного и боялась, потому что чувствовала себя слишком ребенком перед ним. Она понимала, что он был выше ее, и могла обратиться к нему с любым вопросом. Штольц же любовался ею, «как чудесным созданием, с благоухающей свежестью ума и чувств». Для него она была прелестным, подающим большие надежды ребенком. Андрей говорил с ней чаще, чем с другими женщинами, «потому что она, хотя бессознательно, но шла простым, природным путем жизни и по счастливой натуре, по здравому, но перехитренному воспитанию, не уклонялась от естественного проявления мысли, чувства, воли, даже до малейшего, едва заметного движения глаз, губ, руки». И, может быть, она так легко шагала по жизни, потому что чувствовала рядом с собой «уверенные шаги друга», которому верила.
Как бы то ни было, но в редкой девице встретишь такую простоту и естественную свободу взгляда, слова, поступка. У ней никогда не прочтешь в глазах: «теперь я подожму немного губу и задумаюсь - я так недурна. Взгляну туда и испугаюсь, слегка вскрикну, сейчас подбегут ко мне. Сяду у фортепьяно и выставлю чуть-чуть кончик ноги»...
Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла! Зато ее и ценил почти один Штольц, зато не одну мазурку просидела она одна, не скрывая скуки; зато, глядя на нее, самые любезные из молодых людей были неразговорчивы, не зная, что и как сказать ей...
Одни считали ее простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с языка ее ни мудрые сентенции о жизни, о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения о музыке и литературе: говорила она мало, и то свое, неважное - и ее обходили умные и бойкие «кавалеры»; небойкие, напротив, считали ее слишком мудреной и немного боялись. Один Штольц говорил с ней без умолка и смешил ее.
Любила она музыку, но пела чаще втихомолку, или Штольцу, или какой-нибудь пансионной подруге; а пела она, по словам Штольца, как ни одна певица не поет.
Обломов с первого взгляда вызвал у Ольги благожелательное любопытство. Он же смущался взглядов Ольги, которые она на него бросала. Когда он после ужина стал прощаться, Ольга пригласила его на другой день обедать. С этой минуты взгляд Ольги не выходил из головы Обломова, и какие бы ленивые позы он не принимал, ему не удавалось заснуть. «И халат показался ему противен, и Захар глуп и невыносим, и пыль с паутиной нестерпима».
Он велел вынести вон несколько дрянных картин, которые навязал ему какой-то покровитель бедных артистов; сам поправил штору, которая давно не поднималась, позвал Анисью и велел протереть окна, смахнул паутину, а потом лег на бок и продумал с час - об Ольге.
Он сначала пристально занялся ее наружностью, все рисовал в памяти ее портрет.
Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не было, ни миньятюрных рук, как у пятилетнего ребенка, с пальцами в виде винограда.
Но если б ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии. Несколько высокому росту строго отвечала величина головы, величине головы - овал и размеры лица; все это, в свою очередь, гармонировало с плечами, плечи - с станом...
Кто ни встречал ее, даже рассеянный, и тот на мгновение останавливался перед этим так строго и обдуманно, артистически созданным существом.
Нос образовал чуть заметно выпуклую, грациозную линию; губы тонкие и большею частию сжатые: признак непрерывно устремленной на что-нибудь мысли. То же присутствие говорящей мысли светилось в зорком, всегда бодром, ничего не пропускающем взгляде темных, серо-голубых глаз. Брови придавали особенную красоту глазам: они не были дугообразны, не округляли глаз двумя тоненькими, нащипанными пальцем ниточками - нет, это были две русые, пушистые, почти прямые полоски, которые редко лежали симметрично: одна на линию была выше другой, от этого над бровью лежала маленькая складка, в которой как будто что-то говорило, будто там покоилась мысль.
Ходила Ольга с наклоненной немного вперед головой, так стройно, благородно покоившейся на тонкой, гордой, шее; двигалась всем телом ровно, шагая легко, почти неуловимо...
Обломов решил, что в последний раз пойдет к тетке Ольги, но шли дни, и он продолжал ездить к Ильинской. В один из дней Тарантьев перевез все вещи Обломова на Выборгскую сторону, к своей куме, а Илья Ильич поселился на свободной даче, находившейся напротив дачи Ольгиной тетки. Он с утра до вечера был с Ольгой, читал ей, посылал цветы, гулял с ней по горам, плавал на лодке по озеру… Штольц рассказал Ольге о слабостях Обломова, и она не упускала момент, чтобы пошутить над ним. В один из вечеров Штольц попросил Ольгу спеть.
Она пела много арий и романсов, по указанию Штольца; в одних выражалось страдание с неясным предчувствием счастья, в других - радость, но в звуках этих таился уже зародыш грусти.
От слов, от звуков, от этого чистого, сильного девического голоса билось сердце, дрожали нервы, глаза искрились и заплывали слезами. В один и тот же момент хотелось умереть, не пробуждаться от звуков, и сейчас же опять сердце жаждало жизни...
Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было душить ему радостный, готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души, готовая на подвиг.
Он в эту минуту уехал бы даже за границу, если б ему оставалось только сесть и поехать.
В заключение она запела Casta diva: все восторги, молнией несущиеся мысли в голове, трепет, как иглы, пробегающий по телу, - все это уничтожило Обломова: он изнемог.
Довольны вы мной сегодня? - вдруг спросила Ольга Штольца, перестав петь.
Спросите Обломова, что он скажет? - сказал Штольц.
Ах! - вырвалось у Обломова.
Он вдруг схватил было Ольгу за руку и тотчас же оставил и сильно смутился.
Извините... - пробормотал он.
Слышите? - сказал ей Штольц. - Скажи по совести, Илья: как давно с тобой не случалось этого?
Это могло случиться сегодня утром, если мимо окон проходила сиплая шарманка... - вмешалась Ольга с добротой, так мягко, что вынула жало из сарказма.
Он с упреком взглянул на нее.
В эту ночь он не спал, а грустный и задумчивый ходил по комнате. Едва рассвело, он вышел из дома, ходил по улицам. А через три дня он был опять у Ольгиной тетки, и вечером оказался у рояля вдвоем с Ольгой. Она, по обыкновению, принялась подшучивать над ним, а он любовался ею: «Боже мой! Какая хорошенькая! Бывают же такие на свете…» От счастья ему было тяжело дышать, а в голове вихрем носились беспорядочные мысли. Он смотрел на нее и не слышал ее слов. Потом Ольга запела, а когда остановилась, оглянулась на Обломова и увидела, что «у него на лице сияла заря пробужденного, со дна души восставшего счастья».
Но она знала, отчего у него такое лицо, и внутренне скромно торжествовала, любуясь этим выражением своей силы.
Посмотрите в зеркало, - продолжала она, с улыбкой указывая ему его же лицо в зеркале, - глаза блестят, боже мой, слезы в них! Как глубоко вы чувствуете музыку!..
Нет, я чувствую... не музыку... а... любовь! - тихо сказал Обломов.
Она мгновенно оставила его руку и изменилась в лице. Ее взгляд встретился с его взглядом, устремленным на нее: взгляд этот был неподвижный, почти безумный; им глядел не Обломов, а страсть.
Ольга поняла, что у него слово вырвалось, что он не властен в нем и что оно - истина.
Он опомнился, взял шляпу и, не оглядываясь, выбежал из комнаты. Она уже не провожала его любопытным взглядом, она долго, не шевелясь, стояла у фортепьяно, как статуя, и упорно глядела вниз; только усиленно поднималась и опускалась грудь...
Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу. Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу выбирают его. Между тем он ездит и в свет и читает: когда он успевает бог весть. Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти вовсе нет, то есть есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные. Движений лишних у него не было. Если он сидел, то сидел покойно, если же действовал, то употреблял столько мимики, сколько было нужно. Как в организме нет у него ничего лишнего, так и в нравственных отправлениях своей жизни он искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа. Две стороны шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на пути, но никогда не запутываясь в тяжелые, неразрешаемые узлы. Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый день, как каждый рубль, с ежеминутным, никогда не дремлющим контролем издержанного времени, труда, сил души и сердца. Кажется, и печалями и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой. Он распускал зонтик, пока шел дождь, то есть страдал, пока длилась скорбь, да и страдал без робкой покорности, а больше с досадой, с гордостью, и переносил терпеливо только потому, что причину всякого страдания приписывал самому себе, а не вешал, как кафтан, на чужой гвоздь. И радостью наслаждался, как сорванным по дороге цветком, пока он не увял в руках, не допивая чаши никогда до той капельки горечи, которая лежит в конце всякого наслаждения. Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь вот что было его постоянною задачею, и, добираясь постепенно до ее решения, он понимал всю трудность ее и был внутренне горд и счастлив всякий раз, когда ему случалось заметить кривизну на своем пути и сделать прямой шаг. «Мудрено и трудно жить просто!» говорил он часто себе и торопливыми взглядами смотрел, где криво, где косо, где нить шнурка жизни начинает завертываться в неправильный, сложный узел. Больше всего он боялся воображения, этого двуличного спутника, с дружеским на одной и вражеским на другой стороне лицом, друга чем меньше веришь ему, и врага когда уснешь доверчиво под его сладкий шепот. Он боялся всякой мечты, или если входил в ее область, то входил, как входят в грот с надписью: ma solitude, mon hermitage, mon repos, зная час и минуту, когда выйдешь оттуда. Мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе. То, что не подвергалось анализу опыта, практической истины, было в глазах его оптический обман, то или другое отражение лучей и красок на сетке органа зрения или же, наконец, факт, до которого еще не дошла очередь опыта. У него не было и того дилетантизма, который любит порыскать в области чудесного или подонкихотствовать в поле догадок и открытий за тысячу лет вперед. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни веры ребенка, ни сомнения фата, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней. Так же тонко и осторожно, как за воображением, следил он за сердцем. Здесь, часто оступаясь, он должен был сознаваться, что сфера сердечных отравлений была еще terra incognita. Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не обливалось оно кровью, если не выступал холодный пот на лбу и потом не ложилась надолго длинная тень на его жизнь. Он считал себя счастливым уже и тем, что мог держаться на одной высоте и, скача на коньке чувства, не проскакать тонкой черты, отделяющей мир чувства от мира лжи и сентиментальности, мир истины от мира, смешного, или, скача обратно, не заскакать на песчаную, сухую почву жесткости, умничанья, недоверия, мелочи, оскопления сердца. Он и среди увлечения чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, «не лежал у ног» красавиц, хотя не испытывал огненных радостей. У него не было идолов, зато он сохранил силу души, крепость тела, зато он был целомудренно-горд; от него веяло какою-то свежестью и силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые женщины. Он знал цену этим редким и дорогим свойствам и так скупо тратил их, что его звали эгоистом, бесчувственным. Удержанность его от порывов, уменье не выйти из границ естественного, свободного состояния духа клеймили укором и тут же оправдывали, иногда с завистью и удивлением, другого, который со всего размаха летел в болото и разбивал свое и чужое существование. Страсти, страсти все оправдывают, говорили вокруг него, а вы в своем эгоизме бережете только себя: посмотрим, для кого. Для кого-нибудь да берегу, говорил он задумчиво, как будто глядя вдаль, и продолжал не верить в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами, а все хотел видеть идеал бытия и стремлений человека в строгом понимании и отправлении жизни. И чем больше оспаривали его, тем глубже «коснел» он в своем упрямстве, впадал даже, по крайней мере в спорах, в пуританский фанатизм. Он говорил, что «нормальное назначение человека прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них». В заключение прибавлял, что он «был бы счастлив, если б удалось ему на себе оправдать свое убеждение, но что достичь этого он не надеется, потому что это очень трудно». А сам все шел да шел упрямо по избранной дороге. Не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно; по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца; не болел он душой, не терялся никогда в сложных, трудных или новых обстоятельствах, а подходил к ним, как к бывшим знакомым, как будто он жил вторично, проходил знакомые места. Что ни встречалось, он сейчас употреблял тот прием, какой был нужен для этого явления, как ключница сразу выберет из кучи висящих на поясе ключей тот именно, который нужен для той или другой двери. Выше всего он ставил настойчивость в достижении целей: это было признаком характера в его глазах, и людям с этой настойчивостью он никогда не отказывал в уважении, как бы ни были неважны их цели. Это люди! говорил он. Нужно ли прибавлять, что сам он шел к своей цели, отважно шагая через все преграды, и разве только тогда отказывался от задачи, когда на пути его возникала стена или отверзалась непроходимая бездна. Но он не способен был вооружиться той отвагой, которая, закрыв глаза, скакнет через бездну или бросится на стену на авось. Он измерит бездну или стену, и если нет верного средства одолеть, он отойдет, что бы там про него ни говорили. Чтоб сложиться такому характеру, может быть нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие широкие шаги, живые голоса... Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами! Как такой человек мог быть близок Обломову, в котором каждая черта, каждый шаг, все существование было вопиющим протестом против жизни Штольца? Это, кажется, уже решенный вопрос, что противоположные крайности если не служат поводом к симпатии, как думали прежде, то никак не препятствуют ей. Притом их связывало детство и школа две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца. Кто только случайно и умышленно заглядывал в эту светлую, детскую душу будь он мрачен, зол, он уже не мог отказать ему во взаимности или, если обстоятельства мешали сближению, то хоть в доброй и прочной памяти. Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.План пересказа
1. Образ жизни Ильи Ильича Обломова.
2. История Штольца, друга Обломова.
3. Штольц знакомит Обломова с Ольгой Ильинской. Илья Ильич влюбляется в нее.
4. Он узнает о ее любви к нему и счастлив.
5. Герой романа переезжает на Выборгскую сторону к Агафье Матвеевне Пшеницыной.
6. Илья Ильич отказывается от мечты жениться на Ольге. Объяснение с ней.
7. Ольга соглашается выйти замуж за Штольца.
8. Обломов находит свое счастье, женившись на Агафье Матвеевне. У них рождается сын Андрей.
9. Обломов умирает. Штольцы берут на воспитание его сына.
Пересказ
Часть I
Глава 1
В Петербурге, на Гороховой улице, в одном из больших домов, в такое же, как всегда, утро лежит в постели Илья Ильич Обломов - «человек лет тридцати двух-трех от роду, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица». Лежание - это обычное состояние Обломова. Его обычная одежда - старый халат, который, кажется, прирос к Обломову. Этим утром Обломов проснулся раньше обычного. Он озабочен: накануне получил «от старосты письмо неприятного содержания». Обломов собирается встать, но сначала решает напиться чаю. Его слуга Захар привык жить так же, как и барин: как живется. Захар стар, ходит постоянно в рваном сером сюртуке и в сером жилете. Эта одежда нравится ему, потому что напоминает ливрею, которую «он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости». «Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, Бог знает отчего, все беднел, мельчал и наконец незаметно потерялся между нестарыми дворянскими домами».
Захар сообщает, что надо уплатить по счетам, и владелец дома требует, - и уже не в первый раз - чтоб Обломов съехал с квартиры.
Глава 2
В передней раздается звонок, и к Обломову один за другим приходят несколько посетителей. Все они зовут Илью Ильича кататься в Екатерингоф, где первого мая собирается петербургское светское общество. Обломов пытается заговорить с каждым из них о своих проблемах, но это никого не интересует. Только один Алексеев слушает его.
Глава 3
«...Раздается отчаянный звонок в передней... Вошел человек лет сорока... высокий... с крупными чертами лица... с большими навыкате глазами, толстогубый... Это был Михей Андреевич Тарантьев, земляк Обломова». Тарантьев боек и хитер, все знает, но при этом «как двадцать пять лет назад определился в какую-то канцелярию писцом, так в этой должности и дожил до седых волос. Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить...»
Алексеев и Тарантьев - самые частые посетители Обломова. Они приходят к нему пить, есть и курить хорошие сигары. Другие гости заходят на минуту. Обломову же «по сердцу один человек» -это Андрей Иванович Штольц, которого он ждет с нетерпением.
Глава 4
Тарантьев, зная, что после смерти родителей Обломов остался единственным наследником трехсот пятидесяти душ, совсем не против пристроиться к весьма лакомому куску, тем более что вполне справедливо подозревает: староста Обломова ворует и лжет значительно больше разумных пределов. Он предлагает Илье Ильичу переехать к его куме, на Выборгскую сторону. Обломов вспоминает о письме старосты, и Тарантьев называет того мошенником и лгуном, советует немедленно заменить его, поехать в деревню и со всем разобраться самому. «Ах, хоть бы Андрей поскорей приехал! - вздыхает Обломов. - Он бы все уладил...» Тарантьев возмущенно выговаривает Илье Ильичу, что тот готов русского человека променять на немца. Но Обломов его резко обрывает и не позволяет ругать Штольца, близкого для него человека, с которым они вместе росли и учились. Тарантьев, а затем и Алексеев уходят.
Главы 5 и 6
Обломов «почти улегся в кресло и, пригорюнившись, погрузился не то в дремоту, не то в задумчивость». Автор рассказывает о жизни Обломова: «дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге». Первое время, приехав в Петербург, он как-то пытался влиться в столичную жизнь, «...был полон разных стремлений, все чего-то надеялся, ждал многого... Но дни шли за днями... стукнуло тридцать лет, а он ни на шаг не продвинулся ни на каком поприще... Но он все... готовился начать жизнь... Жизнь у него разделялась на две половины; одна состояла из труда и скуки - это у него были синонимы; другая - из покоя и мирного веселья... Он полагал, что... посещение присутственного места отнюдь не есть обязательная привычка...»
Обломов кое-как прослужил два года и подал в отставку. Так и улегся Илья Ильич на свой диван. Лишь Штольцу удавалось расшевелить его. Но Штольц часто уезжал из Петербурга, и Обломов «опять ввергался весь по уши в свое одиночество и уныние».
Глава 7
Захару за пятьдесят, он страстно предан своему хозяину, но при этом лжет ему постоянно, понемножку его обворовывает, -наговаривает на него, иногда распускает «про барина какую-нибудь небывальщину». Он неопрятен, неловок, ленив. В молодости Захар служил лакеем в барском доме в Обломовке, потом был приставлен дядькой к Илье. Он вконец обленился и заважничал.
Глава 8
Обломова опять клонит к «неге и мечтам». Он представляет себе переустройство своего деревенского дома, свою жизнь там. Но тут снова раздается звонок. Это пришел доктор справиться о здоровье Ильи Ильича. Обломов жалуется на несварение желудка, тяжесть под ложечкой, изжогу. Доктор говорит, что если он будет по-прежнему лежать, есть жирную и тяжелую пищу, то его скоро хватит удар. Он советует Обломову поехать за границу, «развлекать себя движеньями на чистом воздухе». Доктор уходит, а Обломов снова принимается браниться с Захаром. Наконец Обломов, усталый и измученный, решает вздремнуть до обеда.
Глава 9
Сон Обломова. В своем сладостном сне Илья Ильич видит прошлую, давно ушедшую жизнь в родной Обломовке, где нет ничего дикого, грандиозного, где все дышит спокойствием и безмятежным сном. Здесь только едят, спят, обсуждают новости, которые в этот край приходят с большим опозданием; жизнь течет плавно, перетекая из осени в зиму, из весны в лето, чтобы снова свершать свои вечные круги. Здесь сказки почти неотличимы от реальной жизни, а сны являются продолжением яви. Все мирно, тихо и покойно в этом благословенном краю - никакие страсти, никакие заботы не тревожат обитателей сонной Обломовки, где протекало детство Ильи Ильича. Перед ним чередой проходят в сновидении, как живые картины, три главных акта жизни: рождения, свадьбы, похороны, потом тянется пестрая процессия веселых и печальных крестин, именин, семейных праздников, заговенья, разговенья, шумных обедов, родственных съездов, официальных слез и улыбок.
Все свершается по установленным правилам, но правила эти затрагивают лишь внешнюю сторону жизни. Родится ребенок - все заботы о том, чтобы он вырос здоровым, не болел, хорошо кушал; затем ищут невесту и справляют веселую свадьбу. Жизнь идет своим чередом, пока не обрывается могилой.
Главы 10, 11
Пока Обломов спит, Захар отправляется посплетничать и отвести душу у ворот с соседскими лакеями, кучерами, бабами и мальчишками. Он сначала ругает своего барина, потом встает на его защиту и, рассорившись со всеми, отправляется в пивнушку. В начале пятого Захар возвращается домой и начинает будить Илью Ильича. Едва проснувшись, Обломов видит Штольца.
Часть II
Глава 1
Андрей Штольц рос в селе Верхлеве, некогда бывшем частью Обломовки. Отец его, управляющий в селе, был агроном, технолог, учитель, обучался в университете в Германии, много странствовал, двадцать лет назад попал в Россию. Мать Андрея была русская; веру он исповедовал православную. Штольц сформировался в личность во многом необычную благодаря двойному воспитанию, полученному от волевого, сильного, хладнокровного отца-немца и русской матери, чувствительной женщины, забывавшейся от жизненных бурь за фортепиано.
Глава 2
Штольц ровесник Обломову, но он являет полную противоположность своему приятелю: «...он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента - посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу - выбирают его. Между тем он ездит и в свет, и читает; когда он успевает - Бог весть». Он идет к своей цели, «отважно шагая через все преграды». Что же влечет такого человека к Обломову? Это «чистое, светлое и доброе начало», которое лежит в основании натуры Обломова.
Глава 3
Штольц расспрашивает друга о здоровье, о делах. Жалобы Ильи Ильича на «два несчастья» он слушает с улыбкой, советует дать вольную крестьянам, говорит, что ему надо самому поехать в деревню. Интересуется, где Обломов бывает, что читает, чем занят. Сам Штольц приехал из Киева и недели через две поедет за границу.
Глава 4
Штольц хочет растормошить Обломова и целую неделю возит его с собой повсюду. Тот протестует, жалуется, спорит, но подчиняется. Обломова поражают легковерность и незначительность мыслей и забот людей, которых он видит, суета и пустота. Он подмечает все очень тонко, критикует умело, но... «Где же наша скромная, трудовая тропинка?» - спросил Штольц. Обломов ответил: «Да вот я кончу только... план...»
Глава 5
Через две недели Штольц уезжает в Англию, взяв с Обломова слово, что он приедет в Париж и там они встретятся. Но Илья Ильич «не уехал ни через месяц, ни через три». Штольц пишет ему письмо за письмом, но не получает ответа. Обломов не едет из-за Ольги Ильинской, с которой его познакомил перед своим отъездом Штольц, приведя его в дом к Ольгиной тетке. В этой девушке Штольца подкупают «простота и естественная свобода взгляда, слова, поступка», Ольга же считает его своим другом, хотя и побаивается - слишком он умен, «слишком выше ее».
Глава 6
Во время визита Обломов вызывает у Ольги благожелательное любопытство. Сам же он стесняется, теряется от ее взглядов. Вернувшись домой, он все время думает о ней, рисует в памяти ее портрет. Обломов влюблен, он ездит к ней каждый день, снимает дачу напротив той, где живет Ольга со своей теткой. Он признается Ольге в любви.
Глава 7
Тем временем и Захар нашел свое счастье, женившись на Анисье, простой и доброй бабе. Он внезапно осознал, что и с пылью, и с грязью, и с тараканами следует бороться, а не мириться. За короткое время Анисья приводит в порядок дом Ильи Ильича, распространив свою власть не только на кухню, как предполагалось вначале, а по всему дому.
Несколько дней Илья Ильич сидит дома, страдает.
Глава 8
Штольц, уезжая, «завещал» Обломова Ольге, просил приглядывать за ним, не давая ему сидеть дома. И девушка составляет подробный план, как она отучит Обломова спать после обеда, заставит его читать оставленные Штольцем книги, газеты, укажет ему цель. И вдруг это признание в любви. Ольга не знает, как ей поступить. Но при следующей встрече Обломов просит прощение за свое признание и даже просит, чтобы Ольга забыла о нем, потому что это неправда...
Эти слова ранят самолюбие Ольги. Она чувствует себя оскорбленной. И тут Обломов, не сдержавшись, снова заговаривает о своих чувствах. Она рада, она счастлива. Обломову кажется, что Ольга его любит, хотя его охватывают сомнения.
Глава 9
Несколько дней Илья Ильич сидит дома, страдает. И вот Ольга присылает письмо с приглашением прийти. Она подает ему надежду. Обломов оживает. «В две-три недели они объездили все петербургские окрестности». Ольга сама не понимает, влюблена ли она в Обломова, знает только, что «так не любила ни отца, ни мать, ни няньку».
Глава 10
Обломов опять сомневается, а что, «если чувство Ольги - это не любовь, а всего лишь предчувствие любви?» Он пишет ей письмо о своих сомнениях, но Ольга убеждает его, что любит. Обломов счастлив.
Главы 11 и 12
Приходит очередное письмо от Штольца, но Обломов на него опять не отвечает. Обломов замечает, что соседи смотрят на него и Ольгу как-то странно. Его охватывает страх, что он погубит репутацию девушки. Он делает ей предложение, но замечает, что она встречает предложение без слез от неожиданного счастья. Ольга же убеждает его, что не захочет расстаться с ним никогда. Обломов безмерно счастлив.
Часть III
Глава 1
Когда Илья Ильич возвращается домой, он застает там Тарантьева. Еще до того как Обломов снял дачу, Тарантьев перевез все его пожитки к своей куме на Выборгскую сторону. Он спрашивает, почему тот до сих пор не наведался на новую квартиру, напоминает Обломову о подписанном на целый год контракте и требует восемьсот рублей - за полгода вперед. Обломов не хочет ни селиться у кумы Тарантьева, ни платить. Выпроваживает ставшего ему неприятным гостя.
Глава 2
Илья Ильич идет к Ольге. Он хочет рассказать Ольгиной тетке о помолвке. Но Ольга требует, чтобы прежде он разделался с делами, нашел новую квартиру, написал Штольцу.
Глава 3
Кончается август, пошли дожди, а Обломов все живет на даче. Переезжать некуда, и приходится селиться на Выборгской стороне у Агафьи Матвеевны Пшеницыной, вдовы коллежского секретаря. Хозяйке «было лет тридцать. Она была очень полна и бела в лице... Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица». Три дня Обломов ездит к Ольге, на четвертый ему кажется ехать как-то неудобно. В доме Агафьи Матвеевны перед ним, сначала незаметно, а потом все более и более отчетливо разворачивается атмосфера родной Обломовки, то, чем более всего дорожит в душе Илья Ильич.
Главы 4, 5 и 6
Постепенно все хозяйство Обломова переходит в руки Пше-ницыной. Простая, бесхитростная женщина, она начинает управлять домом Обломова, готовя ему вкусные блюда, налаживая быт, и снова душа Ильи Ильича погружается в сладостный сон. Только изредка покой и безмятежность этого сна взрываются встречами с Ольгой, которая постепенно разочаровывается в своем избраннике. Слухи о свадьбе Обломова и Ольги Ильинской уже обсуждаются между прислугой двух домов. Узнав об этом, Илья Ильич приходит в ужас: ничего еще, по его мнению, не решено, а люди уже переносят из дома в дом разговоры о том, чего, скорее всего, так и не произойдет.
Главы 7 и 8
Дни текут за днями, и вот Ольга, не выдержав, сама приезжает к Обломову. Приходит, чтобы убедиться: ничто уже не пробудит его от медленного погружения в окончательный сон.
Глава 9 и 10
Тем временем Иван Матвеевич Мухояров, брат Агафьи Матвеевны, с помощью Тарантьева прибирает к рукам дела Обломова по имению, так основательно и глубоко запутывая Илью Ильича в своих махинациях, что вряд ли тот уже сможет из них выбраться.
Главы 11 и 12
Происходит тяжелый разговор Ильи Ильича с Ольгой, прощание. А в этот момент еще и Агафья Матвеевна чинит халат Обломова, который, казалось, починить уже никому не по силам. Это становится последней каплей в муках все еще душевно сопротивлявшегося Ильи Ильича - он заболевает горячкой.
Часть IV
Глава 1
Год спустя после болезни Обломова жизнь потекла по своему размеренному руслу: сменялись времена года, к праздникам готовила Агафья Матвеевна вкусные кушанья, пекла Обломову пироги, варила для него собственноручно кофе, с воодушевлением праздновала Ильин день... И внезапно Агафья Матвеевна поняла, что полюбила барина.
Глава 2
На Выборгскую сторону приезжает Андрей Штольц и разоблачает темные дела Мухоярова. Пшеницына отрекается от своего брата, которого еще совсем недавно так почитала и даже побаивалась. Штольц пытается расшевелить Обломова, но ему это не удается, и они прощаются.
Глава 3
Тарантьев и Иван Матвеевич опять сговариваются против Обломова.
Глава 4
Пережившая разочарование в первой любви, Ольга Ильинская постепенно привыкает к Штольцу, понимая, что ее отношение к нему значительно больше, чем просто дружба. И на предложение Штольца Ольга отвечает согласием...
Главы 5, 6 и 7
Спустя полгода Штольц вновь появляется на Выборгской стороне. Снова помогает Илье Ильичу избавиться от Тарантьева. Потом, так и не расшевелив Обломова, вновь уезжает.
Главы 8 и 9
Спустя несколько лет Штольц приезжает в Петербург. Он находит Илью Ильича, ставшего «полным и естественным отражением и выражением покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он наконец решил, что ему некуда больше идти, нечего искать...» Обломов нашел свое тихое счастье с Агафьей Матвеевной, родившей ему сына Андрюшу. Приезд Штольца не тревожит Обломова: он просит своего старого друга лишь не оставить Андрюшу.
«Вечная тишина, ленивое переползание изо дня в день тихо остановили машину жизни. Илья Ильич скончался по-видимо-му, без боли, без мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести».
Глава 10
А спустя еще пять лет, когда Обломова уже не стало, обветшал домик Агафьи Матвеевны и первую роль в нем стала играть супруга разорившегося Мухоярова, Ирина Пантелеевна, Андрюшу выпросили на воспитание Штольцы.
Живя памятью о покойном Обломове, Агафья Матвеевна сосредоточила все свои чувства на сыне: «Она поняла, что проиграла, и просияла ее жизнь, что Бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять; что засветилось в ней солнце и померкло навсегда». Она просит только беречь деньги для Андрюши.
Глава 11
А верный Захар там же, на Выборгской стороне, где жил со своим барином, просит теперь милостыню. Его выжил из дома Агафьи Матвеевны Тарантьев, а он не нашел постоянного места, вот и вынужден побираться.