Он так и называется – «OPTIMUS MUNDUS» – лучший из миров. Мы делали свой идеальный мир, актерский рай, где всегда твой бенефис, где у тебя одни только главные роли, где разговаривая речами Шекспира и Пушкина, можно весело поигрывать на бокалах реквием Моцарта, затем, глотнув из бокала, предложенного Сальери, отравленного вина, можно идти валяться в постель Дездемоны или посидеть в задумчивости, у статуи Командора, перекладывая череп Йорика из руки в руку и помурлыкать арию Ленского... Мы делали СВОЙ MUNDUS, а окажется ли он и для Вас OPTIMUSом?.. «Вот в чём вопрос!»

Арсений Эпельбаум

Интонация домашнего представления задается сразу: в прихожей, куда надо подняться по узкой винтовой лестнице, публику просят оставить сумки и сменить уличную обувь на мягкие комнатные тапочки. А потом актеры разводят свои группки по выгороженным в полутемном театральном зале закуткам – чтобы разыграть для них микроспектакли по пьесам Шекспира и Пушкина.
Все эти пародийные сценки разыграны актерами не просто задорно и обаятельно, но с очень точным соотношением иронии и серьезности. Спектакль Арсения Эпельбаума тоже похож на домашний театр. Хотя живет мыслями о театре «настоящем», иногда страшном, иногда прекрасном, иногда смешном. «Optimus Mundus» – лучший из миров – это и есть театральный мир, который одновременно балаган и волшебство. Поэтому Моцарт и Сальери вдруг оказываются Счастливцевым и Несчастливцевым, надгробные памятники на кладбище – опереточными декорациями, а актеры простодушно раздают зрителям цветы, чтобы быть осыпанными ими на поклонах. Конечно, этот самодельный спектакль – лишь веселая проделка, не имеющая никакого отношения к проблемам «большой» театральной жизни. Но в том, что затея Эпельбаума-младшего эту самую жизнь сильно украсила, сомнений нет.

газета «Коммерсант»

Вихревой ритм спектакля с короткими остановками не давал зрителям опомниться, они открывали рот от изумления, хохотали, радовались, разгадывая лукавые головоломки с перекличками цитат, восхищались, как все лихо пригнано одно к другому. Их затопляло обаяние совсем молодых милых улыбчивых актеров, игравших на сверхблизком контакте, персонально с каждым, заглядывая в глаза, шепча в ухо, хватая за руку, чтобы тащить за собой. Небольшая студия на пятом этаже с помощью множества перегородок превратилась в путаный лабиринт, и на программке иллюстрацией служил черновик режиссерского плана с карандашными подписями вроде «тапки тут» и стрелками, указывающими направление движения. В тихие моменты из-за рядов драпировок слышался топот, музыка и голоса других сцен, но это не мешало – напротив, создавало какое-то удивительное ощущение, что театр повсюду, в театр превратился весь мир. Название спектакля «Optimus Mundus» именно об этом и говорило.

Премьера театр

Лаборатория Дмитрия Крымова в бывшем здании театра Анатолия Васильева на Поварской показывает спектакль "Optimus Mundus" ("Лучший из миров"), придуманный Арсением Эпельбаумом. Вместе с пятнадцатью другими избранными РОМАНУ Ъ-ДОЛЖАНСКОМУ довелось испить предназначенный Моцарту отравленный напиток, очутиться в одной постели с Дездемоной и Отелло и едва не провалиться в тартарары вместе с Дон Гуаном.

В день спектакля каждому зрителю перезванивают из театра и вежливо уточняют, точно ли он придет вечером. На "Optimus Mundus" приглашают ровно шестнадцать человек — отсутствие любого будет замечено, но и лишнего приткнуть будет негде. В другие дни, говорят, зовут и вовсе двенадцать персон. Главное — чтобы общее число пришедших делилось на четыре, потому что в начале спектакля в театральный гардероб вбегают со свечками четыре молодых актера и делят публику на равные маленькие группки. У каждого — свои зрители, пообещавшие верить, что именно их "вожатый" будет здесь играть главную роль.

Интонация домашнего представления задается сразу: в прихожей, куда надо подняться по узкой винтовой лестнице, публику просят оставить сумки и сменить уличную обувь на мягкие комнатные тапочки. А потом актеры разводят свои группки по выгороженным в полутемном театральном зале закуткам — чтобы разыграть для них микроспектакли по пьесам Шекспира и Пушкина. В каждом помещении задерживают не больше десяти минут. "Логистика" спектакля весьма прихотлива: группки зрителей — и их предводители, разумеется, тоже — то соединяются для очередного маленького представления, то опять разбегаются по углам, для следующего приключения. Посреди вечера, после нехитрой общей трапезы в импровизированном буфете, "кураторы" групп меняются, чтобы вторая порция зрителей увидела то, что первая уже успела посмотреть.

На программке даже напечатана схемка спектакля. Как-то все это очень лихо рассчитано — чтобы один из актеров мог успеть для одних зрителей стать каменной десницей Командора, просунутой в занавес, а для других, сидящих за его спиной,— Моцартом, готовящимся сыграть пальцами на стаканах с водой свой реквием. За час и пятнадцать минут в театре зрители успевают встретиться с Дон Гуаном и Донной Анной, услышать дайджест оперы "Евгений Онегин", посидеть в покоях Оливии из "Двенадцатой ночи", выпить отравленное Сальери вино (которое оказывается обычной газировкой), стать свидетелями любовного объяснения Ромео и Джульетты — и сыграть при этом роли членов двух враждующих семейств, вооруженных деревянными мечами. Самая остроумная сцена — в огромной постели у Дездемоны: заявившись в альков, Отелло не сразу обнаруживает супругу, потому что вместе с ней под одеялом лежат еще восемь чужих людей разного пола.

Все эти пародийные сценки разыграны Натальей Горчаковой, Анной Синякиной, Максимом Маминовым и Сергеем Мелконяном не просто задорно и обаятельно, но с очень точным соотношением иронии и серьезности. И даже если вы не знаете родословной молодого режиссера, то все равно рано или поздно наверняка вспомните веселые и умные затеи семейного театра "Тень". А если знаете, то вспомните сразу. Арсений Эпельбаум — сын придумавших все спектакли "Тени" Майи Краснопольской и Ильи Эпельбаума. Они тоже очень любят не только искусство показать, но и поговорить со зрителем по душам, в глаза ему внимательно посмотреть и даже накормить — прежде чем вовлечь его в увлекательную рукодельную игру, а там уже чуть-чуть обхитрить и посмеяться вместе с ним над ним же самим, над театром и над всем миром. Чтобы потом выпустить на улицу в состоянии абсолютного счастья.

Спектакль Арсения Эпельбаума тоже похож на домашний театр. Хотя живет мыслями о театре "настоящем", иногда страшном, иногда прекрасном, иногда смешном. "Optimus Mundus" — лучший из миров — это и есть театральный мир, который одновременно балаган и волшебство. Поэтому Моцарт и Сальери вдруг оказываются Счастливцевым и Несчастливцевым, надгробные памятники на кладбище — опереточными декорациями, а актеры простодушно раздают зрителям цветы, чтобы быть осыпанными ими на поклонах. Конечно, этот самодельный спектакль — лишь веселая проделка, не имеющая никакого отношения, например, к борьбе "новой драмы" с пыльной классикой, или к поискам альтернатив повальной коммерциализации театра, или к переделам собственности (хотя как о них не вспомнить в доме на Поварской, "Школе драматического искусства" уже не принадлежащем) и к прочим проблемам "большой" театральной жизни. Но в том, что затея Эпельбаума-младшего эту самую жизнь сильно украсила, сомнений нет.

Коммерсант , 28 ноября 2007 года

Мир на шестнадцать персон

"Optimus Mundus" в "Школе драматического искусства"

Лаборатория Дмитрия Крымова в бывшем здании театра Анатолия Васильева на Поварской показывает спектакль "Optimus Mundus" ("Лучший из миров"), придуманный Арсением Эпельбаумом. Вместе с пятнадцатью другими избранными РОМАНУ ДОЛЖАНСКОМУ довелось испить предназначенный Моцарту отравленный напиток, очутиться в одной постели с Дездемоной и Отелло и едва не провалиться в тартарары вместе с Дон Гуаном.

В день спектакля каждому зрителю перезванивают из театра и вежливо уточняют, точно ли он придет вечером. На "Optimus Mundus" приглашают ровно шестнадцать человек - отсутствие любого будет замечено, но и лишнего приткнуть будет негде. В другие дни, говорят, зовут и вовсе двенадцать персон. Главное - чтобы общее число пришедших делилось на четыре, потому что в начале спектакля в театральный гардероб вбегают со свечками четыре молодых актера и делят публику на равные маленькие группки. У каждого - свои зрители, пообещавшие верить, что именно их "вожатый" будет здесь играть главную роль.

Интонация домашнего представления задается сразу: в прихожей, куда надо подняться по узкой винтовой лестнице, публику просят оставить сумки и сменить уличную обувь на мягкие комнатные тапочки. А потом актеры разводят свои группки по выгороженным в полутемном театральном зале закуткам - чтобы разыграть для них микроспектакли по пьесам Шекспира и Пушкина. В каждом помещении задерживают не больше десяти минут. "Логистика" спектакля весьма прихотлива: группки зрителей - и их предводители, разумеется, тоже - то соединяются для очередного маленького представления, то опять разбегаются по углам, для следующего приключения. Посреди вечера, после нехитрой общей трапезы в импровизированном буфете, "кураторы" групп меняются, чтобы вторая порция зрителей увидела то, что первая уже успела посмотреть.

На программке даже напечатана схемка спектакля. Как-то все это очень лихо рассчитано - чтобы один из актеров мог успеть для одних зрителей стать каменной десницей Командора, просунутой в занавес, а для других, сидящих за его спиной,- Моцартом, готовящимся сыграть пальцами на стаканах с водой свой реквием. За час и пятнадцать минут в театре зрители успевают встретиться с Дон Гуаном и Донной Анной, услышать дайджест оперы "Евгений Онегин", посидеть в покоях Оливии из "Двенадцатой ночи", выпить отравленное Сальери вино (которое оказывается обычной газировкой), стать свидетелями любовного объяснения Ромео и Джульетты - и сыграть при этом роли членов двух враждующих семейств, вооруженных деревянными мечами. Самая остроумная сцена - в огромной постели у Дездемоны: заявившись в альков, Отелло не сразу обнаруживает супругу, потому что вместе с ней под одеялом лежат еще восемь чужих людей разного пола.

Все эти пародийные сценки разыграны Натальей Горчаковой, Анной Синякиной, Максимом Маминовым и Сергеем Мелконяном не просто задорно и обаятельно, но с очень точным соотношением иронии и серьезности. И даже если вы не знаете родословной молодого режиссера, то все равно рано или поздно наверняка вспомните веселые и умные затеи семейного театра "Тень". А если знаете, то вспомните сразу. Арсений Эпельбаум - сын придумавших все спектакли "Тени" Майи Краснопольской и Ильи Эпельбаума. Они тоже очень любят не только искусство показать, но и поговорить со зрителем по душам, в глаза ему внимательно посмотреть и даже накормить - прежде чем вовлечь его в увлекательную рукодельную игру, а там уже чуть-чуть обхитрить и посмеяться вместе с ним над ним же самим, над театром и над всем миром. Чтобы потом выпустить на улицу в состоянии абсолютного счастья.

Спектакль Арсения Эпельбаума тоже похож на домашний театр. Хотя живет мыслями о театре "настоящем", иногда страшном, иногда прекрасном, иногда смешном. "Optimus Mundus" - лучший из миров - это и есть театральный мир, который одновременно балаган и волшебство. Поэтому Моцарт и Сальери вдруг оказываются Счастливцевым и Несчастливцевым, надгробные памятники на кладбище - опереточными декорациями, а актеры простодушно раздают зрителям цветы, чтобы быть осыпанными ими на поклонах. Конечно, этот самодельный спектакль - лишь веселая проделка, не имеющая никакого отношения, например, к борьбе "новой драмы" с пыльной классикой, или к поискам альтернатив повальной коммерциализации театра, или к переделам собственности (хотя как о них не вспомнить в доме на Поварской, "Школе драматического искусства" уже не принадлежащем) и к прочим проблемам "большой" театральной жизни. Но в том, что затея Эпельбаума-младшего эту самую жизнь сильно украсила, сомнений нет.

НГ , 25 января 2008 года

Григорий Заславский

Лучший из…

Optimus Mundus в Лаборатории Дмитрия Крымова

В бывших «квартирах» «Школы драматического искусства» на Поварской теперь играет спектакли Лаборатория Дмитрия Крымова. Спектакль под нерусским названием Optimus Mundus вполне можно причислить к наиболее оригинальным премьерам нынешнего сезона.

Хотя Optimus Mundus в афише Лаборатории Крымова появился в этом сезоне, представление это уже попало в конкурс «Золотой маски» и режиссеру Илье Эпельбауму, недавнему выпускнику ГИТИСа, придется побороться со своим учителем Дмитрием Крымовым: тот и другой спектакли вошли в конкурс под новым названием – «Эксперимент», поиск новых выразительных средств современного театра.

Впрочем, очарование этого спектакля-хеппенинга все-таки не совершенно застилает глаза, и можно даже сказать, что ничего особенно нового в работе Эпельбаума нет. Просто 16 зрителей (никак не больше, но и не меньше – забота об этом заставляет организаторов обзванивать каждого накануне и в день спектакля и переспрашивать – не забыли? Нет?) водят по лестницам и комнатам, где актеры встречают их и разыгрывают один или другой сюжет. В афише названы Шекспир и Пушкин, хотя в «программе» имеется еще и Островский, а может, и кто-то еще, но правда Пушкина и Шекспира – больше, они представлены, скажем так, репрезентативнее.

Придуманное Эпельбаумом представление позволяет и самый простой рассказ – о том удовольствии, совершенно детском, которое получает каждый, кому доведется все это посмотреть (вернее же сказать – принять во всем этом участие). И – очень сложный, с разными умными словами. Конечно, чувствуются корни – происхождение постановщика, уроки родителей Майи Краснопольской и Ильи Эпельбаума, основателей и руководителей театра «Тень» и главных новаторов нескольких последних московских сезонов. И уроки Крымова тоже дают себя знать.

Зрителей собирают, строят, делят, затем (или даже раньше) гасят свет, после чего в темноте возникают провожатые, у каждого – свеча в руке, и каждый начинает «тянуть одеяло на себя», то есть прямо начинает настаивать, что именно он сыграет в этом представлении главную роль. Детское и совершенно взрослое соединены здесь, как простое и сложное. В неразрывном единстве.

Одних ведут в постель к Дездемоне, кладут всех в постель, накрывают одним одеялом… И, не стану скрывать, стало страшно, когда с фонарем пришел грозный мавр и обнаружил, помимо супруги, еще какое-то количество незнакомых мужчин и женщин… Начинается беготня, суета со страшными криками, в финале которой, как бы спасая невольных участников и свидетелей этой кровавой развязки, зрителей эвакуируют в другой сюжет. «Евгений Онегин», «Двенадцатая ночь», «Каменный гость», «Лес» – каждая сцена играется совершенно серьезно, «кроме шуток». Также всерьез устраивается вдруг, в середине похода, привал с буфетом, когда, пользуясь свободной минуткой, молодая актриса начинает рассказывать свою историю. Непростую, как оказывается, историю тяжелой актерской жизни, приговаривая при этом что-то про бутерброды, которые ей готовит мама, но вот их много, так что – ешьте, не стесняйтесь.

Такая история. Во всех отношениях замечательная, из чистого удовольствия.

Да! И бутерброды – тоже вкусные.

Время новостей, 4 февраля 2008 года

Дина Годер

Сеанс общего счастья

Четыре бенефицианта и шестнадцать зрителей сыграли Шекспира, Пушкина и Островского

Спектакль Арсения Эпельбаума Optimus mundus номинирован на «Золотую маску» в разделе «Новация» как один из лучших спектаклей прошлого сезона. Но неважно, когда его сыграли в первый раз, на деле это, конечно, спектакль середины сезона текущего, когда его принял под крыло театр Васильева, разрешив под грифом «Лаборатория Дмитрия Крымова» играть в студии на Поварской. И Optimus mundus стал одной из главных радостей нынешнего, пока не слишком богатого удачами театрального года. Спектаклем, на который надо немедленно идти всем, особенно тем, у кого плохое настроение, кто впал в пессимизм или скверно себя чувствует. И тем более тем, кто терпеть не может театр, потому что там «ты должен сидеть как дурак в зале и смотреть, как на сцене взрослые люди кривляются и орут». Только жаль, что посмотреть Optimus mundus зараз могут только шестнадцать человек.

В веселой и дуракавалятельной, как принято в «Лаборатории Крымова», программке спектакля написано так: «Постановка и режиссура, и сценография, и художник по костюмам, и автор сценария, и звукорежиссер, и бутафор, и швея, и уборка на сцене, и актеров покормить, и смотри у нас, если что на место не положишь, голову отвернем - Арсений Эпельбаум (который Сеня из Крымовской лаборатории)». Не знаю, многие ли слышали о Сене, но сочиненные им видео и теневые эпизоды к спектаклям «Донкий Хот» и «Корова» помнят наверняка многие. А еще больше народу знает фамилию Эпельбаум, потому что Сеня, как можно догадаться, сын театра «Тень» - то есть главных московских придумщиков и мистификаторов Ильи Эпельбаума и Майи Краснопольской. А спектакль его - прямой наследник и «Тени», и «Лаборатории Крымова», но не по части идей (видно, что и собственные фантазии режиссера так распирают, что деваться некуда), а по части свободы от всяких дурацких правил и условностей.

В темном фойе театра четыре молодых «крымовских» актера - Наталья Горчакова, Максим Маминов, Сергей Мелконян и Анна Синякина, держа зажженные свечки в руках, встречают 16 пришедших на спектакль зрителей; каждый выбирает себе четверку и по узкой винтовой лестнице ведет высоко наверх, по ходу объясняя, что сегодня у него бенефис, а «остальные ребята - так, подыгрывают», и радуется, что ему досталась самая лучшая публика. Наверху в закутке надо оставить сумки и обувь, всем выдают мягкие тапочки и узкими коридорами между белых драпировок ведут на место первого спектакля. У нас это был «Ромео и Джульетта».

«Бенефициант» Максим усаживал четверку на скамейку и укутывал ее в белое, пока напротив со своей четверкой то же самое делала Наташа: «Вы - Монтекки, а вы - Капулетти». Потом он раскачивал перед нашим носом доску, куда были приделаны кулаки, сжимающие мечи, - «вы пока повраждуйте немного!» - и торопливо убегал на исходную позицию. Это была хрестоматийная «сцена на балконе». Начиналась она невинно-лирически, а заканчивалась вполне апокалиптически, подразумевая всю трагедию Шекспира и многое другое: мертвый Ромео оставался висеть на вешалке с театральными костюмами (которая до того заменяла густой сад), а Джульетта бросалась к нему прямо на балконе, который отделялся от постройки на колоннах-ходулях, будто каменных ногах Командора. (О Командоре - позже.) Оживший Максим быстро рассупонивал своих лучших зрителей и вскачь по коридорам несся с ними на следующую сцену - «Евгения Онегина», где терзания Ленского и Татьяны, пишущей письмо, были упакованы в невероятно плотно закрученный дуэт (в программке написано: «Коллаж музыкальной сцены из «Евгения Онегина» создан нашим учителем музыки Григорием Ауэрбахом за наше огромное спасибо»). Тут пели Максим и Аня, не жалея слез и повсюду рассыпая листы ненаписанных писем. Но как только Татьяна скрывалась за дверью в поисках няни, Ленский хватал свою четверку и с придушенным воплем «Скорее, я на следующую сцену опаздываю!» летел к новой площадке, где успевал только показать на места вокруг круглого стола и тут же бросался просовывать руку в щель драпировки, отделявшей нас от соседней сцены. Оттуда доносились последние звуки «Каменного гостя»: «Я гибну, кончено!»...

И немедленно со словами «Руку, друг!», преобразившись из Дон Гуана в Геннадия Несчастливцева, из-за драпировки выходил кудрявый Сергей и приводил с собой свою четверку зрителей. Сцена встречи актеров на пути из Керчи в Вологду скоро превращалась в пушкинского «Моцарта и Сальери», и герои, натянув самодельные парики с бумажными кудряшками, угощали зрителей газировкой. Мечтательный голубоглазый Моцарт-Максим виртуозно играл свой «Реквием», скрипя пальцами по мокрым стенкам бокалов, пока не вступал оркестр, а Сальери-Сергей стрелял черными глазами и иронически хмыкал.

Вихревой ритм спектакля с короткими остановками не давал зрителям опомниться, они открывали рот от изумления, хохотали, радовались, разгадывая лукавые головоломки с перекличками цитат, восхищались, как все лихо пригнано одно к другому. Их затопляло обаяние совсем молодых милых улыбчивых актеров, игравших на сверхблизком контакте, персонально с каждым, заглядывая в глаза, шепча в ухо, хватая за руку, чтобы тащить за собой. Небольшая студия на пятом этаже с помощью множества перегородок превратилась в путаный лабиринт, и на программке иллюстрацией служил черновик режиссерского плана с карандашными подписями вроде «тапки тут» и стрелками, указывающими направление движения. В тихие моменты из-за рядов драпировок слышался топот, музыка и голоса других сцен, но это не мешало - напротив, создавало какое-то удивительное ощущение, что театр повсюду, в театр превратился весь мир. Название спектакля Optimus mundus («Лучший из миров») именно об этом и говорило.

Под радостные подбадривания «Пойдемте скорее, там уже Наташка бутерброды приготовила» в середине спектакля публику отправляли на антракт - в «буфет», где собрались все 16 человек и Наташа, прицепив бумажную наколку и намазав губы бантиком, изображала буфетчицу. Она вынимала бутерброды стопками, тараторя: «Ешьте, все свежее, мне мама приготовила, я тут близко живу, сама все равно столько не съем», - и болтала о том, о чем всегда зрители судачат в антрактах, - об актерах. Что вот, мол, Максим - настоящий певец, он закончил факультет музтеатра в ГИТИСе, а теперь зачем-то учится в институте современного искусства. И Аня тоже певица - Гнесинку закончила. А Сережа - актер из ГИТИСа, и сама она актриса, закончила «Щуку», а теперь работает в Театре Станиславского и даже одну главную роль играет - мальчика в детском спектакле, потому что кто ж молодой актрисе Джульетту даст?

После антракта группы менялись «бенефициантами». Максим передал нас Сергею: «Вы не думайте, он тоже очень хороший актер, даже лучше меня» - и все опять понеслось. В коридоре перед «Каменным гостем» Сергей, выбирая на вешалке плащ и шляпу, спрашивал у нас: «Как думаешь? Узнать меня нельзя?» - и потом вся пушкинская трагедия, где Наташа играла Дону Анну, укладывалась в пять минут, а в финале мы слышали топот подбегающего со своей четверкой Командора. Сцену встречи графини Оливии с переодетой Виолой из шекспировской «Двенадцатой ночи» играла Аня, лежа на пианино, и Наташа с подрисованными усами. Но самой смешной была сцена из «Отелло»: сначала восьмерых зрителей Аня-Дездемона укладывала рядком на безразмерную кровать, пела колыбельную и подтыкала одеяло (в темноте зрители хихикали, что сейчас уснут). А потом на тряпочной стене появлялись грозные тени, Отелло-Сергей и Дездемона ложились на «кровать» по обе стороны зрителей и переговаривались, зажигая то с одной, то с другой стороны ночник, а потом ползли друг к другу через восемь пар ног, вызывая жуткий хохот.

На финал всех 16 зрителей наконец собрали вместе в как будто раздвинувшемся пространстве знакомого зала васильевской студии. Всех сажали на последние ряды, первые - для видимости аншлага - занимали античные бюсты. Актеры передавали своим зрителям пуки искусственных цветов, шепча: «На поклонах мне кинете, ладно?» А потом кланялись, ловили цветы и кидали их обратно, чтобы получить вновь, и сияли, и растроганно бормотали «Спасибо!» и «Сегодня полный зал!», а потом вдруг вновь начинали играть, конспективно прогоняя подряд все главные смерти из шекспировских трагедий. И это уже действительно был конец спектакля, тут на сцену выскочил веселый и такой же счастливый, как актеры и зрители, режиссер-художник-драматург, а потом зрители двинулись переобуваться, но завязывали шнурки о-очень медленно, потому что хотели, чтобы этот сеанс общего счастья длился подольше.

Кажется, про возобновление спектакля я узнала одной из первых, если говорить о простых зрителях. Сначала случайно зашла на страницу в фейсбуке, ничего не поняла, закрыла её. Через какое-то время наткнулась снова, вчиталась, решила погуглить... Впечатлилась и стала Очень Думать - ибо стало ясно, что идти надо. И что идти ужасно страшно.
Несколько дней раздумий, а потом как раз подошел вечер, когда я впервые с давнего Жирафа в компании отца должна была придти на спектакль на Открытую сцену. Накануне решила, что раз такое дело и всё идеально совпадает, то надо включить своё мужество - кто знает, может, билетов ещё не хватит. Ох, как же, не хватило одной такой - в итоге получила билет лично из рук Арсения Эпельбаума и то ли была первой зрительницей, то ли такую радостную весть слышал каждый. Кто этих хитрецов знает:)
С билетом на полке я продолжила старательно бояться, чем занималась около месяца, потом взяла себя в руки, тяпнула на работе ирландского кофе и поехала в театр.

И первое, что хочется сказать - ну какие же они молодцы, а.
Это, наверное, самое сложное - создать такую атмосферу происходящего, чтобы комфортно стало даже зажатому зрителю, который начитался всякого и всерьез опасается, что будет подпрыгивать на месте от любого прикосновения.
Самое начало - это ведь всё-таки часть спектакля была, верно? Чтобы все почувствовали, что они заодно. Совсем просто, но ведь работает! Наверху оказывается уже не группа посторонних людей, а компания единомышленников.
Сама структура спектакля и комбинаций сцен постфактум понятна, она красива и логична. Но всё равно очень хочется вернуться и побродить другим маршрутом, послушать иные рассказы проводников между сценами, оказаться среди новых зрителей. На мартовские даты билеты уже закончились, говорят, да и заняты эти дни у меня - так что записалась на апрель, уговорив ещё двух подруг составить компанию:) Дальше-то наверняка начнёт расти список на запись... Это пока тихо, а потом снежный ком пойдет, точно-точно. Почему я и решилась-таки идти прямо на премьеру, а теперь тыкаю всех, кому должно понравиться.

Кат, если вы ещё спектакль не видели, открывать ни в коем случае не надо. ...поднялись наверх, переобуваемся, режиссёр дает последние наставления и появляются трое артистов и начинают разбирать нас себе. Я оказываюсь напротив Лины Ивановой, она меня первой и хватает. Прибегает четвертая артистка, отвоёвывает-таки себе свою долю зрителей и мы разбредаемся. Первая остановка наших двух групп прекрасна, хотя именно её я себе заранее заспойлерила статьями - "Отелло". Гигантская кровать, куда нас укладывает Дездемона, потом укрывает, подтыкает одеяло и сама устраивается справа. И тут появляется Отелло...
В течении всей сцены 8 взрослых людей лежат в ряд под одним одеялом и ржут от малейшего события. Ну а что ещё делать, когда Отелло изумлённо изучает оказавшегося крайним мужчину, или когда он в темноте никак не найдёт жену и наугад хватает за шеи зрителей?) Нет, правда, даже если это звучит страшно - на самом деле всё прекрасно. Хотя когда прямо за моей головою в темноте раздался грозный голос Отелло, девушка справа ощутимо вздрогнула от неожиданости:)
Параллельно в это время разворачивается сцена "Ромео и Джульетта" для других 8 зрителей. Потом четверых из них Максим Маминов притаскивает на "Евгения Онегина" (чувствую, та группа вообще перемещалась почти всё время бегом)), туда же первыми приходим мы четверо с Линой. Сцена. Максим и компания на привычной крейсерской скорости убегают в комнатку Моцарта, а мы идём в Вишнёвый сад, который на ходу превращается в Чайку, а спрятанная в Шкафу четвёрка Донны Анны вместе с нами внимает выступлению Нины Заречной. Бывшая Раневская, ныне уже Аркадина, настроена, впрочем, весьма скептически:)) Потом антракт. И желе. А про сок так и забыли, безобразие!))
После антракта артисты меняются группами - нас забирает Наталья Горчакова - и начинается новый цикл. Теперь уже у нас "Ромео и Джульетта" (с фоновыми криками Мавра, которые пугают влюблённых), но в момент кульминации Максим находит крылатку Ленского, подрывается и убегает петь, а чуть погодя мы идём к Дон Гуану, там спонтанная смена направляющего - Донна Анна утаскивает в шкаф другую четвёрку, а к нам вторгается рука Командора, Несчастливцева, Моцарта и просто Максима. И отправляемся мы в Керчь, где чокаемся с Моцартом вином газировкой с противоядием и слушаем удивительный реквием, исполняемый им на бокалах с водой. Счастливцев и Неcчастливцев вновь оба живы и мы все перемещаемся в большой зал на общий финал. Усаживаюсь, приобняв, чтобы чуть подвинуть, бюст, который в каких-то боях лишился трети головы, и начинается безумно смешное и прекрасное мельтешение летающих цветов, монолог Гамлета в разных переводах и множество смертей из различных пьес, переплетающихся и накладывающихся друг на друга. Эдакая счастливая сияющая какофония:)
А после переобувания для выхода на улицу мне понадобилось дважды уточнить дорогу - почему-то всегда в этом здании совершенно теряю ориентацию в пространстве. И это, пожалуй, прекрасно. Жалко, что в апреле уже где-то ещё будет идти спектакль... Я бы сделала ставку на Сретенку, хотя посмотрим.

Самое важное тут, пожалуй, именно атмосфера, неимоверное дружелюбие, бесконечная любовь к театру, этому лучшему из миров, которая присуща и создателям спектакля, и его зрителям, которые за это короткое время словно родными делаются. Театр ради театра, игра в игру, смесь шуток и чего-то пронзительно настоящего.
Да, с точки хрения искусства тоже многое впечатляет и запоминается, не атмосферой единой)
Как здорово, что оно со мной случилось.

В общем, Optimus mundus - чудо-чудесное, артисты прекрасны, режиссёр тоже, дома лежат две "программки" с тремя автографами, а 11го апреля я приду снова. Вот.
С возвращением, спектакль!
И замечательно, что это произошло именно теперь, когда я так много хожу по театрам.

Хреново написала, знаю. Слов у меня и способности к формулированию пока не хватает, чтобы всё точно передать:) Но отличных текстов про "Optimus mundus" в сети много, к счастью.

P.S. В начале Сергей Мелконян пытался меня задушить, ближе к финалу поцеловал в макушку и вручил цветок. Прямо-таки отдельная история внутри спектакля:)
P.P.S. Идите вот