Безотцовщина читать абрамов краткое содержание брифли. Абрамов «Безотцовщина»: главные герои

Федор Александрович Абрамов

Безотцовщина

Грибово - единственное место по Черемшанке, где не держится комар. Высокий, широко расползшийся холм, как шляпа гриба-великана, поднимается над зелеными лугами. В погожие страдные дни там пикнет трава от жары, а с тонких говорливых осинок, угнездившихся по скатам холма, все лето не сходит загар. По вечерам же с лугов тянут сквозняки. Словом, как ни хитри комар, а зацепиться тут не за что.

Именно поэтому, выбирая место для новой избы на здешнем покосе, облюбовали Грибово. Изба, сложенная из крепкого, все еще сочащегося слезой сосняка, получилась добротная, просторная. Только на одних нарах, опоясывающих стены, может разместиться десятка полтора людей, а если еще застлать пол сеном, то живи хоть всем колхозом.

Днем, когда люди на пожне, у избы остаются Володька да Пуха.

С обязанностями своими Володька справлялся походя.

Присмотреть за пятью-шестью лошадьми, согреть утром и вечером чайники, нарубить дров для костра-да разве это работа для пятнадцатилетнего крепыша? Правда, он мог бы спуститься на пожню-лишние грабли там никогда не помеха, тем более что в горячие дни приходилось специально подбрасывать из деревни домохозяек и голосистый актив - молоденьких девушек из контор, студенток-отпускниц, школьниц, но Володька предпочитал другие занятия. Целыми часами бродил он с удилищем по отлогим осотистым берегам Черемшанки, валялся в избе, дурея от сна и скуки, а то опять заберется на каменный лоб, круто нависший над речкой, и сидит неподвижно и окаменело, как ястреб-рыболов, высматривающий добычу.

В последнее время Володька нашел для себя еще одно занятие-подглядывать за купальщицами. По вечерам, когда машина с домохозяйками и активистками возвращалась домой, Петька-шофер на несколько минут делал остановку напротив избы за рекой - по просьбе девчонок, которые, выскочив из кузова, со смехом наперегонки бежали к плесу.

Впрочем, смотреть, как шумно и бестолково хлопается, трется о камешник мелюзга, ему не доставляло никакого удовольствия. Но вот когда на яме показывалась светлая головка Нюры-счетоводши, сердце его схватывало непривычным холодком. Облитая розовыми лучами солнца, она, как семга, играла в кипящей воде, а потом по-мальчишески, без брызг, выгребала саженками.

Сегодня Володька напрасно лежал, затаившись в кустах, - машина, то ли потому что было уже поздно, то ли еще по какой причине, не останавливаясь, прогромыхала к броду.

Володька встал, уныло побрел к избе. Пора было разжигать огонь, кипятить чайники. Пуха, обогнав его, с лаем бросилась отгонять от избы гнедуху, немолодую, но еще довольно резвую кобылу, которая из-за любви к хлебной корке вечно торчала около жилья.

Стой, стой! - закричал вдруг Володька.

В несколько прыжков он подбежал к гнедухе (она всегда ходила в узде), с разбегу закинул на нее свое небольшое цепкое тело, спустился с холма и галопом понесся к броду.

Машина уже проскочила речку и с воем брала пригорок.

Девки, девки! - закричали жёнки, заметив Володьку под кустами. Смотрите-ко, разбойник!

Володька с силой поддал каблуками в бока гнедухе. И началась потеха.

Машину трясло, подбрасывало на кочках и выбоинах, девчонки и жёнки мотали головами, визжали, когда полуторку заносило на поворотах, - кто от страха, кто от удовольствия. Володька распластавшейся птицей летел за машиной. И если в ручьевинах ему удавалось догнать ее, он начинал отчаянно работать плеткой, стараясь добраться до какой-нибудь зубоскалки. Потом грузовик отрывался от него, и он, мокрый, распаленный игрой, опять скакал за ним.

Больше всего ему хотелось дотянуться до Нюры-счетоводши, - она смеялась всех громче. Но поди достань ее: забилась в самую гущу - только голова, как подсолнух, мотается. И все-таки на последнем повороте, где дорога круто забирает в лес, он сумел добраться и до Нюрочки, да так славно вытянул, что она захлебнулась от боли, а сидевшая рядом с ней Шура, бледная, недавно родившая молодуха, которой, видимо, тоже попало, заругалась:

Дурак бестолковый! Разве так за девушками ухаживают?

Машина въехала в рослый березняк, завизжала, захлопала па корневищах, переходя на третью скорость, затем, выскочив на прогалину, последний раз махнула цветастой россыпью платков.

Володька постоял немного, прислушиваясь к удаляющемуся с-меху девчонок-то-то перемывают сейчас ему косточки, - потом вдруг вспомнил, что ему давно пора быть у избы, и резко повернул кобылу. Пуха, казалось, только этого и ждала: вырвалась вперед и, как клок пестрой шерсти, подхваченный ветром, бесшумно покатилась по влажной от росы тропинке.

В низинах уже свивался туман, было свежо в отсыревшей рубахе. На ближайшем плесе, как всегда об эту пору, закрякала утка, скликая своих детушек, - глупая, никак не может понять, что их убил Володька еще в первый день приезда на сенокос. Пуха моментально насторожила уши, но он с раздражением махнул рукой, и она послушно засеменила по тропинке.

Володька поторапливал гнедуху и ругал себя ругательски.

Лида теперь наверняка вернулись к избе, и нагоняя ему не миновать. Да нагоняй что! Ну поворчит, поразоряется Никита-так, для видимости больше, потому что бригадир; ну вцепится еще эта ехидина Параня-баба злющая, как все старые девы… Но в конце концов у него тоже не тряпка во рту, да и среди баб найдется заступница. Нет, не предстоящая головомойка беспокоила Володьку. Его тревожило другое: приехал или нет Кузьма?

Володька не то чтобы побаивался или как-то особенно уважал Кузьму. По правде говоря, он даже презирал его, презирал за житейскую простоватость, за неумение схитрить, извернуться где надо. Ну не дурак ли в самом деле?

Где хуже да труднее работа-туда и его. На Шопотки, например, сроду никто с косилкой не езживал-дорога туда грязная, с выломками, зимой едва добираются, - а этого председатель в один присест окрутил. «Кузьма Васильевич, выручай, - кроме тебя, никто не проедет», - Володька сам слышал этот разговор в правлении. Кузьма Васильевич и раскис.

И все-таки ему сейчас ох как не хотелось позориться перед Кузьмой.

«Хоть бы он заболел, хоть бы в яму какую свалился по дороге», - думал Володька.

Напрасная надежда! Едва он выехал на луг, опоясывающий холм, как тотчас же увидел лошадей Кузьмы.

Высоко на холме, будто под самым небом, жарко горел огонь, и отблески его алой попоной пламенели на белой Налетке, стоявшей рядом с рослым угольно-черным Мальчиком. Колхозницы, сгрудившись вокруг костра, готовили ужин, а один мужчина, потряхивая светлой большой головой - это был Кузьма, рубил дрова.

Володька призадержал лошадь, мучительно соображая, как ему поступить: то ли подъехать с повинной головой, то ли, напротив, подкатить этаким чертом, которому все нипочем.

Верх взяло последнее. Пропадать - так уж пропадать с музыкой!

На вечерней заре громом раскатился топот копыт. Перепуганные лошади, бродившие по лугу, ошалело всхрапывали, шарахались в стороны. Холодный ветер-откуда только взялся - резал лицо, расчесывал волосы.

У избы, едва не сбив какую-то бабу, Володька на всем скаку осадил гнедуху, лихо спрыгнул наземь.

Это тебя где черти носят? - кричал, наседая, Никита. - Кто за тебя чайники греть будет?

Володька огрызнулся:

А если у меня гнедуха убежала?

У тебя гнедуха-то особенная - за девками бегает, - поддела Параня.

Я не согласен. Ежели он за кашевара, то чтобы к моему приходу все было в аккурат.

Володька метнул свирепый взгляд в сторону Кольки.

Чистенький, волосики влажные, причесаны, уже и переодеться успел: белая рубашка с коротким рукавом, на ногах тапочки. Как же, воображает себя рабочим классом, культурно отдыхающим после трудового дня!

Что глазищами-то завзводил? - накинулась Параня. - Правду парень говорит. На год тебя старше, а за взрослого робит.

И пошло, и пошло. Манефа, Устинья, кривой Игнат, даже старик Егор, молчун по природе, и тот что-то прошамкал…

Володька едва успевал поворачиваться-так и рвали со всех сторон, как худую собачонку.

Наконец бригадир Никита, медлительный, с обвислыми, как у медведя, плечами и весь заросший черной щетиной, как бы подводя итог, обратился за сочувствием к Кузьме:

Беда с этим парнем. И работенкой-то, кажись, не неволим, а совсем от рук отбился. Одно слово, безотцовщина…

Володька с вызовом уставился на Кузьму - ему даже пришлось приподнять подбородок, чтобы встретиться с его глазами, - дуракам всегда везет на рост. Пускай только вякнет. Он такое ему врежет - век будет помнить. Нет, ежели ты не хочешь, чтобы на тебе ездили, покажи зубы сразу, - это Володька хорошо усвоил за свои пятнадцать лет.

Но Кузьма-вот уж не от мира сего-словно спал, словно не слышал того, что тут творилось.

Очень кратко Пятнадца­тилетний парень-безотцовщина растёт бездельником. За его воспитание берется приехавший из города мужчина, помогает ему осознать себя и заставляет подумать о будущем.

Грибово, высокий грибовидный холм, - единственное место на реке Черемшанке, где нет комаров. Именно здесь построили избу для колхозников, работающих на сенокосе. Утром косцы уходили работать, а на хозяйстве оставался Володька Фролов, парень лет пятнадцати, со своей собакой Пухой. Володька был безотцовщиной, поэтому работать его не заставляли - жалели.

Со своими обязанностями - присмотреть за лошадями, вскипятить чайник, нарубить дров - Володька справлялся мимоходом. Остальное время он проводил у реки, рыбача и подсматривая за купающимися девушками - домохозяйками и активистками, которые приезжали помогать косцам. Особенно нравилось ему смотреть на Нюру-счетоводшу.

В тот день машина с девушками не остановилась у реки, и Володька решил её догнать. Оседлав лошадь, он догнал грузовик. Сидевшие в нём бабы и девки посмеивались над Володькой, и тот «начинал отчаянно работать плёткой, стараясь добраться до какой-нибудь зубоскалки». Нюра, смеявшаяся громче всех, спряталась за подружками. Добраться до неё Володька сумел на последнем повороте, перетянул девушку плетью так, что та задохнулась от боли, и получил нагоняй от её товарки.

Вернувшись к избе вечером, Володька обнаружил там не только косцов и бригадира Никиту, но и Кузьму Антипина. Этого приехавшего из города человека, который безропотно брался за самую тяжёлую работу, Володька не особенно уважал и даже немного презирал «за житейскую простоватость, за неумение схитрить». Никиту парень не боялся, но позориться перед Кузьмой ему не хотелось.

Володька подскакал к избе «этаким чёртом, которому всё нипочём», и на него обрушился целый шквал ругани за то, что он не выполнил свои обязанности. Особенно раздражало Володьку, что в пример ему ставят Кольку, который был на год старше его, но уже работал наравне со всеми. Кузьма же ничего не сказал, только велел увести лошадей и привязать самую строптивую кобылку.

Чуть позже, ужиная у костра, работники начали издеваться над Пухой, которая была слишком мала для охотничьей собаки. Язвил, подлаживаясь к бригадиру, и Колька. Издевались над верной Пухой каждый вечер, но привыкнуть Володька не мог и постоянно обижался. Кормил он собачку исправно и всё ждал, что та вырастет, но Пуха не росла, а Никита утверждал, что она уже взрослая.

Маленькая собачка до старости щенок.

Проснувшись утром, работники ждали, когда Володька подгонит лошадей, но после завтрака обнаружили, что тот пропал. Больше всех нервничал Кузьма - ему надо было отправляться на Шопотки, куда с механической косилкой никогда не ездили. Колька, отправленный за лошадьми, сообщил, что их тоже нет - видимо, Володька не потрудился их привязать.

Тут послышались выстрелы из ружья, а затем появился и сам Володька. В руке он гордо держал белку, убитую с помощью Пухи. Этой белкой и отхлестал его Кузьма по лицу. Все начали сочувствовать безотцовщине, но Володька одинаково ненавидел и сочувствующих, и обидчика.

Некоторое время Володька пролежал в избе, глотая слёзы и иногда засыпая - сказывалась бессонная ночь. Вышел он, когда Колька пригнал лошадей. На Шопотки с Кузьмой должен был ехать Колька, но, увидев притаившегося в сенях Володьку, он предложил взять его. Володька ожидал, что Кузьма воспримет это предложение как злую шутку, но тот неожиданно согласился и велел недовольному парню собираться.

Всю длинную дорогу на Шопотки Володька молча ехал верхом, с ненавистью глядя на широкую спину Кузьмы, ехавшего впереди на косилке, и сочиняя планы страшной мести. Парня возмущала его невозму­тимость - «съездил человеку по морде - и радуйся». А ведь Володька и всю ночь за белкой гонялся, и утром к избе спешил только ради Кузьмы.

С трудом перебравшись через заболоченную Черемшанку, Володька и Кузьма выехали к старой, скособоченной избёнке, наскоро подновили её и устроились на ночлег. Володьке было тоскливо в этой глуши, и вспоминалась счетоводша в красном купальнике. Пшённой кашей, сваренной на ужин, Кузьма оделил не только Володьку, но и Пуху, хотя на Грибове было принято есть своё. Володька ожидал, что, «прикормив» его, Кузьма начнёт извиняться, но тот не сказал ни слова.

Трава росла на вдающихся в реку мысах. Управлять косилкой Володька умел, хотя из-за Кольки прорваться к ней удавалось нечасто. Узнав об этом, Кузьма доверил парню нехитрый механизм, а сам тем временем расчищал соседние мысы от мусора.

И когда он сел на косилку, жизнь снова гремящим, многоцветным праздником заиграла вокруг него.

Постепенно Володька начал брать с Кузьмы пример - тоже мылся в речке после работы. С тайной гордостью он заметил, что у него такие же светлые волосы, как и у высокого, ладного Кузьмы.

Косили попеременно, днём и ночью. Кузьма был строг с Володькой, заставлял прибирать за собой, мыть нехитрую утварь. Володька не обижался, признавая справед­ливость его требований. Дней через пять, к вечеру, небо на западе посинело - собирался сильный дождь, а уборочная бригада на Шопотки до сих пор не прибыла. Утром на шее у Кузьмы вскочили чирьи, он не мог повернуть голову, и Володька работал теперь один, жалея, что никто этого не видит.

Днём прибыл Колька. Разговаривая с Кузьмой свысока, он заявил, что работники будут только завтра, и потребовал написать сводку. На Володьку он и вовсе не обратил внимания, а Кузьма даже не заикнулся о том, что парень работал наравне с ним. Когда Колька уехал, Кузьма назвал его паскудным парнишкой, но Володьку эти слова не обрадовали. Он заподозрил, что Кузьма решил записать его трудодни на себя.

Оставшееся время Володька работал спустя рукава и даже притворился больным. Он знал, что в селе собираются праздновать ильин день, и на Шопотки никто не приедет. Кузьма работал один, еле ворочая распухшей шеей, а Володька с тоской слушал стрёкот косилки и понимал, что пережитое им в эти дни никогда не повторится.

Он чувствовал себя обкраденным, униженным. И слепая ярость, отчаяние душили его…

Вечером началась сильная гроза. Кузьма сел писать сводку, и Володька пожалел, что притворился больным. Он мог бы отвезти сводку председателю и поучаствовать в празднике. Перестав разыгрывать больного, парень принялся седлать лошадь. Кузьма понял, что Володька его обманывал, но не ударил, а назвал дрянью и прогнал прочь. Сводку он зашил в бересту, чтобы Володька не прочитал.

Всю дорогу Володьку преследовал образ Кузьмы с перекошенным от злости и обиды лицом. Не отвлекла его даже верная Пуха, поднявшая огромного глухаря. Володька считал, что жизнь у него не складывается, даже родился он «контрабандой». У других сирот отцы на фронте погибли, а у него отца никогда не было, только отчество - Максимович.

Володька был уверен, что председатель, прочитав сводку, устроит ему головомойку, а девки и Колька на смех поднимут. Парень решил бежать. Заехав на Грибово, он собрал свои вещи, а по дороге в деревню решил вскрыть сводку. К Володькиному изумлению, Кузьма и не думал жульничать - написал в сводке только правду, даже упомянул о его притворстве.

Примчавшись в деревню вечером, Володька отдал сводку председателю, представляя, как на доске показателей, в списке косильщиков появится его фамилия - теперь-то уж Нюра перестанет над ним смеяться. Дома Володьку ждала записка от матери: у неё было ночное дежурство. Володька давно привык - такие «дежурства» случались у неё каждый праздник.

Выпив оставленный матерью «праздничный» стакан вина, Володька отправился в клуб. Центром гуляния был Колька с баяном в руках, одетый в шикарную кожаную куртку с блестящими замочками. Завели патефон, начались танцы. Володька собирался пригласить на танец Нюру, но к ней подкатил Колька, и она, «разом просияв», начала с ним кокетничать.

Не вынеся, что Нюра любезничает с таким дрянным типом, Володька схватил Кольку за блестящие замочки на куртке. Началась драка, и парня выставили из клуба. Сев на бревно у изгороди, Володька обнял не отстающую от него ни на шаг Пуху и заплакал, понимая, что он не один на свете, и есть «животина, которая любит, понимает его», и никогда не предаст, как бы груб он с ней не был.

Утреннюю тишину ещё нарушали звуки гармошки, но Володьке было уже всё равно, с кем танцует Нюра. О драке парень, однако, не жалел - он ещё всем докажет, какой Колька подлец. Володька неожиданно вспомнил, как о Кольке отзывался Кузьма, и вскочил на ноги - он тут ерундой занимается, а о Кузьме, который ждёт на Шопотках, забыл. Там же сено гниёт!

Безуспешно попытавшись растолкать смертельно пьяного бригадира Никиту, Володька схватил железную палицу и ударил о чугунный противо­пожарный брус. Чугун «тяжело охнул и набатом загремел на всю деревню».

В 60-е годы XX в. в СССР было написано немало произведений, посвященных труду. Большинство из них были слащаво-пафосными, не отражающими реальность. Счастливым исключением стала повесть, которую написал в 1961 г. Федор Абрамов - «Безотцовщина». Кратко написанное (по сравнению с повестями других авторов), данное произведение коснулось массы важных проблем, а также показало действительное положение вещей в деревнях того времени.

Федор Абрамов

В каждое произведение его создатель вкладывает частичку души, часто используя факты из собственной биографии.

Александрович родился в феврале 1920 г. в деревне Веркола Архангельской губернии. Отец его был извозчиком, а мать - крестьянкой.

Александр Степанович Абрамов умер очень рано, оставив жену одну с 5 детьми. Таким образом, будущий писатель рос без отца, как и главный герой повести, которую написал впоследствии Абрамов Ф. - «Безотцовщина» (краткое содержание в 3 разделе). Несмотря на это и другие проблемы, юноша изо всех сил тянулся к знаниям.

В 1938 г. Абрамов закончил десятилетку с отличием, что позволило ему поступить без экзаменов в Ленинградский университет на филологический факультет.

Когда грянула Великая Отечественная война, Федор Александрович оставив учебу, пошел воевать в народное ополчение в качестве добровольца. На протяжении военных лет он не раз был ранен, но постоянно возвращался на фронт.

Осенью 1945 г. Абрамова демобилизовали, и он вернулся в университет.

После окончания аспирантуры, писатель остался преподавать в родном ВУЗе, после стал доцентом и начал заведовать кафедрой советской литературы.

В эти же годы он начал писать. Его дебютный роман «Братья и сестры» был издан в 1958 г. журналом «Нева». Нельзя сказать, что публикация «Братьев и сестер» стала грандиозным событием в литературе того времени. Однако этот роман понравился многим и позволил Абрамову оставить преподавательскую деятельность и сосредоточится на литературе.

В последующие годы писатель опубликовал 3 романа, которые вместе с дебютным, входят в цикл «Братья и сестры». Также написал немало повестей и рассказов («О чём плачут лошади», «Золотые руки», «Когда делаешь по совести», «Последний старик деревни», «Безотцовщина») Абрамов. Краткое содержание многих из них сводилось к описанию жизни деревни. Сам автор яро выступал против ее идеализации, которая была частым явлением в те годы. Свои взгляды на этот вопрос он изложил в статье «Люди колхозной деревни в послевоенной литературе». И хотя из-за угрозы быть уволенным Абрамов официально отрекся от собственных слов, в будущие годы он оставался верен своим эстетическим идеалам.

Имя Федора Абрамова не раз было в центре литературных скандалов, он всегда оставался популярным писателем.

Умер Федор Александрович Абрамов в 1983 г. и был похоронен в Ленинграде, а в его родной деревне был открыт мемориальный музей.

Деревенская проза

Абрамов был представителем популярного в 50-80-е годы литературного течения «деревенская проза».

Как Валентин Распутин и Василий Шукшин, Федор Александрович касался в своих произведениях проблем современной ему деревни. Наряду с реализмом, деревенскую прозу отличало и активное использование писателями простонародной лексики, столь экзотичной для уха городских жителей.

В связи с распадом СССР, в обществе актуальными стали другие вопросы, и с 90-х гг. это течение переживает свой упадок.

Федор Абрамов «Безотцовщина»: краткое содержание для читательского дневника

В одной из колхозных деревень (Грибово) наступил сенокос. Все трудились в поле, и лишь увалень Володька Фролов слонялся без дела.

Из-за юного возраста его оставили за кашевара. Однако обязанности он не выполнял, а ездил на лошади подглядывать за купающимися девушками.

После очередной проделки (ушел охотиться за белкой и не привязал лошадей) его решили отправить вместе с Кузьмой Антипиным косить на Шопотки. Туда никто особо не хотел ехать, поскольку добираться было очень неудобно, да и косить нелегко, из-за неровного ландшафта.

Прибыв на место, парень первое время мечтал отомстить новому начальнику за недавнюю обиду, но постепенно начал проникаться к нему уважением. Ведь Кузьма относился к нему не так, как другие. Он разрешал Володьке управлять косилкой, делился с ним едой и уважительно называл парня Владимиром.

Когда большинство травы было скошено, оказалось, что никто из деревни не спешит приезжать и убирать ее. Погода начала портиться и герои забеспокоились, что их труд пропадет. Узнав, что в деревенском клубе будут гулять, парень под предлогом, что необходимо отвезти сводку в Грибово, уехал из Шопотков, оставив Кузьму одного.

Дома парня никто не ждал. Мать куда-то ушла, оставит ему праздничное угощение, а начальство было настолько пьяно, что не интересовалось ни сводкой, ни Шопотками. Юноша прочел сводку и увидел, что Кузьма честно подсчитал и его трудодни, и прогулы. Воодушевленный Володька пошел в клуб и хотел похвастаться перед всеми. Однако они не обратили на него внимания, да и еще и драка вышла.

Разочаровавшись, главный герой вспомнил о Кузьме и решил помочь ему.

Анализ повести и ее проблематика

Несмотря на то, что «Безотцовщина» относится к деревенской прозе, в ней рассматриваются вечные проблемы. В первую очередь - это взаимоотношения личности и общества. На примере Володьки и Кузьмы показывается, как нелегко думающему человеку найти свое место в жизни. Абрамов мастерски изображает, как равнодушием и попустительством общество создает проблемы. Так, главный герой смышленый мальчишка и отличный работник, однако его никто не воспринимает в серьез, считая человеком второго сорта. В отместку паренек постоянно эксплуатирует жалость окружающих, чтобы оправдывать свои проказы. Лишь встретив по-настоящему не Володька перестает изображать «сиротинушку» и проявляет свои лучшие черты.

Карьеризм - это еще одна из проблем, которой коснулся в повести «Безотцовщина» Абрамов (краткое содержание выше). Ярким примером этого служит поведение главного врага Володьки - Николая.

Красной нитью через все произведение проходит тема воспитания настоящего человека. Несмотря на то, что в Грибово вроде как немало хороших людей, только Кузьму выбирает себе в качества наставника Володька.

Абрамов «Безотцовщина»: главные герои

В центре повествования находится парень 15 лет по имени Мать родила его от неизвестного, и клеймо безотцовщины навсегда легло на ребенка. Односельчане относятся к нему как к человеку второго сорта, при этом парень намного умнее их. Он успешно использует их показную жалость, оставаясь безнаказанным за многочисленные проступки.

Партийный крестьянин Кузьма Антипин тоже является в определенной степени асоциальным элементом. Однако если Володьку не принимают за его нежелание подчиняться общим устоям, то Антипина не любят как раз за то, что он чрезмерно им следует и требует этого от других. В отличие от паренька, его наставник смирился с положением вещей, но продолжает гнуть свою линию.

Кузьма поначалу кажется идеальным персонажем, с точки зрения агитационных произведений советской эпохи, ближе к концу повести, автор показывает его недостатки. Так за благородство Кузьме приходится платить личным счастьем. Его жена Марья не понимает и не принимает его устремлений. Особенно потому, что беспокоясь за колхоз, он не заботится о своем доме.

Не последнюю роль в сюжете играет беспородная собака Володьки - Пуха. Как и ее хозяин, она оказалась выброшенной на улицу, однако паренек приютил ее. За это Пуха искренне полюбила Володьку, и верой и правдой служила ему. Фактически Фролов сделал для собаки то же, что и Кузьма для него - поверил в нее.

Как показушник и карьерист показан товарищ Володьки - Колька. Он является антиподом главного героя. Николай неплохой работник, сумевший заслужить уважение. При этом только Кузьма видит его сущность.

Тема любви в повести

Разобравшись с главными героями, а также узнав краткое содержание (Абрамов «Безотцовщина»), стоит обратить внимание на изображение любви и на главные женские образы.

Для Володьки важную роль играют 2 женщины: мать и Нюра-счетоводша. Автор намекает, что мать парня довольно ветреная особа. Володька родился не от большой любви, а от случайной встречи, во время которой, поддавшись мимолетному порыву, женщина забеременела. Родив сына, она заботится о нем, как и положено, но настоящей любви к нему не проявляет.

Не отвечает на чувства Фролова и поверхностная Нюрочка. Описывая ее приход на сельские танцы, Абрамов использует фразу «Нюрочку он узнал сразу - по лакированным сапожкам, блеснувшим в освещенной луже». В этом вся героиня - блестящая и яркая снаружи, но серая внутри, как вода в луже. Володьку она не воспринимает всерьез, называя «чудо горохово». Все ее симпатии на стороне Кольки. В конце повести герой разочаровывается в ней и становится равнодушен.

По-настоящему любит Володьку только Пуха. Осознание этого дает герою силы по-другому взглянуть на собственную жизнь.

Намного хуже дела с любовью обстоят у Кузьмы. Несмотря на то, что у него с супругой 2 детей и третий на подходе, между ними нет взаимопонимания. Создается впечатление, что мужчина поэтому и не ездит на праздник домой и живет на сенокосе, чтобы скрыться от жены.

Изображение колхозных крестьян

В незамысловатом сюжете своего произведения умудряется рассмотреть немало важных проблем Федор Абрамов. «Безотцовщина» (краткое содержание для читательского дневника в п. 3) показывает настоящее отношение колхозников к своей работе. Для большинства героев важно количество трудодней, которые им запишут, а не благосостояние родного колхоза. Попав на Шопотки, Володька отмечает, что в этом месте растет очень густая трава, которая может стать отличным кормом для коров и предотвратить их гибель от голода весной. Однако из-за лени и недалекости, селяне не спешат осваивать эту территорию, а также убирать скошенное сено. Вместо этого колхозники отправляются отмечать очередной праздник, сводя на нет труды Кузьмы и Володьки.

С другой стороны, многих из колхозников можно понять, особенно женщин. Ведь во время сенокоса всех насильно сгоняют трудиться, не особо интересуясь их проблемами. Так, гоняясь за грузовиком с девушками, Володька отмечает, что среди «мобилизированных» на борьбу за урожай была и совсем недавно родившая молодуха Шура. А насколько волнуют общественные заботы едва родившую женщину, у которой грудное дитя? Кроме того, если вспомнить описание жизни и забот колхозниц в пьесе Алексея Коломийца «Фараоны», написанной за 2 года до «Безотцовщины», можно понять, почему большинство персонажей Абрамова равнодушны к общественному благосостоянию.

Почему у повести открытое окончание

Финал повести оставляет открытым Федор Абрамов. «Безотцовщина» (краткое содержание представлено вниманию читателя выше) не дает ответа на то, приедет ли Володька к Кузьме и станут ли они друзьями вновь.

Как может сложиться судьба Володьки Фролова

Рассмотрев главных героев и краткое содержание (Абрамов «Безотцовщина»), можно немного пофантазировать, как сложится судьба Володьки в будущем.

Согласно оптимистичному сценарию, Кузьма простит парнишку и между ними завяжется настоящая дружба. Володька пойдет учиться, а после армии вернется в родной колхоз и станет одним из лучших его работников. Обладая более гибким умом, нежели у Антипина, Фролов научиться ладить с коллегами и станет одним из самых видных и уважаемых людей в Грибово.

Однако возможен и другой сценарий. Кузьма не принимает извинений Володьки и тот окончательно разочаруется в людях. В результате - либо превратиться в сельского пьяницу, либо останется одиноким человеком.

Экранизация «Безотцовщины»

Узнав краткое содержание (Абрамов «Безотцовщина») повести, можно сравнить ее с кинофильмом «Своя земля», снятым по ее мотивам в 1973 г.

Основную сюжетную канву повести сохранили без изменений. Но некоторые моменты были дополнены. В частности образ Кольки стал более объемным, зрителям была показана вся низость его поведения, а также рассказано о его стремлениях посмотреть на мир.

Также в кинокартине появляется мать главного героя (в повести фигурируют лишь упоминания о ней). Послушав совета Кузьмы, парень заступается за мать, когда один из пьяных гостей оскорбляет ее. Благодаря этому, отношения между ними налаживаются.

По сравнению с повестью, в ленте приукрашен характер руководителей колхозом, а ситуация с игнорирование работы Кузьмы обыграна как цепочка недоразумений.

Цикл «Трава-мурава»

Описанию сельского быта посвятил немало книг Абрамов Ф. («Безотцовщина», «Трава-мурава»). Краткое содержание рассматриваемой повести и этого цикла лаконичных рассказов во многом перекликается. Как и в «Безотцовщине», так и в «Траве-мураве» писатель иронизирует над попытками людей казаться умнее, чем они есть на самом деле ("Когда с Богом на «Ты»", «Гипербола»); пропагандирует уважительное отношение к животным («Трясогузка»); печалиться над непониманием обывателями творческих личностей («Мать художника»).

Все эти рассказы более похожи на анекдоты из сельской жизни или напутствия. При своей лаконичности, они обладают емким содержанием и не оставляют равнодушным читателя.

Узнав краткое содержание (Абрамов «Безотцовщина») повести, можно многое понять о жизни обитателей деревень в СССР. В частности то, что они были обычными людьми, а не героями, коими их изображал кинематограф того времени. И хотя сегодня многое изменилось, вечные проблемы, так ловко изображенные автором, до сих пор не утратили актуальности. По этой причине каждый, кто найдет время прочесть полностью это произведение, найдет в ней для себя много полезного.

ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ АБРАМОВ

БЕЗОТЦОВЩИНА

Грибово — единственное место по Черемшанке, где не держится комар. Высокий, широко расползшийся холм, как шляпа гриба-великана, поднимается над зелеными лугами. В погожие страдные дни там пикнет трава от жары, а с тонких говорливых осинок, угнездившихся по скатам холма, все лето не сходит загар. По вечерам же с лугов тянут сквозняки. Словом, как ни хитри комар, а зацепиться тут не за что.

Именно поэтому, выбирая место для новой избы на здешнем покосе, облюбовали Грибово. Изба, сложенная из крепкого, все еще сочащегося слезой сосняка, получилась добротная, просторная. Только на одних нарах, опоясывающих стены, может разместиться десятка полтора людей, а если еще застлать пол сеном, то живи хоть всем колхозом.

Днем, когда люди на пожне, у избы остаются Володька да Пуха.

С обязанностями своими Володька справлялся походя.

Присмотреть за пятью-шестью лошадьми, согреть утром и вечером чайники, нарубить дров для костра-да разве это работа для пятнадцатилетнего крепыша? Правда, он мог бы спуститься на пожню - лишние грабли там никогда не помеха, тем более что в горячие дни приходилось специально подбрасывать из деревни домохозяек и голосистый актив — молоденьких девушек из контор, студенток-отпускниц, школьниц, но Володька предпочитал другие занятия. Целыми часами бродил он с удилищем по отлогим осотистым берегам Черемшанки, валялся в избе, дурея от сна и скуки, а то опять заберется на каменный лоб, круто нависший над речкой, и сидит неподвижно и окаменело, как ястреб-рыболов, высматривающий добычу.

В последнее время Володька нашел для себя еще одно занятие-подглядывать за купальщицами. По вечерам, когда машина с домохозяйками и активистками возвращалась домой, Петька-шофер на несколько минут делал остановку напротив избы за рекой — по просьбе девчонок, которые, выскочив из кузова, со смехом наперегонки бежали к плесу.

Впрочем, смотреть, как шумно и бестолково хлопается, трется о камешник мелюзга, ему не доставляло никакого удовольствия. Но вот когда на яме показывалась светлая головка Нюры-счетоводши, сердце его схватывало непривычным холодком. Облитая розовыми лучами солнца, она, как семга, играла в кипящей воде, а потом по-мальчишески, без брызг, выгребала саженками.

Сегодня Володька напрасно лежал, затаившись в кустах, — машина, то ли потому что было уже поздно, то ли еще по какой причине, не останавливаясь, прогромыхала к броду.

Володька встал, уныло побрел к избе. Пора было разжигать огонь, кипятить чайники. Пуха, обогнав его, с лаем бросилась отгонять от избы гнедуху, немолодую, но еще довольно резвую кобылу, которая из-за любви к хлебной корке вечно торчала около жилья.

— Стой, стой! — закричал вдруг Володька.

В несколько прыжков он подбежал к гнедухе (она всегда ходила в узде), с разбегу закинул на нее свое небольшое цепкое тело, спустился с холма и галопом понесся к броду.

Машина уже проскочила речку и с воем брала пригорок.

— Девки, девки! — закричали жёнки, заметив Володьку под кустами. Смотрите-ко, разбойник!

Володька с силой поддал каблуками в бока гнедухе. И началась потеха.

Машину трясло, подбрасывало на кочках и выбоинах, девчонки и жёнки мотали головами, визжали, когда полуторку заносило на поворотах, — кто от страха, кто от удовольствия. Володька распластавшейся птицей летел за машиной. И если в ручьевинах ему удавалось догнать ее, он начинал отчаянно работать плеткой, стараясь добраться до какой-нибудь зубоскалки. Потом грузовик отрывался от него, и он, мокрый, распаленный игрой, опять скакал за ним.

Больше всего ему хотелось дотянуться до Нюры-счетоводши, — она смеялась всех громче. Но поди достань ее: забилась в самую гущу — только голова, как подсолнух, мотается. И все-таки на последнем повороте, где дорога круто забирает в лес, он сумел добраться и до Нюрочки, да так славно вытянул, что она захлебнулась от боли, а сидевшая рядом с ней Шура, бледная, недавно родившая молодуха, которой, видимо, тоже попало, заругалась:

— Дурак бестолковый! Разве так за девушками ухаживают?

Машина въехала в рослый березняк, завизжала, захлопала па корневищах, переходя на третью скорость, затем, выскочив на прогалину, последний раз махнула цветастой россыпью платков.

Володька постоял немного, прислушиваясь к удаляющемуся с-меху девчонок-то-то перемывают сейчас ему косточки, — потом вдруг вспомнил, что ему давно пора быть у избы, и резко повернул кобылу. Пуха, казалось, только этого и ждала: вырвалась вперед и, как клок пестрой шерсти, подхваченный ветром, бесшумно покатилась по влажной от росы тропинке.

В низинах уже свивался туман, было свежо в отсыревшей рубахе. На ближайшем плесе, как всегда об эту пору, закрякала утка, скликая своих детушек, — глупая, никак не может понять, что их убил Володька еще в первый день приезда на сенокос. Пуха моментально насторожила уши, но он с раздражением махнул рукой, и она послушно засеменила по тропинке.

Володька поторапливал гнедуху и ругал себя ругательски.

Лида теперь наверняка вернулись к избе, и нагоняя ему не миновать. Да нагоняй что! Ну поворчит, поразоряется Никита-так, для видимости больше, потому что бригадир; ну вцепится еще эта ехидина Параня-баба злющая, как все старые девы… Но в конце концов у него тоже не тряпка во рту, да и среди баб найдется заступница. Нет, не предстоящая головомойка беспокоила Володьку. Его тревожило другое: приехал или нет Кузьма?

Володька не то чтобы побаивался или как-то особенно уважал Кузьму. По правде говоря, он даже презирал его, презирал за житейскую простоватость, за неумение схитрить, извернуться где надо. Ну не дурак ли в самом деле?

Где хуже да труднее работа-туда и его. На Шопотки, например, сроду никто с косилкой не езживал-дорога туда грязная, с выломками, зимой едва добираются, — а этого председатель в один присест окрутил. «Кузьма Васильевич, выручай, — кроме тебя, никто не проедет», — Володька сам слышал этот разговор в правлении. Кузьма Васильевич и раскис.

И все-таки ему сейчас ох как не хотелось позориться перед Кузьмой.

«Хоть бы он заболел, хоть бы в яму какую свалился по дороге», — думал Володька.

Напрасная надежда! Едва он выехал на луг, опоясывающий холм, как тотчас же увидел лошадей Кузьмы.

Высоко на холме, будто под самым небом, жарко горел огонь, и отблески его алой попоной пламенели на белой Налетке, стоявшей рядом с рослым угольно-черным Мальчиком. Колхозницы, сгрудившись вокруг костра, готовили ужин, а один мужчина, потряхивая светлой большой головой — это был Кузьма, рубил дрова.

Володька призадержал лошадь, мучительно соображая, как ему поступить: то ли подъехать с повинной головой, то ли, напротив, подкатить этаким чертом, которому все нипочем.

Верх взяло последнее. Пропадать — так уж пропадать с музыкой!

На вечерней заре громом раскатился топот копыт. Перепуганные лошади, бродившие по лугу, ошалело всхрапывали, шарахались в стороны. Холодный ветер-откуда только взялся — резал лицо, расчесывал волосы.

У избы, едва не сбив какую-то бабу, Володька на всем скаку осадил гнедуху, лихо спрыгнул наземь.

— Это тебя где черти носят? — кричал, наседая, Никита. — Кто за тебя чайники греть будет?

Володька огрызнулся:

— А если у меня гнедуха убежала?

— У тебя гнедуха-то особенная — за девками бегает, — поддела Параня.

— Я не согласен. Ежели он за кашевара, то чтобы к моему приходу все было в аккурат.

Володька метнул свирепый взгляд в сторону Кольки.

Чистенький, волосики влажные, причесаны, уже и переодеться успел: белая рубашка с коротким рукавом, на ногах тапочки. Как же, воображает себя рабочим классом, культурно отдыхающим после трудового дня!

— Что глазищами-то завзводил? — накинулась Параня. — Правду парень говорит. На год тебя старше, а за взрослого робит.

И пошло, и пошло. Манефа, Устинья, кривой Игнат, даже старик Егор, молчун по природе, и тот что-то прошамкал…

Володька едва успевал поворачиваться-так и рвали со всех сторон, как худую собачонку.

Наконец бригадир Никита, медлительный, с обвислыми, как у медведя, плечами и весь заросший черной щетиной, как бы подводя итог, обратился за сочувствием к Кузьме:

— Беда с этим парнем. И работенкой-то, кажись, не неволим, а совсем от рук отбился. Одно слово, безотцовщина…

Володька с вызовом уставился на Кузьму — ему даже пришлось приподнять подбородок, чтобы встретиться с его глазами, — дуракам всегда везет на рост. Пускай только вякнет. Он такое ему врежет — век будет помнить. Нет, ежели ты не хочешь, чтобы на тебе ездили, покажи зубы сразу, — это Володька хорошо усвоил за свои пятнадцать лет.

Но Кузьма-вот уж не от мира сего-словно спал, словно не слышал того, что тут творилось.

— Сведи лошадей. Да Налетку на веревку — понял? А то уйдет — бедовая кобыленка.

И все, Володька, приготовившийся было сорвать свою злость на Кузьме, с удивлением и нескрываемым презрением усмехнулся, а затем не спеша, наречно подчеркивая свою независимость, отвязал от косилки лошадей и повел вниз, на луг.

Когда он вернулся к избе, люди уже сидели за столом — кто, обжигаясь, ел кашу-огневицу, кто подкреплялся похлебкой, а кто по привычке северянина нажимал на чай.

Володька прошел в сенцы, отсыпал из своих пожитков муки в миску и, пройдя к огню, начал приготовлять еду для Пухи.

— Вот как хозяин-то настоящий, — усмехнулась Параня и кивнула Кузьме, сперва собаку, а потом уж сам.

— Да не в собаку корм, — лениво поморщился Никита: — Ну что Пуха — Пуха и есть. Осенью шкуру содрать — рукавицы не выйдут.

Володька отлично понимал, куда гнет Никита. Обычное дело — как вечер, так и потеха над Пухой. И ему, конечно, лучше бы промолчать, но разве стерпишь такую обиду?

— Ты своего Лыска обдирай, он весь в лишаях, а я осенью охотиться буду.

— Это с Пухой-то охотиться? Нет, парень, с котом и то больше толку. По крайности мышь какую добудешь.

Все захохотали.

Колька, подлаживаясь к начальству, съязвил:

— Твоя Пуха только сорок гонять.

— А белку не при тебе облаяла?

— Белку? — Колька вытаращил глаза. — Это когда же?

Эх, и влепил бы ему Володька, будь они наедине, — небось сразу бы вспомнил!

— Ешь! — прикрикнул он на Пуху.

Пуха, как нарочно, вся перемокла в росе, когда они водили лошадей на луг, и теперь, мокрая, со свалявшейся на спине и боках шерстью, с пугливо поджатым хвостом, казалась еще меньше. И начала она лакать похлебку тоже не по-собачьи: с краешка миски, неуверенно, то и дело поглядывая своими черными блестящими глазами то на Володьку, то на людей.

— Он пять раз на дню ее кормит, — завела опять Параня, — все думает откормить.

— Балда ты, Володька, — сказал Никита, — маленькая собачка до старости щенок. Вишь ведь, глаз-то у нее хитрый, старый.

— А сколько этой Пухе? — спросил Кузьма.

— Беспачпортная, — услужливо разъяснил Колька. — Умные люди на улицу такое добро выбрасывают, а дураки подбирают.

Пуха, видимо, догадываясь, что разговор идет о пей, все чаще отрывалась от еды, вопросительно посматривала на Володьку и наконец тихонько скрылась с людских глаз.

— Да, парень, — сказал Кузьма, вставая из-за стола, — ежели ты всерьез охотиться думаешь, собаку надо искать не на улице.

— А я говорю, что она белку и сейчас берет!..

Но Володьку уже никто не слушал. На землю незаметно спустилась ночь — короткая, страдная, и надо было отходить ко сну. Женщины начали наспех споласкивать посуду. Из открытых дверей повалил дым: каждый раз на ночь — для воздуха — в избе курили сеном.

Володька, допивая остывший чай, морщился от дыма и нет-нет да и поглядывал на Кузьму и Никиту, уединившихся в стороне у косилки. О чем они толкуют? И почему Колька вертится как на угольях? В руках газета для маскировки, а сам шею вытянул, глазами ест бригадира. Ага, понятно, Кузьма помощника себе просит.

И Володька со злорадством посмотрел на Кольку. Поезжай-поезжай! Девчонки на Шопотки не приедут. Живи вдвоем, как в берлоге.

Но черт бы побрал этого тугодума! Ни да ни нет.

И за что только в бригадирах держат?

— Ежели такая сушь, мне без Николая тоже не управиться…

Володька, не допив, выплеснул из кружки чай.

В этот вечер долго не спали. Никита в который раз начал рассказывать, как он впервые увидел спутник на небе.

Потом оказалось, что спутник видели и Параня, и Колька, и даже кривой Игнат. Брешут, конечно. Небось ежели бы видели, рот на замке не держали. А то будто специально Кузьмы дожидались.

— А вы, Кузьма Васильевич, видели? — Это Колька.

На вы, по-культурному.

Володька, лежа па полу недалеко от дверей, приподнял голову. Кузьму послушать интересно — в городе человек жил, по партийной мобилизации, говорят, в колхоз прислали.

— Нет, не приходилось.

Слава богу, нашелся хоть один человек, который, как и он, Володька, не видел спутника! Но зато, как выяснилось, Кузьма досконально знал, что за звезды вокруг Земли и сколько до, них расстояния.

— А правда, что скоро на Лупу полетят? — спросила Параня.

— Скоро не скоро, а полетят. А пока собак в космос запускают.

На нарах заворочался Никита:

— Володька, ты бы свою Пуху пожертвовал, а то хороших собак переводят.

— Для науки… — захихикал Колька.

Нет, не вышел номер. Кривой Игнат давно уже раздувал свои старые мехи — тяжко, старательно, словно и во сне продолжал махать косой. Тихо, невнятно что-то бормотал себе под нос вечно молчаливый Егор, — людей послушать, так это он разговаривать учится. Кто его знает, может, перед смертью и разговорится. Вскоре сон подкатил и к остальным.

Володька встал тихонько, вышел на волю.

Густой туман заволок вес кругом. От росы щиплет босые ноги. На огневище чуть-чуть тлеют головешки.

Заслышав шаги хозяина, из-за угла тотчас же выпорхнула Пуха, теплая, с былинками сена в шерсти. Она лизнула Володькины ноги и робко и заискивающе подняла к нему лисью мордочку с черным пятачком.

Володька долго разглядывал се. Потом он достал из кармана веревочку, присел на корточки.

Пуха съежилась.

— Стой как следует, — с угрозой прошипел Володька.

Подросла ли сколько-нибудь? Не поймешь. Вроде и подросла, а вроде и нет. Во всяком случае, узелок на веревочке, как и три дня назад, по-прежнему тонул в Пухиной шерсти.

Утром проспали — обычная история, когда к избе приезжает свежий человек. Пока умывались внизу, на речке, кипятили чайники, солнце съело росу. Чаи пили второпях — вот-вот, с минуты на минуту, подгонит лошадей Володька. Но напились чаю, прибрали посуду, а Володька не появлялся. Где Володька?

— Порядочки, — покачал головой Кузьма.

Всем понятно было, почему нервничает Кузьма. Другим только спуститься под гору, перейти речку, и пожня, а ему надо попадать на Шопотки, куда и без машины не каждый заедет.

— Николай, — сообразил наконец Никита, — бежи за лошадями.

Колька вскоре вернулся верхом на гнедухе.

— Нету лошадей — ушли! — весело, точно радуясь, отрапортовал он.

Кузьма побагровел:

— Как нету? Я же ему что сказал? Связать?

— Ну да, там и веревками-то не пахло.

— Ах, сукин сын, сукин сын! Навязали мне ирода на шею. Николай, выручи…

— Ладно, — Колька покровительственно кивнул бригадиру. — Лошади сейчас будут.

Но что это? Бах, бах…

— Вот он, дьяволенок, — торжествующе сказал Никита, указывая рукой на лес. — Ружьичишком забавляется, а мы жди…

Поднялась страшная ругань: сколько еще терпеть? До каких пор этот прохвост будет измываться над ними!

В трудколонию его-там живо шелковым сделают… Да, многое прощали Володьке: сирота, без отца растет. Но должен же быть предел!

Грибово - единственное место по Черемшанке, где не держится комар. Высокий, широко расползшийся холм, как шляпа гриба-великана, поднимается над зелеными лугами. В погожие страдные дни там пикнет трава от жары, а с тонких говорливых осинок, угнездившихся по скатам холма, все лето не сходит загар. По вечерам же с лугов тянут сквозняки. Словом, как ни хитри комар, а зацепиться тут не за что.

Именно поэтому, выбирая место для новой избы на здешнем покосе, облюбовали Грибово. Изба, сложенная из крепкого, все еще сочащегося слезой сосняка, получилась добротная, просторная. Только на одних нарах, опоясывающих стены, может разместиться десятка полтора людей, а если еще застлать пол сеном, то живи хоть всем колхозом.

Днем, когда люди на пожне, у избы остаются Володька да Пуха.

С обязанностями своими Володька справлялся походя.

Присмотреть за пятью-шестью лошадьми, согреть утром и вечером чайники, нарубить дров для костра-да разве это работа для пятнадцатилетнего крепыша? Правда, он мог бы спуститься на пожню-лишние грабли там никогда не помеха, тем более что в горячие дни приходилось специально подбрасывать из деревни домохозяек и голосистый актив - молоденьких девушек из контор, студенток-отпускниц, школьниц, но Володька предпочитал другие занятия. Целыми часами бродил он с удилищем по отлогим осотистым берегам Черемшанки, валялся в избе, дурея от сна и скуки, а то опять заберется на каменный лоб, круто нависший над речкой, и сидит неподвижно и окаменело, как ястреб-рыболов, высматривающий добычу.

В последнее время Володька нашел для себя еще одно занятие-подглядывать за купальщицами. По вечерам, когда машина с домохозяйками и активистками возвращалась домой, Петька-шофер на несколько минут делал остановку напротив избы за рекой - по просьбе девчонок, которые, выскочив из кузова, со смехом наперегонки бежали к плесу.

Впрочем, смотреть, как шумно и бестолково хлопается, трется о камешник мелюзга, ему не доставляло никакого удовольствия. Но вот когда на яме показывалась светлая головка Нюры-счетоводши, сердце его схватывало непривычным холодком. Облитая розовыми лучами солнца, она, как семга, играла в кипящей воде, а потом по-мальчишески, без брызг, выгребала саженками.

Сегодня Володька напрасно лежал, затаившись в кустах, - машина, то ли потому что было уже поздно, то ли еще по какой причине, не останавливаясь, прогромыхала к броду.

Володька встал, уныло побрел к избе. Пора было разжигать огонь, кипятить чайники. Пуха, обогнав его, с лаем бросилась отгонять от избы гнедуху, немолодую, но еще довольно резвую кобылу, которая из-за любви к хлебной корке вечно торчала около жилья.

Стой, стой! - закричал вдруг Володька.

В несколько прыжков он подбежал к гнедухе (она всегда ходила в узде), с разбегу закинул на нее свое небольшое цепкое тело, спустился с холма и галопом понесся к броду.

Машина уже проскочила речку и с воем брала пригорок.

Девки, девки! - закричали жёнки, заметив Володьку под кустами. Смотрите-ко, разбойник!

Володька с силой поддал каблуками в бока гнедухе. И началась потеха.

Машину трясло, подбрасывало на кочках и выбоинах, девчонки и жёнки мотали головами, визжали, когда полуторку заносило на поворотах, - кто от страха, кто от удовольствия. Володька распластавшейся птицей летел за машиной. И если в ручьевинах ему удавалось догнать ее, он начинал отчаянно работать плеткой, стараясь добраться до какой-нибудь зубоскалки. Потом грузовик отрывался от него, и он, мокрый, распаленный игрой, опять скакал за ним.

Больше всего ему хотелось дотянуться до Нюры-счетоводши, - она смеялась всех громче. Но поди достань ее: забилась в самую гущу - только голова, как подсолнух, мотается. И все-таки на последнем повороте, где дорога круто забирает в лес, он сумел добраться и до Нюрочки, да так славно вытянул, что она захлебнулась от боли, а сидевшая рядом с ней Шура, бледная, недавно родившая молодуха, которой, видимо, тоже попало, заругалась:

Дурак бестолковый! Разве так за девушками ухаживают?

Машина въехала в рослый березняк, завизжала, захлопала па корневищах, переходя на третью скорость, затем, выскочив на прогалину, последний раз махнула цветастой россыпью платков.

Володька постоял немного, прислушиваясь к удаляющемуся с-меху девчонок-то-то перемывают сейчас ему косточки, - потом вдруг вспомнил, что ему давно пора быть у избы, и резко повернул кобылу. Пуха, казалось, только этого и ждала: вырвалась вперед и, как клок пестрой шерсти, подхваченный ветром, бесшумно покатилась по влажной от росы тропинке.

В низинах уже свивался туман, было свежо в отсыревшей рубахе. На ближайшем плесе, как всегда об эту пору, закрякала утка, скликая своих детушек, - глупая, никак не может понять, что их убил Володька еще в первый день приезда на сенокос. Пуха моментально насторожила уши, но он с раздражением махнул рукой, и она послушно засеменила по тропинке.

Володька поторапливал гнедуху и ругал себя ругательски.

Лида теперь наверняка вернулись к избе, и нагоняя ему не миновать. Да нагоняй что! Ну поворчит, поразоряется Никита-так, для видимости больше, потому что бригадир; ну вцепится еще эта ехидина Параня-баба злющая, как все старые девы… Но в конце концов у него тоже не тряпка во рту, да и среди баб найдется заступница. Нет, не предстоящая головомойка беспокоила Володьку. Его тревожило другое: приехал или нет Кузьма?

Володька не то чтобы побаивался или как-то особенно уважал Кузьму. По правде говоря, он даже презирал его, презирал за житейскую простоватость, за неумение схитрить, извернуться где надо. Ну не дурак ли в самом деле?

Где хуже да труднее работа-туда и его. На Шопотки, например, сроду никто с косилкой не езживал-дорога туда грязная, с выломками, зимой едва добираются, - а этого председатель в один присест окрутил. «Кузьма Васильевич, выручай, - кроме тебя, никто не проедет», - Володька сам слышал этот разговор в правлении. Кузьма Васильевич и раскис.

И все-таки ему сейчас ох как не хотелось позориться перед Кузьмой.

«Хоть бы он заболел, хоть бы в яму какую свалился по дороге», - думал Володька.

Напрасная надежда! Едва он выехал на луг, опоясывающий холм, как тотчас же увидел лошадей Кузьмы.

Высоко на холме, будто под самым небом, жарко горел огонь, и отблески его алой попоной пламенели на белой Налетке, стоявшей рядом с рослым угольно-черным Мальчиком. Колхозницы, сгрудившись вокруг костра, готовили ужин, а один мужчина, потряхивая светлой большой головой - это был Кузьма, рубил дрова.

Володька призадержал лошадь, мучительно соображая, как ему поступить: то ли подъехать с повинной головой, то ли, напротив, подкатить этаким чертом, которому все нипочем.

Верх взяло последнее. Пропадать - так уж пропадать с музыкой!

На вечерней заре громом раскатился топот копыт. Перепуганные лошади, бродившие по лугу, ошалело всхрапывали, шарахались в стороны. Холодный ветер-откуда только взялся - резал лицо, расчесывал волосы.

У избы, едва не сбив какую-то бабу, Володька на всем скаку осадил гнедуху, лихо спрыгнул наземь.

Это тебя где черти носят? - кричал, наседая, Никита. - Кто за тебя чайники греть будет?

Володька огрызнулся:

А если у меня гнедуха убежала?

У тебя гнедуха-то особенная - за девками бегает, - поддела Параня.

Я не согласен. Ежели он за кашевара, то чтобы к моему приходу все было в аккурат.

Володька метнул свирепый взгляд в сторону Кольки.

Чистенький, волосики влажные, причесаны, уже и переодеться успел: белая рубашка с коротким рукавом, на ногах тапочки. Как же, воображает себя рабочим классом, культурно отдыхающим после трудового дня!

Что глазищами-то завзводил? - накинулась Параня. - Правду парень говорит. На год тебя старше, а за взрослого робит.

И пошло, и пошло. Манефа, Устинья, кривой Игнат, даже старик Егор, молчун по природе, и тот что-то прошамкал…