Рассказ инспектора Легресса

Книга Говарда Лавкрафта «Зов Ктулху» - одно из произведений, которые пробирают до мурашек. Творчество писателя стоит особняком в литературе, он был одним из первых, кто писал в жанре ужаса. Книга была экранизирована, и сейчас сложно найти человека, который бы не слышал об ужасном Ктулху.

В рассказах нет привычного для читателей – привидений, восставших из мёртвых, вампиров и оборотней, здесь другие сюжеты, другая атмосфера. На протяжении всего чтения не покидает чувство тревоги, чего-то жуткого и опасного, неотвратимого.

Писатель как будто излагает события, происходившие в реальности, преподносит факты, указывает даты, даёт ссылки на статьи и газеты. Он упоминает книги, и неизвестно, существовали ли они когда-то на самом деле. Грань между реальностью и выдумкой стирается, и это пугает до дрожи.

Происходит нечто необъяснимое, некоторые люди словно помешались. Им снятся кошмары, временами они будто находятся под гипнозом. Чаще всего это восприимчивые творческие люди, телепаты и ясновидящие. Они все ждут неотвратимого зла. В мировом океане наблюдаются волнения, причина их возникновения неизвестна.

По всему миру существуют культы, члены которых поклоняются богу Ктулху. Они похожи на безумцев, устраивают оргии, совершают жертвоприношения, что сильно тревожит общество. Члены культов верят, что однажды этот бог пробудится от сна. И когда Ктулху снова появится на земле, это будет чем-то ужасным.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Зов Ктулху" Лавкрафт Говард Филлипс бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Очень кратко При загадочных обстоятельствах умирает пожилой профессор, собиравший информацию о жестоком культе Ктулху. Его племянник продолжает расследование и выясняет, что чудовище на самом деле существует.

Ужас в глине

Зимой 1926 года умер двоюродный дед рассказчика. Профессор Джордж Эйнджел, крупный специалист по древним письменам, скончался внезапно, столкнувшись на улице с чернокожим моряком. По мнению врачей, у старика не выдержало сердце.

Являясь единственным родственником бездетного профессора, рассказчик унаследовал его архивы. Разбирая бумаги, он нашёл ящик с глиняным барельефом, разрозненными записями и газетными вырезками. Барельеф явно современного происхождения изображал странного монстра на фоне циклопического города.

Мясистая голова, снабжённая щупальцами, венчала нелепое чешуйчатое тело с недоразвитыми крыльями; причём именно общий контур этой фигуры делал её столь пугающе ужасной.

Под изображением виднелся ряд незнакомых иероглифов.

В записях профессора рассказчик нашёл большую рукопись под заголовком «Зов Клухту» и множество более мелких с описаниями сновидений и отрывками из теософских работ. К рукописям прилагались вырезанные из газет заметки о тайных сектах и культах.

Из основной рукописи рассказчик узнал о молодом скульпторе Генри Уилкоксе. Именно он принёс профессору странный барельеф, который вылепил во сне, и попросил расшифровать иероглифы. Однажды ночью Уилкокс ощутил подземные толчки, после которых ему приснился город, построенный из огромных монолитов, источавших зелёную слизь и покрытых иероглифами. Во сне скульптор услышал слово «Клухту».

С этого дня Уилкоксу часто снился страшный город. В одну из ночей ему привиделись обитатели этого города - гигантские создания, похожие на чудовище с барельефа, ужасный вид которых вызвал у скульптора сильную лихорадку. Выздоровев, Уилкок забыл свои причудливые видения и с профессором больше не встречался.

Проведя расследование, профессор выяснил, что в этот период многим творческим людям снились циклопические города, а также происходили случаи «паники, психозов, маниакальных явлений и чудачеств».

Рассказчик отнёсся к прочитанному скептически. Он посчитал скульптора мошенником, который узнал о событиях, описанных во второй части рукописи, и решил обмануть старого профессора.

Рассказ инспектора Легресса

Ещё до встречи со скульптором профессор Эйнджел слышал слово «Ктулху» и видел изображение безымянного демона. Именно это событие, описанное во второй части рукописи, и разбудило «жадный интерес профессора к Уилкоксу».

Семнадцать лет назад, на ежегодной конференции Американского Археологического Общества, профессор познакомился с инспектором полиции Легрессом из Нового Орлеана. Тот привёз на конференцию древнюю фигурку, изображающую такого же монстра, как и на барельефе.

Статуэтка была конфискована в болотистом лесу под Новым Орлеаном во время облавы на некую секту. Инспектор решил показать статуэтку учёным, чтобы выяснить, какой культ исповедовала эта секта.

Статуэтка произвела на учёных неизгладимое впечатление. Никто не смог расшифровать высеченные на ней иероглифы, да и камень, из которого она была вырезана, оказался явно внеземного происхождения.

Рука неизвестного скульптора вдохнула жизнь в этот жуткого вида объект; и вместе с тем в тусклую зеленоватую поверхность неизвестного камня были, казалось, вписаны века и даже целые тысячелетия.

Лишь один из учёных видел похожую статуэтку у вырождающегося племени эскимосов, которое поклонялось некой разновидности дьявола. В их молитвах тоже присутствовало слово «Ктулху».

Легресс рассказал, что захватил служителей культа во время оргии, когда в жертву приносились люди. Сектанты, в основном мулаты и метисы, пели обрядовую фразу, напоминающую песнопения эскимосов. В переводе она означала: «В своём доме в Р’льехе мёртвый Ктулху спит, ожидая своего часа».

По словам сектантов, они поклонялись Великим Старейшинам, которые пришли на Землю с небес, за века до появления первых людей. Теперь они, не живые и не мёртвые, лежат в своих городах на дне океана.

Их мёртвые тела рассказали свои секреты первому человеку в его снах, и он создал культ, который никогда не умрёт.

Когда звёзды займут благоприятное положение, великий Клухту проснётся и завладеет миром. Множество сект по всему земному шару ждут этого момента.

Прочитав рукопись, рассказчик начал расследование. Сначала он встретился со скульптором Уилкоксом. Тот рассказал о приснившихся ему городах из скользкого камня с неправильной, неэвклидовой геометрией. Рассказчик понял, что скульптор не лжёт. Возможно, Уилкокс слышал когда-то о культе Клухту, и теперь это всплыло в его подсознании.

После беседы с Легрессом рассказчик уже не сомневался, что напал на след тайной и очень древней религии, открытие которой сделает его известным учёным. Он также заметил, что события, описанные в рукописи профессора Эйнджела, странным образом совпадают по времени. Вскоре рассказчик решил, что старого учёного убили, ведь его толкнул моряк-негр, а в новоорлеанской секте было много чернокожих.

Суждено ли мне уйти так же, как ему, покажет будущее, ибо я уже сейчас знаю слишком многое...

Морское безумие

Рассказчик почти бросил изучение «Культа Ктулху», когда ему на глаза попался сиднейский журнал с фотографией статуэтки, похожей на ту, что нашёл Легресс. Из опубликованной под фотографией статьи рассказчик узнал о найденной в океане яхте «Бдительная» с одним живым человеком на борту, который сжимал в руке демоническую статуэтку.

Выживший, матрос Йохансен, рассказал, что их судно «Эмма» встретило «Бдительную» после сильного шторма. Зловещая команда яхты, состоящая из полукровок, потребовала у капитана «Эммы» сменить курс, а когда он отказался, напала на судно. Экипаж судна не сдался и вскоре победил. Перебив дикую команду, экипаж повреждённой «Эммы» пересел на «Бдительную» и двинулся прежним курсом, чтобы узнать, что пытались скрыть эти странные люди.

Яхта подошла к маленькому острову, на котором погиб почти весь экипаж. Йохансен сказал, что «они упали в глубокую расщелину в скалах». Уйти с острова удалось только ему и ещё одному матросу, который вскоре умер. Идола Йохансен нашёл на яхте - ему поклонялась команда «Бдительной».

Рассказчик заметил, что шторм, в который попала «Эмма», совпадает по времени с периодом, когда скульптор Уилкокс создал свой барельеф. А когда команда высадилась на остров, у скульптора началась лихорадка.

Рассказчик отправился в Австралию, где выяснил, что Йохансен переехал жить в Осло. Прибыв туда, он узнал, что моряк умер от сердечной недостаточности прямо на улице, на руках двух матросов-индусов.

С тех пор меня снедает постоянный и навязчивый тёмный страх и я знаю, что он не оставит меня, пока я не найду свой конец, «случайно» или ещё как-нибудь.

Вдова Йохансена отдала рассказчику рукопись покойного мужа, написанную по-английски - этого языка женщина не знала. Прочитав рукопись, рассказчик навсегда потерял покой.

Высадившись на безымянный остров, матросы наткнулись на город, построенный из огромных, влажных зеленоватых монолитов. Геометрия города была настолько чужда человеческому глазу, что вертикальные объекты казались горизонтальными, а там, где должен быть выступ, виделась выемка.

В одном из зданий матросы нашли дверь с уже знакомым изображением головоногого монстра. Один из них сумел её открыть. Из дверного проёма начала вытекать тьма, материальная, как чёрный дым, а вслед за ней - невероятный смрад. Затем послышалось мерзкое хлюпанье, и в дверь начала протискиваться огромная тварь.

Неуклюже громыхая и источая слизь, перед ними появилось Оно и на ощупь стало выдавливать свою зелёную, желеобразную безмерность через чёрный дверной проём.

Звёзды заняли благоприятное положение, и Ктулху пробудился.

Двое матросов умерло от ужаса, увидев неописуемого монстра, троих тварь уничтожила, ещё одного поглотила древняя стена города. До Яхты добрались Йохансон и его приятель. Им удалось запустить «Бдительную», но монстр уже был в воде и преследовал их.

Йохансон понял, что им не уйти - скорость яхты слишком мала. Тогда он развернул яхту и протаранил тварь. Та лопнула, как гигантский пузырь, но тут же её куски начали соединяться «в свою тошнотворную первоначальную форму». Этой небольшой задержки хватило - яхта успела уйти.

По дороге «Бдительная» снова попала в шторм, который совпал с выздоровлением архитектора Уилкокса. Напарник Йохансона сошёл с ума и умер, да и сам Йохансон долго пребывал на грани безумия. Вернувшись на родину, он описал произошедшие, но так, чтобы жена не смогла прочесть.

Рукопись Йохансона рассказчик положил в ящик, где хранился барельеф и записи профессора. Он узнал, что город Р’льехе снова ушёл под воду, но монстр всё ещё жив, он когда-нибудь проснётся, и на Земле воцарится хаос.

Восставший может уйти в бездну, а опустившийся в бездну может вновь восстать.

Рассказчик считает, что жить ему осталось недолго - служители культа убьют его за то, что он всё описал. Он надеется, что его душеприказчики не дадут людям прочесть этот рассказ и сохранят ужасную тайну.

«Можно предположить, что еще сохранились представители тех могущественных сил или существ… свидетели того страшно далекого периода, когда сознание являло себя в формах и проявлениях, исчезнувших задолго до прихода волны человеческой цивилизации… в формах, память о которых сохранили лишь поэзия и легенда, назвавшие их богами, чудовищами и мифическими созданиями всех видов и родов…»

Элджернон Блэквуд

I. Ужас в глине

Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир в себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; однако настанет день и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья.

Теософы высказали догадку о внушающем благоговейный страх величии космического цикла, в котором весь наш мир и человеческая раса являются лишь временными обитателями. От их намеков на странные проявления давно минувшего кровь застыла бы в жилах, не будь они выражены в терминах, прикрытых успокоительным оптимизмом. Однако не они дали мне возможность единственный раз заглянуть в эти запретные эпохи: меня дрожь пробирает по коже, когда я об этом думаю, и охватывает безумие, когда я вижу это во сне. Этот проблеск, как и все грозные проблески истины, был вызван случайным соединением воедино разрозненных фрагментов – в данном случае одной старой газетной заметки и записок умершего профессора. Я надеялся, что никому больше не удастся совершить подобное соединение; во всяком случае, если мне суждена жизнь, то я никогда сознательно не присоединю ни одного звена к этой ужасающей цепи. Думаю, что и профессор тоже намеревался хранить в тайне то, что узнал, и наверняка уничтожил бы свои записи, если бы внезапная смерть не помешала ему.

Первое мое прикосновение к тому, о чем пойдет речь, случилось зимой 1926–27 года, когда внезапно умер мой двоюродный дед, Джордж Геммел Эйнджелл, заслуженный профессор в отставке, специалист по семитским языкам Брауновского университета в Провиденсе, Род-Айленд. Профессор Эйнджелл получил широкую известность как специалист по древним письменам, и к нему часто обращались руководители крупнейших музеев; поэтому его кончина в возрасте девяноста двух лет не прошла незамеченной. Интерес к этому событию значительно усиливали и загадочные обстоятельства, его сопровождавшие. Смерть настигла профессора во время его возвращения с места причала парохода из Ньюпорта; свидетели утверждали, что он упал, столкнувшись с каким-то негром, по виду – моряком, неожиданно появившимся из одного из подозрительных темных дворов, выходивших на крутой склон холма, по которому пролегал кратчайший путь от побережья до дома покойного на Вильямс-стрит. Врачи не могли обнаружить каких-либо следов насилия на теле, и, после долгих путаных дебатов, пришли к заключению, что смерть наступила вследствие чрезмерной нагрузки на сердце столь пожилого человека, вызванной подъемом по очень крутому склону. Тогда я не видел причин сомневаться в таком выводе, однако впоследствии кое-какие сомнения у меня появились – и даже более: в конце концов я счел его маловероятным.

Будучи наследником и душеприказчиком своего двоюродного деда, который умер бездетным вдовцом, я должен был тщательно изучить его архивы; с этой целью я перевез все папки и коробки к себе в Бостон. Основная часть отобранных мною материалов была впоследствии опубликована Американским Археологическим Обществом, но оставался еще один ящик, содержимое которого я нашел наиболее загадочным и который не хотел показывать никому. Он был заперт, причем я не мог обнаружить ключ до тех пор, пока не догадался осмотреть личную связку ключей профессора, которую тот носил с собой в кармане. Тут мне, наконец, удалось открыть ящик, однако, сделав это, я столкнулся с новым препятствием, куда более сложным. Ибо откуда мне было знать, что означали обнаруженный мной глиняный барельеф, а также разрозненные записи и газетные вырезки, находившиеся в ящике? Неужели мой дед в старости оказался подвержен самым грубым суевериям? Я решил найти чудаковатого скульптора, несомненно ответственного за столь очевидное расстройство прежде трезвого рассудка старого ученого.

Барельеф представлял собой неправильный четырехугольник толщиной менее дюйма и площадью примерно пять на шесть дюймов; он был явно современного происхождения. Тем не менее изображенное на нем ничуть ни отвечало современности ни по духу, ни по замыслу, поскольку, при всей причудливости и разнообразии кубизма и футуризма, они редко воспроизводят ту загадочную регулярность, которая таится в доисторических письменах. А в этом произведении такого рода письмена безусловно присутствовали, но я, несмотря на знакомство с бумагами и коллекцией древних рукописей деда, не мог их идентифицировать с каким-либо конкретным источником или хотя бы получить малейший намек на их отдаленную принадлежность.

Над этими иероглифами располагалась фигура, которая явно была плодом фантазии художника, хотя импрессионистская манера исполнения мешала точно определить ее природу. Это было некое чудовище, или символ, представляющий чудовище, или просто нечто рожденное больным воображением. Если я скажу, что в моем воображении, тоже отличающимся экстравагантностью, возникли одновременно образы осьминога, дракона и карикатуры на человека, то, думается, я смогу передать дух изображенного существа. Мясистая голова, снабженная щупальцами, венчала нелепое чешуйчатое тело с недоразвитыми крыльями; причем именно общий контур этой фигуры делал ее столь пугающе ужасной. Фигура располагалась на фоне, который должен был, по замыслу автора, изображать некие циклопические архитектурные сооружения.

Записи, которые содержались в одном ящике с этим барельефом вместе с газетными вырезками, были выполнены рукой профессора Эйнджелла, причем, видимо, в последние годы жизни. То, что являлось, предположительно, основным документом, было озаглавлено «КУЛЬТ КТУЛХУ», причем буквы были очень тщательно выписаны, вероятно, ради избежания неправильного прочтения столь необычного слова. Сама рукопись была разбита на два раздела, первый из которых имел заглавие – «1925 – Сны и творчество по мотивам снов Х. А. Уилкокса, Томас-стрит, 7, Провиденс, Лонг-Айленд», а второй – «Рассказ инспектора Джона Р. Легресса, Вьенвилльстрит, 121, Новый Орлеан, А. А. О. – собр, 1908 – заметки о том же + свид. Проф. Уэбба». Остальные бумаги представляли из себя краткие записи, в том числе содержание сновидений различных лиц, сновидений весьма необычных, выдержки из теософских книг и журналов (в особенности – из книги У. Скотта-Эллиота «Атлантис и потерянная Лемурия»), все остальное же – заметки о наиболее долго действовавших тайных культовых обществах и сектах со ссылками на такие мифологические и антропологические источники как «Золотая ветвь» Фрезера и книга мисс Мюррей «Культ ведьм в Западной Европе». Газетные вырезки в основном касались случаев особенно причудливых психических расстройств, а также вспышек группового помешательства или мании весной 1925 года.

Первый раздел основной рукописи содержал весьма любопытную историю. Она началась 1 марта 1925 года, когда худой темноволосый молодой человек, нервически-возбужденный, явился к профессору Эйджеллу, принеся с собой глиняный барельеф, еще совсем свежий и потому влажный. На его визитной карточке значилось имя Генри Энтони Уилкокс и мой дед узнал в нем младшего сына из довольно известной семьи, который в последнее время изучал скульптуру в Художественной Школе Род-Айленда и проживал в одиночестве в Флер-де-Лиз-Билдинг, неподалеку от места своей учебы. Уилкокс был не по годам развитой юноша, известный своим талантом и своими чудачествами. С раннего детства он испытывал живой интерес к странным историям и непонятным сновидениям, о которых имел привычку рассказывать. Он называл себя «психически гиперсензитивным», а добропорядочные степенные жители старого коммерческого района считали его просто «чудаком» и не воспринимали всерьез. Почти никогда не общаясь с людьми своего круга, он постепенно стал исчезать из поля зрения общества и теперь был известен лишь небольшой группе эстетов из других городов. Даже Клуб Искусств Провиденса, стремившийся сохранить свой консерватизм, находил его почти безнадежным.

Говард Лавкрафт

Зов Ктулху

Элджернон Блэквуд

I. Ужас в глине

В день своего визита, как сообщала рукопись профессора, скульптор без всякого вступления, сразу попросил хозяина помочь ему разобраться в иероглифах на барельефе. Говорил он в мечтательной и высокопарной манере, которая позволяла предположить в нем склонность к позерству и не вызывала симпатии; неудивительно, что мой дед ответил ему довольно резко, ибо подозрительная свежесть изделия свидетельствовала о том, что все это не имеет никакого отношения к археологии. Возражения юного Уилкокса, которые произвели на моего деда столь сильное впечатление, что он счел нужным их запомнить и впоследствии воспроизвести письменно, носили поэтический и фантастический характер, что было весьма типично для его разговоров и, как я мог убедиться в дальнейшем, вообще было ею характерной чертой. Он сказал: «Разумеется, он совсем новый, потому что я сделал его прошлой ночью во сне, где мне явились странные города; а сны старше, чем созерцательный Сфинкс или окруженный садами Вавилон».

Как и многие читатели, я взлелеял и выпестовал свой литературный вкус, отталкиваясь от априорной, вроде как самой собой разумеющейся установки на то, что искусство должно нести разумное, доброе и вечное. Что книга, не содержащая размышлений о добре и зле, каких-то глубоких философских мыслей – это зря написанная книга, пустая трата бумаги. А потом в какой-то момент задался вопросом: правильно ли это? Ведь существуют целые виды искусства, изначально не подразумевающие осмысленности: инструментальная музыка, например, или абстрактная живопись. И если можно переживать катарсис от девятой симфонии, откуда же берется совершенно иной стандарт в отношении литературы? Почему мы так часто требуем от книг глубокомысленности, и не можем позволить им просто быть красивыми?

Говард Лавкрафт – один из тех людей, чьи произведения напоминают, почему авторов книг принято называть не мыслителями, а именно писателями. И в этом смысле “Зов Ктулху” является если не вершиной его творчества, то как минимум наиболее ярким и наглядным примером. Ведь сюжет рассказа абсолютно плоский и, на первый взгляд, достоин в лучшем случае низкобюджетного фильма-трешачка про нашествие инопланетян из тряпья и пластилина (кстати, одна такая стилизованная экранизация именно с тряпичной куклой Ктулху таки появилась). Психологического мира героев толком нет, один древний слепой ужас перед чем-то столь же античным и подслеповатым. Философии – лишь первый абзац о невежестве, как о защитном механизме. И что Лавкрафт хотел сказать? Ради чего все это написано?

А написано ради самого процесса. Написано, простите за тавтологию, писателем, а вовсе не философом или психологом. Властителем душ, а не умов. Это рассказ ни о чем, и он, как и множество других лавкрафтовских рассказов, не сутулится, стесняясь собственной безыдейности, а напротив, стоит с гордо поднятой головой, утверждая, что литература, подобно музыке и живописи, имеет полное право быть бессмысленной - до тех пор, пока она по настоящему утонченна. И так же как многие ученые с чувством собственного превосходства над “ремесленниками” занимаются “чистой наукой”, не имеющей в обозримом будущем никакого прикладного применения, Лавкрафт, можно сказать, занимался “чистым искусством”. Прекрасным в своей пустоте, нарциссически упивающимся собственной вычурностью, кокетливо прячущим половину лица под маской сухой документальности. Чистым искусством, заставляющим мурашки бегать по спине не от того, как это глубоко, а от того, как это красиво.

Чистым искусством, рождающим не мысли – но чувства.

Оценка: 10

Представьте себе, что у вас некогда был дедушка, под присмотром которого вы выросли. Когда-то он был для вас непререкаемым авторитетом, человеком который разбирается во всем, что только есть в жизни, имеющим ответ на любой вопрос.

Потом, когда вы стали постарше (а дедушка - подряхлее) вы стали замечать, что его мудрость в меняющемся мире устарела. Когда-то она, несомненно, была актуальна, но не сейчас. Время от времени дед еще мог дать ценный совет, но все реже. Вы начинаете сознавать, что он помогал вам решать задачки по математике (хотя сам - биолог) не потому, что он хорошо знает математику, а потому что такие задачки может решить любой взрослый с IQ больше 90. Вы замечаете, что теми навыками починки выключателей и замены порвавшихся уплотнителей в кранах, которым он вас обучал, более или менее владеет почти любой взрослый (и многие, кстати, получше, чем ваш дедушка). Когда вам впервые разбил нос дворовый хулиган, дед учил вас драться. Но позже, посетив пару серьезных спортзалов, вы поняли, что дедушкины наставления на уровне «левой отбиваешь, а правой - в нос паршивцу!» - не более чем профанация. Да и вообще, вы поняли, что дедушка сам не знал и не мог знать множество вещей, нередко ошибался сам, а бывало, что и служил для вас далеко не лучшим примером.

Но все же вы, даже повзрослев, не забывали его, приезжали раз в месяц-другой, с грустью замечая, как он стареет, а в «трогательной смеси мудрости и маразма» (с) баланс печально смещается от первого ко второму. Вы говорили с ним каждый раз на одни и те же темы, потому что он не помнил прошлых разговоров, а, может, потому что вам обоим было приятно говорить об этом. Вспоминали по много раз одни и те же случаи, потому что хотели еще раз пережить светлые моменты.

И когда, наконец, его не стало, вы искренне печалились о нем, потому что вместе с ним ушла часть вашей жизни, которая не вернется уже никогда. Потому что кто-то должен научить человека решать простенькие задачки, чинить выключатели и давать сдачи хулигану. Какими бы простыми и примитивными эти вещи ни казались, именно они формируют основу личности, делают нас теми, кем мы являемся.

Естественно, со временем мы перерастаем все это. Мы учимся сложным вещам, находим свой путь в жизни. На смену задачкам приходят диссертации, выключателям - строительство дачи и ведение дел с собственностью, дворовым потасовкам - защита своего мнения в работе и, возможно, своих прав в инстанциях. Но все равно, в глубине личности решение всех этих задач уходит корнями в дедушкины уроки.

И разве человек, который заложил в нас основы всего этого, не заслуживает, чтобы его помянули добрым словом? Конечно заслуживает. Поэтому мы, хоть и редко, но навещаем могилу деда, чтобы посидеть полчасика в тишине и вспомнить.

«Помнишь, как мы ходили в поход в Карелию? Ты еще ужа испугался?»

«Да, деда, помню. Конечно помню...»

Сегодня, разумеется, романы Лавкрафта кажутся простоватыми, наивными и уже вряд ли кого-то испугают. Скорее вызовут ироническую улыбку. Но была бы современная фантастическая и фентези-литература такой, какая она есть без его вклада в ее основы? Очевидно, что нет. Ктулху не остался в своем Р"Льехе, проткнутый бушпритом корабля. Он растворился во всей литературе ужасов, фантастики и фентези. Он - в некроморфах Dead Space, в иллитидах D&D, в демонах Варпа из Warhammer и вообще почти в любом мрачном культе, из каждого второго фентези-романа.

Поистине, Лавкрафт - пусть не единственный, но полноправный дедушка современной фанастики.

Склоним же пред ним пыльные шлемы.

Оценка: 10

«Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой

взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир

в себя включает», - так начинает Лавкрафт эту дивную повесть. И, следуя убеждению своего героя, он оказывает это милосердие и нам, читателям, оказавшимся в его мире. Приятно быть милосердным, когда играешь Бога.

Лавкрафт, правда, не создал своего мира, но именно благодаря этому он создал один из самых увлекательных и таинственных мифов. Его мир невозможно представить в виде карты, и именно поэтому за всеми его историями проглядывает территория. Остается до конца непонятным, как соотносятся между собой Великая раса, Старая Раса, Старейшины, Ктулху и прочие циклопические порождения лавкрафтовской фантазии. Миф Лавкрафта - это паззл, мозаика, калейдоскоп, в которых какие-то кусочки явно отсутствуют, а какие-то не стыкуются друг с другом. Целостной картинки нет, есть осколки, следы, останки, обрывки и прочие фрагменты, хотя и несколько однообразные, похожие друг на друга.

И это хорошо, это милосердно. Вместо того чтобы создавать замкнутый, герметичный, детально проработанный мир со своей историей, географией, религией, геополитикой, языком, расами и всем прочим, Лавкрафт намекает на нечто неведомое. Если бы он создал свой целостный мир, это был бы только его мир, явно искуственный, явно фантастичный, явно литературный. Картину мира нельзя создать, потому что мир бесконечен, а любой его образ обрезан и ограничен. Нельзя связать все воедино. Иначе это уже не будет реальность, с которой сталкиваешься после пробуждения или в результате случайного стечения обстоятельств. Иначе не будет страшно. И это было бы в высшей степени немилосердно - оставить читателя ни с чем, объяснив все. Лавкрафт сверхреалистичен и сверхфантастичен, его проза сверхскупая, документальная, хроникальная, протокольная, и в тоже время сверхбогатая, наполненная до краев ужасом. Это противоречия. Но, как мы помним, всего воедино связать нельзя.

Оценка: 10

Ни ужаса, ни трепета, ни тягостного ожидания. Мне навязчиво говорят о страшном, отвратительном, чудовищном, - но практически ничего в подтверждение этого не описывается, кроме весьма нелепой уродливой фигурки. Не удалось создать амосферы напряженности, не вышло чувства надвигающегося кошмара. Ужас не создается, он навязчиво декларируется - и потому выглядит бледно.

Быть может, мне достался не лучший перевод (Серова, Лебедев и др.)? Иначе я не понимаю, почему эта слабая работа так высоко оценивается...

Оценка: 6

Решил тут я на днях приобщиться к творчеству Лавкрафта, а то стыд да позор - до сих пор ничего не читал. Но мне нравится, когда я сам прихожу к ознакомлению какой-то книги или творчества определённого автора в целом. Удачно так приобщился.

Что мы имеем? С самого начала автор задал определённый тон, теперь я понимаю, что такое «лавкрафтианская атмосфера», тягучая и апатичная, безнадёжная и устрашающая, которая отлично прослеживалась в том же «Монстрологе» Рика Янси. Возможно концепции этого рассказа присуща некая старомодность, но давайте не будем забывать, что написан он в далёком 1928 году.

Очень понравился язык автора, живой, осязаемый. Описания тоже очень живые и красочные. Есть даже детективная линия. Хронометраж небольшой, но автор сумел наполнить свою историю динамикой, интригой. Правда где-то в середине рассказа эта интрига немного себя исчерпывает, появляется Великое Зло, пришедшее с далёких звёзд, неуничтожимое и всеобъемлющее. Перебор или нет? Если эта тематика красной нитью проходит через всё творчества автора, то в этом случае наверное проблема не автора, а моего восприятия.

А ещё здесь прорисовывается масштаб, планетарный, от которого захватывает дух. Некоторые факты преподносятся буднично, но каждый факт складывается в общий пазл. Ведь события происходят по всему миру. По всему миру люди в религиозном экстазе произносят заветные слова на мёртвом языке «В своем доме в Р"льехе мертвый Ктулху спит, ожидая своего часа».

Понравился главный герой. Человек, которому случайно в руки попало запретное знание, расследование, которым занимался умерший родственник. И первое устремление главного героя - не желание довести дело умершего до конца, а попытка извлечь из этого знания выгоду. Как он сама объективно характеризует свои действия - «То, что я смог получить из первых рук, подтвердило известное мне из рукописи моего деда и, тем не менее, вновь взволновало меня; теперь уже я не сомневался, что напал на след совершенно реальной, исключительно тайной и очень древней религии, научное открытие которой сделает меня известным антропологом. Моей тогдашней установкой по-прежнему оставался абсолютный материализм». Но, в конечном итоге он осознаёт, что запретные знания потому и запретны, что если их предать огласке, начнётся хаос. Это проявление не статичности, а перемены в суждениях и характере героя, ведь наблюдать за чем-то неизменным так скучно.

«Восставший может уйти в бездну, а опустившийся в бездну может вновь восстать. Воплощение вселенской мерзости спит в глубине, ожидая своего часа, а смрад гниения расползается над гибнущими городами людей. Настанет время – но я не должен и не могу думать об этом! Молю об одном – коль мне не суждено будет пережить эту рукопись, пусть мои душеприказчики не совершат безрассудства и не дадут другим людям ее прочесть».

Итог: прекрасный образчик мистического хоррор-рассказа, с полным погружением в историю: ты словно слышишь эти завывания в ночи и глухие удары тамтама, странные шорохи и чувство всеобъемлющего ужаса. А ещё автор сумел достойно завершить историю, поставить главную точку.

Оценка: 9

Непередаваемо прекрасное творение, что окутывает читателя уже с первых страниц неким ореолом тайны и загадочности, окружает атмосферой ужаса и мистики, вводит в состояние стагнации умственного восприятия всего окружающего мира, ибо ничего более, кроме данного рассказа, мозг ощущать не желает.

Текст непостижимо красив, он изобилует необычайно мастерским описанием как окружающей среды, так и чувств персонажей, что говорит не только о мастерстве автора, но и о его неописуемо «живой» фантазии, ибо история, что описывается здесь - выдумана. Да, он преподносится в качестве реально произошедших событий, запечатлённых в хрониках, газетах, дневниках да журналах путешественников. И подобная стилистика лишь придаёт особой остроты, взвивая саспенс просто до необозримых высот: чувство, словно подобные события реальны, меня лично не покидали не на мгновение. Также на данный эффект действует и огромное множество отсылок да аллюзий, которыми опять же пестрит текст, чётко давая читателю осознать не только состоятельность да образованность Говарда Лавкрафта, но также и ощутить всю мощь этой псевдодокументалистики, что так качественно создаёт иллюзию правдивости действий, описанных в рассказе.

Антураж чего-то непознанного да необузданно ужасающего непрерывной нитью пронизывает всю повесть. Пленив нас с первых строк, произведение не желает отпускать до последних слов, в которых не раскрывается смысла всего произошедшего - нет. Они служат лишь предостерегающим предупреждением, ввиду которого лишь чётче слышится неясного происхождения звук за спиной, да паника подспудно овладевает сознанием, позволяя стынуть крови в жилах.

Это бесконечно отличное произведение, со времени своего написания не постаревшее не на день - контекст времени лишь создаёт дополнительные штрихи обстановке отчуждённости, вечной опасности и безысходной мрачности. Говард Лавкрафт по праву вошёл на страницы истории литературы, как писатель, что создал жанр ужаса именно таким, каким мы его видим сегодня. Публике же, далёкой от подобных текстов, его наследие уж явно известно по имени одного исполинского чудовища, что породила фантазия сего писателя: того самого Ктулху, заслуживающего также своё место на страницах энциклопедии жанра и внимания, которым я призываю Вас одарить Его - и создатель Его, и Он непосредственно сам этого заслуживают.

Оценка: 10

Спокон веков в пучине океана

Громада Кракен беспробудно спит.

Он слеп и глух, по туше великана

Лишь временами бледный луч скользит.

Рассказ являет собой ярчайший пример завышенных ожиданий. Поскольку образ Ктулху с некоторых пор стал визитной карточкой Лавкрафта, многие начинают знакомство с его творчеством именно с этого произведения. И быстро разочаровываются. Поскольку суровая правда состоит в том, что «Зов Ктулху» не только не является лучшим шедевром Лавкрафта, но даже не является таковым в собственно Ктулховском цикле. Чисто с литературной точки зрения рассказ - добротный ужастик на каждый день, не более. Я хорошо помню собственное разочарование, когда было прочитано последнее предложение. Как, подумал я, и это всё?

Между тем, рассказ обладает весьма очевидным достоинством - масштабностью поднятой темы. Заложенные в нем идеи верой и правдой будут служить Лавкрафту на протяжении многих лет, воплотившись в обширном цикле произведений, и породив в итоге то, что называется мифологией Ктулху. Именно с этой точки зрения я и предлагаю его оценивать.

Поэтому, желающим приобщиться к мифологии Ктулху - читать рассказ однозначно. Как необходимый элемент мозаики, без которого она не сложится в целую картину.

Тем же, кто хочет просто «попробовать» Лавкрафта, я бы посоветовал выбрать какое-нибудь другое «блюдо», пусть даже и из Ктулховского цикла. Те же «Хребты безумия».

Учитывая все вышесказанное, ставлю 8.

Оценка: 8

Безусловный эталон своего жанра, который хорош абсолютно во всем.

Подача истории через записи рассказов свидетелей страшит намного сильнее, чем если бы главный герой видел это сам (как в «Дагоне»).

Обстоятельное повествование на английский манер, в котором, наконец, нет фраз типа «это невозможно было описать словами» - автор находит слова, чтобы описать и Ктулху, и циклопические пейзажи, и неземной материал, из которого сделаны фигурки Ктулху.

Неожиданный тонкий юмор. Например, нервный скульптор Уилкокс, имеющий «склонность к позерству и аффектации», подозрительно напоминает самого «раннего» Лавкрафта. Или вот это великолепное предложение:

«Лишь двое из захваченных пленников оказались вменяемыми настолько, чтобы их можно было повесить, всех же прочих разместили по различным лечебницам»

Окончание рассказа также показалось мне блестяще остроумным.

Лавкрафт как никогда убедителен - в Ктулху по ходу повествования действительно начинаешь верить, с замиранием сердца вспоминая про одиннадцать километров Марианской впадины.

Недостатки при желании найти, конечно, можно. Например, фигурка из неземного камня не исследуется учеными в секретных лабораториях, а преспокойно стоит в музее. Йохансен явно написал свою рукопись на английском не для того, чтобы не прочла жена, а для удобства главного героя (ведь иначе он мог просто использовать шифр, написав все на родном языке). А схватка Йохансена с Ктулху довольно нелепа и свидетельствует о том, что Лавкрафт не считал человеческие силы и способности такими уж ничтожными, как про него говорят (особенно на фоне его нынешних последователей и подражателей). Но для меня все это мелочи, неспособные испортить общего впечатления.

В итоге, пугает - да, заставляет задуматься - да, атмосфера - полная.

Оценка: 10

Эмблематичный шедевр. Понятно почему народ так загорелся этой идеей - восстанием Ктулху из глубин моря. Даже в «Соус парке» эту идею использовали в серии про катастрофу «Дипвотер хорайзент». Читал среди бела дня в электричке, в дрянном пересказе (не тратьте на него время!) Е.Любимовой. И все равно пробрало по самое немогу. ГФЛ настоящий мастер описаний космических и временных бездн, очень проникаешься ощущением чуждости и вброшенности человека во Вселенной. Это какой-то триллер-экзистенциализм.

Лавкрафта все поругивают за излишнюю описательность и монологизм. А между тем в короткой повести у него совместились и научные изыскания, и масштабная полицейская спецоперация, и сражение с пиратами, и древний инопланетный город, буквально пожирающий незваных путников. И все ловко увязано и подогнано. Очень атмосферно и сплошной экшен.

Оценка: 10

«Зов Ктулху» - произведение программное, и не только в содержании, а ещё и в форме исполнения. Поэтому негативной особенностью русских переводов «Зова» является утрата в них авторской эпической интонации. - Взамен оригинальной ритмики читатель получил, увы, тональность торопливого пересказа. В этом смысле

Г. Ф. Л. ещё ждёт своих переводчиков на русский. А пока, к сожалению, тиражируются нехудожественные пересказы.

В переводах классики «чёрной НФ» важен и фон, на котором развивается сюжет. Очевидное для американских читателей, близких к «Кругу Лавкрафта», требует в русских переводах основательных подстрочных комментариев. Таковое сопровождение переводов не менее важно, нежели сам текст произведения. Небрежение комментариями (не только в «Зове») резко снижает адэкватность читательского восприятия чужеземной фант-классики.

Оценка: 9

Чрезвычайно не рекомендую читать рассказ в популярном переводе Е. Любимовой. Перевод постоянно сбивается на пересказ своими словами, который местами превращается в такую ахинею, что пришлось взяться за английский текст и посмотреть, на счёт автора или переводчика надо отнести эти бессмыслицы. Ну и, конечно, оказалось, что на счёт переводчика. Читаем, к примеру: «Наконец яхта пришла в движение. Она неторопливо оттолкнулась от дна и тронулась в путь, взбивая пену летейских вод». Не говоря уже о самовольной разбивке на предложения, ни в природе, ни у Лавкрафта яхты не имеют привычки отталкиваться от дна, а «lethal» вовсе не означает «летейский»... В общем, не знаю, существует ли хороший перевод, но этот точно никуда не годится.

Оценка: нет

Данный рассказ был, наверное, первым из творчества Лавкрафта осмысленным мною с большим трудом. Не то чтобы я был разочарован, не то чтобы мои ожидания не оправдались. Скорее я не был готов к данному жанру подачи сюжета, не был готов к сухости и скомканности повествования, не смог разглядеть в груде отступлений и ответвлений золотой нитки осмысленности и эмоционального катарсиса. Я не могу сказать, что произведение мне не понравилось. Скорее оно имеет слишком громкое и овеянное славой и похвалой название и образ, которые зачастую не всегда и не для всех, на самом деле, соответствуют действительности. Поэтому, если Вы впервые решили столкнуться с творчеством Лавкрафта и решили начать именно с этого громкого и на ваш взгляд самого зловещего рассказа, то я бы посоветовал Вам осадить лошадей и начать с более неброских на первый взгляд и коротких произведений, но не менее интересных.

Если говорить о начинке данного произведения, то изюминка и всеми желанная прослойка ужаса и непередаваемого страха и таинственности тут присутствует, но чтобы добраться до нее, предстоит долгая местами нудная и затянутая дорога. А пройдет ее полностью далеко не каждый.

Тем не менее, знакомясь с произведениями Лавкрафта, я все больше убеждаюсь и осознаю идею, которую он хотел донести, его механику и химию всех его произведений. Это как действие анальгина - после принятия таблетки для нужного эффекта должно пройти некоторое время. Так и во время чтения рассказов автора, необходимо терпение и вера, абсолютная вера и погружение в строки, которые автор пытается преподнести так, чтобы у читателя не оставалось сомнений, что все это было на самом деле. Здесь больше игра эмоциями самого автора, его общение с читателем, обращение к нему, запугивание его, напускание саспенса. Поэтому и манера письма очень сложна, но необходима для нужного эффекта. 7 из 10.

Оценка: 7

Да простят меня фаны Лавкрафта, но... тускло. Не страшно, потому что атмосферы ужаса или постепенно нагнетаемого страха толком нет ни на русском, ни на английском языке. Обычный рассказ без серьезной идеи. Возможно, для определенного времени он явился «открытием» нового направления, новым взглядом, новой идеей, новой формой, но мне - «пропитанному» хоррором и ужасами Кинга, Баркера, Кунца, Страуба и других признанных авторов, - именно «Зов Ктулху» показался бледным, особенно по сравнению с другими произведениями Лавкрафта. Возможно, само построение рассказа в виде некой хроники (перечисления действий) и длинные описания (как минимум на две трети) «забивают» атмосферу и выключают воображение. Интрига появляется только с рассказом Йохансена, но заканчивается слишком быстро, чтобы успеть удовлетворить любопытство читателя или создать неповторимую лавкрафтовскую атмосферу. С другой стороны - это произведение напоминает кирпичик или мозаичный элемент, который вносит свою лепту в цельность рисуемой им картины, пусть даже говорить о цельности или полноте картины применительно к Лавкрафту очень сложно.

Оценка: 8

почитать посоветовал мой брат - любитель Кинга и иже с ним. Я никогда не любила подобные жанры, они меня не пугали, скорее смешили. Но прочитав этот рассказ я долго не могла заснуть. Я не нашла там ничего такого, что могло бы меня испугать. Страха я не испытала. Я испытала дикий, глубинно-древний ужас, который шёл откуда-то изнутри меня. Тягостная безысходность рассказа заставила поверить в то, что Он действительно существует...просто спит...и ждёт...