Мелкий случай из личной жизни зощенко. Голубая Книга. М. Зощенко. Мелкий случай из старой жизни

Иду я раз однажды по улице и вдруг замечаю, что на меня женщины не смотрят.

Бывало, раньше выйдешь на улицу этаким, как говорится, кандебобером, а на тебя смотрят, посылают воздушные взгляды, сочувственные улыбки, смешки и ужимки.

А тут вдруг вижу - ничего подобного!

Вот это, думаю, жалко! Все-таки, думаю, женщина играет некоторую роль в личной жизни.

Один буржуазный экономист или, кажется, химик высказал оригинальную мысль, будто не только личная жизнь, а все, чего мы ни делаем, мы делаем для женщин. И, стало быть, борьба, слава, богатство, почести, обмен квартиры и покупка пальто и так далее и тому подобное, - все это делается ради женщины.

Ну, это он, конечно, перехватил, собака, заврался на потеху буржуазии, но что касается личной жизни, то я с этим всецело согласен.

Я согласен, что женщина играет некоторую роль в личной жизни.

Все-таки, бывало, в кино пойдешь, не так обидно глядеть худую картину. Ну там, ручку пожмешь, разные дурацкие слова говоришь, - все это скрашивает современное искусство и бедность личной жизни.

Так вот, каково же мое самочувствие, когда раз однажды я вижу, что женщины на меня не смотрят!

Что, думаю, за черт? Почему на меня бабы не глядят? С чего бы это? Чего им надо?

Вот я прихожу домой и поскорей гляжусь в зеркало. Там, вижу, вырисовывается потрепанная морда. И тусклый взор. И краска не играет на щеках.

«Ага, теперь понятно! - говорю я сам себе. - Надо усилить питание. Надо наполнить кровью свою поблекшую оболочку».

И вот я в спешном порядке покупаю разные продукты.

Я покупаю масло и колбасу. Я покупаю какао и так далее.

Все это ем, пью и жру прямо безостановочно. И в короткое время возвращаю себе неслыханно свежий, неутомленный вид.

И в таком виде фланирую по улицам. Однако замечаю, что дамы по-прежнему на меня не смотрят.

«Ага, - говорю я сам себе, - может быть, у меня выработалась дрянная походка? Может быть, мне не хватает гимнастических упражнений, висения на кольцах, прыжков? Может, мне недостает крупных мускулов, на которые имеют обыкновение любоваться дамы?»

Я покупаю тогда висячую трапецию. Покупаю кольца и гири и какую-то особенную рюху.

Я вращаюсь, как сукин сын, на всех этих кольцах и аппаратах. Я верчу по утрам рюху. Я бесплатно колю дрова соседям.

Я, наконец, записываюсь в спортивный кружок. Катаюсь на лодках и на лодчонках. Купаюсь до ноября. При этом чуть не тону однажды. Я ныряю сдуру на глубоком месте, но, не достав дна, начинаю пускать пузыри, не умея прилично плавать.

Я полгода убиваю на всю эту канитель. Я подвергаю жизнь опасности. Я дважды разбиваю себе башку при падении с трапеции.

Я мужественно сношу все это и в один прекрасный день, загорелый и окрепший, как пружина, выхожу на улицу, чтобы встретить позабытую женскую одобрительную улыбку.

Но этой улыбки опять не нахожу.

Тогда я начинаю спать при открытом окне. Свежий воздух внедряется в мои легкие. Краска начинает играть на моих щеках. Морда моя розовеет и краснеет. И принимает даже почему-то лиловый оттенок.

Co своей лиловой мордой я иду однажды в театр. И в театре, как ненормальный, кручусь вокруг женского состава, вызывая нарекания и грубые намеки со стороны мужчин и даже толкание и пихание в грудь. И в результате вижу две-три жалкие улыбки, каковые меня мало устраивают.

Там же, в театре, я подхожу к большому зеркалу и любуюсь на свою окрепшую фигуру и на грудь, которая дает теперь с напружкой семьдесят пять сантиметров.

Я сгибаю руки и выпрямляю стан и расставляю ноги то так, то так.

И искренне удивляюсь той привередливости, того фигурянья со стороны женщин, которые либо с жиру бесятся, либо пес их знает, чего им надо.

Я любуюсь в это большое зеркало и вдруг замечаю, что я одет неважно. Я прямо скажу - худо и даже безобразно одет. Прекороткие штаны с пузырьками на коленях приводят меня в ужас и даже в содрогание.

Но я буквально остолбеваю, когда гляжу на свои нижние конечности, описанию которых не место в художественной литературе.

«Ах, теперь понятно! - говорю я сам себе. - Вот что сокрушает мою личную жизнь - я плохо одеваюсь».

И, подавленный, на скрюченных ногах, я возвращаюсь домой, давая себе слово переменить одежду.

И вот в спешном порядке я строю себе новый гардероб. Я шью по последней моде новый пиджак из лиловой портьеры. И покупаю себе брюки «Оксфорд», сшитые из двух галифе.

Я хожу в этом костюме, как в воздушном шаре, огорчаясь подобной моде.

Я покупаю себе пальто на рынке с такими широкими плечами, которых вообще не бывает на нашей планете.

И в выходной день однажды в таком наряде выхожу на Тверской бульвар.

Я выхожу на Тверской бульвар и выступаю, как дрессированный верблюд. Я хожу туда и сюда, вращаю плечами и делаю па ногами.

Женщины искоса поглядывают на меня со смешанным чувством удивления и страха.

Мужчины - те смотрят менее косо. Раздаются ихние замечания, грубые и некультурные замечания людей, не понимающих всей ситуации.

Там и сям слышу фразы:

- Эво, какое чучело! Поглядите, как, подлец, нарядился! Как, - говорят, - ему не стыдно? Навернул на себя три километра материи.

Меня осыпают насмешками и хохочут надо мной.

Я иду, как сквозь строй, по бульвару, неясно на что-то надеясь.

И вдруг у памятника Пушкину я замечаю прилично одетую даму, которая смотрит на меня с бесконечной нежностью и даже лукавством.

Я улыбаюсь в ответ и три раза, играя ногами, обхожу памятник Пушкину. После чего присаживаюсь на скамеечку, что напротив.

Прилично одетая дама, с остатками поблекшей красоты, пристально смотрит на меня. Ее глаза любовно скользят по моей приличной фигуре и по лицу, на котором написано все хорошее.

Я наклоняю голову, повожу плечами и мысленно любуюсь стройной философской системой буржуазного экономиста о ценности женщин.

Я подмигиваю Пушкину: дескать, вот, мол, началось, Александр Сергеевич.

Я снова обращаюсь к даме, которая теперь, вижу, буквально следит немигающими глазами за каждым моим движением.

Тогда я начинаю почему-то пугаться этих немигающих глаз. Я и сам не рад успеху у этого существа. И уже хочу уйти. И уже хочу обогнуть памятник, чтобы сесть на трамвай и ехать куда глаза глядят, куда-нибудь на окраину, где нет такой немигающей публики.

Но вдруг эта приличная дама подходит ко мне и говорит:

- Извините, уважаемый… Очень, - говорит, - мне странно об этом говорить, но вот именно такое пальто украли у моего мужа. Не откажите в любезности показать подкладку.

«Ну да, конечно, - думаю, - неудобно же ей начать знакомство с бухты-барахты».

Я распахиваю свое пальто и при этом делаю максимальную грудь с напружкой.

Оглядев подкладку, дама поднимает истошный визг и крики. Ну да, конечно, это ее пальто! Краденое пальто, которое теперь этот прохвост, то есть я, носит на своих плечах.

Ее стенания режут мне уши. Я готов провалиться сквозь землю в новых брюках и в своем пальто.

Мы идем в милицию, где составляют протокол. Мне задают вопросы, и я правдиво на них отвечаю.

А когда меня, между прочим, спрашивают, сколько мне лет, я называю цифру и вдруг от этой почти трехзначной цифры прихожу в содрогание.

«Ах, вот отчего на меня не смотрят! - говорю я сам себе. - Я попросту постарел. А я было хотел свалить на гардероб недостатки своей личной жизни».

Я отдаю краденое пальто, купленное на рынке, и налегке, со смятенным сердцем, выхожу на улицу.

«Ну, ладно, обойдусь! - говорю я сам себе. - Моя личная жизнь будет труд. Я буду работать. Я принесу людям пользу. Не только света в окне, что женщина».

Я начинаю издеваться над словами буржуазного ученого.

«Это брехня! - говорю я себе. - Это досужие выдумки! Типичный западный вздор!»

Я хохочу. Плюю направо и налево. И отворачиваю лицо от проходящих женщин.

Но вот что интересно - этот небольшой случай произошел со мной года два назад.

И хотя за эти два года я, казалось бы, еще больше постарел, но тем не менее этим летом я познакомился с одной особой, и она, представьте себе, мною сильно увлеклась. И, главное, смешная подробность: я в это лето одевался, как нарочно, исключительно худо. Ходил черт знает в каких штанах и в дырявых спортивных туфлях.

И вот тем не менее это на любовь не повлияло. И я через это счастлив и доволен, и даже мы вскоре женимся по взаимной любви.

И я надеюсь, что то, что вы прочтете в следующем рассказе, - с нами не произойдет.

Михаил Михайлович Зощенко, Голубая книга, Рассказы о любви

Презабавная история произошла со мной на транспорте этой осенью. Я ехал в Москву. Из Ростова. Вот подходит почтово-пассажирский поезд в 6.45 вечера.
Сажусь в этот поезд.
Народу не так чтобы безобразно много. Даже в крайнем случае сесть можно.
Прошу потесниться. Сажусь.
А дело, я говорю, к вечеру. Не то чтобы темно, но темновато. Вообще сумерки. И огня еще не дают. Провода экономят.
Так вот, гляжу на окружающих пассажиров и вижу - компания подобралась довольно славная. Такие все, вижу, симпатичные, не надутые люди. Прошу их запомнить.
Один такой без шапки, длинногривый субъект, но не поп. Такой вообще интеллигент в черной тужурке.
Рядом с ним - в русских сапогах и в форменной фуражке. Такой усатый. Только не инженер. Может быть, он сторож из зоологического сада или агроном. Только, видать, очень отзывчивой души человек. Он держит своими ручками перочинный ножик и этим ножиком нарезает антоновское яблоко на кусочки и кормит своего другого соседа - безрукого. Такой с ним рядом, вижу, безрукий гражданин едет. Такой молодой пролетарский парень. Без обоих рук. Наверное, инвалид труда. Очень жалостно глядеть.
Но он с таким аппетитом кушает. И поскольку у него нету рук, тот ему
нарезает на дольки и подает в рот на кончике ножа.
Такая, вижу, гуманная картинка. Сюжет, достойный Рембрандта.

А напротив них сидит немолодой, седоватый мужчина в черном картузе. И все он, этот мужчина, усмехается.
Может, до меня у них какой-нибудь забавный разговор был. Только, видать, этот пассажир все еще не может остыть и все хохочет по временам: "хе-е" и "хе-е".
А очень меня заинтриговал не этот седовласый, а тот, который безру-
кий.
И гляжу я на него с гражданской скорбью, и очень меня подмывает спросить, как это он так опростоволосился и на чем конечности потерял. Но спросить неловко.
Думаю, попривыкну к пассажирам, разговорюсь и после спрошу.
Стал посторонние вопросы задавать усатому субъекту, как более отзыв-
чивому, но тот отвечает хмуро и с неохотой.
Только вдруг в разговор со мной ввязывается первый, интеллигентный мужчина, который с длинными волосами.
Чего-то он до меня обратился, и у нас с ним завязался разговор на разные легкие темы: куда едете, почем капуста и есть ли у вас жилищный кризис на сегодняшний день.
Он говорит:
- У нас жилищного кризиса не наблюдается. Тем более мы проживаем у себя в усадьбе, в поместье.
- И что же, - говорю, - вы там комнату имеете или собачью будку?
- Нет, - говорит, - зачем комнату. Берите выше. У меня девять комнат, не считая, безусловно, людских, сараев, уборных и так далее.
Я говорю:
- Может, врете? Что же, говорю, вас не выселили в революцию, или это есть совхоз?
- Нет, - говорит, - это есть мое родовое имение, особняк. Да, вы, говорит, приезжайте ко мне. Я иногда вечера устраиваю. Кругом у меня фонтаны брызжут. Симфонические оркестры поминутно вальсы играют.
- Что же вы, - говорю, - я извиняюсь, арендатор будете, или вы есть частное лицо?
- Да, - говорит, - я частное лицо. Я, между прочим, помещик.
- То есть, - говорю, - как вас, позвольте, понимать? Вы есть бывший помещик? То есть, говорю, пролетарская революция смела же вашу категорию. Я, говорю, извиняюсь, чего-то не разобрался в этом деле. У нас, говорю, социальная революция, социализм, какие у нас могут быть помещики?
- А вот, - говорит, - могут. Вот, говорит, я помещик. Я, говорит, сумел сохраниться через всю вашу революцию, и, говорит, я плевал на всех - живу как бог. И нет мне дела до ваших, подумаешь, социальных революций.
Я гляжу на него с изумлением и прямо не понимаю, что к чему.
Он говорит:
- Да вы приезжайте - увидите. Ну, хотите - сейчас заедем ко мне.
Очень, говорит, роскошную барскую жизнь встретите. Поедем. Увидите.
"Что, - думаю, - за черт. Поехать, что ли, поглядеть, как это он сох-
ранился сквозь пролетарскую революцию? Или он брешет"
Тем более вижу - седоватый мужчина смеется. Все хохочет: "хе-е" и
"хе-е".
Только я хотел сделать ему замечание за неуместный смех, а который усатый, который раньше нарезал яблоко, отложил перочинный нож на столик,
дожрал остатки и говорит мне довольно громко:
- Да вы с ним перестаньте разговор поддерживать. Это психические. Не
видите, что ли?
Тут я поглядел на всю честную компанию и вижу - батюшки мои! Да ведь это действительно ненормальные едут со сторожем. И который длинноволосый
- ненормальный. И который все время хохочет. И безрукий тоже. На нем просто смирительная рубашка надета - руки скручены. И сразу не разобрать, что он с руками. Одним словом, едут ненормальные. А этот усатый -
ихний сторож. Он их перевозит.
Гляжу я на них с беспокойством и нервничаю - еще, думаю, черт их побери, задушат, раз они психические и не отвечают за свои поступки.
Только вдруг вижу - один ненормальный, с черной бородой, мой сосед, поглядел своим хитрым глазом на перочинный ножик и вдруг осторожно берет
его в руку.
Тут у меня сердце екнуло и мороз по коже прошел. В одну секунду я
вскочил, навалился на бородатого и начал у него ножик отбирать.
А он отчаянное сопротивление мне оказывает. И прямо меня норовит укусить своими бешеными зубами.
Только вдруг усатый сторож меня назад оттягивает.
- Чего вы, - говорит, - на них навалились, как вам, право, не совестно. Это ихний ножик. Это не психический пассажир. Вот эти трое - да, мои психические. А этот пассажир просто едет, как и не вы. Мы у них ножик одалживали - попросили. Это ихний ножик. Как вам не совестно!
Которого я подмял, говорит:
- Я же им ножик давай, они же на меня и накидываются. Душат за горло.
Благодарю - спасибо. Какие странные поступки с ихней стороны. Да, может, это тоже психический. Тогда, если вы сторож, вы за ним получше глядите. Эвон, накидывается - душит за горло.
Сторож говорит:
- А может, и он тоже психический. Пес его разберет. Только он не с моей партии. Чего я за ним буду зря глядеть. Нечего мне указывать. Я своих знаю.
Я говорю задушенному:
- Я извиняюсь, я думал - вы тоже ненормальный.
- Вы, - говорит, - думали. Думают индейские петухи... Чуть, сволочь, не задушили за горло. Разве не видите, что ли, ихний безумный взгляд и мой - натуральный.
- Нет, - говорю, - не вижу. Напротив, говорю, у вас тоже в глазах какая-то муть, а борода тычком растет, как у ненормального.
Один психический - этот самый помещик - говорит:
- А вы дерните его за бороду - вот он и перестанет ненормальности говорить.
Бородатый хотел закричать, но тут мы приехали на станцию Игрень, и наши психические со своим проводником вышли. И вышли они довольно в строгом порядке. Только что безрукого пришлось слегка подталкивать.
А после кондуктор нам сказал, что на этой станции Игрень как раз имеется дом для душевнобольных, куда иной раз возят таких психических. И как же их еще возить? Не в собачьей теплушке же. Обижаться нечего.
Да я, собственно, и не обижаюсь. А вот которого я подмял, тот
действительно обиделся. Он долго глядел на меня хмуро и с испугом следил за каждым моим движением. А после, не ожидая от меня ничего хорошего, перешел с вещами в другое отделение.
Пожалуйста. Ничего не имею против.
А когда он ушел и я остался один, мне стало весело и смешно от всего
того, что со мной произошло. И этот маленький случай показался мне уди-вительно забавным происшествием, основанным на не совсем удачной пере-
возке психических.
И я, посмеявшись, хорошо заснул. И утром встал в хорошем настроении.
Так что иной раз и неудача оборачивается удачей.

Спрятался Петр Петрович за фонтан и сидит. А супруга напротив - бледная и еле дышит. Час проходит - никого. Еще час - опять никого.

Вылезает тогда Петр Петрович из-за фонтана.

Ну, - говорит, - не хнычьте, Катерина Васильевна. Тут, безусловно, кто-нибудь подшутил над нами. Идемте домой, что ли… Нагулялись… Не ваш ли братец-подлец подшутил?

Покачала головой Катерина Васильевна.

Нет, - говорит, - тут что-нибудь серьезное. Может, неизвестный человек испугался вас и не подошел.

Плюнул Петр Петрович, взял жену под руку и пошел.

И вот приезжают супруги домой. А дома - разгром. Сундуки и комоды разворочены, утюги раскиданы, самоваров нет - грабеж. А на столе булавкой пришпилена записка:

«Вас, чертей собачьих, иначе никаким каком из дома не вытащить. Сидят, как сычи… А костюмчики твои, старый хрен, не по росту мне. Рост у тебя, старый хрен, паршивый и низенький. Это довольно подло с твоей стороны. А супруге твоей - наше нижайшее с кисточкой и с огурцом пятнадцать».

Прочли супруги записку, охнули, сели на пол и ревут, что маленькие.

Пошел тут один рабочий квартирку себе подыскать.

Ходил, ходил, похудел и поседел, сердечный, но квартирку все-таки нашел. По случаю.

Миленькая такая квартирка - кухня и при ней комната. В арендованном доме.

До чего обрадовался рабочий - сказать нельзя.

Беру, - говорит, - гражданин-арендатель. Считайте за мной.

Арендатель говорит:

Да, конечное дело, берите, ладно. Платите мне шестьдесят рублей въездных и берите, ладно. Такую квартирку за такую цену у меня завсегда с руками и с ногами оторвут.

Рабочий говорит:

Нету у меня, братишка, таких бешеных денег. Нельзя ли, дядя, вообще без въездных?

Ну, одним словом, не сошлись в цене. Очень расстроился от этого рабочий. Идет домой в сильных грустях и думает: «Прохвачу этого прохвоста в газете. Мыслимое ли дело такие деньги драть!»

И на другой день, действительно, появилась в газете за подписью рабкора обличительная заметка. Крепко так обложили арендателя. Это, говорят, паук, а не муха. Шесть червонцев драть за такую квартирку - это же прямо скучно. И откуда могут быть такие бешеные деньги у рабочего человека?

Словом - вот как обложили арендателя. И адрес указали. Чтоб в случае чего хвост могли накрутить ядовитому арендателю.

И, батюшки-светы, чего было в тот же день на этой вышеуказанной улице!

Очередь. Огромадная, то есть, очередь образовалась. Давка. Галдеж. Все граждане стоят и в руках газеты держут. И пальцами в заметку тычут.

Да это же, - говорят, - граждане, квартира! За шестьдесят рублей цельная квартира. Да мы очень свободно сто дадим в случае ежели чего.

В одном месте у ворот драка чуть не случилась. Хотели уж конную милицию требовать. Да в этот момент сам гражданин арендатель в окне показался. И ручкой реверанс сделал.

Расходись, - кричит, - робя! Не стой понапрасну. Сдадена квартиренка.

За сколько сдадена то? - спросили в толпе.

За двести сдадена. Спрос очень огромадный, нельзя, братцы, меньше.

За двести! - ахнула толпа. - Да мы тебе дядя, очень свободно триста бы дали. Допусти только.

Арендатель с явным сожалением развел руками и отошел от окна.

Толпа понуро расходилась, помахивая газетами.

Мелкий случай

Конечно, случай этот мелкий, не мирового значения. Некоторые людишки очень даже свободно не поймут, в чем тут дело.

Нэпман, например, у которого, может, в каждом жилетном кармане серебро гремит, тоже навряд ли разберется в этом происшествии.

Зато поймет это дело простой рабочий человек, который не гребет деньги лопатой. Такой человек поймет и очень даже горячо посочувствует Василию Ивановичу.

Дело в том, что Василий Иванович купил билет в театр.

В день получки Вася специально зашел в театр и, чтоб зря не растратиться, купил заблаговременно билет в 16-м ряду.

Человек давно мечтал провести вечер в культурном общежитии. И в силу этого целковый отдал, не моргнув глазом. Только языком чуть щелкнул, когда кассир монету загребал.

А к этому спектаклю Василий Иванович очень даже серьезно готовился. Помылся, побрился, галстук привязал.

Ох-ох, Василий Иванович, Василий Иванович! Чувствовало ли твое благородное сердце житейский подвох? Предвидел ли ты все мелочи жизни? Не дрогнула ли у тебя стальная рука, привязывая галстук? Ох-ох, грустные дела, скучные дела происходят на свете!

А в день спектакля Василий Иванович в очень радостно-веселом настроении пошел в театр.

«Другие, - думает, - людишки, нет на них погибели, в пивные ходят, или в пьяном угаре морды об тумбу друг другу разбивают. А тут идешь себе в театр. С билетом. Тепло, уютно, интеллигентно. И цена за все - рубль».

Пришел Василий Иванович в театр минут за двадцать.

«Пока, - думает, - то да се, пока разденусь да схожу оправиться, да галстук потуже привяжу - оно в аккурат и будет».

Начал наш милый товарищ Василий Иванович раздеваться, глядит на стене объявление- 20 копеек с персоны за раздеванье.

Екнуло у Василия Ивановича сердце.

«Нету, - думает, - у меня таких денег. За билет, да, действительно сполна уплачено. А больше, нету. Копеек восемь, должно быть, набежит. Если, - думает, - за эту сумму не пристрою одежу, то худо. Придется в пальто и галошах переть и на шапке сидеть».

Разделся наш сердечный друг Василий Иванович Подает одежду с галошами за барьер.

Извини, - говорит, - дядя, мелких мало. Прими в руку что есть, не считая.

А при вешалке, как раз наоборот, попался человек циничный. Он сразу пересчитал мелкие.

Ты, - говорит, - что ж это, собачья кровь, шесть копеек мне в руку кладешь? Я, - говорит, - за это могу тебя галошей по морде ударить.

Тут сразу между ними ссора произошла. Крик.

Вешальщик орет:

Да мне, может, за эти мелкие противно за твоими галошами ухаживать. Отойди от моей вешалки, не то я за себя не ручаюсь.

Василий Иванович говорит:

Ты, зараза, не ори на меня. Не подрывай авторитета в глазах буржуазии. Прими одежу, как есть, я тебе завтра занесу остатние.

Вешальщик говорит:

Ты меня буржуями не стращай. Я, - говорит, - не испугался. Отойди от моей вешалки на пушечный выстрел, арапская твоя личность.

Тут, конечно, другие вешальщики начали обсуждать эпизод. Дискуссия у них поднялась, - дескать, можно ли шесть копеек в руку совать.

А время, конечно, идет. Последние зрители бегут в зал. Акт начинается.

Васин вешальщик орет за своим барьером:

Василий Иванович чуть не заплакал от обиды.

Ах ты, - говорит, - старая морда, верзила-мученик. Да я, - говорит, - за эти выражения могу тебе всю бороду выдернуть.

Тут Василий Иванович поскорей надел пальто, положил галоши в шапку и бросился к дверям. Бросился к дверям - не пущают в одеже.

Братцы, - говорит Василий Иванович, - милые товарищи, билет же, глядите, вот у меня в руке… Оторвите от него корешок и пропустите.

Нет, не пускают.

Тут, действительно, Василий Иванович прямо зaметался.

Спектакль идет. Музыка раздается. Билет в руке. И пройти нельзя.

Поскорее разделся Василий Иванович, завернул одежду в узел. Ткнулся с узлом в дверь - не дозволяют.

Вы бы, - говорят, - еще перину с собой принесли.

А время идет. Музыка гремит. Антракт начинается.

Василий Иванович совершенно упал духом. Бросился до своего вешальщика.

Ах ты, - говорит, - распродажная твоя личность! Глядите, какую харю наел, ухаживая за нэпом.

Еще немного - и произошла бы некрасивая стычка. Но, спасибо, другие вешальщики разняли.

Наталья Васильевна Ищенко – прозаик, член Союза писателей России, председатель правления Союза русских писателей Восточного Крыма, редактор журнала «Литературная Феодосия», дипломант Международной премии им. Великого князя Юрия Долгорукова, лауреат премии им. Н. Гумилёва, крымских фестивалей «Чеховская осень» и «Боспорские агоны». Публиковалась в журналах «Наш современник», «Москва», «Аврора», «Чайка», «День и Ночь», «Литературная Феодосия» и др. Живёт в Феодосии.

После записи в студии кабельного телевидения передачи о феодосийской поэтессе я попрощалась с героиней литературной встречи и направилась к ближайшей автобусной остановке. Мои ноги, в босоножках на высоких каблуках, осторожно ступали по разбитому тротуару, а глаза старательно сканировали его, помогая сохранять равновесие при ходьбе по убитому годами и дождями асфальту. Такое уже бывало со мной, когда я со всего маху бухалась на асфальт, угодив ногой в яму или трещину. А всё по причине непреодолимого желания отключиться от окружающей суеты и полюбоваться бездонными крымскими небесами, причудливыми облаками, мирно плывущими в неведомые дали. В такие мгновения я обычно успокаивалась, отпускала свои стрессы, словно заглядывала в вечность, и она в ответ рождала в душе мягкое, тёплое чувство, как будто меня, как в детстве, кто-то нежно погладил по голове.

Но вернёмся, наконец, к «случаю». Рядом со мной энергично простучала каблучками молодая блондинка. Я увидела, как она на ходу достала из кармана сумки мобильный телефон и принялась набирать нужный номер на клавиатуре. Я же, продолжая внимательно «изучать» горбатый тротуар, краем глаза вдруг заметила на нём сотенную купюру. Я сразу связала эту сотню с прошедшей мимо женщиной, так как бумажная денежка ещё покачивалась на асфальте, как после падения. Сотня не такая уж мелкая купюра, на неё можно прожить целый день, если быть экономным. Я обернулась и увидела, что женщина не успела уйти далеко и была в пределах досягаемости для моего голоса.

– Женщина, – громко крикнула я. – Женщина, вы потеряли сто рублей.

Она не услышала меня, продолжая с кем-то оживлённо разговаривать по телефону.

– Женщина, – ещё громче закричала я и махнула рукой, желая привлечь её внимание. Какие-то старушки, беседовавшие неподалеку, услышали мои призывы, обращённые к разговорчивой даме, и тоже окликнули её.

Тут блондинка услышала мои крики, заметила валяющуюся на асфальте беспризорную купюру и направилась к ней. Мне не хотелось поднимать чужие деньги, поэтому я спокойно ждала, когда блондинка сама поднимет сотню.

Но пока я кричала и размахивала руками, привлекая внимание рассеянной дамочки, потерянную купюру приметила и низенькая бабулька, тащившая с базара две тяжёлые авоськи. Она быстро оценила ситуацию, проворно юркнула к сотне и, не раздумывая, опустила свой груз прямо на неё. Я поняла замысел старушки: кошёлками прикрыть купюру, а потом, поднимая свои сумки, незаметно забрать и деньги. Пойди, доказывай потом, что бумажка не её. Меня как-то покоробило от такой алчности пожилого человека. Ведь она не была голодной, её сумки были полны еды.

– Бабушка, уберите свои сумки с чужой сотни, – решительно потребовала я. – Она не ваша. Вон её хозяйка, – и я указала на приближающуюся к нам женщину.

Фото: Фёдор Евгеньев

Старуха свирепо глянула на меня и, нехотя, подняла со сторублёвки свой груз. Этим взглядом она выдала себя, и мои подозрения в том, что её действия были намеренными, подтвердились. В это время блондинка, смущённо улыбаясь, подняла свою купюру и поблагодарила меня. А я, глядя на неё, подумала: кто знает, может быть, это были её последние сто рублей до зарплаты. В жизни всякое бывает. Я помню, ещё в советские времена, найдя в кармане случайно завалявшиеся там три рубля, я смогла приготовить хороший обед для приехавшей в гости мамы. Деньги никогда не бывают лишними. Ни для кого!

Всё произошло очень быстро, мелькнуло, как кадр киноленты. Да и что это было, подумалось мне? Просто мелкий житейский случай, на который не стоило и обращать внимания, но я вдруг ощутила всю глубину этой ситуации.

Не бывает в жизни мелочей. Ведь эта старушка наверняка чья-то мать или бабушка. И каких же она воспитала детей? Что рассказывает внукам о грехе кражи, о нечестном отношении к другим людям. Продолжая неторопливо шагать по тротуару, я размышляла над этим случаем. Иногда полезно задуматься глубоко. В жизни всем людям по судьбе даются различные испытания – деньгами ли, любовью, предательством или ложью. И как важно для человека не поддаться искушению, не только из-за боязни грядущей расплаты за грех, но просто ради чистоты собственной души.

Мелкий случай из личной жизни
Н.Д.Балабаю

Даль неоглядная, высь поднебесная, а жара… а жара несусветная. Ужасающая была у нас этим летом жара. 43 градуса в тени! Тепло, однако.
И надо было мне в такую-то жару купить молоко на рынке в пластиковой бутылке.
Вообще-то молоко мы покупаем на даче у нашей молочницы Лиды. Лида- в прошлом медсестра, она очень работящая и исключительно чистоплотная. Потому молоко, которое мы у нее покупали, все пили не опасаясь. Лида, кстати, очень ревниво относится к качеству своей продукции и к чистоте. Она очень забавно разговаривает на южноукраинском суржике, и вполне серьезно мне всегда говорит
-Та не купляйте у Наташки, она сама у меня купляе, потом разводыть водою, та и продае. Труба!
-Та можете не мыть бутыльки, я все одно перемываю и на сонце выжариваю.
-Сегодня купала свою Ласуню, (корову) так вона у мене така гарненька, така чистенька. Молоко никому не дасть, крим мэнэ.
-Попробуйте яке молоко, як с сахаром, а сливка?! А!
И я всегда послушно покупала молоко только у нее, и вот угораздило. Ну что же, и на старуху бывает проруха, как верно заметили классики. Погорячилась малехо.

Попила я кофе с этим молочком с рынка и начала медленно кончаться: озноб, температура, диарея, головная боль, рвота. Полный набор. Просто левомицетин и фурозалидон не помогали, попала под капельницу- благо муж начмед, а лучший его друг гастроэнтеролог.
Лежу и сокрушаюсь о своей несчастной доле- добрые люди на пляже, на реке, на яхтах, на дачах, а ты с иглой в руке и вся, как отсиженная нога, в палате.

Звонок. Лида.
-Ольга Петровна, вам оставлять молоко.
-Здравствуй, Лидочка, дорогая… Нет, мы сегодня на дачу не приедем.
-Чого це?
-А я, Лида, такая дура, что и слов-то не найти. Купила на рынке молоко, а теперь вот лежу под капельницей. Отравилась.
-Та вы шо? Тю! Ну на шо вы брали на рынке? Чи с глузду зьихалы? (с ума сошли)
-Наверное, но хозяйка, Лида, меня уверяла, что молоко «утрешне».
-Та яко оно утрешне. Оно у них по 5 дней утрешне, они тудаж антибиотики лльют. Я ж вам казала (говорила)
-Что ты, Лида! Не может быть!
-От вы уже интеллигенция, таки вже наивни. Прям, як диты..
Интеллигенция у Лиды слово ругательное.(Это для справки.)
-Слухайтэ, там у цих хазяек такая химия, шо и той, як его…
-Менделеев.
-О, точно. Менделееву не снилося. Добавляють пепсин, антибиотики, смекту. А сметану роблять з мелом и пальмовым маслом. А вкусна, потому шо усилитель вкуса додають. Там як в лабаратории -такого нахимичать, шо не знаешь, шо до рота несешь.
-Лида, да неужели?
-Тю! Шо я брехать буду. Казала вам купляйте молоко у мене, а вас понесло на той рынок. Там таки штукари-труба. От слухайтэ: в Федоровке у Гальки була корова лейкозна, жаба давила привить, она ж жадна; так сначала муж помер, а потом сама, 2 диточок осталось. И весь час торговала цим молоком.
Я похолодела. О, Господи, Царица небесная!
-А в Центральному у коров був бруцеллез, так там 3 семьи з ума посходылы.
-Лида, может не будешь продолжать. Ты меня уже убедила.
-Та я ж вам кажу -зараз коров лейкозных багато. Хазяева гроши экономлять, а люди гинуть.
-Лида, Лида, я поняла. Присягаюсь- молоко будем покупать только у тебя.
-Добрэ, добрэ. Выздоравливайть, Ольга Петровна. Вы цей, пийте чай з лимоном, минералку, ригедрон.
Как то сразу припомнилось золотое времечко для меломанов, когда страна советов хоронила своих генсеков- с утра траурные симфонии, реквиемы, Чайковский со своей "Патетической", лучшие дирижеры: Мравинский, Рождественский, Кондрашин. Балеты- праздник искусства. Да. Так в ушах и звучит- Кирие элейсон, Господи помилуй! Потом, уже и про завещание подумалось- лейкоз, это ж вам не шуточки.

И дремать расхотелось, и не читается. Вот так да! Недавно наши Кулибины ночью врезались в водогон, и, если бы не счетчики, никто бы не узнал. Доморощенные Менделеевы из пол-литровой банки сливок с помощью нехитрых химических операций, как-то: смешивание и взбалтывание, получают 3 литра суспензии под названием "Ой, в мэнэ така смачна сметана" исключительно товарного вида. Те же самые Менделеевы варят самогон с куриным пометом для быстрого догона, и реализуют прямо в киосках, а я, действительно, наивная, все время удивлялась какие вежливые и улыбчивые женщины торгуют в киоске минеральной водой. А чего бы им не улыбаться- опрокинул рюмашку и запивачка рядом стоит. Хар-рра-шо!Да мало ли. Говорил как-то мой коллега: «Украинцы, как гадюки- их давят, нищат, а они все одно выживают. А жеруть однэ одного!»

Однозначно, я сделала вывод, когда отковыляла домой- молоко покупать только у Лиды и обязательно, как сказал доктор, кипятить. Сметану самую дорогую только в супермаркетах, проверяя число и год!
Чего и всем советую. Будьте все здоровы! Ольга Голубь. 03.09.12.