Литература второй половины двадцатого века и место в ней «другой прозы. «Автобиографические записки» и другая проза

Современная русская литература неоднородна и многообразна по своим эстетическим принципам и философским установкам. Она развивается в русле трёх художественных систем – реализма, модернизма и постмодернизма, в которых существуют свои течения. Наиболее популярной и плодотворной из них является реализм.

Художественная система реализма включает три направления (течения): неоклассическая (традиционная), условно-метафорическая, «другая проза».

«Другая проза». В начале 1980-х годов в литературе появились произведения авторов, которые противопоставляли свои идеи общепринятым. Официальная литература поставила человека на пьедестал, воспевала его как создателя и творца своей судьбы и счастья, заставляла поверить в то, что один человек способен изменить мир. В своих произведениях представители «другой прозы» показывали полную зависимость советского человека от бытовой среды, он – всего лишь маленький винтик в огромной машине.

В «другой прозе» можно выделить три течения: «историческое», «натуральное», и «иронический авангард». Но это деление достаточно условно, так как черты произведений одного течения могут быть присущи творениям авторов иного направления.

Произведения «исторического» течения показывали события истории с новой стороны. Несмотря на общеизвестное мнение и политическую оценку, необычность ракурса позволяет лучше понять и ногда переоценить произошедшее. Герой «исторических» произведений – человек, который неотделим от истории своей страны. Исторические события воздействуют на судьбу человека, изменяя её. Но писатели данного течения рассматривали советского человека с гуманистической точки зрения, а не с политической или социальной.

Представители «исторической» прозы: М. Кураев.

«Натуральное» течение«другой» прозы отличается изображением жестокой действительности. «Натуралисты» детально описывают негативные стороны жизни, правдиво изображают тёмные стоны общественного сознания, которые ранее не показывались в литературе. Темами произведений стали и неуставные отношения в армии, и афганская война, цинизм, алкоголизм, тюремный быт. Авторы только показывают реальные явления и поступки, но не дают описанным событиям и героям никакой оценки. Объективное повествование, максимально приближенное к реальности, к которому стремились «натуралисты», позволяет читателю сформировать своё мнение о происходящем.

Представители «натурального» течения: С. Каледин, Ю. Стефанович, М. Палей, Г. Габышев, О. Ермаков, Л. Петрушевский, С. Дышев.

Иронический авангард – течение, берущее свои истоки из иронической повести 1960-х годов. В своих произведениях «авангардисты» обыгрывали, пародировали уже известные сюжеты. Изображённые в произведениях жизненные события настолько фантастичны и необычны, что порой кажутся нереальными.

Писатели-«авангардисты» разрушают стереотипы, высмеивают приёмы и сюжеты классической литературы.

Представители «иронического авангарда»: В. Пьецуха, С. Довлатов, Е. Попов, М. Веллер.

Если Вы хотите получить более конкретную информацию о жизни и творчестве современных русских поэтов и писателей, ближе познакомиться с их произведениями, онлайн репетиторы всегда рады Вам помочь. Онлайн преподаватели помогут сделать анализ стихотворения или написать отзыв о произведении выбранного автора. Обучение проходит на основе специально разработанного программного обеспечения. Квалифицированные педагоги оказывают помощь при выполнении домашних заданий, объяснении непонятного материала; помогают подготовиться к ГИА и ЕГЭ. Ученик выбирает сам, проводить занятия с выбранным репетитором на протяжении длительного времени, или использовать помощь педагога только в конкретных ситуациях, когда возникают сложности с определённым заданием.

сайт, при полном или частичном копировании материала ссылка на первоисточник обязательна.

Великая русская литература — великая обманщица молодежи, потому что она настраивает и мобилизует на такую жизнь, которой не может быть никогда.
В. Пьецух

Размышляя о тех явлениях, которые имеют место в современной литературе, о тех произведениях, которые обратили на себя внимание читателей своей нетрадиционностью, литературовед С. Чуприн дал определение «другая проза». «Другая проза» — то есть непривычная для читателя, непохожая на все то, с чем мы были знакомы ранее. «Другая проза» явила собой новую волну в русской литературе.

Следует обратить внимание на то, что в современной литературе сложилась ситуация, весьма напоминающая ту, которую переживала литература на рубеже XIX—XX веков. В то время также ощущалось резкая перемена взглядов на устоявшиеся принципы — моральные, социальные, политические. Теперешнее мироощущение большинства напоминает вышесказанное. Для себя я называю это «безверие», Прежняя система ценностей распалась, а новая не сформировалась. Это «безверие» ощущается и в творчестве русских писателей как представителей того нового общества, которое возникло на месте прежнего, советского. Основные черты этой новой «другой прозы» мне хотелось бы выяснить на примере творчества Л. Петрушевской и ее рассказа «Свой круг».

В первую очередь возникает вопрос, что это за «свой круг», о чем идет речь в рассказе. Сначала перед нами предстает просто обычный круг знакомых людей, приятелей главной героини. Среди них физик Серж, Андрей, который живет как прихлебала, аферистка Ленка, красавица Таня... Затем, по ходу развития действия, становится понятно, что это не просто круг знакомых, но замкнутый круг, из которого ни один из героев не может выбраться вырваться. И этот круг — круг обыденности, по вседневности, прозаичности и, самое главное бесчеловечности. Мы не видим проявления добра человечности, тепла в отношениях знакомых людей.

В русской литературе XIX века нередко обыденная жизнь героев со всеми ее будничными заботами означает обретение героями душевного покоя, умиротворенности, гармонии. Петрушевская разрушает все ценности и традиции, не видит гармонии в мире, более того, отрицает вообще возможность гармонии. Она изображает свою героиню в ее обыденной жизни, но это жизнь лишена гармонии, уюта, человечности, доброты. И нет никакой возможности изменить течение такой жизни. Автор доказывает это каждой деталью. Так, например, мы видим, что в «круге» постоянно обсуждаются одни и те же темы: горят о том, что жить без детей нельзя, даже не принято, что самое главное заключается в том, чтобы возиться с ними днями, а в ночь на выходной «почувствовать себя людьми и загулять»; «коронным номером Андреевой программы были танцы с Маришей»; «событие вызвало жуткий смех, но все знали, что тут есть игра, что Жора играет со студенческих лет бонвивана и распутника». Постоянно слышатся фразы типа «опять спрашивал», «и тогда мы все снова». Так возникает это ощущение бесконечного движения по кругу, безвыходности. Повторяются шутки, не меняются темы разговора, то есть «развлечения» всегда проходят по одной и той же программе.

Героиня недавно похоронила мать, а теперь и сама смертельно больна. Ей предстоит испытать все те ужасные страдания, которые испытала ее мать. Несмотря на то, что героиня всегда находится среди людей «своего круга», она невероятно одинока. Жизнь ее — жестока и бессмысленна, как, собственно, и жизнь окружающих ее людей. Мир, в котором они живут, лишен покоя, вечных устоев. У героев отнято душевное равновесие.

Центром трагедии становится судьба сына героини. Она в разводе с мужем, у которого уже новая семья. Вроде бы логичным было бы отцу забрать сына, после того, как героини не станет, ведь то, что она скоро умрет, известно всем. Однако вряд ли можно рассчитывать на то, что бывший муж заберет к себе жить ребенка от нелюбимой женщины. Показательным эпизодом, доказывающим ненужность ребенка отцу, является следующий момент рассказа: однажды бывший муж заглядывает в дом прежней жены, где собрались давние знакомые. Он спрашивает, где сын, Алеша, на что героиня демонстративно равнодушно отвечает, что мальчик, видимо, гуляет. «Так уже первый час ночи! — сказал Коля и пошел в прихожую». Но порыв идти искать сына закончился следующим: «он не стал одеваться, а по дороге завернул в уборную и там надолго затих», затем пришел в комнату, забыв о сыне, о том, что это уже не его дом, лег на диван. Он и на улицу не вышел, чтобы найти своего ребенка, не говоря уже о том, что он взвалит на себя такой груз — воспитание сироты.

В этой сцене героиня все продумала заранее: она отправила сына на дачу, чтобы он переночевал один в дачном домике, не мешал компании, строго запретила возвращаться и звонить. Но ключ от домика она из его куртки забрала. Мальчик вернулся, но звонить не стал. Когда гости вышли из квартиры, они увидели Алешу, спящего на лестничной клетке, уткнувшись в перила. Мать на глазах всего «круга», в том числе и отца ребенка, избивает спящего мальчика так, что у него кровь льет из носа. Она в бешенстве, ее затаскивают в квартиру, держат дверь, а Николай хватает ребенка на руки, уносит с криком: «Все! Я забираю! Мразь такая!»

Героиня заранее продумала эту сцену, чтобы спровоцировать «свой круг» на проявление человеческих чувств. Она поступает так во имя своего сына, его будущего.

Кульминации рассказа у Петрушевской нет, как нет и завязки, такое впечатление, что повествование начинается не с первой, а с последующих страниц книги. Возникает ощущение, что этих людей мы знаем давно, что просто зашли в эту компанию в тот момент, когда беседа уже была в самом разгаре. Развязки тоже нет, просто единый поток мыслей героини, от чьего имени идет повествование. То есть весь рассказ напоминает один большой монолог. Автор использует именно эту форму изложения для того, чтобы подчеркнуть полную откровенность, доверительность.

Жизнь, изображенная в рассказе Л. Петрушевской «Свой круг» — мелкое, бессмысленное копошение, в котором нет высоких идеалов, нет просто каких-либо человеческих ценностей. Писатель не судит героев, никак не выражает свое отношение к ним, к их поступкам, а просто фиксирует происходящее.

«Другая» проза объединяет авторов, чьи произведения появлялись в литературе в начале 1980-х годов, которые противопоставили официальной свою демифологизирующую стратегию. Разоблачая миф о человеке — творце своего счастья, активная позиция кото-рого преобразует мир, писатели показывали, что советский чело-век целиком зависит от бытовой среды, он — песчинка, брошен-ная в водоворот истории. Они всматривались в реальность, стре-мясь в поисках истины дойти до дна, открыть то, что было засло-нено стереотипами официальной словесности.

«Другая» проза — это генерирующее название очень разных по своим стилистическим манерам и тематическим привязан-ностям авторов. Одни из них склонны к изображению автомати-зированного сознания в застойном кругу существования (А. Иван-ченко, Т. Толстая), другие обращаются к темным «углам» со-циальной жизни (С. Каледин, Л. Петрушевская), третьи видят со-временного человека через культурные слои прошлых эпох (Е. По-пов, Вик. Ерофеев, В. Пьецух). Но при всей индивидуальности пи-сателей, объединенных «под крышей» «другой» прозы, в их твор-честве есть общие черты. Это оппозиционность официозу, принципиальный отказ от следования сложившимся литератур-ным стереотипам, бегство от всего, что может расцениваться как ангажированность. «Другая» проза изображает мир социаль-но «сдвинутых» характеров и обстоятельств. Она, как правило, внешне индифферентна к любому идеалу — нравственному, со-циальному, политическому.

В «другой» прозе можно выделить три течения: «историческое», «натуральное» и «иронический авангард». Это деление довольно условно, так как исторический ракурс присущ и произведениям, не входящим в «историческую» прозу, а ироническое отноше-ние к действительности — вообще своеобразная примета всей «другой» прозы.

Разделение «другой» прозы на «историческую», «натураль-ную» и «иронический авангард» удобно при анализе художест-венной специфики произведений и соответствует внутренней логике литературной ситуации. «Историческое» течение — это попытка литературы взглянуть на события истории, которые пре-жде имели отчетливо прозрачную политическую оценку, неза-шоренными глазами. Нестандартность, необычность ракурса по-зволяет глубже понять исторический факт, порой и переоце-нить его.

В центре «исторических» повестей — человек, судьба которо-го исторична, но не в пафосном смысле. Она неразрывно связа-на с перипетиями существования советского государства. Это человек, имеющий историю страны как свое собственное про-шлое. В этом смысле произведения «исторического» течения ге-нетически связаны с романами и повестями Ю. Домбровского, Ю. Трифонова, В. Гроссмана, герои которых свою жизнь пове-ряли историей. Материал с сайта

Но в отличие от традиционного реализма «историческая» проза исследует феномен советского человека с точки зрения общегу-манистической, а не социальной или политической.

В «исторической», как и во всей «другой» прозе, концепция истории — это цепь случайностей, которые воздействуют на жизнь человека, изменяя ее в корне. Причем сцепление случайностей может создавать совершенно фантастические комбинации, ка-залось бы, невозможные в жизни и тем не менее абсолютно реалистические. То есть «историческая» проза черпает фантасти-ческое из самой общественной жизни, обнажая ее и сопрягая с жизнью отдельного человека.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

• drugaya proza
• иная проза
• другая проза
• другая проза это

В конце 1980-х годов литературовед Г. Белая в статье “”Другая” проза: предвестие нового искусства” задалась вопросом: “Кого же относят к “другой” прозе”? И назвала самых разных писателей: Л. Петрушевскую и Т. Толстую, Венедикта Ерофеева, В. Нарбикову и Е. Попова, Вяч. Пьецуха и О. Ермакова, С. Каледина и М. Харитонова, Вл. Сорокина и Л. Габышева и др. Эти писатели действительно разные: по возрасту, поколению, стилю, поэтике. Одни до гласности так и не вышли из андеграунда, другие сумели пробиться в печать еще в пору существования цензуры. Создается впечатление, что по ведомству “другой” прозы заносят вещи “ужасные” по содержанию (“чернуху”, как говорят в кино). Специфику “другой” прозы пытаются вскрыть с помощью определений “неонатурализм”, “новый физиологизм” и т.п.

Перечисленных писателей роднит одно очень существенное обстоятельство. Они остро полемичны по отношению к советской действительности и ко всем без исключения рекомендациям социалистического реализма насчет того, как эту действительность изображать, в первую же очередь к его назидательно-наставительному пафосу.

В каком пространстве обычно происходило действие в произведениях социалистического реализма? Главным образом на работе: в цехах, на широких колхозных нивах, в учреждениях, в парткомах, райкомах, обкомах, торжественных залах и т. п. Кто был героем этих произведений? Передовик производства, ударник коммунистического труда, партийный и советский руководитель, участковый милиционер, отец и благодетель опекаемых граждан, отличник боевой и политической подготовки и т. п.

“Другая” проза перемещала читателя в иные сферы, к другим людям. Ее художественное пространство размещалось в замызганных общежитиях для “лимиты”, в коммуналках, на кухнях, в казармах, где властвовала дедовщина, на кладбищах, в тюремных камерах и магазинных подсобках. Ее персонажи в основном маргиналы: бомжи, люмпены, воры, пьяницы, хулиганы, проститутки и т.п.

В повести С. Каледина “Смиренное кладбище” (1987) нарисованы сцены из жизни “бывших” людей, спившихся, потерявших человеческий облик, сменивших имена на клички. Их кладбищенский быт вызывает сострадание и отвращение. В последней главе “ ” Татьяна прощается со своим героем:

…Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей…

Медитативно-элегическое настроение героини А. , всплывающее в памяти читателя, резко контрастирует с контекстом, в котором С. Каледин использует центон “смиренное кладбище”. В результате его кладбище также выступает знаком, символом, но уже совершенно другой эпохи, циничной и жестокой.

В произведениях социалистического реализма любовные сцены изображались, как правило, очень скупо либо совсем не показывались. Лишь иногда можно было следить за романом главного инженера с замужней женщиной-технологом. Критика даже изобрела специальный термин – “оживляж”, которым оценивались ситуации, подобные вышеупомянутой, используемые писателями для очеловечивания своих героев.

В произведениях “другой” прозы, напротив, редко обходилось без постельных сцен одна откровеннее другой. Складывалось впечатление, что именно в области секса в первую очередь реализуется свобода, какую обретает человек с избавлением от тоталитаризма. Отсутствие чувства меры сказалось и в том, что на страницы литературных произведений в изобилии высыпалась ненормативная лексика. Причем некоторые авторы, ничтоже сумняшеся, выдавали ее прямым текстом, избегая обычных в подобных случаях многоточий, принятых в цивилизованном мире и освященных многовековыми традициями.

Талантливый писатель Вл. Сорокин в книгах “Очередь” (1985), “Тридцатая любовь Марины” (1985), “Роман” (1994) и др. в полной мере реализовал оба главных приема “другой” прозы – иронию и пародию.

В “Очереди” герой, идя по своим делам, натыкается на громадную толпу людей, выстроившуюся к какому-то, издалека не разглядеть, магазину, и занимает очередь. Писатель ядовито высмеивает все, что связано с этим непременным атрибутом советского образа жизни. Потом герой знакомится с продавщицей этого магазина, которая обещает ему по блату достать продававшийся товар, и дело заканчивается любовной оргией.

Сорокин считается постмодернистом. Его Роман из одноименного произведения – типичный симулякр, т. е. копия без оригинала. В облике, языке Романа, в ситуациях, в которые он попадает в начале повествования, сквозит что-то неуловимо тургеневское, хотя подобного героя у И.С. нет и быть не может. Однако неожиданно, немотивированно, по контрасту, мягкие элегические картины русской провинциальной жизни прошлого века резко сменяются жуткими многостраничными сценами кровавых убийств и насилия.

Г. Белая была права, называя “чернуху”, т.е. изображение исключительно низменного в человеческой жизни, одной из главных примет “другой” прозы. Жестокая правда об обществе была призвана обнажить ложь, фальшь, приукрашивание действительности, лицемерие и демагогию, распространенные и в жизни, и в литературе социалистического реализма.

Но Г. Белая ошиблась, посчитав “другую” прозу “предвестием нового искусства”. Исчезли Советский Союз и его официальное искусство, исчезает и их антагонист – “другая” проза. Последним, видимо, ее отголоском в современной литературе явилась книга В. Маканина “Андеграунд, или ”.

Самые популярные статьи :

Домашнее задание на тему: “Другая” проза: предвестие нового искусства в русской литературе .

"Другая" проза объединяет авторов, чьи произведения появлялись в литературе в начале 1980-х годов, которые противопоставили официальной свою демифологизирующую стратегию. Разоблачая миф о человеке - творце своего счастья, активная позиция которого преобразует мир, писатели показывали, что советский человек целиком зависит от бытовой среды, он - песчинка, брошенная в водоворот истории. Они всматривались в реальность, стремясь в поисках истины дойти до дна, открыть то, что было заслонено стереотипами официальной словесности.

"Другая" проза - это генерирующее название очень разных по своим стилистическим манерам и тематическим привязанностям авторов. Одни из них склонны к изображению автоматизированного сознания в застойном кругу существования (А. Иванченко, Т. Толстая), другие обращаются к темным "углам" социальной жизни (С. Каледин, Л. Петрушевская), третьи видят современного человека через культурные слои прошлых эпох (Е. Попов, Вик. Ерофеев, В. Пьецух). Но при всей индивидуальности писателей, объединенных "под крышей" "другой" прозы, в их творчестве есть общие черты. Это оппозиционность официозу, принципиальный отказ от следования сложившимся литературным стереотипам, бегство от всего, что может расцениваться как ангажированность. "Другая" проза изображает мир социально "сдвинутых" характеров и обстоятельств. Она, как правило, внешне индифферентна к любому идеалу - нравственному, социальному, политическому.

В "другой" прозе можно выделить три течения: "историческое", "натуральное" и "иронический авангард". Это деление довольно условно, так как исторический ракурс присущ и произведениям, не входящим в "историческую" прозу, а ироническое отношение к действительности - вообще своеобразная примета всей "другой" прозы.

Разделение "другой" прозы на "историческую", "натуральную" и "иронический авангард" удобно при анализе художественной специфики произведений и соответствует внутренней логике литературной ситуации. "Историческое" течение - это попытка литературы взглянуть на события истории, которые прежде имели отчетливо прозрачную политическую оценку, незашоренными глазами. Нестандартность, необычность ракурса позволяет глубже понять исторический факт, порой и переоценить его.

В центре "исторических" повестей - человек, судьба которого исторична, но не в пафосном смысле. Она неразрывно связана с перипетиями существования советского государства. Это человек, имеющий историю страны как свое собственное прошлое. В этом смысле произведения "исторического" течения генетически связаны с романами и повестями Ю. Домбровского, Ю. Трифонова, В. Гроссмана, герои которых свою жизнь поверяли историей.

Но в отличие от традиционного реализма "историческая" проза исследует феномен советского человека с точки зрения общегуманистической, а не социальной или политической.

В "исторической", как и во всей "другой" прозе, концепция истории - это цепь случайностей, которые воздействуют на жизнь человека, изменяя ее в корне. Причем сцепление случайностей может создавать совершенно фантастические комбинации, казалось бы, невозможные в жизни и тем не менее абсолютно реалистические. То есть "историческая" проза черпает фантастическое из самой общественной жизни, обнажая ее и сопрягая с жизнью отдельного человека.

Как скачать бесплатное сочинение? . И ссылка на это сочинение; «Другая» проза в конце XX века уже в твоих закладках.

Поэзия - это стихотворная, т. е. ритмически организованная художественная речь, в отличие от прозы, не имеющей определенного упорядоченного ритма. Первоначально под поэзией понималось искусство слова вообще, а прозой считались все нехудожественные произведения (научные, философские и т. д.). Очень ярко, хотя и на уровне наивного восприятия своего героя, показывает различие между прозой и поэзией Мольер. В "Мещанине во дворянстве" господин Журден спрашивает совета у своего учителя, как написать любовную записку. Учитель философии.
Неоклассическая проза обращается к социальным и этическим проблемам жизни, исходя из реалистической традиции, поэтому иногда в критике можно встретить определение "традиционная" проза. Средствами и приемами реалистического письма, наследуя "учительскую" и "проповедническую" направленность русской классической литературы, писатели-"традиционалисты" пытаются создать картину происходящего, осмыслить его, воспитать необходимые представления о норме социального и нравственного поведения. Для реалистических писателей жизнь социума является главным содержанием. В неоклассической прозе преобладает общественная, общинная иерархия ценностей, характерная для русской
"Натуральное" течение "другой" прозы генетически восходит к жанру физиологического очерка с его откровенным детальным изображением негативных сторон жизни, интересом к "дну" общества. Писатели-"натуралисты" не склонны маскировать страшную и жестокую действительность, где попирается достоинство человека, где хрупка грань между жизнью и смертью, где убийство воспринимается как норма, а смерть - как избавление от издевательств. Показывая грязь жизни, "чернуху", "натуралисты" только констатируют факты. В отличие от тех писателей традиционного направления, которые склонны
"Иронический авангард" - течение "другой" прозы, которое отталкивается от эстетики "молодежной", "иронической" повести 60-х годов (В. Аксенов, Ф. Искандер, В. Войнович). Но если идти дальше, то генетически "иронический авангард" связан с традицией русской "утрированной" прозы (А. Синявский), которая начинается с Гоголя и продолжается в творчестве К. Вагинова, Д. Хармса, Л. Добычина, отчасти М. Булгакова. В произведениях "иронического авангарда" можно выделить типологические черты стиля. Это сознательная ориентация на книжную традицию, игровая стихия,
Почему песня "Священная война" стала эмблемой патриотизма советского народа в годы Великой Отечественной войны? В песне "Священная война" В. Лебедева-Кумача выразилась вся сила ненависти к фашизму и любви к Родине. В песне звучал и призыв "Вставай, страна огромная!", и клятва "Дадим отпор душителям", и определение войны как народной и священной. Слова отражали всю гамму чувств, которые владели людьми; они были просты и доходчивы, а музыка А. Александрова легко запоминалась. Это и
Своеобразие героев деревенской прозы Василия Шукшина Деревенская проза занимает одно из ведущих мест в русской литературе. Основные темы, которые затра­гиваются в романах такого жанра, можно назвать веч­ными. Это вопросы нравственности, любви к природе, доброго отношения к людям и другие проблемы, акту­альные в любое время. Ведущее место среди писателей второй половины XX столетия занимают Виктор Пет­рович Астафьев ("Царь-рыба», "Пастух и пастушка»), Валентин Григорьевич Распутин ("Живи и помни», "Прощание с Матерой»), Василий
Вот уже почти полвека мы перемываем Пушкину [хорей] кости, полагая, что возводим ему памятник по его же проекту. Выходит, он же преподносит нам единственный [ямб] опыт загробного существования [дактиль]. По Пушкину можно судить - мы ему доверяем [амфибрахий]. А. Битов. «Свободу Пушкину!» (цит. по книге Ю. Б. Орлицкого, с. 803.) Новая монография известнейшего российского стиховеда представляет собой своего рода вторую часть его “научной дилогии”, первая книга которой касается прежде всего теоретических проблем взаимоотношения стиха и прозы