О вольфганге казаке и всадниках иных

Вольфганг Казак:

- Кто-то там говорил, наверное, по-немецки, и они кричали на меня, что я стрелял в них. А я сказал, что я вообще не стрелял: смотрите на мою винтовку. Они посмотрели и стали хохотать, поскольку она внутри была покрыта ржавчиной.

Тогда, в конце апреля 1945 года, одному немецкому новобранцу по имени Вольф Ганг Казак несказанно повезло. Враг дослушал его до конца. Враг внял его аргументам. Мог бы убить, но не убил.

Здравствуйте, в эфире передача «Бывшее и несбывшееся». Наша февральская тема – «Опыт плена». Немецкие историки исходят из того, что за годы Второй мировой войны из почти 6 миллионов советских солдат, попавших в немецкий плен, уцелело меньше половины. Из трех с лишним миллионов немецких военнопленных, попавших в СССР, не вернулось домой больше миллиона. Мы никогда не услышим от них самих биографий тех, кого убили прежде, чем им удалось предъявить противнику свои реквизиты. Так послушаем счастливцев, попавших в плен и выживших в плену. Вы услышите голоса военнопленных 20 века – русских и англичан, японцев и евреев. Сегодня наш первый собеседник – Вольфганг Казак, немецкий военнопленный Второй мировой войны.

- 30 апреля 1945 года я был на фронте всего одну неделю, и утром меня разбудили поляки. Ни одного немца больше не было у нас в окопах: они ночью сбежали, а меня забыли. Я вышел из моей ямы и сразу же услышал именно этот удар – выстрел с расстояния, скажем, c пяти метров. Кто-то там говорил, наверное, по-немецки, и они кричали на меня, что я стрелял в них. А я сказал, что я вообще не стрелял: смотрите на мою винтовку. Они посмотрели и стали хохотать, поскольку она внутри была покрыта ржавчиной. Вот это был самый первый мой удар. А потом – совсем другой, положительный удар. Отвел меня один молодой поляк, ну, такой же 18-летний, наверно, как я, и кое-как, когда мы были одни, объяснил, что если что-то у меня опасное, что скомпрометирует меня, то чтобы я выбросил. Отвел в лес и помог мне, так сказать, очиститься от патронов и тому подобного. Он мне сказал: «Я должен Вас передать теперь русским – советским войскам».

Второй удар: я помог каким-то офицерам, и это вызвало злость какого-то советского офицера, и он меня искал, чтобы действительно теперь расстрелять. И в этот момент другие немецкие – 500-1000 человек там стояло – стали меня защищать: кто-то на голову шапку надел, кто-то снял свою куртку, чтобы я выглядел иначе. И так они меня спасли.

А третий удар, когда я увидел того мальчика, которого тоже вели в плен: мы шагали, шагали медленно-медленно. А он был уже истощен... и – расстреляли... И вот уже лежал мертвым тот, кто только что шел с нами рядом.

Теперь самый положительный удар, в тот момент, когда шла уже обычная жизнь плена, нормальный новый ритм. Поезд в Советский Союз остановился. Нам разрешили выйти. Там были несколько домов, и одна русская женщина принесла нам воду. Она же видела этих бедных пленных и хотела дать нам попить. Советский солдат подошел к ней, но медленно-медленно, и запретил: «Нельзя, нельзя, чтоб контакт был с этими врагами». Что-то в этом роде он, наверное, говорил. Она ушла, и он ушел. Она с другой стороны подошла, опять принесла воду, и опять он выполнил свой «долг». Но медленно-медленно, чтобы она успела нас напоить, а он – запретить. И эта человеческая помощь – это доказательство, что мы не враги, что мы - люди! Это был самый главный положительный удар.

Вольфганга Казака некоторые из Вас, дорогие слушатели, знают как историка русской литературы, издателя хорошо известного в Германии, а недавно опубликованного и в России словаря русских писателей 20 столетия. История плена Казака оказалась и предысторией его интереса к русскому языку.

- Я, конечно, ни слова по-русски не говорил. Когда я попал в плен, вообще с русскими мало имели контактов. Через три месяца мы стали вымирать, это было на Волге, я был там вблизи Куйбышева. И тогда я судьбой попал в поезд будто бы в Берлин. Но поскольку через три дня четверть из нас умерло, они остановили поезд, и я был там в лазарете. Там мы получили примерно треть нужного питания. Значит, знаешь заранее: месяц-два живешь, но умрешь, и как другие.

Я попробовал получить побольше жратвы, работал у зубного врача. Но меня уволили. Потом стал работать у сестер. Но кто-то был похитрее, и я потерял это прекрасное место. Тогда я про себя говорил: дорогие, вы, может быть, похитрее, половчей, а я готов, если нужно, остаться хоть навсегда, хоть на несколько лет, но мне главное - остаться в живых. Я решил учиться русскому языку. Через несколько дней я получил от кого-то грамматику и словарь, и вот переписал, стал самостоятельно заниматься русским языком. Через шесть недель место переводчика на кухне освободилось, и я просил, чтобы меня включили в группу, которая работает на кухне, и меня и включили. А на кухне я стал работать и говорить по-русски. Несколько слов я знал, что лошадь – не ложка, ложка - не лошадь. Я знал, что – суп, а что – вода. Но одного слова я точно не знал: никогда не слышал слова «кипяток». Ну, кричали: «Кипяток!» ...показали, понял что такое кипяток. И вечером я был переводчиком на кухне.

Так и продолжалась бы «малина» девятнадцатилетнего немецкого военнопленного Вольфганга Казака, если бы не вызвали его через какие-нибудь три недели к оперу.

- Ну, я никакого представления не имел, мне сказали: «Вот там Вас вызывают». А я ничего, никого не боялся. Что это следователь, что он НКВДшник - ничего такого не знал. Но когда сестра, которая меня вела туда, сказала: «Не бойся, мальчик, не бойся», вот тогда я понял: «Будь теперь начеку!» И привели меня на допрос. Его интересовали вопросы, не фашист ли я, не эмигрант ли я. Хотя фамилия у меня такая подозрительная, но у нас в роду никаких русских нету, чистые немцы. А я видел в нём первую в моей жизни возможность разговаривать с образованным человеком по-русски. А он меня понял, и я его понял. Я заставил его говорить медленнее, и он дал мне командовать: «Тише, тише! Медленнее говорите!» И так мы общались действительно на русском языке. И представьте себе, для 19-летнего мальчика это такое было удовольствие, что он действительно самостоятельно достиг этой цели – через два месяца общаться по-русски с офицером. И он, наверно, страшно удивился, что перед ним мальчик, который совершенно его не боялся. Кроме того, что касается фашизма, то мне очень легко было ответить, потому что я из такой антифашистской семьи. Отец потерял в 1933 году свою работу, так что я действительно мог ему немножко рассказать, что были и такие семьи. Так и у вас были совсем не коммунистические семьи, редко, но бывали, и у вас, и у нас. Вот это было начало моего русского языка.

Ясно, что после того, как меня освободили... Между прочим, меня освободил конкретно этот офицер. Он меня дописал в список тех, которые подлежат возвращению в Германию. Он меня взял в свой вагон. Значит, он спас мне жизнь. И я неоднократно уже говорил и повторяю сегодня: я ему благодарен до конца моей жизни. Сегодня у меня контакт с его сыном (иногда). Но они знают, что есть человек, какой-то немец, который с благодарностью вспоминает именно об этом следователе НКВД.

Потом я учился русскому языку в университете, сдал экзамен на переводчика. Потом защитил докторскую диссертацию, стал первым переводчиком в посольстве, был переводчиком до Хрущева.

Ни следователь НКВД, ни 19-летний юноша из Потсдама не знали, что в лице Вольфганга Казака из плена уходит будущий переводчик и издатель Александра Солженицына. Но послехрущевские страницы биографии Казака пока останутся за обрезом нашего повествования. Удивительным образом свободное решение молодого пленника выучить чужой язык было выражением всей его философии жизни. А это для Казака – религиозный вопрос.

Вольфганг Казак:

- Вот возьмите момент 24 апреля 1945 года. Я сказал, что в этот день я попал на фронт. Значит, накануне, мы были в Берлине, и нас, молодых солдат, определили половину – на Западный фронт, половину – на Восточный. Значит, я попал в эту группу на Восточный фронт. Это фактически Берлин. На электричке можно было поехать к фронту. И я позвонил домой. Я из Потсдама – каких-то 20 километров. Позвонил, но не дозвонился. Я позвонил друзьям в Берлин, они мне сказали, что ночью разбомбили Потсдам. И обещали сейчас добраться до Потсдама, хоть бы и пешком, чтобы сообщить матери, чтобы она подъехала в эту казарму, чтобы мы могли проститься. Я ждал до 15:00, мама не пришла. Мы уехали на трамвае, и в трамвае я заметил, что я забыл все мои документы в этой самой казарме. (...) Я вернулся на трамвае туда и – бегом до казармы, и вдруг сзади – голос матери: «Вольфганг!» И вот я заметил – это судьба. Если бы мама не прямо поехала, мама заблудилась по пути и пришла позже. Другие люди говорят - случайность. Нет, это Божья рука.

Вот ходил такой слух, что те, которые моложе 18 лет, их скоро освободят. А я родился в январе. Я мог бы теперь изменить свой паспорт, поскольку там было написано 1-е, а не январь, и дописать еще что-то и показать, что я родился 20 ноября, тогда была надежда попасть домой. Но я помню точно, что я думал об этом и решил: ты родился в январе и должен нести судьбу человека, который именно в январе родился. И я взял эту судьбу сознательно на себя.

Теперь это можно сказать вслух, не опасаясь его протестов: больше него вряд ли кто еще на Западе сделал столько полезного для русской литературы в XX веке. Да, он уже не возразит из скромности в ответ на эту реальную оценку его труда. Уже не возразит…
Самый, пожалуй, крупный из немецких ученых-славистов послевоенного времени, тончайший знаток русского языка, многолетний директор Института славистики Кёльнского университета, друг и защитник русских писателей, автор многих книг, исследующих и популяризирующих русскую литературу, в том числе первого в мире «Лексикона русской литературы ХХ века», профессор ВОЛЬФГАНГ КАЗАК Два года назад мне повезло: обычно не очень-то жалующий своим вниманием эмигрантскую прессу (были уже у профессора разочарования в общении с ней), не слишком часто общавшийся с литераторами последней волны эмиграции («графоманы то и дело всучивают свои опусы в надежде на благоприятную рецензию или помощь в издании»), практически не дающий интервью и много работающий над своими новыми книгами последние несколько лет после ухода из университета в своём уютном доме в Мухе (в трех десятках километров восточнее Кёльна), неожиданно… согласился на беседу с русским журналистом. Решил, видимо, ещё раз серьёзно рискнуть (потом говорил мне, что не жалеет). И целых полтора часа (ровно столько отвёл журналисту занятый профессор) я получал в его доме удовольствие от общения с этим удивительным человеком удивительной судьбы.
В самом деле. В 1943-м шестнадцатилетнего Вольфганга, как и других мальчишек его возраста, призвали на военную службу: сперва в противовоздушные войска в качестве «Luftwaffenhelfer», что-то вроде подсобного рабочего на аэродроме, а в начале 1945-го – в армию, где ему удалось стать санитаром. И 24 апреля он попал на фронт вблизи Берлина:
«А уже 30-го... меня взяли в плен. Причем взяли польские войска. Когда я попал в плен, поляки стали ругать меня за то, что я в них стрелял, на что я ответил: как раз совсем не стрелял, так как был санитаром. Они не поверили, взяли мою винтовку, которая валялась рядом, и... начали дико хохотать: ствол внутри весь был покрыт ржавчиной. Это сразу же изменило мое положение, может быть, спасло мне жизнь. И далее я был полтора года в советском плену, куда меня спустя час передали поляки »...
И был русский плен, и всё связанное с ним: недоедание, болезни, допросы, тяжелая работа… Тут легко было сломаться, возненавидеть пленивших, озлобиться. Что же пленный Казак? Как относился тогда и относится сейчас к тем людям, что держали его в плену? Остались ли у него после этого ненависть, враждебность к русским? Профессор смотрит на меня непонимающе:
«Это для меня абсурдный вопрос! Самой своей жизнью я обязан русскому офицеру, «оперу» НКВД по фамилии Гришечкин. Он вызвал меня из больницы, полуживого, узнав, что я к тому времени уже немного владел русским языком »...
Пленный Казак довольно быстро сообразил, что, для того чтобы элементарно выжить в условиях лагеря, ему надо срочно… учить русский. И он стал искать пути к русскому языку. В лагере?.. Без пособий и словарей?!.. Разве это возможно?
«Откуда-то я узнал, что у одного из пленных были русская грамматика и словарь. Мне эти книги принесли на пару дней. Я переписал то, что мне было нужно, и стал учить русский самостоятельно. И редкие общения с медсестрами давали мне возможность минимальной разговорной практики по-русски. А через шесть недель выяснилось, что освободилось место переводчика на больничной кухне. Мне удалось на следующий день попасть на кухню. И к вечеру я вернулся уже как новый переводчик. Две или три недели я работал там, питался нормально, даже мог помочь друзьям своей пайкой. Вот тогда меня и вызвали к «оперу» Гришечкину. Я понятия не имел, зачем меня вызывают »...
Нет, он не боялся допроса. Дело в том, что с «Я имел счастье вырасти в совершенно антифашистской, антинацистской семье! Мой папа после войны был для всего мира как бы доказательством того, что и под Гитлером существовали настоящие «внутренние» эмигранты, что подлинная, честная литература продолжала жить даже в это время, то есть были люди, которые не только не приспосабливались, а продолжали создавать настоящую немецкую литературу ».
…Когда медсестра вела его к кабинету «опера» Гришечкина, она пыталась подбодрить пленного: «Мальчик, не бойся»... И тогда он понял, что положение серьёзное, надо быть начеку. Допрос велся по-русски, но он почему-то этого офицера совершенно не боялся. Допрос этот стал для него первой отличной возможностью доказать прежде всего самому себе, способен ли он уже общаться по-русски. Оказалось – может! А ещё через четыре месяца самых слабых пленных отпускали в Германию. Но хотя Казака в первоначальном алфавитном списке отпускаемых не оказалось, Гришечкин, ехавший в этом эшелоне начальником НКВД, взял его в свой вагон. Так русский язык спас Вольфгангу жизнь. Он увидел в этом и подарок, и задание судьбы, и волю Божью: он выбрал себе профессию переводчика. В 1953 году в Гёттингенском университете получил степень доктора филологии, написав работу о Гоголе:
«Словом, без моего плена в СССР и без капитана Гришечкина мы бы с вами сейчас не сидели здесь »...
И добавил, что у него нет и не было никакой неприязни, тем более злости не только к тем, кто держал его в плену, но и к тем, кто даже в него стрелял...
«Нас заставили стрелять. И ваших солдат заставили стрелять. Это политики развязали войну, а мы – обе стороны – ничего не могли с этим поделать. Конечно, я понимаю: у человека, у которого убили на фронте близкого человека или друга, могло возникнуть чувство вражды либо жажда мести – но направленные именно на тех, кто это конкретно сделал! А не вообще на народ. Это – с обеих сторон – лишь результат пропаганды<.>».
Погружаясь в русский язык, Вольфганг Казак в конце концов стал не просто переводчиком, а ученым-славистом, авторитетным исследователем и популяризатором русской литературы. К более чем 900-м публикациям ученого принадлежат и около 20 переводов книг русских писателей – от Достоевского до известных и малоизвестных русских современных авторов, его охотно публикуют в Германии, России, США, где, кстати, он преподавал на той же кафедре, на которой когда-то преподавал и Набоков... Все это, естественно, не могло быть успешным без постижения ученым психологии русской жизни, менталитета русского человека. Доктор Казак говорит:
У меня какое-то природное отношение к русскому, может быть, даже врожденное. Русской крови во мне нет. Люди, открытые к реинкарнации (перевоплощению), которое, как известно, для буддистов самый нормальный факт и от которого христианство отошло только в 325 году, считают, что я в какой-то прошлой жизни был русским... Не знаю… Но одно знаю точно: внутренняя близость к русским началась у меня в плену ».
Конечно, не всё шло у него так уж гладко. Особенно в период «холодной войны». Правда, трудности возникали у профессора-слависта не с немецкой стороны, а с советской. В течение 17 лет, как только стал заниматься современной литературой, он ни разу не получил визу для въезда в СССР. Это понятно: ведь он в то время ясно и недвусмысленно, публично выступил за настоящую русскую литературу, за единую литературу, включая и советскую, и эмигрантскую, и «вторую культуру» (этот термин обозначает написанное в СССР, но не опубликованное). Он писал о Солженицыне, которого для советского читателя тогда не было... Включил в свой «Лексикон» в 1976 году статьи о запрещенных тогда в СССР писателях и дал партийным приспособленцам такие характеристики, каких они заслуживали... Включил, например, и Ивана Шмелева, и Мережковского, и Гиппиус, которых тогда для русской общественности не существовало, и Гумилева, и Ахматову, и Мандельштама, и Клюева и др. Но все же в 1972 году Казаку удалось в рамках «важной» делегации, «в порядке исключения» добиться визы и во время его суточного – не дольше! – пребывания в Москве посетить Вениамина Каверина и обсудить с ним литературное и политическое значение всех включенных в «Лексикон» писателей. Он говорил открыто, хотя знал, что это все очень подробно записывается гэбэшниками... И, само собой, «Лексикон» Казака был запрещен в СССР. Как считает сам автор, по двум причинам. Во-первых, по выбору писателей – как советских, вплоть до лауреатов и Ленинской премии, и Сталинской, так и эмигрантских, самиздатовских, замолченных и т. д., а во-вторых – по оценкам, которые сильно расходились с тогдашними официальными оценками этих писателей в Советском Союзе. И только после перестройки, лишь в 1996-м, русский перевод «Лексикона» был наконец опубликован в России.
Доктор Казак помогал многим русским писателям, не угодным режиму на родине. Так, когда в начале 70-х (а в это время он был уже директором Института славистики Кёльнского университета) стал подвергаться нападкам Ефим Эткинд, известный советский литературовед, в период «борьбы с космополитизмом» исключенный из аспирантуры в Ленинграде, который преследовался властями за открытую поддержку Бродского и Солженицына, был исключен из Союза писателей СССР и изгнан с работы, Казак сразу же написал и опубликовал статью о нем, чтоб защитить его. И как только Эткинд оказался на Западе, директор Института славистики тут же организовал ему приглашение выступить с лекцией в Кёльнском университете. Таким образом через выступления в Институте славистики прошли, может быть, около сотни русских писателей. Это и Наум Коржавин, и Владимир Войнович, и Владимир Максимов, и Виктор Некрасов, и Сергей Юрьенен, и Фридрих Горенштейн, и Борис Хазанов... Были в Кёльне у Казака и Розов, Искандер, Окуджава, Озеров, Нагибин, Баранская, Михайлов, Белов, Ким, Винокуров... Как-то он пригласил на три месяца Владимира Солоухина, но ему советские власти, ограничив пребывание двумя месяцами, запретили приехать именно к Казаку и выступать в его институте. Поэтому профессор сделал так, что Солоухин выступил с лекциями в двух других университетах Германии, а у него побывал в доме, где они хорошо побеседовали за несколько часов... Во время той нашей встречи у него дома я затронул в разговоре с доктором Казаком один вопрос, достаточно болезненный для немцев: о так называемой проблеме «вины» немецкой нации за геноцид евреев во время Второй мировой войны. По ответу профессора я понял, что он много об этом размышлял: «Проблема есть, но она вся насквозь выдумана! Мне во время этих страшных убийств не было еще и 18-ти. Разве лично я виноват в том, что нацисты умерщвляли евреев? Я и мои ровесники в этом не участвовали. Если тем не менее считать это моей, нашей виной, то давайте тогда вспомним и то, как русские уничтожали своих, как американцы выловили рабов из Африки и ликвидировали целый континент и старую культуру. Спрашивается, насколько сегодняшние американцы виноваты в том, что какие-то их предки выловили негров? Настолько же, насколько я и мои пятеро детей, наше правительство виноваты в том, что в Германии убивали евреев, заявив, что это люди низшего сорта, как и русские, как и цыгане, и... так далее. Безусловно, надо искать правду, истину, это действительно необходимо. И здесь, в Германии, и в России, и везде. И хорошо, что, например, спецслужбы Израиля, вылавливают по всему миру живущих до сих пор военных преступников. Это правильно, это надо делать хотя бы в качестве прецедента, чтоб показать, что зло всегда должно быть наказано. Однако – в отношении конкретно виновных в преступлениях! Но говорить о «вине» сегодняшних людей – детей, внуков, может быть, жертв – просто потому, что они принадлежат к народу преступников? Как я сказал, я не упрекаю ни одного из тех русских, что держали меня в плену. Ни одного! Даже того командира либо солдата, который на наших глазах избивал какого-то пленного... может быть, даже до смерти... Это наверняка был военнослужащий низкого уровня развития, которым командовали злые люди. Везде и всегда такое бывало. И если бы у них не было этих пленных, они нашли бы себе других жертв, из своих. Что они, кстати, и делали, как мы знаем. А война вообще развивает эту злость, выносит на поверхность все низкое в человеке. И, на мой взгляд, лучше заниматься описанием всего, что происходило на самом деле, с правдой об истинных виновниках того, что происходило, чем поисками какой-то мнимой «вины»...
Я спросил: в таком случае, может быть, как предлагают некоторые, вообще стоит прекратить муссировать эту тему в немецком обществе, забыть о прошлом, считая, что тема закрыта? Повинились, и – будет?.. Или все-таки историческая память должна быть?
«Историческая память обязательно должна быть в обществе! Хотя, знаете... Надежда на то, что это помогает или поможет избежать подобного развития событий в будущем, сомнительна... Воспитание человеческого общества идет другим путем. Оно, я убежден, возможно только на религиозной основе. Что я, собственно, и хотел выразить моей книгой о Христе в русской литературе. Это, я считаю, гораздо важнее. Но память, как ретро, она должна быть. Правду надо знать. Она должна быть частью истории. Восстановление правды – это всегда хорошее дело. Но – не закрывая глаза перед злом – надо писать прежде всего о добром, поддерживать доброе мышление между отдельными людьми и между народами» .
До своего визита к профессору Казаку, я узнал любопытную деталь: всемирно известный ученый-славист, человек глубоко верующий, он вот уже восьмой год, то есть после ухода из университета, регулярно… играет на органе в местной церкви.
В этой протестантской церкви вдруг так случилось, что органист больше не мог играть, и Вольфганга Казака, учившегося в свое время игре на клавесине, попросили помочь. Он сразу согласился. И, по его словам, открыл в себе удивительное явление: когда стоял перед публикой во время лекции в университете, абсолютно не волновался, владел аудиторией. Но – когда в церкви во время службы играл на органе, здорово нервничал… Меня заинтересовало: что это занятие значит для него? Оказывается, очень многое:
«Это расширение моей деятельности, отдых от научной работы, радость от музыки, от службы в нашей церкви и радость, получаемая прихожанами, а в самых глубоких моментах – МОЛИТВА , как в православной церкви пение хора. Я играю не каждое воскресенье. Но упражняюсь в игре каждый день, и это хорошо связывается с главным моим делом – служением русской литературе и для нашей, и для вашей страны» .
Профессор Вольфганг Казак продолжает служить русской литературе и всем нам. Теперь – своими книгами и благодарной памятью нас, живых.

Вольфганг Казак (нем. Wolfgang Kasack; 20 января 1927 10 января 2003) немецкий славист. Биография Казак родился в Потсдаме в семье писателя Германа Казака. 17 летним был призван на фронт, оказался в советском лагере для военнопленных, где… … Википедия

Вольфганг Акунов - Вольфганг Викторович Акунов (родился 1 октября 1955, Москва) российский историк, автор многочисленных работ по истории второй мировой войны и гражданской войны в России. Биография В 1977 году с отличием окончил Московский Государственный… … Википедия

Казак, Герман - В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Казак. Герман Казак Hermann Kasack … Википедия

Казак - Казак представитель казачества. Казак не сохранившаяся порода кур. Казак звание в иррегулярных войсках (казачье войско) и чин в войсковом казачьем обществе России. Казак дорожный, широкий плащ, делавшийся иногда с рукавами,… … Википедия

Казак Г.

Казак Герман - Герман Казак Hermann Kasack Дата рождения: 24 июля 1896 Место рождения: Потсдам, Германская империя Дата смерти: 10 января 1966 Место смерти … Википедия

Вольфганг Казак - (нем. Wolfgang Kasack; 20 января 1927 10 января 2003) немецкий славист. Биография Казак родился в Потсдаме в семье писателя Германа Казака. 17 летним был призван на фронт, оказался в советском лагере для военнопленных, где познакомился с… … Википедия

Акунов, Вольфганг Викторович - Вольфганг Викторович Акунов Дата рождения: 1 октября 1955(1955 10 01) (56 лет) Место рождения: Москва Гражданство … Википедия

Кёльнский университет - (Uni Köln) … Википедия

Паннвиц, Гельмут фон - Гельмут фон Паннвиц Д … Википедия

Книги

Три дуры, или Отрезок от нуля до единицы. Си-Бемоль - ми-бемоль - до - си. Комплект из 2 книг , Шапиро Борис Израилевич. Лирика Бориса Шапиро возникает по большей части из музыкально-фигуративных, досмысловых переживаний, которые поэт развивает и доводит до такой степени зрелости, что они будто бы сами… Купить за 751 руб
Хожение (изд. 2004 г.) , Станислав Минаков. Известный немецкий славист Вольфганг Казак в книге Образ Христа в русской литературе: от древности до конца XX века написал: Минаков кажется единственным, по крайней мере, в русской…

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Вольфганг Ка́зак
Wolfgang Kasack
Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:
Дата рождения:
Гражданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды и премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). \|Произведения]] в Викитеке

Казак перевёл на немецкий язык произведения Каверина , Паустовского , Розова , Соколова , Солженицына , Тендрякова и Терновского .

Напишите отзыв о статье "Казак, Вольфганг"

Примечания

Ссылки

. Независимая газета // multiarhiv.ru (27.01.1998). Проверено 26 октября 2012. .

Книги

Lexikon der russischen Literatur ab 1917 , 1976.
- русский перевод, с дополнениями: Вольфганг Казак. . - М .: Культура, 1996. - С. 191. - 491 с. - ISBN 5-83334-0019-В.
- Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года, 1976 (нем. изд., 2-е нем. изд. 1986, русское издание OPI, London, 1988) - I SBN 0 903868 73 3
Russische Weihnachten: ein literarisches Lesebuch , 2000.
Christus in der russischen Literatur , 2000.
Der Tod in der russischen Literatur: Aufsätze und Materialien aus dem Nachlaß , 2005.

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Казак, Вольфганг

Наконец, моя нетерпеливая душа дольше выдержать молчание была не в состоянии...
– Ну и о чём вы так долго беседовали? Если, конечно, мне можно это знать... – обиженно буркнула я.
– А мы не беседовали – мы думали, – спокойно улыбаясь ответила бабушка.
Казалось, она меня просто дразнит, чтобы спровоцировать на какие-то, ей одной понятные, действия...
– Ну, тогда, о чём же вы там вместе «думали»? – и тут же, не выдержав, выпалила: – А почему бабушка Стеллу учит, а ты меня – нет?!.. Или ты считаешь, что я ни на что больше не способна?
– Ну, во-первых, брось кипятиться, а то вон уже скоро пар пойдёт... – опять спокойно сказала бабушка. – А, во-вторых, – Стелле ещё долго идти, чтобы до тебя дотянуться. И чему же ты хочешь, чтобы я учила тебя, если даже в том, что у тебя есть, ты пока ещё совсем не разобралась?.. Вот разберись – тогда и потолкуем.
Я ошалело уставилась на бабушку, как будто видела её впервые... Как это Стелле далеко до меня идти?!. Она ведь такое делает!.. Столько знает!.. А что – я? Если что-то и делала, то всего лишь кому-то помогала. А больше и не знаю ничего.
Бабушка видела моё полное смятение, но ни чуточки не помогала, видимо считая, что я должна сама через это пройти, а у меня от неожиданного «положительного» шока все мысли, кувыркаясь, пошли наперекосяк, и, не в состоянии думать трезво, я лишь смотрела на неё большими глазами и не могла оправиться от свалившихся на меня «убийственных» новостей...
– А как же «этажи»?.. Я ведь никак не могла сама туда попасть?.. Это ведь Стеллина бабушка мне их показала! – всё ещё упорно не сдавалась я.
– Ну, так ведь для того и показала, чтобы сама попробовала, – констатировала «неоспоримый» факт бабушка.
– А разве я могу сама туда пойти?!.. – ошарашено спросила я.
– Ну, конечно же! Это самое простое из того, что ты можешь делать. Ты просто не веришь в себя, потому и не пробуешь...
– Это я не пробую?!.. – аж задохнулась от такой жуткой несправедливости я... – Я только и делаю, что пробую! Только может не то...
Вдруг я вспомнила, как Стелла много, много раз повторяла, что я могу намного больше... Но могу – что?!.. Я понятия не имела, о чём они все говорили, но теперь уже чувствовала, что начинаю понемножку успокаиваться и думать, что в любых трудных обстоятельствах мне всегда помогало. Жизнь вдруг показалась совсем не такой уж несправедливой, и я понемногу стала оживать...
Окрылённая положительными новостями, все последующие дни я, конечно же, «пробовала»... Совершенно себя не жалея, и вдребезги истязая своё, и так уже измождённое, физическое тело, я десятки раз шла на «этажи», пока ещё не показываясь Стелле, так как желала сделать ей приятный сюрприз, но при этом не ударить лицом в грязь, сделав какую-нибудь глупую ошибку.
Но вот, наконец-то, решила – хватит прятаться и решила навестить свою маленькую подружку.
– Ой, это ты?!.. – сразу же зазвучал счастливыми колокольчиками знакомый голосок. – Неужели это правда ты?! А как же ты сюда пришла?.. Ты что – сама пришла?
Вопросы, как всегда, сыпались из неё градом, весёлая мордашка сияла, и для меня было искренним удовольствием видеть эту её светлую, бьющую фонтаном, радость.
– Ну что, пойдём гулять? – улыбаясь, спросила я.
А Стелла всё никак не могла успокоиться от счастья, что я сумела придти сама, и что теперь мы уже сможем встречаться, когда пожелаем и даже без посторонней помощи! (1927-01-20 )

Напишите отзыв о статье "Казак, Вольфганг"

Примечания

Ссылки

. Независимая газета // multiarhiv.ru (27.01.1998). Проверено 26 октября 2012. .

Книги

Lexikon der russischen Literatur ab 1917 , 1976.
- русский перевод, с дополнениями: Вольфганг Казак. . - М .: Культура, 1996. - С. 191. - 491 с. - ISBN 5-83334-0019 -В.
- Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года, 1976 (нем. изд., 2-е нем. изд. 1986, русское издание OPI, London, 1988) - I SBN 0 903868 73 3
Russische Weihnachten: ein literarisches Lesebuch , 2000.
Christus in der russischen Literatur , 2000.
Der Tod in der russischen Literatur: Aufsätze und Materialien aus dem Nachlaß , 2005.

Отрывок, характеризующий Казак, Вольфганг

– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport"a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня. Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.

Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.