Время в культурологии. Проблема понимания времени и пространства в разных культурных традициях. Культура в пространстве и культурные пространства

Лавренова Ольга Александровна 2010

О.А. Лавренова

«ВРЕМЯ БОЛЬШЕ ПРОСТРАНСТВА...»

ИСТОРИЧЕСКОЕ И МИФОЛОГИЧЕСКОЕ ВРЕМЯ В КУЛЬТУРНОМ ЛАНДШАФТЕ

Обсуждается время как универсальная категория культуры, проявляющаяся в культурном ландшафте. Пространство, время и представления о них образуют своеобразную «сетку координат», в которой строится образ мира каждой культуры. Мифологическое и историческое время - каждое из них имеет свои закономерности проявления в ландшафте и пространственные характеристики. Благодаря процессу семиозиса определенные локусы в культурном ландшафте могут становиться выразителем и таких категорий, как вечность и безвременье, ритуальное и сакральное время.

Ключевые слова: время; пространство; культурный ландшафт.

Универсальные категории культуры, которые определяют ее ментальность и бытие во всех ее проявлениях, - такие «понятия и формы восприятия действительности, как время, пространство, изменение, причина, судьба, число, отношение чувственного к сверхчувственному, отношение частей к целому» . Список этих категорий может быть расширен. В совокупности они создают устойчивое образование, которое А.Я. Гуревич определяет как «модель мира» («картину мира», «образ мира»), характерную для отдельно взятой культуры и эпохи - ту «сетку координат», которая обусловливает восприятие действительности и характер деятельности. «Эти основные категории как бы предшествуют идеям и мировоззрению, формирующимся у членов общества и его групп, и поэтому, сколь бы различными ни были идеология и убеждения этих индивидов и групп, в основе их можно найти универсальные для всего общества обязательные понятия и представления, без которых невозможно построение никаких идей, теорий, философских, эстетических, политических или религиозных концепций и систем. Названные категории образуют основной семантический «инвентарь» культуры. <...> Эти категории запечатлены в языке, а также в других знаковых системах (в языке искусства, науки, религии), и мыслить о мире, не пользуясь этими категориями, столь же невозможно, как нельзя мыслить вне категории языка» .

По мнению А. А. Ивановой, с которым мы согласимся, картина мира «выступает в роли универсального алгоритма (когнитивной матрицы), посредством которого реальные культурные ландшафты превращаются в художественные миры. При всех конкретных различиях этнические картины мира формируются на основе нескольких типовых структурных моделей. В основу каждой из них положен свой “сценарий” восприятия и концептуализации этносообществом окружающей природно-социальной среды» .

Универсальные категории, которые находят свое материализованное выражение в пространстве, формируют тем самым культурный ландшафт. Например, столь значимая для любой культуры категория «Другого» имеет свое выражение не только в метафорическом и внутриличностном пространстве, но и в ландшафте -в заборах, изгородях, в административных и естественных границах, разделяющих локальные культуры.

Современная пространственная картина мира по М.Ю. Лотману включает в себя «и мифологический универсум, и научное моделирование, и бытовой “здравый смысл”. При этом у обычного человека эти /и ряд других/ пласты образуют гетерогенную смесь, ко-

торая функционирует как нечто единое... На этот субстрат накладываются образы, создаваемые искусством или более углубленными научными представлениями, а также перекодировкой пространственных образов на язык других моделей. В результате создается сложный, находящийся в постоянном движении семиотический механизм» . Научная картина мира не находится в противоречии с мифологической, они «разведены» в разных пластах сознания, и, соответственно, восприятия.

«. С самого начала человек имеет единое пространство... Человеческое созерцание пространства и времени предшествует всем внешним ощущениям» , - пишет М. Шелер. Из них в реальной, физически ощутимой данности человек имеет только пространство, в котором на протяжении всей истории выражает время, тем самым создавая уравновешенный Универсум. Одной из культурных форм их выражения или восприятия, наряду с социальной и природной средой, культурными и религиозными практиками, часовыми механизмами и магическими шарами, становится культурный ландшафт.

Культурное наследие: копилка событий исторического времени

Настоящее мгновение может выдержать напор столетий и сохранить свою целостность, остаться тем же «сейчас». Нужно только уметь вырвать его из почвы времени, не повредив его корней, -иначе оно завянет.

О. Мандельштам. Франсуа Виллон

Описывая исторический ход времени, можно прибегнуть к метафоре и сказать, что история, как событийная материализация времени, сообщает пространству-времени еще одно измерение. «Исторический взгляд на мир открывает нам физический космос, движущийся по кругу в четырехмерном Пространстве-Времени, и Жизнь на нашей планете, эволюционирующую в пятимерной рамке Пространства-Времени-Жизни. А человеческая душа, поднимающаяся в шестое измерение посредством дара Духа, устремляется через роковое обретение духовной свободы в направлении Творца или от Него» .

Время проявляет себя в пространстве как созидатель, накапливающий культурные и духовные сокровища, и как разрушитель - безжалостно уничтожающий памятники и артефакты, которые, как вехи, закрепили в культурном ландшафте исторические события или духовные взлеты их творцов. Метафора «силы

времени» , времени-разрушителя, всегда присутствует и в ментальности и в языке. В этом контексте культурное наследие представляется как то, на чем проявляет свою силу времени, и как свидетельства, результаты исторического течения времени, запечатленные в артефактах и памятниках, находящиеся в постоянном противостоянии с его разрушительной силой.

Течение времени должно иметь свои плоды, это парадигма западной культуры, отмечаемая ее мыслителями, например А. де Сент-Экзюпери: «Время покажется тебе не продавцом песка, пускающим все прахом, -жнецом, увязывающим тугой сноп. <. > Нехорошо, если быстротечное время истирает нас в пыль и пускает по ветру, лучше, если оно нас совершенствует. Время тоже нужно обжить. <...> Я чувствую, как обтекает нас бесплодное время. Я чувствую, как оно утекает. Время не должно течь так ощутимо. Оно должно обрести форму, созреть и состариться. Оно должно стать вещью, постройкой» .

В ландшафте культурное наследие, в особенности расположение культовых сооружений, свидетельствует о том, что через пространство протянуты «нити времени». Культурная преемственность в некоторых местах проявляется как сила, сплетающая историческое и мифическое время в тугой узел, о чем размышляют современные исследования: «Храмы редко строили на пустом месте. Им всегда предшествовали святилища, через которые они подхватывали золотую нить преемственности, идущую из мифологических времен» .

Культурное пространство развивается во времени, но - улавливает, запечатлевает ход времени, событий, материализует, фиксирует в артефактах, архитектурных сооружениях и памятниках, типах природопользования, в наслаивающихся культурных пластах. Лев Гумилев рассматривал артефакты как «кристаллизованную пассионарность», напротив, полагая, что наследие выпадает из времени: «...сделанное переживает своих создателей, и тех, для кого оно было сделано, и их наследников, ибо косное вщество, заключенное в форму, - вневременно» . «В нем время отделено от пространства. Оно - памятник того, что ушло; оно - след минувшей жизни» .

Если же рассматривать артефакты и памятники в контексте их семантической нагрузки в культуре и культурном ландшафте, то материальное наследие, напротив, представляется зримым напластованием времени и стимулом к «инверсии» времени в сознании соприкасающихся с ним людей, поскольку при соприкосновении с объектами наследия, с «аурой» места, мысль человека обращается вспять, в исторические события, пытаясь уловить обычай и стиль, вкус и запах ушедшей эпохи. Происходит то самое извлечение отдельного исторического события или временного периода из недр времени, о котором писал О. Мандельштам.

Собственно время, способы его измерения тоже могут стать объектом наследия и музеефикации в ландшафте. Так, в музее-заповеднике «Томская писаница» на рубеже XX и XXI вв., когда человечество с особой остротой ощутило ход времени и задумалось о его природе и исчислении, была создана экспозиция «Время и календари», которая стала выразителем концепции

времени и его исчисления, воплощающегося в разных формах культурных традиций. Здесь собраны календарные модели и календари разных времен и культур. Возможность регистрировать ход времени увлекала человека с древнейших времен, делала его жизнь цикличной и размеренной. Первые календари каменного века, древнеегипетский, древнеримский, скандинавский, древнеславянский календари, календари сибирских народов, промысловые календари - все это собрано в единую экспозицию под открытым небом, являющуюся важным смысловым элементом культурного ландшафта музея-заповедника. Если весь культурный ландшафт Томской писаницы в контексте музеефикации посвящен течению исторического времени - от неолита к сегодняшнему дню, то данная экспозиция выводит его семантику на совершенно иной семантический уровень - в орбиту определения времени Бергсона: «Время - это изобретение, или же оно ничто» .

Мифологическое время -все возвращается на круги своя?

От врат Мгновения уходит долгий, вечный путь назад: позади нас вечность. <.>

Ибо все, что должно произойти на этом пути вперед -должно произойти еще раз! <.>

Каждый миг начинается бытие; вокруг каждого «здесь» вращается кольцеобразное «там».

Середина - повсюду. Путь вечности - кривая.

Ф. Ницше. Так говор-ил Заратустра

Я - пространство и время, где ты можешь сбыться.

А. де Сент-Экзюпери. Цитадель

Закономерно возникает вопрос о векторности семантического поля «пространство-время». Казалось бы, вектор времени неизменно направлен в будущее, но даже в современно секуляризованном обществе глубоко укоренены архетипы традиционной культуры, которые оборачивают время вспять. Из глубины времен как наследие дописьменных цивилизаций осталось стремление «сохранить сведения о порядке, а не о нарушениях, о законах, а не об эксцессах. Здесь на первый план выступает не летопись или газетный отчет, а календарь, обычай, этот порядок фиксирующий, и ритуал, позволяющий все это сохранить в коллективной памяти» .

Одно из основных свойств мифологического времени - его цикличность, возвратность, которая противостоит однонаправленности вектора исторического времени. «Циклическое сознание» настроено на типизацию (отождествление того, что есть, с тем, что уже не однажды было), а «линейное» - на индивидуализацию» . «Космологическое сознание предполагает, что в процессе времени повторяется один и тот же онтологически заданный текст. Между тем, историческое сознание, в принципе, предполагает линейное и необратимое <...> время» . «.Мифическое Время, первичное, не идентифицируемое с историческим прошлым, Время истока в том смысле, что оно возникло «сразу», что до него не было какого-либо иного Времени, потому что никакое Время не могло существовать до появления реальности, рассказанной мифом» .

Линейное время может быть связано с историческими событиями, уникальными в своей неповторимости, свидетельствующие о «поступательном» развитии общества. Векторность переживаемому времени сообщает не только история, но и концепция «конца света». Христианское сознание внесло «представление <...> об однократности, неповторимости, единичности ключевых событий в судьбах мира» , «соединило в естественном синтезе характеристики цикличности и линейности времени (с линейностью в данном случае связываются идеи необратимости, но и конечности времени...)» . По мнению Мирча Элиаде «. христианство по сравнению с другими религиями внесло новое содержание в понятие и само познание литургического времени, утверждая историчность личности Христа. Для верующего литургия разворачивается в неком Историческом Времени, освященном воплощением Сына Божьего» . Следует отметить, что и Будда, и Конфуций, и Магомет, и тем более основатели новейших конфессий (преподобный Мун, например), -личности, чья историчность также составляет неотъемлемую часть религиозной традиции и картины мира, где священное время имеет некоторые исторические аналоги. Но далеко не во всех религиозных традициях есть понятие «конца времени», составляющее важнейшую онтологическую константу христианства.

Еще одно определение линейного времени классифицирует его как отличное от исторического, это «явление новоевропейской мысли, появляется впервые у Декарта. Оно уже полностью абстрагировано как от событий, так и от истории, которая несет моральный смысл. Оно бескачественно, равномерно, необратимо, без начала и конца. Его главный атрибут, длительность, делает его измеряемым» .

Цикличность мыслится как внеисторичность, и не оперирующая такими понятиями, как направленность времени. В частности, для античного сознания исторический процесс «не имел исхода, не имел начала, в нем все повторяется, все находится в вечном круговороте, в вечном возвращении» . Во многом цикличность времени определяла не только сущность мифологического сознания, но также смена времен года, организующая деятельность человека «по кругу»: «Время-пространство традиционного человека не столь хроно-логично-линейно, как наше; оно скорее расширено - в прошлое и в будущее; даже настоящий момент бывает окружен разными слоями времени. <.> Понятие «циклическое время» приложимо к хозяйственному году-циклу. О целостном восприятии времени у традиционного лучше говорит сферическая модель. Радиус этой сферы бывает разный у разных людей и у разных культур. Общая тенденция состоит в его расширении. Сферное время смыкается со сферным пространством. <...> Когда пространство охватывает мир нижний и верхний, его сферность делается очевидной» . Интересно, что в вышеприведенной цитате для описания качеств времени современный антрополог Ян Чеснов предлагает сугубо пространственную модель, причем исключающую динамику. Если цикличность подразумевает динамическое состояние мира, то сфер-ность подразумевает стабильность. Чеснов вводит еще одно понятие - распределительное время традиции,

«беременное» взрывом. «Распределительное время можно предсказать по его топам-заменителям. <. > В его концепции, что положено делать в один момент, запрещено - вплоть до жесткой санкции - в другой. <...> Распределительное время никогда не завершено, оно всегда в становлении. Это не линейное развитие. Оно в любой момент предполагает бифуркацию, выбор, разрыв - постоянно плавающую нулевую точку культурогенеза» .

Семантическая нагрузка циклического и линейного времени гораздо глубже, чем разнонаправленность направления движения, и коренится в древнейшей дихотомии «очеловеченного» времени и пространства, которое порождается делением мира на священное и мирское. Неоднородность времени для религиозного человека - священное и мирское пространство, священное и мирское время. «... Священное Время по своей природе обратимо, в том смысле, что оно буквально является первичным мифическим Временем, преобразованным в настоящее. Всякий церковный праздник, всякое Время литургии представляют собой воспроизведение в настоящем какого-либо священного события, происходившего в мифическом прошлом, «в начале». Таким образом, Священное Время может быть возвращено и повторено бесчисленное множество раз. С некоторой точки зрения о нем можно сказать, что оно не «течет», что оно не составляет необратимой «протяженности». Это в высшей мере онтологическое «парменидово» время: оно всегда равно самому себе, не изменяется и не утекает» . «.Религиозный человек живет в двух планах времени, наиболее значимое из которых - Священное - парадоксальным образом предстает как круговое, обратимое и восстанавливаемое Время, некое мифическое вечное настоящее, которое периодически восстанавливается посредством обрядов» . Возможно, священное время представляет собой не замкнутую, а разомкнутую цикличность - спираль. При повторяемости ритуалов происходит возврат к начальному времени, но на качественно ином уровне, поскольку от эпохе к эпохе качественно меняется ментальность этноса, меняется переживание древних обрядов и особенности структуры святилища. Время спиралевидное «соединяет в себе черты циклического и линейного времени. Точных совпадений с событиями прошлого уже нет, но у каждого нынешнего события есть свой аналог в первовремени» .

Механизм «возвращения» времени - обряды, -обычно имеют в культурном ландшафте свою локализацию. Святилища, храмы, молельные камни и другие формы организации священного пространства являются вместилищами священного времени, его выразителями вовне - зримыми и ощутимыми манифестациями в обыденном, мирском пространстве.

Мирча Элиаде отмечает, что «и в отношении нерелигиозного человека можно констатировать понимание некоторой прерывности и неоднородности Времени. Для него также наряду с монотонным временем работы существует и время празднеств и представлений, т.е. «праздничное время»» . Существуют и соответствующие места - парки отдыха, клубы и т.п. Существуют и «путеводители» по таким местам - «Досуг в Москве» и подобные издания.

Вечность У8. безвременье

Невестой вашей будет Вечность,

А храмом - мир.

Н. Гумилев. Людям будущего

Усердие и тоска сродни друг другу.

Их питает одно и то же.

Бескрайность - их пространство, бесконечность времени - их пища.

А. де Сент-Экзюпери. Цитадель

Вечность - внутреннее время религиозного искусства, пространство иконы. Отсюда возникает метафора «мир как икона», когда динамическая система при определенных условиях и определенной точке зрения может выступать как семантическая сеть, отражающая структуру Вечного мира. В такой системе в сакральных центрах натянуты струны молитвенного безмолвия, соединяющие вечность с временным.

В материалистическом понимании вечность есть «бесконечность времени существования материального мира, обусловленная несотворимостью и неуничтожи-мостью материи и ее атрибутов, материальным единством мира» . В традиционной системе ценностей Вечность - не бесконечность времени, каковой ее полагают материалисты. Это иное качество «пространства-времени» и иное качество существования.

«Пребывание во времени и в вечности - два разных способа бытия, в разных мирах, которые сосуществуют как мир видимый и невидимый <. > Граница между этими мирами проницаема» . Граница в данном случае - слом структуры бытия, позволяющий выйти из одного пространства в другое, иномерное, из времени - в его отсутствие, в начальную точку творения, «протовремя», обладающее потенциальностью времени-пространства, но где ни времени, ни пространства не существовало. Помимо изначальной Вечности в большинстве культурных традиций существует понятие «иного мира», качественно иного пространства-времени, обители ангелов, праведников, богов. По мысли Бердяева, «иной» мир есть просветление и преображение нашего существования, победа над падше-стью времени» . То есть само наличие времени уже свидетельствует об ущербности нашего актуального мира, в котором проявляются неумолимые законы прошлого-настоящего-будущего и возможности исчисления времени. «В противопоставлении «количественного» времени «внеколичественной» вечности можно усмотреть аналогию с противопоставлением пространства физического нефизическому, идеальному, умозрительному (бытийному квазипространству; пространству инобытия). На последнее также не распространяются законы «количества»: протяженности, измерения. В обоих случаях в основе противопоставления лежит идея «калькуляции» (термин М. Хайдеггера) материи: времени/пространства. Количество «метит» мир физический» .

Иное понимание вечности - «созревшее» время, изжившее свои исчисляемые характеристики. «Хорошо, - говорит А. де Сент-Экзюпери устами своего героя, - когда ты становишься ближе к Господу, а Он -тишина вечности. В ней все уже высказано, все уже сделано» .

В количественном течении времени проявляет себя история - последовательная смена событий и состояний мира в целом и отдельного места, в котором совершаются исторические события разного «пространственного» (от местечкового до глобального) и разного «временного» масштаба (от памяти одного поколения до нескольких тысячелетий). Но идеал «резонанса» исторического события - вечность (можно вспомнить популярную надпись на братских могилах Великой Отечественной войны: «Ваш подвиг бессмертен». Аналогичные записи о «вечном резонансе» исторического события в разных вариантах встречаются на мемориальных плитах и памятниках разных исторических периодов). История «есть не что иное, как глубочайшее взаимодействие между вечностью и временем, непрерывное вторжение вечности во время. <. > история есть непрерывная борьба вечного с временным» . Возможно, сверхсмысл истории - в постепенном «созревании» времени, ведущем к безмолвию вечности.

Выход из тенет временного, суетного мира - цель духовного поиска в самых разных религиозных традициях. В христианском миросозерцании «земное время соотнесено с вечностью, и в определенные, решающие моменты история «прорывается» в вечность. Христианин стремится перейти из времени земной юдоли в обитель вечного блаженства Божьих избранников» . Вечность проявляется в овеществленной, «опро-странствленной» истории - на каждом ее этапе создавались культовые сооружения, символизирующие если не собственно вечность, то путь к ней - ставящие своей функциональной целью преодоление границы между вечностью и временным, суетным миром. Не только храмы, но пещеры, пустыни, горные вершины становились действенными участниками или необходимым условием «духовного делания», выводящего за рамки временного мира.

Прими меня, мать-пустыня, <...>

Научи ты меня, мать-пустыня,

Волю Божию творити!

Да избави меня, мать-пустыня,

От злыя муки от превечной!

Приведи ты меня, мать-пустыня,

В небесное царство!

говорит Иосаф-царевич в известном духовном стихе. Пустыня в данном случае выступает как путь в иное пространство-время - небесное царство, производную от Вечности. (В части христианской традиции небесное царство, рай, жизнь вечная, вечное блаженство обладают некой внутренней динамикой, соответственно, вряд ли возможно говорить, что это та Вечность, где нет времени. «Те блага, что есть на земле, на небе становятся вечными» (цит. по: ), - в подобной интерполяции земного и временного в вечное сама Вечность превращается в бесконечное дление).

Медиатором между мирами может быть и культурный ландшафт, организованный по «образу и подобию» инобытийного ландшафта. Вера в небесный Иерусалим стала одним из побудительных мотивов создания Нового Иерусалима в России - через символическое и прямое подобие элементов ландшафт становится «калькой» не только Иерусалима земного, но и небесного. Отсюда -

то благолепие, которое ощущают верующие в данном месте. Естественно, что представители иной традиции или люди недостаточно глубоко знающие традицию в таких местах-медиаторах не могут прочесть текст культурного ландшафта, его символику, превращающую участок земной поверхности в икону.

В буддийской традиции о нирване иногда говорится как о месте, точно такие же пространственные метафоры существуют в русском языке как по отношению к вечности, так и ко времени.

Семантическая противоположность вечности - безвременье не как отсутствие, а как «смерть» времени. В контексте пары «время-безвременье» время имеет этические коннотации. У Симеона Полоцкого, например, мерой времени «является дело, в нем совершающееся, и «потребно» то время, которое заполнено делом; нет дела - нет и самого времени, и торжествует бесплодное и «бездельное» безвременье, враг которого само время, это безвременье истребляющее. Но дело должно быть благим, творческим, устрояющим мир и жизнь. Пагубные «делеса» несовместимы со временем - они губят его» . То есть время человеческой жизни должно быть созидательным, здесь время обретает плоть и форму, в отличие времени, «пускающего все прахом». У времени есть собственные «лобные места» в любом городском ландшафте - про них принято говорить, что там «убивают» или «прожигают время», т.е. делают его течение бессмысленным. У этих мест нет внутреннего ритма, это своего рода постоянно дей-

ствующие «поглотители» времени - локусы безвременья.

Время больше пространства. Пространство - вещь. Время же, в сущности, мысль о вещи.

Жизнь - форма времени. Карп и лещ -Сгустки его. И товар похлеще -Сгустки. Включая волну и твердь Суши. Включая смерть.

И. Бродский. Сохрани на холодные времена...

Павел Флоренский, исследуя проблематику имени Божия, приходит к выводу о том, что трансцендентные категории могут быть выражены в культуре только через символ - он есть «такая реальность, которая больше себя самой» . Согласно современным трудам в области семиотической концепции культуры «время в структуре культуры имеет знаковую сущность. Знак -носитель временных параметров» . В диалектике отношения пространства и времени субъект рождается для символической жизни .

Время, наиболее насущная и неуловимая категория культуры, создает ощущение изначально данной жизненной субстанции, получает знаковое выражение в пространстве, улавливается им, как нейтрино специальными ловушками, опредмечивается и символизируются уже не отдельно, а как бытийная, онтологическая основа культурного ландшафта.

ЛИТЕРАТУРА

2. Иванова А.А. Фольклор как форма репрезентации и интерпретации культурного ландшафта // Культурные ландшафты России и устойчивое

развитие. Четвертый выпуск трудов семинара «Культурный ландшафт» / Под ред. Т.М. Красовской. М.: Геофак МГУ, 2009. С. 39-45.

3. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек. Текст. Семиосфера. История. М.: Языки русской культуры, 1996. 447 с.

4. ШелерМ. Избранные произведения / Пер. с нем.; сост., науч. ред., предисл. А.В. Денежкина; послесл. Л.А. Чухиной. М.: Гнозис, 1994. 490 с.

5. ТойнбиА.Дж. Постижение истории / Пер. с англ. М.: Прогресс; Культура, 1996. 608 с.

6. АрутюноваН.Д. Время: модели и метафоры // Логический анализ языка: Язык и время. М.: Индрик, 1997. С. 51-61.

7. Сент-Экзюпери А. Сочинения в двух томах. Т. 2: Цитадель / Пер. с фр. М. Кожевниковой. М.: Согласие, 1994. 558 с.

8. Шапошникова Л.В. Великое Путешествие: В 3 кн. Кн. 2: По маршруту Мастера. М.: МЦР, Мастер-Банк, 2000. Т. 2. 544 с.

9. Вернадский В.И. Химическое строение Земли и ее окружения. М.: Наука, 1965. 374 с.

10. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Гидрометеоиздат, 1990. 528 с.

11. BergsonH. L’evolition creatrice. Paris: Presses universitaires de France, 1966.

12. Лотман Ю.М. Несколько мыслей о типологии культур // Языки культуры и проблемы переводимости. М.: Наука, 1987. С. 3-11.

13. ЯковлеваЕ.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М.: Гнозис, 1994. 344 с.

14. Успенский Б.А. История и семиотика (восприятие времени как семиотическая проблема) // Труды по знаковым системам. XXIII. Тарту: ТГУ, 1989. С. 66-84.

15. Элиаде М. Священное и мирское: Пер. с фр., предисл., коммент. Н.К. Гарбовского. М.: Изд-во МГУ, 1994. 144 с.

16. Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М.: Языки славянской культуры, 2003. 808 с.

17. Бердяев Н.А. Смысл истории. М.: Мысль, 1990. 175 с.

18. ЧесновЯ.В. Лекции по исторической этнологии. М.: Гардарика, 1998. 400 с.

19. Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л.Ф. Ильичёв, П.Н. Федосеев, С.М. Ковалёв, В.Г. Панов. М.: Сов. энциклопедия, 1983. 840 с.

20. Мурьянов М. Ф. ВРЕМЯ (понятие и слово) // Вестник языкознания. 1978. № 2. С. 52-66.

21. Бердяев Н.А. Самопознание. (Опыт философской автобиографии). М.: Книга, 1991. 445 с.

22. Голубиная книга. Русские народные духовные стихи XI-XIX веков. М.: Московский рабочий, 1991. 351 с.

23. Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: проблемы и люди. М.: РГГУ, 1995. 448 с.

24. Топоров В.Н. Из истории русской литературы: В 2 т. Т. 2: Русская литература второй половины XVIII века: Исследования, материалы, публикации. М.Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. М.: Языки славянской культуры, 2003. Кн. II. 928 с.

25. Флоренский П.А. Об имени Божием // Studia Slavica Hung. 1988. 34/1-4.

27. Батов В.И. Подход к описанию пространства культуры // Памятники и современность. Вопросы освоения историко-культурного наследия.

М.: НИИК, 1987. С. 7-22.

28. Prieto L.J. Ipotesi sulla significazione dell’ opera d’arte // Saggi di semiotica. Parma: Sull’arte e sul soggeto, Partiche editrice, 1991. Vol. 2.

Статья представлена научной редакцией «Философия, социология, политология» 1 сентября 2010 г.

пространство, время, взаимодействие пространственно-временные континиумы в культуре, пространственные формы культуры, время и культура

Аннотация:

пространственно-временные аспекты культуры рассматриваются в статье как вершинные проявления культурного творчества, выраженные в успехах развитой науки, новейших технологиях, свершениях искусства, так и ее реликтовые, архаические образования, подобные тем, которые еще имеются у аборигенов Андаманских островов, дебрей Амазонки или внутренних районов Новой Гвинеи.

Текст статьи:

Мировая культура во времени и пространстве пестра, неисчерпаема в своих единичных проявлениях, поражающе богата формами, многообразна. В современном ее состоянии она представлена буржуазной и социалистической культурой, многообразными культурами развивающихся стран и т.д. Наряду с этим в современном состоянии мировой культуры существуют как вершинные проявления культурного творчества, выраженные в успехах развитой науки, новейших технологиях, свершениях искусства, так и ее реликтовые, архаические образования, подобные тем, которые еще имеются у аборигенов Андаманских островов, дебрей Амазонки или внутренних районов Новой Гвинеи. Еще более многолики и многокрасочны проявления культуры, взятые в их истекшем историческом бытии. Не говоря уже о первобытных формах человеческой жизни на заре истории, даже начиная с твердо зафиксированных шумерской и древнеегипетской культур, взор исследователя наталкивается на трудноисчислимое множество подчас почти несовместимых фактов культурного бытия, на неповторимое своеобразие граней и оттенков явлений культуры.

Очень экспрессивно высказался об этом американский культуролог Р. Редфилд, описывая впечатления человека, приступившего к исследованию культуры. Он рассказывает, как ему при чтении знаменитого двенадцатитомника «Золотой ветви» Фрэзера пришлось испытать огромный восторг. «Как на параде, - пишет он, - передо мной проходили великолепные и экзотические матери, тела которых отливали бронзой, жрецы в масках, переодетые в одежды другого пола; люди, умащенные благовониями и принесенные в жертву богам; демоны, изгоняемые из дворцов Камбоджи; девушки из индейской деревни, которых при достижении зрелости заставляли сидеть в одиночестве в темноте; короли, умерщвленные как боги, и боги, которые восстают из мертвых, когда их убивают - дикое, невообразимое множество табу, магических ритуалов и обычаев, связанных с женитьбой, урожаем, опасностью и смертью. Эти тома напоминают арабские сказки «Тысячи и одной ночи», «половодье странного и чудесного».

И не с тем ли мы сталкиваемся, когда открываем неувядающую «Первобытную культуру» Э. Тайлора, повествующую не столько о собственно первобытной культуре, сколько о культуре бесписьменных народов прошлого столетия, собранной им по крупицам и поражающей

обилием выразительных фактов. В таких книгах журналистов и ученых о наших современниках, как «Своими глазами» Ю. Овчинникова, «индейцы без томагавков» М. Стингла, «Культура и мир детства» М. Мид и многих им подобных, содержатся свидетельства о том, что и сегодня в разных уголках мира живут и действуют своеобразные, неповторимые, уникальные культуры, подчас настолько не похожие друг на друга, что диву даешься. Во всяком случае, несомненно, что культура от своего возникновения и до наших дней никогда не была трафаретно-однообразной, безлико монотонной, она не похожа на уныло одинаковые, конвейерно-серийные продукты.

Вместе с тем многообразные формы культуры, как бы ни были они разительно не похожи друг на друга, являются порождением одного и того же корня, тождественны в своей сущности как способы единой человеческой деятельности. Это издавна понимали многие проницательные исследователи культуры. Еще Э. Тайлор, подходя к сравнительному изучению отличающихся друг от друга культурных форм, подчеркивал, что «характер и нравы человечества обнаруживают однообразие и постоянство явлений, заставившее итальянцев сказать: «Весь мир есть одна страна». Он справедливо полагал, что любой этнографический музей показывает наглядно черты единства, совпадения в предметах материальной культуры и способах деятельности независимо от хронологической и географической отдаленности. Это и дает возможность, по его мнению, поставить рядом обитателей озерных жилищ древней Швейцарии с ацтеками, североамериканских оджибве с южноафриканскими зулусами, а английского земледельца со среднеафриканским негром. Неделимость мира, единство мировой культуры, общность культурного богатства человечества признавались всеми прогрессивными мыслителями как подлинно гуманистический принцип рассмотрения культуры.

Конкретно-историческое понимание культуры опирается на признание единства и многообразия социокультурного процесса. Здесь не отрицается факт культурной относительности, но отвергается культурный релятивизм, исключающий всякую общность между культурами, утверждающий их принципиальную отгороженность, невходимость друг в друга. Что же делает единым целым мировую культуру? Ведь одна из особенностей мирового социокультурного процесса развития - множественность существующих культур и чрезвычайное разнообразие ценностных шкал. Несмотря на то, что европейцы и китайцы, африканцы и индийцы используют одни и те же машины, несмотря на то, что все они произошли от одних и тех же кроманьонцев и все принадлежат к одному и тому же биологическому виду, у них сложились совершенно разные традиции и разные шкалы ценностей. Образ мышления, стандарты жизни, нормы поведения, характер искусства даже у народов, живущих в одних и тех же географических условиях, никогда не бывают совершенно одинаковыми, классический пример тому - народы Закавказья. Несмотря на однотипность природных условий, в которых живут азербайджанцы, армяне, грузины и другие кавказские народы, несмотря на то, что они живут рядом тысячелетия, культура каждого из них продолжает сохранять свою самобытность. И таких примеров можно привести сколько угодно.

Таким образом, можно констатировать существование большого числа различных форм организации духовной жизни людей даже при относительной близости (а иногда и тождественности) материальных условий их жизни. И, несмотря на то, что возникли разнообразные средства транспорта и связи, несмотря на миграцию мод, которые не могут остановить даже океаны, разделяющие континенты, несмотря на печать, радио, телевидение, это разнообразие и не думает исчезать. В этом и состоит большое благо для человечества.

В самом деле, объем «генетического банка» той или иной популяции, прежде всего генетическое разнообразие ее индивидов, говорит о стабильности популяции, о ее способности противостоять изменению внешних условий. И в человеческом обществе имеет место нечто подобное. Но к действию генетических факторов добавляются еще и общественные факторы. Появляется социально-культурное многообразие, множественность цивилизаций. Все это дает обществу определенные гарантии того, что в кризисных ситуациях оно окажется способным найти необходимые решения, ибо культура, в конечном счете, содержит в себе спрессованный человеческий опыт. Конечно, в современных условиях происходит определенная унификация не столько культур, сколько поведения. Развитие техники показывает определенный стандарт общения, но японец остается японцем, узбек - узбеком, а итальянец - итальянцем. Особенности их культур приводят к очень существенным различиям в восприятии окружающего мира - одни и те же выражения скрывают совсем разный смысл. Вполне возможно, что особенности этнических культур даже имеют тенденцию усиливаться, не случайно сейчас говорят о своеобразном ренессансе этих культур.

Однако следует учитывать и другую особенность мирового социокультурного процесса - его целостное единство. Оказывается, существуют подлинно всеобщие основания того целого, которое называется мировой культурой. Фундаментально общим, связывающим всю человеческую историю, делающим мировую культуру истинно целым генетически, исторически и системно-структурным является цивилизационная деятельность людей, которую можно назвать «материнским лоном истории». Именно субстанция труда и общение является тем, что выступает как главная связь, основной критерий единения в тотальность. В общем, человеческая деятельность определяет общность генезиса, функционирования и закономерного развития всей мировой культуры. Эти положения относятся к основополагающим тезисам отечественной философии, обоснованным теоретически и фактически.

Единство и взаимопроникновение, общение и обособление, взаимодействие и отталкивание, связи и противопоставления - все это характеризует противоречивое единство указанных особенностей мирового социокультурного процесса, противоречивое единство разных форм культурного бытия, присущих человечеству уже с первых шагов его развития. Вся последующая история обнаруживала упрочение мировой общности культуры. По мере роста и развития материального производства, с переходом к классово дифференцированному обществу, умножались и расширялись контакты между группами людей. Единство, заданное однородностью жизнедеятельности, материальным характером отношения к природе, дополнялось и обогащалось непосредственным общением. Английский археолог Г. Чайлд в книге «Прогресс и археология» привел ряд данных о прогрессирующем нарастании экономического и культурного обмена между народами. Так, в верхнем палеолите он осуществлялся в радиусе до 800 км, где-то за 2 тыс. лет до н.э. - уже в радиусе до 8 тыс. км, а к VIII в. н.э. охватил всю Азию, Африку и Европу. От поколения к поколению нарастала целостность мировой культуры, утверждалась гомогенность всеобщей истории, выявившаяся на поверхности и ставшая зримой с победой Капиталистических отношений.

Всемирность социокультурного процесса во всей полноте этого понятия достигается лишь в эпоху капитализма. Целостность здесь берет верх над дискретностью, временное единство культуры (диахроническое) во всем объеме дополняется пространственным (синхроническим) единением человеческой культуры в то целое, где уже системно обнаруживается взаимодействие его составляющих. И если на первоначальном этапе развития человечества всемирный характер истории и культуры никем не мог быть наблюдаем и осознан, хотя и существовал объективно, то теперь мы уже наблюдаем на более высоком уровне

Квантовая механика категорически утверждает, что о ненаблюдаемом объекте, об объекте вне взаимодействия мы не можем сказать ровным счетом ничего. Чем далее идут исследования, тем яснее становится, что законы квантовой механики сданным образом относятся не только к элементарным частицам в атоме, Но и к людям в обществе. «В последнее десятилетие антропологи стали понимать, что подобные явления обусловлены фактором, который можно было бы назвать «культурным эффектом Гейзенберга». Если представители западной цивилизации, будь то антропологи или конкистадоры, наблюдают за ходом событий в каком-то регионе, само их присутствие способно повлиять на поведение местных жителей».

Функционирующую формирующуюся мировую культуру, она представляет собой сложное многообразное единство, симфоническую целостность разнообразных самобытных культур, где основную роль играет принцип ценности творческой личности.

И, наконец, кратко обрисуем ступени эволюции мировой культуры - ступени восходящей эволюции. Первой ступенью (или эпохой) здесь является культура собирательства и охоты (первобытная культура) - чрезвычайно продолжительный этап в развитии человечества. Если мы выделились из животного царства около миллиона лет назад (эти границы могут быть раздвинуты в дальнейшем), то почти 99% прошедшего с тех пор времени относится к периоду собирательства и охоты. Биологическое и культурное наследие человечества во многом определяется его опытом собирателя, рыболова, охотника. Ведущими факторами первобытной культуры были пропитание, половая жизнь и самозащита. Именно эти три основные переменные эволюционной истории определяли структуру человеческого общества вплоть до зарождения сельского хозяйства.

Следующая ступень в развитии мировой культуры - аграрная культура, время существования которой охватывает пещерного человека и Гёте, собирание семян дикой пшеницы и изобретение парового двигателя. Аграрная культура составляет эпоху продолжительностью 10 тыс. лет, характеризуется низкими темпами развития, ее основой было земледелие и скотоводство. Сельское хозяйство зародилось примерно за 8 тыс. лет до нашей эры, а настоящее промышленное производство началось где-то около 1750 г. нашей эры. Таким образом, золотой век европейского абсолютизма, одним из символов которого является знаменитый Версальский двор, является частью аграрной культуры. Для большей ясности эту эпоху можно разделить на четыре этапа: Период небольших государств (8000 - 3500 гг. до н.э.). Период древних империй (3500 - 600 гг. до н.э.). Период античных государств (600 г. до н.э. - 500 г. н.э.) Период европейской гегемонии (500 - 1750 гг. н.э.). Формирование государств - одна из наиболее наглядных и устойчивых особенностей истории поведения человека, и наряду с появлением письменности ее часто называют начальной вехой становления цивилизации.

На протяжении эпохи аграрной культуры характер государственного устройства менялся в зависимости от условий, которые складывались в рамках указанных выше этапов. Ведь государство - это, с одной стороны, проявление и результат социального поведения человека в условиях аграрной культуры, а с другой - следствие борьбы за право распоряжаться излишками. В целом же освоение нового образа жизни, предполагавшего наличие государства, могущественных владык, храмов, плуга, колеса, металлов, денег и письменности, сопровождалось изменением в поведении человека и нарастанием темпов культурной эволюции.

В конечном счете, ускорение эволюции культуры привело к появлению научно-технической культуры, которая зародилась в индустриальную эпоху, (начало датируется 1750 г.) и начала свое победное шествие в мире, начиная с конца XIX в. и по сей день. Здесь следует подчеркнуть важность рассмотрения человеческого поведения в его целостности. Научно-техническое развитие в рамках культурной эволюции нельзя понять, изучая лишь достижения науки и техники, культурная эволюция есть всегда вопрос изменения поведения человека. Поэтому подлинная эволюционная значимость даже самой теоретической науки и самой совершенной техники может быть доказана их влиянием на изменения в человеческом поведении и может быть понята, только отправляясь от поведения, связанного с обеспечением пищей, размножением, безопасностью и информацией. Вполне вероятно, что в итоге предстоящих тысячелетий ускоряющейся культурной эволюции человек сможет стать покорителем космического пространства, создателем полностью автоматизированного производства и т.д.

Теперь рассмотрим основные концепции культуры, пользующиеся Значительной известностью. Прежде всего обратим внимание на книгу Н.Я. Данилевского (1822-1885) «Россия и Европа», в которой обосновывается концепция многолинеиного и замкнутого развития культур. Им на богатом эмпирическом материале выдвинута теория культурно-исторических типов, оказавшей большое влияние на современную западную философию культуры. Эта теория представляет собою теорию множественности и разнокачественности человеческих культур (или цивилизаций), что противоречит европоцентристской и линейной концепции мировой культуры. Наш ученый характеризуется на Западе как основатель популярного ныне там подхода пространственно-временной локализации явлений культуры. Н.Я. Данилевский разделил все самобытные цивилизации на три класса: положительные, отрицательные деятели и служащие чужим целям цивилизации. К первому относятся: египетская, китайская, ассирийская, индийская, иранская, еврейская, греческая, римская, аравийская, германо-романская (европейская) и бурятская. К ним еще следует добавить не успевшие завершить своего развития мексиканскую и перуанскую цивилизации. Эти культурно-исторические типы представляют собой положительных деятелей в истории человечества, они содействовали прогрессу человеческого духа. Второй класс образуют отрицательные культурно-исторические типы (гунны, монголы, турки) которые помогают «испустить дух борющимся со смертью цивилизациям». К третьему классу относятся те начинающие развиваться цивилизации (финны и др.), коим не суждено сыграть ни созидательной, ни разрушительной роли в истории человечества, ибо они вошли в состав других цивилизаций «в качестве этнографического материала».

Согласно теории Н.Я. Данилевского, человечество отнюдь не является чем-то единым, «живым целым», оно скорее представляет собою живую стихию, отлитую в формы, аналогичные организмам. Самые крупные из этих форм и есть «культурно-исторические типы», имеющие свои линии развития. Между ними имеются общие черты и связи, выражающие общечеловеческое, которое существует только в народности. Оригинальность основной идеи Н.Я. Данилевского состоит в том, что отвергается единая нить в развитии человечества, отвергается мысль об истории как прогрессе некоего общего, или «мирового», разума, некоей общей цивилизации, которую отождествляют с европейской. Такой цивилизации просто-напросто нет, существует множество развивающихся отдельных цивилизаций, каждая из которых вносит свой вклад в общую сокровищницу человечества. И хотя эти цивилизации сменяются и исчезают, человечество живет, постоянно пользуясь этим общим сокровищем и становясь все более богатым.

Но почему же происходит изменение культур (или цивилизаций)?

Согласно П. Сорокину, движение культур имманентно, оно не зависит от действия посторонних факторов, как это предполагали эволюционисты. Культуры изменяются в силу их природы - носители культуры стремятся исчерпать заложенные в ней силы и довести их до предела; тогда приходится обращаться к иным принципам и двигаться к иному типу культуры (в дальнейшем будет показано влияние космоса).

В общем оказывается, что в теории суперсистем П. Сорокина существует только два морфологических начала - идеальное и чувственное (материальное), - определяющих тип культуры и соответствующий ему тип мировоззрения. Каждая конкретная форма культурной суперсистемы (язык, мораль, искусство, философия, религия) детерминируется морфологическим началом и является замкнутой в себе. Однако П. Сорокин не только не принимает концепцию локальных культур, но и отбрасывает ее как «ненаучную». В этом коренное отличие теории суперсистем П. Сорокина от «морфологии культур» О. Шпенглера. Сорокинская суперсистема не имеет ограничений в пространстве и времени. Культура одного народа не может быть изолированной от культуры другого народа или цивилизации. Контакты между культурами всегда были и далее становятся все более интенсивными; развитие науки, искусства, морали также всегда связано со временем, т.е. с достижениями культуры в прошлом.

К примеру, немаловажное место в культуре ацтеков принадлежало календарю, выражающему ацтекское видение космоса. С ним были связаны понятия времени и пространства, присущие тогдашней эпохе, в нем нашли отражение представления о богах и сферах их деятельности, а также обязательные ритуалы. Согласно этому календарю (существовал и другой, солнечный, календарь, состоящий из 18 двадцатидневных месяцев и 5 дополнительных дней), год был равен 260 дням, он делился на 20 периодов по 13 дней каждый, обозначенных определенными знаками и числами. Правили ими те или иные боги либо богини. Число дней в ГОДУ делили также на 4 больших ансамбля, каждый из которых насчитывал 65 дней и был связан с одной из сторон света. Подобным образом были связаны со сторонами света боги и люди.

Эта концепция деления времени и пространства - чрезвычайно важный компонент культурного мировоззрения ацтеков, воздействующий как на жизнь отдельного человека, так и на судьбы всего сообщества. Новорожденному давали имя дня, когда он появился на свет, а этот день подчинялся определенному божеству, ибо входил в один из четырех 65-дневных ансамблей, который в свою очередь, был связан с определенной стороной света и правящим им божеством. Все эти обстоятельства определяли будущее нового человека, «программируя» именно такой, а не иной ход жизни.

Подход к взаимодействию пространсва-времени и культуры в евразийских сообществах иной, нежели рассмотренный выше.

Несколько иной подход к соотношению пространсва-времени и культуры мы видим в евразийских культурах. В последнее время «ожили» культурно-исторические концепции евразийства, самобытного течения русской мысли, чей расцвет приходится на первую треть XX в. После 1917 г. группа русских интеллектуалов-эмигрантов (Н.С. Трубецкой, П.Н. Сабицкий, В.Н. Ильин, М.М. Шахматов, Г.В. Вернадский, Л.П. Карсавин и др.) стала называть себя «евразийцами» и заявила о себе программным сборником «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения евразийцев». Сформулированная ими новая идеология особо подходила к проблемам культуры, истории и этнологии.

Евразийцы отчеканили геополитическую доктрину, претендующую на единственно верное истолкование этнической традиции. Основной тезис евразийства звучит следующим образом: «евразийство - это специфическая форма, тип культуры, мышления и государственной политики, издревле укоренившихся именно на пространстве огромного евроазиатского государства - России». Данный тезис получил обоснование при помощи множества нетрадиционных аргументов, взятых из истории Евразии.

Все рассуждения евразийцев исходят из идеи, что Россия-Евразия представляет собою уникальный географический и культурный мир. «Весь смысл и пафос наших утверждений, - писали Н. Алексеев и П. Савицкий, - сводятся к тому, что мы осознаем и провозглашаем существование особой евразийско-русской культуры и особого ее субъекта, как симфонической личности. Нам уже недостаточно того смутного культурного самосознания, которое было у славянофилов, хотя мы и чтим их, как наиболее нам по духу близких. Но мы решительно отвергаем существо западничества, т.е. отрицание самобытности и… самого существования нашей культуры».

Стержнем культурно-исторических концепций евразийцев выступает идея Евразии, очерчивающая границы мышления в его социальном, экономическом и политическом аспектах и акцентирующая внимание на самобытности и самодостаточности отечественной культуры. Согласно евразийскому мышлению, культура есть органическое целое, которое имеет все черты мифологемы. Это значит, что культура весьма необычна - ее географический характер определяет: во-первых, тонкое осознание органической связи общественной жизни с природой; во-вторых, материковый размах («русская широта») в отношениях с миром; в-третьих, любые исторически установившиеся формы политической жизни рассматриваются как нечто относительное. Евразиец уценит традицию, однако чувствует ее относительный характер и не мирится с ее жесткими пределами. Евразийский тип мышления не привязан (подобно западному) к каким-либо государственным и политическим рамкам, он допускает непредсказуемые социальные эксперименты и взрывы народной стихии. Евразийское культурное сознание не восприняло такие характеристики западной цивилизации, как «германский педантизм», «польский гонор», рационализм, скученность городов и экологические издержки.

Евразийский образ мышления и действия основывается не на рационализации опыта, а на вере в Абсолют, предание, вождя и т.д.; в их основе всегда лежит некая объединяющая идея. Русская культура впитала в себя православную веру из Византии (она представляет собой специфический синтез религиозных догм и обрядов с православной культурой) и туранскую (или тюркскую) этику, восприятие государственности и прав человека) основанных на беспрекословном повиновении. Именно этот сплав придал социальному целому форму соборности, духовного единства, а не механической тотальности. Именно этот синтез лежит в основе культурно-исторической преемственности и позволяет сберечь национальный потенциал, который необходим для функционирования нашего общества.

Центральным пунктом евразийских культурно-исторических концепций является идея «месторазвития», согласно которой социально-историческая среда и географическое окружение сливаются воедино. С этой точки зрения всемирная история предстает как система мест развития; причем отдельным «местам развития» присущи свои определенные формы культуры независимо от национального состава и расового происхождения народов, проживавших там. Иными словами, отдельные «места развития» становятся «культурно-постоянными», становятся носителями особенного, только им присущего типа культуры. По мнению евразийцев, всем великим державам, которые существовали на евразийских равнинах, характерен один и тот же тип военной империи. Такими были государства скифов, гуннов, монголов, татар, Московское царство и Российская Империя. Истоками русской государственности и культуры они считали Золотую Орду и Византию.

А вот пример созерцательного (не привязанного к географическому положению) взаимодействия пространства-времени и культуры. Античная культура Эллады пронизана искусством, на что указывал еще Винкельман. Греческая философия весьма тесно связана с эстетикой, и без нее, как убедительно показал крупный советский ученый А.Ф. Лосев, не может быть понята. Греческая математика, философия, физика, астрономия, религия - «скульптурны и осязаемы», греческая поэзия - «пластична». Пластичность, созерцаемость - основа греческого мироощущения. Ведь пластика создана для созерцания, а оно прежде всею телесно. Зрение - основа древнегреческого познания. Поэтому зрение играет важную роль в древнегреческой гносеологии: «идея» и «эйдос» (картина) происходят в греческом языке от глагола «видеть». Отсюда любовь эллинов прежде всего к пластичным, статичным видам искусства - архитектуре и скульптуре. Их произведения можно спокойно рассматривать. Они неизменны, пространственны и не зависят, во всяком случае на протяжении человеческой жизни, от течения времени. Это равноправные члены космоса, хотя и не равноценные природе. Отсюда и онтологичность основных категорий греческой эстетики: хорошая пластика прекрасна. Красота связана с неподвижным, неизменным. Структурными принципами красоты являются гармония, мера, соразмерность. Наиболее полно эти принципы воплощены в ансамбле Афинского Акрополя с его знаменитыми храмами Парфенон, Эрехтейон, Пропилеи, этом кристалле греческого классического искусства. Акрополь был также населен множеством скульптур (чудесная скульптурная группа, изображающая рождение Афины из головы Зевса, прекрасная группа Мойр и др.), уподобляясь мраморному Олимпу.

В заключение хотелось бы сказать о взаимосвязи пространство-временных и культурных процессов в России в XIX - XX в. Они имеют свои особенности. Заметно ускорение его темпов развития культуры, обусловленное дифференциацией (или специализацией) различных сфер культурной деятельности (особенно в науке), а с другой - усложнение самого культурного процесса, т.е. большее «соприкосновение» и взаимовлияние различных областей культуры: философии и литературы, литературы, живописи и музыки и т.д. Необходимо отметить также усиление процессов диффузного взаимодействия между составляющими русской национальной культуры - официальной («высокой», профессиональной) культурой, опекаемой государством (церковь утрачивает духовную власть), и культурой народных масс («фольклорным» пластом), которая берет начало в недрах восточнославянских родоплеменных союзов, формируется в Древней Руси и продолжает свое полнокровное существование на протяжении всей отечественной истории. В недрах официально-государственной культуры заметна прослойка «элитарной» культуры, обслуживающей господствующий класс (аристократию и царский двор) и обладающей особой восприимчивостью к иноземным новшествам.

Родившись в результате сшибки традиционной культуры с западным миром, когда, по известной формуле А. Герцена, «на призыв Петра цивилизоваться Россия ответила явлением Пушкина», - русская культура, вобравшая в себя и по-своему переплавившая плоды обмирщенной европейской цивилизации, вступила в свой классический «золотой век». Затем, в ответ на новое, нигилистическое веяние времени, опираясь на духовную крепость «святой русской литературы» (Т. Манн), восходит в конце века философия, которая подводит итоги развития духа «золотого века» классики.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гердер И.Г. «Идеи к философии истории человечества.» М„ 1977.
2. Давидович В.Е., Жданов 0.А. «Сущность культуры.» Ростов н/Д„ 1979. Кууси П. «Этот человеческий мир. М„ 1988.
3. Мид М. «Культура и мир детства.» М., 1988.
4. «Структура культуры и человек в современном обществе» Э.А. Орлова, А.И. Арнольдов. М., 1998.

Пространство и время — обязательные координаты любых культурных явлений и событий, которые всегда происходят «где-то» и «когда-то». Они всегда существуют в тесной взаимосвязи, и в реальности их невозможно разделить. Характеризуя это единство, Михаил Михайлович Бахтин (1895-1975) в 1930-е гг. ввел в культурологию и философию понятие хронотопа, которое подчеркивает, что пространство и время культуры всегда связаны с субъективными переживаниями, меняющимися в разных исторических эпохах и культурных ситуациях. Можно сказать, что понятие хронотопа основывается на фундаментальных естественно-научных открытиях начала XX в. — теории относительности, показавшей единство четырехмерного пространственно-временного континуума, и концепции ноосферы В.И. Вернадского, в которой единое пространство-время связано с духовным измерением жизни.

Сегодня понятие хронотопа широко используется в эстетике и литературоведении. Считается, что содержащиеся в произведении смыслы могут быть объективированы только через их пространственно-временное выражение. Причем и автор, и само произведение, и воспринимающий его читатель (слушатель, зритель) обладают собственными хронотопами (и раскрываемыми ими смыслами). По Бахтину, понимание произведения, его социокультурная объективация есть одно из проявлений диалогичности бытия. Каждый вид искусства характеризуется своим типом хронотопа. В соответствии с этим искусства разделяются на: пространственные, в хронотопах которых временные качества выражены в пространственных формах; временные, где пространственные параметры переданы временными координатами; пространственно-времснные, в которых присутствуют хронотопы обоих типов.

Хронотопы, выражающие общие черты художественной пространственно-временной организации в данной системе культуры, свидетельствуют о духе и направлении доминирующих в ней ценностных ориентаций. В этом случае пространство и время мыслятся как абстракции; при их посредстве возможно построение картины мира данной культуры, которая всегда воспринимается как унифицированный космос, единая и упорядоченная вселенная. Так, пространственно-временное мышление первобытных людей предметно-чувственно и вневременно. Культурный хронотоп Древнего Востока и античности создан мифом, в котором время циклично, а пространство (Космос) одушевленно. Хронотоп европейского Средневековья, созданный христианским сознанием, складывался из линейного необратимого времени и иерархического, насквозь символичного пространства, идеальным выражением которого стал христианский храм. Эпоха Возрождения создала хронотоп, во многом актуальный и для современности. Противопоставление человека миру позволило осознать и измерить его пространственную глубину. Одновременно появилось бескачественное расчлененное время. Эти идеи нашли отражение в концепции абсолютного пространства и времени И. Ньютона. В этой концепции пространство и время стали абстракциями. воспринятыми соответственно как универсальное вместилище всех материальных тел и универсальная длительность всех процессов. Современная культура характеризуется множеством хронотопов, среди которых одним из самых распространенных является образ сжатого пространства и утекающего («утраченного») времени.

Пространство культуры и культурные пространства - не синонимичные понятия. Пространство культуры - это тот кормящий и вмещающий ландшафт, в котором находится та или иная культура. В результате влияния природных условий на культуру и ее динамику в истории человечества появляются цивилизации разных типов — речные, морские, океанические, горные, степные и т.д. Организация их жизни, хозяйственный уклад, традиции и обычаи обусловливаются именно природными условиями, которые фиксируются в специфических ценностях, определяющих своеобразие этих культур.

Культурное пространство - своеобразное поле, порождаемое взаимодействиями ценностей культур и культурных систем и расположенное в духовном мире социума и личности. Опредмечиваясь в архитектуре, скульптуре, музыке, литературе, эти ценности создают духовную атмосферу. Как правило, они концентрируются в культурных центрах (обычно в крупных городах), их гораздо меньше в культурных провинциях. Можно сказать, культурное пространство имеет протяженность, в которой выделяются центр и периферия, столицы и провинции, города и села.

У каждого народа культурное пространство, созданное многовековой деятельностью, соединяет историческую преемственность и настоящее социальных групп, входящих в состав данного народа. Это — основа и многообразия культурного пространства, и его единства, что проявляется в единых стилях застройки городов и сел, в укладе жизни, соблюдении обычаев и ритуалов, проведении праздников и встреч, в общении, интересах, предпочтениях и ценностях.

Культурное пространство не остается застывшим и неизменным, оно меняется: насыщается новыми ценностями и смыслами, избавляется от устаревшего. Так, частью культурного пространства стала виртуальная реальность, возникшая в связи с распространением компьютерных технологий и сети Интернет.

Время в культуре - это формирующаяся на основе психологического и социального времени характеристика длительности существования, ритма, темпа, последовательности, координации смены состояний культуры в целом и се элементов, а также их смысловой наполненности для человека.

У любой живой системы есть собственные временные ритмы и темпы изменения. Можно говорить о взаимосвязи и синхронизации ритмов как между этими системами, так и между ними и вращением Земли вокруг оси и сменой времен года. Восприятие подобных процессов присуще только человеку, который именно через время воспринимает все изменения, происходящие в окружающем мире. В индивидуальном восприятии человека время может растягиваться и сжиматься. Так, в детстве время тянется очень медленно, но чем старше человек, тем быстрее течет время. Чувство времени обостряется при сильной эмоциональной нагрузке. Оно «летит», когда человек чем-то увлеченно занимается, и замедляется, когда человек находится в опасности.

Человеку также присуще чувство времени. В зависимости от тренированности люди могут более или менее точно определять без часов время суток, длительность каких-то событий, заставить себя проснуться в нужное время без будильника. Иными словами, у людей есть «внутренние часы», которые основываются на биологических ритмах организма (биение сердца, частота дыхания, ритмы мозга).

Первые представления о времени возникли в процессе дифференциации общества из окружающего мира. Становясь все более автономным, социум приобретает собственное время развития, которое возникает как разрыв с окружающей средой. Социальное время (время синхронной деятельности больших групп людей) сначала как бы приспособляется к естественному времени, а затем становится все более свободным от него. Главным фактором, определяющим ход социального времени, является преобразующая творческая деятельность человека, посредством которой он меняет как себя, так и окружающую среду. Социальное время может существенно отличаться от календарного. Так, по календарю XIX в. начался в 1801 г. и закончился в 1900 г. Но с точки зрения истории культуры, но меркам социального времени он начался в 1789 г. (с Французской революции) и закончился в 1914 г. (с началом Первой мировой войны).

В результате взаимодействия природных ритмов и социального времени постепенно возникает время культуры, во многом являющееся противоположностью естественного времени (оно обратимо, качественно неоднородно, растяжимо), в нем представлены одновременно (и целиком) прошлое, настоящее и будущее, т.е. оно синхронно обозримо. Эти особенности культурного времени позволяют говорить о нем как о пространстве человеческой духовности.

Первые представления о времени формируются скорее всего в палеолите на основе попыток осмысления процессов движения и изменения. Переход от первобытного стада к первой форме социальной общности — роду — был переходом от «природы» к « », а значит, требовал замены естественных биологических связей, объединявших особи в стаде, на искусственные, надбиологические, было необходимо создание совместного времени, т.е. жизни в едином ритме. В противном случае невозможна совместная, т.е. согласованная деятельность. Первые ритуалы создавали единый ритм, для чего использовались все подручные средства — голос человека, хлопки, притоптывания, извлечение звука из всего, что только может звучать, а также совместные телесные движения (ритуальные танцы). На этой основе сформировался образ циклического времени, в котором нет четкого различения между прошлым, настоящим и будущим. Время считается одухотворенным, качественно разнородным (например, «счастливое» и «несчастливое»), которое не предшествует отношениям, событиям и вещам, а создается ими и не способно существовать в отрыве от них.

Цивилизации, появившиеся позднее, для преодоления ограниченности родовой жизни должны были найти такой эталон ритма, который позволил бы согласовать жизнедеятельность людей на больших расстояниях. Первые оседлые культуры с этой целью устанавливали связь циклов разлива рек, в долинах которых они селились, с циклами обращения небесных светил. Поэтому для этих цивилизаций также характерно циклическое представление о времени. Такие представления остаются также локальными.

Идея единого линейного времени культуры появляется только в христианском мировоззрении. Оно создает единое время культуры посредством особых механизмов, опирающихся на смерть Иисуса Христа. Именно это событие обеспечило возможность свободного перемещения от одного ритма совместной жизни к другому. В христианстве время было превращено из чужой, не подвластной людям силы в средство воспитания человечества. Время должно было объединять людей и служить целям созидания.

Современные представления о времени не могли бы появиться без рождения протестантизма, впервые обосновавшего необходимость активной деятельности человека здесь, на Земле. С одной стороны, это способствовало промышленной революции, положившей начало современной цивилизации. Новое отношение к времени оказалось экономически продуктивным, заставляло ценить каждое мгновение, не откладывать жизнь, уповая на грядущую вечность. Но с другой стороны, лозунг «время — деньги» ведет к потере ценностей и обессмысливанию мира, что стало одной из причин кризиса современной культуры.

Именно осознание этих причин привело к изменению отношения ко времени. Сегодня происходят демассификация времени (оно становится более индивидуальным) и его реструктуризация. По словам Э. Тоффлера, «третья волна» бросила вызов механической синхронизации, заменив большую часть наших основных социальных ритмов и освободив нас этим от машинной зависимости. Еше в 1970-е гг. появилось гибкое время, когда работнику разрешили выбирать часы работы.

Сейчас, в результате предельного расширения пространства культуры (глобализации) и образования общего времени образуется новая культурная идентичность. Современное человечество, наблюдающее на экранах телевизоров и мониторов события, происходящие в мире, как в реальном времени, так и в записи, демонстрирует полную независимость от природного, календарного, географического и даже социального времени. В любое время дня и ночи в любой части света человек может просмотреть любое событие независимо от того, в каком реальном времени оно произошло. Поскольку человечество все больше осознает, что оно имеет общую судьбу, само время как феномен культуры перестает быть «разным» (у каждой культуры — свое), оно все больше становится общим, оно уже не разделяет людей, а объединяет их.

Культурная грамматика Э. Холла

Каждая содержит ряд ключевых элементов — культурных категорий, которые определяют способы общения и поведения индивидов. Один из крупнейших специалистов по межкультурной коммуникации Э. Холл выделяет такие категории, как время, пространство, контекст и информационные потоки.

Время как категория во всех культурах служит важным показателем темпа жизни, ритма деятельности. Следствием этого является планирование времени, без которого немыслимо функционирование современного общества, а также регулирование приоритетов и предпочтений людей. От ценности времени в культуре зависят типы и формы общения людей. Важным показателем того, как относятся к времени в разных культурах, является отношение людей к пунктуальности. Например, в Германии, Швейцарии и некоторых других странах Европы, а также в Северной Америке обычно ожидается своевременное появление собеседника, причем существует определенная шкала опозданий и для каждой ступени этой шкалы предусматривается подходящая форма извинения. Так, неписаные правила делового этикета европейских культур позволяют опаздывать на встречу не больше чем на 7 мин. Большее опоздание является демонстрацией собственной несерьезности и грозит потерей возможности получения доверия партнера. Студенты, ждущие в аудитории преподавателя, могут покинуть ее через 15 мин и будут нравы.

Другим очень важным аспектом является основная временная перспектива, существенно разная в разных культурах. Например, Иран, Индия и некоторые страны Дальнего Востока ориентированы в прошлое, США — в настоящее и недалекое будущее; для России, скорее всего, характерна ориентация на прошлое и будущее, причем максимальное внимание уделяется будущему, а настоящему придается не столь большое значение.

Время является показателем темпа жизни и ритма деятельности, принятых в той или иной культуре. По способу использования времени культуры принято разделять на два противоположных вида — монохронные, где время распределяется так, что в один и тот же отрезок времени возможен только один вид деятельности, поэтому одно идет за другим, как звенья одной цени, и полихронные, когда в один и тот же отрезок времени возможен не один вид деятельности, а сразу несколько.

В монохронных культурах время понимается как линеарная система, наподобие длинной прямой улицы, по которой люди перемещаются вперед или остаются в прошлом. Здесь время можно экономить, терять, наверстывать, ускорять; с помощью времени поддерживается порядок в организации человеческой жизни. Исходя из того, что «монохронный» человек занимается только одним видом деятельности в определенный отрезок времени, он как бы «закрывается» в своем собственном мире, куда другим людям нет доступа. Люди такого типа нелюбят,если их прерываютв процессе какой-либо деятельности. Такая система использования времени господствует во многих индустриально развитых странах — Германии, США, ряде североевропейских стран. Монохронное время появляется только на высоком уровне развития цивилизации, причем не у всех народов.

Полихронное время противоположно монохронному. В культурах этого типа большую роль играют межличностные, человеческие отношения и общение с человеком важнее, чем принятый план деятельности. К типичным полихронным культурам относятся Латинская Америка, Ближний Восток и государства Средиземноморья, а также Россия. В этих культурах пунктуальности и распорядку дня не придается большого значения. Именно этот тип времени присущ изначально всем народам.

Пространство. Каждому человеку для нормального существования необходим определенный объем пространства вокруг него, которое он считает своим личным пространством и вторжение в него обычно рассматривается как покушение на внутренний мир человека. Размеры этого пространства зависят от степени близости с теми или иными людьми, принятых в данной культуре форм общения, вида деятельности и т.д.

Каждый человек подсознательно устанавливает и интуитивно поддерживает границы своего личного пространства, которые, как правило, не создают проблем для коммуникации. Эти границы зависят, в частности, от отношения к конкретному собеседнику.

Так, друзья всегда стоят ближе друг к другу, чем незнакомые люди. Кроме того, дистанция партнеров по коммуникации зависит от таких факторов, как пол, раса, принадлежность к культуре или субкультуре, конкретные социальные обстоятельства и др. Холл по результатам своих наблюдений выделил четыре зоны коммуникации:

• интимную — разделяемую достаточно близкими людьми, не желающими посвящать в свою жизнь третьих лиц. Практически во всех культурах мира не принято вторгаться в чужую интимную зону. Зоны интимной дистанции зависят от той или иной культурной среды. Так, в западноевропейских культурах она составляет около 60 см; в культурах восточноевропейских народов — приблизительно 45 см, в странах Южной Европы и Средиземноморья — расстояние от кончика пальцев до локтя руки. Партнеры на этом расстоянии не только видят, но и хорошо чувствуют друг друга;
• личную — расстояние, которое поддерживает индивид между собой и всеми другими людьми при общении; это личное пространство, непосредственно окружающее тело человека и составляющее 45-120 см. На таком расстоянии физический контакт не обязателен. Это оптимальное расстояние для разговора, беседы с друзьями и хорошими знакомыми;
• социальную — дистанция между людьми при формальном и светском общении, то расстояние, на котором мы держимся при общении с незнакомыми людьми или с малой группой людей. Социальная (общественная) зона составляет 120-260 см. Она наиболее удобна для формального общения, поскольку позволяет се участникам не только слышать партнера, но и видеть его. Такое расстояние принято сохранять при деловой встрече, совещании, дискуссии, пресс-конференции и проч.;
• публичную — дистанция общения на публичных мероприятиях (собраниях, в аудитории и др.), т.е. расстояние, предпочтительное при коммуникации с большой группой людей, массовой аудиторией. Эта зона предполагает такие формы общения, как собрания, презентации, лекции, доклады и речи и др. Публичная зона начинается с расстояния от 3,5 м и может простираться до бесконечности, но в пределах сохранения коммуникативного контакта. Поэтому публичную зону еще называют открытой.

Пространственный фактор в коммуникации может также служить для выражения отношений господства-подчинения, и в

каждой культуре приняты разные сигналы, выражающие отношения во власти. Например, в Германии и США верхние этажи офисов обычно предназначены для руководящих работников компании. При этом угловые офисы с наиболее широким обзором занимают, как правило, главные менеджеры или владельцы компаний. В России и во Франции руководители стараются избегать верхних и вообще крайних этажей, предпочитая размещать свои офисы на средних этажах здания. Это объясняют тем, что власть и контроль в этих странах обычно исходят из центра.

Контекст. Характер и результаты процесса коммуникации также определяются степенью информированности его участников. В некоторых культурах для полноценного общения необходима дополнительно подробная и детальная информация, так как в них практически отсутствуют неформальные сети информации и, как следствие, люди оказываются недостаточно информированными; эти культуры называются культурами с низким контекстом. В других культурах люди не нуждаются в получении детальной информации, чтобы иметь ясную картину происходящего, так как в силу высокой плотности неформальных информационных сетей они всегда хорошо информированы; такие общества называются культурами с высоким контекстом.

Высокая плотность информационных сетей предполагает тесные контакты между членами семьи, постоянные контакты с друзьями, коллегами, клиентами, благодаря чему они постоянно в курсе всего того, что происходит вокруг. К странам с высоким контекстом культуры принадлежат Франция, Испания, Италия, страны Ближнего Востока, Япония и Россия. К типу низкоконтскстуаль- ных культур можно отнести Германию, Швейцарию; в культуре Северной Америки соединяются средний и низкий контексты.

Информационные потоки. Для процесса коммуникации значение информационных потоков определяется формами и скоростью распространения информации. В одних культурах информация распространяется медленно, целенаправленно, по специально предназначенным каналам и поэтому носит ограниченный характер, а в других — система распространения информации действует быстро и широко.

Например, в североевропейских странах с монохронными культурами и низким контекстом, особенно в Германии, передаваемая информация важнее, чем та, которая уже находится в памяти, поскольку здесь люди, образно г оворя, отгораживаются от окружающего мира и им нужна внешняя информация. Это тип культуры с низкой скоростью распространения информации. В данных странах все должно иметь свою структуру и порядок, все предельно точно определено правилами, а пространство для личной инициативы незначительно. Люди вовлечены в поток информации, перегруженный мельчайшими деталями. Для того чтобы ее переработать, требуется введение большою числа правил, регулирующих ее распространение.

В культурах с высоким контекстом, к которым принадлежат Россия, Франция и страны Южной Европы, все происходит противоположным образом. Это полихронные культуры с высокой скоростью распространения информации. Люди этих культур включены в эффективную неформальную информационную сеть и, как правило, не отгораживаются от возможных помех внешнею окружения. Информация проходит беспрепятственно, причем те данные, которые хранятся в памяти, являются более важными, чем тс, которые вновь передаются. Люди обо всем превосходно информированы, и у них нет необходимости выяснять подоплеку каждого нового события. Перегрузка информационных каналов случается нечасто, поскольку люди непрерывно контактируют друг с другом. В этих культурах не принято планировать распорядок дня и всевозможные мероприятия по ограничению своего времени и пространства, так как они могут стать помехой для жизненно важных контактов между людьми.

Концепция ментальных программ

Концепция ментальных программ предложена одним из крупнейших современных ученых голландцем Гиртом Хофстеде (род. 1928), который полагает, что поведение человека во многом зависит от его ментальных программ. Под ментальными программами Хофстеде понимает «образцы размышлений, чувств и действий». Он выделяет три уровня таких программ. На нижнем уровне находятся универсальные, схожие для всех индивидов программы; они наследуются генетически и являются неотъемлемой частью человеческой природы. Средний уровень составляют те ментальные программы, которые специфичны для конкретной группы индивидов и формируются путем социального обучения при постоянном взаимодействии внутри группы; модели этого уровня Хофстеде называет культурой. Самому высокому уровню принадлежат ментальные программы, специфические для конкретного индивида, определяющие его индивидуальность; частично эти программы наследуются генетически, частично формируются путем обучения.

Источниками ментальных программ являются культура и социальное окружение, т.е. те условия, в которых происходят социализация и инкультурация человека. Это означает, что ментальные программы определяются так называемыми измерениями культуры, включающими в себя: дистанцию власти, коллективизм-индивидуализм, маскулинность-феминность, избегание неопределенности. Позже был введен еще один показатель — долгосрочная ориентация.

Дистанция власти показывает, какое значение в разных культурах придается властным отношениям между людьми и как варьируются культуры относительно данного признака.

В культурах с высокой дистанцией власти устанавливается сильная зависимость между начальниками и подчиненными. В этом случае эмоциональная дистанция между начальниками и подчиненными очень велика. Последние должны либо признавать власть своего начальника, либо, полностью отклони в ее, прерывать отношения, лишь в редких случаях они могут задать вопросы своему шефу, не говоря уже о том, чтобы подвергнуть его критике. В семейных отношениях члены семьи, наделенные властью (родители, старшие братья и сестры и т.д.), также требуют послушания. Развитие независимости не поощряется. Главной добродетелью считается уважительное отношение к родителям и старшим членам семьи.

В культурах с низкой (малой) дистанцией власти наибольшее значение имеют такие ценности, как равенство в отношениях и индивидуальная свобода. Поэтому коммуникация здесь менее формальна, равенство собеседников подчеркивается сильнее, а стиль общения носит более консультативный характер, чем в культурах с высокой дистанцией власти. В таких культурах эмоциональная дистанция между вышестоящими персонами и подчиненными незначительна и подчиненные всегда могут подойти к своему шефу с вопросом или высказать критические замечания. Открытое несогласие или активное противоречие начальнику также рассматривается как норма. В семейных отношениях дети рассматриваются как равноправные члены семьи с того времени.

когда они начинают активно включаться в семейную жизнь. Идеальным состоянием в семье считается личная независимость, а потребность в независимости является едва ли не самым важным элементом людей в культурах с малой дистанцией власти.

Индивидуализм — коллективизм — это показатель того, что предпочитают люди — заботиться только о себе и собственных семьях либо объединяться в некие группы, которые несут ответственность за человека в обмен на его лояльность.

Подавляющее большинство людей живет в коллективистских обществах, в которых интересы группы превалируют над интересами индивида; меньшая часть людей на планете живет в индивидуалистских обществах, где интересы индивида преобладают над интересами группы.

В коллективистской культуре групповые цели превалируют над индивидуальными. Здесь люди проявляют заинтересованность в сплоченных группах. Лояльность к группе — одна из важнейших ценностей, прямое противостояние не приветствуется, так как нарушает общую гармонию. При этом между индивидом и группой изначально развиваются отношения зависимости. Группа защищает индивида, но в ответ требует от не го лояльности вот- ношении группы. В таких обществах не существует «личного мнения». Мнение человека определяется мнением группы. Коллективистский тип культуры в настоящее время распространен в таких странах, как Гватемала, Панама, Венесуэла, Колумбия, Пакистан, Корея; Россию также причисляют к коллективистскому типу культур.

Ячейкой индивидуалистских культур выступает нуклеарная семья, в которой детей приучают быть самостоятельными, полагаться на свои силы. Дети, вырастающие в малых семьях индивидуалистских культур, быстро учатся воспринимать свое Я отдельно от других людей. Цель воспитания в том, чтобы ребенок стал самостоятельным, т.е. научить его независимости, в том числе от родителей. В таких обществах от физически здорового человека ожидают, что он ни в каком отношении не будет зависеть от группы. Индивидуалистскими культурами считаются культуры США, Австралии, Великобритании, Канады, Нидерландов, Новой Зеландии и других стран.

Маскулинность-феминность. Маскулинность — это оценка склонности людей к напористости и жесткости, сосредоточенности на материальном успехе в ущерб интересу к другим людям, тогда как феминность — ориентация на дом, семью, социальные ценности, а также мягкость, эмоциональность и чувственность.

Биологические различия между мужчинами и женщинами, одинаковые во всем мире, в малой степени объясняют их социальные роли в обществе. Многие виды поведения, которые не связаны непосредственное продолжением рода, считаются в обществе типично мужскими или типично женскими.

В обществах с повышенным показателем маскулинности социальные роли мужчин и женщин резко различаются. Здесь общепринята ориентация мужчин на материальный успех и жесткость в занимаемых позициях в противоположность женским ценностям, среди которых главное место занимают скромность и чуткость. В культурах такого типа приветствуются конкурентная борьба, соревновательность и стремление победить. В работе приоритет отдается результату, а награждают по принципу реального вклада вдело. К маскулинным культурам относятся Япония, Австрия, Венесуэла, Италия, Швейцария, Мексика, Великобритания, Германия и др.

В феминных культурах ролевым различиям между мужской и женской частями населения не придается большого значения. Более того, те и другие демонстрируют большое сходство в занимаемых позициях и во взглядах. Все члены общества уделяют особое внимание духовным ценностям, таким, как поддержание взаимоотношений между людьми, забота о ближних, внимание к человеку. Предпочтительным путем разрешения конфликтов считается поиск компромисса, а награждение за труд происходит по принципу равенства. К культурам феминного типа Хофстеде относит Швецию. Норвегию, Нидерланды, Данию, Финляндию, Чили, Португалию и другие страны. Можно предположить, что Россия также относится к этому ряду.

Избегание неопределенности - это показатель того, насколько люди терпимы к неопределенным ситуациям, пытаются уклониться от них посредством выработки четких правил, веря в абсолютную истину и отказываясь терпеть девиантное поведение.

В культурах с высоким уровнем этого показателя индивид в ситуации неизвестности испытывает стресс и чувство страха. Высокий уровень неопределенности, согласно Хофстеде, ведет не только к повышенному стрессу у индивидов, но и к высвобождению у них большого количества энергии. Поэтому в таких культурах наблюдается высокий уровень агрессивности, для выхода которой создаются особые каналы. Это проявляется в существовании многочисленных формализованных правил, регламентирующих действия, которые дают возможность людям максимально избегать неопределенности в поведении. Эти культуры больше сопротивляются любым изменениям и мало склонны к риску. К странам с высоким уровнем избегания неопределенности относятся Греция, Португалия, Гватемала, Уругвай, Бельгия, Япония, Франция, Чили, Испания и др.

В культурах с низким уровнем избегания неопределенности, напротив, принято толерантное отношение к ситуациям неопределенности. Люди в сложных ситуациях импровизируют и проявляют инициативу, характеризуются склонностью к риску. В странах с такой культурой наблюдается негативное отношение к введению строго формализованных правил, поэтому они устанавливаются только при необходимости. В целом люди здесь считают, что они способны решать проблемы и без детальных формальных правил. К культурам с низким уровнем избегания неопределенности относят такие страны, как Сингапур, Ямайка, Дания, Швеция, Ирландия, Великобритания, Индия, США и др.

Долгосрочная ориентация , ранее называвшаяся конфуцианским динамизмом, показывает, насколько общество проявляет прагматизм и стратегически ориентируется на будущее в противоположность традиционализму и краткосрочной (тактической) ориентации.

В обществах с долгосрочной ориентацией люди признают важность таких ценностей, как настойчивость, статусный принцип взаимоотношений, бережливость и чувство стыда, способствующие предпринимательской активности. Так, упорство и настойчивость — это ключ к любой предпринимательской деятельности; гармоничная и устойчивая иерархия облегчает исполнение ролевых обязанностей; бережливость способствует накоплению капитала, который затем можно снова инвестировать в дело, и, наконец, чувство стыда заставляет людей быть более чувствительными к социальным контактам и стремиться выполнять взятые на себя обязательства. Низкий уровень конфуцианского динамизма, или краткосрочная ориентация, наоборот, тормозит предпринимательство. Стремление к устойчивости и стабильности при превышении определенной нормы препятствует инициативе, рискованности и гибкости, которые необходимы предпринимателю в условиях постоянно меняющегося рынка. «Сохранение лица», чрезмерное уважение традиций напрямую связано с неприятием всякого рода новшеств. А взаимный обмен подарками и поздравлениями, покровительством -ритуалы, в которых больше внимания уделяется безукоризненности манер, чем решению поставленных задач.

А.Я. Флиер

Культура как пространство и время социального бытия

Аннотация. В статье рассматривается пространство культуры как территория доминирования локальных нормативных и наиболее частотных социальных взаимодействий и коммуникаций людей и время культуры как динамика соперничества тенденций ее устойчивости и изменчивости. При этом традиция определяет пределы культурного пространства, а новация - динамику культурного времени.

Ключевые слова. Культура, генерализующие определения, пространство и время, нормативные взаимодействия и коммуникации, устойчивость и изменчивость культуры, традиция, новация.

Число генерализующих определений культуры в последние десятилетия растет как снежный ком. Если в начале 1950-х гг. их насчитывалось 164 , то сейчас в научной литературе фигурирует несколько тысяч определений, что связано с необычайной актуальностью концепта культуры в современных общественных науках. Вместе с тем, несмотря на такое множество и большое разнообразие, не стоит считать эти определения неверными. В большинстве своем они вполне корректны, но недостаточны и отражают лишь часть свойств культуры, актуальную для того или иного исследователя. Я думаю, что культура как феномен коллективной жизнедеятельности людей во всем многообразии своих проявлений и образов символизации практически неисчерпаема в перечне своих параметров. Поэтому невозможно дать ей определение, отражающее даже важнейшие ее свойства, не говоря уже обо всех социальных, психологических, антропологических и иных характеристиках. Любые определения неизбежно будут только частичными, фрагментарными, выделяющими лишь некоторые параметры культуры, соответствующие конкретным познавательным задачам, решаемым каждым ученым в каждом случае.

Я сам являюсь автором большого числа подобных определений культуры, разбросанных по моим статьям, что отражает не мою научную беспринципность, а трезвое понимание ограниченности любого из них, играющего лишь служебную, инструментальную роль в рамках познавательных задач того или иного исследования. Изучая культуру, как правило, необходимо опираться на какое-то гипотетическое представление, определяющее ее сущность в границах анализируемой функции. Но такое гипотетическое представление вовсе не охватывает все мыслимые свойства культуры.

Культура неисчерпаема как сама жизнь. Собственно культура - это и есть человеческая жизнь; конечно, не вся, но, по крайней мере, важнейшая ее часть. Жизнь человека можно аналитически разделить на две главные составляющие: индивидуальную биологическую и коллективную социальную. Причем социальная жизнь человека воплощается как в формах группового взаимодействия и коммуницирования, так и в параметрах его личностного сознания (нередко называемого «духовностью»), формируемого в основном социальной средой его жизнедеятельности. Так вот культура - это и есть программа обеспечения социальности человеческой жизни. Если бы люди жили по одному, встречаясь только для размножения, то никакой культуры бы не возникло, поскольку объем их взаимодействий и коммуницирования был бы крайне ограничен. Но именно потому, что люди почти всю свою жизненную активность осуществляют в коллективе, им необходимы социальные технологии, регулирующие их повседневное поведение, язык обмена информацией, способы взаимообучения, общие идеалы и представления о добре и зле, истине и т.п., что в совокупности и есть человеческая культура. Это не определение культуры, а только указание на ее наиболее общую функцию - информационно-психологическое обеспечение группового характера человеческой жизнедеятельности . Остальное - обычаи и нравы, ритуалы и праздники, религия и искусство, язык и поведение, этническая идентичность и политический патриотизм, социальная солидарность и пр. - это только конкретные формы поддержания такой коллективности.

Среди генерализующих характеристик культуры мне особенно близко суждение, авторство которого приписывают М.М. Бахтину, гласящее, что культура - это то, что растекается между людьми и связывает их . Действительно, культура как цементный раствор, связующий камни в единый монолит стены, связывает людей в монолит социума. И как в стене бывает проще разбить сами камни, чем связующий их раствор, в социуме проще истребить людей, чем разрушить объединяющую их культуру.

В этой связи у меня возникает аналогия с эйнштейновским представлением о природе пространства и времени . В отличие от ньютоновской физики, где пространство и время фигурируют как самостоятельные субстанции, Альберт Эйнштейн в рамках своей теории относительности (как специальной, так и общей) определяет пространство и время как результат взаимодействия объектов Вселенной . В существующей конфигурации этих объектов пространство и время обладают наблюдаемыми параметрами, а, если по каким-то причинам эта конфигурация изменится, то соответственно изменятся и параметры пространства и времени.

Точно также и культура, по моему мнению, является не самостоятельной субстанцией, а результатом социальных взаимодействий и коммуникаций людей . Объективно существует не культура, а групповая человеческая жизнедеятельность, наиболее устойчивые формы которой мы называем культурой. В определенных территориальных локусах и в определенные исторические периоды формируются местные нормативные системы подобных взаимодействий и коммуникаций, которые именуются локальными культурными комплексами (национальными культурами) и отличаются своеобразием конкретных форм, связанным с особенностями места и времени своего сложения. Т.е. культура в определенном смысле - это пространство и время социального мира (социальной Вселенной), формируемое взаимодействием его субъектов - людей.

Пространство культуры мне уже приходилось исследовать как культурную среду в ее структурно-функциональном осмыслении . Но структурно-функциональный анализ не связан с задачей измерения, а пространство по определению должно быть измеримо. Поэтому культурное пространство, безусловно, представляет собой какую-то конкретную территорию, имеющую выраженные границы, на которой господствуют нормативные поведенческо-коммуникативные установки, которые могут быть описаны с точки зрения их регулятивных функций. Ключевым здесь является слово «нормативные». Нормы бывают различные: идеальные, официальные, статистические и пр. Применительно к культуре я полагаю самыми важными нормы статистические, т.е. те, которые складываются стихийно и являются наиболее частотными и распространенными. В большинстве случаев статистические нормы являются и официальными, но не всегда. Например, такие факты как нецензурная лексика, алкоголизм, наркомания и др. являются общественно порицаемыми, но широко распространенными; т.е. несомненными феноменами культуры. Ибо культура - это не лучшее, а наиболее распространенное (частотное) содержание социальной жизни. Территорию, на которой преобладают определенные нормы социального взаимодействия (поведения) и коммуницирования (языка), отличающиеся от того, что преобладает на других территориях, можно называть пространством какой-то локальной культуры.

Понятно, что применительно к культуре слово «пространство» имеет два смысла - пространство как измеряемая территория распространения какой-то культуры и пространство как не измеряемая, но описываемая сфера , образуемая сложным сочетанием регулятивных норм социального взаимодействия, что должно учитываться в любом исследовании.

Говоря о культурном пространстве, необходимо помнить, что любое постпервобытное общество социально неоднородно , и сословные различия в культуре могут быть очень значительными. Например, если рассмотреть русское общество XVIII-XIX вв., то мы увидим, что крестьян и аристократию объединяли общая религия, общий национальный язык (в основном) и общее национально-политическое самосознание, а вот образы жизни и материальные культуры были совершенно различными. Впрочем, православная религия задавала общие поведенческие стереотипы, компенсирующие многие различия. В течение ХХ в. и в особенности к его концу эти различия отчасти сгладились; во многих деревнях появилось электричество и современные электроприборы, в том числе радиоприемники и телевизоры. Большую роль в сглаживании сословных культурных различий в ХХ в. играли массовое образование и средства массовой информации. Но и в древности территории распространения определенного языка и определенной религии были более или менее устойчивыми, что дает основания выделять их в качестве национальных (этнических) культурных пространств.

Так или иначе, но с учетом всех местных и исторических особенностей территория распространения определенных нормативных стереотипов поведения и языка может быть определена как локальное культурное пространство того или иного народа. Все конкретно-исторические культуры являются локальными , что детерминировано тем, что человечество не составляет единого социума, а расчленено на множество народов, имеющих собственные национальные (этнические) культуры. Эта множественность социальных образований человечества имеет особые причины, на мой взгляд, в основном связанные с тем, что пищевые ресурсы многих территорий были весьма ограничены и при господстве экстенсивных форм хозяйствования не могли прокормить много людей; требовалось расширять пространство их расселения. Но в древности было невозможно использовать единый инструментарий коммуницирования (язык) на больших территориях (особенно до появления письменности). Выходом из положения стало раздробление человечества на множество автономных культурно-языковых групп, расселенных на большом расстоянии друг от друга . Процессы такого дробления охватывают практически всю историю, но особенно активными они были на ранних этапах социогенеза.

Другая особенность формирования культурных пространств связана с тем, что в ходе истории в рамках каждой локальной культуры усиливалась деятельностная специализация людей, их разделение на профессиональные констелляции, а отсюда и их сословно-классовая разобщенность , что, естественно, получало отражение и в культуре, особенно в образе жизни . В процессе исторического развития сообществ их профессиональная фрагментация поэтапно возрастала. Тем не менее, элементы культурной общности в границах национальных (этнических) культур оказывались мощным интегрирующим фактором, и территориальное единство таких культур сохранялось и ныне наблюдается эмпирически.

Возникает вопрос о том, что формирует культурное пространство, очерчивает его границы. Практически все народы, вышедшие за пределы первобытности, отличаются более или менее выраженной социальной неоднородностью, т.е. различными образами жизни разных сословий, но это не препятствует их культурному единству. Известны примеры народов, у которых по разным историческим причинам не сложилось единых или хотя бы доминирующих религий (китайцы, корейцы, японцы), но и это не стало препятствием для их культурной интеграции. Однако мы не знаем ни одного народа, разные части которого говорили бы на разных языках. Единство языка , коммуникативная доступность и проницаемость, свободная возможность понимать друг друга, согласовывать друг с другом свои намерения и т.п. - вот что представляется главным фактором культурной интеграции, очерчивающим границы распространения той или иной культуры и формирующим определенное культурное пространство. Рискну сказать, что культура является в первую очередь продуктом процессов социальной коммуникации , и лишь на этой основе складываются все остальные элементы единства.

Вместе с тем, не следует преувеличивать четкость культурных границ. Линии соприкосновения разных культур, как правило, представляют собой зоны смешения элементов этих культур, ширина которых может быть разной, и население которых владеет несколькими языками, но обычно относит себя к одному из соседствующих народов. В этом вопросе очень большую роль играет историческая инерция.

Не стоит преувеличивать и типологическую однородность культурного пространства всякой локальной культуры. Это пространство такое же холмистое, как и поверхность Земли. О сословных различиях в образах жизни уже говорилось, но и всякая малая социальная группа, более или менее автономная в своей жизнедеятельности от окружения, члены которой знают друг друга и находятся в устойчивой регулярной коммуникации, представляет собой микроскопическую субкультуру, обладающую определенным своеобразием по сравнению с другими группами. Таковы, например, большие семьи (кланы), дружащие близкие соседи, жители небольших населенных пунктов, малые производственные коллективы и пр. Однако характеристики, общие с окружением - язык, стереотипы самосознания и поведения, ценностные ориентации и пр., позволяют рассматривать эти субкультуры как части общей локальной культуры.

Важной является и проблема соотношения культурных пространств с политическими пространствами, т.е. соответствия государственных границ территориям реального расселения народов. В тех случаях, когда этнос целиком находится в пределах одного государства и, тем более, является государствообразующим (как сейчас принято говорить), - это способствует его скорейшей трансформации в нацию - этнополитическое образование, в котором наряду с прочим все процессы культурного выравнивания и стандартизации протекают быстрее. Вместе с тем, большинство исторически сложившихся государственных границ игнорируют проблему соответствия пределам практического расселения народов и расчленяют этнические территории между несколькими странами. И хотя в ХХ в. цельности этнических территорий стали уделять специальное внимание, удачных решений этой проблемы, не связанных с насилием, было найдено не много. Следует сказать, что в эпоху феодализма подобное разделение народов государственными границами не имело большого значения; инородческие анклавы не выделялись в общем перечне феодальных владений и их, как правило, не трогали (если для этого не было особых религиозных причин). Ситуация радикально изменилась в XIX-XX вв. с формированием национальных культур, поддерживаемых национальными государствами. Обязательное школьное образование, развитие печатных, а затем электронных СМИ, литература и кинематограф, государственная культурная политика и пр. вольно или невольно способствовали ассимиляции населения инородческих анклавов в господствующей национальной культуре. Говорить о социальных последствиях этого искусственного перекраивания культурных пространств еще рано (еще не прошло достаточно времени), но общая тенденция такой ассимиляции представляется очень тревожной.

Культурное пространство как социальный феномен образуется сложным сплетением самых разных компонентов социального сознания людей - национально-этнического, государственно-политического, социально-сословного, материально-экономического, интеллектуально-мировоззренческого, профессионального, историко-мемориального, религиозного, художественного и др. Спорить о том, какой из них более важен, бессмысленно; в ходе истории более важным ситуативно становится то один, то другой. Вместе с тем, когда государственная культурная политика начинает искусственно стимулировать какую-то одну из составляющих культурного сознания, это оборачивается перерождением политического режима в тоталитарный или авторитарный. Известно, что нацисты эксплуатируют национально-этническое сознание населения, коммунисты - социально-классовое, фундаменталисты - религиозное, этатисты - государственно-политическое и т.п. Во всех перечисленных случаях имеет место игра на нарушении баланса различных составляющих общественного сознания и культурного пространства.

Проблема культурного времени , на мой взгляд, воплощена в извечном соперничестве тенденций культурной устойчивости и культурной изменчивости . Несколько лет назад я предложил рассматривать динамические культурные процессы в четырех группах: а) воспроизводство традиции, б) деградация традиции, в) трансформация (модернизация) традиции и д) преодоление традиции (новация) . Если первая из этих групп - а) воспроизводство традиции - в наибольшей мере олицетворяет тенденцию культурной устойчивости, то последняя - д) преодоление традиции (новация) - является воплощением тенденции культурной изменчивости. Группа б) деградация традиции обозначает отрицательную динамику развития, а группа в) трансформация (модернизация) традиции - попытку частичной изменчивости, не порывающей с господствующей традицией. Множество примеров каждой из этих тенденций мы можем найти как в отечественной, так и в мировой истории.

Однако культурное время фиксируется и измеряется именно по динамике изменчивости . Пока в культуре господствует устойчивость (традиционность), в ней, на взгляд стороннего наблюдателя (ученого, исследователя), ничего не меняется, и измерить ее динамику практически невозможно. Такая возможность возникает только с появлением новаций, преодолевающих традиции. Чем чаще появляются новации, тем выше динамика изменчивости и тем быстрее протекает культурное время. В качестве примера достаточно сравнить культуру верхнего палеолита, когда от одной новации до следующей проходили тысячи лет, с современностью, когда множество культурных новаций в разных областях жизни появляется ежедневно.

История культуры - это прежде всего история изменчивости ее форм , развития одних, деградации других. Разумеется, и традиции участвуют в истории культуры. Не следует забывать, что историческую глубину большинства традиций мы не знаем, а неизменность форм тех, древность которых представляется значительной, тоже не очевидна. Скорее всего, какие-то адаптивные трансформации происходят и в традициях (это предполагал и Э.С. Маркарян ), только очень медленно, не сопоставимо с динамикой обновления, связанной с культурными новациями.

Здесь нужно учитывать то, что обновление культурных форм и технологий никак не связано с изменением культурных содержаний. Наоборот, в культуре обновление форм и технологий, как правило, осознанно преследует цель сохранения неизменными культурных содержаний. Ради этого устаревшие формы и технологии их воплощения заменяются более современными и эффективными, но сохранность культурного содержания является идеологической константой . Этим культурная изменчивость принципиально отличается от прогресса в технике материального производства, где замена устаревших форм и технологий нередко связана с обновлением содержания и целей деятельности.

Я специально не рассматриваю здесь перемены в художественных стилях. Во-первых, это проблемное поле искусствоведов и эстетиков, и пусть об этом рассуждают они. Во-вторых, искусство начало играть заметную роль в европейской культуре только в Новое время. До того в Европе как и в неевропейских культурах стилевые перемены в искусстве были внутренними профессиональными проблемами художников, архитекторов и др. творцов и мало касались культуры общества в целом, даже наиболее образованной его части. И, в-третьих, стилевые перемены в искусстве принципиально не отличаются от внедрения новаций в любой иной сфере культуры, и выделять их как что-то особенное нет оснований.

Резюмируя, можно сказать, что культурная традиция (устойчивость) по существу воплощает собой культурное пространство . Именно по ареалу доминирования какой-либо традиции определяются границы распространения той или иной локальной культуры. Этот критерий определения пределов культурных локусов принят у археологов и этнографов , и трудно представить себе, что культурологи могут предложить что-то иное.

А по динамике появления культурных новаций измеряется культурное время , темп его протекания и интенсивность процессов обновления. Новации олицетворяют собой тенденцию культурной изменчивости. История культуры заключается в основном в последовательности и интенсивности порождения и внедрения культурных новаций. Это, в том числе, иллюстрирует отличие исторической науки, изучающей «историю событий», от антропологии, сосредоточенной на «бессобытийной истории» .

Итак, культурное пространство - это территория и социальная сфера доминирования определенных нормативных технологий взаимодействия и коммуницирования людей, а культурное время - динамика изменения этих технологий. Конечно, культурное пространство и время по своей природе радикально отличаются от физического пространства и времени. Но их объединяет то, что физическое пространство-время, представляет собой результат взаимодействия космических объектов, а человеческая культура - результат социального взаимодействия людей. В качестве продукта такого взаимодействия образуется поле (гравитационное или информационное), обладающее свойствами, которые можно системно описать и измерить . А это делает его объектом научного изучения.

ПРИМЕЧАНИЯ

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ 15-03-00031 «Культурное регулирование социальной динамики».

См.: Kroeber, Alfred Louis, Kluckhohn, Clyde. Culture: A Critical Review of Concepts and Definitions // Papers of the Peabody Museum of American Archeology and Ethnology. Harvard University, 1952. Vol. 47.
См. об этом: Isaacson, Walter. Einstein: His Life and Universe. N.Y.: Simon & Schuster, 2007 (Айзексон, У. Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная. М.: Corpus, 2015).
См.: Флиер А.Я. Культурная среда и ее социальные черты [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2013. № 2. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2013/Flier_Cultural-Milieu/ . Дата обращения: 12.12.2015.
Флиер А.Я. Очерки теории исторической динамки культуры. М.: Согласие, 2012.
См. об этом: Durkheim, Emile. De la division du travail social. Paris: Presses Universitaires de France, 1893 (Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, 1991).
Флиер А.Я. Культурные индустрии в истории и современности: типы и технологии [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2012. № 3. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2012/3/Flier Cultural-Industries/ . Дата обращения: 13.12.2015.
См. об этом: Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции // Советская этнография. 1982. № 2.
См., например: Клейн Л.С. Археологическая типология. Л.: АН СССР, ЛФ ЦЭНДИСИ, Ленинградское археологическое научно-исследовательское объединение, 1991; Арутюнов С.А. Народы и культуры: Развитие и взаимодействие. М.: Наука, 1989 и др.
См. об этом подробнее: Le Goff, Jacques. L"historien et l"homme quotidien // Le Goff, Jacques. Pour un autre Moyen Âge. Temps, travail et culture en Occident. Paris: Gallimard, 1977. Р. 335-348 (Ле Гофф Ж. Историк и человек повседневный // Ле Гофф Ж. Другое средневековье. Время, труд и культура Запада. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2002. С. 200-210).

Флиер А.Я., 2016

Флиер Андрей Яковлевич ,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

“Время в культуре”

Студента I-ого курса

Факультета Истории искусства

Гурова О . Н .

Научный руководитель

Асоян Ю.А.

Москва 2004 г.

Вопрос времени в настоящее время занимает главнейшие области современного знания, начиная с философии, и заканчивая прикладной математикой, впрочем, ими не ограничиваясь. Видимо, такой интерес, в первую очередь, обусловлен страстным желанием человека свести время – то есть категорию, которую очень сложно осознать, и еще тяжелее подчинить, к реальным фактам, то есть заменить саму проблему времени вопросом об отношении вещей. В.Н.Муравьев дает следующее определение понятию “Время” - если рассматривать его как реальность, то это не что иное, как изменение и движение. Овладение временем является одной из главных среди разумных целей человека. Человек творит определенные явления и, таким образом, является властелином их времени. Все виды человеческой деятельности могут быть объединены в сложном понятии творческого труда.

Исходя из вышеизложенного можно поставить вопрос: каким общим понятием можно выразить результаты преобразования мира человеком? Такое понятие существует, но, видимо, в настоящее время его определение еще не достаточно сформулировано. Понятие это культура. Мир без культуры – это мир, в котором нет результатов человеческой деятельности. Мир, с включенной в него культурой, или даже мир, превращаемый в некую культуру, есть мир с отпечатком на нем творческого усилия человека. Таким образом, культурное преобразование является формой овладения времени.

Культура это результат созидания времени, поскольку каждый акт, меняющий мир, есть такое созидание. Образование времени совершается посредством утверждения длительности каких-либо ценностей, сопротивляющихся при этом “разъедающей” силе времени. Что интересно, нередко мы можем видеть, как исчезнувшая культура вновь возникает в тех же или новых формах (например, эпоха Возрождения).

Таким образом, отдельные культурные достижения являются островками суши в изменчивом океане времени, и учащение их появления одерживают победу над этой стихией и замену ее организованным временем, сознательно творимым человеком. Конечно, следует учитывать то что, наверное, 99.99% ценностей, создаваемыми людьми либо гибнут, либо их воздействие сводится на нет уничтожающей силе слепого потока. Тем не менее, во-первых, раз что-то имело место быть, это значит, что математическая возможность этого есть в природе в виде определенной комбинации элементов. Во-вторых, непрочность и незначительность (в реальном, практическом смысле – это не означает, что достижение имело объективную низкую ценность, имеется в виду, влияние в общечеловеческом масштабе) реальных изменений должны быть приписаны специфическому характеру бывших до сих пор в человечестве культур, включая современную. По большей части, эти культуры принадлежат к так называемым “символическим” – то есть, состоят почти исключительно в творчестве и передаче определенных записей и формул. Соответственно, эти культуры мало заботятся о претворении познанных законов в практику. Такому понятию символической культуры следует противопоставить понятие культуры реальной, в которой центр тяжести лежит в работе над осуществлением в жизни имеющихся культурных образцов.

Различие символических и реальных аспектов культуры является важным для вопроса о выполнении культурой ее основной функции образования времени. Часть культуры, несомненно, должна состоять из символов и специфическая их роль как побудителей и направителей действия, находит себе место в культуре и имеет определенную ценность. Такова роль мысли, выражающаяся в философии и науке, вообще в знании. В каждой культуре философия и наука служат скорее орудиями преодоления времени, чем самим преодолением. Аналогично, интуитивное знание, даваемое художественным восприятием, создает проекты и символы в области художественного творчества, и искусство, с этой точки зрения, является условием или орудием преодоления времени.

Что касается реальных видов деятельности человека, они меняют мир в трех основных областях: в области созидания жизни, сотворения новых живых или воскрешения умерших – условно назовем эту область генетикой; в области изменения отношений между людьми и изменений личности – область политики и этики; и, наконец, изменения мира в виде преобразования материальных вещей – область производства.

Первый вид реального и культурного “делания” включает, прежде всего, деятельность, создающую новую жизнь путем полубессознательных процессов. Имеется в виду порождение новых живых существ путем совокупления полов. Здесь созидательный акт далеко не всегда может быть назван сознательным. Сознательность вносится в него в последнее время развитием науки, активно работающим над искусственным оплодотворением и клонированием. Но, в любом случае, исследования на эту тему не только не завершены, но еще и не получили этического и политического одобрения во всем мире, поэтому пока о них нельзя говорить как о системе.

Вторая реальная наука, политика, заключает область действия, направленного непосредственно на изменение человеческой личности и отношений между людьми. Другой частью политики является деятельность общественная, где проводится изменение общественных учреждений. Сфера воздействия политики крайне ограничена – она останавливается там, где начинается иррациональная физическая природа человека. Тем не менее, и эта сфера создает условия для управления временем – существует возможность для совершенствования самого человека, равно как и человеческих отношений и учреждений.

Третьим видом реальной культурной деятельности является производство. Производство делится на деятельность, создающую орудия производства, и на деятельность, непосредственно создающую новые предметы культуры. В обоих случаях, но особенно во втором, проявляется способность производства преодолевать время, так как каждая созданная вещь, пока она существует, останавливает время, побежденное ее созданием.

Таким образом, результатом времяобразующей деятельности человека в истории является созидание культуры. Хотелось бы еще раз отметить, что основным условием овладения временем путем культурной деятельности является сочетание ее двух видов: символической и реальной. Уход искусства в область чистого эстетизма настолько же пагубен для реальной культуры, как и уход философии и науки в чистую теорию. Как производство слепо без искусства, так и искусство бессильно без производства, меняющего мир.

Следует отметить, что вышеизложенное не всегда было настолько актуально для человека, а может быть, и не было аксиомой. В ходе истории ощущение времени было разным в различные периоды развития общества. Несомненно, что человек Античности ощущал время иначе, чем это делал человек Средневековья, который видел это также по-иному, нежели чем наш современник.

Сейчас время воспринимается как чистая длительность, необратимая последовательность протекания событий из прошлого в будущее. Время объективно, его качество независимо от наполняющей его материи. Наше время – хронологическое. По мнению А.Я.Гуревича, человек не рождается с “чувством времени”, его временные понятия всегда определены той культурой, к которой он принадлежит. Для индустриального и, тем более, информационного общества характерно сознательное отношение ко времени.

И в древности, и в средние века, и в эпоху Возрождения были люди, задумывающиеся над проблемой невозвратности быстротекущего времени, однако по большому счету, никогда в предшествующие эпохи время не ценилось так высоко, как ныне, и не занимало такого места в сознании человека.

В мифологическом сознании эта категория не существует как чистая абстракция, поскольку само мышление людей на архаических ступенях развития было по преимуществу конкретным, предметно-чувственным. Их сознание охватывает мир одновременно в его синхронной целостности, и поэтому оно вневременно. Мифом о регенерации времени архаическая культура давала человеку возможность победить быстротечность и однократность его жизни. Не отчленяя себя от родового социального тела, человек обманывал смерть.

Интересно, что похожее место в обществе отводится и человеку при тоталитаризме – человек является “винтиком” в машине, загробной жизни не предусматривается, – но человек не бессмертен – он часть вечной и безымянной системы. Впрочем, основываясь на историческим опыте, можно убедиться в том, что тоталитарный строй не является устойчивым и жизнестойким.

Возвращаясь к первобытному мышлению, в его системе прошедшее, настоящее и будущее расположены как бы в одной плоскости, в определенном смысле они существуют одновременно. Древний человек видел и прошедшее и настоящее время простирающимся вокруг себя, взаимно проникающим и объясняющим одно другое. Временная ориентация в первобытном обществе распространяется лишь на ближайшее будущее, недавнее прошлое и на текущую деятельность, а все лежит за этими пределами, воспринимается расплывчато и слабо скоординировано.

Очень важным является то, что для первобытного сознания время является не нейтральной и объективной категорией, как для современного человека, а могущественными таинственными силами, управляющими всеми вещами, жизнью людей и даже Богов. Поэтому первобытное время эмоционально и ценностно насыщено – оно может быть добрым и злым, благоприятным для одних видов деятельности и опасным для других, существует сакральное время, время празднества, жертвоприношения. На этом этапе линейное время не преобладает в человеческом сознании, оно подчинено циклическому восприятию жизненных явлений, потому что именно повторяющееся время лежит в основе мифологических представлений, воплощающих мировоззрение первобытного человека.

Для многих великих цивилизаций древности была характерна основополагающая идея, в соответствии с которой вечно длящееся настоящее неразрывно связано с прошлым. Древнекитайское восприятие времени – это циклическая последовательность эр, династий и царствований. В Индии символом времени является колесо, постоянно вращающийся круговорот рождений и смертей. Памятником остановившегося времени могут служить древнеегипетские пирамиды. Мир, в глазах древних египтян, вышел готовым из рук творца, прошлое и будущее присутствуют в настоящем.

Что касается временного восприятия древних греков, то и у них оно осталось под сильнейшим воздействием мифологического осмысления действительности. Мир воспринимается и переживается не в категориях изменения и развития, а как пребывание в покое или вращение в великом кругу. События, происходящие в мире, не уникальны, сменяющие одна другую эпохи повторяются, и некогда существовавшие люди и явления вновь возвратятся по истечении “великого года” – пифагорейской эры.

Пластические искусства Греции воплотили именно такое отношение ко времени – трактовка тела свидетельствует о том, что древние видели в настоящем моменте полноту бытия, завершенного в самом себе и не подверженного развитию. Эллинское сознание обращено к прошлому, миром правит судьба, которой подвластны не только люди, но и Боги, и, следовательно, не остается места для исторического развития. Греки кажутся людьми, которые движутся к будущему спиною вперед. Это мировосприятие, которое можно назвать статико-циклическим, претерпевает определенную трансформацию у римлян.

Римские историки гораздо более восприимчивы к линейному течению времени, и ход истории осмысливается, уже опираясь на определенные моменты действительной истории – основание Рима и т.д. однако и их мировоззрение не было готово к тому, чтобы воспринимать историю как развертывание свободной воли человека.

В древности люди были не в состоянии вырваться из круга природного бытия и противопоставить себя природе. Их зависимость от природы и неспособность осознать ее в качестве «объекта воздействия” находит в области культуры свое наглядное выражение в идее внутренней аналогии человека «микрокосма» и мира “мегакосма”, имеющих единую структуру и состоящих из одних и тех же элементов. Лишь во времена Возрождения наступил переход к другому мировоззрению и новому осознанию человеком самого себя.

Таким образом, неотвратимость времени, представляющаяся нашему сознанию естественной, более того, без нее вообще невозможно мыслить о времени, вовсе не является таковой, если выйти за пределы взглядов (исторически обусловленных и неизбежно ограниченных - как и в любую другую эпоху), присущих людям современной нам цивилизации. “Наше” линейное время восторжествовало в качестве единой системы отсчета в Европе в результате очень длительного и сложного исторического развития.

Историческим рубежом, который положил начало новому осознанию времени, наверное, можно считать позднее Средневековье, когда произошел подъем городского населения, с отличающимся от сельского и хозяйственной практикой, и стилем и ритмом жизни. По выражению Ле Гоффа происходит переход от “библейского времени” к “времени купца”. Однако это не означало конца или увядания средневековья, но влекло дифференциацию традиционной картины мира, ранее единой для всего общества.

Говоря о времени Средневековья, следует отметить, что люди узнавали время не визуально, а по звуку. Вся жизнь населения регламентировалась звоном колоколов, соразмеряясь с ритмом церковного времени.

Поскольку темп жизни и занятий зависел от природного ритма, то постоянной потребности знать точно, который час, возникнуть не могло и привычного деления на части дня было достаточно. Минута как отрезок времени и интегральная часть часа не воспринималась. Очень долго после изобретения часов на них не устанавливали минутную стрелку.

Деление природы на части дня воспринимались соответствующе – ночь была временем опасностей и страхов, демонов, других темных сил. Противоположность дня и ночи воспринимались как символы жизни и смерти. Такую же оценку получили и зима-лето. Эти оппозиции носили этическую и сакральную окрашенность.

Кроме этого, сохраняло свое значение и родовое время. Феодальные сеньоры заботились о своих генеалогиях, возводя род к далеким, часто славным легендарным предкам. Влиятельный средневековый человек – это человек, в котором сгустилось время в виде многих поколений.

Однако это касалось только знати. Что касалось простонародья, то история почти отсутствовала в сознании крестьян. Народные представления о прошлом – это, скорее всего, мифопоэтические утопии.

Вообще, земное время не воспринималось ни как единственное, ни как подлинное время. Наряду с ним существовало и сакральное время, и только оно обладало истинной реальностью. В христианском миросозерцании понятие времени было отделено от понятия вечности, которая в других мировоззренческих системах поглощала земное время. Вечность неизмерима временными отрезками. Вечность является атрибутом Бога, время же сотворено и имеет начало и конец. Кроме этого, историческое время приобретает определенную структуру, разделяясь на две эпохи – до Рождества Христова и после него. История движется от акта божественного творения к Страшному суду.

Таким образом, новое осознание времени опирается на 3 определяющих момента – начало, кульминацию и завершение жизни рода человеческого. Время становится линейным и необратимым. Историческое время в христианстве драматично, и драматизм складывается из дуалистического отношения к миру и его истории. Земная жизнь и вся история является ареной борьбы между добром и злом. И эти силы коренятся в самом человеке, и для торжества добра необходима свободная воля человека. Земная жизнь приобретает свое значение, лишь будучи включенной в сакраментальную историю спасения рода человеческого.

Идеи исторического времени осознавались в обычных для средневекового человека антропоморфных категориях. Популярной в средневековой философии была концепция всемирно-исторических эпох, понимаемых как возрасты человечества – от сотворения Адама до потопа (детство), до Авраама (детство), до Давида (отрочество), до вавилонского пленения (юность), до Рождества Христова (зрелость) и до конца света как старость. Это несло оттенок исторического пессимизма – наступил последний, шестой возраст истории, век одряхления.

Идея старения мира и близящейся катастрофы была основой мышления средневековой людей. Но именно по этой причине знание истории считалось необходимым. История выполняла воспитательную функцию, давая человеку образцы, имевшие непреходящий смысл. Но историческая логика очень отличалась от современной. Ее неотъемлемой чертой был анахронизм – прошлое рисовалась в тех же категориях, что и современность. Библейские и античные персонажи фигурируют в средневековых костюмах и в обстановке, привычной для европейца, и Мастера не волнует то, что в иные эпохи и в разных краях нравы, мораль, природа, одежда, знания были не такими, как у него на родине. Кстати говоря, есть и еще одно подтверждению анахронизму в творчестве - на картинах средневековых живописцев нередко последовательные события изображаются вместе: в картине совмещаются несколько сцен, разделенных временем.

Анахронично и само представление о природе человека: люди во всех поколениях несут ответственность за первородный грех, совершенный Адамом и Евой, и все евреи виноваты в распятии Христа. Крестоносцы были убеждены, что карают не потомков палачей Спасителя, но самих этих палачей. Протекшие века ничего не значили для них.

Такая особенность восприятия времени – слияние библейского времени со временем собственной жизни, создает условия для того, чтобы человек сознавал себя сразу в двух исторических эпохах – в современности своей локальной преходящей жизни, и, в плане общеисторических, решающих судьбы мира событий, рядом с сотворением мира, Рождеством и Страстями Христовыми. Это двойственное восприятие времени - неотъемлемое качество средневекового человека, и это дает ему возможность ощутить причастность к мировой истории, почувствовать себя личным участником борьбы между добром и злом.

Вообще, можно согласиться с мыслью о том, что в средние века отсутствовало единое представление о времени и о множественности времен как реальности. В обществе существовало разное “социальное время” в различных социально-культурных системах, то есть существовал целый спектр социальных ритмов, характерных для отдельных коллективов. Однако можно, сказать, что время находилось под контролем такого института, как церковь. Именно духовенство устанавливало и регулировало все его ритмы, начиная с запрещения труда в праздничные дни, и заканчивая установлением времени, когда половой акт допустим, а когда нет. Время индивида не являлось его индивидуальным временем, принадлежало не ему, а высшей силе, стоящей над ним. Именно поэтому и сопротивление господствующему классу выражалось зачастую в форме протеста существующему времени – в виде ожидания конца света.

Господство церковного времени длилось до тех пор, пока соответствовало медленному, размеренному ритму жизни феодального общества. В средние века не было необходимости в том, чтобы ценить и беречь время, точно измерять его и знать малые доли. Эта неторопливость соответствовала аграрной природе средневекового общества. Но в нем начал развиваться иной очаг общественной жизни, имевший более выраженный ритм и нуждавшийся в более строгом измерении времени – город. В городе человек начинает абстрагироваться от природы и становится подчиненным порядку, созданным им самим.

Город становится и носителем нового отношения ко времени. На городских башнях устанавливают механические часы, которые удовлетворяют неслыханную ранее потребность – знать точное время суток. Уже не перезвон церковных колоколов, зовущих к молитве, а бой башенных часов регламентирует жизнь горожан. Время приобретает большую ценность, превращаясь в существенный фактор производства.

Создание механизма для измерения времени породило, наконец, условия для выработки нового отношения к нему – как к однообразному потоку, который можно разделить на одинаковые бескачественные величины. В европейском городе впервые в истории начинается отчуждение времени как чистой формы от жизни, явления которой подлежат измерению. Общество постепенно перешло от созерцания мира в аспекте вечности к активному отношению к нему в аспекте времени.

Время вытянулось в прямую линию, идущую из прошлого в будущее через точку, называемую настоящим. Настоящее сделалось скоропреходящим, невозвратным и неуловимым. Человек впервые столкнулся с тем фактом, что время, ход которого он замечал, только когда случались какие-либо события, не останавливается и при отсутствии событий. Следовательно, время необходимо беречь, и стремиться использовать его с пользой.

Переход к механическому отсчету времени привел к тому, что человек перестает быть хозяином времени, так как, получив возможность протекать безотносительно к людям и событиям, время устанавливает свою тиранию, которой вынуждены подчиняться люди. Время навязывает свой ритм, заставляя спешить, действовать быстрее, не упускать момента.

Много веков отдаляет нас от Позднего Средневековья, когда начало складываться такое отношение ко времени. За это время многое стало не только неактуальным, но даже совершенно диким для современного человека. Одно из немногих, что сохранилось – это пиетет перед временем. Сейчас в еще большей степени, чем раньше, время остается Божеством, которому поклоняются. Более того, названию нашей эпохи – Эра Информации, вполне можно дать имя-синоним Век Времени.

Литература:

1. А.Я.Гуревич. Категории средневековой культуры. Москва-Санкт-Петербург, 1999.
2. В.Н. Муравьев. Овладение временем. Москва, 1998.
3. Жак Ле Гофф. Другое Средневековье. Екатеринбург, 2002.