Рубашка — фанфик по фэндому «Исторические события

Она жила вместе с Матонами, которых больше не покидала, на улице Лафонтен (теперь улица Питье), недалеко от Ботанического сада. В Париже нет места более пустынного и тихого. Улица, которая совсем не изменилась с тех пор, вьется вдоль стен старого госпиталя; огромный павильон Принцев тюрьмы Сен-Пелажи господствует над массивом низких домишек.
Шарлотта жила на втором этаже в доме кожевника, занимая одну комнату с двумя окнами, выходящими одно на улицу, другое - во двор. На стенах она развесила литографический портрет Максимильена, карандашный набросок, представляющий ее второго брата, и миниатюру с изображением Жозефины Богарне - это была вся ее роскошь. Она сама готовила себе еду на печи, обогревавшей комнату; немного читала, много думала, иногда писала. Такой была ее жизнь вплоть до самого 1834 года. Она умерла в этом году первого августа, после полудня (11). Явился священник, но она отказалась от его услуг, заявив, «что вся ее жизнь была добродетельной, и она умирает с чистой и спокойной совестью».
Когда в квартале узнали, что мадам Карро умерла, и что она была сестрой Робеспьера, это вызвало смятение, потому что до сих пор ее настоящее имя было неизвестно. Понадобились двое свидетелей, сьер Фише, бакалейщик с улицы Муфтар, и сьер Торель, кожевник, сосед по дому покойной, которые отправились к нотариусу удостоверить ее личность. Была составлена опись ее скромного имущества: портрет Максимильена был оценен в два франка, медальон с Жозефиной в 20 су. В ящике комода нашли три серебряных столовых прибора с семейными инициалами; одно платье из «гроденапля»*, несколько полотняных платьев и дюжину поношенных сорочек. Общая сумма достигла 328 франков: старое кресло и шесть стульев составляли из нее 5 франков! (12)

У меня перед глазами находится печатное извещение о смерти Шарлотты; оно составлено следующим образом:

Париж, 1 августа 1834.
«Мадемуазель Рен-Луиза-Виктория Матон имеет честь известить о смерти Маргариты-Шарлотты Робеспьер, умершей сегодня в четыре часа пополудни. Похороны состоятся послезавтра, в воскресенье, 3 августа. Похоронная процессия отправится из дома покойной, по ул. Фонтен №3, в десять часов утра».

Как мы видим, частица «де», которой она оставалась верна, как об этом свидетельствует ее завещание, не фигурирует в этом письме, поскольку некоторые несокрушимые робеспьеристы (они еще существовали в 1834 году) намеревались по случаю погребения «дать урок властям». «Значительное собрание патриотов» сопровождало тело прямо на кладбище Монпарнас. Там была произнесена речь, составленная гражданином Лапоннере, которую прочитал один из его друзей, поскольку автор был заключен в Сен-Пелажи за политическое правонарушение. Процитируем отрывок из этого надгробного слова: «Нет, добрый и несчастный Максимильен, сестра не отреклась от тебя… Сестра Максимильена Робеспьера, вырвись на мгновение из рук смерти, явись перед нами еще раз и скажи, что никогда в твоих мыслях добрый и несчастный брат не переставал быть дорогим и почитаемым, и что ты все время чтила память о его добродетелях…»
Могилы мадемуазель де Робеспьер на кладбище Монпарнас больше не существует; место, купленное Викторией Матон, было временным (13). Пять лет спустя останки Шарлотты поместили в Катакомбы, где они и находятся сейчас, перемешанные с миллионами других, среди которых - останки Максимильена и остальных казненных в Термидоре, чью могилу перенесли из Эрранси в 1860 году, при прокладке бульвара Мальзерб.

1. «Я знаю, что Робеспьеры получили от матери лишь 400 ливров ренты; отец, который их покинул, умер в больнице в *** . Увы, оба брата, после обучения в коллеже Людовика Великого, продали свой капитал, и это позволило им держаться на ногах. Их сестра, благородная и неосмотрительная, несмотря на предупреждение тетки, тоже продала для них капитал - своих 400 ливров ренты, поскольку вопрос стоял о том, чтобы помочь им переехать в Париж». - Гюфруа, член Комитета общей безопасности, своим коллегам… (Национальный архив, F7, досье Шарлотты Робеспьер).

2. «Лебон два раза приезжал в Париж на целый день. Он много времени проводил у Робеспьера. Его сестра, достойная уважения всех добрых граждан, упрекала его в жестокостях, он их отрицал. Под предлогом того, что она стала очевидцем, Лебон увез с собой сестру Робеспьеров, «от которой последние хотели отделаться». Их переписка это подтверждает. Лебон приказал донести на нее в народное общество Арраса как на аристократку». (А. Б. Ж. Гюфруа «Тайны Жозефа Лебона»)

3. «Лефетц, утомленный оргиями, сопровождавшими эти первые расхищения, поручил названным Карро и Кавруа обобрать остальных несчастных. По примеру их начальника они отобрали все наши вещи, положили часть наших денег в свертки, порвали немногие исторические книги и другие вещи, которыми нам было разрешено пользоваться, и опечатали то, что закрыли на ключ… Особенно они приставали к юным девушкам, которых раздевали почти донага. Одна из них, отец и дядя которой погибли на эшафоте, поняла смысл ужасного лечения, которое получала от рук негодяев, нанятых Карро. Подлецы! .. Вы, которые беспрестанно похвалялись добродетелью своего родственника Робеспьера, так-то вы практиковали ее!» (Ужасы тюрем Арраса, история тюрем, V год, том II, стр. 421 и сл.)

4. «Эта женщина была женой гражданина Лапорта, члена военной комиссии г. Тура и судьи революционного трибунала Парижа. Он занял этот пост лишь 22 мессидора II года. «Он прибыл в трибунал; множество обвиняемых сидело на скамьях; заместитель общественного обвинителя прервал дебаты и заставил принести присягу нового магистрата, который мог узнать среди несчастных, которым скоро вынесут приговор, своего единственного брата, Анри-Луи Лапорта» (Кампардон «Революционный трибунал») .Этот Лапорт (или Делапорт) перед своим назначением судьей был перчаточником-парфюмером. (В. Валлон «Революционный трибунал»)

5. «Доставлена гражданка Карро, найденная на ул. Фур, секция Общественного договора, № 482, у гражданки Бегин. - На вопрос о ее имени, возрасте, роде занятий она отвечала, что ее имя Мари-Маргарита-Шарлотта Робеспьер, 28-ми лет, живущая на свои доходы, квартирующая более месяца у гражданки Лапорт, на ул. Реюньон, № 200».
(Национальный архив, F7, досье Шарлотты Робеспьер).

6. «Я не берусь восхвалять гражданина Матона, скажу вам лишь то, что когда я была вынуждена покинуть своих братьев, несправедливо раздраженных против меня, у него достало мужества предоставить мне убежище у себя дома, несмотря на их запрет; он считал неподобающим согласиться с этим. Я принесла с собой огромные несчастья, которые казались мне слишком обременительными для тех, кто дал бы мне приют» (Письмо Шарлотты Робеспьер представителям народа, входящим в состав Комитета общей безопасности, 24 вантоза III года). - Национальный архив, F7, досье Матон.

7. « Братья преследовали ее у себя дома, потому что она мыслила иначе, чем они, и потому что она пришла к моей жене и увиделась с гражданами, искренними друзьями справедливости и истины. Она также подвергалась преследованиям в то время, когда Лебон отвез ее в Аррас, и без Флорана Гийо, который вернул ее обратно в Париж, она была бы брошена в тюрьму, поскольку сообщники Жозефа Лебона донесли на нее в свой адский клуб, который они называли народным обществом» (Гюфруа, член Комитета общей безопасности, своим коллегам). - Национальный архив, F7, досье Матон.

8. 24 жерминаля III года. Национальный архив, F7, досье Шарлотты Робеспьер.

9. «Фуше не был красив, но он был очаровательно остроумен и чрезвычайно любезен. Он мне сделал предложение и, сознаюсь, я не чувствовала никакой неприязни к подобной партии и была расположена выйти замуж за человека, которого мой брат мне представил как настоящего демократа и своего друга». (Воспоминания Шарлотты Робеспьер).

10. Она также называла себя Каролиной Деларош, если верить «Историческим воспоминаниям» Пьера Жуаньо, где мы нашли такие строки:
«Я вспоминаю, что в 1833 или 1834 году сестра Марата жила в Париже на последнем этаже дома на площади Сен-Мишель… Мадемуазель Марат совсем не любила сестру Робеспьера, которая тоже была жива и жила в Париже; она не встречалась с ней. У мадемуазель Марат был характер; у Шарлотты Робеспьер он совершенно отсутствовал. Мадемуазель Марат сохранила свое имя; мадемуазель Робеспьер скрывала его под псевдонимом Каролина Деларош. Эти две сестры членов Конвента не имели ничего общего, кроме бедности и трудолюбия. Первая в своем одиночестве мастерила пружины для часов, другая шила белье вместе с мадемуазель Маттон (так!), которая пред смертью уехала в Икарию,общину Кабе». (Исторические воспоминания Пьера Жуаньо, том II, с. 293)

11. Акты гражданского состояния округа Сены.
Копия, выданная на простой бумаге господином Лавока, парижским нотариусом, с подлинной копии свидетельства о смерти, которая была приложена к протоколу владения документом, составленным в присутствии нотариуса, который получил 8 сентября 1834 года господин Преши, его прямой предшественник:
« От 2 августа 1834 года, в полдень, акт о смерти Мари-Маргариты-Шарлотты де Робеспьер, умершей первого числа сего месяца, в четыре часа дня, на улице Лафонтен №3, в возрасте 74 лет, без определенных занятий, родившейся в Аррасе, незамужней. Свидетели: Пьер-Луи Фише, 37 лет, бакалейщик, проживающий по ул. Муфтар № 91, и Луи Журден, 37 лет, торговец картинами, проживающий на названной улице под № 99».

12. Архивы нотариуса Доше.

Примечания переводчика.

*Гроденапль - вид шелковой ткани, особенно модной в первой трети 19 века.

Вето (лат. veto - «запрещаю») - отказ главы государства подписать и ввести в действие закон, принятый парламентом. В государственном праве различаются два вида вето: абсолютное, то есть окончательное, и отлагательное (или суспензивное), означающее возможность вторичного принятия парламентом отклоненного закона.

… оба случая, когда он неудачно этим правом воспользовался, оттолкнули от Людовика XVI народ… - Согласно конституции 1791 г., французский король имел право отлагательного вето. В ноябре 1791 г. он воспользовался этим правом, отклонив декреты Законодательного собрания против эмигрантов и священников, не присягнувших конституции и отказывавшихся признать гражданское устройство духовенства. Был отклонен также декрет, лишавший права на регентство графа Прованского, который самозванно объявил себя в эмиграции регентом Франции.

В июне 1792 г. Людовик отказался санкционировать декреты о высылке из их приходов неприсягнувших священников и об образовании под Парижем (ввиду угрозы вражеского вторжения) лагеря из двадцати тысяч национальных гвардейцев из провинции.

Эфемерный (от гр. ephemeras - «однодневный») - что-либо мимолетное, призрачное, нереальное.

«Исповедание веры Савойского викария» (точнее: «Символ веры Савойского викария») - заключительная часть книги Руссо «Эмиль, или О воспитании», в которой автор изложил основы своего философского мировоззрения. Философскую исповедь Руссо написал от имени некоего савойского викария, и этот псевдоним позднее стал прозвищем автора.

Комеди Франсез (Театр Французской комедии; официальное название: Французский театр) - старейший драматический театр Франции; основан в 1680 г.; известен исполнением классического репертуара, главным образом пьес Мольера. Здание театра примыкает ко дворцу Пале-Рояль и находится на углу улиц Ришелье и Сент-Оноре.

Тальма́, Франсуа Жозеф (1763–1826) - знаменитый французский драматический актер, реформатор театрального костюма и грима; во время Революции активно участвовал в общественной жизни, содействовал продвижению на сцену нового репертуара.

«Карл IX» - трагедия М. Ж. Шенье; полное ее название «Карл IX, или Урок королям», последующее название - «Карл IX, или Варфоломеевская ночь»; написана в 1788 г., поставлена в 1789 г., опубликована в 1790 г. Пьеса была посвящена избиению протестантов в Париже в ночь на 24 августа 1572 г., под праздник святого Варфоломея, организованному с согласия короля, и оказалась очень созвучной своему времени; ее постановка стала политическим событием.

Карл IX (1550–1574) - король Франции с 1560 г.

«Береника» - трагедия Расина (1670 г.), посвященная любви иудейской принцессы Береники (28–79) и римского императора Тита (40/41–81; правил с 79 г.), который не мог жениться на своей возлюбленной, так как римляне не желали иметь императрицу-еврейку, да еще не отличавшуюся высокой нравственностью.

… все мужчины носили прически под Тита. - В истории театра существует и другая версия, что прически «под Тита» появились в 1791 г., когда Тальма́ выступил в роли Тита, сына основателя римской республики Брута, в одноименной пьесе Вольтера. Для этой роли артист сделал себе в точном соответствии с римскими бюстами короткую прическу с ровно подстриженными со всех сторон волосами.

Веспасиан, Тит Флавий (9–79) - римский военачальник, в 69 г. был возведен своими солдатами на императорский престол; основатель династии Флавиев, отец императора Тита.

Агриппа Старший - Ирод Агриппа I (ок. 10–44), приблизительно с 41 г. царь Иудейский, правивший под верховной властью Рима; отец Береники.

Дюпор (Дю-Пор), Адриен Жан Франсуа (1759–1798) - деятель Французской революции, по профессии адвокат; депутат Генеральных штатов от дворянства; одним из первых присоединился к представителям третьего сословия и вошел в число руководителей Национального собрания; сторонник конституционной монархии; после возвращения короля из Варенна его тайный советник; в 1791 г. - вместе с Барнавом и Александром Ламетом - основатель и руководитель общества конституционалистов, Клуба фейянов; после падения монархии - эмигрант; возвратился после переворота 9 термидора, но в 1795 г. снова эмигрировал; умер в Швейцарии.

Ламет, Александр де (1760–1829) - деятель Французской революции; принадлежал к либеральному дворянству; сторонник конституционной монархии; вместе с Лафайетом пытался использовать армию в контрреволюционных целях; после установления республики эмигрировал.

… прозванных Мирабо триумгезатом. - То есть «союзом трех плутов» или «тройкой мошенников» (triumgueusat от лат. trium - «три» и фр. gueusard - «нищий», «бездельник», «плут»). Это прозвище, вошедшее во французский язык, было дано Мирабо Дюпо-ру, Барнаву и Ламету - его постоянным противникам в Национальном собрании, где они были своего рода руководящим центром. Слово произведено от известных в истории Древнего Рима триумвиратов (от лат. vir - «муж», «мужчина», «воин»), неофициальных союзов трех государственных деятелей: первого - триумвирата Цезаря, Помпея и Красса в 60–53 гг. до н. э. и второго - триумвирата Октавиана, Антония и Лепила в 43–36 гг. до н. э.

Клуб кордельеров - «Общество друзей прав человека и гражданина». Получили свое название от места их заседаний в церкви бывшего монастыря кордельеров. Клуб возник летом 1790 г. и сразу стал одной из ведущих демократических организаций Парижа; сыграл большую роль в свержении монархии и в борьбе якобинцев с жирондистами.

Майяр, Станислас Мари, по прозвищу Крепкий кулак (1763–1794) - деятель Французской революции, участник штурма Бастилии и похода парижан на Версаль в октябре 1789 г.; один из организаторов сентябрьских убийств 1792 г.; примыкал к крайне левой группе эбертистов, отражавших интересы городской бедноты. Чтобы избежать преследований, сменил имя, однако вскоре умер от туберкулеза.

Кабанис, Пьер Жан Жорж (1757–1808) - французский философ и врач.

… столице провинции Артуа, отошедшей к Франции всего полтора века назад… - Графство Артуа, бывшее в течение нескольких веков объектом борьбы Франции с Бургундией, Священной Римской (Германской) империей и Испанией, вошло в состав Французского королевства в середине XVII в. Это присоединение было оформлено Пиренейским миром 1659 г., который закончил длившуюся с 1635 г. франко-испанскую войну, и Нимвегенскими мирными договорами 1678–1679 гг., завершившими войну Франции и Швеции (1672–1678) с коалицией держав в составе Испании, Австрии, Дании и Пруссии.

… имя ему дали в честь последнего завоевателя города… - То есть императора Священной Римской империи с 1486 г. Максимилиана I Габсбурга (1459–1519). Максимилиан получил Аррас от Франции после войны с ней (по миру 1493 г. в Салисе). Однако Максимилиан не был последним завоевателем Арраса: в 1640 г. город после продолжительной осады занял французский король Людовик XIII.

… его называли Робеспьером-младшим… - Огюстен Бон Жозеф (1763–1794) - один из лидеров якобинцев; младший брат и соратник Максимилиана Робеспьера; объявленный вне закона после переворота 9 термидора, был казнен без суда вместе с братом.

Робеспьер, Шарлотта (1760–1834) - младшая сестра Максимилиана Робеспьера; всячески пыталась вмешиваться в его жизнь, но была вынуждена по его требованию вернуться в Аррас; была арестована после переворота 9 термидора, но вскоре освобождена.

… оставила очень интересные «Воспоминания»… - «Воспоминания Шарлотты Робеспьер о своих братьях» («Mérnoires de Charlotte Robespierre sur ses deux frères») выходили несколько раз в первой половине XIX в.

Сен-Вааст - старинный монастырь в Аррасе; уже в начале XIX в. от него сохранилась только весьма почитаемая церковь, а другие помещения заняли различные общественные учреждения.

Коллеж Людовика Великого - закрытое среднее учебное заведение, созданное в конце XVI в. на базе нескольких коллежей (некоторые из них были известны с начала XIV в.) и действовавшее под руководством монахов-иезуитов. Патроном коллежа традиционно считался французский король. В 1595 г. коллеж был закрыт, но в 1674 г. восстановлен Людовиком XIV и назван в его честь. Во время Революции назывался коллежем Равенства. В нем учились многие выдающиеся люди Франции, в том числе и деятели Революции. С 1805 г. - лицей.

Этой женщине не повезло ни в жизни, ни после смерти. Ей, единственной из близкого окружения великого деятеля Революции, не досталось ни славы, ни любви, ни даже просто доброй памяти.

Но ее ли вина в этом? Что, если женщины семейства Дюпле (чьими глазами сегодня принято смотреть на Шарлотту) были все-таки пристрастны в своих оценках? Что, если отношение самого Максимилиана Робеспьера к сестре было не совсем справедливым? Что, если за малопривлекательным образом "склочной старой девы" скрывается огромная, пронзительная человеческая трагедия, прошедшая незамеченной на фоне других страстей, лиц и событий?

В биографии Шарлотты мы не видим ничего, кроме потерь. Не стало родителей - еще в раннем детстве. Не было внимания и понимания даже со стороны родных братьев. Потом и самих братьев не стало. Не было любви. Не было друзей... А была ли жизнь?

А ведь человек-то был, судя по всему, вполне достойный. Порядочная девушка, серьезная, принципиальная, умная. Любящая сестра. Убежденная республиканка, стремившаяся знать, думать, понимать, приносить пользу. Как же получилось так, что ее любовь оказалась никем не востребованной, взгляды и мысли - никому не интересными, а для действий просто не было возможности?

Я абсолютно уверена, что, будь она мужчиной, нашла бы себя, как оба ее брата, в революционной деятельности. Она была достаточно похожа на них, чтобы пойти тем же путем. Причем больше похожа именно на старшего, на Максимилиана, и не потому ли им было так трудно вместе, что оба понимали некую природную несправедливость ситуации? В самом деле, прогрессивные завоевания Революции не коснулись проблемы неравенства полов, и в то время женщина могла хоть как-то о себе заявить только одним из трех способов:

1) Через улицу, как Теруань де Мерикур. Этот вариант, абсолютно неприемлемый для человека с психотипом Шарлотты Робеспьер, к тому же и не давал никаких реальных возможностей. Все, что он мог принести, - это кратковременную и ненадежную известность, опять-таки уличного уровня. И то в лучшем случае.

2) Через кого-то, как мадам Ролан. Реализация этого варианта требовала, во-первых, наличия близкого человека (мужа, любовника, родственника), имеющего политический вес и статус, и во-вторых, обладания рычагами влияния на этого человека. Чтобы он делился, советовался и прислушивался. Второго условия у Шарлотты не было. Не таким человеком был Робеспьер. Он вообще мало кого слушал и мало с кем считался, разве только Сен-Жюсту, и то - иногда, удавалось на него повлиять.

3) Через индивидуальный террор, как Шарлотта Корде. Это - самый экстремальный вариант, требующий двойного мужества: и чтобы пойти на верную гибель, и чтобы самому (или - как в данном случае - самой) определить для себя законы и нормы морали, фактически исключив себя из общества. Не думаю, что и сам Робеспьер когда-нибудь смог бы решиться на такое. Кроме того, данный вариант исключает созидание, он полностью деструктивен.

Чисто теоретически, после термидора у Шарлотты оставался этот путь - отомстить за братьев и составить им компанию "в веках и на небесах" (с). Но, видимо, ей не хватило сил. Не сомневаюсь, что она была раздавлена горем, и, кроме того, далеко не каждый человек (будь то мужчина или женщина) морально и технически способен стать убийцей. Хотя, поступи она так, отношение к ней потомков было бы совершенно другим...

Они были так похожи, брат и сестра Робеспьер, что Сен-Жюсту временами делалось страшно. Глядя на Шарлотту, он видел Максимилиана: те же прозрачно-зеленые глаза под рыжеватыми ресницами, та же бледность кожи, тот же оттенок волос. Даже улыбались они одинаково.
Единственное, чем Шарлотта отличалась от брата, – невыносимым характером.
После ее приезда из Арраса и водворения в свободной комнате у столяра Дюплэ прошло всего-то недели три. А Сен-Жюст уже чувствовал перемены, которые ему совершенно не нравились. Впрочем он был не один: мадемуазель Робеспьер с удивительной быстротой сумела поссориться с мадам Дюплэ и с барышнями Элеонорой и Элизабет. Только с хозяином дома она вела себя безупречно, чувствуя в нем соперника, которого ей не победить.
Камнем преткновения был Максимилиан – который, в силу своей рассеянности, не замечал абсолютно ничего и был даже рад тому, что сестра теперь живет под одной крышей с ним. Едва приехав, мадемуазель Шарлотта заявила, что она одна знает, как правильно заботиться о ее драгоценном брате, и недвусмысленно дала понять дамам Дюплэ, что в их внимании Максимилиан больше не нуждается. Дамы Дюплэ, глубоко обиженные, в отместку удвоили свои старания и окружили обожаемого жильца такой нежной заботой, что любой другой на его месте задался бы вопросами. Но только не Робеспьер – он не заподозрил ровным счетом ничего.
Сен-Жюст попал под тяжелую руку мадемуазель Шарлотты, когда, однажды утром, находясь в отличном настроении и купив у цветочницы букет тюльпанов для Максима, явился в дом семейства Дюплэ. В десять утра Робеспьер делал перерыв в работе и выпивал чашку кофе. Сен-Жюст хотел разделить с ним эти несколько минут приятного досуга.
Поднимаясь по лестнице в мансарду, он услышал, как кто-то зовет его по имени. Обернувшись, у подножия лестницы он увидел мадемуазель Шарлотту.
- Гражданин Сен-Жюст! – повторила она. – Найдется у вас минутка?
- О, разумеется! – молодой человек быстро спустился и оказался лицом к лицу с сестрой Максимилиана. – Вы что-то хотели?
- Давайте зайдем на кухню, там сейчас никого. В этом коридоре… - она с подозрением огляделась по сторонам, - нас могут подслушивать. А вопрос деликатный!
Теряясь в догадках, Сен-Жюст проследовал за ней на кухню. Плотно притворив дверь, мадемуазель Шарлотта принялась буровить его тяжелым взглядом немигающих глаз. Сен-Жюст был не из пугливых, но под этим взглядом ему вдруг захотелось съежиться и спрятаться под стол, как нашкодившему мальчишке.
- Я разбирала белье моего брата, - наконец, заговорила Шарлотта. – Я всегда лично слежу за его бельем.
- Ээ… Да? – выдавил молодой человек, тщетно пытаясь понять, что происходит.
- И я недосчиталась одной из его рубашек. Одной из лучших рубашек, да будет вам известно. Той, что сшита из самого тонкого полотна. У моего брата нежная кожа, и он не может носить белье из грубой ткани. Так вот, пропавшая рубашка была его любимой.
Шарлотта замолчала: видимо, ожидая какого-то ответа. Но Сен-Жюст понятия не имел, что должен сказать. Тогда она продолжила, уже заметно сердясь:
- А еще эта рубашка очень дорога и ему, и мне, поскольку манжеты и жабо на ней обшиты кружевом, которое сплела наша покойная матушка!
- Право слово, но какое отношение все это…
- А такое, гражданин, что сейчас эта рубашка надета на вас! - Последние слова она почти прокричала, да еще пребольно ткнула Сен-Жюста пальцем в грудь. Потом схватила его за правую руку и сунула кружевную манжету прямо ему под нос. – Вот, видите, здесь, на манжете, следы штопки? Это я чинила эту рубашку, в тот самый день, когда мой дорогой брат во второй раз покинул Аррас и снова устремился в этот ваш Париж! И как, скажите на милость, эта рубашка оказалась на вас?! И вот еще что странно, гражданин Сен-Жюст… В белье Максимилиана вчера утром я обнаружила рубашку, которой у него не было, когда я приехала сюда три недели назад. С тех пор он не покупал ничего из белья, это я знаю наверняка. Рубашка чужая! Уж не ваша ли она?
Мучительно краснеющий молодой человек открыл рот – и тут же закрыл его, не произнеся ни слова.
Третьего дня они с Робеспьером провели чудесную ночь вместе. Вот только уйти пришлось до рассвета, чтобы никому не попасться на глаза. И одевался Сен-Жюст в темноте, наощупь. Тогда и произошла путаница с предметами белья. Но, вернувшись домой и обнаружив, что он надел чужую рубашку, Сен-Жюст не только не поспешил вернуть ее хозяину, но, вопреки всякому здравому смыслу, решил оставить ее себе. Мысль о том, что он носит вещь, принадлежавшую Максиму, наполняла его непередаваемым чувственным трепетом.
Между тем мадемуазель Шарлотта была настроена более чем решительно.
- А ну-ка, раздевайтесь! – приказала она не терпящим возражений тоном и, для пущей убедительности, сама взялась за пуговицы его сюртука.
- Позвольте, позвольте! Что вы делаете?! – взвился Сен-Жюст, отпихивая ее руки.
- Тогда раздевайтесь сами!
- Я сегодня же пришлю вам эту рубашку с посыльным! Позвольте мне пойти домой и переодеться!
- Я вам не верю! – заявила Шарлотта. – Вы сбежите!
- Но зачем мне обманывать вас?
- Помилуйте! Как я могу верить человеку, который пал так низко, что позволил себе рыться в чужом белье? Который осмелился украсть рубашку у депутата Национального Конвента, а вместо нее подсунуть ему свою?
- Я и сам, да будет вам известно, депутат того же Конвента, - ввернул Сен-Жюст, надеясь, что это ему поможет.
- Мне известно, кто вы, - отрезала мадемуазель Робеспьер. – И знайте, что я хотела написать на вас жалобу и лично отнести ее в этот ваш Конвент – чтобы все узнали, какие безобразия творят некоторые представители народа!
- О боже… - прошептал Сен-Жюст, чувствуя, как у него слабеют колени.
- Но так уж и быть, я не стану ничего писать. А теперь - раздевайтесь и снимайте рубашку. Я сейчас же принесу вам вашу.
Она вышла из кухни.
Сен-Жюст, послушный, словно подросток, которого отругала строгая мать, принялся раздеваться. Сестра Максимилиана нагнала такого страху, что у него дрожали руки, пока он возился с пуговицами.

Получасом позже он сидел в мансарде у Робеспьера и пил кофе. Букет тюльпанов стоял в вазе на письменном столе, и Максимилиан, подперев кулаком щеку, любовно рассматривал их: он обожал цветы.
- Долго твоя сестра пробудет в Париже? – осторожно спросил Сен-Жюст.
- Не знаю, друг мой, не знаю, - вздохнул Робеспьер. – Признаюсь честно, я отвык жить с ней под одной крышей. И от ее заботы тоже отвык. Иногда она может быть немного… хм… - он улыбнулся, - немного деспотичной. Но она моя сестра, у нее нет никого, кроме нас с Огюстеном. Поэтому она будет жить здесь столько, сколько пожелает. Но что с тобой, мой милый? Откуда это уныние на твоем лице?
- Приходи ко мне вечером, - попросил Сен-Жюст. – Здесь, у тебя, мы слишком рискуем.
Робеспьер нахмурился и покачал головой.
- Шарлотта будет беспокоиться, если я не буду ночевать дома.
- Господи, Максим! – раздраженно воскликнул Сен-Жюст, вскакивая на ноги. – Не кажется тебе, что женщины – и Элеонора, а теперь еще и твоя сестра – играют слишком большую роль в твоей жизни?
- Друг мой, я решительно не понимаю, что тебе не нравится? – озадаченно спросил Робеспьер.
Сен-Жюст в отчаянии вплеснул руками и направился к двери.
- Я ухожу, потому что не хочу ругаться с тобой, Максим! – сказал он с порога. – А ты хорошенько подумай над моими словами!
Во дворе дома он столкнулся с Элеонорой Дюплэ и мадемуазель Шарлоттой. Дамы громко ссорились из-за того, кто должен штопать чулки Робеспьера и перетягивали друг у друга означенный предмет гардероба. Увидев Сен-Жюста, они прервали это занятие и молча проводили его такими неприветливыми взглядами, что молодой человек поглубже надвинул шляпу и почти бегом поспешил к воротам.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Сегодняшний текст я перевела "на заказ" и вывешиваю по просьбе. Впрочем, на эту просьбу я сама в некоторой степени нарывалась. Будем полоскать чужое бельё, требующее деликатного обхождения;)

Случаются такие книги на свете: они были написаны давно и за прошедшие лет эдак сто утратили былую актуальность, однако за те же сто лет цитировались многими. А некоторые, годы спустя, знают эти книжки "с высоким индексом цитирования" только через вторые руки. Так что иногда полезно бывает вытащить такую книжку на свет божий, несмотря на все её сопровождающие "устар. " и "неупотреб. " :)
К числу именно таких книг, вероятно, относятся изданные в Париже в 1909 году мемуары Шарлотты Робеспьер с предисловием Эктора Флейшмана. Флейшман, историк и литератор, и сам по себе персонаж довольно занятный, однако нас сейчас интересует не он, а его предисловие. Предисловие это по размеру чуть больше самих Шарлоттиных мемуаров:). Автор поинтересовался барышней Робеспьер подробно.
А в вышедшем в 1925 году русском издании "Мемуаров" Шарлотты, в обращении к читателю А. Ольшевского, фрагмент, посвящённый собственно биографии сестры Робеспьера, представляет собой в некотором смысле краткий конспект текста Флейшмана. Уверяю вас, не пересказ, а именно конспект - теми же словосочетаниями, в том же порядке (без указания автора конспектируемого текста, ну да ладно...).
Так не пора ли нам увидеть оригинал?
Поскольку оригинал очень большой, я изъяла из него фрагмент (сильно покромсав II и III главы предисловия), содержащий в себе законченный сюжет. Собственно, тот сюжет, рассказа о котором у меня просили - историю знаменитой семейной ссоры братьев с сестрой после её приезда в Париж.
Предупреждаю - несмотря на огромные купюры, слов осталось очень много! :)
И вот ещё что. У Флейшмана много цитат, в том числе из текстов, имеющих русские переводы, прежде всего - самих "Мемуаров" Шарлотты. Цитаты из "Мемуаров" остались нетронутыми, они соответствуют изданию 1925 года, а вот письма... два ниже цитируемых письма были переведены в те же 20-е годы, переводы у них вполне сносные (хотя и не без изъянов, в одном даже что-то лишнее нашлось)), и всё-таки в письмах я, поразмыслив, решила покопаться. Поправить кой-чего в консерватории:). Не могу сказать, чтобы я их улучшила, скорее, даже наоборот;), кое-где даже орфографических ошибок наляпала... Но того требует сюжет!
И последнее. Выражаю отдельную специальную благодарность гражданке tecca , без которой этого текста тут не было бы: именно она подбила меня на это дело и почти два месяца честно была моим категорическим императивом - пока я, наконец, не закончила))). Ну что, граждане? Кто тут, помнится, наведывался ко мне в аську со смайлами и скандировал "Огюстен! Огюстен!"? :))) Получите-распишитесь! (В гневе он прекрасен. Впрочем, и не в гневе тоже!)...а то, что в квадратных скобках синим - это от меня...

Итак, осень 1792 года. Избранный в Конвент Огюстен и сестра его Шарлотта Робеспьер перебираются из родного Арраса в Париж...

H. Fleischmann "Charlotte Robespierre et ses Memoires". Paris, 1909. P. 33-72, в изрядном сокращении:))

«II
Приехав в Париж, брат и сестра остановились у Максимильена. К тому времени он жил, уже чуть больше года, в доме Дюпле, первую ночь в котором он провёл 17 июля 1791 года. Семейство Дюпле, как известно, были люди очень порядочные, буржуа старого режима, без возражений принявшие изменения, то, что Максимильен вошёл в их семью, придало им блеска, которым вскоре они начали гордиться. Едва ли стоит напоминать здесь о заботе и восхищении, которым они окружили своего гостя. Он стал их драгоценностью, им постоянно занимались, над ним хлопотали. "Оказавшись у Дюпле, - говорит Фрерон, - он стал почти невидим. Его отняли у общества". И это свидетельство подтверждает Шарлотта, однако поскольку этот факт вызвал дискуссии, следует вкратце остановиться на нём.
В то время как Максимильен жил в комнате, напрямую соединяющейся с комнатой Дюпле, Огюстена и Шарлотту приютили в другой части дома, совершенно отделенной от той, где жил их брат. Им дали комнату с окном на улицу, из которой было никак не пройти в комнату Максимильена. Это была первая претензия Шарлотты к семейству Дюпле вообще, но особенно к мадам Дюпле. Рядом со своей властной женой папаша Дюпле был незаметен.
Она была хозяйкой дома, следила за всем, в сознании своих прав и обязанностей. К этим обязанностям она причисляла и исключительно принадлежащее ей право ухода за Неподкупным. И до той поры ничто не нарушало согласия в доме Дюпле. Робеспьер позволял окутывать себя этим семейным вниманием, он был счастлив, что обрёл очаг, которого ему, исключительному домоседу, так не хватало после отъезда из Арраса.
Шарлотта, едва приехав, тоже захотела принять участие в этих заботах. Разве не она в Артуа вела хозяйство братьев? А теперь, когда она в Париже, почему Максимильена должны обихаживать другие? А кроме того – и она признаёт это в своих мемуарах – её явно задевало влияние матери Дюпле на её старшего брата, и она замечала, что это влияние перевешивало в сердце депутата её собственное.
Это задело её за живое, и в доме на Сент-Оноре началась война. Это была скрытая, тонкая борьба, подколы, насмешливые улыбки, дальше - больше. Супруга Дюпле торжествовала. "Она мне причиняла много неприятностей, - пишет Шарлотта, - всегда старалась поссорить меня с моим старшим братом и подчинить его своей воле". И это у неё превосходно получилось. И Шарлотта добавляет: "Если бы я захотела описать все её поступки по отношению ко мне, мне пришлось бы заполнить целый большой том". Не стоит жалеть, что этот большой том не был написан. Что мы узнали бы из него, кроме отношений двух женщин, ссорящихся, но вынужденных соблюдать приличия? Такие бытовые истории случаются постоянно. Однако в этой войне на стороне Шарлотты была одна из дочерей Дюпле, которая, впрочем, скорее держала нейтралитет, чем была союзницей. Это была Элизабета Дюпле, та, которая 9 Термидора станет вдовой Леба. "Мадемуазель Робеспьер, похоже, нравилось моё общество" – говорит Элизабета. И Шарлотта объясняет причины: "Что касается второй дочери г-жи Дюпле, вышедшей замуж за Леба, то о ней я могу сказать только хорошее. Она не была, подобно своей матери и старшей сестре, озлоблена против меня и очень часто приходила осушать мои слезы, вызванные оскорблениями ее матери". Элизабета в своих мемуарах не противоречит этим словам, но умалчивает об обстоятельствах, которые упоминает Шарлотта. "Я тоже испытывала к ней (Шарлотте) весьма дружеские чувства, и я находила удовольствие в частых визитах к ней; иногда даже мне нравилось завивать ей волосы и заниматься её туалетом. Она, кажется, тоже очень тепло ко мне относилась". Эти свидетельства, неизвестные друг другу в тот момент, когда они создавались, совпадают; но последнее, по меньшей мере, утаивает часть правды. В борьбе, развернувшейся вокруг Робеспьера, первая победа досталась Шарлотте. Она взяла верх над госпожой Дюпле. Подробности содержатся в её Мемуарах. Сейчас же следует узнать, что она уговорила Робеспьера покинуть дом на Сент-Оноре, поскольку считала, что его пост и положение таковы, что ему следует иметь свою квартиру. Он слабо сопротивлялся; Шарлотта, преодолев его последние сомнения, отвезла его на улицу Сен-Флорантен, куда приехал жить и Огюстен.
Пребывание Максимильена в новом жилище было кратким. Когда он приболел, его навестила мадам Дюпле, которая громко кричала и устроила большой скандал, потому что Шарлотта, по её мнению, плохо за ним ухаживает. Она скандалила так громко и долго, что Робеспьер, оспариваемый, разрываемый, растаскиваемый на части двумя женщинами, в конце концов сдался. Он покинул квартиру на Сен-Флорантен. Жена столяра выиграла вторую партию. Однако Шарлотта и не подумала воздерживаться от визитов к ней. Но, разумеется, видеть она желала Максимильена. Госпожа Дюпле не выказывала этому ни малейшего сочувствия и прилагала все возможные усилия к тому, чтобы эти визиты были как можно более редкими, и в конце концов и вовсе прекратились. Это ей удалось сделать одним мастерским ударом. Когда Шарлотта послала брату с прислугой две банки варенья, мадам Дюпле захлопнула дверь перед носом посыльной, крикнув: "Унесите это! Я не хочу, чтобы она отравила Максимильена!".
Это был полный разрыв. Этого Шарлотта не простила. Господин Амель писал о её "трудном характере". Следует признать, что характер госпожи Дюпле тоже был не из лёгких, и это также сыграло свою роль. Шарлотта сумела отомстить за себя, поскольку не привыкла, чтобы ее безнаказанно оскорбляли. Отравить Максимильена! Это поразило её до глубины души. Услышать такое обвинение, и от кого? От этих Дюпле, которые… которые… А! Так она же всё про них расскажет! Отзвуки Шарлоттиного гнева донёс до нас Гайяр, друг Робеспьеров. Он оказался её товарищем по несчастью, бесуспешно попытавшись попасть к Робеспьеру. Его не приняли, поскольку дверь Неподкупного строго охранялась. И Шарлотта высказалась не стесняясь:
"Я предупреждала Вас – говорила она ему, - никто не может попасть к моему брату, если он не друг этих Дюпле, у которых мы живём; эти жалкие люди не умны и не образованы, так объясните же мне, чем они привязали к себе Максимильена. Однако же я не теряю надежды разрушить чары, которые держат его в их власти; для этого я жду возвращения моего второго брата, который имеет право видеть Максимильена. Если открытие, которое я только что сделала, не избавит нас навсегда от этого клубка гадюк, наши семейные отношения будут навсегда разрушены."
Открытие, которое якобы сделала Шарлотта, было по меньшей мере странным и неожиданным: Дюпле оказались просто-напросто мошенниками.
"Максимильен, - продолжала она, - который сделал меня столь несчастной, никогда не давал повода, и вам это известно, усомниться в его деликатности. И как же он разолится, когда узнает, что эти подлые Дюпле пользуются его именем и влиянием, чтобы покупать за бесценок у торговцев все самые редкие товары; и что когда весь Париж вынужден стоять в очереди в лавку булочника, чтобы иметь каждое утро несколько унций скверного чёрного хлеба, Дюпле едят очень хороший хлеб, потому что Неподкупный сидит за их столом; под тем же предлогом они получают сахар, масло, мыло высшего качества, которые парижане тщетно разыскивают в лучших магазинах… Насколько гордость моего брата будет уязвлена, если он узнает, как эти ничтожества злоупотребляют его именем? Что станет с его популярностью, даже среди самых пылких приверженцев?"
Очевидно, что обвинение Шарлотты совершенно лишено оснований, поскольку термидорианцы пренебрегли им – никаких его следов не находится в обвинительном докладе, запутанно изложенном Куртуа. Но само по себе оно показывает, до какой степени озлобилась сестра Робеспьера на тех, кому удалось разверзнуть пропасть меж ней и её братом. Оно свидетельствует о том, сколько едкой клеветы было в её праведном гневе, в её благородной злобе, и как она её использовала.
Конфликт дошёл до пика летом 1793 года, и, вероятно, привёл бы к какому-нибудь взрыву, если бы Огюстен, несомненно, по договорённости с Максимильеном, не взялся его предотвратить. "Меня назначили комиссаром при Италийской армии, - писал он 20 июля 1793 года своему другу Бюиссару, - тяжелая миссия. Я принял ее во имя блага моей страны, и уверен, что буду служить ей с пользой хотя бы тем, что уничтожу клевету, очернившую мое имя". Миссия эта вовсе не была доверена одному Огюстену. Его коллега Рикор разделял все её опасности и тяготы в ожидании славы, обрушившейся на них на другой день после взятия Тулона. Рикор брал в поездку жену. Огюстен посчитал это удачной возможностью положить конец конфликту, причиной которого стал Максимильен, и взялся увезти Шарлотту. У неё будет компаньонка, так что скучно в дороге не будет, она посмотрит на страну, а Максимильен обретёт покой. Шарлотта согласилась, и они уехали.
<…>

III
<…>
Огюстен вернулся в Париж из миссии в последние дни 1793 года. Шарлотта приехала несколькими неделями раньше. Согласие между нею и мадам Рикор было недолгим. О, эта мадам Рикор! Шарлотта в своих Мемуарах щадит её не больше, чем госпожу Дюпле! Это-де была "самая ветреная и легкомысленная женщина на свете", с которой она поссорилась, потому что та "видела во мне сурового и строгого свидетеля, который ее стеснял". Что же до прочего, то "если бы моя стыдливость не мешала мне писать, я рассказала бы многое, что не послужило бы к чести г-жи Рикор". Но об этом Шарлотта умалчивает. Напрасный труд! Бесполезная сдержанность! Об этом как очевидец сказал Баррас, тоже бывший у стен Тулона.
Баррас без обиняков, свободно, со свойственной ему бесцеремонностью заявляет, что мадам Рикор была любовницей Огюстена, а Бонапарт был его соперником в любви. Робеспьер-младший, посещавший мадам де Сент-Амарант, "вдовушку, державшую пансион с меблированными комнатами", был вполне способен одержать эту приятную победу. Склонность к заигрыванию с женщинами часто становилась причиной ссор меж ним и Шарлоттой "потому что она, хотя и не вмешивалась в политику, была непреклонна по части нравственности". И какова же была нравственность мадам Рикор? Баррас, свидетель в этом деле, честно говоря, сомнительный, утверждает, что Шарлотта не могла "превозмочь отвращения, которое вызывали у неё непринуждённые компании". Уж в чём-чём, а в непринуждённых компаниях Баррас хорошо разбирался! Прочие современники это подтверждают, но высказываются более определённо. Пишут, что "в Ницце Робеспьер-младший поддерживал отношения с обществом, где были женщины, не внушавшие доверия его сестре; она неоднократно делала ему мудрые и взвешенные замечания, но, в конце концов, увидев, что все её увещевания напрасны и встречаются в штыки, она покинула брата". Шарлотта рассказывает совсем другое. Она прямо обвиняет мадам Рикор в том, что та использовала письмо, якобы от Огюстена, предписывающее Шарлотте немедленно возвращаться в Париж. Удивлённая, возмущённая, не понимая, что означает этот приказ, Шарлотта села в дилижанс, отправлявшийся в Париж, оставив мадам Рикор открытое поле для деятельности. Подобная уловка со стороны женщины, к тому же любовницы, вполне возможна. Понятно, что Шарлотта, как она и сама признаёт, была неудобным свидетелем любовных излияний Огюстена и мадам Рикор. И что может быть естественней для обоих, чем избавиться от неё таким способом? Какие влюблённые не учиняли подобного с теми, кто им мешает? К тому же понятно, что Баррас, позднее, отойдя от любовных игр, посчитал необходимым оправдать Шарлотту в глазах потомков. "Это была, однако, и, можно сказать, есть и сейчас (ибо я думаю, что она жива), и сейчас говорю я, это особа, исполненная умеренности и добродетелей, на которую нельзя возлагать вину за обстоятельства, вынудившие её разлучиться с братом". Однако ж Шарлотта вовсе не нуждается в этом оправдании, к тому же как можно верить Баррасу, который в другом месте своих мемуаров будт говорить о ней совсем другое? На сей раз речь идёт о знаменитом письме Шарлотты Огюстену, письме, ставшем классическим аргументом против Неподкупного, которое называют, немного ошибочно, "одним из самых компрометирующих документов среди бумаг Робеспьера". Возвращение Шарлотты в Париж подводит нас к разговору о нём.
Вернувшись на улицу Сен-Флорантен, она ждала приезда брата, чтобы объясниться с ним. Он не вернулся, однако Шарлотта знала, что он в Париже. А дело было в том, что он поселился у Рикоров. Она, очевидно, бросилась туда, пытаясь добиться объяснения, которого он избегал, как можно догадаться, под давлением своей любовницы. На какие крайние меры решилась Шарлотта? Этого мы не знаем, от них нам осталось лишь впечатление, которое можно увидеть в письме Огюстена Максимильену:

Робеспьер-младший своему брату
У сестры и капли крови, похожей на нашу, нет. Я слышал о ней, и сам видел, столько всего, что считаю её нашим злейшим врагом. Она злоупотребляет нашей безупречной репутацией, чтобы нам указывать и угрожать нам нам скандальными выходками, чтобы нас скомпрометировать.
Надо решительно поступить с ней. Нужно заставить её уехать в Аррас и удалить от нас таким образом женщину, доводящую нас обоих до отчаяния. Она хочет создать нам репутацию скверных братьев, клевета, которую она распространила против нас, идёт в этом направлении.
Я желал бы, чтобы ты встретился с гражданкой Ла Содре, она может дать тебе точные сведения о всех неизвестных, с которыми при данных обстоятельствах было бы небезынтересно познакомиться. Некий Сен-Феликс, очевидно, принадлежит к этой клике.
[В этом месте примечание к письму сообщает, что сказанная гражданка Ла Содре была "как известно" любовницей Огюстена. И-и-и! И не спрашивайте меня про неё! Я ничего не скажу! Личная жизнь гражданки Ла Содре меня не касается, да и не знаю я о ней ничего... :)]

О каких выходках Шартлотты идёт речь? Этого нам узнать не удалось, но известно, что её озлобление и враждебность, помноженные, кроме того, на конфликты с госпожой Дюпле, исчерпали терпение братьев. И что же такого она наделала в отсутсвие Огюстена, вновь уехавшего в начале 1794 года до середины флореаля в миссию в департаменты Верхняя Сона, Ду и Юра? Эти поступки, очевидно, могли серьёзно отразится на репутации братьев, чтобы вызвать со стороны Огюстена предложение отослать её подальше. Робеспьер согласился, понимая, к чему может привести раздражительный характер сестры при том, что оба её брата находились в двусмысленном положении – Огюстен у Рикоров, Максимильен у Дюпле. И он решил вернуть Шарлотту в Аррас и доверил её заботам Лебона, который как раз возвращался к своим обязанностям. Лебон, бывший кюре в Невиль-Витас, которого Тэн назвал "королём Арраса и Камбре", был тогда, как известно, в миссии в департаменте Нор.
Не будучи близким к Робеспьеру, он, тем не менее, поддерживал с ним связь, пользуясь тем, что они земляки. Поначалу он показался братьям подозрительным. «Ему больше знакома интрига, чем тонкость чувств и добросовестность. - писал Огюстен Бюиссару 5 июля 1793 года. - Он может вредить общему делу своим сумасбродством, его оригинальность не нравится мне. Вы мне доставите удовольствие, сообщив мне, верно ли то, что он хотел созвать первичные собрания для избрания нового Конвента и не колебался ли он войти в ныне существующий Конвент, чтоб с большей вероятностью войти в следующий или в Законодательное собрание. Важно знать людей, носящих маски; объяснитесь, прошу вас, по поводу этого субъекта, с тем доверием, которое вы питаете ко мне и я к вам». Объяснения Бюиссара по этому поводу были, должно быть, успокаивающими, кроме того, Лебон предоставил явные доказательства своих якобинских убеждений, причём такие, что получил в результате назначение в департамент Нор, в эту ужасную миссию, с которой имя его будет, увы, связан навеки.
25 флореаля он был вызван из Камбре, где он был занят работой по изменению «общественных настроений», следующим приказом:

Комитет общественного спасения Лебону, народному представителю в департаментах Нор и Па-де-Кале
Париж, 25 флореаля II года
Комитету общественного спасения необходимо обсудить с тобой некоторые важные вещи. Он отдаёт должное той энергии, с которой ты подавил врагов Революции, и наша беседа позволит употребить твою энергию с ещё большей пользой. Приезжай как можно быстрее, с тем чтобы незамедлительно вернуться туда, где ты сейчас находишься.
Барер, Бийо-Варенн, Кутон, Робеспьер, Приёр, Карно

Получив это письмо, Лебон немедленно выехал и прибыл в Париж 28 флореаля. На заседании Комитета общественного спасения, куда он прямиком направился, он, вероятно, встретился с Робеспьером, который попросил его отвезти Шарлотту в Аррас. Дело было тут же улажено. Ночью Лебон оправился назад в Па-де-Кале, увозя с собой сестру Робеспьера. 30 он был снова в Камбре. Там он пробыл меньше двух дней. 2 прериаля он приехал в Аррас, где Шарлотта, возможно, поселилась у Бюиссаров.
[В этом месте содержится дивная история, о явившейся после Термидора истории планировавшегося "сестроубийства": некоторые граждане говорили, что братья сплавили сестрицу в Аррас в разгар террора, чтобы её там... гильотинировали. Ну, термидорианская фантазия, она бывает такая... изощрённая;)] <…>
Робеспьеры отправили сестру в Аррас, потому что это был их родной город, семейное гнездо, потому что там у них были родственники, дядюшки и тётушки, и друзья, как, например, те же Бюиссары, с которыми они постоянно поддерживали переписку, даже в разгар террора. Там, среди них, Шарлотта не будет одна, она найдёт добрый совет, отдых, покой, необходимый, чтобы она избавилась от нервозности и озлобленности. Вдали от мадам Рикор, вдали от мадам Дюпле, она обретёт благотворный мир. Но верить в это – значит плохо знать Шарлотту. Изгнание сразу же пришлось ей не по вкусу. Возможно, к скуке провинциального города после опьяняющего шума столицы примешивалась досада оттого, что она чувствовала себя побеждённой двумя соперниками. Она приехала 2 прериаля; она не пробыла в Аррасе и месяца и вернулась в Париж, услужливо доставленная членом Конвента Флораном Гийо (из Кот-д"Ор), бывшим тогда в миссии в департаментах Сомма, Нор, и Па-де-Кале. И выбор Шарлотты пал на Гийо совсем не случайно. Она прекрасно знала, к кому обращается, и об услуге она попросила Гийо потому, что догадалась, что он окажет ей эту услугу, только чтобы досадить Лебону. И правда, находясь в Лилле, Гийо "препятствовал реализации всех мер, которые Жозеф Лебон принимал в департаменте Нор". Он доставил Лебону довольно серьёзные неприятности, отголоски которых донеслись до самого Комитета общественного спасения.
<…>
Уверенный в том, что оказывает дурную услугу обоим Робеспьерам, Флоран Гийо, однако, отвёз Шарлотту в Париж. Огюстена на Сен-Флорантен она не обнаружила. И в этот раз он предпочёл жить у Рикоров. Негодованию Шарлотты не было предела. "Казалось, он избегал моего присутствия" – писала она. И всё же она с ним встретилась. И это объяснение было решительным. Огюстен, приведя все возможные разумные доводы, потребовал, чтобы "неудобная" сестра уехала. Сцена, должно быть, была очень бурной, ибо отголоски её, едва приглушённые, слышны в письме, которое она отправила ему, видимо, в тот же день.
Барраса видит в нём "боль и отчаяние". Можно в нём увидеть и гнев, и справедливую досаду. Шарлотта понимает, что её отношения с братьями окончательно испорчены, что она надоела Огюстену, потому что он любит мадам Рикор; что она довела Максимильена, потому что посмела потревожить спокойную сонную жизнь в семье Дюпле; что им обоим невыносима её чрезмерная забота, которая не хочет делиться ни с дружбой, ни с любовью. Разве не этот прочтут в её письме те, кто любит читать между строк?

Гражданину Робеспьеру-младшему, народному представителю в Париже
18 мессидора II года Французской Республики
Ваша неприязнь ко мне, брат мой, вместо того, чтобы утихнуть, как мне хотелось надеяться, обратилась в столь непримиримую ненависть, что один вид мой внушает Вам ужас; а потому я не смею надеяться, что Вы когда-либо настолько успокоитесь, что сможете меня выслушать, вот почему я попытаюсь написать Вам.
Сломленная горем, не в состоянии связать свои мысли, я не буду оправдываться. А мне, однако, было бы так легко показать, что я никогда, ничем не заслужила той ненависти, которая ослепляет Вас, но я оставляю дело моего оправдания времени, которое разоблачает всякое вероломство, всякое злословие. И когда повязка будет сорвана с Ваших глаз, если Вы сможете различить в хаосе Ваших страстей голос раскаяния, если вы расслышите крик истины, очнётесь от заблуждения, ставшего для меня столь пагубным, не опасайтесь, что я когда-либо упрекну Вас в том, что Вы столь долго в нём упорствовали: я буду лишь счастлива от того, что мне вновь нашлось место в Вашем сердце. А! Если бы Вы могли читать в моём сердце, Вы устыдились бы, что так жестоко обошлись с ним, Вы увидели бы не только доказательства моей невиновности, но и то, что ничто не может уничтожить моей нежной привязанности к вам, и что это – единственное чувство, вокруг которого вертятся все мои помыслы, в противном случае я сожалела бы о Вашей ненависти, а какое мне дело, ненавидят ли меня те, к кому я равнодушна и кого я презираю? Мне всё равно, помнят ли они обо мне, но быть ненавидимой собственными братьями, мне, испытывающей потребность любить их, - это единственное, что способно сделать меня столь несчастной, сколь есть я сейчас.
Как ужасна должна быть эта ненависть, раз она ослепляет Вас настолько, что Вы клевещете на меня перед моими друзьями. Не надейтесь, однако, что в Вашем безумии Вы сможете лишить меня уважения нескольких добродетельных людей, того единственного, что мне остаётся, кроме моей чистой совести, уверенная в своей добродетели я имею право требовать от Вас поверить мне, и определённо говорю Вам, что в глазах честных людей, знающих меня, Вы скорее потеряете свою хорошую репутацию, чем сможете повредить мне.
Итак, для Вашего спокойствия необходимо, чтобы я была вдали от Вас, говорят даже, что ради общего блага необходимо, чтобы я не жила в Париже. Я не знаю ещё, что предпринять, но самым неотложным кажется мне осбободить Вас от вида ненавистного предмета; итак, уже завтра Вы можете вернуться на свою квартиру, не опасаясь встретить меня там. Я уйду уже сегодня, если только Вы определённо не выскажетесь против. Пусть моё пребывание в Париже не беспокоит Вас, я не хочу впутывать моих друзей в немилость, несчастье, которое преследует меня, очевидно, заразительно, и Ваша ненависть ко мне слишком слепа, чтобы не распространяться на всё, что подарит меня своим участием. Мне нужно только несколько дней, чтобы успокоить мои расходившиеся мысли, ибо я способна уже ни на что и не в состоянии принять решение.
Итак, я покидаю Вас, поскольку Вы этого требуете, но, несмотря на Ваши несправедливости, моя дружба к Вам до того нерушима, что во мне не остается и следа от Вашего жестокого обхождения со мной. Если рано или поздно Вы придёте в себя и вновь посвятите мне те чувства, которых я заслуживаю, то пусть ложный стыд не помешает Вам сообщить мне, что я снова добилась Вашей дружбы, и, где бы я ни была, хотя бы и за морем, если я хоть в чём-нибудь смогу быть Вам полезной, дайте мне знать, и вскоре я буду с Вами.

Следующие два абзаца Куртуа из письма убрал. Мы восстанавливаем их здесь:

Я отправляю Вам точный отчёт о моих расходах после Вашего отъезда в Ниццу. Я с прискорбием узнала, что Вы унизили себя, обсуждая это денежное дело так, как Вы это делали. Поэтому я прошу Вас заметить, что среди этих расходов есть выплаченые (так!) долги сапожнику, портному, за стирку белья, пудру, оставшиеся до того, как я вернулась из Ниццы, заметьте также, что деньги, отданные мадам Делапорт, она одолжила Рене, когда я была в Ницце, что 200 [ливров], данные Рене – это жалование, которое ему не заплатили за прошедший год, и, наконец, прибавьте к этому также доставку писем, и если после этого у Вас останутся какие-то сомнения, Вы можете мне о них сообщить, и я разъясню их. Я возвращаю Вам все деньги, что у меня остались, если это не совпадает с моими расходами, то это может быть только от того, что я что-то забыла.

Робеспьер.

Заметьте, что не заплачено ни полатёру (так!), ни слесорю (так!), который сделал ключ для Вашего письменного стола.
Вы можете поверить, что, покидая Вашу квартиру, я приму все необходимые меры к тому, чтобы не скомпрометировать моих братьев. Та часть города, где живет гражданка Лапорт, к которой я пока думаю удалиться, во всей Республике место, где я смогу жить незаметнее всего для других.

Вот вокруг этого письма и вертятся споры о ссоре сестры с братьями. Оно безоговорочно считалось чрезвычайно важным и компрометирующим источником. Однако рассмотрим его подробно. Говорит ли Шарлотта в нём хоть слово о предполагаемом "сестроубийстве", которого ей удалось избегнуть в Аррасе? Упрекает ли она братьев в том, что они поступили вероломно по отношению к ней? В каком смысле это письмо может компрометировать Робеспьера? Ни в каком, оно разве что показывает, сколь надоели им назойливые заботы Шарлотты. Огюстен, более молодой, более пылкий, к тому же влюблённый, видимо, не стеснялся в выражениях в разговоре с ней. Именно это она понимает как "ненависть" и "отвращение". Эти слова вышли из-под её пера, когда рана была ещё свежа. Потом, перечитав это письмо, своё собственное письмо, в мемуарах Левассера, она будет защищаться и подвергнет сомнению достоверность послания. "Я должна заметить, - пишет она, - что оно не было резким и жестким и что, по всей вероятности, враги моих братьев добавили к нему много фраз своих и некоторые из моих усилили, чтобы представить еще в более ненавистном виде Максимилиана Робеспьера, которому, как они предполагали, было адресовано это письмо. Поэтому я заявляю, что, во-первых, письмо это было адресовано младшему брату, а не Максимилиану, во-вторых, что оно содержит в себе фантастические фразы, которые я не признаю за свои". Вот так ясно и открыто. Мы ещё узнаем, что это всё означает. Баррас идёт ещё дальше – в первоначальной версии своих мемуаров он утверждает, что "сестра Робеспьера не помышляла и не писала своему брату письма, полного утверждений злобных и лживых, о котором говорит Куртуа в своём докладе". Итак, бывший директор считает это письмо фальшивкой. Он преувеличивает, потому что Шарлотта признаёт, что написала это письмо. Но она делает оговорки, объявляя фантастическими или усиленными некоторые выражения. <…> Шарлотта отрицает, что писала их, а следовательно, обвиняет Куртуа в подлоге. Но нет! Куртуа, по крайне мере в этом, подлога не совершал. Он обнародовал письмо (с купюрами, на которые мы указали), скопировав его с оригинала, и не добавил от себя ни слова. Прав Куртуа, а не Шарлотта, и это легко проверить, поскольку письмо сохранилось в национальных архивах. Мы держали его в руках: в нём нет помарок и вставок, текст его совпадает с тем, который процитирован в докладе от 16 нивоза, и оно с начала до конца написано рукой Шарлотты. Этот факт установлен, благодаря наличию вещественного доказательства, но возникает другой вопрос, тоже основанный на вещественном доказательстве. Одна ли Шарлотта сочинила это письмо? Мы без колебаний отвечаем: нет. И вот почему мы так думаем. Вся первая часть письма, содержащая общие упрёки, безупречна с орфографической точки зрения. Часть, содержащая хозяйственные подробности жизни на Сен-Флорантен, пестрит орфографическими ошибками. Мы видели уже, что Шарлотта допускает такие ошибки – в письме Максимильену из Арраса. Здесь они встречаются только во второй части письма, касающейся тех вещей, о которых могла знать только она сама. , Похоже, что Шарлотта переписала образец, написанный чужой рукой, образец, к которому она добавила часть личную, завершающую письмо. Это убеждение возникает после внимательного прочтения письма. Угадывается, что кто-то направлял руку Шарлотты, диктовал ей те жестокие слова, от которых впоследствии она будет отказываться, ибо они вышли из-под её пера, но не из её сердца. Но кто этот человек? <…> мы можем уверенно ответить на этот вопрос и назвать его имя: Гюфруа.
Арман-Бенуа-Жозеф Гюфруа, аррасец по рождению, с самого начала своей политической деятельности в Аррасе был желчным, коварным, исподтишка действовавшим упорным врагом Робеспьеров. Избранный в Национальный Конвент, он привёз туда с собой свою местечковую ненависть, и нападал на Лебона, мене могущественного, чем Робеспьеры, ожидая возможности открыто высказаться против Неподкупного, сразу после Термидорианского переворота.<…>
Злоба его была безгранична. Его инсинуации едва не разрушили брак Леба и Элизабеты Дюпле. Это показывает, что он имел доступ к близким Робеспьеру людям. История с Леба сделала его явным врагом Максимильена. Такой человек непременно должен был извлечь выгоду из ссоры Шарлотты с братьями. Были ли у неё хоть какие-то отношения с ним? Разумеетя, да, ибо в письме в Комитет общей безопасности Гюфруа пишет: "Они прогнали её от себя, потому что она думала иначе, чем они, потому что она приходила проведать мою жену…". Итак, Шарлотта близко знакома с Гюфруа. А потому нельзя ли предположить, что она поведала ему о ссоре и что он имел какое-то отношение к сочинению этого знаменитого письма Огюстену? Мы ограничимся лишь постановкой вопроса и доказательствами, которые говорят в пользу нашего утвердительного ответа...»

Ну всё. Конец цитаты. Помириться они уже не успели...
Что же касается истории с Гюфруа... да, конечно, она несколько сомнительная. Ошибки, сосредоточенные в конце длинного письма, могут означать просто-напросто то, что автор устал (а автор у нас к тому же девушка на грани нервного срыва), и не более того. К тому же, судя по корявой последней фразе, плохо к концу письма стало не только с орфографией...
Между прочим, в письме Огюстена брату тоже есть ошибка: он написал вместо "скверных братьев" скверных брат ;) Но тут явно спешил человек и пропустил у слова окончание...

Вместо заключения
Текст этот шёл у меня неожиданно со скрипом, хотя вроде и несложный он, и тема "весёленькая"... Утомил он меня очень. Постоянно приходилось преодолевать какое-то внутреннее сопротивление. С тяжёлым и страшным повествованием Альбера Оливье про Термидор мне было легче. Видимо, что-то в такого рода легкомысленных историях вызывает во мне протест. А потому временно я отказываюсь иметь с ними дело.
Так что следующий текст, видимо, будет страшным и опять про Термидор...