Электронная книга: Антон Чехов «Тысяча одна страсть, или Страшная ночь. Антон чехов «тысяча одна страсть, или страшная ночь

Венера в мехах (La Vénus à la fourrure), 2014, Роман Полански, рецензия

Антон Фомочкин считает очередной фильм Романа Полански режиссерским мастер-классом, наглядным пособием на тему “Как создать напряжение из ничего”

Капли дождя барабанили по обшарпанному театру. Прослушивание закончилось, Ванду так и не нашли – испорченные актрисы коверкают слова и не понимают текста. Драматург Тома Новачек, мужчина средних лет с большими глазами, жалуется на недостаток талантов и обещает купить невесте суши. Как бы не так. Прихватив с собой бездонную сумку, с небес кто-то плавно спустился. Куда? Сюда. Зачем? А черт его знает. Врывается. Вульгарно одетая, промокшая до нитки. Называет себя Вандой. Достает полную версию сценария (вроде бы агент отдал, да только есть ли он?). Чудом уговаривает режиссера остаться и читает текст - идеальное попадание. Да только пошло все как-то не так, и читка сценария плавно переходит в опасную импровизацию.

Мир, в котором это действо происходит - не настоящий. Привычное для творчества Полански пространство, пропитанное инфернальной энергией. Не важно, замкнутое помещение это или целый город - выхода все равно нет. Это редкое чувство потери контроля, полного бессилия, когда жизнь играет с вами какую-то злую шутку, только, в отличие от «Резни», здесь дети бить друг друга не будут. Начинается все с кукольной панорамы, где каждый дом - словно склеен руками. Театр стоит на пустой мокрой Парижской улице. Есть только два человека - мужчина и женщина (а также голос невесты, который звучит с другого конца провода). Невеста вообще - этакий остров нормальности, вероятной «спокойной» будущей семейной жизни, сдерживающим внутренние, тайные желания главного героя. А телефон - связь с открытым миром, которая разобьется, когда полетит со сцены. Вот и готова точка невозврата.

Сенье - богиня, Полански тонет в ней, он дает ей примерить столько образов за полтора часа, сколько не снилось среднестатистической старлетке за всю карьеру

Очевидно, что выбор пьесы для адаптации неслучаен и в Северине (главном герое произведения Мазоха) Тома видит себя, на подсознательном уровне, не умышлено. Вообще, любое копание в психологии героев здесь - домыслы. На протяжении фильма Ванда будет трактовать постановку по-разному и все чаще будет близка к истине. Куда интереснее ее личность. Кто же она? Суккуб? Или, может быть, сам дьявол? Хотя куда более логично, если она - сама Венера, которая приходит к творцу и раскрывает его темную сторону, открывает запертый на семь замков ящик, в котором томятся его низменные желания. Или же муза, в присутствии которой у Томы импровизация кажется такой простой, а слова сами срываются с кончика ручки. Все эти догадки неизбежны - если осмыслять ленту Поланского, углубляясь дальше очевидного тезиса (согласно которому «Венера в мехах» – это смешное, местами даже гомерически смешное театральное действо), приходится столкнуться с первоисточником, хотя Полански снова хитрит и использует ее основные мысли и мотивы в совершенно иной интерпретации, расширив спектр тем, которые хотелось бы затронуть.

На деле все куда проще. Это не этапная работа, это не высказывание, тем, собственно, фильм и хорош. Это чистое искусство, режиссерский мастер-класс по работе с актерами, выстраиванию кадра, работе со светом. Создать напряжение из ничего - заставить зрителя завороженно смотреть на персонажей - задача любой постановки. Полански преклоняется перед театром, без каких либо декораций он трансформирует сцену, да так, что она кажется бескрайней. Трудноуловимыми деталями, мелочами проносятся мимо отголоски предыдущих работ режиссера. Сенье - богиня, Полански тонет в ней, он дает ей примерить столько образов за полтора часа, сколько не снилось среднестатистической старлетке за всю карьеру. Первоисточник лопнет, створки ада раскроются, а из тени покажется гротескная гримаса и улетит обратно в ночь. Двери закроются. Смотреть больше не на что.

(РОМАН В ОДНОЙ ЧАСТИ С ЭПИЛОГОМ) Посвящаю Виктору Гюго На башне св. Ста сорока шести мучеников пробилаполночь. Я задрожал. Настало время. Я судорожносхватил Теодора за руку и вышел с ним на улицу. Небобыло темно, как типографская тушь. Было темно, как вшляпе, надетой на голову. Темная ночь — это день вореховой скорлупе. Мы закутались в плащи иотправились. Сильный ветер продувал нас насквозь.Дождь и снег — эти мокрые братья — страшно били внаши физиономии. Молния, несмотря на зимнее время,бороздила небо по всем направлениям. Гром, грозный,величественный спутник прелестной, как миганьеголубых глаз, быстрой, как мысль, молнии, ужасающепотрясал воздух. Уши Теодора засветилисьэлектричеством. Огни св. Эльма с треском пролеталинад нашими головами. Я взглянул наверх. Я затрепетал.Кто не трепещет пред величием природы? По небупролетело несколько блестящих метеоров. Я началсчитать их и насчитал 28. Я указал на них Теодору. — Нехорошее предзнаменование! — пробормотал он,бледный, как изваяние из каррарского мрамора. Ветер стонал, выл, рыдал… Стон ветра — стонсовести, утонувшей в страшных преступлениях. Возленас громом разрушило и зажгло восьмиэтажный дом. Яслышал вопли, вылетавшие из него. Мы прошли мимо.До горевшего ли дома мне было, когда у меня в грудигорело полтораста домов? Где-то в пространствезаунывно, медленно, монотонно звонил колокол. Былаборьба стихий. Какие-то неведомые силы, казалось,трудились над ужасающею гармониею стихии. Кто этисилы? Узнает ли их когда-нибудь человек? Пугливая, но дерзкая мечта!!! Мы крикнули кошэ. Мы сели в карету и помчались.Кошэ — брат ветра. Мы мчались, как смелая мысльмчится в таинственных извилинах мозга. Я всунул ваинственных извилинах мозга. Я всунул в

руку кошэ кошелек с золотом. Золото помогло бичуудвоить быстроту лошадиных ног. — Антонио, куда ты меня везешь? — простоналТеодор. — Ты смотришь злым гением… В твоих черныхглазах светится ад… Я начинаю бояться… Жалкий трус!! Я промолчал. Он любил ее. Оналюбила страстно его… Я должен был убить его, потомучто любил больше жизни ее. Я любил ее и ненавиделего. Он должен был умереть в эту страшную ночь изаплатить смертью за свою любовь. Во мне кипелилюбовь и ненависть. Они были вторым моим бытием.Эти две сестры, живя в одной оболочке, производятопустошение: они — духовные вандалы. — Стой! — сказал я кошэ, когда карета подкатила кцели. Я и Теодор выскочили. Из-за туч холодно взглянулана нас луна. Луна — беспристрастный, молчаливыйсвидетель сладостных мгновений любви и мщения. Онадолжна была быть свидетелем смерти одного из нас.Пред нами была пропасть, бездна без дна, как бочкапреступных дочерей Даная. Мы стояли у края жерлапотухшего вулкана. Об этом вулкане ходят в народестрашные легенды. Я сделал движение коленом, иТеодор полетел вниз, в страшную пропасть. Жерловулкана — пасть земли. — Проклятие!!! — закричал он в ответ на моепроклятие. Сильный муж, ниспровергающий своего врага вкратер вулкана из-за прекрасных глаз женщины, -величественная, грандиозная и поучительная картина!Недоставало только лавы! Кошэ. Кошэ — статуя, поставленная рокомневежеству. Прочь рутина! Кошэ последовал заТеодором. Я почувствовал, что в груди у меня осталасьодна только любовь. Я пал лицом на землю и заплакалот восторга. Слезы восторга — результат божественнойреакции, производимой в недрах любящего сердца.Лошади весело заржали. Как тягостно быть нечеловеком! Я освободил их от животной,страдальческой жизни. Я убил их. Смерть есть и оковыи освобождение от оков. Я зашел в гостиницу «Фиолетового гиппопотама» ивыпил пять стаканов доброго вина.опотама» и
выпил пять стаканов доброго вина.

Через три часа после мщения я был у дверей ееквартиры. Кинжал, друг смерти, помог мне по трупамдобраться до ее дверей. Я стал прислушиваться. Она неспала. Она мечтала. Я слушал. Она молчала. Молчаниедлилось часа четыре. Четыре часа для влюбленного -четыре девятнадцатых столетия! Наконец она позвалагорничную. Горничная прошла мимо меня. Ядемонически взглянул на нее. Она уловила мой взгляд.Рассудок оставил ее. Я убил ее. Лучше умереть, чемжить без рассудка. — Анета! — крикнула она. — Что это Теодор нейдет?Тоска грызет мое сердце. Меня душит какое-то тяжелоепредчувствие. О, Анета! сходи за ним. Он наверно кутиттеперь вместе с безбожным, ужасным Антонио!.. Боже,кого я вижу?! Антонио! Я вошел к ней. Она побледнела. — Подите прочь! — закричала она, и ужас исказил ееблагородные, прекрасные черты. Я взглянул на нее. Взгляд есть меч души. Онапошатнулась. В моем взгляде она увидела всё: и смертьТеодора, и демоническую страсть, и тысячучеловеческих желаний… Поза моя — было величие. Вглазах моих светилось электричество. Волосы моишевелились и стояли дыбом. Она видела пред собоюдемона в земной оболочке. Я видел, что оназалюбовалась мной. Часа четыре продолжалосьгробовое молчание и созерцание друг друга. Загремелгром, и она пала мне на грудь. Грудь мужчины -крепость женщины. Я сжал ее в своих объятиях. Обамы крикнули. Кости ее затрещали. Гальванический токпробежал по нашим телам. Горячий поцелуй… Она полюбила во мне демона. Я хотел, чтобы онаполюбила во мне ангела. «Полтора миллиона франковотдаю бедным!» — сказал я. Она полюбила во мнеангела и заплакала. Я тоже заплакал. Что это были заслезы!!! Через месяц в церкви св. Тита и Гортензиипроисходило торжественное венчание. Я венчался сней. Она венчалась со мной. Бедные нас благословляли!Она упросила меня простить врагов моих, которых яранее убил. Я простил. С молодою женой я уехал вАмерику. Молодая любящая жена была ангелом вдевственных лесах Америки, ангелом, пред которымсклонялись львы и тигры. Я был молодым тигром.Черезись львы и тигры. Я был молодым тигром.
Через

три года после нашей свадьбы старый Самносился уже с курчавым мальчишкой. Мальчишка былболее похож на мать, чем на меня. Это меня злило.Вчера у меня родился второй сын… и сам я от радостиповесился… Второй мой мальчишка протягивает ручкик читателям и просит их не верить его папаше, потомучто у его папаши не было не только детей, но даже ижены. Папаша его боится женитьбы, как огня.Мальчишка мой не лжет. Он младенец. Ему верьте.Детский возраст — святой возраст. Ничего этогоникогда не было… Спокойной ночи! очи!

(Роман в одной части с эпилогом)

"ТЫСЯЧА ОДНА СТРАСТЬ, или СТРАШНАЯ НОЧЬ"

Посвящаю Виктору Гюго

На башне св. Ста сорока шести мучеников пробила полночь. Я задрожал. Настало время. Я судорожно схватил Теодора за руку и вышел с ним на улицу. Небо было темно, как типографская тушь. Было темно, как в шляпе, надетой на голову. Темная ночь - это день в ореховой скорлупе. Мы закутались в плащи и отправились. Сильный ветер продувал нас насквозь. Дождь и снег - эти мокрые братья - страшно били в наши физиономии. Молния, несмотря на зимнее время, бороздила небо по всем направлениям. Гром, грозный, величественный спутник прелестной, как миганье голубых глаз, быстрой, как мысль, молнии, ужасающе потрясал воздух. Уши Теодора засветились электричеством. Огни св. Эльма с треском пролетали над нашими головами. Я взглянул наверх. Я затрепетал. Кто не трепещет пред величием природы? По небу пролетело несколько блестящих метеоров. Я начал считать их и насчитал 28. Я указал на них Теодору.

Нехорошее предзнаменование! - пробормотал он, бледный, как изваяние из каррарского мрамора.

Ветер стонал, выл, рыдал... Стон ветра - стон совести, утонувшей в страшных преступлениях. Возле нас громом разрушило и зажгло восьмиэтажный дом. Я слышал вопли, вылетавшие из него. Мы прошли мимо. До горевшего ли дома мне было, когда у меня в груди горело полтораста домов? Где-то в пространстве заунывно, медленно, монотонно звонил колокол. Была борьба стихий. Какие-то неведомые силы, казалось, трудились над ужасающею гармониею стихии. Кто эти силы? Узнает ли их когда-нибудь человек?

Пугливая, но дерзкая мечта!!!

Мы крикнули кошэ. Мы сели в карету и помчались. Кошэ - брат ветра. Мы мчались, как смелая мысль мчится в таинственных извилинах мозга. Я всунул в руку кошэ кошелек с золотом. Золото помогло бичу удвоить быстроту лошадиных ног.

Антонио, куда ты меня везешь? - простонал Теодор. - Ты смотришь злым гением... В твоих черных глазах светится ад... Я начинаю бояться...

Жалкий трус!! Я промолчал. Он любил е е. О н а любила страстно его... Я должен был убить его, потому что любил больше жизни ее. Я любил е е и ненавидел его. Он должен был умереть в эту страшную ночь и заплатить смертью за свою любовь. Во мне кипели любовь и ненависть. Они были вторым моим бытием. Эти две сестры, живя в одной оболочке, производят опустошение: они - духовные вандалы.

Стой! - сказал я кошэ, когда карета подкатила к цели.

Я и Теодор выскочили. Из-за туч холодно взглянула на нас луна. Луна - беспристрастный, молчаливый свидетель сладостных мгновений любви и мщения. Она должна была быть свидетелем смерти одного из нас. Пред нами была пропасть, бездна без дна, как бочка преступных дочерей Даная. Мы стояли у края жерла потухшего вулкана. Об этом вулкане ходят в народе страшные легенды. Я сделал движение коленом, и Теодор полетел вниз, в страшную пропасть. Жерло вулкана - пасть земли.

Проклятие!!! - закричал он в ответ на мое проклятие.

Сильный муж, ниспровергающий своего врага в кратер вулкана из-за прекрасных глаз женщины, - величественная, грандиозная и поучительная картина! Недоставало только лавы!

Кошэ - статуя, поставленная роком невежеству. Прочь рутина! Кошэ последовал за Теодором. Я почувствовал, что в груди у меня осталась одна только любовь. Я пал лицом на землю и заплакал от восторга. Слезы восторга - результат божественной реакции, производимой в недрах любящего сердца. Лошади весело заржали. Как тягостно быть не человеком! Я освободил их от животной, страдальческой жизни. Я убил их. Смерть есть и оковы и освобождение от оков.

Я зашел в гостиницу "Фиолетового гиппопотама" и выпил пять стаканов доброго вина.

Через три часа после мщения я был у дверей ее квартиры. Кинжал, друг смерти, помог мне по трупам добраться до ее дверей. Я стал прислушиваться. Она не спала. Она мечтала. Я слушал. Она молчала. Молчание длилось часа четыре. Четыре часа для влюбленного - четыре девятнадцатых столетия! Наконец она позвала горничную. Горничная прошла мимо меня. Я демонически взглянул на нее. Она уловила мой взгляд. Рассудок оставил ее. Я убил ее. Лучше умереть, чем жить без рассудка.

Анета! - крикнула. - Что это Теодор нейдет? Тоска грызет мое сердце. Меня душит какое-то тяжелое предчувствие. О Анета! сходи за ним. Он наверно кутит теперь вместе с безбожным, ужасным Антонио!.. Боже, кого я вижу?! Антонио!

Я вошел к ней. Она побледнела.

Подите прочь! - закричала она, и ужас исказил ее благородные, прекрасные черты.

Я взглянул на нее. Взгляд есть меч души. Она пошатнулась. В моем взгляде она увидела всё: и смерть Теодора, и демоническую страсть, и тысячу человеческих желаний... Поза моя - было величие. В глазах моих светилось электричество. Волосы мои шевелились и стояли дыбом. Она видела пред собою демона в земной оболочке. Я видел, что она залюбовалась мной. Часа четыре продолжалось гробовое молчание и созерцание друг друга. Загремел гром, и она пала мне на грудь. Грудь мужчины - крепость женщины. Я сжал ее в своих объятиях. Оба мы крикнули. Кости ее затрещали. Гальванический ток пробежал по нашим телам. Горячий поцелуй...

Она полюбила во мне демона. Я хотел, чтобы она полюбила во мне ангела. "Полтора миллиона франков отдаю бедным!" - сказал я. Она полюбила во мне ангела и заплакала. Я тоже заплакал. Что это были за слезы!!! Через месяц в церкви св. Тита и Гортензии происходило торжественное венчание. Я венчался с. венчалась со мной. Бедные нас благословляли! упросила меня простить врагов моих, которых я ранее убил. Я простил. С молодою женой я уехал в Америку. Молодая любящая жена была ангелом в девственных лесах Америки, ангелом, пред которым склонялись львы и тигры. Я был молодым тигром. Через три года после нашей свадьбы старый Сам носился уже с курчавым мальчишкой. Мальчишка был более похож на мать, чем на меня. Это меня злило. Вчера у меня родился второй сын... и сам я от радости повесился... Второй мой мальчишка протягивает ручки к читателям и просит их не верить его папаше, потому что у его папаши не было не только детей, но даже и жены. Папаша его боится женитьбы, как огня. Мальчишка мой не лжет. Он младенец. Ему верьте. Детский возраст - святой возраст. Ничего этого никогда не было... Спокойной ночи!

(РОМАН В ОДНОЙ ЧАСТИ С ЭПИЛОГОМ)

Посвящаю Виктору Гюго

На башне св. Ста сорока шести мучеников пробила полночь. Я задрожал.
Настало время. Я судорожно схватил Теодора за руку и вышел с ним на улицу.
Небо было темно, как типографская тушь. Было темно, как в шляпе, надетой
на голову. Темная ночь - это день в ореховой скорлупе. Мы закутались в
плащи и отправились. Сильный ветер продувал нас насквозь. Дождь и снег -
эти мокрые братья - страшно били в наши физиономии. Молния, несмотря на
зимнее время, бороздила небо по всем направлениям. Гром, грозный,
величественный спутник прелестной, как миганье голубых глаз, быстрой, как
мысль, молнии, ужасающе потрясал воздух. Уши Теодора засветились
электричеством. Огни св. Эльма с треском пролетали над нашими головами. Я
взглянул наверх. Я затрепетал. Кто не трепещет пред величием природы? По
небу пролетело несколько блестящих метеоров. Я начал считать их и насчитал
28. Я указал на них Теодору.
- Нехорошее предзнаменование! - пробормотал он, бледный, как изваяние
из каррарского мрамора.
Ветер стонал, выл, рыдал... Стон ветра - стон совести, утонувшей в
страшных преступлениях. Возле нас громом разрушило и зажгло восьмиэтажный
дом. Я слышал вопли, вылетавшие из него. Мы прошли мимо. До горевшего ли
дома мне было, когда у меня в груди горело полтораста домов? Где-то в
пространстве заунывно, медленно, монотонно звонил колокол. Была борьба
стихий. Какие-то неведомые силы, казалось, трудились над ужасающею
гармониею стихии. Кто эти силы? Узнает ли их когда-нибудь человек?
Пугливая, но дерзкая мечта!!!
Мы крикнули кошэ. Мы сели в карету и помчались. Кошэ - брат ветра. Мы
мчались, как смелая мысль мчится в таинственных извилинах мозга. Я всунул
в руку кошэ кошелек с золотом. Золото помогло бичу удвоить быстроту
лошадиных ног.
- Антонио, куда ты меня везешь? - простонал Теодор. - Ты смотришь
злым гением... В твоих черных глазах светится ад... Я начинаю бояться...
Жалкий трус!! Я промолчал. Он любил е е. О н а любила страстно
его... Я должен был убить его, потому что любил больше жизни ее. Я любил
е е и ненавидел его. Он должен был умереть в эту страшную ночь и
заплатить смертью за свою любовь. Во мне кипели любовь и ненависть. Они
были вторым моим бытием. Эти две сестры, живя в одной оболочке, производят
опустошение: они - духовные вандалы.
- Стой! - сказал я кошэ, когда карета подкатила к цели.
Я и Теодор выскочили. Из-за туч холодно взглянула на нас луна. Луна -
беспристрастный, молчаливый свидетель сладостных мгновений любви и мщения.
Она должна была быть свидетелем смерти одного из нас. Пред нами была
пропасть, бездна без дна, как бочка преступных дочерей Даная. Мы стояли у
края жерла потухшего вулкана. Об этом вулкане ходят в народе страшные
легенды. Я сделал движение коленом, и Теодор полетел вниз, в страшную
пропасть. Жерло вулкана - пасть земли.
- Проклятие!!! - закричал он в ответ на мое проклятие.
Сильный муж, ниспровергающий своего врага в кратер вулкана из-за
прекрасных глаз женщины, - величественная, грандиозная и поучительная
картина! Недоставало только лавы!
К о ш э. Кошэ - статуя, поставленная роком невежеству. Прочь рутина!
Кошэ последовал за Теодором. Я почувствовал, что в груди у меня осталась
одна только любовь. Я пал лицом на землю и заплакал от восторга. Слезы
восторга - результат божественной реакции, производимой в недрах любящего
сердца. Лошади весело заржали. Как тягостно быть не человеком! Я освободил
их от животной, страдальческой жизни. Я убил их. Смерть есть и оковы и
освобождение от оков.
Я зашел в гостиницу "Фиолетового гиппопотама" и выпил пять стаканов
доброго вина.
Через три часа после мщения я был у дверей ее квартиры. Кинжал, друг
смерти, помог мне по трупам добраться до ее дверей. Я стал прислушиваться.
Она не спала. Она мечтала. Я слушал. Она молчала. Молчание длилось часа
четыре. Четыре часа для влюбленного - четыре девятнадцатых столетия!
Наконец она позвала горничную. Горничная прошла мимо меня. Я демонически
взглянул на нее. Она уловила мой взгляд. Рассудок оставил ее. Я убил ее.
Лучше умереть, чем жить без рассудка.
- Анета! - крикнула о н а. - Что это Теодор нейдет? Тоска грызет мое
сердце. Меня душит какое-то тяжелое предчувствие. О Анета! сходи за ним.
Он наверно кутит теперь вместе с безбожным, ужасным Антонио!.. Боже, кого
я вижу?! Антонио!
Я вошел к ней. Она побледнела.
- Подите прочь! - закричала она, и ужас исказил ее благородные,
прекрасные черты.
Я взглянул на нее. Взгляд есть меч души. Она пошатнулась. В моем
взгляде она увидела всё: и смерть Теодора, и демоническую страсть, и
тысячу человеческих желаний... Поза моя - было величие. В глазах моих
светилось электричество. Волосы мои шевелились и стояли дыбом. Она видела
пред собою демона в земной оболочке. Я видел, что она залюбовалась мной.
Часа четыре продолжалось гробовое молчание и созерцание друг друга.
Загремел гром, и она пала мне на грудь. Грудь мужчины - крепость женщины.
Я сжал ее в своих объятиях. Оба мы крикнули. Кости ее затрещали.
Гальванический ток пробежал по нашим телам. Горячий поцелуй...
Она полюбила во мне демона. Я хотел, чтобы она полюбила во мне
ангела. "Полтора миллиона франков отдаю бедным!" - сказал я. Она полюбила
во мне ангела и заплакала. Я тоже заплакал. Что это были за слезы!!! Через
месяц в церкви св. Тита и Гортензии происходило торжественное венчание. Я
венчался с н е й. О н а венчалась со мной. Бедные нас благословляли!
О н а упросила меня простить врагов моих, которых я ранее убил. Я
простил. С молодою женой я уехал в Америку. Молодая любящая жена была
ангелом в девственных лесах Америки, ангелом, пред которым склонялись львы
и тигры. Я был молодым тигром. Через три года после нашей свадьбы старый
Сам носился уже с курчавым мальчишкой. Мальчишка был более похож на мать,
чем на меня. Это меня злило. Вчера у меня родился второй сын... и сам я от
радости повесился... Второй мой мальчишка протягивает ручки к читателям и
просит их не верить его папаше, потому что у его папаши не было не только
детей, но даже и жены. Папаша его боится женитьбы, как огня. Мальчишка мой
не лжет. Он младенец. Ему верьте. Детский возраст - святой возраст. Ничего
этого никогда не было... Спокойной ночи!