Основная программа фестиваля
«Россия - родина электричества», «Русский свет», «Свет приходит к нам с Севера - из России», такими заголовками пестрела мировая пресса 140 лет назад. Свет электричества из опытных лабораторий на городские улицы первым принес не Томас Эдисон, как принято считать во всем мире, а наш гениальный соотечественник Павел Яблочков, родившийся 170 лет назад.
Созданные им дуговые свечи, совершившие триумфальное шествие по планете, оказались впоследствии заменены лампами накаливания. Тогда же ушла в глубокую тень и слава настоящего первопроходца, а это несправедливо. Ведь русский изобретатель подарил цивилизации еще и трансформатор, открыл эру использования переменного тока.
Всемирная выставка 1878 года в Париже на Марсовом поле шумела многими тысячами голосов, благоухала дорогими духами и сигарами, искрилась морем огней. Среди технических диковинок главным магнитом служил, по общему мнению, павильон электросвета. Ну а коронным экспонатом - свечи Яблочкова, заливавшие ярким сиянием не только выставку, но и площадь Оперы с прилегающими бульварами.
Грузный, под два метра ростом господин с гривой темных волос вокруг большой головы, с высоким лбом и окладистой бородой - все называли его здесь monsieur Paul Yablochkoff - был, кажется, на пике успеха. Еще полтора года назад, после выставки в Лондоне, мировая пресса пестрела заголовками вроде «Свет приходит к нам с Севера - из России»; «Россия - родина электричества». Его дуговые лампы были признаны главной технической сенсацией. Предприимчивые французы основали компанию и освоили ежедневный выпуск 8000 свечей, разлетавшихся, как горячие пирожки.
Василий Суриков » Картины, живопись » Иллюминация Москвы, 1882
«Русский свет», а светит и продается в Париже», - горько усмехался Яблочков, раскланиваясь с коммерсантами, интересовавшимися себестоимостью изделия. Сведения не секретные: всего-то двадцать копеек на русские деньги; два параллельных угольных стерженька, связанных тонкой металлической ниткой, а между ними каолиновый изолятор, испарявшийся по мере выгорания электродов. Подводишь ток от динамо-машины и полтора часа видишь яркое голубоватое свечение.
В голове у него уже выстроена схема автоматической замены сгоревших элементов и добавки солей в каолин, дабы окрасить лучи в разные тона. Он ведь не только электрик, но и неплохой химик.
Парижский предприниматель Денейруз вновь образованную компанию называет его именем. У Павла Николаевича - весомый пакет акций, хорошее жалованье, все возможности вести опыты. Его свечи известны и в России. Вот только несут на себе иностранное торговое клеймо, и от этой мысли он снова и снова морщится...
Во время коронационных торжеств 1896 года Москва выглядела так
Потом было товарищество на паях, созданное совместно с Николаем Глуховым, штабс-капитаном артиллерии в отставке, столь же одержимым по части изобретательства человеком. Заказы? Они, обусловленные огромным любопытством столичной публики, поступали, но кредиты, набранные на исследования, перевесили прибыль и завалили все дело. Пришлось бежать в Париж, чтобы не оказаться в долговой яме. Кем-кем, а коммерсантом Яблочков точно не являлся. Не стал им и за границей, хотя с домашними долгами расплатился сполна. Спасибо академику Луи Бреге, поверившему в талант беглого русского, обеспечившему лабораторию и денежное содержание.
Здесь, во французской столице, в ресторане, его однажды осенило: совершенно машинально он выложил на скатерть рядом два карандаша, и - эврика! Два параллельных электрода, разделенных дешевым диэлектриком, отныне будут светить без всякой регулировки.
Яблочков, Павел Николаевич
Теперь, когда его la lumiere russe торжественно загорается от Нью-Йорка до Бомбея, ему опять нужно большего. Не денег или славы (пускай об этом хлопочут французские коммивояжеры) - двигаться дальше, и прежде всего осветить Россию. Он был готов еще год назад подарить свою свечу русскому Военно-морскому ведомству. Не заинтересовались. А теперь гости с Родины зовут вернуться, закончить с эпохой газовых фонарей в городах и лучин в селах. На выставке в Париже к нему подошел великий князь Константин Николаевич в компании со знаменитым пианистом Николаем Рубинштейном, обещая покровительство и помощь.
Связанный по рукам и ногам контрактом, Яблочков вдруг твердо решает: он выкупит лицензию на самостоятельную работу в России - ценой продажи всех своих акций на миллион франков, гори они огнем. В конце концов, кроме электросвечей, в его багаже есть патенты на генератор переменного тока, способы «дробления света» с помощью лейденских банок, прекрасные задумки в электрохимии.
Он ясно увидел, как это будет: изумление на лицах французов (этот сумасшедший русский отказывается от целого состояния!), триумфальное возвращение в Петербург, торжественные собрания и приемы. Первые фонари с его свечами засияют в Кронштадте, Зимнем дворце, на военных судах «Петр Великий» и «Вице-адмирал Попов». А после состоится грандиозная иллюминация на короновании Александра III. Свечи Яблочкова разлетятся по стране: Москва, Нижний, Полтава, Краснодар...
Прогресс не стоит на месте. Лампочка накаливания Александра Лодыгина, идею которой «позаимствовал» и довел до ума ушлый заокеанский делец Эдисон, медленно, но верно вытесняла дуговые электросвечи. Она и горит неизмеримо дольше, пусть и тусклее, и не дает такого жара - то есть более пригодна для небольших помещений.
Взяв на работу к себе прямого конкурента Лодыгина, находившегося в бедственном положении, Павел Николаевич будет еще несколько лет усовершенствовать собственное детище, в то же время давая ход разработке коллеги и называя в печати Эдисона вором.
В 20-х годах прошлого века в избах русских крестьян засветились электрические лампы накаливания. В советской печати их прозвали «лампочками Ильича». В этом было некоторое лукавство. Лампочки в СССР поначалу использовались в основном немецкие - компании Siemens. Международный патент принадлежал американской компании Томаса Эдисона. Но истинным изобретателем лампы накаливания является Александр Николаевич Лодыгин - русский инженер великого таланта и драматичной судьбы. Его имя, малоизвестное даже на Родине, заслуживает особой записи на исторических скрижалях Отечества.
В меру яркий и теплый свет лампочки с раскаленной вольфрамовой пружинкой многие из нас во младенчестве видят даже раньше, чем свет солнца. Разумеется, так было не всегда. У электролампы много отцов, начиная с академика Василия Петрова, зажегшего в 1802-м электродугу в своей лаборатории в Петербурге. Приручить свечение различных материалов, через которые пропускают электрический ток, с тех пор пытались многие. В ряду «укротителей» электросвета - полузабытые теперь русские изобретатели А.И. Шпаковский и В.Н. Чиколев, немец Гёбель, англичанин Суон. Яркой звездой на научном небосклоне взошло имя нашего соотечественника Павла Яблочкова, создавшего первую серийную «электрическую свечу» на угольных стержнях, в мгновение ока покорившую европейские столицы и прозванную в тамошней прессе «русским Солнцем». Увы, ослепительно сверкнув в середине 1870-х, свечи Яблочкова так же быстро и погасли. У них был существенный изъян: сгоревшие угольки нужно было вскоре заменять новыми. Кроме того, они давали столь «жаркий» свет, что в небольшой комнате было невозможно дышать. Так можно было освещать лишь улицы и просторные помещения.
Человеком, который впервые догадался выкачать из стеклянной ламповой колбы воздух, а потом и заменить уголь на тугоплавкий вольфрам, стал тамбовский дворянин, бывший офицер, народник и инженер с душой мечтателя Александр Николаевич Лодыгин.
Александр Николаевич Лодыгин.
Обошел русского творца, оказавшись для всего западного мира «отцом электросвета», американский изобретатель и предприниматель Томас Алва Эдисон, по иронии судьбы родившийся в один год (1847) с Лодыгиным и Яблочковым.
Добавьте описание Справедливости ради надо сказать, что Эдисон придумал современную форму лампы, винтовой цоколь с патроном, вилку, розетку, предохранители. И вообще многое сделал для массового применения электроосвещения. Но птица-идея и первые «птенцы» родились в голове и петербургской лаборатории Александра Лодыгина. Парадокс: электролампа стала побочным результатом воплощения его главной юношеской мечты - о создании электролета, «летательной машины тяжелее воздуха на электрической тяге, способной поднимать до 2 тыс. пудов груза», и в частности бомб для военных целей. «Летак», как он его называл, был снабжен двумя воздушными винтами, один из которых тянул аппарат в горизонтальной плоскости, другой поднимал вверх. Прообраз вертолета, придуманный за полвека до изобретения другого русского гения Игоря Сикорского, задолго до первых полетов братьев Райт.
О, это был человек фееричной и весьма поучительной для нас - русских потомков - судьбы! Обедневшие дворяне Тамбовской губернии Лодыгины вели свой род от московского боярина времен Ивана Калиты Андрея Кобылы - общего предка с царственным домом Романовых. Еще десятилетним мальчишкой в наследственной деревне Стеньшино Саша Лодыгин соорудил крылья, прикрепил их за спиной и, как Икар, прыгнул с крыши бани. Дело обошлось синяками. По родовой традиции, он пошел в военные, учась в Тамбовском и Воронежском кадетских корпусах, отслужил юнкером в 71-м Белевском полку и окончил Московское юнкерское пехотное училище. Но его уже непреодолимо тянули физика и техника. К недоумению сослуживцев и ужасу родителей, Лодыгин вышел в отставку и устроился на Тульский оружейный завод простым молотобойцем, благо от природы отличался изрядной физической силой. Для этого ему пришлось даже скрыть свое дворянское происхождение. Так он начал осваивать технику «снизу», заодно зарабатывая средства на постройку своего «летака». Потом Петербург - работа слесарем на металлургическом заводе принца Ольденбургского, а по вечерам - лекции в Университете и Технологическом институте, уроки слесарного мастерства в группе молодых «народников», среди которых его первая любовь - княжна Друцкая-Сокольницкая.
Коронационные торжества в Кремле по случаю коронации Александра I в 1801 г.
Электролет продуман до мелочей: отопление, навигация, масса других приборов, которые стали как бы наброском инженерного творчества на всю жизнь. Среди них была совсем второстепенная, казалось бы, деталь - электрическая лампочка для освещения кабины пилота.
Но пока это для него мелочь, он записывается на прием в военное ведомство и показывает генералам чертежи электролета. Изобретателя снисходительно выслушали и положили проект в секретный архив. Знакомые советуют расстроенному Александру предложить свой «летак» Франции, сражающейся с Пруссией. И вот, собрав 98 рублей на дорогу, Лодыгин отправляется в Париж. В армяке, смазных сапогах и кумачовой рубахе навыпуск. При этом под мышкой у русского молодца - рулон чертежей и расчетов. На остановке в Женеве возбужденная странным видом приезжего толпа сочла его прусским шпионом и уже потащила вешать на газовом фонаре. Спасло только вмешательство полиции.
Удивительно, но никому не известный русский получает не только аудиенцию у сверхзанятого военного министра Франции Гамбетты, но и разрешение строить свой аппарат на заводах Крезо. С 50 000 франков в придачу. Однако вскоре пруссаки входят в Париж, и русскому уникуму приходится, несолоно хлебавши, возвращаться на родину.
Продолжая работать и учиться, Лодыгин в Петербурге уже целенаправленно занялся электросветом. К концу 1872-го изобретатель после сотен опытов, при помощи механиков братьев Дидрихсон нашел способ создавать разреженный воздух в колбе, где угольные стерженьки могли гореть часами. Параллельно Лодыгину удалось решить и старую проблему «дробления света», т.е. включения большого числа источников света в цепь одного генератора электрического тока.
Густав Шварц. Иллюминация Воскресенских ворот и Кремля в 1856 г.
В осенний вечер 1873-го зеваки стекались на Одесскую улицу, на углу которой располагалась лаборатория Лодыгина. Впервые в мире на двух уличных фонарях керосиновые лампы были заменены лампами накаливания, изливавшими яркий белый свет. Пришедшие убеждались, что читать газеты так гораздо сподручнее. Акция произвела в столице фурор. Владельцы модных магазинов выстроились в очередь за новыми лампами. Электроосвещение с успехом использовали при ремонте кессонов в Адмиралтейских доках. Патриарх электротехники, знаменитый Борис Якоби, дал на него положительный отзыв. В итоге Александр Лодыгин с двухлетней задержкой получает Привилегию Российской империи (патент) на «Способ и аппараты дешевого электрического освещения», а еще раньше - патенты в десятках стран мира. В Академии наук ему вручают престижную Ломоносовскую премию.
Окрыленный успехом, он вместе с Василием Дидрихсоном основал компанию «Русское товарищество электрического освещения Лодыгин и К°». Но талант изобретателя и предпринимателя - разные вещи. И последним, в отличие от своего заокеанского коллеги, Лодыгин явно не обладал. Дельцы, сбежавшиеся на лодыгинский свет в его «акционерку», вместо энергичного усовершенствования и продвижения изобретения (на что надеялся изобретатель) пустились в безудержные биржевые спекуляции в расчете на будущую сверхприбыль. Закономерным финалом стало банкротство общества.
В 1884 году Лодыгина награждают орденом Станислава 3-й степени за лампы, завоевавшие Гран-при на выставке в Вене. И в это же время правительство начинает переговоры с иностранными фирмами о долгосрочном проекте газового освещения российских городов. Как это знакомо, не правда ли? Лодыгин обескуражен и оскорблен.
Константин Маковский. Иллюминация Москвы в 1883 г. по случаю коронации Александра III
На три года известный изобретатель исчезает из столицы, и никто, кроме близких друзей, не знает, где он. А тот вместе с группой единомышленников-«народников» на крымском берегу создает колонию-общину. На выкупленном участке побережья возле Туапсе выросли аккуратные хибары, которые Александр Николаевич не преминул осветить своими лампами. Вместе с товарищами он разбивает сады, ходит на фелюгах за рыбой в море. Он по-настоящему счастлив. Однако местные власти, напуганные вольным поселением петербургских гостей, находят способ колонию запретить.
Добавьте описание В это время, после прокатившейся волны революционного террора, в обеих столицах идут аресты «народников», среди которых все чаще попадаются близкие знакомые Лодыгина… Ему настоятельно советуют от греха на время уехать за границу. «Временный» отъезд растянулся на 23 года…
Заграничная одиссея Александра Лодыгина - страница, достойная отдельного рассказа. Упомянем лишь кратко, что изобретатель несколько раз сменял жительство в Париже и в разных городах США, работал в компании главного конкурента Эдисона - Джорджа Вестингауза - с легендарным сербом Николой Теслой. В Париже Лодыгин построил первый в мире электромобиль, в США руководил строительством первых американских метрополитенов, заводов для производства феррохрома и ферровольфрама. Вообще, США и мир обязаны ему рождением новой отрасли - промышленной электротермической обработки. Попутно он изобрел множество практических «мелочей», например электропечь, аппарат для сварки и резки металлов. В Париже Александр Николаевич обвенчался с немецкой журналисткой Алмой Шмидт, родившей ему впоследствии двух дочерей.
Лодыгин не переставал совершенствовать свою лампу, не желая уступать пальму первенства Эдисону. Бомбардируя Патентное бюро США своими новыми заявками, он счел работу с лампой завершенной лишь после того, как запатентовал вольфрамовую нить накаливания и создал серию электропечей для тугоплавких металлов.
Однако в сфере патентного крючкотворства и бизнес-интриг русскому инженеру соревноваться с Эдисоном было не под силу. Американец терпеливо выждал, пока истекут сроки действия лодыгинских патентов, и в 1890 году получил собственный патент на лампу накаливания с электродом из бамбука, тут же открыв ее промышленное производство.
Свеча Яблочкова
Закат «свечи Яблочкова» ближе к концу века все очевиднее, поток заказов тает на глазах, прежние покровители уже говорят с ним через губу, а поклонники - молятся уже другим богам. На Всемирной парижской выставке 1889 года сто его фонарей будут сиять в последний раз, уже как исторический раритет. Лампочка Лодыгина - Эдисона с тонкой вольфрамовой ниткой в вакуумной колбе окончательно победит.
В истории «о лампе накаливания» есть место и детективу, и размышлению о русском менталитете. Ведь Эдисон начал заниматься лампочкой после того, как мичман А.Н. Хотинский, посланный в США принимать крейсеры, строящиеся по заказу Российской империи, побывал в лаборатории Эдисона, передав последнему (по простоте душевной?) лампу накаливания Лодыгина. Затратив сотни тысяч долларов, американский гений долго не мог добиться лодыгинского успеха, а потом так же долго не мог обойти его международные патенты, поддерживать которые годами русский изобретатель не мог. Ну, не умел он накапливать и приумножать свои заработки! Томас Алвович же был последователен, как каток. Последним препятствием к мировой монополии на электросвет стал лодыгинский патент на лампу с вольфрамовой нитью накаливания. Помог Эдисону в этом… сам Лодыгин. Истосковавшийся по Родине и не имея средств на возвращение, русский инженер в 1906-м через подставных лиц Эдисона за гроши продал патент своей лампы General Electric, уже находившейся к тому времени под контролем американского «короля изобретателей». Тот сделал все, чтобы электрическое освещение стало считаться во всем мире «эдисоновским», а имя Лодыгина кануло в закоулки спецсправочников, как некий занятный артефакт. Эти усилия с тех пор аккуратно поддерживаются американским правительством и всем «цивилизованным человечеством».
Потерпев фиаско, Яблочков Павел Николаевич не впадет в отчаяние, станет упорно работать над генераторами и трансформаторами, мотаясь между Петербургом и Парижем. Развенчанному герою предстоят денежные и бытовые проблемы.
Примется тратить последние средства на опыты по электролизу. Проводя эксперименты с хлором, сожжет слизистую оболочку легких, а во время другого опыта - чудом не сгорит сам.
Патенты посыплются как из рога изобилия, но не принесут денег даже на исследования. Отягченный долгами, со второй женой и сыном Платоном, Яблочков переберется на малую родину, в Саратов, где, страдая водянкой и уже не вставая с постели, в номере заштатной гостиницы продолжит работать за придвинутым столом. До последнего дня своей недолгой жизни. Ему было всего сорок шесть.
В России Александра Николаевича Лодыгина ждало умеренное признание его заслуг, лекции в Электротехническом институте, пост в Стройуправлении Санкт-Петербургской железной дороги, командировки по планам электрификации отдельных губерний. Сразу после начала Мировой войны он подал в военное министерство заявку на «цикложир» - электрический летательный аппарат вертикального взлета, но получил отказ.
Уже в апреле 1917-го Лодыгин предложил Временному правительству достроить свой уже практически готовый электролет и был готов сам полететь на нем на фронт. Но от него вновь отмахнулись, как от назойливой мухи. Тяжело заболевшая жена уехала с дочерьми к родителям в США. И тогда пожилой изобретатель топором порубил корпус своего «летака», сжег чертежи и с тяжелым сердцем 16 августа 1917-го уехал вслед за семьей в США.
Запоздавшее приглашение от Глеба Кржижановского вернуться на родину для участия в разработке ГОЭЛРО Александр Николаевич отклонил по простой причине: он уже не вставал с постели. В марте 1923 года, когда электрификация в СССР шла полным ходом, Александра Лодыгина избрали почетным членом Общества русских электротехников. Но он об этом не узнал - приветственное письмо пришло в Нью-Йорк лишь к концу марта, а 16 марта адресат скончался в своей бруклинской квартире. Как и все вокруг, она была ярко освещена «лампочками Эдисона».
В честь Яблочкова названы улицы в Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, Перми, Астрахани, Владимире, Рязани и других городах страны; Саратовский электромеханический техникум (ныне Колледж радиоэлектроники); премия за лучшую работу по электротехнике, учрежденная в 1947 году; наконец, кратер на обратной стороне Луны и технопарк в Пензе - это ли не признание заслуг. Примечательно, что общенациональная слава к выдающемуся изобретателю и ученому пришла уже при советской власти.
На могильном памятнике, восстановленном в 1952-м в селе Сапожок Саратовской области по инициативе президента АН СССР Сергея Вавилова, выбиты слова Павла Николаевича Яблочкова: «Электрический ток будет подаваться в дома, как газ или вода».
Шло жаркое, сухое лето 1921 года, проходила моя юность. В зимнее время я учился в политехникуме на электротехническом отделении, летом же работал на практике в машинном зале городской электрической станции. От работы я сильно уставал, потому что никакого силового резерва на станции не было, а единственный турбогенератор шел без остановки уже второй год – день и ночь, и поэтому за машиной приходилось ухаживать столь точно, нежно и внимательно, что на это тратилась вся энергия моей жизни. Вечером, минуя гуляющую по летним улицам молодежь, я возвращался домой уже дремлющим человеком. Мать мне давала вареную картошку, я ужинал и одновременно снимал с себя рабочий пиджак и лапти, чтобы после ужина на мне оставалось мало одежды и сразу можно было бы лечь спать.
Среди лета, в июле месяце, когда я так же, как обычно, вернувшись вечером с работы, уснул глубоко и темно, точно во мне навсегда потух весь внутренний свет, меня разбудила мать.
Председатель губисполкома Иван Миронович Чуняев прислал ко мне со сторожем записку, в которой просил, чтобы я нынче же явился к нему на квартиру. Чуняев был раньше кочегаром на паровозе, он работал вместе с моим отцом и по отцу знал меня.
В полночь я сидел у Чуняева. Его мучила задача борьбы с разрухой, и он, боясь за весь народ, тяжело переживал мутную жару того сухого лета, когда с неба не упало ни одной капли живой влаги, но зато во всей природе пахло тленом и прахом, будто уже была отверста голодная могила для народа. Даже цветы в тот год пахли не более чем металлические стружки, и глубокие трещины образовались в полях, в теле земли, похожие на провалы меж ребрами худого скелета.
– Ты скажи мне, ты не знаешь – что такое электричество? – спросил меня Чуняев. – Радуга, что ли?
– Молния, – сказал я.
– Ах, молния! – произнес Чуняев. – Вон что! Гроза и ливень… Ну пускай! А ведь и верно, что нам молния нужна, это правильно… Мы уж, братец ты мой, до такой разрухи дошли, что нам действительно нужна только одна молния, чтоб – враз и жарко! На вот, прочти, что люди мне пишут.
Чуняев подал мне со стола отношение на бланке сельсовета. Из сельсовета деревни Верчовки сообщали:
«Председателю Губисполкома т. Чуняеву и всему президиуму. – Товарищи и граждане, не тратьте ваши звуки – среди такой всемирной бедной скуки. Стоит как башня наша власть науки, а прочий вавилон из ящериц, засухи разрушен будет умною рукой. Не мы создали божий мир несчастный, но мы его устроим до конца. И будет жизнь могучей и прекрасной и хватит всем куриного яйца! Не дремлет разум коммуниста и рук ему никто не отведет. Напротив – он всю землю чисто в научное давление возьмет… Громадно наше сердце боевое, не плачьте вы, в желудках бедняки, минует это нечто гробовое, мы будем есть пирожного куски. У нас машина уже гремит – свет электричества от ней горит, но надо нам помочь, чтоб еще лучше было у нас в деревне на Верчовке, а то машина ведь была у белых раньше, она чужою интервенткой родилась, ей псих мешает пользу нам давать.
Правообладатель иллюстрации Kino Klassika Image caption Лариса Шепитько трагически погибла в автокатастрофе в 1979 году в возрасте 41 года
В Международный женский день в Лондоне состоялся показ фильма советского кинорежиссера и актрисы Ларисы Шепитько "Родина электричества", который был снят в 1967 году, но впервые показан в Советском Союзе только в конце 1980-х.
У него интересная, даже можно сказать, уникальная судьба. Фильм должен был стать частью киноальманаха "Начало неведомого века" из нескольких новелл, посвященных революции 1917 года и заказанных Госкино к ее 50-й годовщине.
Было отснято три новеллы. Фильм "Ангел" по повести Юрия Олеши снял Андрей Смирнов (впоследствии снявший советскую киноклассику - фильм "Белорусский вокзал"), Шепитько (в то время молодой, 29-летний режиссер) экранизировала рассказ Андрея Платонова "Родина электричества", и третью новеллу поставил Генрих Габай по мотивам повести Паустовского "Мотря".
Цензоры, отсмотрев материал, первые два фильма запретили, сделав их, как сказал один из российских кинокритиков, чуть ли не первыми "полочными" кинолентами.
Пленка не горит!
Как рассказывал режиссер и супруг Шепитько Элем Климов в документальном фильме о своей жене, властям настолько не понравились две первые киноновеллы, что в 1968 году было отдано распоряжение их сжечь, что и было сделано, однако до этого оператор Павел Лебешев договорился с лабораторией "Мосфильма", и ночью какие-то смелые люди напечатали одну позитивную копию фильмов Шепитько и Смирнова.
Эти копии были спрятаны в монтажном цеху среди других жестяных коробок, где они и пролежали до 1987 года (70-й годовщины той самой революции, в честь которой они были сняты), когда по просьбе Климова их достали, и некий оставшийся неназванным талантливый человек на студии смог с позитива сделать новый негатив и тем самым возродить оба фильма.
Поэтому надо ли говорить, что среди всего нескольких кинокартин, которые успела сделать Шепитько за свою недолгую жизнь, "Родина электричества" - фильм практически неизвестный, и уж тем более западной публике.
Правообладатель иллюстрации Gaz de Vere Image caption Революционный сезон в Regent Street Cinema начался с фильмов Сергея Эйзентшейна "Броненосец "Потемкин" и Михаила Калатозова "Я - Куба"Завоевать мир на экране
Лондонский показ этих двух среднеметражных лент состоялся в одном из старейших кинотеатров Лондона - Regent Street Cinema - в рамках сезона "Завоевать мир: столетие революции на экране" ("A World To Win: A Century of Revolution on Screen"), посвященного революции (и не только русской), которую запустил Фонд Kino Klassika, чья задача - популяризировать кино, снятое на русском языке.
Дата 8 Марта тоже оказалась существенной - в советском кинематографе, как и в мировом, женских имен не так много, тем более таких, которые внесли свою, особую поэтику на экран.
Не случайно перед началом показа британская кинокритик и ведущая радиопередачи о кино ("The Film Programme") Франсин Сток отметила, что Шепитько часто характеризуют опосредованно - через ее учителя Александра Довженко и мужа и соратника Элема Климова, - но ее надо помнить ради нее самой, ради ее собственного художественного вклада, с чем, конечно, невозможно не согласиться.
Кино Шепитько часто называют "мужским", однако сама она в одном из немногих своих интервью сказала так: "Я даю вам слово, что ничего, ни одного кадра в моем фильме, ни в одном, нет от меня - не от женщины... Я никогда не занималась копиизмом, никогда не старалась подражать мужчинам, потому что, зная прекрасно, что все попытки моих подруг, товарищей, старших и младших, подражать мужскому кино, они бессмысленны, потому что это все вторично".
Сама кинорежиссер делила кино по-другому: не на женское и мужское, а на "дамское и мужское", полагая, что "сентиментальным, дамским рукоделием занимаются и мужчины".
"А женщина, как половина человеческого начала, она может сказать миру, поведать о поразительных вещах. Ни один мужчина не в состоянии так интуитивно угадать некие явления психики человека в природе, как это делает женщина", - говорила кинорежиссер.
Правообладатель иллюстрации Kino KlassikaНереволюционная символика
"Родина электричества" поражает прежде всего тем, что смотрится так, как будто была снята не в 1967 году, а в 1920-е - годы, в которые и происходят события рассказа, что только отчасти можно отнести на счет того, что пленка была восстановлена столь нестандартным способом.
Нетрудно понять, почему эта лента (как и смирновский "Ангел") была зарублена цензорами брежневской эпохи, пришедшей на смену хрущевской оттепели, на романтической волне которой выросло это поколение кинорежиссеров.
Юный студент-инженер (в этой роли Шепитько сняла не актера, а молодого студента-медика Сергея Горбатюка) с чистым, незамутненным взором едет в одну из южных российских губерний, чтобы наладить работу местного генератора, подающего ток в деревню. Первое, что он видит, приехав, - крестный ход и молебен за окончание засухи.
Иссушенная земля, иссушенные лица стариков и старух (в фильме снялись жители села Сероглазка Астраханской области), одну из которых часть пути несет на руках юный герой, размышляя с ней о тщете их молитв.
Войдя в деревню, он видит, что генератор, переделанный из английского мотоцикла "Индиан" и работающий на самогонке, днем жжет электричество, подавая ток на водруженную на столб пятиконечную звезду (у Платонова в рассказе, кстати, на столбе всего лишь электрическая лампочка, а не звезда, похожая на одну из кремлевских!).
Не видя смысла ни в молитвах, ни в жжении электричества в дневное время, юноша берется из подручных деревенских средств сделать на основе генератора насос, который бы подавал воду на общественную землю.
Стук железяк звучит совсем как перезвон церковных колоколов, и вот вода пошла - успех, но кратковременный: насос, не выдержав возложенной на него наргрузки, взрывается, и тут же на землю проливается долгожданный дождь.
Примечательно, что концовку рассказа режиссер изменила: у Платонова взрывается всего лишь самогонный агрегат, а насос с генератором продолжает работать, и герой уезжает с мыслью о том, что еще одна "жизненная задача выполнена". У Шепитько - все тщетно, и лишь надеждой, как говорит одна из старух, живут эти люди, забытые как богом, так и революционными властями.
Зачем было это делать? Зачем было рисковать возможным запретом и утяжелять концовку рассказа?
Ответ на это, вероятно, можно найти в словах Шепитько, сказанных ею в интервью Баварскому телевидению, которое было записано в 1978 году. Тогда она объяснила, почему в своих фильмах всегда обращается к экстремальным ситуациям: "Определить для себя понимание героического в мирное время очень важно, потому что для нас совершенно небезразлично иной раз, что это такое - совершить поступок в мирное время. Компромисс маленький, который приводит к маленькому конформизму, совершенно незаметно в мирное время может перерасти в конформизм большой, в измену идеалам, в измену своей структуры".
Ради сохранения своей "структуры", и в более широком смысле - верности исторической правде, режиссер сделала концовку своего фильма, показав революцию, именем которой сотворились многие беды, без романтических прикрас, и именно такой ее и стоит рассматривать сегодня - 100 лет спустя.
Сезон "A World To Win: A Century of Revolution on Screen"продлится в кинотеатре Regent Street Cinema до 15 апреля и завершится показом эпической ленты Бернардо Бертолуччи "Двадцатый век " .
«Родина электричества» (1981) - это первая и, похоже, единственная в мире опера, написанная по произведению Андрея Платонова . В 1987 году на фестивале современной музыки «Московская осень» прозвучали части сочинения - Вступление и Пролог. Несмотря на то, что другие оперы Глеба Седельникова охотно и активно ставились в России и за рубежом, «Родина электричества» так никогда и не была исполнена полностью - во многом из-за сложности музыкального материала.
Рассказ о строительстве электростанции в деревне Рогачевке, полный надежд на будущий мир коммунизма, изложен причудливым и изобретательным платоновским языком. «Но не горюет сердце роковое, моя слеза горит в мозгу и думает про дело мировое», - только Платонов мог написать так пронзительно и ни на кого не похоже.
Мировая премьера оперы «Родина электричества» состоится в Воронеже - в городе, где родился и долгое время жил Андрей Платонов. Спектакль поставит режиссер Михаил Бычков - художественный руководитель Платоновского фестиваля искусств и Воронежского Камерного театра. В его творческой биографии - около 100 драматических постановок и несколько музыкальных. В том числе - опера Массне «Вертер» в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко (Москва), получившая 7 номинаций на высшую театральную премию России «Золотая Маска», и опера Моцарта «Дон Жуан» в Воронежском театре оперы и балета, номинированная на национальную оперную премию «Онегин» в 4 категориях.
Михаил Бычков часто и последовательно обращается к творчеству Андрея Платонова, открывая широкой публике редкие и малоизученные тексты писателя. Уже несколько лет в Камерном театре с неизменным аншлагом идут спектакли «Дураки на периферии» (2011) и «14 красных избушек» (2013), каждый из которых в свое время был номинирован на Национальную театральную премию «Золотая Маска».
Декорации к «Родине электричества» создаст постоянный соавтор Бычкова - заслуженный художник России Николай Симонов , автор сценографии к спектаклям МХТ им. Чехова, Театра п/р Олега Табакова и других московских театров. Музыкальный руководитель постановки - главный дирижер Воронежского театра оперы и балета, заслуженный деятель искусств России Юрий Анисичкин .
Глеб Седельников (1944 - 2012) - советский и российский композитор, музыковед, член Союза композиторов, поэт. В 9 лет он полностью лишился зрения, однако уже через год начал заниматься музыкой, а в 11-летнем возрасте сочинил первые произведения. Окончил Московскую консерваторию им. П.И. Чайковского.
Глеб Седельников написал несколько опер. Его опера «Бедные люди» по роману Достоевского была поставлена Борисом Покровским в Московском камерном музыкальном театре, где шла в течение двенадцати лет. Это произведение было в репертуаре театров и других городов, а также за рубежом (в Чехии, Болгарии, Германии). Опера «Медведь», написанная по пьесе Чехова, была поставлена в нашей стране в пятнадцати городах.
Глеб Седельников написал много вокальных и инструментальных произведений. С 1995 года он стал работать преимущественно в жанре электронной музыки. Писал также музыку для фильмов и спектаклей.
опера в одном действии, четырёх картинах со вступлением, прологом, эпилогом и заключением
О спектакле:
Мировая премьера состоялась 2 июня 2017 года в Воронежском государственном театре оперы и балета.
«Родина электричества» - первая и до настоящего времени единственная опера, написанная по произведениям писателя Андрея Платонова. Символично, что её мировая премьера состоялась в Воронеже - городе, где родился и долгое время жил Андрей Платонов, на сцене Воронежского государственного театра оперы и балета.
Композитор Глеб Седельников (1944-2012) написал не только музыку, но и либретто для этого произведения. В основу сюжета легли рассказы «О потухшей лампе Ильича», «Родина электричества», «Афродита», «Сампо», а также другие повести, рассказы и сказки писателя. В оперу включены фрагменты из брошюры Платонова «Электрификация». В прологе использованы подлинные тексты некоторых молитв, обязательно входящих в крестный ход о дожде.
Дирижёром-постановщиком спектакля выступил главный дирижёр театра, заслуженный деятель искусств РФ Юрий Анисичкин. Он ещё при жизни композитора Седельникова получил партитуру «Родины электричества» из рук автора, и с того времени у него возникло желание показать оперу на воронежской сцене. Постановку спектакля осуществил известный драматический режиссёр Михаил Бычков - художественный руководитель Платоновского фестиваля искусств и Воронежского Камерного театра. Декорации к «Родине электричества» создал постоянный соавтор Бычкова - заслуженный художник России Николай Симонова (Москва).
Впервые «Родина электричества» была исполнена на открытии VII международного Платоновского фестиваля искусств. В 2017 году Платоновфест открылся полотном, повествующим о событиях, происходящих в маленькой деревне Рогачёвке под Воронежем, и связанных с биографией писателя, чьё имя фестиваль носит. Платонов сам участвовал в строительстве электростанции в Рогачёвке, и отразил свои наблюдения в рассказе «О потухшей лампе Ильича». Его ранняя проза, пронизанная революционным духом ожиданий перемен в жизни народа, была переосмыслена композитором. С высоты минувших лет в XXI веке авторы спектакля добавили своё понимание этой истории, открыли дополнительные смысловые грани. В итоге получился рассказ о России, о непростой жизни простых людей, об их устремлениях к новому миру, обретениях и потерях. И не смотря на то, что в финале электростанция, принёсшая свет новой жизни в темную Рогачёвку, сгорает на пожаре, устроенном классовыми врагами кулаками-вредителями, надежда и вера в собственные силы, в добро, «вечно побеждающее», остаются с главными героями оперы.
Музыкальный язык оперы необычен, полон диссонансов и даёт толчок к развитию действия, в котором органично сплетаются лирика, философия и некий гротеск. Особо впечатляет художественное оформление постановки, выполненное в духе русского авангарда XX века. Помимо Николая Симонова над визуальным рядом спектакля работали ещё два московских художника: Юлия Ветрова - художник по костюмам и Иван Виноградов - художник по свету. Эффектное мультимедийное оформление спектакля выполнил Алексей Бычков.
«Родина электричества» - спектакль, который невозможно сравнить с какой-либо репертуарной постановкой Воронежского театра оперы и балета. Это отдельное, целостное, энергетически наполненное и ни на что не похожее произведение. Театр успешно освоил новый для себя современный музыкальный материал и подготовил проект, который к тому же приурочен к 100-летию Революции 1917 года в России. По словам режиссёра спектакля Михаила Бычкова в постановке отражены рождение надежд, стремление к счастью, человеческий порыв, который, может быть, сопровождал начало нового исторического периода, последовавшего за Октябрем, а затем - крушение этих надежд.
В 2018 году спектакль участвовал в фестивале спектаклей-номинантов на Российскую Национальную театральную Премию «Золотая Маска». Опера была заявлена на Премию по 6-ти номинациям: «Опера/спектакль», «Работа дирижёра», «Работа режиссёра», «Работа художника», «Работа художника по костюмам», «Женская роль».
Вступление и пролог
1921 год. Жаркое сухое лето. «Всё сохнет, лопается прочь: и почва, и трава…»
Крестный ход в деревне Рогачёвке Воронежской губернии. 1921 год.
Картина первая
Сход в Рогачёвке. 1924 год.
Фрол просит крестьян отдать артели в аренду помещичий сад и обещает построить электрическую станцию «на сто дворов», при станции оборудовать мельницу, чтобы не зависеть от кулаков.
Председатель сельсовета поддерживает Фрола.
Все голосуют за предложение «сдать сад в аренду на пять лет».
Картина вторая
Сад.
Осень. Вечер. В саду у костра артельщики изучают брошюру об электрификации, едят печёные яблоки. К ним приходит Евдокия и просит принять её в артель.
Все увлечены чтением и не замечают, как секретарь сельсовета и милиционер крадут яблоки. Уличённые в воровстве, они оправдываются, что крали не для себя, а для детдома.
Картина третья
Постройка электростанции.
Артельщики с опаской приступают к непривычной работе.
Постепенно к строительству подключаются все присутствующие. Мужики мечтают о том, что построят станцию, а при станции оборудуют мельницу.
Картина четвёртая
Торжественное собрание, посвящённое открытию Рогачёвской электростанции. 1925 год.
После вступительной речи председателя уездного исполнительного комитета загорается свет.
Все поражены!
«Впервые от сотворения мира освещена наша темная Рогачёвка! Наша душа светлеет и растет! Вот она где, Советская власть плюс электрификация! Ура! Горит! Да как! Во всю! Как солнце!». Слова сельской учительницы: «Пусть отныне сияют окна сельских избушек, охраняя от тьмы революцию!» все дружно поддерживают.
Эпилог и заключение
Пожар на Рогачёвской электростанции. 1926 год.
Набат. Электростанция сгорела. На пепелище сбегаются жители Рогачёвки и артельщики.
Фрол совершенно раздавлен случившимся. Евдокия хочет подойти к нему и не решается.
Старуха утешает Фрола: «Это станция сгорела, сынок! А добро - оно осталось всё тут. Не горючее оно! Вечное!»
Евдокия призывает всех снова собрать средства и построить станцию: «Доброе дело построится лучше, разумнее прежнего, и навсегда электричество станет светить и работать на пользу и счастье!...»
Рецензии на спектакль
Текст: Татьяна Давыдова , музыковед, музыкальный критик
Опера «Родина электричества» Глеба Седельникова в постановке Воронежского театра оперы и балета была представлена в рамках фестиваля «Золотая маска» 13 марта 2018 года на сцене Музыкального театра имени К.С.Станиславского и В.И.Немировича-Данченко. Спектакль с весьма необычным для своего жанра сюжетом - строительство электростанции «на сто дворов» в деревне Рогачевка - претендует на звание лучшего в опере. В частных номинациях на «Маску» отмечены дирижер Юрий Анисичкин, режиссер Михаил Бычков, художники Алексей Бычков и Николай Симонов, художник по костюмам Юлия Ветрова и исполнительница партии Старухи Полина Карташова («лучшая женская роль»).
Опера Седельникова, написанная в 1981 году по автобиографическим рассказам Андрея Платонова (в 1920-е годы организовавшего строительство электростанции в Рогачевке), изначально предназначалась для столичного Камерного театра под руководством Бориса Покровского. Однако она не увидела свет рампы при жизни автора (композитор умер в 2012 году). Лишь в 2017 году, к 100-летию революции, ее поставили в рамках Платоновского фестиваля в Воронеже, и премьера прошла с большим успехом. Дирижер Юрий Анисичкин признался, что музыкальный материал одноактной оперы (спектакль длится 75 минут) оказался довольно сложным для исполнителей, однако они с честью справились с партитурой. В Москве в главных ролях выступили, наряду с вышеупомянутой Полиной Карташовой (чья партия требует и весьма непростого интонирования на пределе тесситуры, и драматического мастерства), Кирилл Афонин (Фрол, главный «идеолог» сельской электрификации), Максим Шабанов (брат Фрола Семен), Алексей Тюхин (их соратник по артели Прокофий Кузнецов), Анастасия Черноволос (Евдокия, электрификатор-доброволец), Федор Костюков (председатель сельсовета) и другие.
Спектакль кинематографично открывается и заканчивается «закадровой» речью «от автора» на фоне музыки, и в ней звучат главные для понимания смысла произведения слова, утверждающие надежду на светлое будущее и веру в коммунистический рай, где люди научатся не только строить электростанции на каждом шагу, но и «перемалывать зло жизни». На многие наивные и бесхитростные реплики героев, верящих, что уже скоро они, строители социализма, будут есть пирожные и не страдать от дефицита куриных яиц, сегодняшний зритель реагирует с улыбкой, однако либретто поднимает серьезные вневременные темы, воспевая как добродетели стремление сделать мир лучше, верность общему делу, упорство, трудолюбие. Электрификация же не только подразумевает буквальное освещение Рогачевки, не видавшей света «от сотворения мира», но и становится практически религиозным символом выхода людей к свету: недаром основное действие оперы начинается с крестного хода. Однако, как показывает практика, одних молитв мало, чтобы творение человеческих рук сохранило свою жизнеспособность. Когда в финале оперы герои собираются на руинах сожженной кулаками электростанции, они объединяются, чтобы не только строить, но и защищать построенное. Достаточно ли в мрачных лицах решимости и суждено ли сбыться коммунистическим прогнозам, каждый зритель решает сам.
Большую часть номинаций получили оформители спектакля. Продуманные стильные декорации, реквизит, костюмы и анимированные титры отсылают к советскому авангарду 1920-х годов - прежде всего, супрематизму и стилистике агитплаката, с засильем в нем красного и серого цветов и специфическими шрифтами. Титрами сопровождается не весь исполняемый в опере текст, однако его применение позволяет ставить смысловые акценты и активизировать действие, как в немом кино, и просто помогает лучше услышать слова (этой цели, впрочем, служит и применение гарнитуры для солистов).
Вне зависимости от того, сумеет ли «Родина электричества» обойти могучих конкурентов (в этом году оперная программа «Золотой маски» довольно сильна) и завоевать премии, этот спектакль, безусловно, - штучный товар, за презентацию которого в столице следует отдельно поблагодарить экспертный совет. Несмотря на некоторые исполнительские несовершенства, этот спектакль - пример добросовестной, умной и неравнодушной творческой работы с непопулярным материалом, приводящей к очень интересному художественному результату.
- Читать рецензию на сайте информационного агентства InterMedia
Текст: Анна Шалагина , музыковед, кандидат искусствоведения
…Спектакль заставляет вспомнить театральные формы 1920-х годов - именно так, с агитационным напором, громко и без нюансов представляли злобу дня в «Живой газете», «Синей блузе» и «Окнах РОСТа». И в «Родине электричества» - тот же крупный мазок, в палитре всего две краски - серая, безликая краска массовки и красная - революционная, кровавая, электрическая, она облачает, как положено, и главных героев. Язык платоновской прозы - а опера написана по разным рассказам, среди которых «О лампочке Ильича», «Родина электричества», «Афродита», «Сампо», - соединившись с музыкой Седельникова, тоже как будто укрупняется, становится еще более выпуклым, парадоксальным, шершавым, неудобным.
Музыкальные интонации композитор избирает такие же сложные и противоестественные: предпочитает отказ от мелодичности в пользу декламационности, которая то переходит в скандирование на одной ноте, то срывается на плач, или крик отчаяния, ропот, а то вдруг как ножом разрезает звуковое пространство, заставляя певцов (в главных ролях заняты солисты К.Афонин, М.Шабанов, А.Тюхин, А.Черноволос, А.Оршанский, П.Карташова, Д.Филиппова) совершать поистине чудеса храбрости и исполнительского мастерства.
Полное отсутствие распевов по принципу каждому слогу - свой звук, делает текст хорошо слышимым, понятным. Но и эта, казалось бы, доведенная до предела членораздельность оказывается умноженной - идущие над сценой титры дают дополнительный «перевод» с русского на русский; меняется их цвет, размер, даже темп появления, и простой по сути подстрочник превращается в важный драматургический ресурс, становится «живым» плакатом. Видеоряд и сценография в этом спектакле не просто дань моде современного театра. Есть прямое совпадение их с визуальным по своей природе жанром, отсюда - особый, фронтальный эффект. Как в литературном тексте, здесь мощно работают метафоры. На фоне супера проплывают колеса, квадраты, сцену опутывают светящиеся линии-провода: вся эта движущаяся геометрия, конечно, укладывается в набор нужной для темы символики, но и отправляет нас в авангард 1920-х годов, к атрибутике Малевича или Кандинского.