Кто не любит отчизны своей. Не любит одиночества тот, кто не любит находиться в плохой компании. Эфир живет своей войной

Эх, Андрюша, нам ли быть в печали? Из популярной в 1930-е гг. песни, написанной композитором И. Жаком на стихи поэта Григория Борисовича Гридова (1899- 1941).Употребляется как шутливый призыв приободриться, взглянуть на вещи с более светлой, радостной

«Любит - не любит», или Я к гадалке не пойду ворожить Если ты возвращаешься в девять вечера вместо семи, а он еще не звонил в полицию, - значит, любовь уже кончилась. Марлен Дитрих Чтобы быть настоящей женщиной, настоящей стервой, чтобы чувствовать себя яркой и красивой,

Гроздья гнева (The Grapes of Wrath)Роман (1939)По пыльной дороге среди кукурузных полей Оклахомы идет человек лет тридцати. Это Том Джоуд. Отсидев в тюрьме за случайное убийство, он возвращается домой, на ферму. Он выходит из тюрьмы досрочно и поэтому не имеет права покидать пределы

Цветок печали История была про очень маленьких животных. А сейчас будут ну о-о-очень большие!В Филадельфии, штат Пенсильвания, есть Вистаровский институт. Это медицинский исследовательский центр, где занимаются генетикой, онкологией, иммунологией. Назван он в честь

The Grapes of Wrath Гроздья гнева 1940 - США (129 мин)? Произв. Fox (Дэррил Ф. Зэнак)? Реж. ДЖОН ФОРД? Сцен. Наннэлли Джонсон по одноименному роману Джона Стейнбека· Опер. Грегг Тоуленд· Муз. Алфред Ньюмен· В ролях Генри Фонда (Том Джоуд), Джейн Даруэлл (мамаша Джоуд), Джон Кэррадин (Кейси),

Кто живет без гнева и печали, / Тот не любит отчизны своей
Из стихотворения «Газетная» (1865) Н. Л. Некрасова (1821 - 1877).
Цитируется: в ответ на обвинения в отсутствии патриотизма, когда поводом для таких обвинений служит критический, требовательный взгляд человека на положение дел в своей стране.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. - М.: «Локид-Пресс» . Вадим Серов . 2003 .

Смотреть что такое "Кто живет без гнева и печали, / Тот не любит отчизны своей" в других словарях:

Из стихотворения «Газетная» (1865) Н. А. Некрасова (1821 1877), Цитируется в ответ на обвинения в отсутствии патриотизма, когда поводом для таких обвинений служит критический, требовательный взгляд человека на положение дел в своей стране.… … Словарь крылатых слов и выражений

Поэт; родился 22 го ноября 1821 года в маленьком еврейском местечке Винницкого уезда Подольской губернии, где в то время квартировал армейский полк, в котором служил его отец Алексей Сергеевич Некрасов. А. С. принадлежал к обедневшей дворянской… …

Николай Алексеевич (1821 1877) виднейший русский революционно демократический поэт. Р. 4 декабря 1821 в семье зажиточного помещика. Детство свое провел в усадьбе Грешнево Ярославской губ. в исключительно тяжелой обстановке зверских расправ отца с … Литературная энциклопедия

ОТЧИЗНА, отчизны, мн. нет, жен. (устар. и ритор.). Отечество, родина. «Для берегов отчизны дальной ты покидала край чужой.» Пушкин. «Кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей.» Некрасов. Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935… … Толковый словарь Ушакова

ЛЕНИН В. И. о литературе - ЛЕНИН В. И. о литературе. В своем понимании сущности художественной литературы Л. исходил из диалектического и исторического материализма К. Маркса и Ф. Энгельса и традиций русской революционно демократической эстетики и критики. В основе его… … Литературный энциклопедический словарь

- — родился 26 мая 1799 г. в Москве, на Немецкой улице в доме Скворцова; умер 29 января 1837 г. в Петербурге. Со стороны отца Пушкин принадлежал к старинному дворянскому роду, происходившему, по сказанию родословных, от выходца "из… … Большая биографическая энциклопедия

I.ВВЕДЕНИЕ II.РУССКАЯ УСТНАЯ ПОЭЗИЯ А.Периодизация истории устной поэзии Б.Развитие старинной устной поэзии 1.Древнейшие истоки устной поэзии. Устнопоэтическое творчество древней Руси с X до середины XVIв. 2.Устная поэзия с середины XVI до конца… … Литературная энциклопедия

- (106 43 гг. до н.э.) государственный деятель, оратор, писатель Я (…) доблестью своей освещал путь своим предкам, так что они, если и не были известны ранее, памятью о себе обязаны мне. Наши слезы высыхают быстро, особенно если мы льем их над… … Сводная энциклопедия афоризмов

– Городища половецкие. Платят, конечно, так себе, но все больше, чем в моем архиве. У меня зарплата 90 рублей, вообще кормиться не на что. Семья большая – Олег помолчал, а потом его, как прорвало. Он сам не понял, зачем стал исповедоваться Куминову. Ведь он его недолюбливал, еще недавно злорадствовал, что Наташка его кинула. – Еду, больше из-за того, чтобы не видеть Светку и вообще все. Она же еще девчонку родила, следом за второй. Теперь у меня их три. Мы из-за второй-то поругались. Я настаивал, чтобы аборт сделала, она ни в какую. Объясняешь, чучеле, ни черта не понимает. Я ей говорю, у меня зарплата маленькая, ты учиться не захотела, работать тоже, Светочка же есть, хватит пока. Она рыдает, ребенок подарок судьбы, ты не имеешь права. Про последнюю узнал, когда живот уже вырос. Честно, у меня истерика была. Она твердит, дети даются свыше. Мы же договаривались, что спираль поставит, а тут, как нож в спину. Я с ней больше не сплю, чтобы подарков больше не было.

– Она не обижается? – Куминов обратил внимание, что по имени Олег называет только старшую из дочерей.

– Не знаю. Молчит. Мы с ней в разных комнатах спим. Она заходит, только, чтобы кого-нибудь из киндеров сунуть, чтобы другими заняться. Я в последнее время стал Светочку с собой брать. Она уже большая, с ней интересно. Мы с ней и книжки читаем, сказки рассказываем. Эта же дура в детский сад не отдает. Она, видите ли, предпочитает домашнее воспитание. Сидит ребенок взаперти, ей даже играть не с кем. Я ее только развлекаю, как могу. Денег не хватает с ребенком лишний раз в парк сходить. Ладно, хоть Свете на будущий год в школу. Мать еще придумывает ребенка привлекать помогать с младшими. Я ей говорю, ты их без спроса наплодила, вот сама и разе… вайся, как хочешь, а девочку оставь в покое, совсем детства лишила. Дома, как в Гондурасе, не пожрешь даже толком. Вот только целыми днями разговоры, кто, как посрал. На фиг я на ней женился, где глаза были! Хотя я даже предположить не мог, что так будет. Ты понимаешь, Санек, ведь дело не в том, что она страшненькая, она же дура набитая! Раньше о чем-то чирикать могла, а сейчас все. Только сидит вся обосранная со счастливым видом. Я говорит, познала счастье материнства. Что делать, не знаю, – Олег опять замолчал, Куминов тоже ничего не стал ему отвечать, молча вел машину. Через какое-то время Олег опять заговорил – Я ее ненавижу. Ненавижу, что из-за нее я причинил столько горя Наташе. Я виноват в том, что с ней произошло, моей маленькой любимой сестренкой. Я знаю все про вас с ней, Саня. Ты на нее не обижайся. Эх, если бы я мог, если бы мне сказали, принеси себя в жертву и прошлое изменится, я бы на все пошел, – Он молчал несколько минут, ждал, что Куминов задаст какой-нибудь вопрос. – Этот подонок продавал ее за наркоту, – лицо Куминова сразу ожесточилось, он продолжал молчать. – Она ведь никого не знала, кроме него, а он отдал ее толпе. Однажды, ее куда-то увезли и не выпускали сколько-то дней. Когда она вернулась, то увидела уколотого Опанасенко, а дочка голодная, мокрая, уже и не плакала. Окна настежь открыты, в квартире ветер гуляет. Наташа унесла ее в больницу, но девочка умерла.

– Ты знал раньше?

– Нет. То есть в подробностях не знал. Она мне телеграмму присылала: «Помоги мне, забери». Я не поехал, Светочка только родилась, подумал, что какие-то семейные неурядицы, в конце концов, сама приедет, если что. Она приехала через четыре года, уже другим человеком. Наташа очень любила Белочку. Когда ее хоронили, Наташа упала за ней в могилу, на гроб. Ее потом в психушку положили. Нет, у нее с мозгами все в порядке, диагноз кажется – неврастения. Она таблетки постоянно пьет, чтобы приступов не было.

Куминов замечал, что Наташа перед сном всегда пила какие-то таблетки. Он тогда решил, что это противозачаточные.

– Я погубил свою сестру. Было бы из-за кого. Мартышки вонючей. Наташа ведь даже не хотела уезжать с Германом, я ее уговорил. Что ей было делать? Я оставил ее одну.

Куминов вспомнил слова матери: «У каждого своя дорога в ад». Он понял, что означали слова Габриэллы, что Наташа ненавидит всех мужиков, и Санька действительно не был исключением. Что же тогда она хотела сказать ему на прощание, если это так? Он ее взгляд принял за сожаление.

– Теперь я понимаю, она не боялась этого Германа, а хотела ему отомстить.

– У нее это получилось. Я не знаю, как точно. Но Германа нашли повешенным в лесу. Меня вызывали уже, где-то, через полгода. Сначала-то менты посмотрели, что чувак весь исколотый, ну и оформили, как суицид, дескать, от ломки сам повесился, им больно надо дело заводить, а вдруг глухое. Он не местный, никто не искал, закопали, как неопознанного. Родители его искали, конечно, ну вот через несколько месяцев вызывали меня, фотографию этого висельника показывали, спрашивали, не ваш ли зять. Я сказал, что не могу понять и ничего не могу сказать определенно. Наташа где-то в Грузии. Она мне писала, я ответил. Просил, если, что приехать. Светочка уже выросла, может, не будет напоминать ей Белочку.

– У тебя еще две маленьких.

– А, – махнул рукой Олег – Эти Звонцовские. Светочка с Белочкой были похожи.

У Куминова в голове не укладывалось, как такое может быть. Как казалось, в наше время над человеком издевались, и ниоткуда не пришла помощь. Вокруг были люди: ели, пили, смеялись, жили своей жизнью и рядом с ними растоптали маленькую девочку. Ей было всего семнадцать, когда она уехала с Германом. Бедная Наташа, несчастная девочка. Если бы он раньше об этом знал, он сам убил бы Германа. И не просто бы убил, нашел бы кому его отдать, чтобы с ним сделали то же самое, чтобы он выл от ужаса и сам умолял прикончить его. Сейчас бы вытащил его из могилы, оживил и снова прикончил. Они с Олегом вышли из машины, Олег курил, Куминов просто молча стоял рядом. Потом они поехали дальше, почти не разговаривая по дороге. Ближе к Москве Олег сказал Куминову:

– Завези меня на какой-нибудь вокзал. Я на электричке в Подольск уеду. Женщина там живет. Я с ней сошелся в прошлогодней экспедиции.

Приехав в Москву, Куминов нашел, где живет отец и приехал к его дому, уже ближе к вечеру. Он позвонил в квартиру, открыла дверь женщина с измученным видом. Она поняла кто это, она видела его мать два года назад. Она отошла в сторону, пропуская его в квартиру.

– Александр, – представился Куминов.

– Он там, в комнате, – сказала женщина, показывая рукой. Санька не стал оглядывать квартиру, его это не интересовало. Вся страна так живет.

– Валера, твой сын пришел, – сказала женщина, ей был неприятен приезд старшего сына Бердюгина, тем более они о нем почти всю жизнь не говорили. Но, что поделаешь, нельзя же брать грех на душу, у мужа уже еле душа держится, пусть будет, как скажет. Тем более, после приезда его первой жены, Бердюгина в больницу положили, хоть ненадолго жизнь продлили. Бердюгин лежал на кровати, рядом журнальный столик, на котором лежали какие-то лекарства и разные средства ухода. Санька взял стул, поставил его рядом с кроватью отца.

Бердюгин хотел что-то сказать, но не мог. Он не понимал, почему это жизнь вывернулась наизнанку. Он ушел от нищей студентки, колхозной девчонки из многодетной семьи. Уехал ни куда-нибудь, а в столицу, где у него было все, работа в ЦК комсомола, важный и обеспеченный тесть. Он уехал от нищеты в престижную жизнь. Теперь он умирает в этой замызганной квартирке, а его бывшая жена, эта жалкая девчонка… Бердюгин вспомнил, какой шок он испытал, когда она зашла в его квартиру. Красивая, надменная, в дорогой одежде. Она смогла его устроить в клинику, в которую он даже и не мечтал попасть. Что-то он не понял в этой жизни, чего-то о ней не узнал. Бердюгин смотрел на своего роскошного сына, который вызывающе контрастировал с их бедной квартиркой. Надо же, как он на мать похож. Пауза затянулась, и Санька глубоко вздохнул, надо было что-то сказать. Но его опередил отец.

– Это не обязательно. Но если для тебя так важно, то прощаю. Точнее, я никогда не держал на тебя зла. Тебя просто не было и все. Так что, не думай. Мама тоже тебя простила.

– Она сильно ревела, когда я собирал вещи. Она меня очень разозлила, такая зареванная, жалкая, вся скукожившаяся. Глупая колхозная девчонка, она мне мешала. Я не знал ее. Я просто женился, потому что влюбился. Потом разлюбил. Одно дело, девушку любить, которая тебе все время отдает, а другое, когда пузо выросло, комнатка крохотная, по ночам часто встает, спать не дает. Ребенок родился, вообще, молоком пахнет, пеленки висят.

Куминов внимательно смотрел на него.

– Ты меня осуждаешь?

– Нет. Я знаю, то, что в данный момент тебе мешает, выглядит жалким. Для меня тоже любовь к женщине – это просто интересный процесс. Я не знаю, как можно любить женщину, если она болеет, плачет, если она становится некрасивой и не понимает тебя. Это раздражает. У нас с тобой много общего. Единственное отличие в том, что та девчонка, которая тебе казалась жалкой, это моя мама. Мама – это богиня. Это единственная женщина, которую я могу пожалеть, вытереть ей слезы, сделать все, что она только скажет. Но понимаешь, папа, я на тебя не обижаюсь. В моей жизни просто тебя не было. Не обижаются же на прохожих, идут мимо, да и пусть идут. Получилось так, что я родился в результате совокупления мамы с тобой. Я не верю в голос крови. Ты себя не казни, мама давно уже про тебя забыла, что было, то прошло. У тебя другая семья, они с тобой все жизнь прожили, они тебя любят, они по тебе страдают. Пусть они будут с тобой сейчас рядом, если ты считаешь, что эти часы последние, – Санька поднялся со стула, подошел ближе и положил отцу руку на плечо – Все, выбрось из головы. Пока.

Перед уходом Куминов отдал жене отца 250 рублей.

– Мы не приедем на похороны. Держитесь. Мои соболезнования.

– Ты за этим ехал столько километров?

– Заметьте, я приехал. Я выполнил последнюю просьбу этого человека.

Жизнь текла своим чередом. Куминов работал, после работы занимался на спортивной площадке, вечера коротал с Петровной, молча распивая чай. Петровна, уставшая за рабочий день, тоже всегда молчала, так и сидели, думая каждый о своем. Бывало, вечером Куминов садился в машину и ехал в поселок, где его встречала и уводила в постель почти незнакомая ему женщина. Если была возможность, на выходные он уезжал в город, пообщаться с мамой, переодеться, постирать одежду. Когда было желание, ехал на свидание с Линой, или заказывал «мадам Рекамье». Или он ходил на тренировки к «сэнсэю», после официального создания федерации карате в 1978 году, заниматься стало проще. Иногда забредал в какой-нибудь бар, посидеть немного, вдохнуть городской жизни. Соседскую девочку Дашу, Куминов видел редко. Она нравилась ему своей необычностью, своим хрупким и даже эфирным видом. Как будто он была из царства эльфов и должна была порхать по цветкам рядом с Дюймовочкой и ее принцем-эльфом. Никак она не походила на деревенскую девочку.

Куминов зашел в библиотеку, вернуть книгу. В библиотеке почти никого не было, кроме Даши и трех посетителей, бродящих между стеллажами.

– Опять фантастику? – спросила Даша.

– Откуда такое пренебрежение? Ты попробуй сама почитать. Я тебе рекомендовал одну из повестей, прочла?

– Нет. Но я еще раз перечитала Тургенева. Вчера я снова читала «Накануне», какая сильная вещь.

– Не знаю. По мне, так «Накануне» самый слабый и прямолинейный тургеневский роман.

– Как можно было не заметить основной важности? Весь роман пронизан доказывающей мыслью, что объединяющая «любовь-жертва» превыше разъединяющей «любви-наслаждения». Великая цель, стоящая перед человеком выше всяких глупых любовных страданий. Именно стремление человека к высоким целям объединяет его с другим человеком, и внушает тому, чувство единения и счастья общего порыва. Это намного выше низменной пошлой похотливой страсти.

«Ну, дурдом» – подумал Куминов – «Недаром ее вся семья придурковатой считает. Девочка, конечно, миленькая, необычная, но тараканов у нее в голове!». Он смотрел на нее, лицо Даши светилось, она была одухотворена своей пламенной речью.

– Дашенька, любовь между мужчиной и женщиной в первую очередь возникает именно из-за непохожести этих существ. Женщина возбуждает мужчину именно тем, что она по-другому дышит, по-другому пахнет, у нее более нежная кожа и более мягкие движения. Любимой женщиной надо обладать, а не идти с ней к великим целям, ну если конечно по пути, можно и с ней.

– Не нужно смешивать похоть и чувства.

– Ты знаешь, о чем говоришь? Также, как не читая, ты, отрицаешь, жанр фантастики, ты, не имея близких отношений с мужчиной, считаешь физическую близость низменной, а превыше всего для тебя существующая только в книгах, возвышенная любовь. Даша, люди – это живые существа и им нужно совокупляться для продолжения рода, потому что они все-таки люди, они могут это делать избирательно и испытывать чувства к определенному партнеру, – Куминов посмотрел в сторону, посетители библиотеки забросили свое копание на книжных полках, и, разинув рты, слушали странную беседу. Даша собиралась еще возразить, но Куминов перебил ее – Ладно, мне некогда. Дай, пожалуйста, последний номер «Науки и жизнь», полистаю.

Куминов ушел. Даша продолжала стоять, как вкопанная, в немом восторге. С ней никогда никто не дискутировал, хорошо, если пальцем у виска не крутили. Какой он умный! Даша была с ним не согласна, но он умел говорить и обосновывать свою точку зрения. Он такой красивый, у него, наверное, нет отбоя от женщин, поэтому он и не смог испытать всю силу возвышенной любви. С ним рядом не было той, что может взять его за руку и подняться с ним к тем высотам, где духовное единение выше физического.

Куминов вернулся в деревню после отпуска. Он ездил с матерью по путевке в Венгрию, вернувшись домой, несколько раз, катался в Москву, мать ему доставала билеты на Олимпиаду, в основном на борьбу и дзюдо. Время близилось к осени, но стояли еще по-летнему теплые дни. Учебный год еще не начался, работы в школе было мало, и Куминов изнывал от безделья. Он напрашивался Петровне в помощь, но она больше от него отмахивалась.

– Ты бы парень, пошел на танцы хоть сходил.

– По танцулькам я еще не бегал.

– Хоть к девчонкам поприжимаешься. Что ты молодой мужик, дома все сидишь? Не пьешь, не куришь, с девками не дружишь, сектант что ли?

– Что-то вроде того.

– Охота тебе со старой бабкой вечерами сидеть. Ступай, говорю. Надоел ты мне, мельтешишь здесь.

– Ладно, пойду по деревне пройдусь.

Куминов вышел к центральной улице. Из клуба действительно доносилась музыка. «Ладно, зайду, полюбуюсь на их танцы». Он зашел в клуб. Под голос Яака Йолы, певшего «Подберу музыку», танцевали, прижавшись, парочки, девочки без пары сидели на стульях, в углу стайка парней что-то бурно обсуждала. Куминов равнодушно посмотрел на это действо. «Скукота» – подумал он – «Полюбовался, пора сваливать». Мелодия закончилась, началась следующая. Все стали толпиться, приглашать партнеров. Были осчастливлены приглашением и некоторые девицы, просидевшие прошлый танец на стульчиках. Куминов, уже повернувшийся к выходу, заметил Дашу. Она стояла, как неприкаянная, совершенно одна, как будто в вакууме. К ней не только не подходил никто из партнеров, но даже каких-нибудь девчонок-подружек рядом не было. Куминову стало ее жалко. Он подошел к Даше, взял ее за руку.

– Вы позволите?

Даша посмотрела на него восхищенно-доверчивым взглядом. Куминов умел танцевать, он не любил топтаться на месте. Он двигался в такт музыки, ведя за собой свою партнершу. Даше даже не обязательно было уметь танцевать, она просто послушно следовала за ним, повиснув на его руке. Санька почти ее не ощущал, она была какая-то легкая и невесомая. Все присутствовавшие были ими заинтересованы. Кто-то перешептывался, кто-то молча наблюдал. Куминов был слишком видным, чтобы не обращать на него внимания. То, что он танцует с чокнутой Дашей, повергло многих в изумление. Но первого бала Наташи Ростовой не получилось. После танца с Куминовым, Дашу так никто и не пригласил. Она незаметно выскользнула из клуба. Ей было грустно и обидно, что к ней относятся, как к прокаженной. Грело душу, что ей удалось потанцевать с учителем. Это было невероятное ощущение. Он, совершенно непохожий на остальное мужское население деревни, выбрал для танца именно ее – Дашу. Ради этого танца, этого блаженства, которое она испытывала, находясь в его руках, можно было забыть то чувство унижения, что было от полного игнорирования ее в клубе. Повернув к своему дому, Даша столкнулась с Куминовым, который завершил свой круг почета, и направлялся к этому же переулку, с другой стороны.

– Ну вот, Дарьюшка, мы опять с тобой встретились.

Даша ему растерянно улыбнулась.

– Может, прогуляемся?

Даша расцвела в улыбке и закивала головой. У Куминова не возникало к ней никакого предубеждения. Он встречал много разных странноватых людей. Даша, собственно, не была уж какой-то непонятной, девочка просто жила в своем книжном мире. Это в этой деревне, она казалась чужеродным созданием.

– Саша, а мне можно так вас называть?

– Конечно, это же мое имя.

– Саша, а вы знаете название звезд?

– Да. Но у меня сейчас нет настроения, говорить о звездах.

– Как вы думаете? Там есть люди?

– Это вряд ли, – Куминов пожал плечами. – Хотя звезд миллиарды, при таком обилии, возможны совпадения.

– Было бы интересно узнать, что думают тамошние люди в этот момент? Тоже, что и мы?

– Я, например, в данный момент ни о чем не думаю. Они, наверное, тоже.

– Саша, но вы же любите фантастику.

– Я читаю фантастику, и много чего еще. Это не значит, что я должен верить в эту самую фантастику. Ты, сделав вывод об уровне моей образованности, решила побеседовать со мной на доступном мне языке?

– Извините, пожалуйста, если я вас обидела.

У нее было такое грустное выражение лица, что Куминову стало стыдно за свою грубость.

– Это ты извини, детеныш. Я не собирался тебя обижать, так получилось.

– Вы считаете меня глупой? – Выражение «детеныш» еще сильнее ранило Дашу.

– Нет, не считаю. У тебя просто размыты границы между реальностью и твоим придуманным миром.

– Меня здесь не любят.

– Я не думаю, что все к тебе испытывают сильные чувства. Просто тебя не воспринимают всерьез. Люди не любят связываться с тем, что им кажется непонятным.

– Меня даже мама не любит.

– Это вряд ли. Скорее всего, твоя мама просто хочет, чтобы ты была такой же, как все, также вела себя, разговаривала. Она понимает, как тяжело прожить «белой вороне».

– Саша, вы единственный человек, который со мной так хорошо разговаривает и выслушивает, и единственный с кем мне так интересно. Кроме папы и Вовки конечно.

– Не придумывай себе идеал, Даша. Не вздумай в меня влюбиться. Я такой же, как все. Обычный и даже не совсем хороший человек.

– Вы не можете быть плохим.

– Почему? Потому, что я тебе понравился? Потому что я разговариваю с тобой, сегодня танцевал, ты сразу решила слепить из меня кумира. Не надо, пожалуйста. Хватит с меня маленьких и невинных девочек.

– Я не знаю, может вы и правы. Но мне хочется быть рядом с вами. С вами спокойно.

– Даша, это какая-то ерунда. Тебе сколько лет?

"Газетная"

Через дым, разъедающий очи
Милых дам, убивающих ночи
За игрою в лото-домино,
Разглядеть что-нибудь мудрено.
Миновав этот омут кромешный,
Это тусклое царство теней,
Добрались мы походкой поспешной
До газетной....

Здесь воздух свежей;
Пол с ковром, с абажурами свечи,
Стол с газетами, с книгами шкап.
Неуместны здесь громкие речи,
А ещё неприличнее храп,
Но сморит после наших обедов
Хоть какого чтеца, и притом
Прав доныне старик Грибоедов -
С русской книгой мы вечно уснём.
Мы не любим словесности русской
И доныне, предвидя досуг,
Запасаемся книгой французской.
Что же так?.. Даже избранный круг
Увлекали талантом недавно
Граф Толстой, Фет и просто Толстой.
«Русский слог исправляется явно!» -
Замечают тузы меж собой.
Не без гордости русская пресса
Именует себя иногда
Путеводной звездою прогресса,
И недаром она так горда:
Говорят - о, Гомер и Овидий! -
До того расходилась печать,
Что явилась потребность субсидий.
Эк хватила куда! исполать!
Таксы нет на гражданские слёзы,
Но и так они льются рекой.
Образцы изумительной прозы
Замечаются в прессе родной:
Тот добился успеха во многом
И удачно врагов обуздал,
Кто идею свободы с поджогом
С грабежом и убийством мешал;
Тот прославился другом народа
И мечтает, что пользу принёс,
Кто на тему: вино и свобода
На народ напечатал донос.
Нам Катков предстоит великаном,
Мы Тургенева кушать зовём...
Почему же французским романам
Предпочтение мы отдаём?
Не избыток хорошего тона,
Не картин соблазнительный ряд,
Нас отсутствие «мрака и стона»
К ним влечёт... Мудрецы говорят:
«Час досуга, за утренним чаем,
Для чего я тоской отравлю?
Наши немощи знаем мы, знаем,
Но я думать о них не люблю!..»

Эта песня давно уже слышится,
Но она не ведёт ни к чему.
Коли нам так писалось и пишется, -
Значит, есть и причина тому!
Не заказано ветру свободному
Петь тоскливые песни в полях,
Не заказаны волку голодному
Заунывные стоны в лесах;
Спокон веку дождём разливаются
Над родной стороной небеса,
Гнутся, стонут, под бурей ломаются
Спокон веку родные леса,
Спокон веку работа народная
Под унылую песню кипит,
Вторит ей наша муза свободная,
Вторит ей - или честно молчит.

Как бы ни было, в комнате этой
Праздно кипы журналов лежат,
Пусто! разве, прикрывшись газетой,
Два-три члена солидные спят.
(Как не скажешь: москвич идеальней,
Там газетная вечно полна,
Рядом с ней, наречённая «вральней»,
Есть там мрачная зала одна -
Если ты не московского мненья,
Не входи туда - будешь побит!)
В Петербурге любители чтенья
Пробегают один «Инвалид»;
В дни, когда высочайшим приказом
Назначается много наград,
Десять рук к нему тянется разом,
Да порой наш журнальный собрат
Дерзновенную штуку отколет,
Тронет личность, известную нам,
О! тогда целый клуб соизволит
Прикоснуться к презренным листам.
Шёпот, говор. Приводится в ясность -
Кто затронут, метка ли статья?
И суровые толки про гласность
Начинаются. Слыхивал я
Здесь такие сужденья и споры...
Поневоле поникнешь лицом
И потупишь смущённые взоры...
Не в суждениях дело, а в том,
Что судила такая особа...
Впрочем, я ей обязан до гроба!

Раз послушав такого туза,
Не забыть до скончания века.
В мановении брови - гроза!
В полуслове - судьба человека!
Согласишься, почтителен, тих,
Постоишь, удалишься украдкой
И начнёшь сатирический стих
В комплимент перелаживать сладкий...

Да! Но всё-таки грустен напев
Наших песен, нельзя не сознаться.
Переделать его не сумев,
Мы решились при нём оставаться.
Примиритесь же с Музой моей!
Я не знаю другого напева.
Кто живёт без печали и гнева,
Тот не любит отчизны своей...

С давних пор только два человека
Постоянно в газетной сидят:
Одному уж три четверти века,
Но он крепок и силен на взгляд.
Про него бесконечны рассказы:
Жаден, скуп, ненавидит детей.
Здесь он к старосте пишет приказы,
Чтобы дома не тратить свечей.
Говорят, одному человеку
Удалось из-за плеч старика
Прочитать, что он пишет: «В аптеку,
Чтоб спасти бедняка мужика,
Посылал ты - нелепое барство! -
Впредь расходов таких не иметь!
Деньги с миру взыскать... а лекарство
Для крестьянина лучшее - плеть...»
Анекдот этот в клубе я слышал
(Это было лет десять тому).
Из полка он за шулерство вышел,
Мать родную упрятал в тюрьму.
Про его воровские таланты
Тоже ходит таинственный слух;
У супруги его бриллианты
Родовые пропали - двух слуг
Присудили тогда и сослали;
А потом - раз старик оплошал -
У него эти камни видали:
Сам же он у жены их украл!
Ненавидят его, но для виста
Он всегда партенёров найдёт:
«Что ж? ведь в клубе играет он чисто!»
Наша логика дальше нейдёт...

А другой? Среди праздных местечек,
Под огромным газетным листом,
Видишь, тощий сидит человечек
С озабоченным, бледным лицом,
Весь исполнен тревогою страстной,
По движеньям похож на лису,
Стар и глух; и в руках его красный
Карандаш и очки на носу.
В оны годы служил он в цензуре
И доныне привычку сберёг
Всё, что прежде черкал в корректуре,
Отмечать: выправляет он слог,
С мысли автора краски стирает.
Вот он тихо промолвил: «Шалишь!»
Глаз его под очками играет,
Как у кошки, заметившей мышь;
Карандаш за привычное дело
Принялся...«А позвольте узнать
(Он болтун - говорите с ним смело),
Что изволили вы отыскать?»

- «Ужасаюсь, читая журналы!
Где я? Где? Цепенеет мой ум!
Что ни строчка - скандалы, скандалы!
Вот взгляните - мой собственный кум
Обличён! Моралист-проповедник,
Цыц!.. Умолкни, журнальная тварь!..
Он действительный статский советник,
Этот чин даровал ему царь!
Мало им, что они Маколея
И Гизота в печать провели,
Кровопийцу Прудона, злодея
Тьера выше небес вознесли,
К государственной росписи смеют
Прикасаться нечистой рукой!
Будет время - пожнут, что посеют!
(Старец грозно качнул головой.)
А свобода, а земство, а гласность!
(Крикнул он и очки уронил.)
Вот где бедствие! Вот где опасность
Государству... Не так я служил!

О чинах, о свободе, о взятках
Я словечка в печать не пускал.
К сожаленью, при новых порядках
Председатель отставку мне дал;
На начальство роптать не дерзаю
(Не умею - и этим горжусь),
Но убей меня, если я знаю,
Отчего я теперь не гожусь?
Служба всю мою жизнь поглощала,
Иногда до того я вникал,
Что во сне благодать осеняла,
И, вскочив, - я черкал и черкал!
К сочинению ключ понемногу,
К тайной цели его подберёшь,
Сходишь в церковь, помолишься богу
И опять троекратно прочтёшь:
Взвешен, пойман на каждом словечке,
Сочинитель дрожал предо мной, -
Повертится, как муха на свечке,
И уйдёт тихомолком домой.
Рад-радёхонек, если тетрадку
Я, похерив, ему возвращу,
А то, если б пустить по порядку...
Но всего говорить не хочу!
Занимаясь семь лет этим дельцем,
Не напрасно я брал свой оклад
(Тут сравнил он себя с земледельцем,
Рвущим сорные травы из гряд).
Например, Вальтер Скотт или Купер -
Их на веру иной пропускал,
Но и в них открывал я канупер!
(Так он вредную мысль называл.)

Но зато, если дельны и строги
Мысли, - кто их в печать проводил?
Я вам мысль, что «большие налоги
Любит русский народ», пропустил.
Я статью отстоял в комитете,
Что реформы раненько вводить,
Что крестьяне - опасные дети,
Что их грамоте рано учить!
Кто, чтоб нам микроскопы купили,
С представленьем к министру вошёл?
А то раз цензора пропустили,
Вместо северный, скверный орёл!
Только буква... Шутите вы буквой!
Автор прав, чего цензор смотрел?»

Освежившись холодною клюквой,
Он прибавил: «А что я терпел!
Не один оскорблённый писатель
Письма бранные мне посылал
И грозился... (Да шутишь, приятель!
Меры я надлежащие брал.)
Мне мерещились авторов тени,
Третьей ночью ещё Фейербах
Мне приснился - был рот его в пене,
Он держал свою шляпу в зубах,
А в руке суковатую палку...
Мне одна романистка чуть-чуть
В маскараде... но бабу-нахалку
Удержали... да, труден наш путь!

Ни родства, ни знакомства, ни дружбы
Совесть цензора знать не должна,
Долг, во-первых, - обязанность службы!
Во-вторых, сударь: дети, жена!
И притом я себя так прославил,
Что свихнись я - другой бы навряд
Место новое мне предоставил,
Зависть общий порок, говорят!»

Тут взглянул мне в лицо старичина:
Ужас, что ли, на нём он прочёл,
Я не знаю, какая причина,
Только речь он помягче повёл:
«Так храня целомудрие прессы,
Не всегда был, однако, я строг.
Если б знали вы, как интересы
Я писателей бедных берёг!
Да! меня не коснулись упрёки,
Что я платы за труд их лишал.
Оставлял я страницы и строки,
Только вредную мысль исключал.
Если ты написал: «Равнодушно
Губернатора встретил народ»,
Исключу я три буквы: «ра - душно»
Выйдет... что же? три буквы не счёт!
Если скажешь: «В дворянских именьях
Нищета ежегодно растёт», -
«Речь идёт о сардинских владеньях» -
Поясню, - и статейка пройдёт!
Точно так: если страстную Лизу
Соблазнит русокудрый Иван,
Переносится действие в Пизу -
И спасён многотомный роман!
Незаметные эти поправки
Так изменят и мысли, и слог,
Что потом не подточишь булавки!
Да, я авторов много берёг!
Сам я в бедности тяжкой родился,
Сам имею детей, я не зверь!
Дети! дети! (старик омрачился).
Воздух, что ли, такой уж теперь -
Утешения в собственном сыне
Не имею... Кто б мог ожидать?
Никакого почтенья к святыне!
Спорю, спорю! не раз и ругать
Принимался, а втайне-то плачешь.
Я однажды ему пригрозил:
«Что ты бесишься? Что ты чудачишь?
В нигилисты ты, что ли, вступил?»
- «Нигилист - это глупое слово, -
Говорит, - но когда ты под ним
Разумел человека прямого,
Кто не любит живиться чужим,
Кто работает, истины ищет,
Не без пользы старается жить,
Прямо в нос негодяя освищет,
А при случае рад и побить -
Так пожалуй - зови нигилистом,
Отчего и не так!» Каково?
Что прикажете с этим артистом?
Я в студенты хотел бы его,
Чтобы чин получил... но едва ли...
«Что чины? - говорит, - ерунда!
Там таких дураков насажали,
Что их слушать не стоит труда,
Там я даром убью только время, -
И прибавил ещё сгоряча
(Каково современное племя!): -
Там мне скажут: «Ты сын палача!»
Тут невольно я голос возвысил,
«Стой, глупец! - я ему закричал, -
Я на службе себя не унизил,
Добросовестно долг исполнял!»
- «Добросовестность милое слово, -
Возразил он, - но с нею подчас...»
- «Что, мой друг? говори - это ново!»
Сильный спор завязался у нас;
Всю нелепость свою понемногу
Обнаружил он ясно тогда;
Между прочим, сказал: «Слава богу,
Что чиновник у нас не всегда
Добросовестен...» - Вот как!.. За что же
Возрождается в сыне моём,
Что всю жизнь истреблял я?.. о боже!..»
Старец скорбно поникнул челом.

«Хорошо ли, служа, корректуры
Вы скрывали от ваших детей? -
Я с участьем сказал. - Без цензуры
Начитался он, видно, статей?»
- «И! как можно!..»
Тут нас перервали.
Старец снова газету берёт...