Меня зовут Савельев Саша. Я учусь во втором классе и живу у бабушки с дедушкой. Мама променяла меня на карлика-кровопийцу и повесила на бабушкину шею тяжкой крестягой. Так я с четырех лет и вишу.

Свою повесть я решил начать с рассказа о купании, и не сомневайтесь, что рассказ этот будет интересным. Купание у бабушки было значительной процедурой, и вы в этом сейчас убедитесь.

КУПАНИЕ

Начиналось все довольно мирно. Ванна журча наполнялась водой, температура которой была ровно 37,5. Почему так, не знаю точно. Знаю, что при такой температуре лучше всего размножается одна тропическая водоросль, но на водоросль я был похож мало, а размножаться не собирался. В ванную ставился рефлектор, который дедушка должен был выносить по хлопку бабушки, и два стула, которые накрывались полотенцами. Один предназначался бабушке, второй… не будем забегать вперед.

Итак, ванна наполняется, я предчувствую «веселую» процедуру.

Саша, ты скоро? - спрашивает бабушка.

Иду! - бодро кричу я, снимая на ходу рейтузы из стопроцентной шерсти, но путаюсь в них и падаю.

Что, ноги не держат?!

Я пытаюсь встать, но рейтузы цепляются за что-то, и я падаю вновь.

Ты так и будешь надо мной издеваться, проклятая сволочь?!

Я не издеваюсь.

Твоя мать мне когда-то сказала: «Я на нем отыграюсь». Так знай, я вас всех имела в виду, я сама отыграюсь на вас всех. Понял?

Я смутно понимал, что значит «отыграюсь», и почему-то решил, что бабушка утопит меня в ванне. С этой мыслью я побежал к дедушке. Услышав мое предположение, дедушка засмеялся, но я все-таки попросил его быть настороже. Сделав это, я успокоился и пошел в ванную, будучи уверенным, что если бабушка станет меня топить, то дедушка ворвется с топориком для мяса, я почему-то решил, что ворвется он именно с этим топориком и бабушкой займется. Потом он позвонит маме, она придет и на ней отыграется. Пока в моей голове бродили такие мысли, бабушка давала дедушке последние указания насчет рефлектора. Его надо было выносить по хлопку.

Последние приготовления окончены, дедушка проинструктирован, я лежу в воде, температура которой 37,5, а бабушка сидит рядом и мылит мочалку. Хлопья пены летят вокруг и исчезают в густом паре. В ванной жарко.

Ну, давай шею.

Я вздрогнул: если будет душить, дедушка, пожалуй, не услышит. Но нет, просто моет…

Вам, наверное, покажется странным, почему сам не мылся. Дело в том, что такая сволочь, как я, ничего самостоятельно делать не может. Мать эту сволочь бросила, а сволочь еще и гниет постоянно, вот так и получилось. Вы, конечно, уже догадались, что объяснение это составлено со слов бабушки.

Ногу вынь из воды. Другую. Руку. Выше подними, отсохла, что ли? Встань, не прислоняйся к кафелю.

Жарко очень.

Так надо.

Почему никому так не надо, а мне надо? - Этот вопрос я задавал бабушке часто.

Так никто же не гниет так, как ты. Ты же смердишь уже. Чувствуешь?

Я не чувствовал.

Но вот я чистый, надо вылезать. Облегченно вздохнув, я понимаю, что сегодня бабушка меня уже не утопит, и выбираюсь из ванной. Теперь вы узнаете, для чего нужен был второй стул - на него вставал я. Стоять на полу было нельзя, потому что из-под двери дуло, а все болезни начинаются, если застудить ноги. Балансируя, я старался не упасть, а бабушка меня вытирала. Сначала голову. Ее она тут же завязывала полотенцем, чтобы гайморит не обострился. Потом она вытирала все остальное, и я одевался.

Надевая колготки - синие шерстяные, которые дорого стоят и нигде не достать, - я почувствовал запах гари. Одна колготина доходила лишь до щиколотки. Самая ценная ее часть, та, которая образует носок, увы, догорала на рефлекторе.

Вонючая, смердячая сволочь! - Мне показалось, что зубы у бабушки лязгнули. - Твоя мать тебе ничего не покупает! Я таскаю все на больных ногах!

Бабушка достает из лежавшего у двери пакета запасные колготки. На всякий случай обещает меня четвертовать. Я переодеваюсь. Смотрю на себя в зеркало. В ванной такая жара, что я стал красный, как индеец. Сходство дополняют полотенце на голове и пена на носу. Заглядевшись на индейца, оступаюсь на шатком стуле и лечу в ванну. ПШ-ШШ! БАХ!

В это время дедушка смотрел футбол. Чу! Его тугое ухо уловило странный звук со стороны ванной.

«Рефлектор надо выносить!» - решил он и побежал.

Бежал он быстро и впопыхах схватил рефлектор за горячее место. Пришлось отпустить. Рефлектор описал дугу и упал бабушке на колени…

Подумав, что, услышав всплеск, дедушка бросился меня спасать и неудачно отыгрался на бабушке, я хотел было все объяснить, но в ванной уже бушевала стихия:

Гицель проклятый, татарин ненавистный! - кричала бабушка, воинственно потрясая рефлектором и хлопая ладонью другой руки по дымящейся юбке. - Будь ты проклят небом, Богом, землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом! - Это было любимое бабушкино проклятье. - Чтоб на твою голову одни несчастья сыпались! Чтоб ты, кроме возмездия, ничего не видел!

Вылезай, сволочь!

Снова комбинация - это уже в мой адрес.

Будь ты проклят…

Любимое проклятие.

Чтоб ты жизнь свою в тюрьме кончил…

Комбинация.

Чтоб ты заживо в больнице сгнил! Чтоб у тебя отсохли печень, почки, мозг, сердце! Чтоб тебя сожрал стафилококк золотистый…

Комбинация.

Раздевайся!

Неслыханная комбинация.

И снова, и снова, и снова…

УТРО

А все равно красная ягода лучше черной! - раздался истошный крик, и я проснулся. Крик был так ужасен, что я подскочил на кровати и долго озирался в страхе по сторонам, пока наконец не понял, что кричал я сам во сне. Поняв это, я успокоился, оделся и пошел на кухню.

Повесть, созданная П. Санаевым в 1994 году, претендует на автобиографическую. Основная суть фрагментов из детства, рассказанных второклассником Савельевым Сашей, кроется в жизненной драме трех поколений: бабушки и дедушки, родителей и самого маленького героя.

Начало, как и первая половина повествования Саши довольно смешная. Он начинает знакомство, характеризуя себя «крестягой» на шее своей бабушки, и предлагает читателю посмеяться над сценой купания, пропитанного подозрительно настойчивой заботой бабушки о здоровье внука при такой, казалось бы, пустяковой и крайне обыденной процедуре.

Далее, от одного рассказа к другому, смешное будет постепенно заменяться настороженностью, возникающей от осознавания в «веселых» моментах психического нездоровья взрослых людей и их маниакальной вражды, переходящей границы разумного.

Причем «пограничником» непримиримости и непонимания между родителями и матерью взрослые сделали девятилетнего мальчика, вынуждая его задумываться о собственной смерти и похоронах «за плинтусом» как о единственном способе достижения покоя в стенах своего дома и возможность постоянно рядом с собой видеть маму.

Следующий рассказ Саши называется «Утро», - которое, как в плохой поговорке, «не бывает добрым»: начинается с невротического крика просыпающегося маленького повествователя и очередной истерики бабушки, на этот раз из-за разбитого чайника.

«Цемент», - о неудачном тайном походе Саши на стройку «МАДИ». Бабушка под страхом смерти запретила герою туда ходить, однако скрыть ослушание герою не получилось: убегая от погони, он едва не тонет в бетоне.

«Белый потолок»: во всем недолгом рассказе - одержимость сумасшедшей бабушки сделать своего внука, находящегося практически под домашним арестом, отличником. В ход пускались бритва, вычищающая помарки, и иезуитские бабушкины методы, например, по переписыванию заданий из рваных ею тетрадей. Не понятно, как в обстановке, состоящей сплошь из нервов и угроз мальчик мальчику удавалось хоть что-то усваивать из уроков.

«Лосося», - о бабушкиных расчётах по «задабриванию» врачей и среднего медицинского персонала, бывших частыми «гостями» в квартире из-за «болезненности» Саши.

«Парк культуры», которым герой очень остро рисует несправедливость его безрадостного, лишенного сколь либо малого удовольствия, детства.

«Железноводск», - рассказ о подрыве нервной системы бабушки падением Саши в «рассадник микробов», - туалет поезда.

Во второй части повести нарастает противостояние между бабушкой и матерью, и стремление Санаева вырваться к матери.

Заканчивается «Похороните меня за плинтусом» смертью бабушки.

Картинка или рисунок Санаев - Похороните меня за плинтусом

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Мандрагора Макиавелли

  Чтобы разобраться в том, какие же женщины прекраснее – француженки или итальянки, Каллимако отправился взглянуть на мадонну Лукрецию и сразу же в нее влюбился. Но женщина замужем за Нича и верна своему мужу

• Краткое содержание Горький Песня о соколе

  В этом произведении описан спор между Ужом и Соколом. Каждый из них имеет свое мнение и свою жизненную позицию, оба сделали выбор и оба считают, что он правильный. Один стремится в небо и для него это единственный смысл жизни, свобода и гордость

• Краткое содержание Кола Брюньон Роллан

  Главный герой произведения под названием Роллан Кола Брюньон - Кола. У него имеется большая семья, четыре сына, дочка, и внучка, которую зовут Глоди. Профессия его - столяр. В своей работе он настоящий человек искусства

• Краткое содержание Гюго Отверженные

  Знаменитый роман Виктора Гюго повествует о судьбах людей социального дна Франции в начале 19 века. Главный герой повествования Жан Вальжан. Он беглый каторжник, который добивается значительного успеха в обществе

• Краткое содержание Умнее всех Мамина-Сибиряка

  Раньше всех на подворье как всегда проснулся индюк. Разбудив свою жену, он, по своему обыкновению, начал нахваливать себя и в то же время ворчать, что другие птицы недооценивают его ум и не уважают его

Уже бабушкой, она разыгрывает ежедневный спектакль дома, невольными участниками которого становятся члены её семьи и просто знакомые. Если к этому еще добавить анальный вербальный садизм, слегка приукрашенный шутками и некой театральностью, и тотальный кожный контроль, то мы получим полную картину атмосферы дома

Повесть написана Павлом Санаевым с юмором, но на самом деле перед нами разыгрывается жизненная драма. Отзывы от читателей после выхода книги Похороните меня за плинтусом говорят об удивительной жизненности книги. Павел Санаев рассказывает об утраченных мечтах, несбывшихся надеждах... Как часто, обладая в потенциале большими возможностями, мы не умеем ими воспользоваться. Причина кроется в нашей недостаточной развитости, которая приводит к полной неспособности сделать свою жизнь счастливой. Самое печальное, когда средством и способом решения внутренних психологических проблем и противоречий взрослых становится ребенок. Именно так происходит в повести Павла Санаева. Повествование в повести Похороните меня за плинтусом Павел Санаев ведет от лица мальчика Саши Савельева, но все пространство повести занимает собой фигура бабушки.

Поговорим о семье бабушки и дедушки, в которой с четырех лет живет Саша. Этот брак (теперь уже немолодых людей) не был результатом вдруг вспыхнувшей страсти или романтической влюбленности. Дедушка, в то время актер МХАТа, приехал с театром в Киев на гастроли и женился «назло», на спор. Причиной столь странного поступка послужила обида на женщину, с которой у него были отношения: «вот она еще пожалеет, прибежит...» . Эта сыграла свою роковую роль. Скоропостижный брак, как мы увидим далее в Похороните меня за плинтусом , так и не стал счастливым.

Бабушка, в свою очередь, увлеклась симпатичным на «мордашку» актером, тоже не испытывая глубокого чувства. Анально-кожно-зрительная с опорой на кожу и малоразвитым зрительным вектором, способным наполняться лишь через непосредственную смену зрительных впечатлений. Поэтому и хотела наша юная бабушка в большой город, где ее влекли выставки, театры, возможность покрасоваться в новом обществе. Кожное желание новизны и больших возможностей также сыграло свою роль.

Однако ее надежды не оправдались. В Похороните меня за плинтусом Санаев показывает трагедию Нины Антоновны:

«Ненавижу я эту Москву! Сорок лет ничего здесь, кроме горя и слез, не вижу. Жила в Киеве, была в любой компании заводилой, запевалой. Как я Шевченко читала!..»

«…Хотела актрисой быть, отец запретил, стала работать в прокуратуре. Так тут этот появился. Артист из МХАТа, с гастролями в Киев приехал. Сказал: женится, в Москву увезет. Я и размечталась, дура двадцатилетняя! Думала, людей увижу, МХАТ, буду общаться... Как же!..»

«...И привез меня, Вера Петровна, в девятиметровую комнату, - жалуется бабушка. - Четырнадцать лет мы там жили, пока квартиру не получили. Мука, Вера Петровна, с тугодумом жить! Я пытливая была, все хотела узнать, все мне было интересно. Сколько просила его: "Давай в музей сходим, на выставку". Нет. То времени у него нет, то устал, а одна куда я пойду - чужой город. Только на спектакли его мхатовские и ходила. Правда, было что посмотреть, МХАТ тогда славился, но скоро и туда отходилась - Алешенька родился».

В этих условиях Нина Антоновна, женщина немалого темперамента, так и не сумела реализовать свой кожно-зрительный сценарий. Не было светских вечеров, где бы она блистала в центре внимания, не было спектаклей, где она играла бы и выплескивала свои эмоции, не было признания, аплодисментов публики, внимания к ее персоне.

Так и не реализовав себя, уже бабушкой, она разыгрывает ежедневный спектакль дома, невольными участниками которого становится ее семья и просто знакомые. Если к этому еще добавить анальный , слегка приукрашенный шутками и некой театральностью, и тотальный кожный контроль, то мы получим полную картину атмосферы дома.

Очень точно Павел Санаев показывает такие проявления анального вектора. В Похороните меня за плинтусом показано, что обвинения и проклятия в адрес Саши и дедушки - нередкое явление в этой семье.

«Вонючая, смердячая, проклятущая, ненавистная сволочь!» - наиболее частая характеристика внука, когда бабушка в гневе.

«Гицель проклятый, татарин ненавистный! Будь ты проклят небом, Богом, землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом!» - это пожелание дедушке.

Имея огромный нереализованный зрительный темперамент, бабушка постоянно эмоционально раскачивает себя, вовлекая в эти сцены Сашу и дедушку. Поводом может стать даже разбитый чайник:

- Оставьте меня. Дайте мне умереть спокойно.

- Нина, ну что ты вообще?.. - сказал дедушка и помянул бабушкину мать. - Из-за чайника... Разве можно так?

- Оставь меня, Сенечка... Оставь, я же тебя не трогаю... У меня жизнь разбита, при чем тут чайник... Иди. Возьми сегодняшнюю газетку. Саша, пойди, положи себе кашки... Ну ничего! - бабушкин голос начал вдруг набирать силу. - Ничего! - тут он совсем окреп, и я попятился. - Вас судьба разобьет так же, как и этот чайник. Вы еще поплачете!

События в повести Похороните меня за плинтусом развиваются драматически. Санаев раскрывает характер героини через череду событий. На характер Нины Антоновны наложила отпечаток и потеря первого ребенка Алеши во время войны.

«…И тут Алешенька заболел... Какой мальчик был! Вера Петровна, какое дите! Чуть больше года - разговаривал уже! Светленький, личико кукольное, глаза громадные, серо-голубые. Любила его так, что дыхание замирало. И вот он в этом подвале заболел дифтеритом с корью, и в легком нарыв - абсцесс. Врач сразу сказал: он не выживет. Обливалась слезами над ним, а он говорит мне: "Не плачь, мама, я не умру. Не плачь". Кашляет, задыхается и меня утешает. Бывают разве такие дети на свете?! На следующий день умер... Сама несла на кладбище на руках, сама хоронила».

Этот стресс только усугубил различные зрительные страхи и фобии Нины Антоновны.

Оказавшись в четырех стенах, Нина Антоновна чувствует себя плохо. Как ей тесно дома.

Она работает. Все время с ребенком, по хозяйству... - объясняет дедушка врачу-психиатру.

Нет. Ей надо с людьми работать. Библиотекарем, продавцом, кем угодно. Она общительный человек, ей нельзя быть одной, - отвечает врач.

Не имея возможности применить себя вне дома, она мечется. В Похороните меня за плинтусом очень наглядно показано, как ее нереализованная эмоциональная амплитуда прорывается истериками и бесконечными страхами. В итоге Нина Антоновна оказывается в психиатрической больнице:

«Никакой у меня мании не было, была депрессия, которая усугубилась. Я пыталась объяснить, но сумасшедшую кто слушать станет! Положили меня обманом в больницу - сказали, что положат в санаторное отделение, а положили к буйным. Я стала плакать, меня стали как буйную колоть. Я волдырями покрылась, плакала день и ночь, а соседи по палате говорили: "Ишь, сволочь, боится, что посадят, ненормальной прикидывается". Сеня приходил, я его умоляла: "Забери меня, я погибаю". Забрал, но уж поздно - превратили меня в калеку психически ненормальную. Вот этого предательства, больницы, того, что при моем уме и характере ничтожеством искалеченным стала, - этого я ему забыть не могу. Он в актерах, в гастролях, с аплодисментами, я в болезнях, в страхах, в унижении всю жизнь. А я книг прочла за свою жизнь столько, что ему и во сне не увидеть!»

Дедушка с бабушкой так и жили, по сути, чужими друг другу людьми - по привычке, потому, что так сложилось. И если бы дедушка обладал чуть большим темпераментом, то, возможно, брак давно распался. Но он смирился, плыл по течению. Его опора на , и, как следствие, привязанность ко всему старому, нежелание изменений здесь тоже сыграли свою роль. В Похороните меня за плинтусом очень системно можно наблюдать и тапочки, и рыбалку, и гараж.

Но и дедушкиному терпению иногда приходил конец, и возникали ссоры. После очередной ссоры дедушка рассказывает приятелю:

«Концерты, фестивали, жюри какие-нибудь нахожу себе - только бы уйти. Сейчас в Ирак полечу на неделю нашего кино. Ну на кой мне это в семьдесят лет надо?! Она думает, я престиж какой ищу, а мне голову преклонить негде. Сорок лет одно и то же, и никуда от этого не деться. - В глазах у дедушки появились слезы. - Самому на себя руки наложить сил нет, так вот курить опять начал - может, само как-нибудь. Не могу больше, задыхаюсь! Тяну эту жизнь, как дождь пережидаю. Не могу! Не хочу...

…Первое время думал - привыкну, потом понял, что нет, а что делать, не везти же ее в Киев обратно? Потом Алеша родился, тут уж что раздумывать? Пара мы, не пара - ребенок на руках, жить надо. Я и смирился, что так будет».

Рожденная в конце войны дочка Оля, мама Саши, так и не стала любимой для Нины Антоновны. В Похороните меня за плинтусом системно прослеживается совершенно разное отношение к первому и второму ребенку, предпочтение сына дочери. Автор хорошо показал, как мать ведет себя по отношению к подрастающей дочери: как настоящая кожно-зрительная самка она испытывает чувство соперничества и ревности. Анальное ощущение «недодали», сдобренное зашкаливающей эмоциональной амплитудой, лишь подливает масла в огонь. Она винит дочь, что та лишила ее жизни, не оправдала ее надежд. Не выбирая слов, она выплескивает на нее всю свою боль.

- Что за язык у тебя, мам? Что ни слово, то, как жаба, изо рта выпадает. Чем же я тебя обидела так?

- Обидела тем, что всю жизнь я тебе отдала, надеялась, ты человеком станешь. Нитку последнюю снимала с себя: «Надень, доченька, пусть на тебя люди посмотрят!» Все надежды мои псу под хвост!

- А что ж, когда люди на меня смотрели, ты говорила, что они на тебя, а не на меня смотрят?

- Когда такое было?

- Когда девушкой я была. А потом еще говорила, что у тебя про меня спрашивают: «Кто эта старушка высохшая? Это ваша мама?» Не помнишь такого? Я не знаю, что с Мариной Влади было бы, если б ей с детства твердили, что она уродка.

- Я тебе не говорила, что ты уродка! Я хотела, чтоб ты ела лучше, и говорила: «Не будешь есть, будешь уродяга».

- Всякое ты мне говорила... Не буду при Саше. Ногу ты мне тоже сломала, чтобы я ела лучше?

- Я тебе не ломала ноги! Я тебя стукнула, потому что ты изводить начала! Идем с ней по улице Горького, - стала рассказывать мне бабушка, смешно показывая, какая капризная была мама, - проходим мимо витрин, манекены какие-то стоят. Так эта как затянет на всю улицу: «Ку-упи! Ку-упи!» Я ей говорю: «Оленька, у нас сейчас мало денежек. Приедет папочка, мы тебе купим и куклу, и платье, и все что хочешь...» - «Ку-упи!» Тогда я и стукнула ее по ноге. И не стукнула, а пихнула только, чтоб она замолчала.

- Так пихнула, что мне гипс накладывали.

В результате такого отношения со стороны матери в детстве Ольга приобрела много негативных якорей, запускающих негативные сценарии. Первый брак Оли распался. Ее замужество также не было «по любви»: Ольга вышла замуж, чтобы вырваться из-под жесткого кожного контроля матери. Она так и говорит:

«Не знала, за чьей спиной от тебя спрятаться».

Анально-кожно-зрительная Оля имела опору на анальность и была небольшого темперамента. Она боялась матери. Ей всегда сложно было противостоять материнскому давлению, и ее развод также не обошелся без вмешательства матери.

Со стороны же Нины Антоновны в деле развода было замешано много всего: кожное желание контролировать всех и вся, женская зависть, анальная месть.

«Бабка к ним на квартиру почти каждый день ходила, помогала. Пеленки стирала, готовила. Весь дом на ней был», - рассказывает дедушка: он всячески старается оправдать жену.

После развода, по словам бабушки, «тяжкой крестягой» повесила дочь ей на шею внука. На самом деле Нина Антоновна сделала все, чтобы Саша жил с ней. Рождение внука стало в каком-то смысле для нее спасательным кругом. Она, по словам дедушки, даже «вроде успокоилась». Во внуке она увидела, наконец, цель, применение своим силам и желаниям, свою реализацию.

«Да ты и не курва даже, ты вообще не женщина. Чтоб твои органы собакам выбросили за то, что ты ребенка родить посмела», - кричит она в ссоре своей дочери. Рационализируя тем, что ребенок часто болеет, ему нужен особый уход, который дочь не может обеспечить, Сашу практически силой забирают у мамы.

Автор Похороните меня за плинтусом рисует глубину привязанности бабушки ко внуку. Нина Антоновна обрушивает на него весь свой темперамент. Большая доля страха в зрении дополняется сверхзаботой в анальности. Любовь ее принимает уродливые формы:

«По любви - нет на свете человека, который бы любил его, как я люблю. Кровью прикипело ко мне дитя это. Я когда ножки эти тоненькие в колготках вижу, они мне словно по сердцу ступают. Целовала бы эти ножки, упивалась! Я его, Вера Петровна, выкупаю, потом воду менять сил нет, сама в той же воде моюсь. Вода грязная, его чаще, чем раз в две недели, нельзя купать, а я не брезгую. Знаю, что после него вода, так мне она как ручей на душу. Пила бы эту воду! Никого, как его, не люблю и не любила! Он, дурачок, думает, его мать больше любит, а как она больше любить может, если не выстрадала за него столько? Раз в месяц игрушку принести, разве это любовь? А я дышу им, чувствами его чувствую!

Кричу на него - так от страха и сама себя за это кляну потом. Страх за него как нить тянется, где бы ни был, все чувствую. Упал - у меня душа камнем падает. Порезался - мне кровь по нервам открытым струится. Он по двору один бегает, так это словно сердце мое там бегает, одно, беспризорное, об землю топчется. Такая любовь наказания хуже, одна боль от нее, а что делать, если она такая? Выла бы от этой любви, а без нее - зачем мне жить?»

Это - настоящий эмоциональный вампиризм. На самом деле, кроме отторжения, такая любовь ничего не вызывает. Своим «воспитанием» бабушка взращивает страхи Саши, не дает ему окрепнуть, тормозит его развитие. Стараясь привязать мальчика к себе, она манипулирует его болезнями, вынуждает его чувствовать себя больным, испытывать страх смерти, страх потери мамы...

В повести Похороните меня за плинтусом отношения бабушки и Саши сложны. Павел Санаев показывает, какой отклик такая нездоровая любовь вызывает в мальчике. Неудивительно, что Саша не любит бабушку.

«От бабушкиных поцелуев внутри у меня все вздрагивало, и, еле сдерживаясь, чтобы не вырваться, я всеми силами ждал, когда мокрый холод перестанет елозить по моей шее. Этот холод как будто отнимал у меня что-то, и я судорожно сжимался, стараясь это "что-то" не отдать. Совсем иначе было, когда меня целовала мама».

С бабушкой Саша не чувствует себя в безопасности, что так важно для ребенка, особенно зрительного. Напротив, она постоянно внушает ему, что он очень болен и все с ним очень плохо:

«…Ты же смердишь уже. Чувствуешь?»

«...Хотя ты и вырасти-то не успеешь, сгниешь годам к шестнадцати».

Саша говорит:

«Я всегда знал, что я самый больной и хуже меня не бывает, но иногда позволял себе думать, что все наоборот и я как раз самый лучший, самый сильный, и дай только волю, я всем покажу. Воли мне никто не давал, и я сам брал ее в играх, разворачивавшихся, когда никого не было дома, и в фантазиях, посещавших меня перед сном.

Как-то бабушка показала пальцем в телевизор, где показывали юношеские мотогонки, и восторженно сказала:

- Есть же дети!

Эту фразу я слышал уже по поводу детского хора, юных техников и ансамбля детского танца, и каждый раз она выводила меня из себя.

- А я их обгоню! - заявил я, при том, что даже на маленьком велосипеде «Бабочка» ездил с колесиками по бокам заднего колеса и только по квартире. Разумеется, я не думал, что могу обогнать мотоциклистов, но мне очень хотелось сказать, что я обгоню, и услышать в ответ: "Конечно, обгонишь!"

- Ты?! - презрительно удивилась в ответ бабушка. - Да ты посмотри на себя! Они здоровые лбы, ездят на мотоциклах, тебя, срань, плевком перешибут!»

Оказывая на Сашу такое колоссальное негативное давление, Нина Антоновна уверена, что всю жизнь посвящает ему и любит только его. Рационализация и самообман бабушки в Похороните меня за плинтусом - пример того, как можно жить в собственной иллюзии и не видеть страданий, причиной которых становишься. Павел Санаев ярко показывает это в своей повести.

Царивший в семье жесткий кожный контроль Нины Антоновны дополняет картину семейного уклада. Все подчинялось ее распорядку и указаниям. То, как выражает себя стрессующая нереализованная кожа, доходит до абсурда. Подозрительность, страсть к накопительству, припрятывание и перепрятывание на черный день.

«Все деньги, которые приносил дедушка, бабушка распихивала по одной ей ведомым тайникам и часто потом забывала, сколько и куда положила. Она прятала деньги под холодильник, под шкаф, засовывала в бочонок деревянному медведю с дедушкиного буфета, клала в банки с крупой. В книгах были какие-то облигации, поэтому бабушка запрещала их трогать, а если я просил почитать, то сперва перетряхивала книжку, проверяя, не завалялось ли что. Как-то она спрятала в мешок с моей сменной обувью кошелек с восемьюстами рублями и искала его потом, утверждая, что в пропаже повинна приходившая накануне мама. Кошелек мирно провисел неделю в школьном гардеробе, а гардеробщицы не знали, что под носом у них куда более ценная пожива, чем украденная однажды с моего пальто меховая подстежка.

Забывая свои тайники, бабушка находила сто рублей там, где ожидала найти пятьсот, и доставала тысячу оттуда, куда, по собственному мнению, клала только двести. Иногда тайники пропадали. Тогда бабушка говорила, что в доме были воры. Кроме мамы, она подозревала в воровстве всех врачей, включая Галину Сергеевну, всех изредка бывавших знакомых, а больше всего - слесаря из бойлерной Рудика. Бабушка уверяла, что у него есть ключи от всех квартир и, когда никого нет, он приходит и всюду шарит. Дедушка пытался объяснить, что такого не может быть, но бабушка отвечала, что знает жизнь лучше и видит то, чего не видят другие.

- Я видела, он в паре с лифтершей работает. Мы вышли, он с ней перемигнулся - и в подъезд. А потом у меня три топаза пропало. Было десять, стало семь, вот так-то!

На вопрос дедушки, почему же Рудик не взял все десять, бабушка ответила, что он хитер и тащит понемногу, чтобы она не заметила. Оставшиеся топазы бабушка решила перепрятать, достала их из старого чайника, зашила в марлю и приколола ко внутренней стороне своего матраца, приговаривая, что туда Рудик заглянуть не додумается. Потом она забыла про это, вытряхнула матрац на балконе, а когда хватилась, мешочка с привезенными дедушкой из Индии топазами простыл под нашими окнами и след».

Бабушка всегда следовала кожному правилу «слово - серебро, а молчание - золото» и учила этому Сашу. Лгала по-кожному легко, будучи уверена, что иначе нельзя:

«Бабушка часто объясняла мне, что и когда надо говорить. Учила, что слово - серебро, а молчание - золото, что есть святая ложь и лучше иногда соврать, что надо быть всегда любезным, даже если не хочется. Правилу святой лжи бабушка следовала неукоснительно. Если опаздывала, говорила, что села не в тот автобус или попалась контролеру; если спрашивали, куда уехал с концертами дедушка, отвечала, что он не на концерте, а на рыбалке, чтобы знакомые не подумали, будто он много зарабатывает, и, позавидовав, не сглазили».

Вся жизнь Саши ограничена запретами на развлечения и игры, обычные для других детей. Бесконечной чередой проходят приемы лекарств, сдача анализов и походы по врачам. Несколько раз уже мама пыталась забрать Сашу, но каждый раз его возвращали обратно. Только встречи с мамой становятся для него настоящим праздником.

«Редкие встречи с мамой были самыми радостными событиями в моей жизни. Только с мамой было мне весело и хорошо. Только она рассказывала то, что действительно было интересно слушать, и одна она дарила мне то, что действительно нравилось иметь. Бабушка с дедушкой покупали ненавистные колготки и фланелевые рубашки. Все игрушки, которые у меня были, подарила мама. Бабушка ругала ее за это и говорила, что все выбросит.

Мама ничего не запрещала. Когда мы гуляли с ней, я рассказал, как пытался залезть на дерево, испугался и не смог. Я знал, что маме это будет интересно, но не думал, что она предложит попробовать еще раз и даже будет смотреть, как я лезу, подбадривая снизу и советуя, за какую ветку лучше взяться. Лезть при маме было не страшно, и я забрался на ту же высоту, на какую забирались обычно Борька и другие ребята.

Мама всегда смеялась над моими страхами, не разделяя ни одного. А боялся я многого. Я боялся примет; боялся, что, когда я корчу рожу, кто-нибудь меня напугает и я так останусь; боялся спичек, потому что на них ядовитая сера. Один раз я прошелся задом наперед и боялся потом целую неделю, потому что бабушка сказала: "Кто ходит задом, у того мать умрет". По этой же причине я боялся перепутать тапочки и надеть на левую ногу правый. Еще я как-то увидел в подвале незакрытый кран, из которого текла вода, и стал бояться скорого наводнения. О наводнении я говорил лифтершам, убеждал их, что кран надо немедленно закрыть, но они не понимали и только глупо переглядывались.

Мама объясняла, что все мои страхи напрасны. Она говорила, что вода в подвале утечет по трубам, что задом наперед я могу ходить сколько угодно, что приметы сбываются только хорошие. Она даже специально грызла спичку, показывая, что головка ее не так уж ядовита».

Но Саша вынужден жить с бабушкой: она никогда не отпустит его, свое единственное наполнение и отдушину. Его зрение наполняется страхами, не имея возможности развиваться. Он сопротивляется как может, но он еще мал, ему сложно противостоять давлению. Фантазии зрительного ребенка начинают вращаться вокруг смерти.

«Никогда - было самым страшным в моем представлении о смерти. Я хорошо представлял, как придется лежать одному в земле на кладбище под крестом, никогда не вставать, видеть только темноту и слышать шуршание червей, которые ели бы меня, а я не мог бы их отогнать. Это было так страшно, что я все время думал, как этого избежать».

«Я попрошу маму похоронить меня дома за плинтусом, - придумал я однажды. - Там не будет червей, не будет темноты. Мама будет ходить мимо, я буду смотреть на нее из щели, и мне не будет так страшно, как если бы меня похоронили на кладбище».

«Когда мне пришла в голову такая прекрасная мысль - быть похороненным за маминым плинтусом, то единственным сомнением было то, что бабушка могла меня маме не отдать. А видеть из-под плинтуса бабушку мне не хотелось. Я так прямо у бабушки и спросил: "Когда я умру, можно меня похоронят у мамы за плинтусом?" Бабушка ответила, что я безнадежный кретин и могу быть похоронен только на задворках психиатрической клиники. Кроме того, оказалось, что бабушка ждет не дождется, когда за плинтусом похоронят мою маму, и чем скорее это случится, тем лучше. Я испугался задворок психиатрической клиники и решил к вопросу похорон пока не возвращаться, а годам к шестнадцати, когда совсем сгнию, поставить его ребром: последняя воля усыпающего - и все тут. Бабушка не открутится, а мама будет только рада, что меня похоронят совсем рядом».

«Мысли о скорой смерти беспокоили меня часто. Я боялся рисовать кресты, класть крест-накрест карандаши, даже писать букву "х". Встречая в читаемой книге слово "смерть", старался не видеть его, но, пропустив строчку с этим словом, возвращался к ней вновь и вновь и все-таки видел».

Общение с мамой, как тоненькая ниточка, выводит Сашу из страха в любовь, дает ему возможность развиваться. Саша любит маму, она единственная дает ему жизненно необходимое чувство безопасности, с ней у него настоящая, спасительная для мальчика, эмоциональная связь.

«Чумочкой мы с бабушкой называли мою маму. Вернее, бабушка называла ее бубонной чумой, но я переделал это прозвище по-своему, и получилась Чумочка».

«Я любил Чумочку, любил ее одну и никого, кроме нее. Если бы ее не стало, я безвозвратно расстался бы с этим чувством, а если бы ее не было, то я вовсе не знал бы, что это такое, и думал бы, что жизнь нужна только затем, чтобы делать уроки, ходить к врачам и пригибаться от бабушкиных криков. Как это было бы ужасно и как здорово, что это было не так. Жизнь нужна была, чтобы переждать врачей, переждать уроки и крики и дождаться Чумочки».

«Прикосновение ее губ возвращало все отнятое и добавляло в придачу. И этого было так много, что я терялся, не зная, как отдать что-нибудь взамен. Я обнимал маму за шею и, уткнувшись лицом ей в щеку, чувствовал тепло, навстречу которому из груди моей словно тянулись тысячи невидимых рук. И если настоящими руками я не мог обнимать маму слишком сильно, чтобы не сделать ей больно, невидимыми я сжимал ее изо всех сил. Я сжимал ее, прижимал к себе и хотел одного - чтобы так было всегда».

«Я начинал ждать ее с самого утра и, дождавшись, хотел получить как можно больше от каждой минуты, что ее видел. Если я говорил с ней, мне казалось, что слова отвлекают меня от объятий; если обнимал, волновался, что мало смотрю на нее; если отстранялся, чтобы смотреть, переживал, что не могу обнимать. Я чувствовал, что вот-вот найду положение, при котором можно будет делать все сразу, но никак не мог его отыскать и суетился, ужасаясь, как быстро уходит время, которого у меня и так было мало».

Только благодаря своему большому темпераменту Саша не сломался. Несмотря на негативное давление бабушки, он смог выдержать и преодолеть ее влияние. Да, он боялся, но сумел выстоять и научился любви благодаря маме, ее поддержка давала ему силы.

Нина Антоновна при огромном потенциале всю жизнь бьется в рамках собственной неразвитости... Имея от природы большие возможности, она не сумела воспользоваться ими, не сумела прожить счастливую жизнь. Сжигаемая собственными нереализованными желаниями, она страдала сама и была причиной страданий других - печальный итог...

Заключительная сцена повести Похороните меня за плинтусом описывает похороны бабушки. Саша останется жить с мамой и ее новым мужем Анатолием, анально-зрительным театральным художником. По портрету, представленному в повести, видно, что он сможет стать мальчику хорошим отчимом. Мама счастлива с ним, и в этой семье совсем другая атмосфера. Отсутствует страх, и есть любовь, родство душ и взаимопонимание. Саше только семь лет, еще есть время для его развития, и мы надеемся, что пережитые негативные моменты оставят в его жизни минимальный след.

Повесть «Похороните меня за плинтусом» - почти полностью системное произведение. И отзывы реальных людей перекликаются с жизнью, описанной Павлом Санаевым в книге Похороните меня за плинтусом. Павел Санаев описывает жизнь, такую, какая она есть, порой точнейшим образом отражая системность характеров и формирование жизненных сценариев. Глубокое осмысление происходящего с каждым из нас и всеми в целом можно получить на тренинге по системно-векторной психологии Юрия Бурлана - новой науке о человеке. Зарегистрироваться на бесплатные онлайн-лекции можно .

Статья написана по материалам тренинга «Системно-векторная психология »

В основе всех вещей лежит любовь.

Альбер Камю

Литература не единожды ставила ребром вопросы воспитания детей, отношения к ним в семье и в обществе. В поисках ответов люди обращаются к Байрону, Диккенсу, Гончарову и Астафьеву, отдавая, однако, себе отчет в том, что взгляды этих писателей во многом далеки от реальности – как минимум потому, что действительность двадцать первого века отлична от реальности двадцатого и, тем более, восемнадцатого. Задаваясь десятками новых вопросов и ежедневно сталкиваясь с сотнями проблем, мы ищем современника, преодолевавшего или хотя бы пытавшегося преодолеть трудности, схожие с нашими.

В начале прошлого десятилетия свет увидела книга Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Ходившая до этого по рукам в узких кругах, попав на прилавки книжных магазинов, она стала хитом, покорила читателей, была переведена на несколько языков (в их числе – немецкий и французский) , экранизирована. Своей популярностью повесть обязана содержащейся в ней неоднозначности, пугающей реалистичности и неизгладимому впечатлению, которое она производит на каждого, читавшего её.

Санаев – ребенок. О «Похороните меня за плинтусом» и жизни с бабушкой.

«Меня зовут Савельев Саша. Я учусь во втором классе и живу у бабушки с дедушкой. Мама променяла меня на карлика-кровопийцу и повесила на бабушкину шею тяжкой крестягой. Так я с четырех лет и вишу». Так начинается «Похороните меня за плинтусом». Без предисловий и долгих предварительных описаний автор погружает читателя в обстановку, царящую дома у бабушки главного героя, и приступает к повествованию.

Сюжет повести довольно несложен – больного мальчика Сашу отобрали у матери и воспитывают бабушка с дедушкой. Этот поступок, как и все остальные спорные решения, принимаемые персонажами повествования, остаются на суд читателя, в то время как автор, не давая ничему оценок, рассказывает нам о бытовых подробностях биографии своего героя. Правда, в авторском пересказе все описываемые события становятся гораздо масштабнее, интереснее, каждое из них обращается в отдельный роман – будь то купание, дежурный визит лечащего врача или прогулка по парку Горького.

Сразу обозначим персонажей. У нас есть два психически нездоровых, надломленных человека (бабушка Нина Антоновна и дедушка Сеня), взрослый человек с покалеченной психикой (мама Оля), ребенок, нестабильный психически и физически (Саша). И, как выясняется, только один нормальный человек – Толя.

Толя, несмотря на свои немногочисленные появления в повести, представляет собой самую вменяемую силу, оказывает сопротивление тиранящей всё семейство неукротимой бабушке, поддерживает слабую Олю, оставляет одно из немногих светлых воспоминаний в памяти маленького Савельева.

Толя противопоставлен бабушке – для него любовь (к Оле и её сыну) тоже самый мощный источник деятельности, но он гораздо рассудительнее и спокойнее действует, не производит разрушений, подобных бабушкиным, и становится сильнее её именно за счет умения трезво мыслить.

Нина Антоновна, неустанно повторяя фразы вроде «хоть бы ты сдох лет в десять», все силы бросает на то, чтобы поддерживать в Саше жизнь, продлевая его, в сущности, никчемное и никуда не годное существование. Бабушка обеспечивает его всем необходимым, не давая того человеческого тепла, которое мог бы понять ребенок, не умеющий разглядеть ничего, кроме криков и гнева вздорной старухи.

Существования без этого тепла, без мамы Савельев описывает словами «…жизнь нужна только затем, чтобы делать уроки, ходить к врачам и пригибаться от бабушкиных криков». Визиты мамы называются «праздниками», а установление этого праздника навсегда вместо привычной жизни – счастьем.

Санаев – взрослый. О «Хрониках Раздолбая» и влиянии бабушки.

«Как получилось, что к девятнадцати годам у него нет ни девушек, ни друзей?» – цитата из второй книги Санаева «Хроники Раздолбая». Заявленная как продолжение «Похороните меня за плинтусом», она, тем не менее, повествует о совершенно другом молодом человеке, который напоминает Сашу Савельева только ассоциативно.

Разумеется, вопрос о том, каким вырастет Саша, встает еще в первой книге. В самом повествовании все рассуждения на эту тему сводятся к тому, что мальчик сгниет к шестнадцати годам и будет похоронен согласно «последней воле умирающего» за плинтусом в маминой квартире. Несмотря на это, воссоединение семьи дает надежду на то, что к шестнадцати никто не сгниет, и Саша может с возрастом стать ничем не хуже своих сверстников.

Можно сказать, что, мол, если повесть автобиографична, то и Савельев вырастет в хорошего адекватного взрослого человека. Но сам Санаев говорил – и не единожды – что хотя повесть и основана на реальных событиях, это не делает её документальной и полностью соответствующей действительности. Исходя из мысли о том, что Саша Савельев – художественный вымысел, его сюжетная линия самобытна, и на своего автора он не похож, можно говорить о том, что ничего хорошего из такого мальчика не получится.

Разумеется, есть несколько намеков на связь между частями – например, коллекционная железная дорога, которую Раздолбай продает, упоминается и в первой повести как мамин подарок Саше. Описания биографии Раздолбая ясно дает понять, что он и Саша Савельев – разные люди; девятнадцатилетний подросток живет с мамой и отчимом уже десять с лишним лет, а до этого они с мамой жили вдвоем. Ни о какой бабушке речи нет, хотя, если отбросить все несоответствия и предположить, что она все же была, слабохарактерность, низкая самооценка и несмелость Раздолбая находят исток и объяснение.

В интервью «Каравану историй» Санаев рассказывает о собственной бабушке – прототипе Нины Антновны, говорит о том, что до двадцати с лишним лет не мог выйти из-под ее влияния, уже тогда существовавшего не в настоящем, а в прошлом. Отталкиваясь от подобного факта, логично предположить, что отпечаток, наложенный бабушкой в детстве на сознание мальчика, будет долго отзываться в будущем.

Санаев – смысл. О любви.

Санаев критиковал экранизацию за то, что в ней была упущена главная мысль, которую он вкладывал и в повесть, и в сценарий по ее мотивам.

Книга, равно как и сценарий – всё-таки о любви. О том, что люди любят друг друга, но из-за отпечатка, наложенного прошлым со всеми его неправильностями, любовь, по словам самого автора, обращается в кривое зеркало.

«Буйной любви надо страшиться так же, как ненависти», писал Генри Дэвид Торо. Действительно буйная, неуёмная, неумелая и, говоря словами самого же Санаева, уродливая бабушкина любовь калечит окружающих. Дедушку, которого она тиранит; маму, которой она делает больно; и мальчика, которого она ненамеренно заставила себя ненавидеть. Бабушка всех подавляет. Её энергия и жизненная сила, искривленные страданиями молодости — крушение надежд на «красивую жизнь», смерть сына, война — уходят не в то русло и затапливают всех её близких.

«Бабушка была моей жизнью, мама - редким праздником. У праздника были свои правила, у жизни свои» — так говорит Саша о своем мире. Жизнь в затопленной бабушкой квартире, в атмосфере буйной любви (читай – деспотизма) делает из живого, любознательного мальчика слабого, пугливого паренька. Еще Фонвизин говорил, что молодой человек подобен воску. Из воска четырехлетнего Саши Нина Антоновна лепит то, что ей по душе, не зная, что, изменяясь согласно её предпочтениям и ожиданиям внешне, внутренне мальчик развивается совершенно иначе. И искривленная прожитыми годами любовь, проходя через призму детского восприятия, накладывается на сознание маленького Савельева, определяя его будущее каждым новым прикосновением.

Любовь – это не обязательно о том, как дарят цветы, заваливают дорогими подарками и кормят исключительно конфетами и мороженым. Любовь по Санаеву может быть в том, что ты выбираешь косточки из рыбы, возвращаешься домой, твердо решив уйти, похищаешь собственного сына у собственной матери и выходишь на серьезный разговор с тещей, зная, что никто кроме тебя на это не решится.

Бабушка и дедушка любят Сашу и дочь.

Оля любит Сашу и пытается полюбить мать.

Толя любит жену и сына.

Вопрос о том, кого любит Саша (да и любит ли он вообще), встающий еще в книге, остается открытым.

«Воспитание – великое дело. Им решается участь человека», писал Виссарион Белинский. Участь Савельева решается бесконечными метаниями, «комбинациями » в его адрес и в адрес его матери, любовью, которую он не способен распознать и принять.

Стр. 1 из 5

По Фрейду я должен был вырасти клиническим идиотом с глубинным комплексом неполноценности. Маме, связавшей жизнь с Роланом Быковым, меня не отдавали. Дедушка считал, что у него украли дочь и, применяя кинематографический термин, говорил, что они вместе "не монтируются". Бабушка утверждала, что мама живет с "карликом-кровопийцей", который хочет забрать дедушкину машину, гараж и квартиру, а меня погубить как потенциального наследника. Самому потенциальному наследнику бабушка прочила кладбище не позднее шестнадцати лет. В книге "Похороните меня за плинтусом" есть персонаж карлик-кровопийца Дядя Толя из Сочи. Это и есть Ролан Антонович? Моя повесть не абсолютная автобиография. Это литературное произведение на основе реальных событий моего детства. Представьте себе несколько старых вязанных шапочек, которые распустили, чтобы связать из них новый свитер. Повесть написана от лица Саши Савельева, а не Паши Санаева, и было бы неверно проводить прямые параллели между жизнью нашей семьи и книгой "Похороните меня за плинтусом". Персонаж книги дядя Толя, художник из Сочи, конечно, имеет некоторое отношение к Ролану Антоновичу, и даже город, откуда он якобы перебрался в Москву, чтобы заполучить прописку, выбран не случайно. Мама действительно возила меня четырехлетнего в Сочи на съемки фильма "Автомобиль, скрипка, собака Клякса". Я мало, что помню из раннего детства, но эта поездка, совпавшая с моим днем рождения, врезалась в память. Ролан Антонович водил меня гулять в порт, и его знакомый капитан катал нас на буксире по всей акватории. Потом были парк с аттракционами, лимонад и торт с четырьмя свечками, которыя я задувал под музыку из будущего фильма: "А можно ли с экрана войти в зрительный зал?" Эти яркие воспоминания полностью отражены в повести, но реальные отношения между Роланом и бабушкой с дедушкой были может быть еще драматичнее, чем описано в книге. История этих отношений - наглядный пример того, насколько нелепыми являются любые внутрисемейные конфликты. Бабушка, осыпавшая Ролана проклятиями, обязана ему последними месяцами жизни, а дедушка, клявшийся никогда не переступать порог его дома, умирал в этом самом доме фактически у него на руках.

Почему вообще возник этот конфликт?
Моя бабушка была очень сильным и одаренным человеком, но в силу разных обстоятельств, не сумела направить свою энергию в нужное русло и превратилась в домашнего деспота. Это не исключительный случай. Таких людей тысячи, если не миллионы, причем по всему миру. Бабушка подавляла всех - и дедушку, актера Всеволода Санаева, и маму, актрису Елену Санаеву, и меня, своего единственного внука. Она тоже мечтала когда-то стать актрисой, но судьба распорядилась иначе - война, эвакуация, смерть первого ребенка, мания преследования в последние годы Сталинской эпохи. Можно было бы покорно принять роль домашней хозяйки, но бабушка, не без оснований, считала себя эмоционально и интеллектуально выше дедушки. "Учу с Севой роль, он не может и двух слов связать, а я уже все наизусть выучила!" - часто говорила она знакомым. Дедушка терпел ее деспотизм, но терпел не от слабости характера, а от доброты к ней. Еще до моего рождения друзья предлагали ему: "Брось ее! Что ты все это терпишь? Дальше хуже будет!" Дедушка сокрушенно качал головой: "Она мне двоих детей родила. Один умер в эвакуации, дочь болеет все время. Как я ее брошу, она ведь сама себя не прокормит," - и нес этот крест с библейским терпением. Крики, проклятия и манипуляция чувством вины были главным оружием бабушки. Она любила нас, но любила с такой тиранической неистовостью, что ее любовь превращалась в оружие массового поражения. Противостоять бабушке не мог никто, и встреча с Роланом стала для мамы шансом изменить соотношение сил в свою пользу. Он единственный был сильнее бабушки, и она сразу это почувствовала. Мама вышла из под ее контроля, и она не могла этого Ролану простить. К слову, не только мама стала сильнее в этом союзе, но и сам Ролан Антонович. У меня нет ни малейших сомнений: не появись в судьбе Ролана Антоновича мамы, не было бы "Чучела", не было бы того нового витка личностного развития, когда в последние пятнадцать лет из актера и режиссера он превратился в мыслителя, философа и академика педагогических наук. О последнем мало кто знает, но за работы в области исследования психологии детства Ролан Антонович был действительно произведен в академики.

Ролан Антонович был в семье бабушки персоной "нон-грата"?
Быков был причислен к врагам семьи очень долго. О нем ходило много слухов, которые в нашем доме раздувались. "Связался черт с младенцем!" - патетически повторял дедушка, убежденный, что Ролан "испортит маму и выбросит ее вон". Бабушка в то же время твердила, что спасает меня больного, отдавая последние силы, а мама вместо того, чтобы помогать ей, "таскается" с Роланом на съемки. В детстве я действительно много болел, но не думаю, что присутствие мамы принесло бы какую-то реальную помощь. Если бы она не "таскалась" с Роланом, то моментально оказалась бы втянутой в орбиту бабушкниной тирании из которой бы уже никогда не вырвалась. Что любопытно, проклинала бабушка Ролана только за глаза. Когда он звонил, она очень мило общалась с ним по телефону, чувствуя, что он сильнее и с ним, во-первых, не забалуешь, а во-вторых реально интересно общаться. В остальное время он всегда был "проклятым кровопийцей", и доступ в наш дом был для него закрыт. Мама могла навещать меня всего пару раз в месяц, и каждая наша встреча, которую я с нетерпением ждал, заканчивалась страшной ссорой. Забрать же меня к себе мама не могла. Даже Ролан Антонович не мог повлиять на бабушку настолько, чтобы она отдала меня, хотя, прекрасно зная подробности моей несладкой жизни, постоянно твердил: "Пашу надо забрать!" Казалось бы, зачем ему такая обуза? Чужой ребенок постоянно болеет - живет у бабушки и прекрасно! Но он внушал маме: сын должен жить с матерью, а если он болеет, мы его вылечим. Но забрать меня было так же немыслимо, как отнять что-либо у Сталина, и моя несладкая жизнь продолжалась до одиннадцати лет. Я постоянно ходил в "идиотах", мне все было запрещено, а школьные уроки были для меня настоящей экзекуцией. Бабушка считала, что тетрадь должна быть без помарок, и стояла надо мной с лезвием бритвы. Бритвой она выцарапывала ошибки, которые мне случалось делать, после чего я аккуратно исправлял их под грохот ее проклятий и писал дальше. В повести есть показательный пример, как я написал "хороша дорога прИмая". "Третий год на бритвах учишься, чтоб тебе все эти бритвы в горло всадили!" - кричала бабушка, выскребая ошибочную букву "и". Я переправил ее на "е", но оказалось, что "прЕмая" дорога тоже не годится. Желая, чтобы прямая дорога мне была только в могилу, бабушка стала скрести бумагу снова, проскребла лист насквозь и заставила меня переписывать всю тетрадь заново. Хорошо еще, я недавно ее начал.

И вы безропотно все это терпели, не пытались бороться?
Что может сделать ребенок против такой мощной личности? Я жил у бабушки с четырех лет, и даже не задумывался, что может быть как-то иначе. Лишь однажды, когда мне было лет восемь, мы с мамой сбежали. Это случилось внезапно. Мама, улучив момент, когда бабушка вышла в магазин, а дед был где-то на съемках, увезла меня к себе. Тогда они жили с Роланом Антоновичем на Пятницкой. Те дни остались в памяти как дни какого-то невероятного, свалившегося на голову, счастья! Ролан Антонович в этот период работал над фильмом "Нос" и воодушевлено рассказывал маме о своих идеях. Я помню, даже стихи написал: "Грек с Садовой улицы в кинофильме "Нос" будет бить поленом по спине до слез" - видимо какой-то грек должен был, по его замыслу, кого-то ударить. Мне подарили конструктор, который я с упоением собирал, но самое главное - мне было позволенно печатать на любимой пишущей машинке Ролана. Не знаю почему, наверное сработало предчувствие своего будущего, но пишущая машинка заворожила меня с первого взгляда. Я перестукивал на ней что-то из книжек, и это занятие казалось мне самым интересным из всех возможных. К сожалению, машинка нужна была Ролану Антоновичу для работы, и он у меня ее периодически забирал. Тогда приходилось возвращаться к конструктору. Словом, это была совсем другая жизнь, так не похожая на жизнь у бабушки, где меня пичкали лекарствами, ругали за ошибки в тетради и постоянно называли идиотом. Увы, прошло меньше месяца, и бабушка точно так же забрала меня обратно, когда дома не было мамы. Сопротивляться ей было невозможно. Влияние ее на меня было настолько сильным, что сохранялось до двадцати с лишним лет.