В России молодёжь забывает подвиг лётчика Алексея Маресьева. Алексей Маресьев. История настоящего человека. Победа. "Я не поломаю себе ноги!"
Затем госпиталь, ампутация обеих ног. Перед Маресьевым встает вопрос: как жить дальше? Он решает не расставаться с профессией летчика. И добивается своего! Освоив протезы, он возвращается в боевой строй. С июня 1943-го воюет в составе 63-го гвардейского истребительного авиационного полка на Брянском фронте. И как воюет! Становится асом. На Курской дуге и в Прибалтике сбивает 7 самолетов противника. Всего на счету Алексея Маресьева 11 воздушных побед, 87 боевых вылетов. Ему присвоено звание Героя Советского Союза.
Мы знаем об Алексее Маресьеве, о его подвиге по удивительной книге Бориса Полевого "Повесть о настоящем человеке". А как было все на самом деле? Об этом - в публикуемом интервью, последнем развернутом, которое Маресьев дал незадолго до своей смерти
Все ли в книге, как было в жизни? - переспрашивает Алексей Петрович Маресьев. - На девяносто девять процентов. Так как Борис Полевой писал роман, а не документальную вещь, то в нем есть места, где он добавил что-то от себя, изменил...
Восемнадцать суток я добирался к своим. Их колоритно описал Полевой, причем, как говорится, тютелька в тютельку. И страх из-за разбитых ступней ног, и жгучая боль, и страшный голод... Все это хлебнул. И убитый медведь был, жертвой которого я чуть не стал. Мне иногда говорят: как же ты голодал, если столько медвежатины подвалило. Эх, знать бы, что придется тащиться столько времени. И остальные картинки, клянусь, с натуры. Что рассказал Борису Полевому, то он и написал.
Часто также спрашивают: была ли у меня девушка Оля (как в книге), забрасывавшая меня письмами, пока я лежал в госпитале? Да, девушка у меня была, отвечаю, с ней встречался, гулял по Камышину, когда там работал до армии. Но описанный в книге роман не мой, может, даже это роман самого Бориса Полевого. Такое предположение я высказал как-то перед широкой аудиторией в присутствии самого писателя. Он заулыбался и ничего на мой выпад не ответил.
- И танцев не было в госпитале, как это описано в романе, красиво показано в фильме? Недавно в популярной телепередаче "Старая квартира" выступала бывшая медицинская сестра из госпиталя имени Бурденко и, вспоминая те годы, сказала, что не до танцев было...
- А вот танцы были и помнятся до сих пор. Но та женщина из "Старой квартиры" действительно не учила меня танцевать. Ведь она из госпиталя Бурденко, где я никогда не лежал. Мой главный госпиталь тот, что в Бабушкинском переулке. Там меня поднимали на ноги врачи, там за мной ухаживали сестры. И я хорошо помню их лица.
- Значит, танцевали, но с другими девушками?
- Не спешите, расскажу все по порядку. Когда ноги стали заживать, стал учиться ходить на протезах. Сначала - с костылями, потом двигал впереди себя стул, удерживаясь возле него, затем шаг за шагом - без всякой посторонней помощи. Стал двигаться, какая-то бодрость появилась. Потом стал ходить с палочкой. Прошло несколько дней - я к врачу: разрешите выходить на улицу?
Как сейчас помню свой выход во двор госпиталя. К паркету я привык уже, протезы чувствуешь, но мягко так, а тут всем телом - каждую неровность, каждый камешек ощущаешь. Но не пасовать же! Лежит бревнышко, небольшое такое, думаю, надо переступить через него, в жизни подобных много будет. Переступил, не упал. И так день за днем приближался к здоровым людям. Кстати, тогда стала часто приходить мысль: а не попробовать мне те движения ногами, что необходимы летчику в полете.
- Это все до танцев было?
- До танцев, до танцев. А что тут удивительного? Ведь я был летчиком. И, конечно же, хотелось хоть чуточку почувствовать, ощутить то, что приходилось выполнять сотни раз. Что я делал? Ставил впереди себя два стула, между ними заправлял протезы, и двигал их. Причем задачу ставил - передвинуть стулья с точностью до сантиметра.
Когда выписался из госпиталя, попал в реабилитационный центр. Он находился в подмосковной деревне Судаково, в бывшем имении Саввы Морозова. Свое здоровье там поправляли летчики. Возможностей для освоения протезов стало больше. Совершал прогулки в лес, а это - спуститься в ложбинку, подняться из нее, пройти по валежнику... Если в госпитале бревнышко перешагнул впервые, то здесь перелез через огромное дерево. Со временем стал чувствовать себя уверенно. Вот тут-то я и подошел к танцам. Расскажу о них, если они вас так уж заинтересовали.
В реабилитационном центре был клуб, все летчики на танцы ходили. Думаю: а чем я хуже? Кстати, когда ноги были целы, то танцевал хорошо. Словом, пошел в клуб. Подхожу к девушке - работнику культуры и напрямик ей: "Не научите меня танцевать?" Она: "Что вы меня разыгрываете?" И все же уговорил ее. Пошли мы вдвоем в зал, и я начал с ней танцевать. Но, как говорится, недолго музыка играла - наступил ей на ногу. Протезом. Девушка взвизгнула. Мне неудобно, но и бросать затею не хочется. Говорю: "Подожди немного". Бегу, если так можно сказать, в палату. Нас четверо там лежало. Говорю одному парню: "Сережа, надевай сапоги, пойдем в клуб". Он опешил: "Зачем?". "Учиться танцевать будем". Сергей надел сапоги, пошли. Попросили девушку поиграть нам, и начали танцевать. Так день, второй. И вскоре я уже ходил на танцы, как и все, с девушками танцевал. С опаской, правда, боялся на ноги наступить.
- Алексей Петрович, а комиссар, который помог вам в трудную минуту после операции выстоять, поверить в свои силы и чей образ так ярко нарисовал в своем романе Борис Полевой, был в жизни?
- Такой человек был - батальонный комиссар, который лежал рядом со мной в госпитале. У Бориса Полевого он в звании полкового комиссара. Огромной душевной силы человек. И сделал он для меня, как я позже понял, многое, может, даже больше, чем это написано в романе.
Один только пример. После ампутации ног меня на ночь кололи, давали успокоительное. А это не что иное, как наркотики. Он мне говорит: Алексей, от такой поддержки надо отвыкать, погибнешь. И тогда я сказал врачам: хватит успокаивать. Да, комиссар реально существовал в жизни. Жаль, что умер.
- Теперь о том, как вас приняли в полку.
- Жгучий вопрос был для меня. Как я тогда переживал! Почему? Боялся, что меня не примут летчики полка. Кто решится лететь со мной на задание? В полк прибыл, когда на носу была Курская битва. Борьба в воздухе шла жесточайшая. Понятно, что летчик, взявший к себе меня ведомым, сильно бы рисковал.
И командир полка оставлял меня на аэродроме. Группы истребителей уходили на боевые задания, а я оставался. Мне разрешали подниматься над аэродромом в примерное время возвращения наших самолетов - для прикрытия их посадки. Я понимал и не понимал комполка. Однажды выбрал момент и обратился к нему за разрешением идти в бой. Полк стал гвардейским, нам вручали знаки, и меня в общую шеренгу поставили. Я не участвовал ни в одном бою, а потому мне неудобно было получать гвардейский знак. Когда вручение закончилось, я вышел из строя и обратился к комполка: "Прошу отправить меня в бой, надоело летать над аэродромом". Комполка на мою резкость сказал только одно: "Встать в строй".
Хорошо, что в полку оказался сочувствовавший мне комэск капитан Александр Числов. Иначе списали бы меня со временем, не дав вновь встретиться с фашистами. Он видел, как я переживаю, а потому предложил полететь с ним. Мне сопутствовала удача. Я завалил Ме-109, причем на глазах комэска. Доверие ко мне после этого возросло.
Словом, Александр Числов - мой крестный отец. Позже узнал, что комполка перед полетом сказал ему, мол, сильно в драку не лезь, береги ведомого. Затем слетал с Числовым еще раз. И опять удачно. Так вписался в коллектив. И уже никто меня не мог упрекнуть в том, что я обуза в полку.
- Сложно было воевать с протезами?
- В бою не до чувств, не до ощущений. Все прелести своего положения ощущал после боя, а точнее, вечером, когда уже валился с ног. Не бравирую, говоря, что в бою не до ощущений. Опираюсь на реальные факты. Ведь с протезами сбил семь самолетов противника - это немало. А?
- Как вы оцениваете мастерство немецких летчиков?
- Очень высоко. Они воевали не слабее, чем мы. Но были среди них и слабые. Однажды столкнулся с желторотиком (немцы самолеты молодых пилотов красили желтой краской, чтобы в первую очередь им приходить на помощь). Это было над демьянским котлом. Встретились пара на пару. Связи с ведущим не было, но мы заранее договорились с ним о том, как будем действовать. И вот вижу: немецкий летчик передо мной сделал переворот и пошел так медленно. Я за ним. Очередь, и готов он.
- А приходилось встречаться с немецкими летчиками на земле?
- Только после войны. В Венгрии. Там проходила международная конференция. И вот кто-то из организаторов говорит: вами, мол, интересуются бывшие немецкие летчики. Мы сели за стол. "Вы летали без ног?" - слышу вопрос. "Да, летал, - отвечаю. - И сбил еще семь ваших самолетов". Немец, старший группы, скривился. Вижу, что слишком грубовато сказал, и поправился: "Нам нужно больше не воевать, не допускать войны". Дискуссии не получилось, но раскланялись мы мило.
- В 1944-м, когда война еще не завершилась, вас перевели из истребительного авиационного полка в управление вузов ВВС? Как это случилось?
- Как уже говорил, я вписался в коллектив полка, но нагрузки возрастали. И потому, когда мне последовало предложение стать инспектором-летчиком, согласился. Но сам об этом никого никогда не просил.
- А где встретили День Победы?
- На койке с крапивной лихорадкой. Бывает такое. Нам тогда выдавали американскую тушенку. Я полбанки съел, полбанки приберег и расправился с ней наутро. Холодильника не было, и, видимо, весна сделала свое дело. Через день сыпь по всему телу. Я к врачу...
- Когда последний раз садились за штурвал самолета?
- Если не ошибаюсь, то это было в начале пятидесятых, еще при Сталине, точнее, когда авиацией в Московском военном округе заправлял Василий Сталин. Обратился к нему с просьбой (мы были на "ты") разрешить мне полетать на реактивных самолетах. Он зачертыхался: зачем, мол, тебе реактивные самолеты, но в конце концов согласился помочь. Из затеи, правда, ничего не вышло. И все же с его помощью мне удалось полетать на поршневых самолетах. В Москве была спецшкола ВВС, а вот самолетов не хватало. С помощью Василия Сталина я выбил для нее По-2 и совершил в школе несколько полетов как летчик-инструктор. На этом моя небесная эпопея завершилась.
- Больше никогда не тянуло в небо?!
- Тянуло. Но ведь я уже говорил, что не так-то просто было вновь сесть за штурвал. Если ты не в строю, кто тебе доверит штурвал? Да и другие дела появились, потом я женился.
- Когда?
- Сразу после войны. Я работал инспектором-летчиком по истребительным школам в управлении вузов ВВС. И вот как-то раз прихожу в столовую и вижу... Да, ту, которую искал. Правда, показалась она мне, как принято говорить сегодня, уж слишком крутой, работала в управлении капитального ремонта. И жених, как позже выяснилось, был у нее. Но не устояла под моим напором ухаживаний. Вот почти 55 лет живем с Галиной Викторовной вместе. Благодарен судьбе за то, что она связала меня с прекрасным человеком. Вместе вырастили двоих сыновей - Виктора и Алексея.
- Алексей Петрович, а не проясните ваши отношения с Борисом Полевым. Рассказывают, что после того, как вы познакомились в землянке с писателем, проговорили всю ночь, он пообещал, что в скором времени в газете "Правда" появится очерк о вас. Но очерк не появился, так как Геббельс распространял в это время дезу, мол, дни России сочтены, на фронте воюют одни калеки, и редколлегия не решилась публиковать Полевого. При очередной встрече у вас произошла перепалка.
- Это байка, не более того. Никаких обид на Бориса Николаевича Полевого у меня не было и нет. Первая встреча у нас состоялась в сорок третьем, вторая, ее также описал Полевой в послесловии, в сорок шестом, уже после того, как роман был опубликован в журнале "Октябрь". Встреча была радостной, интересной для обоих. Я досказал ему свою биографию. Кстати, в послесловии к книжному изданию он назвал мою реальную фамилию - Маресьев, а не Мересьев, как у литературного героя. И такой факт: Полевой меня искал после войны, но не нашел. Видимо, я к тому времени уволился, и его звонки в Главное управление кадров ничего не дали. Так что первым нашел его я. Услышал, что по радио читают его роман, позвонил в "Правду" и тут же получил номер телефона.
Хорошие отношения мы сохранили до последних дней жизни писателя. Часто с ним встречались, тем более что оба были членами Комитета защиты мира. Часто сидели вместе на заседаниях, ездили вместе в командировки, даже в Соединенные Штаты. Наверное, будет неправильно утверждать, что мы были большими друзьями, но отношения, повторюсь, поддерживали самые добрые. Часто созванивались, я был у него не раз на дне рождения.
- На вашем примере, Алексей Петрович, воспитывали целые поколения советских мальчишек. А какое отношение к вам было со стороны власти? Встречались ли с высшими руководителями государства?
- А какое отношение ко мне должно быть? Самое обычное. Я ведь ничего ни у кого не просил, ни на какие почести не напрашивался. После войны все время учился, работал. В 1952-м окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС, через четыре года - аспирантуру Академии общественных наук. С 1956-го - в Советском комитете ветеранов войны.
С сильными мира сего я встречался только по работе. Например, с председателями Совета Министров СССР Алексеем Николаевичем Косыгиным, с Николаем Александровичем Тихоновым, когда они принимали ветеранские делегации. С маршалом Андреем Антоновичем Гречко общался чаще, но опять-таки по делу…
Не люблю, когда меня называют, к примеру, "легендарный". Я понимаю, что люди хотят сказать - мужественный, смелый. Получается же, что слишком меня возносят. Это как-то хорошо подчеркнула в Орле (я почетный гражданин этого города и часто там бывал) одна учительница: почему легендарный, он из нашей жизни, он один из нас. Да, я не из легенды, я реальный живой человек.
- О чем сожалеете?
- О том, что не узнал имени комиссара. Не проводил в последний путь Бориса Полевого. Когда он умер, я находился в санатории, самочувствие было не самое лучшее. Обращаюсь к жене: что же будем делать? Вместе решили: позвоним Инне Иосифовне - супруге Полевого, выразим соболезнование, а когда приедем в Москву, то возложим цветы на могилу. Так и сделали. Сейчас думаю, надо было несмотря ни на что вырваться в столицу. Сожалею, что не побывал на "тропе Маресьева", о которой мне много рассказывают, а ведь Новгородчина рядом.
- Но ведь с ребятами, что вас нашли морозным апрельским утром 1942-го и, по сути, спасли вас, вы встречались. Есть фотография, где вы запечатлены вместе.
- Первый раз с ребятами из деревни Плавни встретился в дни празднования 20-летия Победы. Я тогда их пригласил в Москву, встретил, разместил в гостинице. А на следующий день они были у меня в гостях. Галина Викторовна накрыла стол, и мы хорошо тогда посидели. С Вихровым, он парень пошустрее, мы встречались и позже, я помогал ему решить кое-какие проблемы.
И все же о многом можно сожалеть. Не сделал то, не успел это. Конечно, что-то можно списать на занятость, на необходимость в отдыхе, на здоровье, наконец. Но это уже отговорки. Жизнь - сложная штука…
Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев умер в пятницу, 18 мая 2001 года, за два дня до своего 85-летия, в одной из московских клиник, куда его доставили с острым сердечным приступом. Он не дожил всего лишь часа до начала торжественного вечера в Центральном академическом театре Российской армии, посвященного его юбилею. Так распорядились высшие силы. Даже смерть подчеркнула величие жизни этого человека, его ответственность, порядочность, мужество.
Анатолий ДОКУЧАЕВ
Его именем называли школы, улицы и даже небесные тела - малая планета № 2173 в астрономическом каталоге обозначена как Maresjev. Всё это вполне заслуженно. Но есть одно место, которое, наверное, достойно носить это имя с бо`льшим правом, чем прочие.
Официально оно не называется никак. Просто небольшой пятачок у лесной дороги. Местные жители говорят о нём: «Пошли на Маресьева?», «Грибы брали за Маресьевым», «Меня тогда на Маресьеве медведь напугал...» Находится оно километрах в 5 от деревни Плав Валдайского района Новгородской области. Именно там в апреле 1942 г. был найден сбитый лётчик 580-го истребительного авиаполка Алексей Маресьев.
Правда на правду
О подвиге Маресьева мы, конечно, помним. Его самолёт был сбит в бою. Аварийная посадка. Раздроблены ступни. Ползком пробирался через болото и лес по снегу. Найден местными жителями. Госпиталь. Ампутация обеих ног. Дальше - почти фантастика. Возврат в строй. Полёты с протезами. Сбитые фашисты. Триумф.
Однако всё это, к сожалению, память инерции. Повесть Бориса Полевого сегодня изъята из школьной программы. Научной биографии Алексея Маресьева так и не создано. Возможно, к его 100-летию покажут старый советский фильм с Павлом Кадочниковым в главной роли. Пожалуй, всё. Или нет?
Лётчики перед боевым вылетом, 1944 г. Слева - Алексей Маресьев, получив звание Героя, он сдавал лётные зачёты как все остальные. Фото: РИА Новости
«Тебе как рассказать? Как у Полевого или как по правде было? - Виктор Александрович Вихров , сын того самого парня, что спасал Маресьева, готов к обстоятельному разговору. - Полевой, он, конечно, важно написал. Только батька по-другому рассказывал. Маресьев не шесть дней у нас в доме лежал, а только два, на третий его увезли. И не на самолёте, а на двуколке. Приехали двое и забрали, а батьке велели помалкивать про это дело. Вдруг тот лётчик - немецкий шпион. А кому рассказывать? Всё равно деревню почти всю тогда выселили, считай, только дедка мой Михайла и остался, вроде как присматривать».
Память о Маресьеве в деревне Плав жива, и она существенно отличается от того, что написано в книге Полевого. Нет, его здесь уважают, а «Повесть о настоящем человеке» читают и любят. Но на своём стоят крепко.
«Вранья вокруг Маресьева много, - продолжает Виктор Александрович. - Вот читал я раз, что, дескать, Маресьев сначала шёл, а уж потом полз. Ага, шёл! Ведь он падал, ноги-то ему раздробило, ступни. Как же он мог идти, если ему и не ступить? Так он и полз все 18 дней!»
Расхождения с книгой Полевого и впрямь есть. Скажем, деревню никакие оккупанты не сжигали - фронт до неё попросту не дошёл. Приземлился лётчик не в тылу врага, а на советской территории. Да и нашли его не малолетние сорванцы, как написано у Полевого.
Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев. 1974 год Фото: РИА Новости
«Батьке-то моему тогда уж 19 лет было, начисто комиссованный после ранения - на левой руке ему все пальцы миной под Новгородом оторвало. Ну а тогда как раз в апреле один дед из соседнего села шёл по лесу. Слышит, в лесу кто-то кричит. Подойти побоялся - до фронта всего 11 км. Мало ли кто - подойдёшь, так потом и домой не вернёшься. Однако пришёл в деревню к нам и сказал про чужого человека в лесу. И вот пошли дедка мой и батька и Серёга Малин, сосед. Нашли его, вытащили. А там метров 60 было от дороги - дикий лес. Запрягли лошадь, притащили сюда... А лежал он вот прямо здесь, у печки. Кровать у нас была старинная, клёпаная. Её потом в музей забрали. Вот на ней и лежал. Дедка его носил в зипуне в баню...»
Незаросшая тропа
Баня, где отпаривали раненого Маресьева, сохранилась. Несколько лет назад её перенесли из огорода, где она была в те времена, поближе к озеру. Но всё остальное - то самое, настоящее. Солидный сруб, очень внушительный котёл, печь-каменка. Топится, как и прежде, по-чёрному.
«Вшей на нём было - что ты... Вся одежда как есть шевелилась, будто живая. И отощавши страшно - его не только дедка носил, его и тётка на руки подымала. Весу в нём было, как в пушинке... А что ж ты хотел? 18 суток не евши почти - снег да клюква. Про то, что ежа съел, - это неправда. Про ящерицу знаю. Да и ту только надкусил. Батька рассказывал, что она Маресьеву лапкой в рот упёрлась - живая то есть была. Вот он дальше-то и не смог - жутко стало... Да ты сам-то на Маресьева ходил?»
В этой бане весной 1942 г. мыли и отпаривали истощённого и обовевшего Маресьева. Рядом сын человека, который спас лётчика. Фото: АиФ/ Константин Кудряшов
С Маресьева я вернулся примерно час назад. И, если бы меня не провожал староста деревни, дорогу бы туда не отыскал ни за что. Это раньше «Тропа Маресьева» была занесена в туристические справочники Валдая. Сейчас её обходят вниманием.
Вернее, обходили. Потому что совсем недавно место, где нашли лётчика, серьёзно изменилось.
Новый обелиск на месте, где нашли лётчика. Фото: АиФ/ Константин Кудряшов
«Старая плита была с ошибкой, - говорит глава Едровского сельского поселения, куда входит и деревня Плав, Сергей Моденков . - Почему-то на ней указали, что дело было в феврале 1942 г., хотя по-настоящему - в апреле. Да и странно как-то всё это выглядело - почему плита? Не могила ведь, а, наоборот, считай, место второго рождения. Так что теперь вместо неё обелиск. Правда, винт неправильный - это я и сам знаю. Надо бы трёхлопастной, как у тех самолётов... Ну да ладно, это можно поправить».
И поправят - я верю. Потому что при мне «на Маресьева» начали вести настоящую дорогу. Не асфальт и не бетонку. Обычный грейдер. Но всё-таки начали. Ради чего, собственно, сюда и явился Сергей Моденков. Который, к слову, как мне потом рассказали, сам тащил к новому обелиску тот самый неправильный винт. На руках. Пешком.
«Эту дорогу мы планировали уже давно, и никакой показухи к столетию Маресьева нет, - говорит глава Валдайского района Юрий Стадэ . - Если бы была показуха, то стали бы мы хвалиться грунтовкой? Да и эту дорогу доведём только до леса, где начинается старая колея. Вот года через два-три, может, и сделаем что посерьёзнее. Главное ведь не асфальт, а чтобы люди помнили. Я сам местный, валдайский, был здесь в детстве дважды. Нынешние наши ребята, местные школьники, тоже, наверное, помнят про Маресьева. Насчёт остальных не знаю...»
Я тоже. Зато знаю одно. Сам Алексей Маресьев никогда не приезжал в эти места. По свидетельствам родных, ему даже при воспоминании о них становилось не по себе. Но он имел на это полное право. Мы такого права - не ездить и забывать - не имеем.
Эти подробности стали ясны после того, как участники поискового отряда «Находка» нашли точное место падения истребителя
В 1942 году четыре истребителя Як вступили в схватку с 12 фашистскими «мессерами». Младший лейтенант Алексей Маресьев, только что сбивший два «юнкерса», был зажат в клещи, его самолет получил повреждения и рухнул в лесу.
Дальше всем известная история: с перебитыми ногами летчик полз к своим, лишился обеих ступней, но смог на протезах вернуться в строй. Маресьева подбили над вражеской территорией, но он тянул самолет, сколько мог, через линию фронта.
Об этом он рассказывал еще в 1943-м членам Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР. А в середине 90-х поведал то же самое корреспондентам EG.RU.
Тогда, в поганые ельцинские времена, о ветеранах и их подвигах забыли напрочь, про Маресьева вообще думали, что он умер. Но наши сотрудники разыскали легендарного летчика.
Он вспоминал: от удара контузило, куда посадил самолет, определить потом не мог, да и не очень хотел переживать это заново. Пополз на восток, где солнце всходило, там уж точно свои должны были быть.
Самолет героя был сбит 4 марта 1942 г. в Новгородской области.
Нынче выясняется: направься Алексей Петрович в любую другую сторону, получил бы помощь куда быстрее.
В четырех километрах на юг от места падения, в деревне Рабежа, находились вспомогательный пункт управления 34-й армии и штаб 245-й стрелковой дивизии. К северу , возле деревни Русские Новики, располагались заградительный батальон по охране тыла и основной КП 34-й армии. Западнее были проложены охраняемые линии связи, и их круглосуточно патрулировали.
Алексей Маресьев
Совершил 86 боевых вылетов, сбил 11 самолётов врага: 4 до ранения и 7 - после ранения. Маресьев - прототип героя знаменитого произведения Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке». «Несчастная страна, у которой нет героев» П.Буаст.
«Несчастная страна, которая нуждается в героях» Б.Брехт.
Заочный спор французского литератора и немецкого драматурга к русским людям не имеет никакого отношения. Наш народ, как социум, испокон веков исповедовал совсем иные парадигмы. Они спрессованы в известной песенной строке Лебедева-Кумача: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». И пример Маресьева – возможно, самое красноречивое доказательство того, что героизм у русских людей гнездится даже не в их ментальности, а в их генетике.
Он родился в многодетной семье, и как большинство поскрёбышей, был на диво слаб здоровьем. Алёшка так катастрофически часто болел малярией, что, по собственному выражению, скорее смахивал на китайского заморыша, нежели на нормального камышинского волжанина. Имел проблемы с суставами. Боли временами так донимали, что братья по очереди приносили его из школы домой. Вдобавок ко всему страдал регулярными мигренями. Поэтому, когда однажды заикнулся о том, что, повзрослев, станет лётчиком, Лёшку не просто высмеяли – поколотили за наглую глупость. Пройдут годы и он скажет: «Трое братьев было у меня. Так вот они все - умные, а я, младший, в летчики пошёл!»
Мать воспитывала сыновей одна. Вернувшийся с Первой мировой отец скоропостижно скончался от тяжких фронтовых ран. Собственно, малец отца-то и не помнил.
А мама трудилась уборщицей на деревообрабатывающем заводе. Скудный её доход, зато волевой, почти стальной характер, понуждал мальчиков к спартанской жизни, к труду каждодневному и тяжёлому, к экономии в большом и малом, к честности и порядочности. Пройдут годы, и, похоронив свою мать, Маресьев признается: «Всем я ей обязан. Она не просто жизнь мне дала, она научила меня бороться за эту жизнь во что бы то ни стало. До конца бороться».
Благодаря матери, можно сказать, он и лётчиком стал. А дело было так. После школы райком комсомола решил направить Маресьева строить Комсомольск-на-Амуре. Он возьми да и заартачься: чего это без меня меня женить кому-то вздумалось. Ах так, возмутились функционеры в райкоме, тогда билет – на стол! Алексей и швырнул, куда указали, краснокожую книжицу. И тогда глубоко идейная мать заявила: знать больше не знает такого сына. Пристыженный Лёшка пошёл в райком, извинился за глупую выходку и поехал на Всесоюзную стройку. Там и сбылось предсказание женщины-врача, заметившей на медкомиссии: «Ты, конечно, волен не ехать в такую даль. Только знай: одной ногой ступишь на ту землю, и все твои болячки как рукой снимет». Он тогда про себя смекнул: «А что, если хвори в самом деле исчезнут, ведь и в лётчики можно податься». Так оно и случилось. С тех пор, когда у Алексея Петровича интересовались: верит ли он в судьбу, всегда отвечал, что больше климату доверяет. Который и дал ему возможность в небо подняться. Случилось это в местном аэроклубе.
В 1937 году Маресьева призвали в армию и отправили служить в 12-й авиапогранотряд на острове Сахалин. Проявил он там себя очень достойно и дельно, за что и был зачислен в Читинскую школу военных пилотов.
К слову, без малейших претензий к состоянию здоровья. Вот и не верь после этого в благотворное влияние на людей Дальневосточного края нашенского. Через год школу перевели в Батайск и она преобразовалась в авиационное училище имени С.М. Кирова. Как Алексей постигал лётную науку, свидетельствует хотя бы тот факт, что после окончания училища его, младшего лейтенанта, оставили в качестве инструктора. В этой должности и встретил войну. Написал несколько рапортов с просьбой отправить на фронт. В августе 1941 года был зачислен в 296-й истребительный авиаполк Юго-Западного фронта. Первый боевой вылет совершил 23 августа под Кривым Рогом. На следующий год полк перебросили на Северо-Западный фронт. К тому моменту Маресьев уже сбил 4 немецких самолёта. А 4 апреля 1942 года в районе так называемого «Демянского котла» во время операции по прикрытию бомбардировщиков его самого немец подбил. Тяжело раненный Алексей вынужден был сесть на территории, занятой врагом. Восемнадцать суток на покалеченных ногах, ползком он пробирался к линии фронта, питаясь корой деревьев, шишками и прошлогодними ягодами. Впрочем, об этом советую всё-таки почитать в уже упоминаемой знаменитой «Повести о настоящем человеке».
Лучше Полевого всё равно не передать ни трагедии случившейся с боевым лётчиком, ни того беспримерного героизма, с которым он сражался сначала за жизнь, а потом и за своё место в ней. И вышел в итоге победителем.
Но тут важно и другое: как сам Маресьев относился к тому, что о нём было написано. А реагировал он на повесть, как и подобает по-настоящему мудрому и крепкому человеку. А именно – никак не позиционировал себя с литературным героем. Он всегда знал и прекрасно понимал: в той Великой и священной войне героизм был массовым явлением, чуть ли не нормой. И его, Маресьева, личный подвиг не раз повторялся фронтовиками: после тяжёлых ранений, приведших к частичной ампутации одной или обеих ног вновь сумели подняться в воздух ещё, по меньшей мере, восемь человек. Это лётчики-истребители майор Л. Белоусов, майор А. Белецкий, гвардии полковник А. Грисенко, гвардии капитан З. Сорокин, старший лейтенант И. Киселёв, гвардии капитан Г. Кузьмин, гвардии подполковник И. Любимов. Пилот, старший лейтенант И. Маликов, представлял бомбардировочную авиацию. Кузьмин, вернувшись в строй после ранения весной 1942 года, летая без ног, сбил 15 вражеских самолётов. В одном из боёв погиб. Остальные пилоты благополучно пережили войну. Почти все они стали Героями Советского Союза.
Прежде всего, поэтому Алексея Петровича никогда не распирала гордость от того, что именно он сподобился столь неслыханной литературной чести и славы. И, может быть, ярче всего это великое душевное благородство настоящего советского человека проявилось после того, как повесть Полевого была в 1948 году перенесена на экран режиссёром Александром Столпером с участием самых известных артистов: П. Кадочникова, Н. Охлопкова, А. Дикого, В. Меркурьева, В. Хохрякова, Т. Макаровой, Л. Целиковской, Б. Бабочкина, Л. Соколовой, С. Бондарчука, И. Рыжова, М. Глузского. Вот такое замечательное, созвездие лучших советских актёров создаёт фильм о большом и важном куске твоей личной биографии. Тут, знаете ли, поневоле головка у любого закружится...
А Маресьев отреагировал на выход фильма в высшей степени спокойно и сдержанно.
Мне о том артист Кадочников, с которым я имел честь дружить долгие годы, рассказывал. Между прочим, в холле его питерской квартиры стояла скульптура в полный человеческий рост, изображающая артиста в роли лётчика Мересьева. Более того, сам Павел Петрович полагал эту киноработу самым серьёзным собственным творческим достижением. И вспоминал: «Чего там скромничать, меня за кино, в основном хвалят. Но такого замечательного комплимента, как Лёша Маресьев мне никто не отпускал. А он сказал, посмотрев фильм: «Петрович, ты не меня сыграл. Ну что во мне может быть такого примечательного? А сыграл ты думы и чаяния всех боевых лётчиков той великой войны. Поэтому от всех них тебе великое спасибо». Не было у меня, поверь, лучшей рецензии на мою работу».
Жизнь таких великих людей, как мой герой, со временем неминуемо обрастает легендами – по-иному быть не может. В связи с этим никак нельзя здесь не вспомнить и о том, что по «Повести о настоящем человеке» гениальный русский композитор Прокофьев написал одноимённую оперу, вслед фильму. И вот вам первая легенда, из которой следует, что Сергей Сергеевич взялся якобы за работу исключительно из-за понуждения советским агитполитпропом и потому-де написал столь бездарную вещь, которую даже сама система вынуждена была признать откровенной неудачей и запретить. Правда тут лишь в том, что Прокофьева в числе других ведущих композиторов обвиняли в антинародности, причисляли к «формалистам» и «модернистам», а опера увидела сцену лишь единожды. Касательно досужих утверждений о вынужденном подобострастии композитора к властям предержащим, то вот его собственное признание: «Советскому человеку, его беспредельному мужеству посвящаю я свою новую оперу на сюжет глубоко взволновавшей меня «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого. Эта повесть – наиболее сильное моё литературное впечатление за последнее время. С. Прокофьев, октябрь 1947 г.». Такие признания у таких нестандартных творцов из-под палки не выбьешь.
Вторая легенда гласит, что якобы Маресьев, побывав на опере, сказал: «Лучше пусть мне ещё раз отрежут ноги, чем смотреть и слушать такое». И здесь позволю себе отступление, на которое в иной ситуации вряд ли бы и решился. Когда я был спецкором ТАСС, со мной бок о бок трудился непревзойдённый журналист-протоколист, суперкоммуникабельный человек Олег Московский, которого я, по молодости, называл «Папой». Он был зятем маршала Москаленко и всеобщим любимцем высшей военной номенклатуры СССР. «Папа» и познакомил меня с Маресьевым. Они давно дружили семьями. Мы встретились в комнате приёмов Советского комитета ветеранов войны (СКВВ), что на Гоголевском бульваре. Выпили по рюмке коньячку и я, ничтоже сумняшеся, решил, что можно, так сказать, и разрядить обстановку. А надо заметить, что с ранней юности собираю всякие народные байки. Вот и начал с анекдота о Маресьеве и опере. И по меняющемуся выражению лица Маресьева понял всю неотразимую императивность пословицы: язык мой – враг мой. «Папа» Олег, конечно, быстро смикшировал неловкость, но какая-то натянутость всё равно потом витала в продолжение нашего общения. Лишь провожая двух корреспондентов ТАСС, Алексей Петрович и расставил все точки над «i»: «Кстати, насчёт оперы,- заметил.- Видел и слушал я её всего раз в жизни. Но поскольку басового ключа от скрипичного не отличаю, то вы же понимаете, что никакого права у меня на оценку нет. Могу лишь добавить: ребята очень старались и у них, кажется, получилось. Был я после премьеры за кулисами. С Женей Кибкало, который исполнял главную партию, мы до сих пор в замечательных отношениях. Всё остальное – выдумки, которые годами преследуют меня, как Вячеслава Тихонова анекдоты о Штирлице. Так что не обижайтесь…».
Готовя сейчас, спустя более трёх десятилетий с момента встречи с Маресьевым эти заметки, я полез в спецлитературу и вот что узнал. Оказывается, опера «Повесть о настоящем человеке» никогда не ставилась целиком. Первый раз она прошла в Ленинградском театре оперы и балета в 1948-м и была запрещена. Вторую постановку осуществил Г.П. Ансимов в Большом театре через 12 лет. В 1985 году Большой театр предпринял ещё одну попытку реанимировать многострадальную партитуру. Инициативу режиссера Георгия Ансимова поддержал выдающийся композитор современности Альфред Шнитке. Он предложил совместить оперу с прокофьевскои кантатой «Александр Невский». А 20 лет спустя главный режиссер московской «Геликон-Оперы» Дмитрий Бертман, который 18-летним юношей ассистировал Ансимову (своему учителю) в той постановке «Повести...» на сцене Большого, решил в 2005 году извлечь оперу Прокофьева из небытия и создать свой спектакль, посвятив его 60-летию Победы. «Этим спектаклем,- сказал Бертман,- мы благодарим наших отцов и дедов, которые смогли отстоять на карте мира Россию, обладая редким для нас качеством – патриотизмом».
Ещё одна легенда о Маресьеве гласит: когда корреспондент «Правды» Полевой написал в газету очерк, то его, якобы, прочитал Сталин и распорядился присвоить этому мужественному пилоту звание Героя Советского Союза. В реальной жизни всё случилось совсем по-иному.
20 июля 1943 года Алексей Маресьев во время тяжелейшего воздушного сражения с превосходящими силами противника спас жизни советских лётчиков, сбив сразу два вражеских истребителя Fw-190, прикрывавших бомбардировщики Ju-87.
Боевая слава о Маресьеве разнеслась по всей 15-й Воздушной армии и даже по всему фронту. Тогда же в полк прибыл только что получивший первое в стране звание маршала авиации командующий ВВС А. Новиков. Он распорядился собрать всех комэсков. Общался с каждым в отдельности. Дошла очередь до Александра Числова. «Сколько ходишь в капитанах?» - «Полтора года, товарищ маршал» - «А сколько самолётов сбил?» - «Пятнадцать» - «Запиши,- приказал адъютанту,- майора Числова представить к званию Героя» - «Товарищ маршал, разрешите доложить: у меня в эскадрильи воюет замечательный парень, очень хороший лётчик только он - без ног…» - «Как это без ног? Ко мне его немедля!».
Они беседовали с глазу на глаз почти час. Есть фотография с той памятной для Алексея Петровича встречи с маршалом авиации, впоследствии ставшим первым в стране Главным маршалом авиации. К слову, это - самый первый снимок, попавший в СМИ, где запечатлён Маресьев. Пройдут годы, изображений мужественного безногого советского лётчика появится в мире столько, что ни одному «Гуглу» не под силу ныне их учесть. И вообще слава его станет всепланетарной. Только она никак не повлияет на самого Алексея Петровича, не отразится на его взглядах, поступках и мыслях. Скажу больше, складывалось даже такое впечатление, что он лично тяготился невероятным бременем своей славы. Не любил вспоминать о тех восемнадцати днях своих лесных скитаний. Ни разу не съездил в края, где был подбит. Никогда, нигде и никому не высказал горечи и досады о своих ногах, зато всегда сожалел о том, что протезы не позволили ему управлять реактивным самолётом. То есть, ноги и реактивная авиация были для него равноценной потерей. Только если о ногах своих Маресьев не говорил никогда, то о самолётах – всегда, как о первой и единственной любви в жизни. У себя дома он хранил лишь две фотографии: ту, о которой только что рассказано, и сделанную в юности.
Четырнадцатилетний Лёшка сидит на лошади, а по его ногам, именно в том месте, где их отрежет впоследствии профессор Теребинский, проходит белая полоса засветки.
Материалист до мозга костей, Алексей Петрович ни в какую мистику, конечно, не верил, но в памяти держал эти две жизненные зарубки.
Через месяц после приезда маршала Новикова, старший лейтенант А. П. Маресьев был удостоен звания Героя Советского Союза с вручением Золотой Звезды № 1102. И лишь тогда в полк зачастили военные корреспонденты, среди которых оказался и будущий автор «Повести о настоящем человеке». Естественно, Сталин знал все подробности биографии лётчика-героя. На какое-то время действительно распорядился не пропагандировать его подвиг, чтобы враги не злорадствовали. У русских, дескать, уже некому воевать - безногих лётчиков в бой бросают. Нам сейчас подобные предостережения кажутся наивными. А по тем суровым временам, как знать, что было вредно, а что полезно в таком невиданном сражении добра и зла. Зато после войны вождь по заслугам оценил и саму повесть, и фильм, не говоря уже о герое. Писатель Полевой, режиссёр Столпер, актёры Кадочников, Дикий, Меркурьев, Свердлин и Хохряков были удостоены Сталинской премии. По личному распоряжению Иосифа Виссарионовича майора Маресьева, кстати, вопреки его желанию, отозвали с фронта и назначили инспектором управления вузов ВВС. Лётчику хотелось воевать, а вождь позаботился о том, чтобы война не перемолола своими жерновами такого героя, чтобы его невиданное мужество ещё послужило советскому народу. Это тоже был государственный прагматизм, и кто сейчас упрекнёт Сталина за такой «волюнтаризм»?
Людская молва по-всякому препарирует и отношения автора «Повести…» с её героем. Наиболее распространённая версия: Маресьев и Полевой ревновали к славе друг друга и на этой почве чуть ли не враждовали. Что тут скажешь? Маресьев всегда с пиететом относился к Борису Полевому, с уважительным пониманием к его художественному произведению, даже к тому, что писатель изменил его фамилию на Мересьева. Говорил: «И правильно сделал Борис Николаевич. А то вдруг бы я оказался пьяницей или начал хулиганить. Тогда бы книжку запретили». Никаких раздражений никогда не выказывал Алексей Петрович и по части так называемой «любовной линии» повести. Хотя не раз повторял, что ничего подобного даже близко быть не могло: «Я на сквозняке стоять не мог от упадка сил. Какая там любовь». Разумеется, и никакого такого «выбора между девушками», хорошо прописанного в повести, не могло быть по определению. Жену Галину Викторовну Третьякову он встретил, уже работая в Главном штабе ВВС. На похоронах Полевого Маресьев не присутствовал – находился в зарубежной командировке. Но первое, что сделал, вернувшись из-за границы, поехал на Новодевичье кладбище, участок №9, и там возложил венок на его могилу. Так что, если дружбы закадычной между лётчиком и писателем и не было, но чтобы враждовали – вздор полнейший!
…Осенью 1977-го мы, слушатели ВПА имени Ленина, пригласили на встречу писателя Полевого. Однокашник В. Андрусов записал на магнитофон 500 метров его воспоминаний, литературных рассуждений и ценных для нас, военных журналистов, советов. Что примечательно: Борис Николаевич лишь единожды вскользь упомянул о том, что «Повесть о настоящем человеке» родилась из его записей во время битвы на Курской дуге. Всё. Более ни разу за полуторачасовое выступление не коснулся ни самого произведения, ни его героя. Полевой был мудрым и потому ценимым системой человеком. Его десять раз награждали высшими орденами Советского Союза, двумя Государственными премиями, Международной премией Мира, наконец, он стал и Героем Социалистического Труда. Разумеется, это – признание заслуг общественного деятеля и литератора, которым не многие коллеги Полевого могли похвастаться. Только ведь та его слава не могла идти ни в какое сравнение со славой Маресьева. И Полевой это отлично понимал. Однако у него была другая ревность – творческая. Ему казалось, что прочие его литературные вещи - «Я - «Берёза», «На диком береге», «Доктор Вера», «Мы – советские люди», «Золото», четыре книги военных мемуаров - ничуть не уступают, а то и превосходят «Повесть о настоящем человеке».
Писателю очень не хотелось оставаться в памяти читателей автором всего лишь одного произведения о безногом лётчике. Но случилось именно так.
Кто сейчас вспомнит перечисленные выше романы? А «Повести о настоящем человеке» жить в веках именно потому, что в ней очень реалистично отражено высшее проявление человеческого духа.
Боевой подвиг отдельной личности явился неким олицетворением всего советского народа. Именно так он и воспринимался во время самой войны и все послевоенные годы.
Советским людям было чрезвычайно важно осознавать, что человек из легенды живёт среди них и при этом ничем особым от них не отличается. Алексей Петрович в этом смысле просто удивительно отвечал именно таким народным чаяниям. Он был в высшей степени порядочным, справедливым и кристально честным человеком. Сразу после войны Маресьеву предложили на выбор: учеба в Академии Генерального штаба, где готовили генералов, или Высшая партийная школа. «Кому нужны в мирное время безногие генералы»,- сказал Алексей Петрович и подался в ВПШ. А там предстояло штудировать политэкономию, марксистско-ленинскую философию, психологию и другие заковыристые предметы, о которых он толком раньше и не слыхивал. Образование имел известно какое: семилетка, ФЗО (фабрично-заводское обучение) и авиашкола. Поэтому бывший боевой лётчик засел за учебники с такой лютостью, словно от того, как он с ними справится, зависела вся его последующая жизнь. Итог: по выпуску из ВПШ получает не только красный диплом, но и защищает кандидатскую по истории. Через пару лет Воениздат предложит Маресьеву написать книгу воспоминаний, дал в помощь квалифицированного лизаписчика. Алексей Петрович с негодованием отверг литературную поддержку: «Сам напишу. Хватит с меня ножных протезов, чтобы ещё плодить бумажные!».
Сын Виктор рассказывал: «Отец сам всегда ухаживал за теми протезами. Как встал на них ещё в войну, так и пользовался только одной отечественной моделью. Четырнадцать пар за всю жизнь износил. Папа был аккуратным и тщательно следил за своими механическими ногами. И знаешь, ходил на них бодренько так. Особенно в молодости. Кто его не знал, никогда бы не заподозрил, что человек на протезах. Единственное, что батю выдавало, так это ступни. У нас они подвижные, а у него - нет. Поэтому даже мне трудно понять, как он мастерски водил машину. Ему хотели сделать ручное управление – категорически отказался. Только потом, уже на его восьмом десятке я наблюдал: если сядет в глубокое кресло, то с трудом потом, раскачиваясь, вставал. Никогда не курил. Выпивал только по большим праздникам не более двухсот граммов водки. Всегда делал физзарядку. Даже в 85 выглядел на 10 лет моложе. Но когда ему об этом говорили, сокрушался: «Мне, конечно, приятно слышать, что выгляжу хорошо. А печенка, селезенка, лёгкие, сердце? Им-то ведь тоже уже 85».
Маресьев на самом деле был до щепетильности скромным и невероятно совестливым человеком. Никакого особого отношения к себе не терпел.
Наоборот всячески подчеркивал, что он такой же как все. Всегда и во всём. Когда родился Виктор, сын-первенец, Маресьеву дали квартиру на Пушкинской площади. По временам послевоенным очень приличное жильё из трёх комнат. В том доме обитали поэты Сурков, Исаковский, председатель Моссовета Бобровников, генеральный прокурор Советского Союза Сафонов, жена Василия Сталина (дочь маршала Тимошенко), актриса Валентина Серова. Но грянула так называемая перестройка, и, оказалось, что соседство с известной столичной площадью много хуже привокзальной жизни. Алексея Петровича раздражали сплошные митинги под окнами.
Особенно негодовал, когда у него «под носом» построили «Макдоналдс». Обычно выдержанный человек, он ругался, наблюдая за бесконечной очередью к заокеанским фастфудам. «Если это – перестройка, - говорил, - то за ней обязательно последует перестрелка».
Со временем многие знаменитости из дома съехали – подальше от «перестроечных благ». Маресьеву тоже предлагали знакомые, а жена и сын просто настаивали перебраться в более удобный район. Ведь с ними жила мама Маресьева Екатерина Никитична, а комнаты были узкие, неудобные. Потом родился Алексей, с детских лет страдавший эпилепсией. Таким образом, у Алексея Петровича были, что называется, железные юридические основания на улучшение жилищных условий. Отказывался. На том простом основании, что негоже ему привередничать в столь деликатном вопросе, как жильё. «Витька, многие люди много хуже нашего живут и ничего, не возмущаются. А ты хочешь, чтобы в меня потом тыкали пальцем: Маресьев с жиру бесится».
Спал всегда на твёрдой тахте. Опять же сын и жена многажды предлагали ему приобрести хорошую кровать – ни в какую. «Витька, запомни: мужик всегда должен отдыхать на жёстком ложе и презирать любые собственные слабости». Однажды выступал на центральном телевидении вместе с Юрием Гагариным. Вечером того же дня долго не мог уснуть. На расспросы сына ответил вопросом: «Как думаешь, Витя, наверное, зря я Юре «тыкал»? Всё же – первый космонавт мира. А с другой стороны, мы же с ним - кореша. Да и старше я Юрки на восемнадцать лет». Они часто выезжали вдвоём на рыбалку. Маресьев помог Гагарину приобрести катер. А вот себе купить постеснялся…
Как и постеснялся, когда грянула «павловская реформа» и все накопления Героя Советского Союза, которые годами откладывал с зарплаты для сына-инвалида на случай своей смерти, превратились в пшик. Очень досадовал по этому поводу. Но ходить по инстанциям и «качать права», как ему советовали, наотрез отказался.
Так называемую перестройку, а затем и развал Советского Союза Маресьев принял почти что в штыки. Помню, в феврале 1989 года было принято решение о прекращении войны в Афганистане и выводе советских войск, и наш сильно полевевший на перестроечной волне заведующий Военно-политической редакцией ТАСС распорядился, чтобы Олег Московский «попросил своего друга Маресьева прокомментировать для зарубежных СМИ это «историческое событие». Олег Александрович ответил: Маресьев не станет этого делать. Тогда заведующий сам позвонил Алексею Петровичу и получил сокрушительный «отлуп». Потом удивлялся: такой вроде бы покладистый мужик, а тут чуть ли не матом меня послал.
«Беловежский сговор» Алексей Петрович вообще воспринял, как личную трагедию. Да и новая власть его особо не баловала вниманием.
Хотя он тогда был уже ответственным секретарём Советского, затем Российского комитета ветеранов войны (ныне – Общероссийская общественная организация ветеранов войны и военной службы). Все пишущие о Маресьеве довольствовались расхожими сведениями: упал, долго полз, отморозил ноги, их отрезали, но он всё равно потом летал. А о том, чем герой занимался в мирное время, писалось всегда вскользь или под сурдинку. Ну что интересного может быть в ветеранской организации? Меж тем, Алексей Петрович Маресьев на своём уникальном посту, без преувеличения, совершил второй, на сей раз гражданский подвиг.
Он не просто стоял у истоков самой мощной советской ветеранской организации – лично её создавал с нуля. То есть, буквально собственноручно составлял все уставные документы: Устав, положения о Президиуме, о секциях, о редакционном совете; согласовывал документы с юристами и властными структурами; добивался помещения, транспорта; разрабатывал и утверждал штатное расписание в центре и на местах; пробивал финансирование. Какая это была муторная и тягомотная работа, можно сравнить, разве что, с тем, как в стихах написать годовой финансовый отчёт. Господи, сколько же порогов госчиновников оббил Маресьев на своих протезах, сколько нервов потратил, сражаясь с бездушными бюрократами!
В первые годы после войны льготы получали только Герои Советского Союза и инвалиды. Масштабное расширение объёма льгот и круга лиц, которым они предоставлялись, началось лишь с приходом к власти Л.И. Брежнева. И здесь личный вклад Маресьева переоценить невозможно. Алексей Петрович был в дружеских отношениях с Леонидом Ильичом. Их человеческая дружба существенно сказывалась на материальном положении участников минувшей войны. Именно в те года для них были установлены отдельные очереди на получение жилья, автомобилей, некоторых продуктов и дефицитных товаров. Государству такая забота была не слишком обременительной, зато на самоощущение ветеранов она влияла весьма позитивно.
…Накануне Дня Победы 1967 года проходила церемония открытия мемориала Вечного огня у Могилы Неизвестного солдата. Зажжённый от огня на Марсовом поле, факел был доставлен в столицу. У Александровского сада огонь принял Алексей Маресьев и в сопровождении двух знамённых строевым шагом направился к Генеральному секретарю Брежневу. Тот и зажёг Вечный огонь. Когда в перестроечные годы Алексея Петровича некоторые «либералисты» пытались уязвить этим, якобы подобострастным, поступком он всегда спокойно парировал:
«Факел я вручал не Генсеку, а такому же, как сам фронтовику, который всегда очень душевно и заботливо относился к тем, кто воевал. А вот Горбачёв и Ельцин ни разу у меня не поинтересовались, как живут, вернее, как доживают свою жизнь ветераны».
Почти 45 лет Алексей Петрович Маресьев исполнял сложные и многотрудные обязанности секретаря главной ветеранской организации страны.
За это время Председателями СКВВ побывали: маршалы Совестского Союза А. Василевский, К. Мерецков, С. Тимошенко, маршалы авиации А. Силантьев, Н. Скоморохов, генералы армии П. Батов, В. Говоров, генерал-полковник А. Желтов. И все они, как и его боевые товарищи, не переставали удивляться выдающимся деловым и личным качествам великого Героя, Настоящего человека.
Многое в свое время я не успел записать, многое за четыре года потерялось в памяти. О многом, по скромности своей, умолчал тогда Алексей Маресьев. Пришлось додумывать, дополнять. Стерлись в памяти портреты его друзей, о которых тепло и ярко рассказывал он в ту ночь. Их пришлось создавать заново. Не имея здесь возможности строго придерживаться фактов, я слегка изменил фамилию героя и дал новые имена тем, кто сопутствовал ему, кто помогал ему на трудном пути его подвига. Пусть не обидятся они на меня, если узнают себя в этом повествовании.
Так возникла эта «Повесть о настоящем человеке».
После того как книга эта была написана и приготовлена к печати, мне захотелось перед публикацией познакомить с ней ее главного героя. Но он бесследно затерялся для меня в путанице бесконечных фронтовых дорог, и ни наши общие друзья-летчики, ни официальные источники, к которым я обращался, не смогли мне помочь отыскать Алексея Петровича Маресьева.
Повесть уже печаталась в журнале, ее читали по радио, когда однажды утром у меня позвонил телефон.
Мне бы хотелось с вами встретиться, зазвучал в трубке хрипловатый, мужественный, как будто знакомый, но уже позабытый голос.
А с кем я разговариваю?
С гвардии майором Алексеем Маресьевым.
А через несколько часов, быстрый, веселый, все такой же деятельный, своей медвежеватой, чуть-чуть с развальцем походкой он уже входил ко мне. Четыре военных года почти не изменили его.
…Я вчера сижу дома, читаю, радио включено, но я увлекся и не слушаю, что там передают. Вдруг подходит взволнованная мама, показывает на приемник и говорит: «Послушай, сынок, это же про тебя». Прислушался, верно, про меня, передают о том, что со мной было. Я удивился: кто это мог написать?
Ведь вроде бы я никому не рассказывал об этом. И вдруг вспомнилась наша встреча под Орлом и как я вам в землянке всю ночь не давал спать своими разговорами… Думаю: как же так, это ж было давно, почти пять лет назад… Но зачитали отрывок, назвали автора, и вот решил я вас разыскать…
Все это он пояснил залпом, улыбаясь своей широкой, чуть-чуть застенчивой, прежней маресьевской улыбкой.
Как всегда бывает при встрече двух давно не видевших друг друга военных, заговорили о боях, об общих знакомых офицерах, добрым словом помянули тех, кто не дожил до победы. О себе Алексей Петрович рассказывал по-прежнему неохотно, и выяснил я, что он еще много и удачно повоевал. Вместе со своим гвардейским полком проделал он боевую кампанию 1943–1945 годов. После нашей встречи он сбил под Орлом три самолета, а потом, участвуя в сражениях за Прибалтику, увеличил свой боевой счет еще на две машины. Словом, он щедро расквитался с противником за свои утраченные в бою ноги. Правительство присвоило ему звание Героя Советского Союза.
Рассказал Алексей Петрович и о своих домашних делах, и я рад, что и в этом отношении могу дописать к повести счастливый конец.
Закончив войну, он женился на любимой девушке, и у них родился сын Виктор. Из Камышина к Маресьевым приехала его старушка мать, которая сейчас живет с ними, радуясь на счастье своих детей и нянча маленького Маресьева.
Так сама жизнь продолжила эту написанную мною повесть об Алексее Маресьеве - Настоящем Советском Человеке.
...БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ
Четвертое десятилетие остается «Повесть о настоящем человеке» одной из любимых книг в нашей стране. И не только в нашей. К ней с неизменным интересом обращаются прогрессивные люди всего мира.
Повесть опубликована в 1946 г., и первыми ее читателями были те советские люди, которые только что вынесли на своих плечах все тяготы, беды и ужасы войны, - вынесли, выстояли и пришли к Победе, ибо защищали они от фашизма самое кровное и дорогое: свой дом, Родину, завоевания Великого Октября. Подвиг летчика А. П. Маресьева, о котором поведал миру Борис Полевой, был для них одним из ярких выражений общенародного подвига. В «небывалом деле», исключительном случае (летчик, лишившийся в первые месяцы войны обеих ступней, вернулся в строй и героически сражался на истребителе) они узнавали типические черты своего времени, когда каждый советский человек отдавал все свои силы - до конца! - борьбе за свободу и независимость Родины.
Особое значение имела повесть в первые годы после войны для люден, которые переживали непоправимые потери. Она учила их мужеству, помогала стойко переносить горе, искать и находить свое место в новой, послевоенной жизни.
Известно, что остаются жить надолго, навсегда те книги, которые соответствуют своему времени, выражают самое главное в нем самое важное для него. Так произошло и с «Повестью о настоящем человеке».
Говоря о причинах сильного воздействия на читателей таких книг, как «Молодая гвардия» А. Фадеева, «Звезда» Э. Казакевича, «Спутник» В. Пановой, «Знаменосцы» О. Гончара, «Дом у дороги» А. Твардовского, «Белая береза» Н. Бубеннова, «Буря» В. Лациса, Б. Н. Полевой писал: «Теперь это уже немолодые книги… но они не потеряли и по сей день обаяния свежести. Их читают, перечитывают, их изучают, потому что написаны они „по горячим следам войны“ и, сохраняя „непосредственность восприятия, жар чувств, переживаний“, являются „наиболее волнующими, берущими за душу повествованиями о самой большой войне, которую когда-либо вел человек“». Эти слова следует, конечно, отнести и к «Повести о настоящем человеке» Среди своих любимых книг назвал Юрий Гагарин повесть Б. Полевого.
Когда новый читатель, представитель подрастающего поколения, впервые открывает книгу Бориса Полевого, он знает, что в основе ее лежит реальная человеческая судьба и подлинный воинский подвиг, что прототипом героя повести, летчика Алексея Маресьева, является Герой Советского Союза А. П. Маресьев, с которым Б. Н. Полевой, военкор газеты «Правда», встретился на дорогах войны. Об этой встрече и о том, как, когда и почему была написана повесть, Б. Н. Полевой рассказал в послесловии к «Повести». Если бы писатель опубликовал после войны только статью и материалы для передовой газеты «Правда», которые он подготовил в дни своей встречи с безногим летчиком летом 1943 г., то и в этом случае он сделал бы важное дело: советские люди узнали бы еще одну героическую страницу из истории Великой Отечественной войны, познакомились с одним из ее героев, отвага, мужество и преданность Родине которого вызывают восхищение. Однако автор понимал, что такая жизнь требует художественного воплощения, и не случайно долго вынашивал замысел своего повествования о «лучшем летчике полка», который оказался безногим: «Сколько раз во время войны, в дни затишья и после, скитаясь по странам освобожденной Европы, принимался я за очерк о нем и каждый раз откладывал, потому что все, что удавалось написать, казалось лишь бледной тенью его жизни!».
91