Жан батист гренуй правда или вымысел. Тема преступления в творчестве Ф.М. Достоевского и П. Зюскинда: к поиску литературного родства. Открывает сундук, вынимает фаллос покрупнее

1 0 0

Рыжеволосый брат-близнец Хикару. Вместе с братом эксплуатирует девушек-клиенток клуба, падких на «братскую любовь». До того, как Тамаки предложил ему с братом вступить в Хост-клуб, ни с кем из одноклассников Хитайчин не общались, предпочитая общество исключительно друг друга.

С детства любил с братом играть в игру «Угадай, кто Хикару», заставляя тех, кто пытался с ними подружиться, познакомиться или просто поговорить, назвать точно, кто из них Каору, а кто - Хикару. Но никто не мог сделать этого. Харухи Фудзиока первая, кому удалось различить братьев. Каору Хитайчин, как и его брат - мастер фальшивых эмоций. Согласно манге, он научился этому у одной из нянь, к которой они с братом были сильно привязаны. До того, как братья не повстречали их новую горничную (по совместительству - няню) были безразличны ко всему и никак не проявляли ни радость, ни грусть. Взамен на код от сейфа семьи Хитатиин, братья поставили их няне условие, что она будет с ними играть пока отец не вернется из командировки. В течение четырёх дней няня играла с Хикару и Каору научив их не показывать их истинных чувств. За несколько дней до приезда отца няня услышала диалог братьев о том, что они спрятали код в копилке. Няня разбила копилку, украла код и содержимое сейфа (очень дорогие игрушки братьев Хитайчин). С тех пор Каору стал применять умение скрывать свои эмоции. Оба брата симпатизируют Харухи.

Одноименные персонажи и родственники

Хикару Хитайчин
Рыжеволосый брат-близнец Каору. Вместе с братом эксплуатирует девушек-клиенток клуба, падких на «братскую любовь». До того, как Тамаки предложил ему с братом вступить в Хост-клуб, ни с кем из одноклассников Хитайчин не общались, предпочитая общество исключительно друг друга.

С детства любил с братом играть в игру «Угадай, кто Хикару», заставляя тех, кто пытался с ними подружиться, познакомиться или просто поговорить, назвать точно, кто из них Каору, а кто - Хикару. Но никто не мог сделать этого. Харухи Фудзиока первая, кому удалось различить братьев. Хикару Хитатиин, как и его брат - мастер фальшивых эмоций. Согласно манге, он научился этому у одной из нянь, к которой они с братом были сильно привязаны. До того, как братья не повстречали их новую горничную (по совместительству - няню) были безразличны ко всему и никак не проявляли ни радость, ни грусть. Взамен на код от сейфа семьи Хитатиин, братья поставили их няне условие, что она будет с ними играть пока отец не вернется из командировки. В течение четырёх дней няня играла с Хикару и Каору научив их не показывать их истинных чувств. За несколько дней до приезда отца няня услышала диалог братьев о том, что они спрятали код в копилке. Няня разбила копилку, украла код и содержимое сейфа (очень дорогие игрушки братьев Хитатиин). С тех пор Хикару стал применять умение скрывать свои эмоции. Оба брата симпатизируют Харухи. Хикару в манге признался в любви Харухи, но та его отвергла.

Хикару и Каору Хитайчин — братья-близнецы, практически не расстающиеся друг с другом. Только недавно они начали общаться с другими людьми и пытаться завести друзей. Мать близнецов — модный дизайнер одежды. От неё Хикару и Каору похоже унаследовали чувство вкуса и личные качества. Отец близнецов руководит компанией по производству программного обеспечения и совершенно не похож на своих детей. За незаметность его часто называют «призраком». Всё детство братья провели рядом и поэтому очень сильно зависят друг от друга.

Несмотря на внешнюю идентичность, характер у близнецов совершенно разный. Каору Хитайчин (озвучка Ёсинори Фудзита и Грег Эйрс) более спокойный, добрый и серьёзный чем его старший брат. Он легко сходится с людьми и уважает чужие решения. В противоположность Каору, Хикару Хитайчин (озвучка Кэнъити Судзумура и Тодд Хаберкорн) упрям и эгоистичен. Он часто ведёт себя по-детски и совершенно не представляет как общаться с кем-то кроме своего брата. Однако, эти различия не мешают близнецам, даже будучи разлученными, вести себя одинаково.

В начальной школе Хикару и Каору никого не допускали в свой «мир». Причиной этому стало то, что никто не мог различить братьев, что их очень расстраивало. Началось это скорее всего из-за горничной, работавшей в особняке их семьи. Близнецы очень любили её и даже заключили с ней сделку: если горничной удастся угадать кто из них Хикару, братья отдадут ей комбинацию от сейфа и позволят ограбить свою семью. Вместо этого горничная украла у братьев шифр и сообщила им, что никто и никогда не сможет отличить одного из них от другого. С тех пор Хикару и Каору безрезультатно ищут такого человека.

До того момента как Тамаки Суо попросил близнецов присоединиться к клубу свиданий они были замкнуты в себе. Теперь же братья с радостью дружат со всеми членами клуба, перед клиентками которого они изображают «братскую любовь».

Актеры озвучки

Связанные персонажи

0 0 0

Рыжеволосый брат-близнец Каору. Вместе с братом эксплуатирует девушек-клиенток клуба, падких на «братскую любовь». До того, как Тамаки предложил ему с братом вступить в Хост-клуб, ни с кем из одноклассников Хитайчин не общались, предпочитая общество исключительно друг друга.

С детства любил с братом играть в игру «Угадай, кто Хикару», заставляя тех, кто пытался с ними подружиться, познакомиться или просто поговорить, назвать точно, кто из них Каору, а кто - Хикару. Но никто не мог сделать этого. Харухи Фудзиока первая, кому удалось различить братьев. Хикару Хитатиин, как и его брат - мастер фальшивых эмоций. Согласно манге, он научился этому у одной из нянь, к которой они с братом были сильно привязаны. До того, как братья не повстречали их новую горничную (по совместительству - няню) были безразличны ко всему и никак не проявляли ни радость, ни грусть. Взамен на код от сейфа семьи Хитатиин, братья поставили их няне условие, что она будет с ними играть пока отец не вернется из командировки. В течение четырёх дней няня играла с Хикару и Каору научив их не показывать их истинных чувств. За несколько дней до приезда отца няня услышала диалог братьев о том, что они спрятали код в копилке. Няня разбила копилку, украла код и содержимое сейфа (очень дорогие игрушки братьев Хитатиин). С тех пор Хикару стал применять умение скрывать свои эмоции. Оба брата симпатизируют Харухи. Хикару в манге признался в любви Харухи, но та его отвергла.

Пока еще никто не добавлял в любимые персонажи

Одноименные персонажи и родственники

Каору Хитайчин
Рыжеволосый брат-близнец Хикару. Вместе с братом эксплуатирует девушек-клиенток клуба, падких на «братскую любовь». До того, как Тамаки предложил ему с братом вступить в Хост-клуб, ни с кем из одноклассников Хитайчин не общались, предпочитая общество исключительно друг друга.

Чем пахла Европа

Как выглядели города средневековья

Был ли у Гренуя прототип

Почему Грас стал столицей парфюмерии

Можно ли создать аромат любви

________________________________________ ______

«Парфюмер» Патрика Зюскинда - без сомнения, литературная сенсация конца
ХХ века. Произведение, популярное у тетенек-домохозяек и у бунтарски
настроенного интеллектуального студенчества. Томик с романом можно
встретить в руках у вжавшейся в двери вагона метро секретарши и
отдыхающего под испанским солнцем от дел праведных и неправедных ее
босса - бизнес-акулы. Вы все это, собственно, знаете и сами.

Многое из изложенного в этой книге вызывает у внимательного читателя
вопросы, в частности о нравах и быте тогдашних европейцев, о парфюмерии и
прототипах главного героя, о возможности создания универсального
аромата любви и т.п. Давайте попробуем разобраться…

__________________

Глава I. Был ли у Жана-Батиста Гренуя реальный прототип?

В XVIII веке во Франции жил человек, принадлежавший к самым гениальным и
самым отвратительным фигурам этой эпохи, столь богатой гениальными и
отвратительными фигурами. Его звали Жан-Батист Гренуй, и если имя это, в
отличие от имен других гениальных монстров вроде де Сада, Сен Жюста,
Фуше, Бонапарта, ныне предано забвению, то отнюдь не потому, что Гренуй
уступал знаменитым исчадиям ада тьмы в высокомерии, презрении к людям,
аморальности, короче, в безбожии, но потому, что его гениальность и его
феноменальное тщеславие ограничивалось сферой, не оставляющей следов в
истории, - летучим царством запахов.

Патрик Зюскинд, «Парфюмер»

Следует признать, что «Парфюмер» Зюскинда - произведение отнюдь не
фантастическое. Составители ароматов в погоне за доходами и известностью
не брезговали даже самыми отвратительными на взгляд современного
гуманиста средствами. Доктор Сорбонны историк парфюмерии Анник Ле Герер
приводит в своей книге «Ароматы Версаля в ХVII-XVIII в.в.» рецепт
ученика великого химика и врача Парацельса некоего Кроллиуса.

Согласно Кроллиусу, действие благовоний, входящих в драгоценное мумие,
многократно усилено за счет ингредиента, максимально близкого к жизни. А
именно - тела молодого человека, умершего насильственной смертью. То
есть парфюмеру-фармацевту рекомендовалось обзавестись трупом казненного
не ранее одного дня назад преступника, предпочтительно через повешение,
колесование или посажение на кол, — молодого (идеально - почему-то 24
года) и желательно рыжего, поскольку рыжий цвет - есть признак жизненной
силы. Затем следовало отделить мясистые части, вытопить жир, хорошенько
промыть винным спиртом и держать под солнечными и лунными лучами два
дня и две ночи, чтобы очистить содержащиеся в плоти «жизненные
принципы». Далее натереть их миррой, шафраном и алоэ и, наконец,
подвесить над огнем, «как это делают с бычьими языками и свиными
окороками, которые подвешивают над очагом, чтобы они приобрели
восхитительный аромат».

От момента издания рецепта до времени действия романа Зюскинда - около
ста лет. Сущие пустяки. Заметьте, Кроллиуса никто не отправил на
виселицу за его чудовищные рекомендации, рецепт не попал под запрет, был
хорошо известен специалистам. Можно с уверенностью предположить, что и
сам автор, и многие парфюмеры, знакомые с его выкладками, в погоне за
прибылью и известностью, экспериментировали с человеческим мясом.
Казненные преступники Кроллиуса - не юные девственницы Гренуя, однако
нас сейчас интересует сама по себе идея использовать человеческие трупы в
парфюмерных целях.

Современники свидетельствовали, что палачи немало наживались на продаже
свежатинки прямо с эшафота. Наваррский врач Ги де Лафонтен в 1564 году
писал, что на складе одного из торговцев мумие в Александрии были
обнаружены груды тел рабов, предназначенных для переработки в
«улучшенное» мумие.

Парфюмерия шла рука об руку и фармацевтикой (подробнее об этом - позже).
Так что трупы активно использовались и в медицинских целях. Тот же
Кроллиус рекомендовал человеческую плоть в качестве лекарственного
средства, прежде всего, противоядия. Ее необходимо было выдержать
несколько дней в винном спирте, потом высушить. Далее, объяснял автор,
фармацевту вновь понадобится винный спирт для восстановления у плоти
естественного красного оттенка. Поскольку внешний вид трупа неаппетитен,
то его следовало месяц вымачивать в оливковом масле. Поскольку масло
вбирает в себя полезные вещества от мумии, его также можно было
применять в лекарственных целях.

Известный французский химик и фармацевт XVII в. Николя Лефевр несколько
модернизировал рецептуру. Для начала, писал он, необходимо отрезать
мышцы от трупа здорового и молодого мужчины, дать им отмокнуть в винном
спирте, после чего подвесить в сухом прохладном месте. Если воздух
влажный или идет дождь, то данные эти мышцы нужно каждый день сушить на
несильном огне из можжевельника, до состояния матросской солонины.

Впрочем, удивляться толерантности европейцев к подобным рецептам не
приходится. Нравы во времена Средневековья, Возрождения, Просвещения
были во многих своих проявлениях столь людоедскими, что, глядя из дня
сегодняшнего, диву даешься.

Вот вам один из эпизодов, так сказать, городской хроники Парижа. Речь
пойдет об «инциденте» с трупом маршала Д"Анкра - итальянского
авантюриста Кончино Кончини, фаворита королевы Марии Медичи, супруги
Генриха IV и матери Людовика XIII (по приказу последнего маршал-фаворит и
был убит). Утром 25 апреля 1617 года парижская чернь взяла штурмом
двери церкви Сен-Жермен-л"Оксерруа, где был похоронен этот ни разу не
воевавший и крайне непопулярный маршал. Вытащив из под могильной плиты
тело этого маршала, толпа связала трупу ноги оторванной от языка
колокола веревкой, протащила его по улицам и набережным и повесила
головой вниз. То ли на одну из виселиц, которые являлись важной частью
городского пейзажа, то ли за опору Новому моста. Но этого озверевшим
парижанам и парижанкам показалось мало. Кто-то остро наточенным ножом
отрезал уши, нос и «срам» трупа. Вскоре остатки трупа опять потащили по
Парижу. И, наконец, вернув к Новому мосту, бросили в разведенный тут же
костер. Какой-то гражданин вскрыл грудную клетку и, вырвав сердце, чуть
подрумянив на огне, проглотил.

К слову, Европа была хорошо знакома с явлением каннибализма, который
являлся неизбежным спутником голода, периодически охватывавшего
континент. Самым страшным стал великий голод 1314-1315 г.г. Лето 1314
было дождливым, а летом 1315 разразился настоящий потоп. Результатом был
катастрофический неурожай и… большой спрос на человеческое мясо.

Средневековый летописец-монах Рауль Глабер приводит эмоциональное
свидетельство европейского каннибализма, вызванного голодом 1032 - 1034
г.г.: «Голод принялся за свое опустошительное дело, и можно было
опасаться, что исчезнет почти весь человеческий род. Атмосферные условия
стали настолько неблагоприятны, что нельзя было выбрать подходящего дня
для сева, но главным образом по причине наводнений не было никакой
возможности убрать хлеб. Продолжительные дожди пропитали всю землю
влагой до такой степени, что в течение трех лет нельзя было провести
борозду, могущую принять семя. А во время жатвы дикие травы и
губительные плевелы покрыли всю поверхность полей. Хорошо, если мюид
семян давал одно сетье урожая, а с него едва получали пригоршню зерна.
Если по случаю и удавалось найти в продаже что-нибудь из продуктов, то
продавец мог запрашивать любую цену. Когда же съели и диких зверей, и
птиц, неутолимый голод заставил людей подбирать падаль и творить такие
вещи, о каких и сказать страшно. Некоторые, чтобы избежать смерти, ели
лесные коренья и траву. Ужас охватывает меня, когда я перехожу к
рассказу об извращениях, которые царили тогда в роду человеческом. Увы! О
горе! Вещь, неслыханная во веки веков: свирепый голод заставил людей
пожирать человеческую плоть. Кто был посильнее, похищал путника,
расчленял тело, варил и поедал. Многие из тех, кого голод гнал из одного
места в другое, находили в пути приют, но ночью с перерезанным горлом
шли в пищу гостеприимным хозяевам. Детям показывали какой-либо плод или
яйцо, а потом их уводили в отдаленное место, там убивали и съедали. Во
многих местностях, чтобы утолить голод, выкапывали из земли трупы».

Поиск реальных прототипов Гренуя приведет нас и в гораздо более поздние
времена, а именно в 50-е годы XIX века. Галисия, автономный край в
Испании, был взбудоражен судебным разбирательством дела Мануэля Бланко
Ромасанта. Он был изобличен в как серийный убийца женщин и детей. Причем
есть основания полагать, что своих жертв Ромасанта освежевывал,
выкачивал из трупов жир, а его уже продавал аптекарям, производивших из
данного сырья высококлассное мыло. Любопытно, что подсудимый, не отрицая
совершения убийств, виновным себя, тем не менее, признавать отказался.
Он заявил на суде, что им овладела удивительная болезнь «ликантропия»,
превращавшая человека в волка.

По итогам судебного разбирательства этот маньяк-психопат был в апреле
1853 года приговорен к смертной казни через удушение с целью
предупреждения беспорядков. Затем дело было передано в суд высшей
инстанции, который заменил казнь пожизненным заключением. Возмущенный
прокурор, безусловно, поддержанный общественным мнением, обжаловал это
решение и в результате новых слушаний в марте 1854 года, был
восстановлен изначальный приговор: удушить мерзавца.

Но… Тут вмешались власть имущие. А именно королева Испании Изабелла II. К
ней обратился некий французский врач, который хотел исследовать
человека-волка. Так Ромасанта был спасен от виселицы - монаршая особа
фактически отменила казнь. Дальнейшие события за давностью лет
восстановить не представляется возможным. Ромасанта то ли умер в тюрьме,
то ли сбежал из нее и исчез…

Как известно, экспериментировали с человеческим жиром для производства
парфюмерно-гигиенической продукции некоторые ученые из числа германских
нацистов. Указание на это есть в материалах Нюрнбергского процесса, где
судили главарей «рейха». Вот протокол допроса свидетеля от 28 мая 1945
г.

«1945 г., мая 28 дня, г. Данциг, военный прокурор тыла 2-го Белорусского
фронта подполковник юстиции Гейтман и военный следователь военной
прокуратуры 2-го Белорусского фронта майор юстиции Каденский допросили
нижепоименованного в качестве свидетеля, который показал:

Мазур Зигмунд Юзефович, 1920 года рождения, уроженец г. Данцига, поляк,
принявший немецкое подданство в январе 1944 года,. образование — окончил
6 классов польской гимназии в г. Данциге в 1939 году, служил
добровольно в 1939 году в польском войске солдатом, из чиновников,
холостой, со слов не судимый, проживал в г. Данциге, Бечергассе, д. № 2,
должность до апреля 1945 года—препаратор анатомического института г.
Данцига, имеет мать в г. Данциге, улица Нейшотланд, д. № 10, владеет
польским и немецким языками.

Свидетель об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний предупрежден.

Переводчик об ответственности за отказ от перевода и за дачу ложного перевода по ст. ст. 92, 95 УК РСФСР предупрежден.

«В октябре 1940 года, будучи в Данциге, я искал себе работы.

Немецкий чиновник Густав Ланге из рабочего бюро Данцига, которому я
отдал одну комнату из своей квартиры, обещал мне подобрать более лучшую,
подходящую работу в каком-нибудь учебном заведении Данцига, после чего я
был направлен в анатомический институт г. Данцига, где и начал работать
с января 1941 года. Сначала я работал курьером три месяца. Работая
курьером, я заинтересовался медициной и с помощью Ланге и профессора
Шпаннера получил назначение на должность препаратора анатомического
института с января 1941 года. В мои обязанности как препаратора входило
вычерчивание таблиц и помощь при вскрытии трупов.

Директором анатомического института был немец из г. Киля, профессор
Шпаннер Рудольф, который в январе 1945 года выехал в район г. Галле.

Заместителем профессора Шпаннера был доктор доцент, Вольман - офицер СС,
но ходил он в штатском костюме и иногда в черном мундире СС. Вольман из
Чехословакии, его чехословацкая фамилия Козлик.

В январе 1945 года он добровольно вступил в войска СС.

Ассистентом работала с октября 1944 года женщина Фосбек из Цоппота,
которая уехала в Галле вместе с профессором Шпаннером. Она ассистировала
профессору Шпаннеру.

Старший препаратор был фон Барген, который приехал в Данциг из г. Киля вместе с профессором Шпаннером.

Служителем для подноски трупов был немец Рейхерт из г. Данцига, ушедший в
ноябре 1944 года в немецкую армию. Таким же служителем был и немец
Боркман из г. Данцига, но где он сейчас находится, я не знаю.

Вопрос: Расскажите, как производилось мыловарение из человеческого жира при анатомическом институте г. Данцига.

Ответ: Рядом с анатомическим институтом в глубине двора летом 1943 года
было построено каменное одноэтажное здание из трех комнат. Здание это
было построено для обработки трупов, вываривания костей. Так было
объявлено официально профессором Шпаннером. Именовалась эта лаборатория
лабораторией для изготовления скелетов человеческих и сжигания мяса и
ненужных костей. Но уже зимой 1943—1944 года профессор Шпаннер приказал
собирать человеческий жир и не выбрасывать его. Это приказание было
отдано Райхерту и Боркману.

В феврале 1944 года профессор Шпаннер дал мне рецепт приготовления мыла
из человеческого жира. В этом рецепте предписывалось брать человеческий
жир 5 кило с 10 литрами воды и 500 или 1000 г каустической соды — все
это варить 2-3 часа, затем дать остыть. Мыло всплывает вверх, а остатки и
вода остаются на дне в ведрах. К смеси прибавлялась еще и поваренной
соли пригоршня и сода. Затем добавлялась свежая вода, и смесь снова
варилась 2-3 часа. После остывания готовое мыло выливалось в формы.

Мыло получалось неприятного запаха. Для того чтобы уничтожить этот неприятный запах, прибавлялся бензальдегид.

Работа по изготовлению мыла из человеческого жира началась в январе 1944
года. Непосредственным начальником фабрики мыла был старший препаратор
фон Барген. Все оборудование было взято из анатомического института.

Первая партия трупов была доставлена из Конрадштейна из психиатрической больницы, количество не помню.

Кроме того, был большой запас трупов в анатомическом институте в
количестве около 400 трупов. Значительная часть трупов была
обезглавлена. Обезглавленные трупы были доставлены после
гильотинирования в тюрьме г. Кенигсберга, а в 1944 году гильотина была
установлена в тюрьме г. Данцига. Эту гильотину я видел в одной из комнат
тюрьмы и видел я ее, когда ездил в тюрьму г. Данцига за трупами. Схему
гильотины прилагаю.

Когда я приезжал в тюрьму за трупами, то трупы были свежие, только что
после казни, и брали мы их в комнате, соседней с той, где находилась
гильотина. Трупы были еще теплые. К каждому трупу была карточка с
указанием фамилии и года рождения, и эти фамилии в анатомическом
институте вписывались в особую книжку; где находится сейчас эта книжка, я
не знаю. В тюрьму за трупами в г. Данциг я ездил 4—5 раз.

Из лагеря Штрутхоф Боркман привез 4 трупа русских людей, мужчин.

Жир собирали с человеческих трупов Боркман и Рейхерт.

Мыло варил я из трупов мужчин и женщин. Одна производственная варка
занимала несколько дней — от 3 до 7 дней. Из двух известных мне варок, в
которых я принимал непосредственное участие, вышло готовой продукции
мыла более 25 килограммов, причем для этих варок было собрано 70—80
килограммов человеческого жира, примерно 40 трупов. Готовое мыло
поступало к профессору Шпаннеру, который его хранил у себя лично.

Работами по производству мыла из человеческих трупов, как мне известно,
интересовалось гитлеровское правительство. В анатомический институт
приезжали министр просвещения Руст, министр здравоохранения Конти,
гаулейтер Данцига Альберт Форстер, а также много профессоров из других
медицинских институтов.

Сам я лично для своих потребностей, для туалета и стирки, употреблял это
мыло из человеческого жира. Лично для себя я взял этого мыла четыре
килограмма.

Так как эта работа по производству мыла производилась по приказанию профессора Шпаннера, то я считал это нормальным явлением.

Лично для себя также брали мыло Райхерт, Боркман, фон Барген и наш шеф профессор Шпаннер, а также все остальные сотрудники.

Некоторым студентам, помогавшим в работе, также давали это мыло.

Профессор Шпаннер говорил, что производство мыла из человеческого жира надо держать в секрете.

У нас в институте приготовление мыла носило экспериментальный характер,
но когда предполагалось использование трупов для производства мыла в
широких масштабах, мне не известно.

Профессор Шпаннер старался достать как можно больше трупов и вел
переписку с тюрьмами и лагерями, с которыми договаривался о том, что
трупы в этих местах бронируются Данцигским анатомическим институтом.

Поступающие трупы в препараточной нами обривались, причем волосы
сжигались, во всяком случае факты использования волос мне не известны.

Точно так же, как человеческий жир, профессор Шпаннер приказал собирать
человеческую кожу, которая после обезжиривания подвергалась обработке
определенными химическими веществами. Производством человеческой кожи
занимался старший препаратор фон Барген и сам профессор Шпаннер.
Выработанная кожа складывалась в ящики и шла для специальных целей, но
каких, я не знаю.

В анатомическом институте происходили конференции научного состава, и я
знаю таких конференций три, но что на них обсуждалось, сказать не могу,
так как я на них не присутствовал.

Записано с моих слов правильно, мне переведено на польский язык, подтверждаю.

Подпись: Мазур Зигмунд».
______________________

Глава II. Действительно ли они так ужасно воняли?

Люди воняли потом и нестиранной одеждой, изо рта воняло гнилыми зубами,
из их животов - луковым супом, а от тел, если они уже не были достаточно
молоды, старым сыром, и кислым молоком, и онкологическими болезнями…
Крестьянин вонял как и священник, ученик ремесленника - как жена
мастера, воняло дворянство, и даже король вонял, как дикий зверь, а
королева, как старая коза, и летом, и зимой

Патрик Зюскинд, «Парфюмер»

Помните шок, испытанный вами при первом прочтении «Парфюмера»? Да нет же
- не о похождениях гламурного маньяка Жана-Батиста Гренуя речь: таким
жителей современных мегаполисов давно не удивить. Любой следователь по
особо важным делам может за кружкой пива поведать истории куда
кошмарнее. Речь о другом -жутчайшей вони и антисанитарии, сопровождавшей
жизнь предков современных европейцев. Не таких уж, кстати, и далеких
предков - с описанных в книге Патрика Зюскинда времен и десяти поколений
не сменилось. Что в данном описании правда, а что художественный
вымысел? На этот есть две прямо противоположных по смыслу версии, каждая
из которых ссылается на свои источники. Начнем с версии, которая вполне
в духе того, о чем пишет Зюскинд.

Короли и мочалка

Если вы познакомите меня с человеком, который ассоциирует исторические
периоды с именами великих художников, музыкантов или ученых, я буду
долго и искренне трясти ему руку, расточая комплименты уникальному
мировосприятию. Для большинства же, к которому отношусь и я, история -
это, прежде всего, история руководства: царей, императоров, султанов,
шахов, президентов и генеральных секретарей. Так проще и запоминается
легче. Не забудем и об огорчительном лизоблюдстве, сопровождающем
человечество на протяжении многих веков - привычки и повадки монарха тут
же становились общепринятыми сначала в его окружении, а затем и более
широких кругах управленческой элиты. Решительное расставание с бородами
при Петре I и повальное увлечение теннисом в среде ельцинской камарильи -
явления одного порядка. Поэтому и говоря о гигиене, санитарном
состоянии наших западных соседей, следует начать с коронованных особ.

Некоторые (не все!) европейские короли пахли тошнотворно. Рядом с ними
вы бы не простояли и пары минут. Любой бомж с Ленинградского вокзала
Москвы даст фору по части запаха такому правителю европейской страны.

Воняли, впрочем, царственные личности в полном ладу с рекомендациями
тогдашних эскулапов. Известный нам как «прорицатель» Мишель Нострадамус
(1503-1566) заслуживает гораздо большего уважения как умный лекарь,
эффективно боровшийся с чумой, а также как пропагандист элементарных
гигиенических процедур. Заглавие одной из его книг (издания сохранились в
парижских библиотеках Св. Женевьевы и фонде Мазарини) звучит так:
«Превосходная и очень полезная брошюра о многих отменных рецептах,
разделенная на две части. Первая часть нас учит способу приготовлять
разную помаду и духи для украшения лица. Вторая часть нас учит
приготавливать варенья различных сортов из меда, сахара и вина.
Составлена магистром Мишелем Нострадамусом — доктором медицины из Салона
в Провансе. Лион 1572 г.». Судя по всему, без главки о варенье книга
расходилась бы хило. Между тем, Нострадамус озабочен такими проблемами
своих современников, как приготовить порошок, вычистить и обелить зубы,
как бы красны и черны они ни были, как придать дыханию приятный запах,
как очистить зубы, даже сильно порченые гнилью, как сделать мыло,
делающее руки белыми и мягкими, как уничтожить слишком большую полноту
тела. Но подобными книжками Нострадамус не прославился. В ходу были
совершенно иные медицинские советы.

Скажем, личный врач английского короля Эдуарда II (1284—1307 г.г.) Джон
Гатисден рекомендовал в качестве процедуры для сохранения в целости
зубов дышать собственными экскрементами (и это через много столетий
после древних римлян, которые для чистки зубов готовили порошок из
толченого жемчуга или кораллов!). Автор вышедшего в ХV веке популярного
медицинского трактата глубокомысленно утверждал, что вода ослабляет
организм и расширяют поры на коже, а туда может проникнуть зараженный
инфекцией воздух. Так что от души помывшийся человек практически
неизбежно заболеет или даже «отбросит копыта». Другое медицинское
светило, уже в ХVI веке особо предостерегало от умывания лица: еще бы -
оно вызывает катар и ухудшает зрение! Смешно? Нет! Поводом для всех этих
заблуждений стала Великая эпидемия чумы 1348 года. Она и положила
начало вполне, в общем, логичным убеждениям в том, что все болезни,
каждая из которых на то время могла стать смертельной, живут в зловонном
воздухе и в любой момент способны ворваться в тело.

Надо ли удивляться тому, что хорошо знакомые с достижениями современной
медицины монархи с опаской относились к водным процедурам?

Про английского и шотландского короля-бисексуала Якова (1566—1625)
известно, что он никогда не мыл руки, только смачивал кончики пальцев
влажной салфеткой. Королева Кастилии Изабелла (1451-1504), при
царствовании которой Христофор Колумб открыл Америку и появилась
«святая» Инквизиция, в воспоминаниях современников осталась женщиной
выдающейся красоты и добродетели. Для нас же особый интерес представляет
другой факт - Изабелла Кастильская дала обет не мыться и не менять
исподнее, пока Испания не одержит победу над Гранадой. Месяц шел за
месяцев, белоснежное королевское исподнее католической дамы постепенно
ветшало, приобретая серовато-желтый цвет. Этот «изысканный» оттенок
испанцы с тех самых пор именуют «цвет исабель». Легенда гласит, что
получить разрешение и деньги на экспедицию Колумбу помогло то
обстоятельство, что он приблизился к королеве Изабелле на расстояние 5
метров и мужественно выдержал 20-минутную аудиенцию, ничем не выдав
своего отвращения ужасной вонью.

Что по поводу обета думал царственный супруг Фердинанд Арагонский -
история умалчивает. Отметим, что образцовая католическая королева много
времени проводила в походах, сидя на лошади, что, вероятнее всего,
добавляло в королевское амбре новые пахучие нотки.

Про знаменитого короля Генрих IV (он же Генрих Наваррский, 1553-1610),
тот самый, что, произнеся «Париж стоит мессы» порвал с протестантством,
стал католиком, открыв себе путь к французскому трону, говорят, что он
мылся всего три раза в жизни. К слову, презиравший гигиену, постоянно
пахнущий потом Генрих слыл отъявленным дон-жуаном, что характеризует не
только его, но и невзыскательных придворных дам. В дневнике Жана Эруара,
личного врача сына Генриха, будущего Людовика XIII, наблюдавшего за ним
с самого рождения в сентябре 1601 года, имеется много подробностей о
нормах гигиены, соблюдавшихся в отношении маленького дофина. «11 ноября
1601 года ему впервые натерли голову. 17 ноября 1601 года ему натерли
лоб и лицо свежим сливочным маслом и миндальным молочком, поскольку там
появилась грязь. 4 июля 1602 года его впервые причесали, ему это
нравилось, и он поворачивался головой там, где у него чесалось. 3
октября 1606 года ему омыли ноги теплой водой в первый раз. 2 августа
1608 года впервые искупали».

Надо, кстати, отдать должное Людовику XIII (1601-1643), известному нам
по роли Табакова в мушкетерских телефильмах. Он-то как раз, несмотря на
антисанитарное младенчество и зловонное окружение был человеком
чистоплотным, а по меркам своего времени - выдающимся чистюлей. Каждое
утро принимал ванны, омывал ноги. Известна история, как в 1604 г.
трехлетний принц Луи, проезжая из замка Сен-Жермен в Париж через
предместье Сен-Оноре — квартал новый и куда лучше вентилируемый, чем
внутригородские старинные кварталы, — сразу же почувствовал, как веет
затхлостью от вод ручейка, вдоль которого двигалась карета, и наморщил
нос.

— Маманга! — запищал он, обращаясь к своей гувернантке, мадам де Монгла. — Как же тут противно пахнет!

Младенцу тут же сунули под нос платочек, пропитанный уксусом. Позже, уже
став взрослым, Людовик мучился из-за запаха, доносившиеся до его окон
из окружавших Лувр рвов, и постоянно старался сбежать из города на лоно
природы.

Иногда врачи, несмотря на свою в целом антисанитарную активность, все же
приносили пользу разлагающимся в грязи монархам. Так, известно, что они
несколько раз настояли на омовении другого французского короля -
Людовика XIV (1638-1715). Впрочем, прославленный Король-Солнце,
царствовавший более 70-ти лет и изрекший легендарное «Государство — это
я!» усилия медиков не оценил. Видимо, оценив дьявольское коварство воды,
приносящей объективное удовольствие, но при этом зловредно расширяющей
поры и ухудшающей зрение, он крайне редко посещал ванную комнату.
Единственный ритуал, которому ежедневно следовал Король-Солнце, -
омовение ладоней винным спиртом.

Многие дамы и кавалеры, графы, герцоги, маркизы и бароны полностью
соответствовали своим властителям-грязнулям. Мылись они нечасто и пахли,
видимо, соответственно.

Легенды ходят про британского герцога Норфолка, который отказывался
мыться из религиозных убеждений (о влиянии христианства на средневековую
гигиену мы еще поговорим). Человек добровольно гнил заживо. Когда его
тело практически полностью покрылось гнойниками, не выдержали слуги. Они
дождались, когда герцог надерется в хлам и, не спрашивая разрешения,
отмыли его светлость.

Конечно, вышеупомянутый герцог - курьез даже на фоне запаршивевшего
дворянства. Большая часть аристократов стремилась избавить себя и
окружающих от ужасающего запаха немытого тела. В ход шли надушенные
тряпочки, специальная пудра, мешочки с пахучими травами, носимые в
складках одежды (они дошли до наших дней и известны как саше, правда,
сейчас используются как ароматизаторы воздуха).

В моду вошли платки (итальянские фаццолетто), вроде бы декоративные, но
ими дамы и кавалеры могли отгонять расплодившихся и норовивших присесть
на грязные телеса мух.

Гигиенический кошмар, в котором пребыли короли и свита, усугублялась
антисанитарией, царившей во дворцах. Такого понятия как «туалет» в
современном понимании этого слова не существовало в прославленных
резиденциях французских королей. Не только слуги, но и высокородные
обитатели Лувра присаживались во дворах, на лестницах, на балконах. Судя
по всему, понятия о «стыдном» тогда сильно отличались от нынешних. По
нужде придворные и царственные особы спокойно приседали на подоконники у
открытого окна. И только некоторые чистюли предпочитали ночные горшки,
содержимое которых выливалось за воротами дворца. Для этих же целей
стены прикрывались портьерами, в коридорах делались глухие ниши. Грубая,
нечистая пища, которой питались даже аристократы, делала понос не
чем-то из ряда вон выходящим событием, а обыденным, каждодневным
явлением. Так что ниши и портьеры никогда не пустовали.

Таким образом, данное Карлом V (1338-1380) в 1364 году поручение
разрисовать красными крестами сад и коридоры Лувра, чтобы остановить
желающих использовать дворцовые помещения в качестве сортира, осталось
прекраснодушной наивностью.

Знаменитый мемуарист герцог де Сен Симон (1675-1755) оставил потомкам
подробное описание нравов и быта при дворе Людовика XIV. В «Мемуарах»
герцога описываются придворные дамы Версаля, которые опорожнялись чуть
ли не прямо во время светской беседы. Экскурсоводы современного Версаля
часто рассказывают посетителям байку о том, как однажды в опочивальню к
Людовику прибыл испанский посол. Сиятельный гранд опешил - тяжелый дух в
королевской спальне вызвал у него обильное слезоотделение. Посол
дипломатично попросил перенести разговор в Версальский парк, но там
оказалось еще хуже. Дело в том, что местные кусты служили отхожим
местом. Посол упал в обморок.

В 1764 году Ла Морандьер так описывал ароматы Версальского дворца:
«Парки, сады и сам замок вызывают отвращение своей мерзопакостной вонью.
Проходы, дворы, строения и коридоры наполнены мочой и фекалиями; возле
крыла, где живут министры, колбасник каждое утро забивает и жарит
свиней; а вся улица Сен-Клу залита гнилой водой и усеяна дохлыми
кошками».

Загадив той или иной дворец, короли вместе со свитой переселялись в
следующий замок, предоставляя слугам возможность проветрить помещения и
убрать нечистоты.

И все-таки они мылись!

А теперь вторая версия, другой взгляд на санитарно-гигиеническое
состояние старой Европы. Горожанам XVIII и более ранних веков, как
утверждают сторонники альтернативных представлений, просто не было нужды
мыться столь часто, как нашим современникам. Ведь экологическое
состояние городов, не испорченное дымящими трубами заводов и фабрик,
было гораздо более благоприятным для человеческого организма. Да и
синтетических добавок к пище еще не придумали…

Начиная с XV века, в Европе массово выпускали твердое мыло. При этом
животные жиры соединялись не с древесной золой костра, как раньше, а с
природной кальцинированной содой. Это значительно снижало себестоимость
мыла, перевело мыловарение из ремесленного производства в мануфактурное.
Мыло стало доступно любому человеку достатка выше среднего, и уж, тем
более, любому представителю богатого и знатного дворянства. Согласитесь,
было бы странно наращивать выпуск продукции, на которую нет спроса.
Значит - покупали и… мылись.

Упомянутый выше Людовика XIII не был единственным монархом-чистюлей. Как
свидетельствует старшая дочь прусского короля Фридриха Вильгельма I
(1688- 1740) Вильгельмина, ее папа мылся каждый день, а руки драил
постоянно. Причем пользовался король самым дешевым мылом, не признавая
духов и благовоний. Фридрих Вильгельм I нашел радикальное решение
проблемы вшей, заставляя свое окружение (а это были в основном военные)
бриться наголо и носить парики... Воспоминания Вильгельмины довольно
любопытны: она в своих оценках людей не забывала упомянуть, кто был
грязный и вонючий. Например, пишет, что когда ее брату, кронпринцу,
привезли невесту, прусские принцессы были неприятно потрясены, что она
дурно пахнет…

В различных источникам можно найти сведения, которые ставят под сомнение
репутацию придворных дам средневековья и «Галантного века» как
отъявленных грязнуль. Скажем, у некоронованной королевы Франции
фаворитки и любовницы Людовика XV маркизы де Помпадур было биде из
дорогого дерева, с инкрустациями и позолоченными бронзовыми накладками. А
это тот самый Людовик XV, который, как пишет Зюскинд «вонял, как дикий
зверь».

Принятие дамами ванн было одним из довольно распространенных сюжетов
изобразительного искусства. В середине XVI века еще одна некоронованная
королева Франции - любовница Генриха II Диана де Пуатье позировала
живописцу и графику Франсуа Клуэ прямо во время омовения. Результатом
стала картина «Дама в ванной», которая сейчас хранится в вашингтонской
Национальной галерее. Чуть позже - в конце XVI века - неизвестный
художник запечатлел в ванной фаворитку французского короля Генриха IV
Габриэль д’Эстре с сестрой. А ведь это тот самый Генрих IV, который
вроде как сам мылся всего три раза в жизни… Богатых горожанок в ванных
комнатах изображали известный французский живописец «ровесник» Гренуя
Жан Мишель Моро-младший, живший на пол века раньше художник Жан Батист
Патер.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Происхождение имени

Мать Гренуя, работавшая на рыбном рынке, не дала ему имени и была казнена вскоре после его рождения. Офицер полиции Лафосс хотел сначала отнести младенца Гренуя в приют на улице Сент-Антуан , откуда детей ежедневно отправляли в Руан, в государственный приёмник для подкидышей, но так как Гренуй не был крещён, его сдали в монастырь Сен-Мерри , где он при крещении получил имя Жан-Батист.

Биография

Часть первая

Жан-Батист родился у рыбной лавки на улице О-Фер у Кладбища Невинных в Париже 17 июля 1738 года . Мать Гренуя, которая не собиралась оставлять его в живых, вскоре была казнена за многократное детоубийство на Гревской площади . Обладая феноменальным обонянием , Гренуй, тем не менее, не имеет своего собственного запаха , чем отталкивает от себя несколько кормилиц . В конце концов, его постановили воспитать за счёт монастыря Сен-Мерри. С этой целью его отдали кормилице Жанне Бюсси, проживавшей на улице Сен-Дени , предложив в качестве платы 3 франка в неделю. Однако через несколько недель Жанна Бюсси появилась у ворот монастыря и заявила отцу Террье(пятидесятилетнему монаху), что больше не собирается оставлять его у себя, потому что младенец не пахнет. Между патером Террье и кормилицей произошёл неприятный диалог, в результате которого Жанну Бюсси была уволена.

«…Вы можете объяснить это как угодно, святой отец, но я, - и она решительно скрестила руки на груди и с таким отвращением поглядела на корзину у своих ног, словно там сидела жаба , - я, Жанна Бюсси, больше не возьму это к себе!»

«- Ну-ну. Будь по-твоему, - сказал Террье и убрал палец из-под носа. -… Я констатирую, что ты отказываешься по каким-то причинам впредь кормить грудью доверенного мне младенца Жан-Батиста Гренуя и в настоящий момент возвращаешь его временному опекуну - монастырю Сен-Мерри. Я нахожу это огорчительным, но, по-видимому, не могу ничего изменить. Ты уволена.»

Забрав ребёнка себе, патер Террье поначалу возмутился недовольством кормилицы и умилялся предоставленным ему дитём: он даже начал воображать себя отцом этого ребёнка, будто бы он не монах, а обычный обыватель, женившейся на женщине, которая родила ему сына. Но приятная фантазия закончилась, когда Жан-Батист проснулся: ребёнок начал обнюхивать Террье, и последнего это привело в ужас, потому как ему показалось, что младенец раздел его до гола, пронюхал о нём всё и знает всю его подноготную.

«Ребенок, не имевший запаха, бесстыдно его обнюхивал, вот что. Ребёнок его чуял! И вдруг Террье показался себе воняющим - потом и уксусом, кислой капустой и нестираным платьем. Показался себе голым и уродливым, будто на него глазел некто, ничем себя не выдавший. Казалось, он пронюхивал его даже сквозь кожу, проникая внутрь, в самую глубь. Самые нежные чувства, самые грязные мысли обнажались перед этим маленьким алчным носом, который даже ещё и не был настоящим носом, а всего лишь неким бугорком, ритмично морщившимся, и раздувающимся, и трепещущим крошечным дырчатым органом. Террье почувствовал озноб. Его мутило. Теперь и он тоже дернул носом, словно перед ним было что-то дурно пахнущее, с чем он не хотел иметь дела. Прощай, иллюзия об отце, сыне и благоухающей матери. Словно оборван мягкий шлейф ласковых мыслей, который он нафантазировал вокруг самого себя и этого ребёнка: чужое, холодное существо лежало на его коленях, враждебное животное, и если бы не самообладание и богобоязненность, если бы не разумный взгляд на вещи, свойственный характеру Террье, он бы в припадке отвращения стряхнул его с себя как какого-нибудь паука.»

В следствии этого, Террье решил избавиться от ребёнка, отправив его как можно дальше, чтобы тот не смог до него добраться. В ту же минуту он ринулся в предместье Сент-Антуан и отдал ребёнка мадам Гайар, которая брала любых детей, лишь бы ей платили.

У мадам Гайар Гренуй прожил до 1747 года , до восьмилетнего возраста. За это время он пережил «корь , дизентерию , ветряную оспу , холеру , падение в колодец шестиметровой глубины и ожоги от кипятка, которым ошпарил себе грудь.» Другим детям Гренуй внушал неосознанный ужас, они даже пытались его убить, но он выживал.

В три года он только встал на ноги, в четыре произнёс первое слово - «рыбы». В шесть лет он знал на запах всё своё окружение. В результате небрежного посещения приходской школы при церкви Нотр-Дам-де-Бон-Секур он научился немного читать и писать своё имя.

Этот аромат его пленил.

«…У него появилось смутное ощущение, что этот аромат - ключ к порядку всех других ароматов, что нельзя ничего понять в запахах, если не понять этого единственного, и он, Гренуй, зря проживет жизнь, если ему не удастся овладеть им. Он должен заполучить его не просто для того, чтобы утолить жажду обладания, но ради спокойствия своего сердца. Ему чуть не стало дурно от возбуждения»

Дойдя до улицы Марэ, повернув в переулок и пройдя через арку, он увидел рыжую девушку, которая чистила мирабель - от неё-то и исходил этот аромат.

Приблизившись к ней сзади, он задушил её. Затем снял с неё платье и впитал в себя весь её аромат.

Вернувшись незамеченным домой в свой чулан, он понял, что он - гений, и что его задача стать величайшим парфюмером. Той же ночью он принялся классифицировать запахи.

Напишите отзыв о статье "Жан-Батист Гренуй"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Жан-Батист Гренуй

«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.

Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.