Жан жак паганель. Откуда прибыл и куда направлялся жак паганель
8. ОДНИМ ХОРОШИМ ЧЕЛОВЕКОМ БОЛЬШЕ НА "ДУНКАНЕ"
Между тем яхта, пользуясь попутным течением у берегов Северной Африки,быстро приближалась к экватору. 30 августа показался остров Мадейра.Гленарван, верный обещанию, предложил бросить якорь и высадить ученого наберег. - Мой дорогой лорд, - сказал Паганель, - я буду откровенен с вами.Скажите, намеревались вы до встречи со мной сделать остановку у Мадейры? - Нет, - ответил Гленарван. - Тогда разрешите мне использовать мою злосчастную рассеянность. ОстровМадейра слишком хорошо известен. Он не представляет больше никакогоинтереса для географа. О нем все уже сказано, все написано; к тому жекогда-то знаменитое местное виноделие ныне пришло в полный упадок.Подумайте: на Мадейре больше не осталось виноградников! В тысяча восемьсоттринадцатом году там производилось двадцать тысяч пип [пипа - 50гектолитров] вина, в тысяча восемьсот сорок пятом году уже две тысячишестьсот шестьдесят девять пип, а в настоящее время не производится дажепятисот пип. Прискорбное явление! Итак, если вы не возражаете, то ссадитеменя у Канарских островов... - Сделаем остановку у Канарских островов, - ответил Гленарван, - онитоже лежат на нашем пути. - Я это знаю, дорогой лорд. Канарские острова, состоящие из трех групп,представляют большой интерес для обследования, не говоря уже о Тенерифскомпике, который мне всегда хотелось увидеть. Это редкий случай. Явоспользуюсь им и в ожидании судна, которое доставит меня в Европу,поднимусь на эту знаменитую гору. - Как вам будет угодно, дорогой Паганель, - невольно улыбаясь, ответилГленарван. Он вправе был улыбаться. Канарские острова находятся недалеко от Мадейры, всего в двухстахпятидесяти милях, - расстояние ничтожное для такой быстроходной яхты, как"Дункан". 31 августа в два часа дня Джон Манглс и Паганель прогуливались попалубе. Француз забрасывал собеседника вопросами относительно Чили. - Господин Паганель! - вдруг прервал его капитан, указывая на какую-тоточку на юге горизонта. - Что, дорогой капитан? - отозвался ученый. - Поглядите в ту сторону. Вы ничего не видите? - Ничего. - Вы смотрите не туда. Глядите не на горизонт, а выше, на облака. - На облака? Ничего не вижу. - Ну а теперь взгляните на конец бушприта. - Ничего не вижу. - Вы не хотите видеть! Хотя мы находимся в сорока милях от Тенерифскогопика, его остроконечная вершина ясно вырисовывается на горизонте. Хотел Паганель видеть или он того не хотел, но спустя некоторое времяему, чтобы не прослыть слепцом, пришлось согласиться с Джоном Манглсом. - Ну наконец-то вы увидели, - сказал капитан. - Да, да, вижу совершенно ясно. Как! Это и есть прославленныйТенерифский пик? - пренебрежительно сказал географ. - Он самый. - А мне кажется, будто это не очень высокая гора. - Однако она возвышается на одиннадцать тысяч футов над уровнем моря. - Но Монблан куда выше! - Возможно, но когда вам придется взбираться на нее, то она покажетсявам очень и очень высокой! - Взбираться? Взбираться на Тенерифский пик? К чему это, дорогойкапитан, после Гумбольдта и Бонплана? Гениальный Гумбольдт поднялся на этугору и так подробно описал ее, что тут уж ничего не прибавишь. Он отметилпять зон: зону виноградников, зону лавров, зону сосен, зону альпийскихвересков и, наконец, бесплодную зону. Гумбольдт добрался до наивысшейточки Тенерифского пика, где некуда было даже сесть. С вершины горы передего взором расстилалось пространство, равное четверти всей Испании. Затемон спустился в жерло вулкана до самого дна этого потухшего кратера.Спрашивается: что остается мне делать на этой горе после такого великогочеловека? - Действительно, после него вам новых открытий не сделать, - согласилсяДжон Манглс. - А жаль, вам будет очень скучно в Тенерифском порту вожидании прихода судна. Там рассчитывать на какие-либо развлечения нечего. - Конечно, рассчитывать придется только на самого себя, - смеясь,ответил Паганель. - Но скажите, дорогой Манглс, разве на островах ЗеленогоМыса нет удобных стоянок? - Конечно, есть. В Вила-Прая очень легко сесть на пароход, идущийобратно в Европу. - А кроме того, имеется еще одно преимущество, - заметил Паганель, -острова Зеленого Мыса расположены вблизи Сенегала, где я встречусоотечественников. Я знаю, эту группу островов считают малоинтересной,пустынной, да и климат там нездоровый. Но для географа все представляетинтерес. Уметь видеть - это наука. Есть люди, которые не умеют видеть, -путешествуя, они обогащаются свежими впечатлениями не больше, чем улитки.Но, поверьте мне, я не принадлежу к их числу. - Как вам будет угодно, господин Паганель, - ответил Джон Манглс. - Яуверен, что ваше пребывание на островах Зеленого Мыса обогатитгеографическую науку. Мы все равно должны остановиться там, чтобызапастись углем, и вы нас нисколько не задержите. Сказав это, капитан взял курс к западным берегам Канарских островов.Знаменитый Тенерифский пик остался за кормой "Дункана", и, продолжая идтитаким же быстрым ходом, яхта пересекла 2 сентября в пять часов утра тропикРака. Погода изменилась. Воздух сделался тяжелым и влажным, каким всегдабывает в период дождей. Испанцы именуют этот период "временем луж". Времяочень тягостное для путешественников, но полезное для жителей африканскихостровов, страдающих от недостатка лесов, а потому и влаги. Бурное море непозволяло пассажирам находиться на палубе, но беседы в кают-компании нестали менее оживленными. 3 сентября Паганель начал укладывать свои вещи, готовясь к высадке наберег. "Дункан" уже лавировал между островами Зеленого Мыса. Яхта прошламимо острова Сель, бесплодного и унылого, словно песчаная могила, прошлавдоль обширных коралловых рифов, оставила в стороне остров Сен-Жак,перерезанный с севера на юг цепью базальтовых гор, оканчивающейся двумяунылыми вершинами, вошла в бухту Вилла-Прая и стала на якорь в видугорода. Погода была ужасная, бушевал прибой, несмотря на то что бухтазащищена от морских ветров. Дождь лил как из ведра, и сквозь потоки едваможно было различить город, который расположен на обширной равнине, родтеррасы, напоминавшей по своей форме земляную приподнятую площадку,упиравшуюся в отроги горного кряжа вулканического происхождения, вышиной втриста футов. Вид острова сквозь частую завесу дождя был удручающе унылый. Леди Гленарван не удалось осуществить свое намерение побывать в городе.Погрузка угля протекала с большими затруднениями. Таким образом, пассажиры"Дункана" оказались словно под домашним арестом. В то время как море инебо в необозримом хаосе смешивали воды свои, пассажирам не оставалосьничего иного, как сидеть в кают-компании. Естественно, что больше всегоговорили о погоде. Каждый высказывал свое мнение, кроме майора, который сподобным же равнодушием взирал бы и на всемирный потоп. Паганель ходил взад и вперед, покачивая головой. - Словно нарочно такая погода, - повторял он. - Да, стихия вооружилась против нас, - соглашался с ним Гленарван. - А я все же восторжествую над ней. - Не можете же вы пренебречь таким ливнем, - заметила леди Элен. - Я лично, сударыня, никакого ливня не боюсь, но опасаюсь только засвой багаж и инструменты: ведь все погибнет. - Опасен лишь момент высадки, - заметил Гленарван, - но как только выпопадете в Вилла-Прая, то там вы устроитесь неплохо. Правда, несколькогрязновато, по соседству с обезьянами, свиньями, что вряд ли приятно, нопутешественник не должен быть слишком взыскателен. К тому же можнонадеяться, что месяцев через семь-восемь вам удастся отплыть в Европу. - Через семь-восемь месяцев! - воскликнул Паганель. - Да, не ранее, ведь в период дождей суда редко заходят на островаЗеленого Мыса. Но вы можете с пользой провести время. Этот архипелаг ещемало изучен как в области топографии местности, так и климатологии, иэтнографии, и гипсометрии [измерение рельефа местности]. Здесь есть надчем поработать. - Вы сможете заняться обследованием рек, - заметила леди Элен. - Здесь нет рек, сударыня, - ответил Паганель. - Ну займитесь речками. - Их также нет. - Тогда какими-нибудь потоками, ручьями... - Их тоже не существует. - В таком случае, вам придется обратить внимание на леса, - промолвилмайор. - Для того чтобы был лес, необходимы деревья, а деревьев тут нет. - Приятный край, нечего сказать! - отозвался майор. - Утешьтесь, дорогой Паганель, - сказал Гленарван, - вам все жеостаются горы. - О сэр! Горы здесь невысоки и неинтересны. К тому же они давноисследованы. - Исследованы? - удивился Гленарван. - Да. Мне, как всегда, не везет. Если на Канарских островах меняопередил Гумбольдт, то здесь меня опередил геолог Шарль Сен-Клер-Девиль. - Неужели? - Увы, это так! - жалобно ответил Паганель. - Этот ученый находился наборту французского корвета "Решительный", когда тот стоял у острововЗеленого Мыса. Он поднялся на самую интересную вершину архипелага - навулкан острова Фогу. Так что же мне остается делать? - Действительно, это прискорбно, - промолвила Элен. - Что же вы,господин Паганель, думаете предпринять? Паганель несколько минут молчал. - Право, вам надо было высадиться на Мадейре, хоть там уже нет вина, -заметил Гленарван. Ученый секретарь Парижского географического общества продолжал молчать. - Я подождал бы с высадкой, - заявил майор таким же тоном, каким сказалбы: "А я не стал бы ждать". - Дорогой Гленарван, - прервал наконец молчание Паганель, - где вынамереваетесь сделать следующую остановку? - О, не раньше чем в Консепсьоне. - Черт возьми! Это меня чрезвычайно отдаляет от Индии! - Нисколько: как только вы обогнете мыс Горн, "Дункан" начнетприближаться к Индии. - Сомневаюсь. - К тому же, - продолжал Гленарван серьезным тоном, - не все ли равно,попадете вы в Ост- или Вест-Индию? - Как все равно? - Если только не считать, что обитатели пампы в Патагонии такие жеиндейцы, как туземцы Пенджаба. - А знаете, сэр, - воскликнул Паганель, - вот довод, который никогда непришел бы мне в голову! - А золотую медаль, дорогой Паганель, - продолжал Гленарван, - можнозаслужить в любой стране. Всюду можно работать, производить изыскания,делать открытия: и в Кордильерах и в горах Тибета. - Но мои исследования реки Яру-Дзангбо-Чу? - Вздор, вы замените ее Рио-Колорадо. Эта большая река еще малоизвестна, и, судя по картам, географы довольно произвольно обозначили ее. - Знаю, мой дорогой лорд. Бывают всевозможные ошибки. Я нисколько несомневаюсь, что Географическое общество столь же охотно командировало быменя в Патагонию, как и в Индию. Но эта мысль не пришла мне в голову. - В результате вашей обычной рассеянности... - А не отправиться ли вам вместе с нами, господин Паганель? -предложила ученому самым любезным тоном леди Элен. - Сударыня! А моя командировка? - Предупреждаю вас, что мы пройдем Магеллановым проливом, - объявилГленарван. - Сэр, вы искуситель! - Добавлю, что мы побываем в порту Голода. - Порт Голод! - воскликнул атакованный со всех сторон француз. - Порт,известный во всех географических летописях! - Примите во внимание, господин Паганель, - продолжала Элен, - что вашеучастие в экспедиции прославит Францию наравне с Шотландией. - Конечно! - Географ принесет пользу нашей экспедиции, а что может бытьпрекраснее, чем поставить науку на службу человечеству! - Вот это хорошо сказано, сударыня. - Поверьте мне: повинуйтесь, как это сделали мы, воле случая, или,вернее, воле провидения. Оно послало нам этот документ, мы двинулись впуть. Провидение привело вас на борт "Дункана", не покидайте же яхту. - Сказать вам, друзья мои, что я думаю? - спросил Паганель. - Мнекажется, что всем вам очень хочется, чтобы я остался. - Вам самому, Паганель, смертельно хочется остаться, - заявилГленарван. - Верно! - воскликнул ученый-географ. - Но я боялся быть навязчивым.
ПРОЛИВ МАГЕЛЛАНА
Все на яхте обрадовались, узнав о решении Паганеля. Юный Роберт с такойпылкостью бросился ему на шею, что почтенный секретарь Географическогообщества едва удержался на ногах. - Бойкий мальчуган! - сказал Паганель. - Я обучу его географии. А так как Джон Манглс решил сделать из Роберта моряка, Гленарван -человека мужественного, майор - хладнокровного, леди Элен - доброго ивеликодушного, а Мери Грант - благодарного таким учителям, то, очевидно,юному Гранту предстояло стать незаурядным человеком. "Дункан", быстро закончив погрузку угля, покинул эти унылые места и,взяв курс на запад, попал в течение, проходившее близ берегов Бразилии, а7 сентября при сильном северном ветре пересек экватор и вступил в Южноеполушарие. Итак, переход совершался благополучно. Все верили в успех экспедиции.Количество шансов найти капитана Гранта, казалось, с каждым днемвозрастало. Одним из наиболее уверенных в успехе экспедиции был капитан"Дункана". Объяснялось это главным образом его горячим желанием видетьмисс Мери спокойной и счастливой. Он сильно был увлечен молодой девушкой истоль неумело скрывал свои чувства, что все, кроме него и Мери Грант,заметили это. Что касается ученого-географа, тот был самым счастливымчеловеком во всем Южном полушарии. Он по целым дням изучал географическиекарты, разложенные на столе в кают-компании, что являлось причинойежедневных стычек с мистером Олбинетом, которому он мешал накрывать настол. В этих спорах все были на стороне Паганеля, за исключением майора,который относился к географии с присущим ему равнодушием, особенно в часыобеда. Кроме того, натолкнувшись среди судового груза на ящики сразнообразными книгами, принадлежавшими помощнику капитана, и заметивсреди них несколько томиков на испанском языке, Паганель решил изучитьязык Сервантеса. Этим языком никто на яхте не владел. Знание испанскогоязыка должно было облегчить географу изучение чилийского побережья.Благодаря способностям полиглота Паганель надеялся свободно говорить наэтом новом для него языке еще до времени прихода яхты в Консепсьон, а покаон с ожесточением изучал испанский язык и беспрестанно бормотал про себякакие-то непонятные слова. В свободное время он умудрялся заниматься с Робертом, рассказывая емуисторию материка, к которому так быстро приближался "Дункан". 10 сентября яхта находилась под 5ь37" широты и 37ь15" долготы.Гленарван узнал некую историческую подробность, которая, по-видимому, небыла известна большинству даже более образованных людей. Паганель излагалим историю Америки, и, рассказывая о великих мореплавателях, по путикоторых теперь следовал "Дункан", он воскресил образ Христофора Колумба,утверждая, будто великий генуэзец умер, так и не подозревая, что открылНовый Свет. Слушатели громко запротестовали, но Паганель настаивал на своем. - Это вполне достоверно, - говорил он. - Я отнюдь не хочу умалять славыКолумба, но факт неоспорим. В конце пятнадцатого века помыслы людей былинаправлены к одной цели: облегчить сношения с Азией и западными путямивыйти к востоку. Одним словом, стремились найти кратчайший путь в "странупряностей". Вот какую задачу пытался разрешить Колумб. Он предпринялчетыре путешествия, подходил к Америке у берегов острова Каймана,Гондураса, Москитного берега, Никарагуа, Верагуа, Коста-Рики и Панамы, нополагал, что эти земли принадлежат Японии и Китаю. Он умер, так и незаподозрив существования огромного материка, который, увы, даже неунаследовал его имени. - Я готов поверить вам, дорогой Паганель, - отозвался Гленарван. - Темне менее меня удивляет, и я прошу вас объяснить мне, какие мореплавателиприписали честь открытия Америки Колумбу? - Его преемники: Охеда, который сопровождал его в путешествиях,Винсенте Пинсон, Америго Веспуччи, Мендоса, Бастидас, Кабраль, Солис,Бальбоа. Все они прошли вдоль восточных берегов Америки, отмечая на картеграницы; триста шестьдесят лет тому назад их несло на юг то же самоетечение, которое ныне несет и нас. Представьте себе, друзья мои, ведь мыпересекли экватор именно в том месте, где пересек его. Пинсон в последнийгод пятнадцатого века, а теперь мы приближаемся к восьмому градусу южнойшироты, под которым Пинсон пристал когда-то у берегов Бразилии. Годомпозже португалец Кабраль спустился еще южнее, до порта Сегуро. Затеммореплаватель Веспуччи во время своей третьей экспедиции, в тысяча пятьсотвтором году продвинулся еще южнее. В тысяча пятьсот восьмом году ВинсентеПинсон и Солис объединились для совместного исследования американскихберегов, а в тысяча пятьсот четырнадцатом году Солис открыл устье рекиЛа-Плата, где был растерзан туземцами, и честь первым обогнуть новыйматерик выпала на долю Магеллана. Этот великий мореплаватель в тысячапятьсот девятнадцатом году проплыл с пятью судами вдоль берегов Патагонии,открыл порт Десеадо, порт Сан-Хулиан, где надолго задержался, открыл подпятьдесят вторым градусом широты пролив "Онз-Миль Вьерж", названныйвпоследствии его именем, и двадцать восьмого ноября тысяча пятьсотдвадцатого года Магеллан вышел в Тихий океан. О! какой восторг он долженбыл испытать и как сильно забилось его сердце, когда он обнаружил нагоризонте искрящееся под лучами солнца неизвестное море! - Как бы мне хотелось быть на его месте! - воскликнул Роберт,воодушевленный словами географа. - И мне бы тоже, мой мальчик, и я не пропустил бы подобного случая,родись я триста лет тому назад. - Что было бы печально для нас, господин Паганель, - заметила ледиЭлен, - ибо вы не сидели бы сейчас с нами на палубе "Дункана" и мы неуслышали бы того, что вы нам сейчас рассказали. - Не я, так другой рассказал бы вам об этом, сударыня, и добавил бы,что западный берег Америки был исследован братьями Писарро. Эти отважныеискатели приключений были великими основателями городов Куско, Кито, Лима,Сант-Яго, Вилья-Рика, Вальпараисо и Консепсьон, куда плывет "Дункан".Одновременно с открытиями братьев Писарро совпали открытия Магеллана, иочертания американских берегов, к большому удовлетворению ученых СтарогоСвета, были занесены на карту. - А я стремился бы еще к новым открытиям, - заявил Роберт. - А зачем? - спросила Мери, глядя на юного брата, увлеченного рассказомПаганеля. - В самом деле, мой мальчик, зачем? - с ободряющей улыбкой спросил лордГленарван. - А затем, что мне интересно узнать, не скрывается ли еще что-либо заМагеллановым проливом. - Браво, друг мой! - воскликнул Паганель. - И я попытался бы узнать,простирается ли материк до Южного полюса или там открытое море, какпредполагал ваш соотечественник Дрейк. Не сомневаюсь, что если бы РобертГрант и Жак Паганель жили в семнадцатом веке, то они отправились бы вследза двумя очень любознательными голландцами Схоутеном и Лемером, стремясь,как они, отгадать эту географическую загадку. - Это были ученые? - спросила леди Элен. - Нет, просто отважные купцы, которых мало интересовала научная сторонаоткрытий. В ту пору существовала голландская Ост-Индская компания, которойпринадлежало исключительное право провозить товары через Магеллановпролив. А так как в то время, кроме этого пролива, иного пути в Азию незнали, то привилегия Ост-Индской компании являлась захватнической.Несколько купцов решили бороться с этой монополией, пытаясь открыть другойпролив. К числу таковых Принадлежал некий Исаак Лемер, человек умный иобразованный. Он снарядил на свои средства экспедицию, которую возглавилиего племянник Яков Лемер и Схоутен, опытный моряк, родом из Горно. Этиотважные мореплаватели пустились в путь в июне тысяча шестьсотпятнадцатого года, почти сто лет спустя после Магеллана. Они открыли новыйпролив между островом Эстадос и Огненной Землей, названный проливомЛемера, а двенадцатого февраля тысяча шестьсот шестнадцатого года ониобогнули прославленный мыс Горн, который с большим основанием, чем егособрат, мыс Доброй Надежды, имел бы право называться мысом Бурь. - Как бы я хотел быть там! - воскликнул Роберт. - Да, ты прав, мой мальчик, ибо это подлинная радость! - воодушевленновоскликнул Паганель. - Существует ли большее удовлетворение, большеесчастье, чем то, которое испытывает мореплаватель, наносящий на судовуюкарту свои открытия. Перед его глазами возникают новые земли, остров заостровом, мыс за мысом, они словно всплывают из недр морских! Сначалаконтуры этих земель смутны, изломаны, прерывисты: вот тут уединенныйлагерь, а там - отдаленная бухта, а еще дальше - затерянный в безграничномпросторе залив. Но постепенно открытия дополняют друг друга, линииуточняются, пробелы на картах уступают место штрихам, очертания бухтврезаются в сушу, мысы увенчивают исследованные берега, и вот, наконец,новый материк во всем своем великолепии с его озерами, его реками, егопотоками, его горами, его долинами и его равнинами и деревнями, городами истолицами возникает на глобусе. Ах, друзья мои! открывать неведомые землиэто - творить, это - переживать волнения и неожиданности! Но ныне этотисточник почти исчерпан: все известно, все исследовано, все новые берега иматерики занесены на карту, и нам, теперешним географам, больше нечегоделать. - Нет, дорогой Паганель, есть что делать, - возразил Гленарван. - Что же? - То, что делаем мы! А яхта тем временем неслась с поразительной быстротой по пути Веспуччии Магеллана. 15 сентября она пересекла тропик Козерога и взяла курс кзнаменитому проливу. Порой едва приметной полосой на горизонтеобрисовывались низкие берега Патагонии, но отстояли они дальше чем надесять миль от яхты, и, глядя сквозь знаменитую подзорную трубу, Паганельполучал о них лишь смутное представление. 25 сентября "Дункан" был уже у пролива Магеллана и плавно вошел в него.Этим путем обычно плывут торговые суда, направляющиеся в Тихий океан.Длина Магелланова пролива составляет всего лишь триста семьдесят шестьмиль. Он настолько глубок, что по нему могут проходить, даже вблизиберегов, суда большого тоннажа, его дно удобно для якорных стоянок. Поберегам много источников пресной воды, множество доступных и безопасныхгаваней - словом, преимуществ, которых нет ни в проливе Лемера, ни угрозного скалистого мыса Горн, где непрестанно свирепствуют ураганы иштормы. В первые часы плавания по Магелланову проливу, на протяженииприблизительно шестидесяти - восьмидесяти миль до мыса Грегори, берегаотлоги и песчаны. Жак Паганель боялся проглядеть хоть единый прибрежныйуголок, хоть единую деталь пролива. Плыть предстояло около тридцати шестичасов, а панорама берегов, залитых сверкающим южным солнцем, несомненно,заслуживала напряженного и восторженного созерцания. Вдоль северныхберегов не видно было никаких жителей, только несколько туземцев бродилопо обнаженным скалам Огненной Земли. Паганель роптал на то, что ему не пришлось увидеть ни одного патагонца;его это сердило, а спутников забавляло. - Патагония без патагонцев - это не Патагония, - раздраженно повторялон. - Потерпите, мой почтенный географ, скоро мы увидим патагонцев, -утешал его Гленарван. - Я не уверен в этом. - Но ведь они существуют, - заметила леди Элен. - Сильно сомневаюсь в этом, сударыня, поскольку не вижу ни одного. - Но ведь название "патагонцы", что по-испански значит "большеногие",дано было не каким-то воображаемым созданиям. - О! название ровно ничего не значит! - воскликнул Паганель, любившийспорить и потому упрямо стоявший на своем. - Кроме того, вообщенеизвестно, как их называют. - Неужели! - воскликнул Гленарван. - А вы знали об этом, майор? - Нет, - ответил Мак-Наббс, - и я не заплатил бы ни одного шотландскогофунта стерлингов за то, чтобы узнать это. - И тем не менее узнайте это, равнодушный вы человек! - заявилПаганель. - Магеллан назвал туземцев "патагонцами", это верно, ноогнеземельцы называют их "тиременеи", чилийцы - "каукалу", колонистыКормена - "теуэльче", арауканцы - "уильче". У Бугенвиля они известны подименем "чайхи", а сами себя они зовут общим именем "ипокен". Так вот, яспрашиваю вас, как следует называть их и может ли вообще существовать насвете такой народ, который имеет столько имен? - Вот так довод! - воскликнула Элен. - Допустим этот довод, - сказал Гленарван, - но, надеюсь, наш другПаганель признает, что если существует сомнение относительно того, какназывать патагонцев, то относительно их роста все одинакового мнения? - Никогда не соглашусь с этой чудовищной нелепостью! - воскликнулПаганель. - Они огромного роста, - настаивал Гленарван. - Не знаю. - Они малорослые? - спросила леди Элен. - И этого никто не может утверждать. - Ну тогда среднего роста? - проговорил Мак-Наббс, желая всехпримирить. - Не знаю. - Ну это уж чересчур! - воскликнул Гленарван. - Путешественники,которые их видели... - Путешественники, которые их видели, - перебил его Паганель, -противоречат друг другу. Магеллан утверждал, будто его голова едвадостигала им до пояса... - Ну вот видите! - Да, но Дрейк утверждает, что англичане выше самого высокогопатагонца. - Ну насчет англичан я сомневаюсь, - презрительно заметил майор. - Вотесли бы он сравнил их с шотландцами! - Кевендиш говорит, что патагонцы крепкие, рослые люди, - продолжалПаганель. - Гаукинс утверждает, будто они великаны, Лемер и Схоутенсообщают, что они одиннадцати футов ростом. - Прекрасно! Свидетельство этих людей заслуживает доверия, - заметилГленарван. - Да, но такого же доверия заслуживают Вуд, Нарборо и Фалькнер, а по ихсловам, патагонцы - люди среднего роста. Правда, Байрон, Ла Жироде,Бугенвиль, Уэллс и Картерс доказывают, что рост патагонцев в среднем равеншести футам шести дюймам, тогда как господин д"Орбиньи, ученый, лучше всехзнающий эту страну, утверждает, что их средний рост пять футов четыредюйма. - Но где же тогда истина среди всех этих противоречий? - спросила ледиЭлен. - Истина заключается в следующем, - ответил Паганель, - у патагонцевноги короткие, а туловище длинное. В шутку можно выразиться так: это людишести футов роста, когда сидят, и пяти - когда стоят. - Браво, милейший ученый! - воскликнул Гленарван. - Вот это хорошосказано! - Но только в том случае, если патагонцы существуют вообще, тогда этопримиряет все разногласия, - продолжал Паганель. - А теперь, друзья мои,скажу вам в заключение, что Магелланов пролив великолепен даже безпатагонцев. В это время яхта огибала между двумя живописными берегами полуостровБрансуик. Среди деревьев мелькнули чилийский флаг и колокольня церкви.Пролив извивался теперь среди величественных гранит
Глава седьмая
Откуда появился и куда направлялся Жак Паганель
Очевидно, секретарь Географического общества был приятным человеком, так как все это было сказано им чрезвычайно мило. Впрочем, теперь лорд Гленарван прекрасно знал, с кем имеет дело: ему были хорошо известны имя и заслуги Жака Паганеля. Его труды по географии, доклады о новейших открытиях, печатаемые в бюллетенях общества, переписка его чуть ли не со всем светом – все это сделало Паганеля одним из самых видных ученых Франции. Поэтому Гленарван сердечно протянул руку своему нежданному гостю.
– А теперь, когда мы представились друг другу, – сказал он, – вы позволите мне, господин Паганель, задать вам один вопрос?
– Хоть двадцать, милорд, – ответил Жак Паганель, – разговор с вами всегда будет для меня удовольствием.
– Вы поднялись на борт этого судна третьего дня вечером?
– Да, милорд, третьего дня в восемь часов вечера. Прямо из вагона я бросился в кеб, а из кеба – на «Шотландию», где я еще из Парижа заказал каюту номер шесть. Было темно. Я никого не заметил на палубе. А так как я был утомлен тридцатичасовой дорогой и к тому же знал, что во избежание морской болезни полезно немедленно по прибытии на судно улечься на койку и не вставать с нее в первые дни плавания, то я сейчас же лег и самым добросовестным образом, смею вас уверить, проспал целых тридцать шесть часов!
Теперь для слушателей Жака Паганеля стало ясно, каким образом он очутился на яхте. Французский путешественник, перепутав суда, сел на «Дункан» в то время, когда все были в церкви Сен-Мунго. Все объяснилось. Но что скажет ученый-географ, узнав название и место назначения судна, на которое он попал?
– Итак, господин Паганель, вы избрали Калькутту исходным пунктом вашей экспедиции? – спросил лорд Гленарван.
– Да, милорд. Всю свою жизнь я лелеял мечту увидеть Индию. И вот наконец-то эта заветная мечта осуществится, я попаду на родину слонов.
– Значит, господин Паганель, для вас было бы не безразлично, если бы вам пришлось посетить не эту, а какую-нибудь другую страну?
– Мне было бы это, милорд, не только не безразлично, а даже очень неприятно, так как у меня имеются рекомендательные письма к лорду Соммерсету, генерал-губернатору Индии, да к тому же мне дано Географическим обществом поручение, которое я должен выполнить.
– А! Вам дано поручение?
– Да, мне поручено осуществить одно полезное и любопытное путешествие, план которого был разработан моим ученым другом и коллегой, господином Вивьеном де Сен-Мартеном. По этому плану мне надлежит направиться по следам братьев Шлагинтвейт, полковника Во Уэбба, Ходжсона, миссионеров Гю и Габе, Муркрофта, Жюля Реми и многих других известных путешественников. Я хочу добиться того, что, к несчастью, не удалось осуществить в тысяча восемьсот сорок шестом году миссионеру Крику, то есть обследовать течение реки Цангпо , которая, огибая с севера Гималайские горы, на протяжении тысячи пятисот километров орошает Тибет. Мне хотелось бы, наконец, выяснить, не сливается ли эта река на северо-востоке области Ассама с рекой Брахмапутрой. А уж тому путешественнику, которому удастся осветить этот важнейший для географии Индии вопрос, будет, конечно, обеспечена золотая медаль.
Паганель был восхитителен. Он говорил с неподражаемым воодушевлением, он так и несся на быстрых крыльях фантазии. Остановить его было бы так же невозможно, как воды Рейнского водопада.
– Господин Жак Паганель, – начал лорд Гленарван, когда знаменитый ученый сделал минутную передышку, – это, бесспорно, прекрасное путешествие, и наука будет вам за него признательна. Но я не хочу держать вас дольше в заблуждении и потому должен сказать, что, по крайней мере, на ближайшее время вам придется отказаться от удовольствия побывать в Индии.
– Отказаться? Почему?
– Да потому, что вы плывете в сторону, противоположную полуострову Индостан.
– Как! Капитан Бертон…
– Я не капитан Бертон, – отозвался Джон Манглс.
– Но «Шотландия»…
– Это судно – не «Шотландия»!
Удивление Паганеля не поддается описанию. Он посмотрел по очереди на лорда Гленарвана, сохранявшего совершенную серьезность, на леди Элен и Мери Грант, лица которых выражали огорчение и сочувствие, на улыбавшегося Джона Манглса, на невозмутимого майора, а затем, пожав плечами, опустив очки со лба на нос, воскликнул:
– Что за шутка!
Но в этот момент глаза его остановились на штурвале, и он прочел надпись:
– «Дункан»! «Дункан»! – крикнул Паганель в отчаянии, а затем, сбежав с лестницы, устремился в свою каюту.
Как только злосчастный ученый исчез, никто на яхте, кроме майора, не в силах был удержаться от смеха; хохотали и матросы. Поехать не в ту сторону по железной дороге, ну хотя бы сесть в дамбартонский поезд вместо эдинбургского – еще куда ни шло, но перепутать судно и плыть в Чили, когда собрался в Индию, – это уже верх рассеянности!
– Впрочем, такой случай с Жаком Паганелем меня не удивляет, – заметил лорд Гленарван. – Он ведь известен подобными злоключениями. Однажды он издал прекрасную карту Америки, куда умудрился втиснуть Японию. Но все это не мешает ему быть выдающимся ученым и одним из лучших географов Франции.
– Что же мы будем делать с этим беднягой? – проговорила леди Элен. – Не можем же мы увезти его с собой в Патагонию!
– А почему нет? – веско сказал Мак-Наббс. – Разве мы отвечаем за его рассеянность? Допустим, он сел бы не в тот поезд, – разве он мог бы его остановить?
– Не мог бы, но он сошел бы на ближайшей станции, – возразила леди Элен.
– Ну, так это он сможет сделать, если пожелает, в первой же гавани, где мы остановимся, – заметил лорд Гленарван.
В это время Паганель, убедившись, что багаж его находится на том же судне, снова поднялся на палубу. Удрученный и пристыженный, он все твердил злополучное слово: «Дункан»! «Дункан»! Других слов у него не находилось. Он ходил взад и вперед, рассматривая мачты яхты, вопрошая безмолвный горизонт открытого моря. Наконец он снова подошел к лорду Гленарвану.
– А куда идет этот «Дункан»? – спросил он.
– В Америку, господин Паганель.
– Куда именно?
– В Консепсьон.
– В Чили! В Чили! – закричал несчастный ученый. – А моя экспедиция – в Индию! Что скажет господин Катрфаж, президент Центральной комиссии! А господин Авезак! А господин Кортамбер! А господин Вивьен де Сен-Мартен! Как я теперь покажусь на заседании Географического общества!
– Не отчаивайтесь, господин Паганель, – стал успокаивать его Гленарван, – все это может кончиться для вас сравнительно небольшой потерей времени. А река Цангпо пока подождет вас в горах Тибета. Скоро мы зайдем на остров Мадейра, и там вы сядете на судно, которое доставит вас обратно в Европу.
– Благодарю вас, милорд. Видно, уж придется примириться с этим. Но надо сказать, приключение удивительное! Только со мной подобная вещь и могла случиться. А моя каюта, заказанная на «Шотландии»!..
– Ну, о «Шотландии» вам лучше позабыть.
– Но мне кажется, – снова начал Паганель, еще раз оглядывая судно, – «Дункан» – прогулочная яхта.
– Да, сэр, – отозвался Джон Манглс, – и принадлежит она лорду Гленарвану…
– …который просит вас без стеснения пользоваться его гостеприимством, – докончил Гленарван.
– Бесконечно благодарен вам, милорд, – ответил Паганель. – Глубоко тронут вашей любезностью. Но позвольте мне высказать вам такое простое соображение: Индия – прекрасная страна, полная чудесных неожиданностей для путешественников. Наверно, дамы не бывали там… И стоит рулевому повернуть руль, как «Дункан» так же свободно направится к Калькутте, как и к Консепсьону, а раз это увеселительное путешествие…
Но тут, видя, что Гленарван отрицательно качает головой, Паганель умолк.
– Господин Паганель, – сказала леди Элен, – если бы это было увеселительное путешествие, то я, не задумываясь, ответила бы вам: «Давайте все вместе отправимся в Индию», и лорд Гленарван, я уверена, не был бы против. Но дело в том, что «Дункан» плывет в Америку, чтобы привезти оттуда на родину потерпевших крушение у патагонских берегов, и он не может отказаться от такой гуманной цели.
Через несколько минут французский путешественник был уже в курсе дела. Не без волнения услыхал он о чудесной находке документа, об истории капитана Гранта и о великодушном предложении леди Элен.
– Сударыня, – обратился он к ней, – позвольте мне выразить безграничное восхищение, которое внушает мне ваш поступок. Пусть ваша яхта продолжает свой путь! Я не простил бы себе, если бы задержал ее хоть на один день.
– Так вы хотите присоединиться к нашей экспедиции? – спросила леди Элен.
– Для меня это невозможно: я должен выполнить данное мне поручение. Я высажусь на первой же вашей стоянке.
– Значит, на Мадейре, – заметил Джон Манглс.
– Пусть на Мадейре. Я буду там всего в ста восьмидесяти милях от Лиссабона и подожду какого-нибудь судна.
– Ну что ж, господин Паганель, – сказал Гленарван, – так и будет сделано. Что касается меня, я рад возможности видеть вас несколько дней гостем на моей яхте. Будем надеяться, что вы не слишком соскучитесь в нашем обществе!
– О, – воскликнул ученый, – это еще счастье, милорд, что я ошибся судном так удачно! Тем не менее нельзя не признаться, что человек, который собрался в Индиго, а плывет в Америку, попал в довольно-таки смешное положение.
Как ни печально, но Паганелю пришлось примириться с задержкой, которую он не был в силах предотвратить. Он оказался человеком очень милым, веселым, конечно, рассеянным и очаровал дам своим неизменно хорошим настроением. Не прошло и дня, как Паганель со всеми подружился. Он попросил, чтобы ему показали знаменитый документ, и долго и тщательно изучал его. Истолкование документа не вызывало у него никаких сомнений. Он отнесся с живым участием к Мери Грант и ее брату и старался внушить им твердую надежду на встречу с отцом. Он так уверовал в успех экспедиции «Дункана», так радужно смотрел на все, что, слушая его, Мери не могла не улыбаться. Право, если бы не его поручение, он тоже бросился бы на поиски капитана Гранта.
Когда же Паганель узнал, что леди Элен – дочь известного путешественника Уильяма Таффнела, он разразился восторженными восклицаниями. Он знал ее отца. Какой это был отважный ученый! Сколькими письмами обменялись они, когда Уильям Таффнел стал членом-корреспондентом Парижского географического общества! И это он, он, Паганель, вместе с господином Мальт-Брюном предложил Таффнела в члены общества!.. Какая встреча! Какое удовольствие путешествовать с дочерью Уильяма Таффнела!
В заключение географ попросил у леди Элен разрешения поцеловать ее. И леди Гленарван согласилась, хотя, может быть, это и было несколько «improper» .
Глава восьмая
На «Дункане» стало одним хорошим человеком больше
Между тем яхта, благодаря попутным течениям у берегов Северной Африки, быстро приближалась к экватору. 30 августа показался остров Мадейра. Гленарван, верный обещанию, сказал своему гостю, что можно остановиться и высадить его на берег.
– Дорогой лорд, – ответил Паганель, – я буду говорить с вами попросту. Скажите, намеревались ли вы до моего появления сделать остановку у Мадейры?
– Нет, – сказал Гленарван.
– Тогда разрешите мне использовать мою злосчастную рассеянность. Остров Мадейра слишком хорошо известен. Он не представляет никакого интереса для географа. Все о нем уже сказано и написано; к тому же когда-то знаменитое тамошнее виноделие теперь в полнейшем упадке. Подумайте только: на Мадейре больше нет виноградников! В тысяча восемьсот тринадцатом году там добывалось двадцать две тысячи пип вина, а в тысяча восемьсот сорок пятом году уже всего две тысячи шестьсот шестьдесят девять пип. Прискорбное явление! Если вам безразлично, нельзя ли сделать остановку у Канарских островов…
– Сделаем остановку у Канарских островов, – ответил Гленарван, – они у нас на пути.
– Я это знаю, дорогой лорд. А Канарские острова интереснее: они состоят из трех групп, не говоря уже о пике на острове Тенерифе – мне всегда хотелось его увидеть. Вот как раз удобный случай! Им я воспользуюсь и в ожидании судна, которое доставит меня в Европу, поднимусь на эту знаменитую гору.
– Как вам будет угодно, дорогой Паганель, – невольно улыбаясь, ответил Гленарван.
И он улыбался не зря.
Канарские острова находятся недалеко от Мадейры, всего в двухстах пятидесяти милях – расстояние незначительное для такой быстроходной яхты, как «Дункан».
31 августа в два часа дня Джон Манглс и Паганель разгуливали по палубе. Француз забрасывал капитана вопросами о Чили.
– Господин Паганель! – вдруг прервал его Джон, указывая на какую-то точку на южной стороне горизонта.
– Что такое, дорогой капитан? – отозвался ученый.
– Соблаговолите посмотреть вон в ту сторону. Вы ничего там не видите?
– Ничего.
– Вы не туда смотрите. Это не у горизонта, но повыше, среди облаков.
– Среди облаков? Сколько я ни смотрю…
– Ну вот, теперь взгляните по направлению бушприта .
– Ничего не вижу.
– Да вы просто не хотите видеть! Но поверьте мне, что хотя мы еще и в сорока милях от Тенерифского пика, его остроконечная вершина уже вырисовывается над горизонтом.
Но через несколько часов только слепой мог ничего не видеть, и Паганель волей-неволей сдался.
– Наконец-то вы ее видите, – сказал ему капитан.
– Да, да, вижу совершенно ясно. Вот это и есть так называемый Тенерифский пик? – пренебрежительно прибавил географ.
– Он самый.
– Мне кажется, он не так уж высок.
– Однако он возвышается на одиннадцать тысяч футов над уровнем моря.
– Но ему, во всяком случае, далеко до Монблана.
– Возможно, но когда дело дойдет до подъема на эту гору, пожалуй, вы найдете, что она достаточно высока.
– Подниматься? Подниматься на Тенерифский пик? К чему это, дорогой капитан, после Гумбольдта и Бонплана? Гениальный Гумбольдт поднялся на эту гору и описал ее так, что уже ничего не прибавишь. Он тогда же установил вертикальную смену растительных поясов: пояс виноградников, пояс лавровых лесов, пояс сосен, пояс горной пустыни с дроком и, наконец, каменистые осыпи, где совершенно отсутствует растительность. Гумбольдт добрался до самой высшей точки Тенерифского пика – там негде было даже сесть. Перед его глазами расстилалось пространство, равное четвертой части Испании. Затем он спустился до самого кратера этого вулкана. Спрашивается: что остается мне делать на этой горе после великого человека?
– Действительно, после него вам ничего не открыть, – согласился Джон Манглс. – А жаль, вам будет ужасно скучно ждать в порту Санта-Крус-де-Тенерифе прихода судна. Развлечений там мало, вряд ли вам удастся рассеяться.
– Моя рассеянность всегда при мне, – смеясь, заметил Паганель. – Но скажите, дорогой Манглс, разве нет крупных портов на островах Зеленого Мыса?
– Конечно, есть. И для вас, например, было бы очень легко сесть в Прая на пароход, идущий в Европу.
– Не говоря уж об одном немалом преимуществе, – заметил Паганель, – ведь острова Зеленого Мыса недалеко от Сенегала, где я найду земляков. Конечно, мне прекрасно известно, что эту группу островов считают малоинтересной, пустынной, да и климат там нездоровый. Но для глаз географа все любопытно: уметь видеть – это наука. Есть люди, которые не умеют видеть и путешествуют так же «умно», как какие-нибудь ракообразные. Но поверьте, у меня другая школа.
– Как вам будет угодно, господин Паганель, – ответил Джон Манглс. – Я уверен, что ваше пребывание на островах Зеленого Мыса обогатит географическую науку. А мы как раз должны туда зайти, чтобы запастись углем, и ваша высадка нас нисколько не задержит.
Сказав это, капитан взял курс на запад от Канарских островов. Знаменитый Тенерифский пик остался за кормой. Продолжая идти таким же быстрым ходом, «Дункан» пересек 2 сентября, в пять часов утра, тропик Рака. Погода стала меняться. Воздух сделался тяжелым и влажным, как всегда в период дождей. Время это испанцы зовут «Le tiempo de las aguas» . Оно очень тягостно для путешественников, но полезно для жителей африканских островов, страдающих от недостатка растительности, а значит, и от недостатка влаги. Бурное море не позволяло пассажирам яхты оставаться на палубе, но разговоры в кают-компании не стали от этого менее оживленными.
3 сентября Паганель, готовясь высадиться на берег, принялся укладывать свои вещи. «Дункан» уже лавировал между островами Зеленого Мыса. Он прошел мимо острова Сал, бесплодного и унылого, как песчаная могила, прошел вдоль обширных коралловых рифов, а затем, оставив в стороне остров Сен-Жак, перерезанный с севера на юг цепью базальтовых гор, вошел в бухту Прая и стал на якорь у самого города. Погода была ужасная, и бушевал прибой, несмотря на то, что бухта была защищена от морских ветров. Дождь лил как из ведра, и сквозь его потоки едва можно было разглядеть город. Расположен он был на плоской горной террасе, упирающейся в отроги мощных скал вулканического происхождения, вышиной триста футов. Вид острова сквозь частую завесу дождя был удручающе унылый.
Леди Элен не удалось осуществить свое намерение побывать в городе. Погрузка угля протекала с большими затруднениями.
В то время как море и небо в каком-то смятении смешивали свои воды, пассажирам не оставалось ничего другого, как сидеть в кают-компании. Естественно, злободневной темой разговоров на яхте была погода. Каждый сказал что-нибудь по этому по воду. Один майор не проронил ни слова; он, кажется, с полным равнодушием присутствовал бы и при всемирном потопе.
Паганель ходил взад-вперед, качая головой.
– Все как нарочно! – повторял он.
– Да, стихии против вас, – отозвался Гленарван.
– А я все-таки восторжествую над ними.
– Не можете же вы покинуть яхту в такую погоду, – сказала леди Элен.
– Я лично, сударыня, прекрасно мог бы и опасаюсь только за свой багаж и инструменты: ведь все пропадет.
– Опасен только момент высадки, – заметил Гленарван, – а как только вы попадете в Прая, вы там устроитесь не так уж плохо. Правда, относительно чистоты можно пожелать большего: придется жить с обезьянами и свиньями, а соседство с ними далеко не всегда приятно. Но путешественник не должен обращать внимание на такие мелочи. К тому же надо надеяться, что месяцев через семь-восемь вам удастся сесть на судно, идущее в Европу.
– Через семь-восемь месяцев! – воскликнул Паганель.
– Да, и это самое меньшее: ведь в период дождей суда не так уж часто заходят на острова Зеленого Мыса. Но вы сможете с пользой употребить свое время. Этот архипелаг еще малоизвестен. Здесь есть над чем поработать в области топографии и климатологии, этнографии и гипсометрии .
– Вы сможете заняться обследованием рек, – заметила леди Элен.
– Таковых там не имеется, – ответил Паганель.
– Ну, займитесь речками.
– Их также нет.
– Тогда какими-нибудь потоками, ручьями…
– И их не существует.
– В таком случае вам придется обратить свое внимание на леса, – промолвил майор.
– Для лесов необходимы деревья, а они здесь отсутствуют.
– Приятный край, нечего сказать! – отозвался майор.
– Утешьтесь, дорогой Паганель, – сказал Гленарван, – ведь вам все же остаются горы.
– О, милорд! Горы эти и невысоки и неинтересны. Да к тому же они уже изучены.
– Изучены? – удивился Гленарван.
– Да. Как всегда, мне не везет. На Канарских островах все было уже сделано Гумбольдтом, а здесь меня опередил один геолог, господин Шарль Сент-Клер-Девиль.
– Неужели?
– Увы, это так! – жалобно ответил Паганель. – Этот ученый был на борту французского корвета «Решительный», когда тот стоял у островов Зеленого Мыса. И вот Сент-Клер воспользовался своим пребыванием здесь, чтобы подняться на самую интересную из вершин архипелага, а именно – на вулкан острова Фогу. Скажите же на милость, что мне остается делать после него?
– Это действительно прискорбно, – сказала леди Элен. – Что же вы, господин Паганель, думаете предпринять?
Паганель несколько минут молчал.
– Право, вам надо было высадиться на Мадейре, хоть там и нет больше вина, – заметил Гленарван.
Ученый секретарь Парижского географического общества по-прежнему молчал.
– Я бы подождал еще, – сказал майор, но он так же равнодушно мог бы посоветовать обратное.
– Дорогой Гленарван, – прервал наконец молчание Паганель, – где вы думаете сделать следующую остановку?
– О, не раньше чем в Консепсьоне.
– Черт возьми! Это меня чрезвычайно отдаляет от Индии!
– Да нет же: как только вы обогнете мыс Горн, вы начнете к ней приближаться…
– Это-то я знаю.
– К тому же, – продолжал Гленарван самым серьезным тоном, – не все ли равно, попадете ли вы в Ост– или Вест-Индию?
– Как не все ли равно?!
– Ну да, ведь между индейцами Патагонии и индийцами Пенджаба разница всего в одной букве!
– А знаете, милорд, – воскликнул Паганель, – ведь этот довод никогда не пришел бы мне в голову!
– А что касается золотой медали, дорогой Паганель, – продолжал Гленарван, – то ее можно заслужить в любой стране. Можно работать, производить изыскания, делать открытия и в Кордильерах, и на Тибете.
– Но как же мои исследования реки Цангпо?
– Ну что ж, вы ее замените Рио-Колорадо. Река большая, почти не изученная. Географы наносят ее на карту, как им заблагорассудится.
– Я знаю, дорогой лорд. Встречаются ошибки в несколько градусов. Я нисколько не сомневаюсь в том, что, обратись я к Географическому обществу с просьбой послать меня в Патагонию, оно так же охотно командировало бы меня туда, как и в Индию. Но я как-то не думал об этом.
– По вашей обычной рассеянности…
– А не отправиться ли вам вместе с нами, господин Паганель? – спросила ученого леди Элен самым любезным тоном.
– Сударыня, а мое поручение?..
– Предупреждаю вас, что мы пройдем Магеллановым проливом, – объявил Гленарван.
– Милорд, вы искуситель!
– Добавлю, что мы побываем в Голодном Порту.
– Голодный Порт! – воскликнул атакованный со всех сторон француз. – Да ведь это же порт, знаменитый во всех географических летописях!
– Примите еще во внимание, господин Паганель, – продолжала леди Элен, – что в вашем лице Франция разделила бы с Шотландией честь участвовать в экспедиции.
– Да, конечно!
– Географ был бы очень полезен нашей экспедиции, а что может быть прекраснее, чем поставить науку на службу людям!
– Вот это хорошо сказано!
– Поверьте мне: положитесь, как это сделали мы, на волю случая или, вернее, провидения! Оно послало нам этот документ, и мы двинулись в путь. Оно же привело вас на борт «Дункана» – не покидайте его.
– Хотите знать, друзья мои, что я думаю? – сказал Паганель. – Так вот: вам очень хочется, чтобы я остался.
– Вам самому, Паганель, смертельно хочется остаться, – парировал Гленарван.
– Чертовски! – воскликнул ученый-географ. – Но я боялся быть навязчивым.
Вспомните роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта». В нем рассказано, как дети капитана Гранта отправляются на поиски без вести пропавшего отца. Капитан Грант решил основать вольную шотландскую колонию на одном из островов Тихого океана. Но во время шторма корабль терпит крушение, и капитан с двумя матросами попадает на необитаемый остров. Чтобы спастись, капитан Грант пишет записку о месте своего нахождения на трех языках: английском, немецком и французском, кладет ее в бутылку, запечатывает и бросает в океан.
Единомышленник капитана Гранта лорд Гленарван случайно находит этот документ, хранивший сведения об исчезновении Гранта. Один из героев экспедиции, пустившейся на поиски капитана Гранта, географ Жак Паганель, секретарь Парижского географического общества, по рассеянности забыл второе название острова, где находился капитан Грант. Тот остров на современных географических картах обозначен как риф Мария-Тереза. На французских же он был обозначен как остров Табор:
«Паганель не вытерпел. Он схватил за руку Гарри Гранта.
Капитан, - воскликнул он, - скажите же мне наконец, что содержалось в вашей загадочной записке?
При этих словах географа все насторожились: сейчас будет разгадана тайна, в которую они тщетно пытались проникнуть в течение девяти месяцев!
Помните ли вы, капитан, содержание документа дословно? - продолжал Паганель.
Помню совершенно точно, - ответил Гарри Грант. - Не проходило дня, чтобы я не припомнил этих слов: ведь на них была вся наша надежда.
Какие же это слова, капитан? - спросил Гленарван. - Откройте нам их: наше самолюбие задето за живое!
Пожалуйста, - ответил Гарри Грант. - Но, как вам известно, стремясь увеличить шансы на спасение, я вложил в бутылку три записки на разных языках. Какая из них вас интересует?
Так они не тождественны? - воскликнул Паганель.
Тождественны, за исключением одного названия.
Тогда скажите нам французский текст, - сказал Гленарван, - он был наименее поврежден водой, и наши толкования основывались главным образом на нем.
Вот этот текст слово в слово: «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из Глазго, потерпело крушение в тысяче пятистах лье от Патагонии, в Южном полушарии. Два матроса и капитан Грант добрались до острова Табор ...»
Как?! - воскликнул Паганель.
- «Здесь, - продолжал Гарри Грант, - терпя постоянные жестокие лишения, они бросили этот документ под 153° долготы и 37° 1 Г широты. Придите им на помощь, или они погибнут».
Услышав слово «Табор», Паганель вскочил с места и вне себя воскликнул:
Как - остров Табор? Да ведь это же риф Мария-Тереза!
Совершенно верно, господин Паганель,- ответил Гарри Грант. - На английских и немецких картах - Мария-Тереза, а на французских - Табор.
В эту минуту полновесный удар обрушился на плечо Паганеля, так что он согнулся. Справедливость требует признать, что это майор, впервые вышедший из рамок строгой корректности, так наградил Паганеля.
Географ! - сказал с глубочайшим презрением Мак-Наббс. Но Паганель даже и не почувствовал удара. Что значил он по сравнению с ударом, нанесенным его самолюбию ученого!»
Паганель рассказал капитану Гранту, как постепенно приближался к истине. Ученому казалось, что бесспорным местом крушения могли быть Патагония, Австралия, Новая Зеландия. Обрывок слова contin, который он истолковал сначала как continent (континент), постепенно получил свое подлинное значение: continuelle (постоянная); indi означало сначала indiens (индейцы), потом indigene s (туземцы) и, наконец, было правильно понято как слово indigence (лишения). Только обрывок слова abor ввел в заблуждение проницательного географа. Паганель упорно видел в нем корень глагола aborder (причаливать), между тем как это было частью французского названия острова Мария-Тереза - остров Табор . Правда, этой ошибки трудно было избежать, поскольку на всех корабельных картах «Дункана» этот остров значился под названием Мария-Тереза.
«- Но все равно! - восклицал Паганель и рвал на себе волосы в отчаянии. - Я не должен был забывать об этом двойном названии! Это непростительная ошибка, заблуждение, недостойное секретаря Географического общества!»
Вы обратили внимание, как проницательный географ постепенно добирался до истины, и только глагол aborder (причаливать) ввел его в заблуждение. В чем же ошибка Паганеля?
Попытаемся разобрать, как же слово закрепляется за определенным предметом или явлением действительности. Но прежде всего мы должны определить, а что же такое слово.
Паганель, читая записку, найденную в океане, не смог сразу прочесть все слова, так как они не были отчетливо видны. Значит, слово мы связываем с написанием. Когда Паганель читал записку своим друзьям, они слышали и комментировали ее. Значит, слово мы можем воспринимать органами слуха - слышать его. Следовательно, слово является значимым, если оно оформлено звуковым или графическим способом, т. е. имеет материальную оболочку. Вначале Паганель толковал обрывок слова как continent (континент), которое позже получило свое подлинное значение: continuelle (постоянная). Значит, слово обладает тем или иным значением. Ученые-лингвисты называют материальную оболочку - звучание и написание - знаком. Слово характеризуется единством знака и значения. Значение слова отражает наиболее характерные признаки предмета или явления действительности, с помощью которых мы можем выделить его из числа других предметов или явлений действительности.
Наш язык устроен так, что в силу различных взаимоотношений между словами и предметами один и тот же предмет может обозначаться разными словами, как нарицательными, так и собственными. Ошибка незадачливого героя Жюля Верна как раз в том, что он забыл второе название острова. Табор и Мария-Тереза можно рассматривать в данном случае как контекстуальные синонимы. Вы, конечно, хорошо знаете, что синонимами бывают прежде всего нарицательные слова. Но одновременно мы часто называем Ленинград - Колыбелью революции, Ю. А. Гагарина - Космонавтом № 1, С. П. Королева - Главным конструктором и т. д. А что касается обычных синонимов, то наберитесь терпения, о них мы поговорим немного позже.
Итак, слова обозначают вещи. Давайте и возьмем те нарицательные слова, которые обозначают реалии, о которых идет речь в романе Жюля Верна - остров и риф . Например, слово остров можно объяснить так: "часть суши, окруженная со всех сторон водой", риф - "ряд подводных или выступающих из воды морских скал, опасных для судов». По этим кратким отличительным признакам мы выделяем эти слова из числа других.
Все ли языковые единицы обладают значением? Давайте прочитаем стихотворение нашего современника В. Коржикова «Морской сундучок»:
А как-то во льдах он тонул,
Но выплыл , Доплыл. Дотянул И, кашляя, дул до утра В горячие угли костра.
Поэт использует слова выплыть и доплыть. У этих слов общая часть -плыть обозначает: "передвигаться по поверхности воды или в воде". Если мы с вами возьмем однотомный «Словарь русского языка» С. И. Ожегова и посмотрим значение слов: выплыть - "плывя, выйти, выбраться куда-нибудь", доплыть - "передвигаясь по поверхности воды, достигнуть какого-либо предела", то увидим, что даются разные толкования. Это обусловлено приставками вы-, обозначающей движение изнутри, и до-, которая образует глаголы со значением "завершения действия, доведения его до какого-нибудь предела, до конца или прибавления к прежнему". Приставки при образовании слов, как видим, играют важную роль.
А чтобы вы сказали, услышав слова дорога - дорожник, табун - табунщик, паркет - паркетчик и т. д.? Вероятно, то, что эти слова образованы с помощью суффиксов со значением лица: -ник, -щик, -чик, а также то, что, присоединяясь к производящим основам, суффиксы со значением лица повлияли на изменение значения производных слов. В шутливом стихотворении И. Иртеньева «Фотограф» встречаются слова, образованные с помощью суффикса -к-, создающего не только ритмику стихотворения, но и добавляющего дополнительное значение уменьшительности к производящим словам:
Подарил мне мамин брат, дядя Федя Кошкин, старый фотоаппарат со складной гармошкой. Я во двор пошел гулять, подошел к ребятам. «Что бы, - спрашиваю, - снять этим аппаратом?» - «Что тут голову ломать? Тоже мне проблема! Надо все подряд снимать, - отвечает Лена. - Дом, сарай, забор, козу, рожь, пшеницу, гречку, волка, зайца, стрекозу, речку, печку, свечку, стол, портфель, пенал, тетрадь, ручку, ластик, книжку, но сначала нужно снять с объектива крышку!»
В словах речка, ручка, печка, гречка, крышка, книжка суффикс -к- является не только «закрепителем» лексического значения производящих слов, но и несет значение уменьшительности, небольшого по размеру. Сравним значение двух слов книга и книжка: "сброшюрованные или переплетенные листы бумаги с каким-нибудь текстом" и "сброшюрованные или переплетенные небольшие листы бумаги с каким-нибудь текстом". Суффикс вносит дополнительный смысловой оттенок. Это позволяет говорить о том, что суффиксы обладают определенным значением.
И конечно, все вы хорошо знаете, что корни также имеют соответствующие значения. Давайте прочитаем небольшой отрывок из романа Г. Маркова «Строговы» и обратим особое внимание на выделенные слова: Ольга Львовна вынула из сумочки листок-прокламацию и протянула Матвею.
- Вот то, что вы просили. Федор Ильич советует распространить.
- «Про царя, про войну, про нужду народную», -тихо читал Матвей.
- Д а й т е спички.
Матвей подал, и через секунду листок вспыхнул в его руке красноватым пламенем.
Ольга Львовна передала Матвею адрес квартиры, где ему и Антону предстояло вечером получить листовки, сообщила пароль и собралась уходить. Давайте выясним по словарям русского языка, что обозначают дать, подать, передать.
Дать - "вручить, предоставить"; подать - "дать, поднеся"; передать - "отдать, вручить, сообщить кому-нибудь". Как мы видим, общее значение у этих слов "дать что-либо кому-либо". Оно присуще корню -да-, образованному от индоевропейского глагольного корня do - "дать". Различие слов дать, подать, передать обусловлено значением приставок и суффиксов.
А теперь посмотрим, имеют ли значение предлоги. Попробуйте исключить предлоги к, из, в в предложениях: *Подошел дому; *Вышел дома; *Гулял парке. И сразу нарушается не только грамматическая норма, но и согласование по смыслу: предлог к обозначает направление в сторону кого-чего-нибудь; предлог из - направление действия откуда-нибудь, источник, место, откуда исходит что-нибудь; предлог в - место, направление куда-нибудь или нахождение где-нибудь кого-чего-нибудь.
Как видим, предлоги также имеют значения.
Изучение значений является одной из основных задач лингвистики. Оно подводит нас к правильному пониманию художественного текста писателя, сочинения, речи, помогает практическому усвоению русского языка.
Значение слова складывается из лексического значения и грамматического. Первое определяет, что является ядром значения слова. Например, вспомним лексическое значение слова остров - "часть чего-либо, окруженная со всех сторон чем-либо". Грамматическое значение выступает как добавочное к лексическому, выражает различные отношения с другими словами. Обычно грамматическое значение слова показывает принадлежность слова к определенной части речи. Например, грамматическое значение слова остров следующее: имя существительное, мужского рода, именительного падежа, единственного числа.
Характеристика слова "остров"
Как мы видим, значение в слове является важнейшим средством познания мира человеком. Понимать, воспринимать значение - это знать, что является ядром содержания слова и его различные отношения с другими словами.
Но давайте вернемся к знаку. Лингвисты называют материальную оболочку слова - звучание и написание - внешним знаком. Он связан с внутренним знаком - мышлением, то есть тем, как мы представляем тот или иной предмет, явление действительности, процесс, свойства, как мы мыслим, думаем, формируем мысль. Связь внешнего знака (то, что написано или произнесено) с внутренним (как мы представляем предмет) является неразрывной, цельной.
Мы уже говорили, что значение слова отражает частные, отличительные признаки. Таким отличительным признаком для слова остров является "часть суши, окруженная со всех сторон водой".
Зная слово, мы узнаем не только его значение, но и понятие, называемое им. Научное понятие шире, чем значение. Значение слова отражает частные, отличительные, признаки, а научное понятие отражает наиболее общие и существенные признаки предмета, процесса, свойства - это итог познания человеком предмета. Сравним с вами научное понятие слова остров с его значением.
В нашем самом большом 17-томном «Словаре современного русского литературного языка» (1950 - 1965) находим для слова остров три значения:
1) Небольшой, по сравнению с материком, участок суши, со всех сторон окруженный водой.
2) Об участке, выделяющемся чем-либо среди остальной местности.
3) У охотников - небольшой отдельный лес. Здесь мы прослеживаем связь значений с понятием через единство понятия у всех вышеперечисленных значений: "какая-то часть чего-либо, выделяемая со всех сторон".
Слово остров описывается в «Большой советской энциклопедии»: «Острова, участки суши, окруженные со всех сторон водами океана, моря, озера или реки. От материков отличаются относительно небольшими размерами. Встречаются одиночные острова и группы островов - архипелаги. Острова в океанах и морях подразделяются на материковые, переходной зоны и океанические. К материковым островам, выступающим над уровнем океана в пределах подводной окраины материков, относятся наиболее крупные: Гренландия, Калимантан, Мадагаскар и др. Сложены они обычно коренными породами, более мелкие острова могут быть образованы аккумулятивной деятельностью волн и прибоя.
В переходной зоне наиболее типичны острова вулканического происхождения, в некоторых районах наблюдаются грязевулканические, а также коралловые.
Острова океанические распространены в пределах ложа океана и на срединноокеанических хребтах. Они по преимуществу вулканического или кораллового происхождения». И т. д. и т. п. Словарная статья дает описание этого слова на целую страницу. Здесь мы видим научное понятие, обобщающие данные об этом слове.
Когда мы говорим: Я понимаю это слово, то имеем в виду итог познания значений слова в результате обобщений нашего жизненного опыта.
Между предметом и внешним знаком прямой связи нет, а есть, как говорят ученые, опосредованная: у каждого человека «свое» представление о предмете или явлении действительности, «свое» понимание в зависимости от жизненного опыта, знаний. Вспомним, когда впервые читаем какую-либо книгу в детстве, то у нас одно представление о ней, но пройдет какой-то жизненный промежуток времени, мы обогатим свои знания жизненным опытом - и перечитываем книгу с иным чувством, иным отношением. У нас опять «новое», опять «свое» представление о произведении писателя, обусловленное именно этими новыми знаниями. Теперь вновь вернемся к произведению Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Автор строит сюжет на том, что название острова на английских и немецких картах одно - Мария-Тереза , а на французских - другое - Табор . Отчего же по-разному назвали в разных языках один и тот же участок суши, окруженный со всех сторон водой, или ряд подводных скал, выступающих из морской воды? Ответ один: для того, чтобы дать какое-либо название предмету, надо его осмыслить, выявить какие-либо его свойства, качества, действия, явления (главные или второстепенные). Т.е. в самом начале рождения названия отправным пунктом являются как раз признаки, свойства предмета или явления действительности, отличающиеся от других окружающих предметов или явлений. В разных языках отличительные признаки могут быть разными. У героев Жюля Верна, говорящих на французском языке, отличительным признаком является: "часть суши , со всех сторон окруженная водой", то есть остров , отмеченный на карте под названием «Табор», а для говорящих на английском и немецком языке это "ряд подводных или выступающих из воды морских скал", т. е. риф , который поименован на английских и немецких картах «Мария-Тереза». Эти разные отличительные признаки в разных языках и послужили началом рождения слова.
Итак, мы выяснили, что отличительные признаки в разных языках разные. Подкрепим это примерами. В русском языке человек, летящий в космос, называется космонавтом, то есть "человек, прошедший специальный отбор, медико-биологическую и техническую подготовку и участвующий в космическом полете". Слово космонавт образовано по модели: космос, (греч. kosmos - Вселенная), обозначающее "пространство, простирающееся за пределами земной атмосферы (околоземное, межпланетное, межзвездное и межгалактическое), со всеми присутствующими в нем объектами" +-навт (греч. navtes - мореплаватель). Морфема -навт русифицировалась и приобрела новое, дополнительное значение - "первооткрыватель", "первопроходец". В английском языке человека, летящего в космос, называют астронавтом (от греч. aster - звезда). В английском языке за основу взято слово звезда, а в русском - космос. Следует отметить и другие семантические различия: советские исследователи космоса - космонавты, американские - астронавты .
Во вьетнамском языке слово космонавт обозначает "человек, который путешествует в космос": nha du hanh vutru.
В русском языке стартовая площадка на космодроме обозначает "место для пуска ракет: сооружение, оборудованное для установки и пуска космических летательных аппаратов". Это же значение в английском языке имеет сочетание launching pad дословно обозначающее "стартовая подушка".
А как называется в русском и английском языках теплица для выращивания овощей, плодов и ранней зелени? В русском мы все знаем слово парник, которое ассоциируется со словом пар , а вот английское frame ассоциируется с рамой .
Или вот еще пример. В русском языке слово воспитание обозначает - "вырастить, дав образование, обучив правилам поведения". Заимствовано это слово из старославянского языка, где было питали - "воспитывать, кормить". Это же значение в английском языке присуще upbringing, которое имеет внутреннюю форму "тянуть вверх".
Поистине удивительна и неожиданна судьба некоторых названий. Когда мы просим, чтобы нам купили мороженое, то имеем в виду замороженное сладкое кушанье из сливок, сока ягод и т. п. А болгарин говорит сладолет - сладкий лед, англичанин - ice cream - ледяной крем. В русском языке очки обозначают "оптический прибор из двух линз или стекол, держащихся на дужках или вмонтированных в прилегающую к лицу полумаску", в испанском языке anteojos обозначает "перед глазами*. Мы говорим о подушке - "под ухом", о мешке, набитом перьями, волосом и т. п., на который кладут голову при спанье или который кладут на диван, болгарин о възглавнице - «до головы», вьетнамцы о goi - "поддержка головы". Слово скороварка - "скоро варить" - "кастрюля с герметически закрывающейся крышкой, предназначенная для быстрого приготовления пищи". В английском языке этот же предмет носит название pressure cooker , что означает "варить под давлением".
Сравнение слов "pressure cooker" и "скороварка"
Итак, мы видим, что слово обладает значением, которое является отражением предмета, процесса, свойства и которое стремится к своему пределу - научному понятию при помощи внешнего знака в сознании людей, говорящих на определенном языке.
В. Г. Белинский говорил, что «поэзия выражается в свободном человеческом слове, которое есть и звук, и картина, и определенное, ясно выговоренное представление». Это высказывание великого критика-демо-карта очень верно отражает наше отношение к слову, наше восприятие слова, наше представление о значении слова.
Жак Паганель Жак ПаганельПаганель в сюжете
Паганель направляется в Индию по заданию географического общества, но по рассеянности перепутав судно, попадает на яхту «Дункан», идущую к берегам Южной Америки в поисках капитана Гранта. Пассажиры яхты уговаривают его остаться, и Паганель присоединяется к поискам капитана Гранта.
Паганелю свойственна чрезвычайная рассеянность, сразу же после его появления на яхте рассказывается, как он, опубликовав карту Америки, нанес на неё и Японию. Ошибки, совершаемые Паганелем по рассеянности, служат одним из двигателей сюжета романа .
Следуя его прочтению записки из бутылки, найденной в море, яхта идет в Австралию, где герои снова терпят неудачу. Но из-за описки Паганеля «Дункан» приплывает к Новой Зеландии, что спасает жизнь отряду. Географ забыл о двойном названии острова, где был Грант, и не мог правильно понять записку.
В финале Паганель женится на мисс Арабелле, сестре Мак-Наббса.
Образ Паганеля
Паганель описывается как высокий, сухощавый человек с умным и веселым лицом, любитель поговорить. Жюль Верн описывает своего героя в юмористическом ключе, в романе «Дети капитана Гранта» Паганель - самый яркий персонаж . Образ Паганеля вызывает симпатию своей ребяческой непосредственностью, самоиронией, альтруизмом, романтичностью. Вместе с тем, ему присущи стойкость и мужество. Самая главная его черта - это истинная любознательность ученого, безграничная любовь к науке, географии, этнографии.
Напишите отзыв о статье "Жак Паганель"
Примечания
Литература
- - Еремин Виктор. 100 великих литературных героев. // «Вече», 2009. 978-5-9533-2223-2
Отрывок, характеризующий Жак Паганель
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения. Jacques Paganel ) - один из главных героев романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта ». Известный учёный-географ, имеющий множество ученых титулов и состоящий во множестве научных обществ. Полное имя - Жак Элиасен Франсуа Мари Паганель (фр. Jacques Eliacin François Marie Paganel ). Образ Паганеля, как рассеянного учёного, стал прототипом литературного типажа «учёного чудака» . Паганель стал и нарицательным для высокого, худого и неловкого человека .
Энциклопедичный YouTube
1 / 1
✪ Из к/ф "Дети капитана Гранта"- Песня Роберта
Субтитры
Паганель в сюжете
Паганель направляется в Индию по заданию географического общества, но по рассеянности перепутав судно, попадает на яхту «Дункан», идущую к берегам Южной Америки в поисках капитана Гранта. Пассажиры яхты уговаривают его остаться, и Паганель присоединяется к поискам капитана Гранта.
Паганелю свойственна чрезвычайная рассеянность, сразу же после его появления на яхте рассказывается, как он, опубликовав карту Америки, нанес на неё и Японию. Ошибки, совершаемые Паганелем по рассеянности, служат одним из двигателей сюжета романа .
Следуя его прочтению записки из бутылки, найденной в море, яхта идёт в Австралию, где герои снова терпят неудачу.
Но из-за описки Паганеля «Дункан» приплывает к Новой Зеландии, что спасает жизнь отряду. Географ забыл о двойном названии острова, где был Грант, и не мог правильно понять записку.
В финале Паганель женится на мисс Арабелле, сестре Мак-Наббса.
Образ Паганеля
Паганель описывается как высокий, сухощавый человек с умным и весёлым лицом, любитель поговорить.
Жюль Верн описывает своего героя в юмористическом ключе, в романе «Дети капитана Гранта» Паганель - самый яркий персонаж .
Образ Паганеля вызывает симпатию своей ребяческой непосредственностью, самоиронией, альтруизмом, романтичностью.
Вместе с тем, ему присущи стойкость и мужество.
Самая главная его черта - это истинная любознательность учёного, безграничная любовь к науке, географии, этнографии.