Олег Волков. «Погружение во тьму», 1977 год

Библиография

• Молодые охотники . М., Физкультура и спорт, 1951
• В тихом краю . М., Советский писатель, 1959
• Клад Кудеяра . М., Советский писатель, 1963
• Родная моя Россия , 1970
• Тут граду быть… , 1974
• Енисейские пейзажи . Очерки и рассказы. М., Современник, 1974
• Чур, заповедано! М., Советская Россия, 1976
• В тихом краю . М., 1976
• В конце тропы . М., Современник, 1978
• Случай на промысле . М., Советский писатель, 1980
• Каждый камень в ней живой , 1985
• Все в ответе , 1986
• Погружение во тьму , Paris: Atheneum, 1987; Москва: «Молодая гвардия», Товарищество русских художников, 1989; Роман-газета, 1990
• Избранное . М., 1987.
• Век надежд и крушений . М., Советский писатель, 1989
• Град Петра , 1992
• Два стольных града , 1994.

Переводы

Награды и премии

Отзывы

Высоко ценил Олега Волкова и его творчество Вадим Кожинов . Мемуаристка Вера Пирожкова в своей книге «Потерянное поколение: воспоминания о детстве и юности» отметила, что «Олег Волков, написавший потрясающую книгу „Погружение во тьму“, провёл в тюрьмах и лагерях в общей сложности 26 лет, но не сломился ни духовно, ни физически, дожив до глубокой старости».

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. - М . : РИК «Культура», 1996. - XVIII, 491, с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8 .

См. также

Напишите отзыв о статье "Волков, Олег Васильевич"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Волков, Олег Васильевич

Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.

Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d"en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?

Олег Васильевич Волков

Погружение во тьму

Белая книга России

Автобиографическое повествование Олега Волкова охватывает период с 1917 года по семидесятые годы. В книге воссозданы обстоятельства жизни человека, подвергавшегося незаконным преследованиям, но сумевшего сохранить чувство человеческого и гражданского достоинства, любовь к Родине, много потрудившегося на ниве отечественной культуры.

Несколько вводных штрихов. (Вместо предисловия)

Глава первая. Начало длинного пути

Глава вторая. Я странствую

Глава третья. В Ноевом ковчеге

Глава четвертая. Гаррота

Глава пятая. В краю непуганых птиц

Глава шестая. На перепутье

Глава седьмая. Еще шестьдесят месяцев жизни

Глава восьмая. И вот, конь бледный

Глава девятая. И возвращаются ветры на круги своя

Глава десятая. По дороге декабристов

Послесловие

Э.Ф. Володин. Послесловие

Я поздно встал, и на дороге Застигнут ночью Рима был.

Ф. И. Тютчев. Цицерон.

И я взглянул, и вот, конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним...

Откровецие св. Иоанна (гл. 6, стих, 8)

Ольге, дочери моей, посвящаю

НЕСКОЛЬКО ВВОДНЫХ ШТРИХОВ

(вместо предисловия)

Голые выбеленные, стены. Голый квадрат окна. Глухая дверь, с глазком. С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лацпочка, В ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко. Даже складки одеяла на плоской постели словно одеревенели.

Этот свет - наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься. Ходишь ли маятником с поворотами через пять шагов или, закружившись, сядешь на табурет, - глаза, уставшие от знакомых потеков краски на параше, трещинок штукатурки, щелей между половицами, от пересчитанных сто раз головок болтов в двери, помимо воли обращаются кверху, чтобы тут же, ослепленными, метнуться по углам. И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняющего бесконечной усталостью...

Эта оголенность предметов под постоянным сильным освещением рождает обостренные представления. Рассудок отбрасывает прочь затеняющие, смягчающие покровы, и на короткие мгновения прозреваешь все вокруг и свою судьбу безнадежно трезвыми очами. Это - щк луч прожектора, каким пограничники вдруг вырвут из мрака темные береговые камни или вдавшуюся в море песчаную косу с обсевшими ее серокрылыми, захваченными врасплох морскими птицами.

Я помню, что именно в этой одиночке Архангельской тюрьмы, где меня продержали около года, в один из бесконечных часов бдения при неотступно сторожившей лампочке, стершей грани между днем и ночью, мне особенно беспощадно и обнаженно открылось, как велика и грозна окружающая нас "пылающая бездна..." Как неодолимы силы затопившего мир зла! И все попытки от-городиться от него заслонами веры и мифов о божественном начале жизни показались жалкими, несостоятельными.

Мысль, подобная беспощадному лучу, пробежала по картинам прожитых лет, наполненных воспоминаниями о жестоких гонениях и расправах. Нет, нет! Невозможен был бы такой их невозбранный разгул, такое выставление на позор и осмеяние нравственных основ жизни, руководи миром верховная благая сила. Каленым железом выжигаются из обихода понятия любви, сострадания, милосердия - а небеса не разверзлись...

В середине тридцатых годов, во время генеральных репетиций кровавых мистерий тридцать седьмого, я успел пройти через круги двух следствий и последующих отсидок в Соловецком лагере. Теперь, находясь на пороге третьего срока, я всем существом, кожей ощущал полную безнаказанность насилия. И если до этого внезапного озарения - или помрачения? - обрубившего крылья надежде, я со страстью, усиленной гонениями, прибегал к тайной утешной молитве, упрямо держался за веру отцов и бывал жертвенно настроен, то после него мне сделалось невозможным даже заставить себя перекреститься... И уже отторженными от меня вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником.

То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали. Для мирян, прибегнувших к помощи религии, введено было удлинение срока - пятилетний "довесок". И все же отец Иоанн, уже не прежний благообразный священник в рясе и с бородкой, а сутулый, немощный и униженный арестант в грязном, залатанном обмундировании, с безобразно укороченными волосами - его стригли и брили связанным, - изредка ухитрялся выбраться за зону: кто-то добывал ему пропуск через ворота монастырской ограды. И уходил в лес.

Там, на небольшой полянке, укрытой молодыми соснами, собиралась кучка верующих. Приносились хранившиеся с великой опаской у надежных и бесстрашных людей антиминс и потребная для службы утварь. Отец Иоанн надевал епитрахиль и фелонь, мятую и вытертую, и начинал вполголоса. Возгласил и тихое пение нашего робкого хора уносились к пустому северному небу; их поглощала обступившая мшарину чаща...

Страшно было попасть в засаду, мерещились выскакивающие из-за деревьев вохровцы - и мы стремились уйти всеми помыслами к горним заступникам. И, бывало, удавалось отрешиться от гнетущих забот. Тогда сердце полнилось благостным миром и в каждом человеке прозревался "брат во Христе". Отрадные, просветленные минуты! В любви и вере виделось оружие против раздирающей людей ненависти. И воскресали знакомые с детства легенды о первых веках христианства.

Чудилась некая связь между этой вот горсткой затравленных, с верой и надеждой внимающих каждому слову отца Иоанна зэков и святыми и мучениками, порожденными гонениями. Может, и две тысячи лет назад апостолы, таким же слабым и простуженным голосом вселяли мужество и надежду в обреченных, напуганных ропотом толпы на скамьях цирка и ревом хищников в вивариях, каким сейчас так просто и душевно напутствует нас, подходящих к кресту, этот гонимый русский попик. Скромный, безвестный и великий...

Мы расходились по одному, чтобы не привлечь внимания.

Трехъярусные нары под гулкими сводами разоренного собора, забитые разношерстным людом, меченным страхом, готовым на все, чтобы выжить, со своими распрями, лютостью, руганью и убожеством, очень скоро поглощали видение обращенной в храм болотистой поляны, чистое, как сказание о православных святителях. Но о них не забывалось...

Ведь не обмирщившаяся церковь одолевала зло, а простые слова любви и прощения, евангельские заветы, отвечавшие, казалось, извечной тяге людей к добру и справедливости. Если и оспаривалось в разные времена право церкви на власть в мире и преследование инакомыслия, то никакие государственные установления, социальные реформы и теории никогда не посягали на изначальные христианские добродетели. Религия и духовенство отменялись и распинались евангельские истины оставалидь неколебимыми. Вот почему faK ошеломляли и пугали открыто провозглашенные принципы пролетарской "морали", отвергавшие безотносительные понятия любви и добра.

Над просторами России с ее церквами и колокольнями, из века в век напоминавшими сиянием крестов и голосами колоколов о высоких духовных истинах, звавшими "воздеть очи горе" и думать о душе, о добрых делах, будившими в самых заскорузлых сердцах голос совести, свирепо и беспощадно разыгрывались ветры, разносившие семена жестокости, отвращавшие от духовных исканий и требовавшие отречения от христианской морали, от отцов своих и традиций.

Проповедовались классовая ненависть и непреклонность. Поощрялись донос и предательство. Высмеивались "добренькие". Были поставлены вне закона терпимость к чужим мнениям, человеческое сочувствие и мягкосердечие. Началось погружение в пучину бездуховности, подтачивание и разрушение нравственных устоев общества. Их должны были заменить нормы и законы классовой борьбы, открывшие путь человеконенавистническим теориям, породившим фашизм, плевелы зоологического национализма, расистские лозунги, залившие кровью страницы истории XX века.

А. Волков — прекрасный ученый, преподаватель и переводчик, который за свою творческую карьеру написал несколько научно-популярных трудов, исторические романы и фантастические повести, а также перевел на русский язык множество произведений популярных зарубежных авторов. Широкому кругу читателей он стал известен благодаря серии детских книг, написанных по мотивам сказки Баума, повествующей о волшебнике из страны Оз.

Краткая биография: Волков А. М. (детство)

Родился писатель 14 июня 1891 года в городе Усть-Каменогорск в семье простого сословья. Его отец был фельдфебелем в отставке, а мать зарабатывала трудом портнихи, оба знали грамоту, поэтому в возрасте трех лет маленький Саша уже умел читать. Любовь к сказкам ему привила мать, которая, по воспоминаниям писателя, знала их множество и в свободную минуту всегда интересно и по-новому рассказывала сыну.

Семья жила весьма скромно и такой роскоши, как книги, в доме было немного. Для того чтобы иметь возможность читать как можно больше и немного заработать, паренек в возрасте восьми лет научился лихо переплетать книги соседей и сослуживцев отца. А. Волков с детского возраста читал произведения таких мастеров пера, как Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Никитин, Жюль Верн, Диккенс, Майн Рид. Творчество этих писателей значительно повлияло на его судьбу в дальнейшем.

Молодые годы

В двенадцать лет талантливый мальчик с отличием окончил городское училище, куда по окончании Томского учительского института поступил на службу в качестве преподавателя математики. Начиная с 1910 года Александр работает преподавателем сначала в Колывани, а затем возвращается в родной Усть-Каменогорск, где в 1915 году знакомится со своей будущей супругой - преподавательницей танцев Калерией Губиной. Имея способности не только к точным наукам, А. Волков самостоятельно изучил немецкий и французский язык и начал пробовать свои силы в качестве переводчика.

Первые свои стихотворения Волков публикует в 1917 году в городской газете «Сибирский свет», а в 1918 принимает активное участие в создании газеты «Друг народа». Проникшись революционными идеями о всеобщем образовании, Волков преподает на курсах педагогов в Усть-Каменогорске и параллельно пишет комедийные пьесы, которые ставятся в театрах для детской аудитории. Переехав в двадцатых годах в Ярославль, он занимает должность директора школы и заочно оканчивает математический факультет городского педагогического института. В тридцатых годах А. Волков с женой и двумя сыновьями перебирается в Москву, чтобы возглавить учебную часть Рабочего факультета.

В это же время за полгода с небольшим, закончив учебный курс, экстерном сдает экзамены в Московском университете на физико-математическом факультете. В 1931 году создается Московский институт цветных металлов и золота, в котором Волков трудится в течение многих лет. Сначала в качестве преподавателя, а позже доцента кафедры высшей математики. Кроме научной и преподавательской деятельности, Волков на протяжении всей жизни активно занимался литературным творчеством.

Волков Александр Мелентьевич: книги, биография писателя

Первые пробы пера Волкова были еще в двенадцать лет, вдохновленный романом Дефо «Робинзон Крузо», он пробует писать собственный приключенческий роман. Затем увлекается поэзией, стихотворные плоды которой в 1916-1917 году публикует под общим названием «Мечты» в газете «Сибирский свет».

В период жизни в Усть-Каменогорске и Ярославле Волков также пишет ряд пьес для детской аудитории: «Деревенская школа», «Орлиный клюв», «Цветок папоротника», «Домашняя учительница», «В глухом углу». Эти и другие пьесы в двадцатых годах были поставлены в городских театрах и пользовались огромной популярностью среди юных зрителей.

В 1937 году А. Волков завершает работу над исторической повестью «Чудесный шар», публикация которой состоялась в 1940 году. В произведении рассказывается о политическом заключенном времен российской императрицы Елизаветы, которому удалось покинуть темницу при помощи воздушного шара (оригинальное название «Первый воздухоплаватель»).

Изумрудный город и его герои

В этом же году, желая практиковать свой английский, Александр Мелентьевич берется за перевод сказки «Удивительный волшебник из страны Оз». Увлеченный процессом перевода и сюжетом сказки, Волков решает сделать его более красочным, он наделяет героев новыми качествами и добавляет приключений. Рукопись переработки книги Волков направил для одобрения детскому писателю Самуилу Яковлевичу Маршаку, который не только одобрил ее, но настоятельно порекомендовал автору заняться литературной деятельностью на профессиональной основе. В 1939 году книга под названием «Волшебник изумрудного города» с иллюстрациями художника Николая Радлова была издана, она завоевала сердца многих читателей и стала началом знаменитого цикла с одноименным названием. В 1941 году Мелентьевич становится членом организации профессиональных Союза.

Военный период

Тема приключений и фантастических историй в годы войны уходит на другой план, все произведения автора этого периода имеют военную и патриотическую направленность. Так, в произведениях «Бойцы-невидимки» 1942 года и «Самолеты на войне» 1946 года идет речь о значении математики в современных видах вооружения. Также Волков пишет множество патриотических пьес и стихов для средств массовой информации. Его исторические труды «Славные страницы по истории русской артиллерии» и «Математика в военном деле» тоже подчеркивают силу и непобедимость советской армии.

В послевоенный период из-под пера автора выходят исторические романы: «Два брата», «Зодчие», «Скитания», а также произведения научно-фантастического характера «Земля и небо: Занимательные рассказы по географии и астрономии», «Путешественники в третье тысячелетие».

Возвращение в волшебную страну

В 1963 году автор, вдохновленный успехом первой книги о приключениях в волшебной стране девочки Элли, песика Тотошки и их сказочных друзей, издает книги, продолжающие сказочный цикл: «Урфин Джюс и его деревянные солдаты», «Семь подземных королей» (1967 год), «Огненный бог Марранов» (1968 год), «Желтый туман» (1970 год), «Тайна заброшенного замка». Все книги Александр Волков пишет как вполне самостоятельные, произведения объединяют их лишь главные герои сказочной страны. Даже девочка Элли, повзрослев, уже не могла вернуться в волшебный мир и на помощь сказочным друзьям приходит новая героиня Энни с песиком Артошкой.

Умер Александр Мелентьевич в 1977 году 3 июля, оставив после себя богатейшее наследство в виде переводов творений знаменитых зарубежных авторов, научно-популярных трудов, исторических романов и, конечно, приключений героев Изумрудного города.

Волков Олег Васильевич , русский писатель, публицист; около 30-ти лет провел в тюрьмах, лагерях и ссылках ГУЛАГа, рассказал об этом в книге «Погружение во тьму» (1987).

Родился в дворянской семье, отец будущего писателя был директором правления Русско-Балтийских заводов. После окончания Тенишевского училища решил посвятить себя дипломатии. В 1917 поступил на отделение восточных языков Петербургского университета, но из-за Октябрьской революции не смог продолжить учебу. Некоторое время обучался в Тверской легкоконной школе. В 1918 в составе отряда корниловских войск прорвался на Дон и Кубань, оттуда — с целью спасения царской семьи — в Екатеринбург, затем в Крым, чтобы присоединиться к войскам генерала Врангеля. Но попал туда, когда уже последний врангелевский корабль отплыл от крымских берегов. Волков возвращается в имение отца в Тверской области, где работает мельником на бывшей отцовской мельнице под Торжком. После смерти отца и старшего брата вместе с братом-близнецом остается кормильцем большой семьи. Спасаясь от преследований уездных властей, уезжает в Москву, работает переводчиком в миссии Ф. Нансена АРА (благотворительные организации, помогавшие голодающим губерниям), позднее в греческом посольстве.

В феврале 1928 был арестован. Еще в заключении начал печатать под псевдонимом через подставных лиц охотничьи очерки и переводы. В общей сложности Волков провел в заключении 30 лет. После освобождения в 1958 активно выступал как публицист, защищая национальное наследие России, чистоту русского языка, культуру, природную и историческую среду. Стоял у истоков экологического движения, первым начал борьбу за спасение Байкала. Автор более 15 книг: «Последний мелкотравчатый и другие записи старого охотника» (1957); «Клад Кудеяра» (1963); «Родная моя Россия» (1970); «Тут граду быть» (1974); «Чур заповедано!» (1976); «В конце тропы» (1977) и др., в которых размышляет о трагических событиях отечественной истории и их последствиях для культуры. Книга «поразительной боли, чистоты и силы» (А. Битов) «Погружение во тьму» (опубликована во Франции в 1987; в России — в 1989), одно из самых значительных произведений о лагерном аде, принесла ему широкую известность. Соглашаясь с В.Т. Шаламовым, что лагерь — абсолютно отрицательный опыт, и видя его «мертвящее тавро» на системе в целом, Волков тем не менее находит в людях, природе и культуре живительные начала добра.

Переводил Линдсея, Бретона, Бальзака, Золя и др.

Волков — лауреат Государственной премии России. Кавалер ордена Франции за заслуги в области литературы и искусства (1991). Пушкинская премия фонда А.Топфера (1993, Германия). В 95 лет, прикованный к постели, подготовил к печати книгу «Два стольных града» — историческое исследование о двух российских столицах с личными свидетельствами автора, ровесника века.

Олег Васильевич Волков

Дворянин, писатель, переводчик, публицист

Волков Олег Васильевич (21.01.1900-10.01.1996), дворянин, писатель, переводчик, публицист, активный член «Русского клуба». Отец Василий Александрович - директор правления Русско-Балтийских заводов, мать Александра Аркадьевна - из рода флотоводцев Лазаревых. О. Волков - правнук любимца Николая I , знаменитого адмирала, главнокомандующего Черноморским флотом М.П. Лазарева , воспитавшего В.Н. Истомина , В.В. Корнилова , П.С. Нахимова . Род Лазаревых дал России семерых адмиралов.

Авторитет патриарха русской литературы Волкову создали роман «Погружение во тьму», десятки повестей, рассказов, очерков, эссе, вышедших под обложками «Чур, заповедано» (1976), «В конце тропы» (1978), «Каждый камень в ней живой. Из истории московских улиц» (1985), «Все в ответе» (1986), «В тихом краю» (1987), «Век надежд и крушений» (1989), «Два стольных града» (1994) и мн. др. Его блестящие переводы «Греческой цивилизации» А. Боннара, мемуаров Э. Эррио «Из прошлого. Между двумя войнами», «Ренуара» Ж. Ренуара, произведений Золя, Бальзака открыли русскими читателям полнозвучие французского языка.

Страстное, жесткое, мужественное слово волковской набатной публицистики обороняло «священный Байкал», непреодолимо встало на пути уже начатой было переброски северных рек на юг, защищало российский кедр, архитектуру старинных русских городов, заповедную Стрелецкую степь, Теберду, Баргузинский хребет, Кедровую падь Уссурийского края, склоны Сихотэ-Алиня, острова национального быта, векового сельского уклада - словом, все то, в чем сосредоточена живая и подлинная душа России.

И все-таки, когда Русский Народ , опамятовавшись и одумавшись, спохватится и примется возрождать свою державу, он наново откроет для себя писателя Волкова, хотя и при жизни не обойденного ни писательской славой, ни читательской популярностью, однако не произошло главного - не стал настольной книгой каждого русского человека его роман «Погружение во тьму», редчайший по силе духа роман во всей отечественной литературе. В нем во всей крепости и мощи представлен несгибаемый русский человек - в полноте Православной веры, преданности заветам отцов следовать тому, что подсказывает совесть, до смертного конца исполнять свой долг, помнить, что честь и достоинство превыше смерти.

Роман автобиографичен, в нем все из пережитого самим Волковым за 28 лет советских тюрем, лагерей, ссылок, собственного крестного пути, начатого в 1928 по бессчетным островам Архипелага Гулага - от Соловков до Ухты, от зырянских болот до восточносибирской тайги. Роман редкостной художественной мощи, русского языка родниковой чистоты и в то же время подлинность описываемых событий делает его документом новейшей истории.

Миронов Б.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Писатель XX века

Волков Олег Васильевич - прозаик.

Родился в дворянской семье, «исповедовавшей добротный российский либерализм». Отец «корнями принадлежал тем средним слоям провинции, где прочно уверовали в пользу просвещения, земских учреждений и спасительность постепенного преображения жизни». Мать происходила из рода известных мореплавателей Лазаревых. Семья была состоятельной и многодетной - 5 сыновей и 2 дочери.

Отец Волкова был членом правления Крестьянского банка, служил директором правления Русско-Балтийского завода. Особенно близок Волков был с братом-близнецом Всеволодом, впоследствии погибшим в годы Великой Отечественной войны. Глава семьи «более всего ценил не попранное человеческое достоинство, право свободно мыслить». Волков вспоминал, что в семье «придавалось исключительное значение манерам и воспитанности, культивировалось достаточно рационалистическое понимание назначения человека и его долга. В общем, были в почете внешняя и внутренняя порядочность, прилежание, трезвая подготовка себя к жизни, в которой человек сам кузнец своей судьбы» («Погружение во тьму»).

Детство и юность Волков прошли в Петербурге и в деревне, в поместье отца неподалеку от Торжка, куда семья выезжала почти каждое лето.

В 1908 Волков начал учиться в Тенишевском училище, для поступлении в которое имущественный ценз «стоил ценза сословного или ограничений по вероисповеданию!..». Туда «отдавали своих отпрысков люди разных кругов и сословий, но не состояний!». Училище славилось в Петербурге прежде всего благодаря «особым, прогрессивным методам обучения, позаимствованным чуть ли не в английских колледжах. Тут, кроме этого, была изжита рутина казенных гимназий, введены ручной труд, практические дисциплины». Эти практические дисциплины и навыки крестьянского труда, о приобретении которых позаботился отец, наряду с умением охотиться, больше всего пригодились В. в будущем.

В 1917 Волков окончил Тенишевское училище. Они с братом мечтали продолжить обучение в Оксфорде, Волков намеревался изучать восточные языки. Однако отцу расставание с Россией даже в условиях революционного переворота представлялось невозможным. Семья уехала из Петербурга в деревню. Какое-то время она существовала там как своего рода артель, состоявшая из членов семьи, нескольких друзей и оставшихся на усадьбе рабочих. Однако вскоре отец, опасаясь ареста, был вынужден покинуть родные места и семью. На несколько лет Волков с братом оказались кормильцами матери, бабушки, младших братьев и сестер.

В 1923 Волков приехал в Москву. Поступить в университет оказалось невозможным из-за дворянского происхождения. Работал переводчиком в Нансеновской миссии, у корреспондента Ассошиэйтед Пресс, в греческом посольстве.

В февр. 1928 Волков впервые был арестован и после отказа стать осведомителем отправлен в лагерь на Соловецких островах по обвинению в контрреволюционной агитации. С этого момента в течение почти 28 лет - больше трети жизни - для Волков тюрьмы и лагеря сменялись кратковременными ссылками и высылками. Последний раз он был арестован и приговорен к 10 годам ссылки в Красноярский край в 1950.

В апр. 1955 Волков был реабилитирован. Реабилитировали его и по всем предыдущим делам «за отсутствием состава преступления».

Заниматься литературной деятельностью Волков начал еще в ссылках и кратковременных промежутках между арестами. Сначала это были переводы для издательства иностранной литературы. Волков перевел на французский «Слепого музыканта» В.Короленко, сказки С.Михалкова. Затем в разных журналах появились заметки об охоте.

В 1951 под псевдонимом О.Осугин отдельным изданием была опубликована повесть «Молодые охотники». Правда, и из заметок, и из книги выбрасывались любые упоминания об истинных обстоятельствах жизни автора.

Окончательно вернувшись в Москву в середине 1950-х, Волков также занимался переводами. Переводил труд А.Боннара «Греческая цивилизация», мемуары Э.Эррио, книгу Ж.Ренуара о его отце, Бальзака, Золя, писал для издательств и журналов внутренние рецензии.

В 1957 Волков приняли в Союз Писателей.

Постепенно Волков перешел к публицистике, стал известен как автор очерков о природе России. «Все мое прошлое подготовило меня к вступлению в ряды защитников природы: юность, связанная с деревней, охота и - крепче всего - годы, научившие видеть в окружающем мире живой природы утешение и прибежище, нечто, не причастное человеческой скверне»,- писал Волков. Писатель постоянно выступал в защиту природы от неумного и неумелого обращения с ней и человека и государства.

В 1976 вышел сборник очерков Волков «Чур, заповедано!» о российских заповедниках.

В 1985 - книга «Каждый камень в ней живой. Из истории московских улиц». Своего рода итогом публицистической деятельности Волков стала книга «Все в ответе» (1986).

Некоторое время Волков был членом Центрального совета Общества охраны природы, участвовал в организации и работе Общества охраны памятников истории и культуры, но вышел из этих обществ, убедившись, по его словам, что «истинное назначение этих организаций - быть ширмами, отгораживающими власть от критики и нареканий».

В конце 1970-х Волков начал писать свою главную книгу - «Погружение во тьму». Это была книга воспоминаний и свидетельств человека, прошедшего путь многих русских людей - через тюрьмы, лагеря, ссылки. «Становилось невыносимым таить про себя свидетельства уничтожения русского крестьянства, молчать о гибели бессчетных и невинных жертв»,- сказал сам писатель о причинах работы над «Погружением во тьму». В своих воспоминаниях он видел «в первую очередь выполнение долга перед памятью бесчисленных тысяч замученных русских людей, никогда не возвратившихся из лагерей...». «Погружение во тьму» встает рядом с книгами А.Солженицына и В.Шаламова. Это книга о страданиях человека и возможности выносить эти страдания, сохраняя человеческое достоинство там, где, казалось бы, это невозможно.

О.И.Козлова

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 411-413.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Избранное: Повести. Рассказы. Воспоминания. Эссе. М., 1987;

Век надежд и крушений. М., 1989.

Литература:

Кораллов М. Требуется доказать // Волков О. Избранное. М., 1987;

Битов А. Одноклассники. К 90-летию О.В.Волкова и В.В.Набокова // Новый мир. 1990. №5.