Аникин А.А.

Жанр сатирической сказки был, очевидно, близок гению М.Е.Салтыкова-Щедрина изначально и органически. Хотя цикл сказок является одним из позднейших его произведений – последняя сказка "Ворон-челобитчик" была опубликована автором в 1889 году, - первые опыты в этом жанре появились еще в 1860-м: в очерке "Скрежет зубовный" есть фрагмент "Сон", созданный вполне в сказочном ключе.

Из ставшего классическим цикла щедринских сказок первые были созданы в 1869 году: "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил", "Пропала совесть" и "Дикий помещик". С 1880 года писатель обратился уже к развитию цикла, и основной массив текстов был опубликован в периодике с 1882 по 1889 год, чаще в журнале, который и редактировал Щедрин, - в "Отечественных записках".

Эзопов язык щедринской сатиры оказался вполне понятным – и не исключая читателей-цензоров. Когда-то грибоедовский Загорецкий предлагал особенно налечь цензорам на басни, так теперь изрядно налегли на близкие по эзоповой манере сказки. Снимались из номеров "Отечественных записок" сказки, не столь уж опасные с политической точки зрения, – "Премудрый пискарь", "Самоотверженный заяц", "Вяленая вобла"… Изымались и более опасные для общественного мнения - "Медведь на воеводстве", "Обманщик-газетчик и легковерный читатель". Наконец, само закрытие щедринского журнала – правительственным распоряжением в 1884 году – тоже надо связать с судьбой сказок…

Некоторые сказки выпускались подпольно из-за запретов цензуры. Так и было использовано ставшее афористически известным заглавие – "Сказки для детей изрядного возраста": московское нелегальное издание 1884 года.

Известные, ставшие хрестоматийными сказки "Медведь на воеводстве", "Орел-меценат", "Вяленая вобла" легально были опубликованы впервые только в 1906 году, много лет спустя после смерти автора. А сказка "Богатырь" была обнаружена в рукописи еще позднее и опубликована лишь в 1922 году.

Так или иначе, перед нами теперь сложившийся цикл сказок, состоящий из 32 произведений и воспринимающийся почти как единое целое. Так сказки и печатаются в нашем издании, несмотря на то, что не все они представлены в школьной программе: чаще и в прежних изданиях "Школьной библиотеки" делался не всегда оправданный отбор лишь совершенно хрестоматийных текстов.

Возможно, не все сказки в равной мере являются шедеврами щедринского пера. Иногда заметно однообразие даже в самой внешне столь яркой стилистике, иногда авторский замысел выглядит надуманным или громоздким. Так, возвращение Щедрина к жанру в 1880-м году началось со сказки "Игрушечного дела людишки" - произведения громоздкого, растянутого и однообразного, изобилующего нравоучениями. Вскоре щедринский стиль преодолел художественные затруднения, автор пришел к лаконичной и емкой манере в создании образов и сюжетов, в языке сказок, став подлинным классиком жанра, развив и традицию фольклорного повествования, и богатую традицию своих литературных предшественников, – от лубочной "Повести о Ерше Ершовиче", от баснописцев И.И.Дмитриева, И.А.Крылова до гениальных и насыщенных сатирой сказок А.С.Пушкина.

Вместе с тем мы предлагаем в составе школьной библиотеки и сказки, редко издававшиеся в этой рубрике. Это сказки, насыщенные христианскими мотивами, - "Дурак", "Рождественская сказка", "Христова ночь". Это уникальное завершение цикла, что позволяет уточнить многое в самом характере щедринского творчества. Да и само создание художественного образа явившегося вновь людям Христа ("Христова ночь") – уникальный мотив в русской классике 19-го века: где еще мы видим образ Христа? У Достоевского? У Тургенева? И вот – в творчестве писателя, связавшего свой труд с сатирой…

Да, исполненные едкой, убийственной сатиры сказки оказались более востребованными в насыщенную революционной борьбой эпоху, которая приняла Щедрина как своего глашатая в борьбе с общественным строем царской России. Но вот читатели следующего рубежа веков – начала 21 столетия - видят перед собой и вечных либералов и медведей на воеводстве, но видят и все более очевидное могущество христианского духа. А слово Щедрина передает веру в торжество Христа с редкой для сатирика строгостью, простотой и убедительностью. Не станет ли и история Порфирия Головлева теперь все более ясно восприниматься как христианский сюжет – от падения грешника к тяжкому, позднему покаянию (см. работы И.А.Есаулова о соборности в русской литературе)? Даже и в самой поздней у Щедрина "Пошехонской старине" будет этот мотив просветленной евангельской притчи: "Таким животворным лучом было для меня Евангелие".

Это движение к Христу составляет по-своему величественный сюжет внутри сказочного цикла.

Первые сказки – о звероподобии человека, о потере духовного обличия. И это верный ключ к дальнейшему пониманию сказок, где героями станут якобы сами животные, – от незаметных глазу пескарей до парящих в поднебесье орлов, от могучих львов до ничтожных зайцев и омерзительных гиен. Метафора здесь вполне очевидная, и вспомним вновь грибоедовского героя: пусть львы, а все-таки цари… Действительно, люди и звания вполне узнаваемы. Пресловутый эзопов язык едва ли служил собственно цели скрыть значение и злободневность сказок, скорее, наоборот, иносказательная манера только усиливала эффект узнавания, обнажая к тому же и саму невозможность открыто и свободно говорить о болях своего времени.

Кстати, ведь опубликована была сразу самая откровенная сказка – "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" (1869). Найдись-ка сейчас смельчак, который не то что опубликует, а хотя бы в черновике начнет писать: "Жили да были два генерала… Служили генералы в какой-то регистратуре, ничего не понимали, даже слов никаких не знали…"? Не напишет – конечно, потому, что таких генералов сейчас нет и быть не может. Но вот сказку Щедрина мы прочтем не без некоторого удовлетворения. А генералов таких нет потому, что нет жуткой петровской Табели о рангах, по которой штатское звание действительного статского советника приравнивалось к воинскому - генеральскому… Да, о конкретном генерале напишут и сейчас, особенно если кто-то даст газетчику приказ, но чтобы создать такое обобщение, чтобы, стало быть, всех генералов вот так, по-щедрински – нет, не те времена…

У Щедрина генералы – не военные. Но – вполне воинственные, даже до озверения: "Вдруг оба генерала взглянули друг на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они начали медленно подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье". Вот он, один шаг от человеческого до звериного, и он уже сделан. Генералы уже озверели, когда годами заботились только о чреве своем, когда уродовали и теряли свою, каждому от рождения данную Божескую душу.

"С нами крестная сила! – сказали оба разом: - ведь этак мы друг друга съедим!" Да, уже и здесь у Щедрина "по-эзоповски", неприметно, но очевидно возвращает к человеческому облику, хоть на небольшой шаг, именно Крестная Сила! Именно – Христос…

Вот в этом и заложен внутренний сюжет цикла: от одичания – к Христу, от "Дикого помещика" - к "Христовой ночи". Сюжет напряженный и трагический – не до смеха, или – и здесь, как привычно в русской сатире: смех сквозь слезы, горький смех от великой тоски по открытому с рождения человеческому идеалу, идеалу Христа. Поэтому у нас и комедия – христианская: "Горе от ума", "Ревизор", "Вишневый сад".

Озверение станет реализованной метафорой в "Диком помещике": "Весь он, с головы до ног, оброс волосами, как древний Исав, а ногти у него сделались как железные. Сморкаться уж он давно перестал, ходил же все больше на четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ прогулки есть самый приличный и самый удобный. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста еще не приобрел". (В скобках – вопросы и задания к уроку: А как вам, дети, удобнее – на четвереньках ходить или в полный рост? Голоса каких ваших знакомых напоминают рявканье и шипенье? Действительно ли, что у человека нет хвоста?)

Да, нежная любовь к своему телу и всему телесному так почти и сгубила помещика Урус-Кучум-Кильдибаева, дворянина и даже князя, с такой почему-то отчетливо неславянской фамилией. Щедрин видит, что озверение проистекает не только от грубости, но вообще от всякой потери духовности. Князь все нежит свое тело рыхлое, белое, рассыпчатое, не терпит сермяжного даже запаха с политой трудовым потом земли, а через эту изнеженность и проступает уродливое, неестественное звериное обличье. А еще поспособствовала одичанию любовь к газетам! Только помня Щедрина, ты оценишь верные строки Марины Ивановны Цветаевой: Читатели газет, глотатели пустот… Помещик наглотался какой-то глупости, очевидно, пропаганды до того, что все у него пошло не в лад, всякую человеческую логику потерял: нежит свое тело, а кормильца-мужика возненавидел, решил как бы раскрестьянить мужика, чистую цивилизацию увидел… "Да ведь жрешь же ты что-нибудь сам-то?" - звучит справедливый вопрос. Но совсем отказал разум помещику: "Глупый же ты помещик!"

Вот так, с глупости, начинается обращение человека в зверя.

А можно сказать и другим словом: "Пропала совесть" - так называется тоже одна из первых сказок Щедрина. Совесть – самое сокровенное слово для выражения нашей души: ведение, знание и выполнение общих, совместных, заповедей жизни.

Итак, совесть потеряна, и "многие начали даже себя чувствовать бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека; ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болесть вдруг как рукой сняло". Рука, верно, подразумевалась прямо дьявольская, потому что чем легче, тем дальше мы от Христова пути, когда Спаситель не легкости искал, а лишь приближался к пределу страданий…

И вот о Христе вспоминают, когда вдруг неожиданно найдется Совесть: "А за мою прежнюю обиду, друг! Прости ты меня, Христа ради!" - говорит сокрушенно былой вымогатель, обирало – квартальный надзиратель Ловец. В ответ слышно: "Ну, Бог тебя простит!" Так что уже и в первых сказках у Щедрина не только убийственный смех, но и почти неприметные указания на будущее преодоление звериного.

Но нет и никакого ханжества: яснее ясного, что путь к Христу тяжек, никаких поблажек, напоминающих чудеса (и всегда ложные!) не происходит от одного неожиданного воспоминания об имени Спасителя. Как сатирически глубоко звучит: "С нами крестная сила!" - воскликнули оба генерала! Да-с, с ними, с ними-то она и есть непременно – крестная сила, где же ей и быть, как не с генералами… А Совесть посещает проходимцев и негодяев – одного гаже другого, доходит до Самуила Давыдовича Бржоцкого. И едва не замучила до смерти вечно гонимого на Руси дельца: "И сто зе это такое! И зацем мне эта вессь! – завопил он, трясясь всем телом". Но нашел и он, как избавиться от ненужной напасти, и даже заслужил одобрительные слова русского генерала: "Ну, ну, ну! Христос с вами!" Вот оно – ханжество: конечно, с кем же и быть Христу, как не с Бржоцким. Сколь глубоко верует сей генерал…

Завершается сказка о пропавшей, но и вечно живой совести мотивом, мучительно близким для Щедрина: лишь ребенок оказывается верным носителем совести. Внешне это кажется и банальным, но словно предчувствует Щедрин свои отцовские страдания… Иногда то, что банально в литературе – истинно в жизни.

"Отыщи ты мне маленькое русское дитя, раствори ты передо мной его сердце чистое и схорони меня в нем! Авось, он меня, неповинный младенец, приютит и выхолит, авось, он меня в меру возраста своего произведет, да и в люди потом со мной выйдет – не погнушается", - говорит Совесть.

"Растет маленькое дитя, а вместе с ним растет в нем и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нем большая совесть", - так заканчивается сказка. Точно Щедрин задолго предчувствует появление среди сказок – особой "Рождественской сказки", с полным развитием мотива! Это можно назвать писательской интуицией…

Вот именно эту, идеальную сторону сказок мы и хотим подчеркнуть сейчас. Восприятие Щедрина как безжалостного, целиком отдавшегося желчи сатирика в глубине своей кажется неверным. И в творчестве, и в судьбе у великого, подлинного Сатирика как много переплетений жестокости и страдания, страшного негодования и – надежды, желчного отрицания, почти нигилизма и – незримо присутствующей, такой привычной в русской классике любви к падшему, потерянному человеку!

А вслед за потерей совести и идут в цикле сказок звери и звери: нет совести – нет и человека.

Есть ли еще в нашей классике такое стечение грубости и тупой злости, как в сказках Щедрина? Здесь не едят, а непременно жрут, здесь не рот и не уста (!) – хайло, здесь в восторге не душа поет, а высовывается вывороченная кишка на 1-2 дюйма из заднего прохода ("Гиена"), здесь кругом паскуды да скотины, все и звери – непременно сволочь лесная… И как ни странно, при всем при этом полное ощущение, что писатель все же знает и любит все это зверье, всю эту сволочь. Почему? Парадокс: при очевидной грубости письма чувствуется какое-то точное знание и животного мира, и разнообразных общечеловеческих свойств, способность перевоплотиться, какая не дана холодному и опустошенному наблюдателю природы и общества или вдохновившемуся только самим басенным шаблоном сатирику. После щедринских сказок как-то теплее смотришь и на того же пескаря в реке, и на карася в пруду. Так ли, дети? Наверное, теплее надо посмотреть и на человека – после щедринских сказок…

А премудрый писатель Василий Васильевич Розанов самого Щедрина назвал кровожадным волком, напившимся русской крови… Несправедливо.

Так у другого великого русского сатирика Гоголя Николая Васильевича надо было через омертвевшую оболочку Плюшкина почувствовать возможность будущего возрождения, в чем не отказано Спасителем никому: и в Коробочке, и в Собакевиче - в каждом есть что-то оправдывающее гоголевские слова: герои мои вовсе не злодеи. Чичиков должен бы духовно воскреснуть в далеком третьем томе…

Так постепенно и у Щедрина можно увидеть среди уродства и мрака какой-то просвет, словно в мире свиных рыл действительно хранит русское дитя чистую Совесть: для всех – закрытых звериной маской или с головой ушедших в бизнес (как С.Д.Бржоцкий).

Герои-звери прежде всего телесны у Щедрина, разум и душа задавлены чаще всего одной заботой – насытиться. Другая забота – выжить среди зверей, где каждый жрать хочет и непременно кого-нибудь заглотить может.

Щедрин доходчиво формулирует законы этой жизни: пить-есть все-таки нужно. А нужно ли что еще? Нет, в зверином мире это главное. Ведь это только человек жив не хлебом единым. И закон вырастает в целую конституцию: Едят, потому что есть хочется, - только и всего, - говорит Ерш Карасю-идеалисту (сознательно пишем имена с большой буквы). Заяц здравомысленный тоже оправдывает этот закон: "Кто ест, тот знает, зачем и почему ест". В том же духе скажет и мудрый Ястреб: "Что ж: вы кормиться хотите – и мы кормиться хотим. Кабы вы были сильнее – вы бы нас ели, а мы сильнее – мы вас едим" ("Ворон-челобитчик"). Вот и вся конституция.

Самое гнетущее в сказках Щедрина – не сама эта мораль, а широко, убедительно созданная атмосфера полной безысходности, чего нет почти в фольклорной сказке, чего нет в сказках Пушкина, нет и в баснях. У Щедрина нет никакой возможности изменить простой, но верный закон жизни. Поэтому в сказке "Соседи" мудрец на все вопли о несправедливости весомо отвечает: "Плант такой есть. И сколько вы промеж себя ни калякайте, сколько ни раскидывайте умом – ничего не выдумаете".

И если щедринские герои калякают, то чаще всего в оправдание этой мудрости. Можно даже составить яркий цитатник этакой премудрости: уши выше лба не растут; маленькая рыбка лучше, чем большой таракан; сие да послужит нам уроком; с нами, пискарями, что глупее, то вернее; может, я тебя, ха-ха, и помилую; веселись, мужичина; вы - наши отцы, мы – ваши дети; я на это не ропщу, потому что понимаю, что такова есть заячья жизнь… Это все яркие вариации той премудрости, которую мы слышим со всех сторон, вроде: а тебе это надо; не высовывайся; наше дело маленькое; выше лба не прыгнешь; и на том спасибо – все это звериная мораль.

И, естественно, главным носителем этой премудрости станет Вяленая Вобла, которую всю выпотрошили, высушили на солнце, так что и весь мозг выветрился. Если снять звериные маски, то, пожалуй, основным объектом обличения у Щедрина станет вот эта мещанская мудрость, окорачивающая все наши судьбы: тише едешь – дальше будешь; поспешишь – людей насмешишь; потихоньку да полегоньку; ты никого не тронь – и тебя никто не тронет; - словом, не растут уши выше лба, не растут! (В скобках – задание к уроку: подобрать из обыденной жизни синонимы к премудрости Вяленой Воблы.)

И страшная участь ждет, по щедринским сказкам, того, кто усомнится в премудрости. Впрочем, страшная участь у всех одна – участь всех пушных зверей, она в равной мере постигнет и смирившегося Здравомысленного Зайца, и счастливую недолгим счастьем вдову-невесту Зайца Самоотверженного. Здравомысленный, правда, перед смертью еще и потешал своего убийцу, играл с Лисой: ежели он и не оборонялся взаправду, то все-таки лапками закрывался, верезжал… Вот в этом верезжал – самая соль щедринского сарказма: не верезжим ли и мы перед сильным, которому только и хочется, что нас сожрать?

Пробуждение совести – лишь верный путь к страданиям, от которых ничего не меняется в лесу… Сказка о Бедном Волке: того так замучила совесть, так тяжело стало сознавать себя убийцей, так глубоко запали ему в душу слова сильного Медведя: "Неужто у тебя совести нет? На твоем месте я не только бы жизнью не дорожил, а за благо бы смерть для себя почитал! И ты над этими моими словами подумай!" Тяжки думы для героев Щедрина, если только это не Воблина премудрость. Что ж Волку до совести: "Не может волк, не лишая живота, на свете прожить – вот в чем беда!". И действительно, от тяжких дум только один исход – смерть-избавительница: появились охотники-лукаши и – не стало у Волка мучений… Если Волк и рад был смерти-избавительнице, то никакой радости в этом замкнутом на жестокости и зверстве мире Щедрина нет и не будет.

Мы вернемся к сказкам, где герои – люди. Хотя это уже и не вполне сказки, скорее – притчи. Вернемся потому, что, как говорится в "Гиене", звериное начало не до конца господствует в человеке: "Иногда нам кажется, что "гиенское" готово весь мир заполонить… Все живое в безотчетном страхе падает ниц; все душевные отправления застывают под гнетом одной удручающей мысли: изгибло доброе, изгибло человеческое! Все, словно непроницаемым пологом, навсегда заслонено ненавистническим, клеветническим, гиенским! Но это громадное и преступное заблуждение".

Но как же заблуждение, если в мире царит порок, сила – уродлива, доброта и терпимость – бессмысленны? В смирении русского мужика, в неповоротливости и вялости даже Богатыря – нет никакого утешения. Нет утешения и в религии, церкви: вспомним крестная сила – с кем? С генералами? А в рассказе о деревенском пожаре священник выведен сущим изувером: "И я тоже, разве я не молюсь за вас? Ропщешь? – говорил он с ласковой укоризной: - а Иова помнишь? Нет? Так я тебе напомню! Он был богат и славен…." И слова этого лукавого, корыстолюбивого служителя никак не утешат мать, у которой погибло дитя. Словно заговорила Вяленая Вобла…

Нет, не всегда поможет и даже нелицемерное, искреннее слово священника из "Рождественской сказки". Там Щедрин дает яркий образец церковной проповеди. Речь и написана мастерски, видно, что это так близко самому писателю (это словно оборотная сторона его сатиры), и глубоко проникает в душу именно ребенка – Сережи Русланцева, не из сказки ли "Пропала совесть"?

Щедрин взволнованно описывает стремление мальчика жить по правде, по совести, - пробужденное именно проповедью сельского батюшки. Но – нет никакого подлинного сочувствия у близких, даже сам священник вдруг удивляет двуличием: "Ничего, сударыня. Поговорит и забудет. На то и церковь установлена, чтобы в ней о правде возвещать" - "В церкви? А жить?" - воскликнет Сережа и уже не найдет ни в ком утешения. Христос – для всей жизни, не только для обряда, - словно говорит этим сюжетом Щедрин.

От страшных душевных мук заболевает горячкою и умирает герой "Рождественской сказки"… Вновь безысходность?

И вот совершенно особую роль выполняет в цикле сказка "Христова ночь", ей бы, по развитию замысла, завершать весь цикл.

Это не обычная Пасха, отмечаемая каждый год, а – подлинное, несимволическое явление Христа на грешную землю. И только теперь торжествует Правда, возвращается не только Совесть, но цельный, подлинный смысл жизни. "Воскрес Бог и наполнил собой Вселенную… Господь благословил землю и воды, зверей и птиц… Благословивши природу, Воскресший обратился к людям. Первыми вышли навстречу к нему люди плачущие, согбенные под игом работы и загубленные нуждою". Необычайно торжественен слог этой сказки, велик масштаб созданного Щедриным образа Иисуса Христа: вот подлинная сила, вот торжество высокой истины, а не мещанской мудрости. Является Христос – и все обретает смысл, гармонию, но все и пройдет через суровый и милостивый Суд, как заповедано нашей религией…

Ожидание Судного дня и станет до тех пор скрытым от читателей пафосом сатирического творчества Щедрина.

Щедрин раскрыл едва ли не энциклопедию пороков в своем творчестве, показал глубокое падение человека, едва ли не полное уподобление животным. Вот тяжести этих впечатлений и соответствует чрезвычайная напряженность и взыскательность Щедрина. Много горечи разлито и в смешных сказках. Великие заблуждения не могут быть исправлены словом или напряжением воли. Как сильно все же гиенское! Но это заблуждение, заблуждение, - настаивает Щедрин. Путь к возрождению – только не от мира сего. И вот непосредственное и ожидаемое явление самого Бога, Спасителя, по Щедрину, способно вернуть человека в мир духовности, в мир великой Совести…

Таковы у М.Е.Салтыкова-Щедрина его сказки. Сатирическое их звучание стало общепринятым, техника самой сатиры стала хорошей школой для русских писателей, предметом изучения для литературоведов. Духовный смысл сказок усваивается сложнее, долгое время обращение к Христу вообще толковалось как какая-то непоследовательность, эстетическая погрешность Щедрина… Возможно, для нового прочтения сказок, да и всего творчества великого писателя настало время.

Сказки для детей изрядного возраста

Творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина чрезвычайно многообразно. Он писал романы, драмы, хроники, очерки, обозрения, рассказы, статьи, рецензии. Среди огромного наследия сатирика особое место занимают его сказки.

Форму народной сказки использовали многие писатели до Щедрина. Литературные сказки, написанные в стихах или в прозе, воссоздавали мир народных представлений, народной поэзии, а иногда заключали в себе и сатирические элементы, - например, сказки Пушкина "О попе и о работнике его Балде", "О золотом петушке". Остросатирические сказки создает Щедрин, продолжая пушкинскую традицию.

Сказки - итог многолетних жизненных наблюдений, итог всего творческого пути писателя. В них сплетается фантастическое и реальное, комическое сочетается с трагическим, в них широко используется гротеск, гипербола, проявляется удивительное искусство эзопова языка. В сказках мы встречаем всех щедринских героев. Здесь и тупые, свирепые, невежественные правители народа, его эксплуататоры ("Медведь на воеводстве", "Орел-меценат", "Дикий помещик") здесь и сам народ, трудолюбивый, талантливый, могучий и вместе с тем покорный своим эксплуататорам ("Повесть о том, как мужик двух генералов прокормил", "Коняга") здесь и народ пробуждающийся, ищущий правды и свергающий иго самодержавия ("Ворон-челобитчик", "Путем-дорогою", "Богатырь"). В сказках рисуется предательство либералов ("Либерал", "Вяленая вобла"), трусливая ограниченность обывателя ("Здравомысленный заяц").

Во многих сказках Щедрина звучит вера в конечное торжество положительных идеалов. Эта вера освещает светом оптимизма горестные страницы его сатиры. Так, в сказке "Пропала совесть" Щедрин клеймит мир хищников, стяжателей и лихоимцев - общество, потерявшее совесть. Но писатель выражает уверенность в том, что совесть, выброшенная, как ненужная старая тряпица, попав в колыбель, где лежит маленькое русское дитя, найдет в нем своего защитника.

Как и Некрасов, Щедрин писал свои сказки для народа, для самых широких читательских кругов. Он обращался к устному народному творчеству, обогащая традиционные образы и сюжеты новым, революционным содержанием. Мастерски использовал сатирик народный язык, а также язык публицистики, и канцелярский жаргон, и архаизмы, и иностранные слова.

Щедрин широко использовал образы народных сказок о животных: жадного волка, хитрой лисы, трусливого зайца, глупого и злого медведя. Однако сатирик вводил в мир народной сказки злободневные политические мотивы и с помощью традиционных, привычных сказочных образов раскрывал сложные проблемы современности.

Так, в сказке "Медведь на воеводстве" туповатый, иногда злой, иногда добродушный сказочный косолапый медведь под пером сатирика приобретает черты мракобеса-администратора, который истребляет крамолу, притесняет народ и уничтожает просвещение.

Сатирик бичевал в своих сказках не только слабости и пороки. Например, в сказке "Премудрый пескарь" с горькой насмешкой рисует он образ до смерти перепуганного обывателя, "остолопа, который не ест, не пьет, никого не видит, ни с кем хлеба-соли не водит, а все только распостылую свою жизнь бережет". В этой сказке ставятся исключительно важные (и не только для эпохи Щедрина) философские проблемы: в чем смысл жизни и назначение человека, к каким идеалам он должен стремиться, как жить?

Образ мелкой, жалкой рыбешки, беспотошной и трусливой, как нельзя лучше характеризует дрожащего обывателя. Писатель приписывает рыбе человеческие свойства и вместе с тем показывает, что человеку присущи "рыбьи" черты. Таким образом, "пескарь" - это определение человека, это художественная метафора, метко характеризующая породу людей-обывателей, трусливых и жалких.

Вся биография пескаря сводится к краткой формуле: "Жил - дрожал и умирал - дрожал". Своей сказкой писатель хочет сказать читателю: живи так, чтобы давать людям тепло и свет, ибо счастье может быть лишь одно - приносить счастье другим.

Созданные сатириком образы рыб, животных, птиц стали нарицательными. Если мы говорим про человека: это настоящий карась-идеалист, этот - вяленая вобла, а тот - премудрый пескарь, то всем ясно, какие качества мы имеем в виду.

: Салтыков-Щедрин M. E.

Сказки «для детей изрядного возраста» как произведение нового жанра в русской литературе. История создания «Сказок»

М.Е. Салтыков-Щедрин явился продолжателем сатирических традиций Д.И.Фонвизина, А.С. Грибоедова и Н.В.Гоголя. Губернаторская деятельность Щедрина позволила ему глубже разглядеть «пороки российской действительности» и заставила задуматься над судьбой России. Он создал своего рода сатирическую энциклопедию русской жизни. «Сказки» Щедрина в миниатюре содержат в себе проблемы и образы всего творчества великого сатирика. Если бы, кроме «Сказок», Щедрин ничего не написал, то и они одни дали бы ему право на бессмертие. Из тридцати двух сказок Щедрина двадцать девять написаны им в последнее десятилетие его жизни (большинство с 1882 по 1886 год) и лишь только три сказки созданы в 1869 году. Сказки как бы подводят итог сорокалетней творческой деятельности писателя.

Сатира Салтыкова-Щедрина - особое явление в русской литературе. Адресовав «Сказки» «детям изрядного возраста», он сразу же вводил читателей в особую атмосферу своей книги. На этих страницах с «детьми изрядного возраста», то есть со взрослыми, сохранившими наивные иллюзии прекраснодушного юношества, обращаются сурово. Им не сочувствуют, их умно и зло высмеивают. Салтыков-Щедрин ставил перед собой принципиально новую творческую задачу: выследить, разоблачить и уничтожить.

В. Г. Белинский, рассуждая о творчестве писателя, называл его юмор «грозным и открытым, желчным, ядовитым, беспощадным». Эта характеристика глубоко раскрывает сущность сатиры Салтыкова-Щедрина. Для иллюстрации воздействия его произведений на слушателей любопытна запись И. С. Тургенева: «Я видел, как слушатели корчились от смеха при чтении некоторых очерков Салтыкова. Было что-то страшное в этом смехе. Публика, смеясь, в то же время чувствовала, как бич хлещет ее самое».

Целый ряд причин побудил Салтыкова-Щедрина обратиться к сказкам. Сложная политическая ситуация в России: нравственный террор, разгром народничества, полицейское преследование интеллигенции - не позволили выявить все социальные противоречия общества и напрямую подвергнуть критике существующие порядки. С другой стороны, жанр сказки был близок характеру писателя-сатирика. Элементы сказочной фантастики есть и в «Истории одного города», а в сатирический роман «Современная идиллия» и хронику «За рубежом» включены законченные сказки. Фантастика, гипербола, ирония, обычные для сказки, очень характерны для поэтики Щедрина. Кроме этого, жанр сказки очень демократичен, доступен и понятен широким кругам читателей, народу и соответствует публицистическому пафосу, гражданским устремлениям сатирика. Злое, гневное осмеяние рабской психологии - одна из основных задач сказок Салтыкова-Щедрина. Он не только констатирует такие особенности русского народа, как его долготерпение, безответность, не только с тревогой ищет их истоки и пределы, но и безжалостно обличает, едко высмеивает, бичует, ибо видит именно здесь главную беду времени.

Писатель, по существу, создал новый жанр - политическую сказку. Фантастика народной сказки органически сочетается у Щедрина с реалистическим изображением действительности. Жизнь русского общества второй половины XIX века запечатлелась в богатейшей галерее персонажей. Щедрин показал всю социальную анатомию, коснулся всех основных классов и слоев общества: дворянства, буржуазии, бюрократии, интеллигенции.

В этой галерее персонажей Салтыкова-Щедрина и интеллигент-мечтатель ("Карась-идеалист"), и самодержец, разыгрывающий роль мецената ("Орел-меценат"), и никчемные генералы («Медведь на воеводстве»), и покорный "самоотверженный заяц", надеющийся на милость "хищников", и многие другие, отразившие историческую эпоху, с ее социальным злом и демократическими идеями.

Герои сказок Салтыкова-Щедрина - это сатирические аллегории, где волк, заяц, медведь, орел, ворона и другие звери, птицы и рыбы принадлежат отнюдь не к животному миру. Следуя традициям Крылова, Салтыков-Щедрин непроизвольно надевает на своих персонажей те или иные маски и стремится «воздать каждому по заслугам». В его сказках в каждой личине сконцентрированы характерные черты, точно определяющие социальный или человеческий тип. Народ выступает под масками добрых и беззащитных зверей и птиц, эксплуататоры - в образах хищников.

Однако сказки о животных - лишь один тип сказок Салтыкова-Щедрина. В сказках другого типа действуют люди (“Дикий помещик”, “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил” и др.). Их персонажи не прикрыты масками зверей, рыб и птиц, и автор использует иные сатирические приемы: гиперболу и гротеск. Герои этих сказок, однако, тоже явлены как маски-символы: автор создает собирательные образы социальных типов.

Язык щедринских сказок глубоко народен, близок к русскому фольклору. Сатирик использует не только традиционные сказочные приемы, образы, но и пословицы, поговорки, присказки. Диалог действующих лиц красочен, речь рисует конкретный социальный тип: властного, грубого орла, прекраснодушного карася-идеалиста, злобную реакционерку воблушку, ханжу попа, беспутную канарейку, трусливого зайца и т. п.

В сказках Щедрин проявил себя блестящим художником, мастером эзопова языка, при помощи которого умел доносить до читателя острую политическую мысль и передавать социальные обобщения в аллегорической форме. Произведения щедринского сказочного цикла объединяются не только жанровыми признаками, но и некоторыми общими идеями и темами. Эти общие идеи и темы связывают сказки друг с другом, придают всему циклу определенное единство и позволяют рассматривать его как целостное произведение, охватываемое общей идейно-художественной концепцией.

В сложном идейном содержании сказок Щедрина можно выделить четыре основные темы: 1)сатира на правительственные верхи самодержавия и на эксплуататорские классы, 2)обличение поведения и психологии обывательски настроенной интеллигенции, 3)изображение жизни народных масс в царской России, 4)разоблачение морали собственников-хищников и пропаганда нового общественного идеала и новой нравственности. Но, конечно, строгое тематическое разграничение щедринских сказок провести невозможно, и в этом нет надобности. Обычно одна и та же сказка наряду со своей главной темой затрагивает и другие. Так, почти в каждой сказке писатель касается жизни народа, противопоставляя её жизни привилегированных слоев общества.

Все сказки Щедрина подвергались цензурным гонениям и переделкам. Многие из них печатались в нелегальных изданиях за границей. «Документальные и мемуарные источники свидетельствуют, что щедринские сказки постоянно находились в арсенале русских революционеров-народников и служили для них действенным оружием в борьбе с самодержавием. Те из сказок, которые были запрещены царской цензурой («Медведь на воеводстве», «Орел-меценат», «Вяленая вобла» и др.), распространялись в нелегальных изданиях - русских и зарубежных. К «Сказкам» Щедрина проявлял интерес Ф.Энгельс См.: К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, изд. 2-е. М., Гослитиздат, 1964, т. 36, стр. 522. Ими неоднократно пользовались русские марксисты в своей публицистической деятельности. Например, В.И. Ленин блестяще истолковал многие идеи и образы щедринских сказок, применив их к условиям политической борьбы своего времени.

Сказки Салтыкова-Щедрина оказали большое воздействие на дальнейшее развитие русской литературы и особенно жанра сатиры.

«Сказки для детей изрядного возраста»

Аникин А.А.

Жанр сатирической сказки был, очевидно, близок гению М.Е.Салтыкова-Щедрина изначально и органически. Хотя цикл сказок является одним из позднейших его произведений - последняя сказка "Ворон-челобитчик" была опубликована автором в 1889 году, - первые опыты в этом жанре появились еще в 1860-м: в очерке "Скрежет зубовный" есть фрагмент "Сон", созданный вполне в сказочном ключе.

Из ставшего классическим цикла щедринских сказок первые были созданы в 1869 году: "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил", "Пропала совесть" и "Дикий помещик". С 1880 года писатель обратился уже к развитию цикла, и основной массив текстов был опубликован в периодике с 1882 по 1889 год, чаще в журнале, который и редактировал Щедрин, - в "Отечественных записках".

Эзопов язык щедринской сатиры оказался вполне понятным - и не исключая читателей-цензоров. Когда-то грибоедовский Загорецкий предлагал особенно налечь цензорам на басни, так теперь изрядно налегли на близкие по эзоповой манере сказки. Снимались из номеров "Отечественных записок" сказки, не столь уж опасные с политической точки зрения, - "Премудрый пискарь", "Самоотверженный заяц", "Вяленая вобла"… Изымались и более опасные для общественного мнения - "Медведь на воеводстве", "Обманщик-газетчик и легковерный читатель". Наконец, само закрытие щедринского журнала - правительственным распоряжением в 1884 году - тоже надо связать с судьбой сказок…

Некоторые сказки выпускались подпольно из-за запретов цензуры. Так и было использовано ставшее афористически известным заглавие - "Сказки для детей изрядного возраста": московское нелегальное издание 1884 года.

Известные, ставшие хрестоматийными сказки "Медведь на воеводстве", "Орел-меценат", "Вяленая вобла" легально были опубликованы впервые только в 1906 году, много лет спустя после смерти автора. А сказка "Богатырь" была обнаружена в рукописи еще позднее и опубликована лишь в 1922 году.

Так или иначе, перед нами теперь сложившийся цикл сказок, состоящий из 32 произведений и воспринимающийся почти как единое целое. Так сказки и печатаются в нашем издании, несмотря на то, что не все они представлены в школьной программе: чаще и в прежних изданиях "Школьной библиотеки" делался не всегда оправданный отбор лишь совершенно хрестоматийных текстов.

Возможно, не все сказки в равной мере являются шедеврами щедринского пера. Иногда заметно однообразие даже в самой внешне столь яркой стилистике, иногда авторский замысел выглядит надуманным или громоздким. Так, возвращение Щедрина к жанру в 1880-м году началось со сказки "Игрушечного дела людишки" - произведения громоздкого, растянутого и однообразного, изобилующего нравоучениями. Вскоре щедринский стиль преодолел художественные затруднения, автор пришел к лаконичной и емкой манере в создании образов и сюжетов, в языке сказок, став подлинным классиком жанра, развив и традицию фольклорного повествования, и богатую традицию своих литературных предшественников, - от лубочной "Повести о Ерше Ершовиче", от баснописцев И.И.Дмитриева, И.А.Крылова до гениальных и насыщенных сатирой сказок А.С.Пушкина.

Вместе с тем мы предлагаем в составе школьной библиотеки и сказки, редко издававшиеся в этой рубрике. Это сказки, насыщенные христианскими мотивами, - "Дурак", "Рождественская сказка", "Христова ночь". Это уникальное завершение цикла, что позволяет уточнить многое в самом характере щедринского творчества. Да и само создание художественного образа явившегося вновь людям Христа ("Христова ночь") - уникальный мотив в русской классике 19-го века: где еще мы видим образ Христа? У Достоевского? У Тургенева? И вот - в творчестве писателя, связавшего свой труд с сатирой…

Да, исполненные едкой, убийственной сатиры сказки оказались более востребованными в насыщенную революционной борьбой эпоху, которая приняла Щедрина как своего глашатая в борьбе с общественным строем царской России. Но вот читатели следующего рубежа веков - начала 21 столетия - видят перед собой и вечных либералов и медведей на воеводстве, но видят и все более очевидное могущество христианского духа. А слово Щедрина передает веру в торжество Христа с редкой для сатирика строгостью, простотой и убедительностью. Не станет ли и история Порфирия Головлева теперь все более ясно восприниматься как христианский сюжет - от падения грешника к тяжкому, позднему покаянию (см. работы И.А.Есаулова о соборности в русской литературе)? Даже и в самой поздней у Щедрина "Пошехонской старине" будет этот мотив просветленной евангельской притчи: "Таким животворным лучом было для меня Евангелие".

Это движение к Христу составляет по-своему величественный сюжет внутри сказочного цикла.

Первые сказки - о звероподобии человека, о потере духовного обличия. И это верный ключ к дальнейшему пониманию сказок, где героями станут якобы сами животные, - от незаметных глазу пескарей до парящих в поднебесье орлов, от могучих львов до ничтожных зайцев и омерзительных гиен. Метафора здесь вполне очевидная, и вспомним вновь грибоедовского героя: пусть львы, а все-таки цари… Действительно, люди и звания вполне узнаваемы. Пресловутый эзопов язык едва ли служил собственно цели скрыть значение и злободневность сказок, скорее, наоборот, иносказательная манера только усиливала эффект узнавания, обнажая к тому же и саму невозможность открыто и свободно говорить о болях своего времени.

Кстати, ведь опубликована была сразу самая откровенная сказка - "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" (1869). Найдись-ка сейчас смельчак, который не то что опубликует, а хотя бы в черновике начнет писать: "Жили да были два генерала… Служили генералы в какой-то регистратуре, ничего не понимали, даже слов никаких не знали…"? Не напишет - конечно, потому, что таких генералов сейчас нет и быть не может. Но вот сказку Щедрина мы прочтем не без некоторого удовлетворения. А генералов таких нет потому, что нет жуткой петровской Табели о рангах, по которой штатское звание действительного статского советника приравнивалось к воинскому - генеральскому… Да, о конкретном генерале напишут и сейчас, особенно если кто-то даст газетчику приказ, но чтобы создать такое обобщение, чтобы, стало быть, всех генералов вот так, по-щедрински - нет, не те времена…

У Щедрина генералы - не военные. Но - вполне воинственные, даже до озверения: "Вдруг оба генерала взглянули друг на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они начали медленно подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье". Вот он, один шаг от человеческого до звериного, и он уже сделан. Генералы уже озверели, когда годами заботились только о чреве своем, когда уродовали и теряли свою, каждому от рождения данную Божескую душу.

"С нами крестная сила! - сказали оба разом: - ведь этак мы друг друга съедим!" Да, уже и здесь у Щедрина "по-эзоповски", неприметно, но очевидно возвращает к человеческому облику, хоть на небольшой шаг, именно Крестная Сила! Именно - Христос…

Вот в этом и заложен внутренний сюжет цикла: от одичания - к Христу, от "Дикого помещика" - к "Христовой ночи". Сюжет напряженный и трагический - не до смеха, или - и здесь, как привычно в русской сатире: смех сквозь слезы, горький смех от великой тоски по открытому с рождения человеческому идеалу, идеалу Христа. Поэтому у нас и комедия - христианская: "Горе от ума", "Ревизор", "Вишневый сад".

Озверение станет реализованной метафорой в "Диком помещике": "Весь он, с головы до ног, оброс волосами, как древний Исав, а ногти у него сделались как железные. Сморкаться уж он давно перестал, ходил же все больше на четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ прогулки есть самый приличный и самый удобный. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста еще не приобрел". (В скобках - вопросы и задания к уроку: А как вам, дети, удобнее - на четвереньках ходить или в полный рост? Голоса каких ваших знакомых напоминают рявканье и шипенье? Действительно ли, что у человека нет хвоста?)

Да, нежная любовь к своему телу и всему телесному так почти и сгубила помещика Урус-Кучум-Кильдибаева, дворянина и даже князя, с такой почему-то отчетливо неславянской фамилией. Щедрин видит, что озверение проистекает не только от грубости, но вообще от всякой потери духовности. Князь все нежит свое тело рыхлое, белое, рассыпчатое, не терпит сермяжного даже запаха с политой трудовым потом земли, а через эту изнеженность и проступает уродливое, неестественное звериное обличье. А еще поспособствовала одичанию любовь к газетам! Только помня Щедрина, ты оценишь верные строки Марины Ивановны Цветаевой: Читатели газет, глотатели пустот… Помещик наглотался какой-то глупости, очевидно, пропаганды до того, что все у него пошло не в лад, всякую человеческую логику потерял: нежит свое тело, а кормильца-мужика возненавидел, решил как бы раскрестьянить мужика, чистую цивилизацию увидел… "Да ведь жрешь же ты что-нибудь сам-то?" - звучит справедливый вопрос. Но совсем отказал разум помещику: "Глупый же ты помещик!"

Вот так, с глупости, начинается обращение человека в зверя.

А можно сказать и другим словом: "Пропала совесть" - так называется тоже одна из первых сказок Щедрина. Совесть - самое сокровенное слово для выражения нашей души: ведение, знание и выполнение общих, совместных, заповедей жизни.

Итак, совесть потеряна, и "многие начали даже себя чувствовать бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека; ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болесть вдруг как рукой сняло". Рука, верно, подразумевалась прямо дьявольская, потому что чем легче, тем дальше мы от Христова пути, когда Спаситель не легкости искал, а лишь приближался к пределу страданий…

И вот о Христе вспоминают, когда вдруг неожиданно найдется Совесть: "А за мою прежнюю обиду, друг! Прости ты меня, Христа ради!" - говорит сокрушенно былой вымогатель, обирало - квартальный надзиратель Ловец. В ответ слышно: "Ну, Бог тебя простит!" Так что уже и в первых сказках у Щедрина не только убийственный смех, но и почти неприметные указания на будущее преодоление звериного.

Но нет и никакого ханжества: яснее ясного, что путь к Христу тяжек, никаких поблажек, напоминающих чудеса (и всегда ложные!) не происходит от одного неожиданного воспоминания об имени Спасителя. Как сатирически глубоко звучит: "С нами крестная сила!" - воскликнули оба генерала! Да-с, с ними, с ними-то она и есть непременно - крестная сила, где же ей и быть, как не с генералами… А Совесть посещает проходимцев и негодяев - одного гаже другого, доходит до Самуила Давыдовича Бржоцкого. И едва не замучила до смерти вечно гонимого на Руси дельца: "И сто зе это такое! И зацем мне эта вессь! - завопил он, трясясь всем телом". Но нашел и он, как избавиться от ненужной напасти, и даже заслужил одобрительные слова русского генерала: "Ну, ну, ну! Христос с вами!" Вот оно - ханжество: конечно, с кем же и быть Христу, как не с Бржоцким. Сколь глубоко верует сей генерал…

Завершается сказка о пропавшей, но и вечно живой совести мотивом, мучительно близким для Щедрина: лишь ребенок оказывается верным носителем совести. Внешне это кажется и банальным, но словно предчувствует Щедрин свои отцовские страдания… Иногда то, что банально в литературе - истинно в жизни.

"Отыщи ты мне маленькое русское дитя, раствори ты передо мной его сердце чистое и схорони меня в нем! Авось, он меня, неповинный младенец, приютит и выхолит, авось, он меня в меру возраста своего произведет, да и в люди потом со мной выйдет - не погнушается", - говорит Совесть.

"Растет маленькое дитя, а вместе с ним растет в нем и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нем большая совесть", - так заканчивается сказка. Точно Щедрин задолго предчувствует появление среди сказок - особой "Рождественской сказки", с полным развитием мотива! Это можно назвать писательской интуицией…

Вот именно эту, идеальную сторону сказок мы и хотим подчеркнуть сейчас. Восприятие Щедрина как безжалостного, целиком отдавшегося желчи сатирика в глубине своей кажется неверным. И в творчестве, и в судьбе у великого, подлинного Сатирика как много переплетений жестокости и страдания, страшного негодования и - надежды, желчного отрицания, почти нигилизма и - незримо присутствующей, такой привычной в русской классике любви к падшему, потерянному человеку!

А вслед за потерей совести и идут в цикле сказок звери и звери: нет совести - нет и человека.

Есть ли еще в нашей классике такое стечение грубости и тупой злости, как в сказках Щедрина? Здесь не едят, а непременно жрут, здесь не рот и не уста (!) - хайло, здесь в восторге не душа поет, а высовывается вывороченная кишка на 1-2 дюйма из заднего прохода ("Гиена"), здесь кругом паскуды да скотины, все и звери - непременно сволочь лесная… И как ни странно, при всем при этом полное ощущение, что писатель все же знает и любит все это зверье, всю эту сволочь. Почему? Парадокс: при очевидной грубости письма чувствуется какое-то точное знание и животного мира, и разнообразных общечеловеческих свойств, способность перевоплотиться, какая не дана холодному и опустошенному наблюдателю природы и общества или вдохновившемуся только самим басенным шаблоном сатирику. После щедринских сказок как-то теплее смотришь и на того же пескаря в реке, и на карася в пруду. Так ли, дети? Наверное, теплее надо посмотреть и на человека - после щедринских сказок…

А премудрый писатель Василий Васильевич Розанов самого Щедрина назвал кровожадным волком, напившимся русской крови… Несправедливо.

Так у другого великого русского сатирика Гоголя Николая Васильевича надо было через омертвевшую оболочку Плюшкина почувствовать возможность будущего возрождения, в чем не отказано Спасителем никому: и в Коробочке, и в Собакевиче - в каждом есть что-то оправдывающее гоголевские слова: герои мои вовсе не злодеи. Чичиков должен бы духовно воскреснуть в далеком третьем томе…

Так постепенно и у Щедрина можно увидеть среди уродства и мрака какой-то просвет, словно в мире свиных рыл действительно хранит русское дитя чистую Совесть: для всех - закрытых звериной маской или с головой ушедших в бизнес (как С.Д.Бржоцкий).

Герои-звери прежде всего телесны у Щедрина, разум и душа задавлены чаще всего одной заботой - насытиться. Другая забота - выжить среди зверей, где каждый жрать хочет и непременно кого-нибудь заглотить может.

Щедрин доходчиво формулирует законы этой жизни: пить-есть все-таки нужно. А нужно ли что еще? Нет, в зверином мире это главное. Ведь это только человек жив не хлебом единым. И закон вырастает в целую конституцию: Едят, потому что есть хочется, - только и всего, - говорит Ерш Карасю-идеалисту (сознательно пишем имена с большой буквы). Заяц здравомысленный тоже оправдывает этот закон: "Кто ест, тот знает, зачем и почему ест". В том же духе скажет и мудрый Ястреб: "Что ж: вы кормиться хотите - и мы кормиться хотим. Кабы вы были сильнее - вы бы нас ели, а мы сильнее - мы вас едим" ("Ворон-челобитчик"). Вот и вся конституция.

Самое гнетущее в сказках Щедрина - не сама эта мораль, а широко, убедительно созданная атмосфера полной безысходности, чего нет почти в фольклорной сказке, чего нет в сказках Пушкина, нет и в баснях. У Щедрина нет никакой возможности изменить простой, но верный закон жизни. Поэтому в сказке "Соседи" мудрец на все вопли о несправедливости весомо отвечает: "Плант такой есть. И сколько вы промеж себя ни калякайте, сколько ни раскидывайте умом - ничего не выдумаете".

И если щедринские герои калякают, то чаще всего в оправдание этой мудрости. Можно даже составить яркий цитатник этакой премудрости: уши выше лба не растут; маленькая рыбка лучше, чем большой таракан; сие да послужит нам уроком; с нами, пискарями, что глупее, то вернее; может, я тебя, ха-ха, и помилую; веселись, мужичина; вы - наши отцы, мы - ваши дети; я на это не ропщу, потому что понимаю, что такова есть заячья жизнь… Это все яркие вариации той премудрости, которую мы слышим со всех сторон, вроде: а тебе это надо; не высовывайся; наше дело маленькое; выше лба не прыгнешь; и на том спасибо - все это звериная мораль.

И, естественно, главным носителем этой премудрости станет Вяленая Вобла, которую всю выпотрошили, высушили на солнце, так что и весь мозг выветрился. Если снять звериные маски, то, пожалуй, основным объектом обличения у Щедрина станет вот эта мещанская мудрость, окорачивающая все наши судьбы: тише едешь - дальше будешь; поспешишь - людей насмешишь; потихоньку да полегоньку; ты никого не тронь - и тебя никто не тронет; - словом, не растут уши выше лба, не растут! (В скобках - задание к уроку: подобрать из обыденной жизни синонимы к премудрости Вяленой Воблы.)

И страшная участь ждет, по щедринским сказкам, того, кто усомнится в премудрости. Впрочем, страшная участь у всех одна - участь всех пушных зверей, она в равной мере постигнет и смирившегося Здравомысленного Зайца, и счастливую недолгим счастьем вдову-невесту Зайца Самоотверженного. Здравомысленный, правда, перед смертью еще и потешал своего убийцу, играл с Лисой: ежели он и не оборонялся взаправду, то все-таки лапками закрывался, верезжал… Вот в этом верезжал - самая соль щедринского сарказма: не верезжим ли и мы перед сильным, которому только и хочется, что нас сожрать?

Пробуждение совести - лишь верный путь к страданиям, от которых ничего не меняется в лесу… Сказка о Бедном Волке: того так замучила совесть, так тяжело стало сознавать себя убийцей, так глубоко запали ему в душу слова сильного Медведя: "Неужто у тебя совести нет? На твоем месте я не только бы жизнью не дорожил, а за благо бы смерть для себя почитал! И ты над этими моими словами подумай!" Тяжки думы для героев Щедрина, если только это не Воблина премудрость. Что ж Волку до совести: "Не может волк, не лишая живота, на свете прожить - вот в чем беда!". И действительно, от тяжких дум только один исход - смерть-избавительница: появились охотники-лукаши и - не стало у Волка мучений… Если Волк и рад был смерти-избавительнице, то никакой радости в этом замкнутом на жестокости и зверстве мире Щедрина нет и не будет.

Мы вернемся к сказкам, где герои - люди. Хотя это уже и не вполне сказки, скорее - притчи. Вернемся потому, что, как говорится в "Гиене", звериное начало не до конца господствует в человеке: "Иногда нам кажется, что "гиенское" готово весь мир заполонить… Все живое в безотчетном страхе падает ниц; все душевные отправления застывают под гнетом одной удручающей мысли: изгибло доброе, изгибло человеческое! Все, словно непроницаемым пологом, навсегда заслонено ненавистническим, клеветническим, гиенским! Но это громадное и преступное заблуждение".

Но как же заблуждение, если в мире царит порок, сила - уродлива, доброта и терпимость - бессмысленны? В смирении русского мужика, в неповоротливости и вялости даже Богатыря - нет никакого утешения. Нет утешения и в религии, церкви: вспомним крестная сила - с кем? С генералами? А в рассказе о деревенском пожаре священник выведен сущим изувером: "И я тоже, разве я не молюсь за вас? Ропщешь? - говорил он с ласковой укоризной: - а Иова помнишь? Нет? Так я тебе напомню! Он был богат и славен…." И слова этого лукавого, корыстолюбивого служителя никак не утешат мать, у которой погибло дитя. Словно заговорила Вяленая Вобла…

Нет, не всегда поможет и даже нелицемерное, искреннее слово священника из "Рождественской сказки". Там Щедрин дает яркий образец церковной проповеди. Речь и написана мастерски, видно, что это так близко самому писателю (это словно оборотная сторона его сатиры), и глубоко проникает в душу именно ребенка - Сережи Русланцева, не из сказки ли "Пропала совесть"?

Щедрин взволнованно описывает стремление мальчика жить по правде, по совести, - пробужденное именно проповедью сельского батюшки. Но - нет никакого подлинного сочувствия у близких, даже сам священник вдруг удивляет двуличием: "Ничего, сударыня. Поговорит и забудет. На то и церковь установлена, чтобы в ней о правде возвещать" - "В церкви? А жить?" - воскликнет Сережа и уже не найдет ни в ком утешения. Христос - для всей жизни, не только для обряда, - словно говорит этим сюжетом Щедрин.

От страшных душевных мук заболевает горячкою и умирает герой "Рождественской сказки"… Вновь безысходность?

И вот совершенно особую роль выполняет в цикле сказка "Христова ночь", ей бы, по развитию замысла, завершать весь цикл.

Это не обычная Пасха, отмечаемая каждый год, а - подлинное, несимволическое явление Христа на грешную землю. И только теперь торжествует Правда, возвращается не только Совесть, но цельный, подлинный смысл жизни. "Воскрес Бог и наполнил собой Вселенную… Господь благословил землю и воды, зверей и птиц… Благословивши природу, Воскресший обратился к людям. Первыми вышли навстречу к нему люди плачущие, согбенные под игом работы и загубленные нуждою". Необычайно торжественен слог этой сказки, велик масштаб созданного Щедриным образа Иисуса Христа: вот подлинная сила, вот торжество высокой истины, а не мещанской мудрости. Является Христос - и все обретает смысл, гармонию, но все и пройдет через суровый и милостивый Суд, как заповедано нашей религией…

Ожидание Судного дня и станет до тех пор скрытым от читателей пафосом сатирического творчества Щедрина.

Щедрин раскрыл едва ли не энциклопедию пороков в своем творчестве, показал глубокое падение человека, едва ли не полное уподобление животным. Вот тяжести этих впечатлений и соответствует чрезвычайная напряженность и взыскательность Щедрина. Много горечи разлито и в смешных сказках. Великие заблуждения не могут быть исправлены словом или напряжением воли. Как сильно все же гиенское! Но это заблуждение, заблуждение, - настаивает Щедрин. Путь к возрождению - только не от мира сего. И вот непосредственное и ожидаемое явление самого Бога, Спасителя, по Щедрину, способно вернуть человека в мир духовности, в мир великой Совести…

Таковы у М.Е.Салтыкова-Щедрина его сказки. Сатирическое их звучание стало общепринятым, техника самой сатиры стала хорошей школой для русских писателей, предметом изучения для литературоведов. Духовный смысл сказок усваивается сложнее, долгое время обращение к Христу вообще толковалось как какая-то непоследовательность, эстетическая погрешность Щедрина… Возможно, для нового прочтения сказок, да и всего творчества великого писателя настало время.

Оформление: портрет М.Е. Салтыкова-Щедрина, на доске записан эпиграф; отзывы современников о сатирике; выставка популярный изданий щедринских произведений.

Цели урока: выяснить причины обращения писателя к сказкам, какие возможности открывал перед сатириком этот жанр; выделить основные темы сказок, раскрыть их идейную направленность; показать своеобразие; повторить значение литературных терминов («гротеск», «эзопов язык», «сарказм», «ирония», «литота» и другие); определить те положительные идеалы, которые проповедует автор в сказках; развивать умение анализировать сказки.

Предварительное домашнее задание

1. Из биографии Салтыков-Щедрина. Устно подготовить ответ на вопрос: какие факты биографии сатирика повлияли на формирование его мировоззрения?
2. Прочитать сказки «Премудрый пискарь», «Вяленая вобла», «Медведь на воеводстве».
3. Написать отзыв на одну из прочитанных сказок (по выбору).
4. К инсценированию подготовиться: учащимся-исполнителям роли 2 генералов из «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил»; ученику-исполнителю роли дикого помещика из сказки «Дикий помещик».
5. Сделать костюмы Гриневу, Молчалину, Чичикову; попросить их ответить на вопрос: какие советы давали своим детям (Гриневу, Молчалину, Чичикову) их отцы?

Эпиграф к уроку:

Сказки могучи по своей мысли, забавны и вместе с тем трагичны по своему ехидству, очаровывают своим языковым совершенством. А. В. Луначарский

Ход урока

I. Опрос по вопросам домашнего задания

1. Обратимся к портрету Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Чем поражает внешний облик писателя? (Портрет создан И. Н. Крамским в 1887 г.).

♦ Сочетанием суровости, твердости и подлинной доброты.

♦ А. В. Луначарский (о портрете сатирика) с восхищением писал: «Вчувствуйтесь в это изумительное лицо... Какая суровость! Какие глаза судьи!.. Как много страдания, выразившего морщины на этом лице, поистине лице подвижника!»

♦ А вот отзыв Н. К. Михайловского (современника, лично знавшего писателя): «Внешность усиливала впечатление его грубоватой манеры: резкая перпендикулярная складка между бровей на прекрасном открытом и высоком лбу. Сильно выпуклые, как бы выпяченные глаза, сурово и как-то непреклонно смотревшие прямо в глаза собеседнику, грубый голос, угрюмый вид. Но иногда это суровое лицо все освещалось такою почти детски-добродушною улыбкою, что даже люди, знавшие Щедрина, но попадавшие под свет этой улыбки, понимали, какая наивная и добрая душа кроется под его угрюмой внешностью».

2. Какие факты биографии Салтыкова-Щедрина повлияли на формирование его мировоззрения?

♦ Его детство «на лоне крепостного права», помещичьего произвола и семейного деспотизма. Вот что вспоминает писатель о своем детстве: «Я видел глаза, которые ничего не могли выражать, кроме испуга, я слышал вопли, которые раздирали сердце. В царстве испуга, физического страдания и желудочного деспотизма нет ни одной подробности, которая бы минула меня, которая в свое время не причинила бы мне боли».

♦ На мировоззрение писателя оказала влияние учеба, а учился Салтыков-Щедрин в Московском дворянском институте, а затем в Царскосельском лицее, где когда-то получал знания великий Пушкин. Но за двадцать один год, прошедший после пушкинского выпуска, характер этого учебного заведения переменился: насаждался близкий к казарменному стиль жизни. Просвещенные преподаватели были изгнаны из лицея. «Для нас нанимали целую уйму Вральманов, Цыфиркиных, Кутейкиных... Вральманы пичкали нас коротенькими знаниями, а холоп высшей школы внушал, что цель знания есть исполнение начальственных предначертаний», - вспоминал писатель-сатирик об учебе в лицее.

Но, тем не менее, лицеисты жили напряженной духовной жизнью: читали запрещенную литературу, слушали пламенные речи В. Г. Белинского («То было время поклонения Белинскому»), спорили о будущем России. Знакомство Салтыкова с социалистом-утопистом М. В. Петрашевским переросло в дружбу.

♦ Необходимо сказать, что уже первые произведения (повести «Противоречия» (1847) и «Запутанное дело» (1848) затронули тему социального неравенства. Писатель выступил с критикой существующего строя. Естественно, прогрессивные идеи в первых произведениях привели в гнев реакционные круги общества. А Николай I усмотрел в повестях Салтыкова «стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу».

По решению Николая I Салтыков был арестован и сослан в Вятку под надзор полиции. «Вятский плен» продолжался около восьми лет! После смерти Николая I Салтыков возвратился в Петербург с огромным «запасом» фактов и впечатлений из жизни господствующих классов.

♦ Впервые псевдонимом Николай Щедрин были подписаны «Губернские очерки», вышедшие в журнале «Русский вестник».

На мировоззрение писателя повлияло не только увлечение «писательством», но и работа в Министерстве внутренних дел. Справедливый и принципиальный, Салтыков-Щедрин держался решительно, ему удалось пресечь немало нарушений. Современник писателя С. Н. Егоров вспоминал: «Строгий в службе, он был в высшей степени правдив и человечен... Он ежедневно имел дело с каждым чиновником и всех знал. Несмотря на строгую и трудную службу, все его любили и ничем ради него не тяготились, потому что он всякого ценил по достоинству...» (см. по теме Литература №4) Служба для писателя закончилась. В чине действительного статского советника М. Е. Салтыков-Щедрин ушел в отставку. («Я - писатель, в этом мое призвание».)

♦ Знакомство с Некрасовым, работа в «Современнике» и «Отечественных записках» (журнальной деятельности Щедрин отдал все свои силы, знания и талант).

Салтыков-Щедрин стал примером для своих товарищей по журналам. (Некрасов: «Журнальное дело у нас всегда шло трудно... Салтыков нес его не только мужественно, но и доблестно, и мы тянулись за ним, как могли».) Происходило как бы взаимное влияние (Салтыков-Щедрин - товарищи по журналу).

3. Каким человеком представляется вам Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - писатель-сатирик, критик и публицист?

♦ Салтыков-Щедрин - человек необычайной работоспособности. Работа для него - непреодолимая потребность. «Он не мог не писать: ни какие-нибудь дела, ни усталость и желание отдохнуть, ни знакомства и отношения, ни даже сама болезнь не могли удержать его от этого... он садился к письменному столу и писал своим сжатым почерком «страничку - другую», сколько мог» (С. Н. Кривенко).

♦ Салтыков-Щедрин представляется мне прямолинейным, настойчивым, умеющим сказать свое веское слово в защиту интересов русского мужика. Не случайно он вызывал ненависть официальных кругов России, которые называли его «вице-Робеспьером». Щедрин - создатель сатирических произведений.

4. Как вы понимаете слово «сатира»? (Сатира - обличительное литературное произведение, изображающее отрицательные явления жизни в смешном, уродливом виде. Сатирик в сущности тот же врач. Медик ищет способы оздоровления человеческого организма, а сатирик определяет диагноз «социально-классовых болезней», которые обнаруживают себя в человеческих характерах и отношениях.)

Физиолог И. М. Сеченов называет Салтыкова-Щедрина «всеми уважаемым диагностом наших общественных зол и недугов».

II. Слово учителя

М. Е. Салтыкова-Щедрина всегда привлекали сказки своим юмором, осуждением зла, лени и трусости, прославлением добра, благородства.

Еще в 1869 г. Щедрин написал три сказки («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Дикий помещик», «Пропала совесть»).

Инсценирование

1. Эпизод из сказки «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» в исполнении 2 учащихся - двух генералов.

(Со слов «Странный, ваше превосходительство, мне нынче сон снился, - вижу, будто живу я на необитаемом острове...» до слов «С нами крестная сила! Ведь этак мы друг дуга съедим! И как мы попали сюда! Кто тот злодей, который над нами такую штуку сыграл!».)

2. Эпизод из сказки «Дикий помещик». Ученик в роли «одичавшего помещика».

«Кши... - бросился он на мышонка...»

«Нет, лучше совсем одичаю, лучше пусть буду с дикими зверьми по лесам скитаться, но да не скажет никто, что российский дворянин... от принципов отступил!»

Учитель. Вот вы и вспомнили героев щедринских сказок.

В 80-е годы ХIХ века Салтыков-Щедрин за короткий срок создал книгу сказок (около 30). «Голова до сих пор полна... между прочим, сказками... Надобно отказаться от этой книги, которая не повредила бы мне...» - писал сатирик.

80-е годы - «разгул» реакции, цензурные гонения, закрыты «Отечественные записки». У писателя, по его словам, «отняли, скомкали и запечатали душу». Обращение Щедрина к сказкам нельзя объяснять только произволом цензуры, более важными оказались содержательные возможности сказок.

Сказки были напечатаны с многозначительным подзаголовком «для детей изрядного возраста». Один из цензоров сказал: «То, что г. Салтыков называет сказками, вовсе не отвечает своему названию; его сказки - та же сатира, и сатира едкая… направленная против общественного и политического нашего устройства». Многие сказки так и не появились в печати при жизни писателя.

Запись в тетрадях:

«Сказки (для детей изрядного возраста)» - итог многолетних жизненных наблюдений Салтыкова-Щедрина, итог его творческого пути.

IV. Основные темы сказок

(Запись на доске.)

1. Народ и самодержавие. («Медведь на воеводстве», «Орел-меценат», «Сказка о ретивом начальнике».)
2. Народ и господствующие классы. («Дикий помещик», «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Коняга».)
3. Народ и буржуазная обывательская интеллигенция («Премудрый пискарь», «Либерал», «Карась-идеалист», «Вяленая вобла».)

V. Работа над литературным терминами

1. Вспомните, что такое «гротеск». Приведите примеры гротеска из известных произведений Щедрина.
2. Как вы понимаете смысл слов «сатира», «эзопов язык» или «эзопова речь»?
3. Что такое «фантастика», «пародия», «ирония», «сарказм», «литота»?

Фантастика - несуществующее в действительности, выдуманное. Преувеличивая или преуменьшая, выдумывая неожиданное сочетание деталей, сатирик выявляет скрытые в обыденной жизни пороки и делает их в то же время смешными.

Пародия (от греч. parodia - перепев, противопеснь) - произведение, подражающее другому произведению, автору или течению с целью их осмеяния. Пародия состоит в «передразнивании», «переворачивании» оригинала, сведении его «высокого», серьезного образного языка в низкий смешной план.

Ирония (от греч. eironeia - притворство, насмешка) - отрицательная оценка предмета или явления через его осмеяние. Комический эффект в ироническом высказывании достигается тем, что истинный смысл события замаскирован. При иронии высказывается прямо противоположное тому, что подразумевается.

Сарказм (от греч. sarkasmas - издевательство) - едкая язвительная насмешка, с откровенно обличительным, сатирическим смыслом. Сарказм - разновидность иронии. В сарказме – крайняя степень эмоционального отношения, высокий пафос отрицания, переходящий в негодование.

Литота (от греч. litotes - простота) - это образное выражение, оборот, в котором содержится художественное преуменьшение величины, силы, значения изображаемого предмета или явления.

Эзопов язык - вынужденное иносказание, художественная речь, насыщенная недомолвками и ироническими насмешками. Выражение восходит к легендарному образу древнегреческого поэта VI века до н. э. Эзопа, создателя жанра басни. Раб по происхождению, Эзоп, чтобы говорить правду о современниках, вынужден был прибегать к аллегорическим образам животных, птиц. Эзопова речь - своеобразная форма сатирической речи. Это целая система обманных сатирических приемов, призванных выразить художественно-публицистическую мысль не прямо, а иносказательно.

VI. Анализ сказок Салтыкова-Щедрина

1. «Премудрый пискарь» (1882-1883)

Время написания и публикации сказки - трудная пора реакции и террора в стране. Салтыков-Щедрин: «Уж очень худое время наступает». В нравственную атмосферу жизни проникают недоверие, подозрительность, трусость, равнодушие.

Какое впечатление произвела на вас эта сказка? (Учащиеся зачитывают написанные дома свои впечатления о сказке.)

Как вы понимаете смысл заглавия сказки «Премудрый пискарь»? Что означает эпитет «премудрый»? (Синоним - умный, рассудительный. Антоним - глупый, бестолковый. Смысл, который вкладывает автор в слово «премудрый», бесспорно, ироничный.)

- Какие советы дает своему сыну старый пискарь? («Гляди в оба...»)

- А какие заветы оставляют своим детям другие отцы - герои классических произведений русской литературы?

Чичиков (ученик в костюме): «Копи копейку, копейка не выдаст».

Молчалин (ученик в роли); «Угождать всем людям без изъятья...»

Петр Гринёв (ученик в роли): «Береги платье снову, а честь смолоду».

Чичиков, Молчалин и Гринев (ученики), поклонившись, уходят.

К какому из «советов» ближе поучение старого пискаря? (Жизненная позиция пискаря не совпадает ни с позицией Чичикова и Молчалина, ни с позицией Гринева.)

- Какова жизненная позиция пискаря? (См. цитату в тексте.) Итог жизни пискаря? Что за мысли «посещают» его перед смертью?

Почему, на ваш взгляд, сатирик прибегает к иносказанию и изображает не человека, а рыбу, наделенную обывательскими чертами?

Выводы (записать в тетради):

М. Е. Салтыков-Щедрин пишет: «И прожил премудрый пискарь таким родом с лишком сто лет. Все дрожал, все дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к нему кто... только дрожит да одну думу думает: слава богу! кажется, жив!» Изображением жалкой участи трусливого пискаря, замуровавшего себя в тесную норку, сатирик высказал свое презрение всем тем, кто, покоряясь инстинкту самосохранения, уходил от общественной жизни в узкий мир личных интересов. Салтыков-Щедрин приписал мелкой и жалкой рыбешке человеческие черты и вместе с тем показал, что человеку присущи «рыбьи» черты.

Писатель напомнил современникам (и современным читателям) о цене человеческой жизни, о ее смысле, очеловеческом достоинстве, о мужестве и чести.

(«Премудрость» пискаря, его обывательское равнодушие, трусость лишают человеческую жизнь всякого смысла, «умерщвляют ум, честь и совесть».)

2. «Вяленая вобла» (1884)

Сказка была написана для февральского журнала «Отечественные записки» за 1884 год, но была изъята по требованию цензуры. Писатель трижды (без успеха) пытался напечатать сказку в России. Удалось это сделать лишь в 1906 г. в смягченной редакции под заглавием «Мала рыбка, а лучше большого таракана».

С чего начинается сказка? (Все высушено, и мозги тоже, все выветрилось.)

- Как жила вобла? Как объясняет свой ум-разум? (Умна, что вовремя провялили, лишили мыслей, чувств, совести. «Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести - ничего такого не будет!» Как рефрен звучат слова: «Уши выше лба не растут».)

- Какие явления современной действительности высмеивает сатирик в этой сказке?

Проповедью идеала аккуратности и умеренности во имя сохранения, своими спасительными речами вобла оправдывает и прославляет низменное существование трусливых и жалких «премудрых пискарей». Процесс «вяления», омертвения и оподления душ показывает сатирик.

Пошлые речи и призывы воблы помогали людям, утратившим гражданское достоинство, «жить», ни о чем не думая, не заглядывая в будущее.

3. «Медведь на воеводстве» (1884)

Каковы впечатления от прочитанной сказки? Зачитайте.

- Расскажите о судьбе Топтыгиных. Чего же им надо? («Кровопролитиев» - вот что нужно. Судьба Топтыгина I - «погорел на ерунде», хоть потом все погромил - был отчислен. Топтыгин II -распоясался, все уничтожил, но мужиков «взорвало», они и проучили его рогатиной. Толпыгин III выбрал золотую средину: ничего не делал, но и его «настигла участь всех пушных зверей».)

Учитель. Политический смысл сказки был понятен современникам писателя. Сказка была написана спустя три года после убийства Александра II. По требованию цензуры произведение Щедрина было изъято из журнала «Отечественные записки».

Какие же явления современной действительности высмеял сатирик? Против кого направлена сказка?

Выводы. М. Е. Салтыков-Щедрин вводит в мир сказки злободневные политические мотивы, раскрывает сложные проблемы современности. Медведь под пером сатирика приобретает черты мракобеса-администратора, который притесняет народ, истребляет крамолу, уничтожает просвещение.

VII. Художественное своеобразие сказок

(Доклад ученика или сообщение.)

♦ Сказки Салтыкова-Щедрина - политические сказки-сатиры, но они связаны с устным народным творчеством. Писатель использует традиционные сказочные образы, сказочные формулы и зачины, а также пословицы и поговорки.

♦ Будучи писателем-реалистом, Щедрин создал множество типических образов, художественных обобщений. В сказках сочетается реальное и фантастическое, сказочное. Писатель мастерски пользуется эзоповской манерой письма («эзопов язык»), прибегает к «заострению образов» с помощью гипербол, гротеска, иронии.

Литература

1. Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 8. М: Правда, 1988.
2. Бушмин А. С. Сказки Салтыкова-Щедрина. 2-е изд. Л.: Ху-дож. лит., 1976.
3. Лебедев Ю. В. Литература: Учеб. пособие для уч-ся 10 кл. сред, школы. Ч. 2. М: Просвещение, 1996.
4. Прозоров В. В. Произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина в школьном изучении. Л.: Просвещение: Ленинград, 1989.