Свобода, ведущая народ. Реферат на тему: Произведение французского художника Эжена Делакруа «Свобода ведущая народ

Eugène Delacroix - La liberté guidant le peuple (1830)

Описание картины Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ»

Картина, создана художником в 1830 г. и сюжет ее повествует, о днях Французской революции, а именно об уличных стычках в Париже. Именно они привели к свержению ненавистного режима реставрации Карла Х.

В молодости Делакруа, опьяненный воздухом свободы, занимал позицию мятежника, он одушевился идеей написать полотно, воспевающие события тех дней. В письме к брату, писал: ″Пусть я не сражался за Родину, но я буду писать для нее″. Работа над ней продолжалась 90 дней, по истечении которых, она была представлена на суд зрителей. Полотно называлось ″Свобода, ведущая народ″.

Сюжет достаточно прост. Уличная баррикада, по историческим источникам известно, что они строились из мебели и камней мостовой. Центральным персонажем является женщина, которая босыми ногами переступает преграду из камней и ведет народ к намеченной цели. В нижней части переднего плана видны фигуры убитых людей, с левой стороны оппозиционера, убитого в доме, на трупе надета ночная рубашка, а справой офицера королевской армии. Это символы двух миров будущего и прошлого. В правой поднятой руке женщина держит Французский триколор, символизирующий свободу, равенство и братство, а в левой держит ружье, готовая отдать жизнь за правое дело. Голова ее повязана платком, характерным для якобинцев, груди обнажены, что означает неистовое желание революционеров идти до конца со своими идеями и не бояться смерти от штыков королевских войск.

За ней видны фигуры других повстанцев. Автор, своей кистью подчеркнул разнообразие бунтующих: тут и представители буржуазии (человек в котелке), ремесленник (мужчина в белой сорочке) и подросток беспризорник (гаврош). В правой части полотна, за клубами дыма виднеются две башни Нотер-Дама, на крышах которого размещено знамя революции.

Эжен Делакруа. «Свобода, ведущая народ (Свобода на баррикадах)» (1830)
Холст, масло. 260 x 325 см
Лувр, Париж, Франция

Величайшим романтическим эксплуататором мотива выставленной напоказ груди как средства передачи противоречивых чувств был, вне всякого сомнения, Делакруа. Мощная центральная фигура на полотне «Свобода, ведущая народ» значительной частью эмоционального воздействия обязана своим величественно высвеченным грудям. Эта женщина являет собой чисто мифологическую фигуру, которая приобрела совершенно осязаемую достоверность, явившись среди народа на баррикадах.

Но ее изодранный в клочья костюм есть самым тщательным образом выполненное упражнение в художественной кройке и шитье, чтобы получившееся тканое изделие демонстрировало грудь как можно удачнее и тем самым утверждало власть богини. Платье пошито с одним рукавом, чтобы оставить обнаженной поднятую вверх руку, держащую флаг. Выше пояса, если не считать рукава, материи явно недостаточно, чтобы прикрыть не только грудь, но и второе плечо.

Художник в вольном духе облачил Свободу в нечто асимметричное по дизайну, сочтя антикизированные отрепья подходящим нарядом для богини рабочего класса. Кроме того, ее выставленная напоказ грудь никак не могла обнажиться в результате какого-то резкого непредумышленного действия; скорее наоборот, сама эта деталь — неотъемлемая часть костюма, момент исходного замысла — должная разом пробуждать ощущения святости, чувственного желания и отчаянной ярости!

, Ланс

К:Картины 1830 года

«Свобода, ведущая народ» (фр. La Liberté guidant le peuple ) или «Свобода на баррикадах» - картина французского художника Эжена Делакруа .

Делакруа создал картину по мотивам июльской революции 1830 года , положившей конец режиму Реставрации монархии Бурбонов . После многочисленных подготовительных эскизов ему потребовалось всего три месяца, чтобы написать картину. В письме брату 12 октября 1830 года Делакруа пишет: «Если я не сражался за Родину, то я хотя бы буду для неё писать».

Впервые «Свобода, ведущая народ» была выставлена в Парижском салоне в мае 1831 года , где картина была восторженно принята и тотчас куплена государством. О своих впечатлениях от салона и от картины Делакруа, в частности, рассказал Генрих Гейне . Из-за революционного сюжета полотно на протяжении последующей четверти века не выставлялось на публике.

В центре картины изображена женщина, символизирующая свободу. На голове у неё - фригийский колпак , в правой руке - флаг республиканской Франции , в левой - ружьё. Обнаженная грудь символизирует самоотверженность французов того времени, которые с «голой грудью» шли на врага. Фигуры вокруг Свободы - рабочий, буржуа, подросток - символизируют единство французского народа во время июльской революции. Некоторые искусствоведы и критики предполагают, что в виде мужчины в цилиндре слева от главной героини художник изобразил себя.

В 1999 году «Свобода» совершила 20-часовой перелёт из Парижа на выставку в Токио через Бахрейн и Калькутту. Транспортировка осуществлялась на борту Эйрбас Белуга (размеры полотна - 2,99 м в высоту на 3,62 м в длину - были слишком велики для Боинга 747) в вертикальном положении в изотермической барокамере, защищённой от вибрации.

7 февраля 2013 года посетительница музея Лувр-Ланс , где выставляется «Свобода», исписала нижнюю часть полотна маркером, после чего была задержана . На следующий день реставраторы убрали повреждения, потратив на это меньше двух часов.

Фильмография

• «На мостовых. Остановившееся мгновение», фильм Алена Жобера из цикла «Палитры » (Франция, 1989).

Напишите отзыв о статье "Свобода, ведущая народ"

Примечания

Ссылки

• в базе данных Лувра (фр.)

Отрывок, характеризующий Свобода, ведущая народ

А моя душа впитывала этот смех, как приговорённый к смерти впитывает тёплые прощальные лучи уже заходящего солнца...
– Ну что ты, мамочка, мы ведь ещё живы!.. Мы ещё можем бороться!.. Ты ведь мне сама говорила, что будешь бороться, пока жива... Вот и давай-ка думать, можем ли мы что-то сделать. Можем ли мы избавить мир от этого Зла.
Она снова меня поддерживала своей отвагой!.. Снова находила правильные слова...
Эта милая храбрая девочка, почти ребёнок, не могла даже представить себе, каким пыткам мог подвергнуть её Караффа! В какой зверской боли могла утонуть её душа... Но я-то знала... Я знала всё, что её ждало, если я не пойду ему навстречу. Если не соглашусь дать Папе то единственное, что он желал.
– Хорошая моя, сердце моё... Я не смогу смотреть на твои мучения... Я тебя не отдам ему, моя девочка! Севера и ему подобных, не волнует, кто останется в этой ЖИЗНИ... Так почему же мы должны быть другими?.. Почему нас с тобой должна волновать чья-то другая, чужая судьба?!.
Я сама испугалась своих слов... хотя в душе прекрасно понимала, что они вызваны всего лишь безысходностью нашего положения. И, конечно же, я не собиралась предавать то, ради чего жила... Ради чего погиб мой отец и бедный мой Джироламо. Просто, всего на мгновение захотелось поверить, что мы можем вот так взять и уйти из этого страшного, «чёрного» караффского мира, забыв обо всём... забыв о других, незнакомых нам людях. Забыв о зле...
Это была минутная слабость усталого человека, но я понимала, что не имела право допускать даже её. И тут, в довершении всего, видимо не выдержав более насилия, жгучие злые слёзы ручьём полились по моему лицу... А ведь я так старалась этого не допускать!.. Старалась не показывать моей милой девочке, в какие глубины отчаяния затягивалась моя измученная, истерзанная болью душа...
Анна грустно смотрела на меня своими огромными серыми глазами, в которых жила глубокая, совсем не детская печаль... Она тихо гладила мои руки, будто желая успокоить. А моё сердце криком кричало, не желая смиряться... Не желая её терять. Она была единственным оставшимся смыслом моей неудавшейся жизни. И я не могла позволить нелюди, звавшимся римским Папой, её у меня отнять!
– Мамочка, не волнуйся за меня – как бы прочитав мои мысли, прошептала Анна. – Я не боюсь боли. Но даже если это будет очень больно, дедушка обещал меня забрать. Я говорила с ним вчера. Он будет ждать меня, если нам с тобой не удастся... И папа тоже. Они оба будут меня там ждать. Вот только тебя оставлять будет очень больно... Я так люблю тебя, мамочка!..
Анна спряталась в моих объятиях, будто ища защиты... А я не могла её защитить... Не могла спасти. Я не нашла «ключа» к Караффе...
– Прости меня, солнышко моё, я подвела тебя. Я подвела нас обеих... Я не нашла пути, чтобы уничтожить его. Прости меня, Аннушка...
Час прошёл незаметно. Мы говорили о разном, не возвращаясь более к убийству Папы, так как обе прекрасно знали – на сегодняшний день мы проиграли... И не имело значения, чего мы желали... Караффа жил, и это было самое страшное и самое главное. Нам не удалось освободить от него наш мир. Не удалось спасти хороших людей. Он жил, несмотря ни на какие попытки, ни на какие желания. Несмотря ни на что...

В своем дневнике молодой Эжен Делакруа 9 мая 1824 года записал: "Почувствовал в себе желание писать на современные сюжеты". Это не было случайной фразой, месяцем раньше он записал подобную же фразу: "Хочется писать на сюжеты революции". Художник и раньше неоднократно говорил о желании писать на современные темы, но очень редко реализовывал эти свои Желания. Происходило это потому, что Делакруа считал: "...следует жертвовать всем ради гармонии и реальной передачи сюжета. Мы должны обходиться в картинах без моделей. Живая модель никогда не соответствует точно тому образу, который мы Хотим передать: модель либо вульгарна, либо неполноценна, либо Красота ее настолько иная и более совершенная, что все приходится менять".

Красоте жизненной модели художник предпочитал сюжеты из романов. "Что же следовало бы сделать, чтобы найти сюжет? - спрашивает он себя однажды. - Открыть книгу, способную вдохновить, и ввериться своему настроению!" И он свято следует своему собственному совету: с каждым годом книга все больше становится для него источником тем и сюжетов.

Так постепенно вырастала и крепла стена, отделявшая Делакруа и его искусство от действительности. Таким замкнувшимся в своем уединении и застала его революция 1830 года. Все, что еще несколько дней назад составляло смысл жизни романтического поколения, мгновенно было отброшено далеко назад, стало "выглядеть мелким" и ненужным перед грандиозностью свершавшихся событий.

Изумление и энтузиазм, пережитые в эти дни, вторгаются в уединенную жизнь Делакруа. Действительность теряет для него свою отталкивающую оболочку пошлости и обыденности, обнаруживая настоящее величие, которое он никогда в ней не видел и которое искал прежде в поэмах Байрона, исторических хрониках, античной мифологии и на Востоке.

Июльские дни отозвались в душе Эжена Делакруа замыслом новой картины. Баррикадные бои 27, 28 и 29 июля во французской истории решили исход политического переворота. В эти дни был свергнут король Карл X - последний представитель ненавистной народу династии Бурбонов. Впервые для Делакруа это был не исторический, литературный или восточный сюжет, а самая настоящая жизнь. Однако, прежде чем этот замысел воплотился, ему предстояло пройти длинный и сложный путь изменений.

Р. Эсколье, биограф художника, писал: "В самом начале, под первым впечатлением увиденного, Делакруа не намеревался изобразить Свободу посреди ее приверженцев... Он хотел просто воспроизвести один из июльских эпизодов, как, например, смерть д"Арколя". Да, тогда было много совершено подвигов и принесено жертв. Героическая смерть д"Арколя связана с захватом повстанцами парижской ратуши. В день, когда королевские войска держали под обстрелом висячий Гревский мост, появился молодой человек, который бросился к ратуше. Он воскликнул: "Если я погибну, запомните, что меня зовут д"Арколь". Он действительно был убит, но успел увлечь за собой народ и ратуша была взята.

Эжен Делакруа сделал набросок пером, который, может быть, и стал первым наброском к будущей картине. О том, что это был не рядовой рисунок, говорят и точный выбор момента, и законченность композиции, и продуманные акценты на отдельных фигурах, и архитектурный фон, органически слитый с действием, и другие детали. Этот рисунок действительно бы мог служить эскизом к будущей картине, но искусствовед Е. Кожина считала, что он так и остался просто наброском, не имеющим ничего общего с тем полотном, которое Делакруа написал впоследствии.

Художнику уже становится мало фигуры одного только д"Арколя, бросающегося вперед и своим героическим порывом увлекающего повстанцев. Эту центральную роль Эжен Делакруа передает самой Свободе.

Художник не был революционером и сам признавал это: "Я мятежник, но не революционер". Политика мало интересовала его, поэтому он и хотел изобразить не отдельный мимолетный эпизод (пусть даже и героическую смерть д"Арколя), даже не отдельный исторический факт, а характер всего события. Так, о месте действия, Париже, можно судить только по куску, написанному на заднем плане картины с правой стороны (в глубине едва видно знамя, поднятое на башне собора Нотр-Дам), да по городским домам. Масштабность, ощущение необъятности и размаха происходящего - вот что сообщает Делакруа своему огромному полотну и чего не дало бы изображение частного эпизода, пусть даже и величественного.

Композиция картины очень динамична. В центре картины расположена в простой одежде, она движется в направлении переднего плана картины и вправо. Из-за порохового дыма не видно площади, не видно и как велика сама эта группа. Напор толпы, заполняющей глубину картины, образует все нарастающее внутреннее давление, которое неизбежно должно прорваться. И вот, опережая толпу, из облака дыма на вершину взятой баррикады широко шагнула прекрасная женщина с трехцветным республиканским знаменем в правой руке и ружьем со штыком в левой. На ее голове красный фригийский колпак якобинцев, одежда ее развевается, обнажая грудь, профиль ее лица напоминает классические черты Венеры Милосской. которая решительным и смелым движением указывает путь бойцам. Ведущая людей через баррикады, Свобода не приказывает и не командует - она ободряет и возглавляет восставших.

При работе над картиной в мировоззрении Делакруа столкнулись два противоположных начала - вдохновение, внушенное действительностью, а с другой стороны, уже давно укоренившееся в его сознании недоверие к этой действительности. Недоверие к тому, что жизнь может быть прекрасна сама по себе, что человеческие образы и чисто живописные средства могут передать во всей полноте замысел картины. Это недоверие и продиктовало Делакруа символическую фигуру Свободы и некоторые другие аллегорические уточнения.

Художник переносит всё событие в мир аллегории, отражаем идею так, как поступал и боготворимый им Рубенс (Делакруа говорил молодому Эдуарду Мане: "Надо видеть Рубенса, надо Рубенсом проникнуться, надо Рубенса копировать, ибо Рубенс - это бог") в своих композициях, олицетворяющих отвлеченные понятия. Но Делакруа все-таки не во всем следует своему кумиру: свободу у него символизирует не античное божество, а самая простая женщина, которая, однако, становится царственно величественной.

Аллегорическая Свобода полна жизненной правды, в стреми тельном порыве идет она впереди колонны революционеров, увлекая их за собой и выражая высший смысл борьбы - силу идеи и возможность победы. Если бы мы не знали, что Ника Самофракийская была вырыта из земли уже после смерти Делакруа, можно было предположить, что художника вдохновлял этот шедевр.

Многие искусствоведы отмечали и упрекали Делакруа за то, что все величие его картины не может заслонить того впечатления, которое вначале оказывается лишь еле заметным. Речь идет о столкновении в сознании художника противоположных стремлений, что оставило свой след даже и в завершенном полотне колебание Делакруа между искренним желанием показать действительность (какой он ее видел) и непроизвольным стремлением поднять ее на котурны, между тяготением к живописи эмоциональной, непосредственной и уже сложившейся, привычной к художественной традиции. Многих не устраивало, что самый безжалостный реализм, приводивший в ужас благонамеренную публику художественных Салонов, соединяется в этой картине с безупречной, идеальной красотой. Отмечая как достоинство ощущение жизненной достоверности, которая никогда прежде не проявлялась в творчестве Делакруа (и никогда потом больше не повторилась), художника упрекали за обобщенность и символичность образа Свободы. Впрочем, и за обобщенность других образов, ставя художнику в вину, что натуралистическая нагота трупа на первом плане соседствует с наготой Свободы.

Эта двойственность не ускользнула и от современников Делакруа, и от более поздних ценителей и критиков. Даже 25 лет спустя, когда публика уже привыкла к натурализму Гюстава Курбе и Жана Франсуа Милле, Максим Дюкан все еще неистовствовал перед "Свободой на баррикадах", забывая о всякой сдержанности выражений: "Ах, если Свобода такова, если эта девка с босыми ногами и голой грудью, которая бежит, крича и размахивая ружьем, то она нам не нужна. Нам нечего делать с этой постыдной мегерой!"

Но, упрекая Делакруа, что можно было противопоставить его картине? Революция 1830 года отразилась и в творчестве других художников. После этих событий королевский трон занял Луи-Филипп, который старался представить свой приход к власти чуть ли не единственным содержанием революции. Многие художники, взявшиеся именно за такой подход к теме, устремились по пути наименьшего сопротивления. Революция, как стихийная народная волна, как грандиозный народный порыв для этих мастеров как будто вообще не существует. Они словно торопятся забыть обо всем, что видели на парижских улицах в июле 1830 года, и "три славных дня" предстают в их изображении вполне благонамеренными действиями парижских горожан, которые были озабочены только тем, как бы поскорее обзавестись новым королем взамен изгнанного. К числу таких произведений можно отнести картину Фонтена "Гвардия, провозглашающая королем Луи-Филиппа" или полотно О. Берне "Герцог Орлеанский, покидающий Пале-Рояль".

Но, указывая на аллегоричность главного образа, некоторые исследователи забывают отметить, что аллегоричность Свободы вовсе не создает диссонанса с остальными фигурами картины, не выглядит в картине настолько инородной и исключительной, как это может показаться с первого взгляда. Ведь остальные действующие персонажи по существу и по своей роли тоже аллегоричны. В их лице Делакруа как бы выводит на передний план те силы, которые совершили революцию: рабочих, интеллигенцию и плебс Парижа. Рабочий в блузе и студент (или художник) с ружьем - представители вполне определенных слоев общества. Это, несомненно, яркие и достоверные образы, но эту их обобщенность Делакруа доводит до символов. И аллегоричность эта, которая отчетливо ощущается уже в них, в фигуре Свободы достигает своего высшего развития. Это грозная и прекрасная богиня, и в то же время она дерзкая парижанка. А рядом прыгает по камням, кричит от восторга и размахивает пистолетами (будто дирижируя событиями) юркий, взлохмаченный мальчишка - маленький гений парижских баррикад, которого через 25 лет Виктор Гюго назовет Гаврошем.

Картиной "Свобода на баррикадах" заканчивается романтический период в творчестве Делакруа. Сам художник очень любил эту свою картину и приложил много усилий, чтобы она попала в Лувр. Однако после захвата власти "буржуазной монархией" экспозиция этого полотна была запрещена. Только в 1848 году Делакруа смог еще один раз, и даже на довольно длительное время, выставить свою картину, но после поражения революции она надолго попала в запасник. Подлинное же значение этого произведения Делакруа определяется вторым его названием, неофициальным: многие уже давно привыкли видеть в этой картине "Марсельезу французской живописи".

Делакруа. «Свобода, ведущая народ». 1831 г. Париж. Лувр.

По развалинам баррикады, только что отбитой у правительственных войск, прямо по телам убитых стремительно и грозно движется лавина повстанцев. Впереди поднимается на баррикаду прекрасная в своем порыве женщина со знаменем в руке. Это - Свобода, ведущая народ. На создание этого образа Делакруа вдохновили стихи Огюста Барбье. В его поэме «Ямбы» он нашел аллегорический образ богини Свободы, показанной в виде властной женщины из народа:
«Эта сильная женщина с могучей грудью,
С хриплым голосом и огнем в глазах,
Быстрая, с широким шагом,
Наслаждающаяся криками народа,
Кровавыми схватками, долгим рокотом барабанов,
Запахом пороха, доносящимся издали,
Отзвуками колоколов и оглушающих пушек».
Художник смело ввел символический образ в толпу реальных парижан. Это одновременно и аллегория, и живая женщина (известно, что в июльских боях принимали участие многие парижанки). У нее классический античный профиль, мощный скульптурный торс, платье-хитон, на голове – фригийский колпак - древний символ освобождения от рабства

Рецензии

У меня всегда создавалось впечатление, что от этой картины веет чем-то нездоровым. Странный какой-то символ патриотизма и свободы. Эта мощ-
ная дама могла бы, скорее, символизировать свободу нравов, ведущую народ в бордель, а не в революцию. Правда, у "богини свободы" такое
грозное и суровое выражение лица, что, пожалуй, не каждый решиться
засмотреться на её могучую грудь, так что мыслить тут можно двояко...
Извините, если "сморозила" что-то не так, просто высказала своё мнение.

Уважаемая принцесса! Высказанное Вами мнение еще раз показывает, что мужчины и женщины на многие вещи смотрят по-разному. Эротический момент в такой неподходящей ситуации? Но он несомненно присутствует, и даже очень ему сродни! Революция - это слом всего старого. Рушатся устои. Невозможное становится возможным. Так вот, это упоение свободой - насквозь эротично. Делакруа чувствовал это. Барбье чувствовал это. Пастернак (в совсем другую революционную пору) чувствовал это (почитайте "Сестра моя жизнь"). Я даже уверен, что если бы роман о конце света взялся писать мужчина, он бы многое изобразил иначе. (Армагедон - разве это не революция всех революций?) С улыбкой.

Если конец света - это революция, тогда и смерть тоже революция))))
Правда, почему-то большинство стремятся устроить ей контрреволюцию, да
и изображают её весьма неэротично, ну, вы знаете, скелетина с косой и
в чёрном плаще. Впрочем... Не буду спорить, может, на самом деле
мужчины видят всё это как-то иначе.

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

28 июля 1830 года народ Парижа восстал про-тив ненавистной монархии Бурбонов. Король Карл X был свергнут, и над Тюильрийским двор-цом взвился трехцветный флаг Французской рес-публики.
Событие это вдохновило молодого художника Эжена Делакруа на создание большой компози-ции, увековечивающей победу народа. Из глубины прямо на зрителя движется густая толпа. Впереди, взбежав на баррикаду, — аллего-рическая фигура Свободы, высоко поднявшая си-не-бело-красное знамя республики и зовущая за собою восставших. На переднем плане у нижне-го края картины поверженные тела убитых. Под-ле Свободы — вооруженный двумя пистолетами подросток, столь напоминающий героический образ мальчика Гавроша, созданный позже Вик-тором Гюго в романе «Отверженные». Немного сзади — рабочий с саблей и то ли художник, то ли литератор с ружьем в руках. За этими пер-вопланными фигурами виднеется человеческое море, ощетинившееся оружием. Даль застилают густые клубы дыма; лишь справа виден кусок парижского пейзажа с башнями собора Бого-матери.
Картина пронизана бурным напряжением, страст-ной динамикой. Широким шагом шествует Сво-бода, развеваются ее одежды, реет в воздухе флаг. В последнем усилии тянется к ней ране-ный; размашисты жесты вооруженных повстан-цев; взмахнул своими пистолетами Гаврош. Но не только в позах, жестах, движениях изоб-раженных людей, не только в окутавших город волнах порохового дыма ощущается драматизм происходящего. Порывист, экспрессивен ритм композиции: по диагонали из глубины вырва-лась на передний план фигура Свободы. Она ка-жется самой крупной, так как поставлена на вер-шину баррикады. Небольшая фигурка мальчика рядом контрастирует с нею; раненый и человек в цилиндре своим движением вторят вихрящему-ся движению Свободы. Ее звучная желтая одеж-да как бы вырывает ее из окружения. Резкие контрасты освещенных и затененных частей за-ставляют взор зрителя метаться, перескакивая с одной точки на другую. Интенсивные вспышки чистого цвета, где господствует «триколор» рес-публиканского знамени, загораются еще пронзи-тельнее на фоне глухих «асфальтовых» тонов. Страсть и гнев Восстания переданы здесь не столько, может быть, в лицах и жестикуляции отдельных персонажей, сколько в самом зритель-ном настрое картины. Драматична тут сама живопись; накал борьбы выражен в бешеном во-довороте света и тени, в стихийной динамике форм, в беспокойно вибрирующем рисунке и прежде всего в накаленном колорите. Все это сливается в ощущении необузданной силы, надвигающейся с неотвратимой решимостью и го-товой смести все препятствия.
Вдохновение революционного порыва нашло в картине Делакруа достойное воплощение. Гла-ва романтической школы во французской живо-писи, он был именно тем художником, который призван запечатлеть стихию народного гнева. В противоположность ненавистному для него классицизму эпигонов Давида, искавших в ис-кусстве спокойной гармонии, разумной ясности, отчужденного от всех земных страстей «боже-ственного» величия, Делакруа целиком отдавал-ся миру живых человеческих страстей, драмати-ческих коллизий; героизм представал перед его творческим воображением не в облике возвышен-ной доблести, но во всей непосредственности сильных чувств, в упоении схватки, в кульмина-циях предельного напряжения эмоций и всех духовных и физических сил.
Правда, восставший народ в его картине возгла-вила условная фигура Свободы. Босая, с обна-женной грудью, в одеянии, напоминающем ан-тичный хитон, она в чем-то сродни аллегориче-ским фигурам академических композиций. Но движения ее лишены сдержанности, черты лица отнюдь не античные, весь облик полон не-посредственного эмоционального порыва. И зри-тель готов поверить, что эта Свобода не услов-ная аллегория, но живая, из плоти и крови жен-щина парижских предместий.
Поэтому мы не ощущаем диссонанса между образом Свободы и всей остальной картиной, где драматизм сочетается с конкретной характерно-стью, а то и с беспощадным правдоподобием. Революционный народ изображен в картине без каких бы то ни было приукрашиваний: картина дышит большой жизненной правдой. Делакруа всю жизнь влекли к себе необыденные, значительные образы и ситуации. Романтизм искал в накале человеческих страстей, в силь-ных и ярких характерах, в драматических собы-тиях истории или в экзотике дальних стран ан-титезу современной буржуазной действительно-сти. Романтики ненавидели сухую прозу совре-менной им цивилизации, циничное господство чистогана, самодовольное мещанство разбогатев-шего буржуа. В искусстве видели они средство противопоставить пошлой тривиальности жизни мир поэтической мечты. Лишь изредка действи-тельность давала художнику непосредственный источник высокой поэзии. Так было, в частно-сти, и со «Свободой на баррикадах» Делакруа. В этом важное значение картины, в которой художнику удалось на языке ярком и взволно-ванном воплотить подлинную героику револю-ционного дела, ее высокую поэзию. Позднее Де-лакруа не создавал ничего подобного, хотя всю свою жизнь оставался верным искусству, прони-занному страстью, яркостью чувств, преломлен-ному в стихийной мощи его живописи. В «Свобо-де на баррикадах» колорит художника еще жест-коват, контрасты света и тени местами сухи. В более поздних вещах поэзия страстей находи-ла у него воплощение в таком свободном владе-нии стихией цвета, которое заставляет вспомнить о Рубенсе, одном из его любимейших худож-ников.
Делакруа ненавидел ходульные условности клас-сицистического эпигонства. «Высшее безобра-зие, — писал он в своем «Дневнике», замечатель-ном документе творческой мысли художника, — это как раз наши условности и наши мелочные поправки к великой и совершенной природе. Безобразное — это наши прикрашенные головы, прикрашенные складки, природа и искусство, подчищенные в угоду вкусу нескольких нич-тожеств...»
Но, протестуя против ложного понимания красо-ты, Делакруа никогда не забывал, что удел под-линного искусства не внешнее правдоподобие на-турализма, а высокая правда настоящей поэзии: «Когда я, окруженный деревьями и очарователь-ными местечками, пишу, уткнувшись носом в пейзаж, он у меня получается тяжелым, слиш-ком отделанным, может быть, более верным в деталях, но не согласованным с сюжетом... Во время путешествия в Африку я стал делать что-то более или менее приемлемое лишь тогда, когда уже достаточно позабыл мелкие детали и вспоминал в своих картинах лишь значительную и поэтическую сторону вещей; до того момента меня преследовала любовь к точности, которую огромное большинство принимает за правду...»