Реферат: История американской литературы. Американцы о специфике русской литературы
- Специальность ВАК РФ24.00.01
- Количество страниц 431
Общая характеристика работы.
Глава первая. Имагология и проблема национального самосознания в литературе (сопоставительные аспекты).
1.1. Зарубежный фактор в национальной литературе как составная часть взаимосвязей и взаимодействия литератур.
1.2. Имагология и проблема восприятия национальных образов мира русской литературой.
1.3. Вхождение образа Америки в русское общество и русскую литературу.
1.4. Американизм и русская идея.
1.5. Национальное своеобразие русской и американской литератур в свете образов России и США.
1.6. Образ Америки в литературе русского зарубежья.
Глава вторая. США в восприятии русских писателей последней четверти
XIX - первой четверти XX века.
2.1. Американская тема в творчестве Г.Мачтета и В.Короленко
2.2. Соединенные Штаты в восприятии М.Горького.
3.3. Образ Америки в творчестве Шолом-Алейхема
3.4. Американский фактор в творчестве С.Есенина
3.5. Американский фактор в творчестве В.Маяковского.
Глава третья. Особенности восприятия США русской литературой в
1920-е-1940-е годы.
3.1. Российско-американские литературные связи в 1920-е-1930-е годы глазами американской критики.
3.2. Образ США в восприятии советской литературы 1930-х годов
3.3. Америка и русское общество в период второй мировой войны
Глава четвертая. Русское литературное сознание и образ Америки в период «холодной войны».
4.1. Американская литература в восприятии советской критики конца 40-х начала 50-х годов.
4.2. Образ Америки в восприятии русской литературы в период холодной войны».
Глава пятая. «Оттепель» и «второе открытие» Америки.
Введение диссертации (часть автореферата) на тему "Образ Америки в русской литературе: Из истории русско-американских литературных и культурных связей конца ХIХ - первой половины ХХ вв."
Выбор темы.
Выбор темы настоящего исследования определяется актуальностью изучения российско-американских культурных отношений, к сфере которых относится и проблема контактов между литературами двух великих народов. На протяжении двух с половиной столетий эти контакты ширились и углублялись При этом процессы, происходящие в одном из социумов, нередко стимулировали отклики в другом, затрагивая самые разные аспекты духовной жизни. Концептуальным моментом современной литературоведческой науки является изучение литературных связей и взаимодействий, диалога культур в самом широком ракурсе с учетом последних достижений методологии. В этой связи особого внимания заслуживает имагологический подход к изучению проблемы литературных и культурных взаимодействий России с литературами мира и, прежде всего, литературой США. Русская литература никогда не замыкалась в себе самой, неизменно живо откликалась на зарубежный опыт, поиски и находки мастеров художественного слова других стран. Российским литературоведением накоплен огромный материал по изучению взаимосвязей и взаимодействий русской литературы XIX века с литературами мира. Значительно беднее представлен XX век, который вызвал к жизни свои специфические формы взаимодействий и контактов.
В последние годы значительно возрос интерес к изучению русско-американских литературных связей. Литературные отношения между Россией и Америкой, зародившиеся в XVIII веке, пережили существенные трансформации и являют собой сложный комплекс идейных, политических, философских и эстетических концепций. В них по-своему отражались исторические пути развития двух стран. В своем сочетании они ведут к взаимообогащению данных литератур в контексте общего процесса диалога культур.
Важным аспектом настоящей работы является имагологический подход, при котором изучаются не только типологические и контактные связи, но и ставится специфическая задача художественно-эстетического постижения чужой страны и ее литературы через систему образов, в которых отражаются и преломляются главные особенности народа, его менталитета, культуры и поэтики художественного творчества.
Хотя сам термин «имагология» появился сравнительно недавно, следует заметить, что русская литература всегда развивалась в «имагологическом» ключе, для которого характерен «русский» взгляд на развитие событий и процессов, происходящих в мировом социуме, сопоставление России и других стран и народов. Поэтому наряду с исследованием «чужого» образа, в данном случае образа Америки, в работе выдвигается проблема постижения «своего» национального образа, национальной идентификации России посредством литературных произведений и художественно-эстетических систем. Выдвигается проблема влияния зарубежного фактора на развитие русского литературного сознания, которое обусловлено неразрывной связью литературы и исторического процесса и находит специфическое выражение в художественных формах.
Признавая мировую значимость опыта, накопленного американской цивилизацией, широкомасштабное воздействие США на мировое сообщество, в том числе культуру и литературу, стремясь внести свой вклад в новое перспективное направление гуманитарной науки - имагологию, нами предпринята попытка выявить и проследить основные этапы формирования «русского» образа Америки, его специфику. Важно также исследовать проблему воздействия Соединенных Штатов Америки, самого американского фактора на творчество русских писателей первой половины XX века, на их литературное сознание и мировосприятие. Временные рамки исследования выбраны с учетом того, что именно с начала XX века Соединенные Штаты стали для России крайне важным фактором внешней политики, а самый американский опыт начал определенным образом осмысляться, оцениваться, усваиваться в нашей стране. Именно в этот период были заложены основы многоаспектных отношений в гуманитарной области между Россией и США. Это определяло особенности и перспективы наших культурных и литературных взаимодействий.
С целью спецификации понятийного аппарата для обобщенной характеристики комплексного воздействия США на русских писателей и поэтов, их творчество и сознание вводится термин «американский фактор», под которым понимается совокупность литературных, культурологических, философских, политических и социологических составляющих.
Понятие образа Америки трактуется расширительно и включает как реальные, так и «мифологические» представления об Америке, которые сложились в российском общественном и литературном сознании. Они, конечно, менялись, подвергались трансформации в результате более глубокого освоения американского образа жизни, в процессе развертывающегося диалога культур, литературных контактных и типологических связей и взаимодействий.
По своей смысловой сущности понятия «американского фактора» и «образа Америки» близки, но не тождественны. Первое - шире второго и в ряде случаев «американский фактор» включает в себя « образ Америки».
Под литературным сознанием понимается определенная система образов, сюжетов, поэтических приемов, жанровых особенностей, с помощью которых образ Америки получил свое словесно-художественное выражение.
Сосредоточив основное внимание на литературном материале, мы, вместе с тем, не можем не учесть основополагающей роли исторического фактора, всего комплекса культурных взаимодействий, особенностей политических отношений между нашими странами, что, прежде всего в послеоктябрьский период самым существенным образом влияло на диалог культур. В плане русско-американских контактов этот аспект был более всего подчинен политической конъюнктуре, поскольку Соединенные Штаты как сверхдержава противостояли Советской России, являясь ее главным соперником. В силу этих причин «американский путь», «американский образ жизни» воспринимались как альтернатива социалистическому пути развития. Следствием этого было то, что реальная картина Америки в России нередко подвергалась существенной идеологической корректировке, обусловленной задачами политической пропаганды. Связь восприятия образа Америки, «американского фактора» с общеидеологическими задачами, особенно в 30-е - 50-е годы, будет нами проиллюстрирована на многих примерах.
Все это, однако, не означает, что литературный материал неизбежно подчинялся политической конъюнктуре, ибо даже в этот период появлялись произведения, построенные на американском материале, представляющие несомненную художественно-эстетическую ценность.
Научная новизна.
Настоящая диссертация является первым в отечественной культурологии комплексным исследованием образа Америки в русской литературе, роли американского фактора в русском литературном сознании, литературном и культурном процессе в России. Это исследование, в котором всесторонне анализируются особенности художественного воплощения американской темы в русской литературе - с середины XIX века до 60-х годов XX века.
Актуальность данного исследования обусловлена тем, что в период напряженных поисков Россией путей и способов реформирования общества, выработки концепции национальной идеи - крайне существенно проанализировать процесс восприятия русским общественным сознанием и литературой как положительного, так и негативного опыта, иноземных художественных и идеологических влияний в контексте широкого исторического развития. Важно осветить проблему «свое-чужое» и выявить пути и формы заимствования и ассимиляции чужеземного опыта в сфере художественного слова. В этой связи возникает потребность в труде, в котором были бы поставлены и решены вопросы поэтики и творческого сознания русских писателей в процессе освоения американской темы.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что оно решает важную историко-литературную проблему, вносит существенный вклад как в американистику, так и культурологию, сравнительное литературоведение в целом. В процессе исследования в научный оборот вводятся тексты, художественные произведения, которые до настоящего времени либо не получили в отечественном литературоведении должного внимания, либо неточно, упрощенным образом интерпретировались. В диссертации скорректированы некоторые вопросы, касающиеся восприятия русской литературой образа Соединенных Штатов, ибо эти вопросы ранее часто рассматривались в зависимости от политической и идеологической конъюнктуры, что приводило к искажению образа США в нашей отечественной художественной литературе и публицистике, уточнены оценки трудов ряда американских советологов.
Объект исследования - процесс взаимовлияний и взаимодействий американской и русской литературы и культуры I половины XX века, восприятия русскими писателями и поэтами Америки в этот период.
Предмет исследования - роль американского фактора в эволюции художественного сознания русских писателей и поэтов указанного периода, формирования и трансформации образа Америки в их творчестве.
Цели и задачи исследования.
Основной целью исследования является изучение процесса формирования образа Америки в русской литературе, выявление его специфических особенностей, своеобразия «русского»взгляда на Америку через литературные произведения, а также изучение процесса воздействия этого образа на литературное сознание русских писателей I половины XX века и национальной самоиндентификации русских посредством литературных форм и жанров. Хронологически литературный период не совпадает с календарным и трактуется расширительно: 1875-1905 годы - первое отражение американской темы в творчестве Г.Мачтета и В.Короленко; 1906-1917 - освоение американской темы в межреволюционный период М.Горьким, К.Бальмонтом, А.Блоком, Шолом-Алейхемом; 1920-е годы - формирование образа США в творчестве С.Есенина и В.Маяковского; 1930-1940-е годы - освоение американской темы Н.Смирновым, Б.Пильняком, И.Ильфом и Е.Петровым; 1940-1950-е годы - отражение образа США в русской литературе и литературоведении в период второй мировой, Великой Отечественной и «холодной» войн; 1950-1960-е годы - период перехода от конфронтации к «оттепели» и формирование позитивного образа США в творчестве Б.Полевого, В.Катаева, Е.Евтушенко, А.Вознесенского, В.Некрасова.
В русле основной цели исследования ставятся следующие задачи:
Определить специфику имагологического подхода к изучению образа страны и ее литературы и культуры, место имагологии в сравнительном литературоведении и культурологии, выявить специфику русского образа Америки и рассмотреть роль американского фактора в русской литературе конца XIX - первой половины XX века;
Проанализировать американскую тему в творчестве русских писателей XIX - начала XX века (Г.Мачтет, В.Короленко, Шолом-Алейхем);
Проследить влияние американского фактора на М.Горького - художника и публициста;
Выявить роль американских впечатлений и опыта в формировании и эволюции художественного мира С.Есенина, В.Маяковского, Н.Смирнова, Б.Пильняка, И.Ильфа, Е.Петрова;
Исследовать причины искажения образа США в период «холодной» войны;
Выявить влияние образа США на творчество русских писателей и поэтов в период «оттепели» (Б.Полевой, В.Катаев, В.Некрасов, А.Вознесенский.)
Рассмотреть в общих чертах проблему восприятия образа Америки писателями русского зарубежья, а также проблему формирования национальных образов в мировой литературе и роль этих образов в процессе национальной индентификации как России, так и Америки.
Методологической основой исследования послужили труды русских и зарубежных ученых в области сравнительного литературоведения и культурологии, которые ставили и решали проблемы взаимодействия русской и зарубежных литератур в широкой исторической перспективе. Выдающийся вклад в сравнительное литературоведение и изучение русской литературы в контексте мировой внесли братья Александр и Алексей Веселов-ские. Отталкиваясь от их концепции исторической поэтики и комплексных связей русской словесности с литературами других стран и народов, в новых исторических условиях проблемы литературных взаимодействий развивали и углубляли М.П.Алексеев, В.М.Жирмунский, Н.И.Конрад, М.М Бахтин, М.Б.Храпченко, И.Г.Неупокоева. Существенное влияние на методологию диссертационного исследования оказала концепция диалога культур М.М. Бахтина, получившая развитие на американском материале в трудах А.С.Мулярчика1 и A.B. Павловской2. Автором учтены исследования отечественных американистов Я.Н.Засурского, А Н.Николкжина, И.В.Киреевой, Б. А.Гиленсона, Ю. И Сохря-кова в области взаимодействия и взаимовлияния русской и американской литератур3, а также работы зарубежных исследователей Ч.Ругля, А.Рейлли, посвященные восприятию русскими писателями американского опыта4, М.Лернера и Д. Бурстина - о природе американского и российского общества, их общих и отличительных чертах5.
Методы исследования. Основными методами исследования явились: системно-сравнительный, сравнительно-сопоставительный, типологический, историко-культурный.
1 Мулярчик A.C. Слушать друг друга: О литературных и культурных связях СССР и США. Москва-Саранск: Инсарт,
1991; США: век двадцатый. Грани литературного процесса. Москва-Минск. 1994.
2 Павловская A.B. Россия и Америка. Проблемы общения культур. М.: МГУ, 1998.
J Засурский Я.Н. Американская литература XX века. М.: МГУ, 1984: Николюкин А.II. Литературные связи России и США. Становление литературных контактов. М.: Наука, 1981; Взаимосвязи литератур России и США. М.: Наука, 1987; Киреева И.В. Г орький восприятии писателей Америки. Горький, 1978; A.M. Горький в переписке с американскими литера горами. 11.1 кжгород, 1997; Гиленсон Б. А. Социалистическая 1радиция в литературе США. М.: Наука, 1975; В поисках «другой Америки». М.: Высшая школа, 1987; Сохряков Ю.И. Русская классика в литературном процессе США XX века. М.: Высшая школа, 1988.
4 Reilly A. America in contemporary soviet literature. N.Y. University Press, 1971; Rougle Ch. Three Russians consider
America. Stockholm, 1976.
5 Лернер M. Развитие цивилизаций в Америке. Образ жизни и мыслей в Соединенных Штатах сегодня. М.: Радуга, 1992;
Бурстин Д. Америкагщы. М.: 1 Iporpecc - Литера, 1993.
При этом в оборот вводится по необходимости исторический и культурологический материал, учитываются достижения российских американистов. Диссертант стремился отрешиться от упрощенных идеологических схем и оценок, которые довлели над отечественной американистикой в доперестроечную эпоху, что привело к необходимости внести коррективы в оценки как определенных историко-литературных этапов, так и отдельных писателей и их произведений.
Практическая ценность работы. На обширном фактическом материале, часть которого не была изучена, в диссертации всесторонне исследована роль американского фактора в развитии русской литературы и культуры конца XIX - первой половины XX века. Диссертация вносит вклад в философское осмысление и художественное толкование феноменов «русской идеи» и «американизма» и их сложного взаимодействия. Проведенный анализ позволяет выявить ведущие закономерности культурных и литературных отношений России и США на протяжении более полувека, в самые драматические моменты истории - мировых войн, революций, период послевоенной конфронтации и «оттепели», положившей начало конструктивному диалогу обоих социумов и их культур на современном этапе.
Как общие положения, так и конкретные наблюдения и выводы, сформулированные, в диссертации, могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории американской и русской литературы XX века, в также страноведения США, при разработке спецкурсов и спецсеминаров, посвященных взаимодействию двух литератур и культур, а также при подготовке учебников и учебных пособий по истории литературы и культуры США.
Достоверность полученных результатов обеспечивается методологической обоснованностью теоретических положений, применением комплекса взаимодополняющих методов исследования, привлечением широкого круга источников с опорой на достижения российских и зарубежных ученых в области сравнительного литературоведения и культурологии.
Вятское книжное издательство,1993. Юп.л.), допущенная Министерством образования РФ в качестве учебно-методического пособия для студентов педагогических вузов России и более 20 статей.
Основные положения диссертации апробировались в научных докладах, прочитанных в 1990-е - 2001-е годы на всероссийских и международных конференциях, проводимых Отделение литературы и языка РАН, Обществом по изучению культуры США, Российской ассоциацией вузовских американистов, факультетом журналистики МГУ, Институтом США и Канады РАН, Нижегородским лингвистическим университетом, а также на научных конференциях Арзамасского педагогического института: «Американский фактор в развитии национальной русской литературы» (МГУ, 1995); «Образ США в творчестве русских писателей» (ИСКРАН, 1995); «Образ США в массовой советской литературе 30-х годов» (МГУ, 1996); «Американизм и русская идея» (международная конференция «Перекресток культур». ННГЛУ, 1997); «Россия и США: Север и Новый Свет» (МГУ, 1997); «Американский фактор в русском литературном сознании» (АГПИ/1998); «Американский фактор в творчестве С.Есенина» (АГПИ,1998); «Американский национальный характер в восприятии русской литературы» (МГУ, 1999); «Жанр трэвэлога и образ Англии в русской литературе» (международная конференция «Литература Великобритании в европейском культурном контексте». Н.Новгород, 2000); «Образ Америки и литература русского зарубежья» (МГУ, 1999); «Мессианская идея в русской и американской культурах» (МГУ, 2000); «Роль европейского путешествия в процессе национальной самоиндентификации американцев и русских» (МГУ, 2001); «Имагология и проблема восприятия национальных образов мира литературой в контексте диалога культур» (международная конференция «Язык и культура». Москва, РАН, 2001).
Концепция и структура диссертации была предметом обсуждения на кафедре истории зарубежных литератур Московского педагогического университета (1996) в период прохождения диссертантом научной стажировки.
Заключение диссертации по теме "Теория и история культуры", Кубанев, Николай Алексеевич
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подводя итоги настоящего исследования, можно заключить, что заявленная в ди-сертации тема представляется весьма актуальной как с научной, так и общественной точки зрения. Исследование образа Америки, созданного русской литературой, позволяет ответить на многие злободневные вопросы нашего времени, внести определенный вклад в осмысление феномена диалога культур, охарактеризовать некоторые существенные процессы духовного развития как США, так и России.
Образ Америки и американский фактор в целом сыграли свою роль в развитии русского национального сознания и русской литературы, многоаспектно воздействуя на мировоззрение и творчество русских писателей.
Изучение видов и форм интерактивного взаимодействия культур России и США позволяет не только решать специфическую проблему литературных связей, но и помогает глубже понять саму Америку, способствует развитию нового перспективного направления науки - имагологии.
Имагология как новое научное направление привлекает все большее внимание российских ученых. Об этом свидетельствует выход в свет в конце 90-х годов XX века ряда интересных исследований, среди которых можно назвать «Национальные образы мира: Америка в сравнении с Россией и славянством» Г.Д. Гачева, «Россия и Америка: Проблемы общения культур» A.B. Павловской, «Образ Запада в русской литературе» А.Ю. Большаковой. Имагологический подход носит междисциплинарный характер, ибо затрагивает, наряду с литературой, вопросы истории, культурологии, политологии, социологии, этнографии и психологии. По этой причине имагология позволяет комплексно представить образ изучаемой страны и ее народа, выявить ведущие и второстепенные факторы, формирующие их образ или имидж1. Характерной чертой имагологического подхода является
1 Показательна и этом плане статья академика H.H. Болховитинова «Образ Америки в России» (2001), в которой прослеживаются этапы восприятия США русским обществом с ХУШ века до современности. Основные положения статьи созвучны воззрениям диссертанта. H.H. Болховитинов справедливо подчеркивает роль литературы в процессе формирования образа Америки в сознании россиян, замечая при этом, что опыт освоения США русскими писателями был далеко не всегда удачным. Американская тема в творчестве ведущих ухдожников слова - М.Горького, С. Есенина, В. Маяковского - получила негативное решение, что значительно повлияло на восприятие США советскими американистами, в частности, журналистами, политическими обозревателями и историками. Некотрые из них сделали пропаганду «образа врага» своей «специальностью». Лишь немногие в период идеологической конфронтации имели смелость представить в своих статьях и книгах позитивный образ США, в частности, H.H. Смеляков («Деловая Америка»), Не подвергая сомнению общую тенденцию восприятия США в советское время, хочется заметно расширить крут лиц, причастных к формированию объективного образа Америки, исходя из содержания настоящей диссертации.
395 национальная окраска восприятия той или иной страны, народа со стороны иноземца. При этом можно говорить об определенной тенденции восприятия, обусловленной либо задан-ностью, либо уже сложившимися стереотипами, как правило, довлеющими над сознанием воспринимающего. Поэтому можно говорить о русском, английском или любом другом национальном взгляде на страну и народ. Весомым вкладом в осмысление этого явления послужила антология А.Н. Николюкина «Взгляд в историю - взгляд в будущее» (1987), в которой автор отразил «русский» взгляд на Америку, взятый в широкой исторической перспективе от Максима Грека до современности.
Впервые возникнув в теоретических работах, освещающих проблемы СМИ, термин «имагология» стал употребляться литературоведами и культурологами применительно к их сфере, когда изучение связей и взаимодействий происходит не только на фактографическом уровне, но и через целенаправленное истолкование национального характера, постижение национальной культуры и литературы, национального менталитета в целом.
Выявляя сущность и специфику имагологического подхода, следует подчеркнуть, что особое место в нем занимает стереотип. Под стереотипом понимается - устойчивый, обобщающий образ или представление об объекте или явлении, обычно эмоционально окрашенный, выражающий стандартное, привычное отношение человека к данному объекту или явлению, выработанное под влиянием определенных социальных условий либо предшествующего опыта. Теорию стереотипа, в частности, обосновал в 1922 году известный американский журналист, публицист и социолог Уолтер Липпман, который понимал под стереотипом особую форму восприятия окружающего мира с учетом уже сложившейся психологической установки, влияющей на представление человека заранее, до того как человек сам столкнется с объектом или явлением. По мнению У. Липпмана, у каждого в сознании формируется определенное представление о том или ином предмете или явлении еще до того, как он сам столкнется с ними в реальной жизни. Стереотипы бывают настолько устойчивыми, что могут передаваться от поколения к поколению и усваиваться априорно как реальность. Лишь немногие могут внести изменения в сложившийся стереотип при непосредственном личном контакте и подтвердить либо разрушить привычный имидж.
Роль стереотипа в понимании характеров и подлинного облика народов как носителей стереотипов, так и объектов стереотипизации - в данном случае американцев и рус
396 ских - чрезвычайно велика. Изучение стереотипа помогает в решении еще одной очень важной проблемы - выявлении специфики национального характера посредством литературных представлений, формирования общественного мнения относительно того или иного народа и определении факторов, его составляющих.
В этом плане чрезвычайно интересны исследования, проведенные в 20-30-е годы в США американскими учеными Р. Бинкли, Д. Кацем и К. Брэйли, которые выявили принципы корреляции «внешнего», реального мира, включающего в себя личный опыт индивидуума и «вербального» мира, основанного на представлениях, полученных индивидуумом посредством источников информации. Они же определили суть «этнического стереотипа», который зачастую имеет мало общего с реальным образом того или иного народа.
В годы «холодной войны» по инициативе ЮНЕСКО и финансировании США было проведено широкомасштабное исследование по выявлению принципов восприятия одной страны представителями других стран и народов, равно как и факторов, определяющих это восприятие. На основе полученных данных был выведен так называемый «знаменатель дружественности». При этом следует заметить, что в России, которая и была главной целью изучения учеными ЮНЕСКО, над сходной проблемой упорно и плодотворно работал историк и этнограф Л. Гумилев, который ввел в широкий научный оборот понятие «принципа комплиментарности», служащего показателем симпатии или антипатии одного народа по отношению к другому. Нужно подчеркнуть, что показатель комплиментарности русских и американцев по отношению друг к другу всегда был очень высок, несмотря на зачастую холодные отношения между правительствами наших стран. Над проблемой национального образа, наряду с Л. Гумилевым, в России работали И. Кон и Н. Ерофеев. Так, И. Кон в работе «Национальный характер: миф или реальность?» (1968) подчеркнул, что этнические стереотипы воплощают не только представления о других народах, но и о своем собственном, выражая при этом и эмоциональное отношение к объекту. В работе, посвященной восприятию Англии в России, «Туманный Альбион» (1982) Н. Ерофеев акцентировал внимание на информационном факторе, лежащем в основе этнических представлений, влияющих на отношения между нациями, этническими группами и государствами.
В деле формирования национального образа, стереотипа или имиджа огромную роль играет грэвэлог или путевой очерк, позволяющий не только выразить объективную, но и субъективную оценку воспринимаемой страны и народа. Классическими примерами
397 трэвэлога служат путевые очерки Л. Стерна, Н. Карамзина, М. Твена, Ч. Диккенса, И. Гончарова, В. Боткина, И. Эренбурга, Д. Стейнбека. Специфической особенностью трэвэлога является личностный и национальный взгляд на мир, собственную сущность и свой народ, познание «своего» через «чужое». При этом следует подчеркнуть, что любой трэвэлог -тенденциозен, ибо в полной мере выражает имагологический подход, при котором в создаваемый имидж закладывается осознанное или неосознанное стремление автора наполнить этот имидж желаемым содержанием, сообразуемым либо с социальным заказом, либо с собственными представлениями.
Если до середины XIX века Россия проявляла повышенный интерес к Европе, видя в ней главный источник знаний государственного и общественного устройства, то начиная с конца XIX - начала XX века, Россия все больше ориентируется на молодое развивающееся государство - Соединенные Штаты Америки. С середины XIX века русско-американские отношения выходят на новый уровень - уровень широкого общения народов. Показателем этого общения становится литература, в которой главным образом проявляются художественные, духовные интересы обоих народов. Взаимный интерес между Россией и США был обусловлен многими общими факторами: обширностью территории, духом первопроходцев - освоением Дикого Запада американцами и Сибири и Дальнего Востока - русскими, мощным поступательным развитием промышленности, отменой рабства и крепостничества, поисками новых моделей управления обществом и государством, общей борьбой за геополитическое признание и утверждение на мировой арене, отпором политической агрессии со стороны Европы, осознанием себя «молодыми» нациями.
И Америка, и Россия стремились преодолеть свою изоляцию от внешнего мира, приобщиться к семье цивилизованных народов и занять среди них достойное место, разрушить те негативные стереотипы, с которыми отождествлялись наши страны как «альтернативные формы варварства». Защитная реакция России и США породила соответствующие им духовно-политические и национальные концепции - «американизм» и «русскую идею». XIX век для наших стран стал веком национального самоопределения, веком роста национального самосознания. Для обеих держав внешний мир являлся средством постижения собственной сущности и своего исторического предназначения. Эти процессы нашли свое продолжение в XX веке, когда Россия и США особенно активно познавали друг друга уже не на уровне отдельных дипломатических, торговых или государственных
398 представителей, а на уровне достаточно широких масс, не только в результате личных контактов, которые для россиян после революции 1917 года в условиях опустившегося «железного занавеса» были сведены к минимуму, но опосредованно, через литературу.
При этом следует заметить, что образ любой страны и любого народа в любой литературе в чем-то тенденциозен, не всегда точен, ибо он содержит кроме объективной информации и откровенно субъективное начало, определяемое личностью автора. Осваивая американскую тему, русские писатели и поэты выражали в своем творчестве русский взгляд на Америку, свое национальное видение Соединенных Штатов. Русский образ Америки имеет свою специфику. Она заключается в различии двух менталитетов - американцев и русских, разном осмыслении и толковании понятий «родина», «отечество», в отличии исторических и культурных путей развития двух стран, народов и их литератур.
Русская соборность всегда противопоставлялась американскому индивидуализму, русская жертвенность и «малость» - американскому самоуважению и самоценности личности, сложный сплав русской покорности властям и склонности к разрушительному бунту -американской демократической свободе и законопослушанию. Вместе с тем, общие тенденции в развитии американского и русского общества, схожие вехи истории, моменты схождения православия и пуританства, обоюдное стремление к утверждению своих геополитических интересов как «молодых» наций - все это несомненно стимулировало взаимный интерес и симпатию России и США.
Несмотря на отсутствие в России многих гражданских и демократических свобод, русская демократия имеет глубокие исторические корни. Неудивительно, что лучшие умы России видели в Америке привлекательный образец демократического устройства, хотя и не закрывали глаза на «гримасы» американской демократии. Поэтому осмысление американского феномена русской общественной мыслью, русской литературой первоначально начиналось именно с осмысления американской свободы, с обретением ее на американской земле.
Зачастую образ Америки воплощается в произведениях русских писателей в облике ее городов и весей.
Войдя в русскую литературу с творчеством Г.Мачтета в конце XIX века, образ Америки переплетается с образом Нью-Йорка как олицетворения американской цивилизации.
И этот образ в русской литературе имеет привлекательные черты. Характерен в этом плане
399 рассказ Г.Мачтета «Нью-Йорк». Писатель рисует гигантский мегаполис как воплощение не только человеческого разума и эстетического вкуса, но и как город надежды, бурной динамики и заботы о человеке: «Об удобствах жизни и говорить нечего. Нью-Йорк совсем новый город, все в нем приспособлено так, чтобы удовлетворять потребностям человека возможно легче и удобнее. Как бы ни был взыскателен человек, он не найдет причин для жалоб».
Собирательный образ Америки включает и национальный характер. Во многих странах мира американский характер часто отождествляется с агрессивным превосходством и самоуверенностью. Образ малокультурного «янки» вошел в литературу разных стран. Недаром Ч.Диккенс назвал Америку страной, призванной опошлить весь мир. Подобную точку зрения разделял и русский мыслитель В.Розанов. Однако Г.Мачтет акцентирует не отрицательные, а положительные черты американского характера. Он подчеркивает законопослушность американцев и их уважение к гражданским свободам, замечая, что «в целом свете, может быть, - не уважают граждане своей конституции и законов так свято, как в Америке». В рассказе «Община Фрея» Г.Мачтет высоко отзывается об американских фермерах и развенчивает коммунистические принципы сельхозкоммуны, организованной выходцами из России
Так, под воздействием американской действительности Г.Мачтет из русского общинника превращается в сторонника американского индивидуализма. Эта психологическая метаморфоза влекла за собой определенное изменение мировидения писателя. Его произведения американского цикла - убедительный пример влияния американского фактора, пример усвоения американского опыта и переноса этого опыта из обыденной жизни в литературу.
Образ Америки получает свое развитие в творчестве В.Короленко. Герой его повести «Без языка» волынский крестьянин Матвей отправляется в США в поисках лучшей доли и, в конечном итоге, находит ее. Но американская тема при этом получает новый ракурс: в нее входит тема ностальгии и утраты иллюзий у человека, оказавшегося на американской земле. А отсюда органично вырастает тема патриотизма.
Первоначально образ Америки в представлении русского человека носит иллюзорный, мифический характер. Недаром Матвей мечтает об идеальной американской деревне, которая будет «такая же, как и старая, только гораздо лучше.» Но более опытный, чем
400 его герой, автор говорит Матвею устами фантастического существа без лица: «Глупые люди, бедные темные люди. Нет такой деревни на свете». Так уже на раннем этапе восприятия русской литературой образа Америки возникает тема разочарования в Новом Свете. И, вместе с тем, В.Короленко видит несомненные достоинства этой страны, на земле которой реализуются как экономические притязания переселенцев, так и их демократические устремления.
Несмотря на утрату иллюзий, американский опыт обогащает эмигрантов, позволяет им найти собственное место в новой жизни. Этот же опыт учит по-новому взглянуть на Россию. Знаменательно звучат строки из письма В. Короленко на родину в августе 1893 года из Чикаго: « Бог с ними, с Европами и Америками! Пусть себе процветают на здоровье, а у нас лучше. Лучше русского человека, ей-богу, нет человека на свете».
Будучи в США, В.Короленко проявляет глубокий интерес к межнациональным отношениям. На основе изучения положения индейцев и чернокожих он делает актуальные политические выводы, экстраполируя американский опыт на Россию. После возвращения из Америки писатель активно включается в правозащитное движение, отстаивая интересы национальных меньшинств и протестуя против проявлений великодержавного шовинизма.
Так американский фактор влиял не только на литературное сознание В.Короленко, раздвигая его творческий кругозор и подталкивая его к созданию произведений уже не на локальные темы «лесных людей», а темы широкого международного звучания, какой стала, в частности, тема взаимодействия россиян с западной цивилизацией, но и явился катализатором общественной деятельности писателя, способствуя формированию его правозащитной и демократической позиции.
Романтизированный образ Америки ярко представлен в рассказе А.Чехова «Мальчики», герои которого знают ее лишь по романам Ф.Купера и М.Рида, и их представления о Новом Свете сводятся к набору распространенных клише («в Калифорнии вместо чая пьют джин», «когда стадо бизонов бежит через пампасы, то дрожит земля»),
В целом, к концу XX века в русском общественном и литературном сознании сложился достаточно позитивный и привлекательный образ Америки. В начале века этот образ еще более закрепился и обогатился благодаря таким книгам, как «Очерки СевероАмериканских Соединенных Штатов» П.Тверского, «В Америке» П.Попова, «Страна будущего» В.Поленца. В напряженный период перед первой русской революцией 1905 года,
401 когда в русском обществе ожидание перемен достигло апогея, Россия была готова к восприятию американского как государственно-политического, так и экономического опыта. Эти настроения отражала русская литература. В этой связи уместно вспомнить рассказ ВТПишкова «Мериканец», в котором нет ни единого слова об Америке, но выведен образ талантливого русского механика-самоучки, который поражает окружающих своими техническими фантазиями, отождествляемыми в представлении жителей таежной глубинки с американскими достижениями.
Однако русское восприятие образа Америки значительно изменилось в худшую сторону после выхода в свет серии сатирических очерков М.Горького «В Америке», заглавным из которых был памфлет с метафорическим названием «Город Желтого Дьявола». В нем создан отталкивающий образ Нью-Йорка и его жителей. Но в своем памфлете М.Горький выступает не против американцев, не против Америки и ее крупнейшего мегаполиса. В этот период писатель готовится к созданию революционного романа «Мать», и Америка здесь выступает как метафора, как воплощение капиталистической эксплуатации, а сам М.Горький предстает как создатель дегуманизированного стиля, который «отчуждает» от свободного человека как капиталистическую Америку, так и капиталистическую Россию. Поэтические находки американских памфлетов он впоследствии использует в описании «рабочей слободки» романа «Мать».
М.Горького-художника, в творчестве которого образ Америки столь негативен, нельзя отождествлять с М.Горьким-человеком, который искренне восхищается многими сторонами жизни США, о чем свидетельствуют его «американские» письма и рассказ «Чарли Мэн», в котором выведен образ гордого свободного американца.
Однако общественность и критика дореволюционной (как впоследствии и советской) России слишком прямолинейно «прочитала» американские произведения М.Горького, не поняв их глубинной сути и посчитав писателя американофобом. Такие известные общественные деятели, как А.Суворин, Н.Бердяев, В.Кранихфельд, расценили памфлет «Город Желтого Дьявола» как антиамериканский. Общественный и литературный авторитет М.Горького был настолько высок, что его американские памфлеты вызвали резонанс в самых высоких сферах. Министр образования царской России Д.Философов прямо заявил, что он не может допустить, чтобы впечатления Горького могли бы как-нибудь определять отношение России к Америке.
Уместно воссоздать русский образ Америки, основываясь на очерках М.Горького и американском творчестве В.Набокова. Подходы к познанию Америки у этих двух писателей - диаметрально противоположны. Как образно выразился Г.Гачев, М.Горький смотрит на Америку со стороны как «плебей-люмпен», а В.Набоков постигает Америку изнутри как «изысканный, рафинированный аристократ плоти и духа». Оценка М.Горьким Америки во многом тенденциозна, ибо она была обусловлена художественными задачами его революционного творчества, а, отнюдь, не его антиамериканскими настроениями. Мы разделяем точку зрения Г.Гачева, который считает, что М.Горький судит не Америку вообще, а Америку, построенную «по нотам капитализма».
И все же М.Горькому удается выразить русский образ Америки. Своеобразие понимания и одновременного неприятия коренным русским, волжанином М.Горьким капиталистической Америки проявляется в акценте цветовой гаммы Нью-Йорка - доминировании «желтого», что противостоит символу единения Бытия и Человека - Белому свету. В противоречивом восприятии М.Горьким индустриальной цивилизации Америки отразилась и парадоксальность личности самого писателя, который воспевает творческую мысль, культуру, труд и при этом ужасается технократического общества, которое делает человека рабом, и тогда он славит революционера, бунтаря и разрушителя.
В отличие от М.Горького, В.Набоков постигал Америку, вживаясь в нее. Она входит в сознание русского мальчика «туманным моховым болотом, столь недосягаемым и таинственным», что «прозвали его: Америка», романом Майн Рида «Всадник без головы», бабочкой махаоном, летящей к «прекрасному острову Св. Лаврентия, и через Аляску на До-усон, и на юг, вдоль Скалистых Гор». Первоначальный образ Америки в детском сознании будущего писателя носит привычно романтический характер. Такое восприятие заокеанской страны было типично для россиян начала XX века. Не случайно В.Набоков, вспоминая гибель своего друга, который «один поскакал на красный пулемет», замечает, что «его так рано погибший товарищ, в сущности, не успел выйти из воинственно-романтической майн-ридовской грезы».
Лишь реальное столкновение писателя с Америкой изменило этот образ. Литературное постижение В.Набоковым подлинного образа Америки происходит через его персонаж Тимофея Пнина. Этот процесс исследует Г.Гачев, художественно убедительно, на наш взгляд, доказывая, что проникновение в ее глубинную сущность наступает только то
403 гда, когда Пнин из русского превращается в американца, хотя и пытаясь сохранить свою «русскость». Русский интеллигент-аристократ Набоков-Пнин отчуждает пошлую прагматичность Нового Света, американец Пнин становится патриотом Америки. Символом «крещения» в Новом Свете становится первоклассный зубной протез - «откровение, восход солнца, крепкий прикус деловитой, алебастрово-белой, человечной Америки». Интересна, подмеченная Г.Гачевым, перекличка В.Набокова с М.Горьким в антитезе «глаза-зубы», в которой отчетливо выражено различие между американцами и русскими: «Русский смотрит в глаза, и в них свет и душа излучаются. Американец озабочен выглядеть зубастым, как Белый Клык, хищным, чемпионом борьбы за существование. И - преуспевающим: в вечной улыбке, означающей, что все с ним «О"кэй».
Восприятие Америки С.Есениным и В.Маяковским не менее противоречиво, чем восприятие М.Горького. С одной стороны, общим местом стала нелицеприятная оценка С.Есенина внутреннего мира американцев. С другой стороны, поэт не может не заметить, что в США во главу угла поставлен человек: «Мы привыкли жить под светом луны, жечь свечи перед иконами, но отнюдь не пред человеком. Америка внутри себя не верит в бога. . Там свет для человека».
Знакомство поэта с Соединенными Штатами, столкновение с развитой западной цивилизацией вызвало у него глубинную переоценку ценностей, осознание необходимости индустриализации России (что особенно проявилось в поэме «Страна негодяев»), примирение с «железным»городом. Вместе с тем, американский вояж обострил патриотические чувства поэта, подтолкнул его к обращению к пушкинским традициям, наполнил цикл его «маленьких поэм»(«Возвращение на родину», «Русь советская», «Русь уходящая») гражданским пафосом. Несомненно, что американский фактор, сопоставление образа Америки с образом России послужили отправной точкой в серьезной перемене мировоззрения и поэтического мировидения С.Есенина, писавшего: «Зрение мое преломилось особенно после Америки».
Образ США в творчестве В.Маяковского впервые в русской литературе приобретает политическую окраску. Как политически «ангажированный» поэт, он создает стихи, исполненные ярко выраженного пропагандистского пафоса («Вызов», «Блэк энд уайт», «Сифилис», «Бродвей», очерки «Мое открытие Америки»), Политические симпатии
В.Маяковского открыто проявляются и в его стихах о рабочей Америке («Кемп «Нит ге
404 дайге»). Но, несмотря на все идеологические пристрастия, В.Маяковский не сделал образ Соединенных Штатов одномерным. Восхищение техническим гением американского народа выражено им в стихотворении «Бруклинский мост».
В результате поездки В.Маяковский глубоко осознал противоречие между голым техницизмом и духовным миром человека. Из разочарования в Америке у поэта вырастает ощущение, что будущее принадлежит России. Свое убеждение он выражает в беседе с редактором газеты прокоммунистической ориентации «Фрайгайт» и стихотворении «Американцы удивляются». Вместе с тем, не лишено основания мнение ряда американских литературоведов (П.Блейк, Ч.Мозер), согласно которому визит в США положил начало разочарованию В.Маяковского в советском образе жизни.
Как бы то ни было, и С.Есенин, и В.Маяковский исходили из того, что иного реального пути, кроме американизированного, для России не существует. Особенно наглядно об этом свидетельствует стихотворение В.Маяковского «Три тысячи и три сестры», в котором возникает образ «Советских Штатов». Тезис о сближении России с Америкой выражает в своем творчестве и А.Блок в цикле стихотворений «Русь»- «Россия»- «Новая Америка».
В «американском цикле» русской литературы наблюдается постоянная творческая перекличка, которая не является случайной.
Осваивая американскую тему, русские писатели и поэты внимательно следили за достижениями друг друга, что говорит о значимости этой темы для русского литературного мира. Так или иначе, американский фактор влиял не только на русское литературное сознание и творчество, но и существенно менял мироощущение и мировосприятие литераторов, вызывал серьезный пересмотр их жизненных позиций.
Как пример своеобразной творческой дискуссии, можно рассматривать негативный образ Америки у М.Горького и позитивный - оптимистичный, жизнеутверждающий - у Шолом-Алейхема, в его повести «Мальчик Мотл» и романе «Блуждающие звезды». Памфлет М.Горького «Город Желтого Дьявола» и повесть Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл» были написаны почти в одно и то же время Однако образы Нью-Йорка у писателей носят диаметрально противоположный характер. Восторгу Мотла при столкновении с этим гигантским мегаполисом нет предела Он сравнивает небоскребы Нью-Йорка с церквями. И сравнение это не случайно. Своим образом «духовного» Нью-Йорка Шолом-Алейхем по
405 лемизирует с «бездуховным» образом М.Горького. Эта полемика продолжается и в образах детей. Если у пролетарского писателя нью-йорские дети вызывают сострадание, то у Шо-лом-Алейхема - восхищение.
Анализ художественных произведений Шолом-Алейхема убеждает, что он создал удивительно емкий и выразительный образ Соединенных Штатов, образ, который вдохновлял многочисленных еврейских эмигрантов и, в отличие от горьковского видения Америки, укреплял среди русских читателей романтический и оптимистический ореол Нового Света.
Несмотря на различие творческих позиций, М.Горький и Шолом-Алейхем никогда не были писателями-антиподами. Горький-человек, любивший и знавший Америку, вполне понимал и ценил «американское» творчество Шолом-Алейхема. Об этом убедительно свидетельствует переписка М.Горького с выдающимся еврейским писателем и желание пропагандировать его книги.
Для 20-х-30-х годов XX века характерно двойственное отношение к Америке. С одной стороны, руководители советской России продолжают видеть в США своего главного политического и экономического противника. Видный журналист того времени Н.Поморский в очерке о Нью-Йорке пишет, что этот мегаполис со своими небоскребами «поднимает в душе огромную злобу», и выражает уверенность в том, что «рабочая революция должна будет ликвидировать этот уродливый город». С другой - проявляют огромную заинтересованность в распространении американского опыта и со страниц ведущих советских газет возвещают, что именно американизм наилучшим образом соответствует революционному сознанию страны Октября и должен быть воплощен в России в виде «коммунистического американизма». Книга Г.Форда в 20-е годы котируется на уровне самых читаемых бестселлеров. В этот период среди наиболее значительных произведений русской литературы, отразивших образ Америки, выделяются повесть Н. Смирнова «Джек Восьмеркин американец» и два трэвэлога - «О"кей. Американский роман» Б. Пильняка и «Одноэтажная Америка» И Ильфа и Е. Петрова.
Создание повести Н. Смирнова «Джек Восьмеркин американец» (1930) связано с развернувшейся в конце 20-х годов дискуссии о применении американской модели хозяйствования в российских условиях.
Джек Восьмеркин американец» занимает особое место в массовой советской лите
406 ратуре 30-х годов. Подоплека повести более сложна и глубока, чем может показаться на первый взгляд. Это была попытка нового взгляда на ведущую капиталистическую державу, попытка отойти от стереотипов, возникших под влиянием творчества М. Горького, В. Маяковского и С. Есенина. Данной книгой американский фактор еще раз весомо заявил о своем присутствии в русской литературе.
Еще одной серьезной попыткой отказаться от стереотипов и разобраться в американском феномене стала книга В. Пильняка «О, кей. Американский роман», написанный в жанре трэвэлога Созданный в 1931 году «роман» отразил стремление русского писателя проникнуть в иную культуру, в иной менталитет, хотя некоторые пассажи его носят явно пропагандистский характер, являясь неотъемлемым атрибутом той эпохи. Б. Пильняк не только показывает Америку как страну высокоразвитой технической культуры, призванной служить человеку, но и затрагивает многие моральные стороны в неожиданном для советского читателя ракурсе.
Качественно новым этапом освоения русской литературой американской темы стали путевые очерки И. Ильфа и Е. Петрова под неординарным заголовком «Одноэтажная Америка» (1936). В 1933 году Советская Россия установила с США дипломатические отношения и этот факт, по видимому, отразился на тональности книги. «Одноэтажная Америка», вышедшая из под пера признанных мастеров «сатиры и юмора», была выдержана в непривычном для советской литературы доброжелательном стиле по отношению к недавнему капиталистическому недругу, лишенном полемической заостренности.
Знаковым символом преодоления стереотипного восприятия Америки стал положительный образ Нью-Йорка, для изображения которого писатели нашли теплые слова. По сути дела при описании американского мегаполиса И.Ильф и Е.Петров возвращаются к мачтетовскому и короленковскому началу, лишенному предвзятости. И.Ильф признался в одном из своих писем из Америки: «Этот город я полюбил». В образе Нью-Йорка, созданном И.Ильфом и Е.Петровым, совершенно отсутствует горьковская неприязнь, зато присутствует закономерный писательский интерес и желание понять город со всеми его контрастами. Уже первая фраза, характеризующая Нью-Йорк, противоречила общепринятому «советскому» имиджу его как урбанистического монстра: «В Нью-Йорке еще никто не пропадал».
И. Ильф и Е. Петров в своей книге отрешились от «образа врага», заложив основы
407 принципиально нового подхода к изображению США. В этом же русле следует рассматривать и творчество Н. Смирнова и Б. Пильняка. Подход этот дал свои наиболее значительные плоды в конце 50-начале 60-х годов после окончания одного из этапов «холодной войны», но важные шаги в деле нормализации отношений между Россией и США были сделаны русскими писателями в сложный период 30-х годов - в эпоху политической конфронтации и идеологической нетерпимости.
Американское» творчество И. Ильфа и Е. Петрова представляет особый пласт в структуре российско-американских гуманитарных отношений и знаменует переход к вдумчивому и доброжелательному взгляду на Соединенные Штаты, который медленно, но неуклонно и последовательно начинал формироваться среди творческой интеллигенции России с конца 30-начала 40-х годов XX века. Американские советологи Ф. Баргхорн и Д. Браун в своих работах «Советский образ Соединенных Штатов» и «Советское отношение к американской литературе» явно тенденциозно, упрощенно представляют безрадостную картину культурных отношений между Россией и США в предвоенные и военные годы. Однако обзор периодики тех лет, в частности журнала «Интернациональная литература», не подтверждает эту негативную оценку. Более того, такие программные статьи, как «Америка и русское общество» А. Старцева, отзывы русских писателей об американской литературе и ее значении для российского общественного сознания доказывают, что мыслящая творческая интеллигенция всегда стремилась к расширению контактов с Соединенными Штатами и пыталась влиять в этом отношении на официальные советские власти, добиваясь создания позитивного образа Америки в средствах массовой информации и литературе.
В период «холодной войны» наши американисты, литературоведы, историки, да и писатели оказались заложниками политики. В Советском Союзе была развернута беспрецедентная по своим масштабам антизападная и, в первую очередь, антиамериканская кампания. Основной пропагандистский тезис этой акции сводился к тому, что место германского фашизма как главного врага свободы и демократии занял американский империализм. По этой причине все, что входило в систему западной цивилизации, в том числе и американская литература и культура, объявлялось вредным, разложившимся и враждебным русской и советской культуре.
Ведущие советские американисты М. Мендельсон, И. Анисимов, А. Елистратова
408 оказались втянутыми в неблаговидный процесс огульного осуждения литературы США, да и западной литературы, в целом. Тон критических статей был нетерпимым и грубым, зачастую до неприличия. За пропаганду «реакционной» американской литературы А. Старцев был репрессирован как «враг народа». Под огнем критики оказались Александр Весе-ловский и последователи его школы - В. Шишмарев, В. Жирмунский, В. Пропп, В. Нуси-нов. Все они изображались приверженцами «безродных космополитов», а их концепции и взгляды псевдонаучными.
К антиамериканской кампании оказались причастными и некоторые русские писатели, такие, как К. Симонов, Б. Лавренев, а также небезызвестный Н. Шпанов, которые в своих произведениях на американскую тему «Дым отечества», «Чужая тень», «Голос Америки», «Заговорщики» допускали тенденциозность при интерпретации политических событий того времени.
В период «холодной войны» американская тема могла получить в советской литературе лишь однозначно негативное освещение, а образ Америки предстать лишь в вульгарно-упрощенной форме. Таково было требование времени и предписание верхов, обязательное как для литературоведов, так и для писателей. Кто не желал ему следовать, писал в стол. Холод последних дней сталинской поры сковал литературу и искусство. До «оттепели» оставалось еще несколько лет.
В сентябре 1959 года Н. С. Хрущев совершил официальный визит в США, знаменовавший конец сталинской и утверждавший новую эпоху - эпоху хрущевской «оттепели», которая, несмотря на всю свою противоречивость, явила серьезный прорыв в международных делах, в первую очередь, в отношениях с Соединенными Штатами.
В период «оттепели» Америка вновь стала главным ориентиром для России. На очередном партийном съезде была поставлена задача - догнать и перегнать ведущую капиталистическую державу по всем основным экономическим показателям. В число главных задач партии и государства была поставлена и концепция отказа от военной и политической конфронтации и прекращения «холодной войны». Очевидным свидетельством изменения отношений между Россией и США стала книга Б. Полевого «Американские дневники» . Б. Полевой сумел показать, что, несмотря на различие подходов к путям развития обеих держав и споры о преимуществах систем, на первый план в отношениях России и США выступало не конфронтационное противоборство, а стремление к диалогу, к взаи
409 мовыгодному сотрудничеству в условиях мирного сосуществования.
Описывая Америку, Б.Полевой традиционно обращается к образу Нью-Йорка. В его подходе к изображению города сочетаются как горьковские мотивы Желтого Дьявола, так и восхищение творческим талантом в духе В.Маяковского, И.Ильфа, Е.Петрова, то есть традиции уважительного подхода к символу Америки, который все больше утверждался в русской литературе, начиная с 30-х годов, отражая потепление политического климата. Наряду со стереотипным набором клише («ослепшие небоскребы», «тяжелый перегар», «высохший лес»), изображая Нью-Йорк, писатель находит оригинальную живую метафору, представляющую мегаполис ущельем, наверху которого горят теплые пастушьи костры, обещающие усталому путнику приют и заботливое гостеприимство
Хрущевская «оттепель» проложила дорогу группе талантливых русских писателей и поэтов, совершавших свое «открытие» Америки. В конце 50-х- начале 60-х годов Соединенные Штаты посетили А. Вознесенский, Е. Евтушенко, В. Катаев, В. Некрасов, что не прошло для них бесследно, знаменуя расширение художественной палитры.
Результатом поездки А. Вознесенского стал поэтический цикл «Треугольная груша», в котором поэт призвал к отказу от негативных стереотипов по отношению к США.
Символом постижения подлинной сущности Америки, с явной аллюзией на ее искаженный портрет времен «холодной войны», служит в поэме «Треугольная груша» образ арбуза, изумрудного снаружи, но красного внутри.
Америка оказала существенное воздействие не только на молодых поэтов-шестидесятников, но и на представителей старшего поколения. Показательно в этом плане творчество патриарха советской литературы В. Катаева и писателя- фронтовика В. Некрасова.
После посещения США в 1959 году и повторной поездки в 1963 В. Катаев создает философскую повесть «Святой колодец», построенную на американских впечатлениях. Обращение к образу «святого колодца» символизирует у писателя поиски собственного «я», определение своего истинного назначения в жизни. Примечательно, что поиски эти у В. Катаева, как и у А. Вознесенского, связаны с постижением Америки.
Вначале чужая страна вызывает у писателя тревогу, которая усугубляется фантасмагорическим образом Нью-Йорка: «Подо мной на страшной глубине плавал ночной Нью
Йорк, который, несмотря на весь свой блеск, был не в состоянии превратить ночь в день,
410 настолько эта ночь была могущественно черна. И в этой темноте незнакомого континента, в его таинственной глубине меня напряженно и терпеливо ждал кто-то, желающий причинить мне ущерб».
Однако тревоги и опасения героя повести оказались напрасными и, в конечном итоге, он «полюбил Америку». В.Катаев выступает в «Святом колодце» против самых распространенных мифов, которые сложились в российском общественном сознании по отношению к США: мифа о бесправии и угнетенности негров, мифа о постоянных провокациях спецслужб, мифа об американской угрозе. Настороженность писателя тает при общении с реальной Америкой, а самая большая его «потеря» - четверть доллара, которую он переплатил чистильщику обуви.
Повесть В. Катаева глубока и философична. Она отражает очень важные тенденции в русской литературе советского периода, которые выразились в переходе от конкретики классовой борьбы, революционной бескомпромиссности и ортодоксальной уверенности к философскому, гуманистическому и умудренному восприятию и осмыслению жизни, отказу от деления на черное и белое, к постижению общечеловеческих ценностей.
Американский фактор, образ Америки в широком смысле этого понятия сыграли немаловажную роль в трансформации мировосприятия и другого видного представителя русской литературы - В. Некрасова. Трагедия В. Некрасова служит ярким примером противоречивости, двойственности и непоследовательности советского руководства в отношениях с Соединенными Штатами.
Несмотря на все блага известного писателя, В. Некрасов не стал послушной марионеткой властей предержащих, сумев сохранить право на независимость суждений и собственное мнение. В ракурсе «своего мнения» он и написал путевые заметки «По обе стороны океана» (1962), создав зримый и привлекательный образ Америки.
В.Некрасов в своем американском трэвэлоге поднимает животрепещущие вопросы российской жизни, он выступает против самоизоляции русских, против запретов «железного занавеса», против надуманной сверхбдительности. Передавая свое видение Нью-Йорка, который в советские времена служил идеологическим оселком отношения к Америке, В.Некрасов отступает от шаблона, категорически не соглашаясь с расхожим мнением о том, что небоскребы «подавляют»: «Разговоры о том, что они подавляют, - ерунда. многие из них. очень легки (именно легки!), воздушны, прозрачны. В них много стекла,
411 они друг в друге очень забавно отражаются, а утром и вечером, освещенные косыми лучами солнца, просто красивы». Такой теплый образ Нью-Йорка был несовместим с догмами, которые вновь начинали утверждаться в советском обществе на закате «оттепели».
И все же «оттепель» оказалась необратимой. Она положила начало тем демократическим процессам, которые обрели полную силу лишь во второй половине 80-х годов XX века. Она позволила русскому обществу по- новому взглянуть на мир, в том числе и на Соединенные Штаты. Второе «открытие» Америки, которое совершила плеяда русских мастеров слова в начале 60-х годов, состоялось, несмотря на все оговорки, замалчивания и искажения. С этого момента постижение русской культурой американского феномена превратилось в широкий последовательный процесс, который продолжается и сегодня, обогащая оба народа и всю мировую цивилизацию.
Отношение русских писателей и поэтов, в том числе и писателей русского зарубежья к Америке было в высшей степени противоречиво и неоднозначно. Но это вполне объяснимо и закономерно, ибо Соединенные Штаты, как и сама Россия, противоречивы и неоднозначны. Неоспорим же тот факт, что Америка кардинально влияла на творческую лабораторию и творческое сознание русских художников слова.
Ход мировой цивилизации подтверждает наличие общих тенденций в развитии различных регионов мира, которые сближают позиции писателей, принадлежащих разным народам и культурам. Примат действительности, единство законов развития человечества ведет к конвергенции, оказывается выше национальных отличий. Этим во многом обусловлены взаимная потребность в освоении культур и литератур России и США, потребность в контактных и типологических связях, создание условий для восприятия русской литературой и русским литературным сознанием американского фактора, образов друг друга, служащих взаимной самоиндентификации. При этом следует еще раз вспомнить концепцию М.М.Бахтина, согласно которой история мира по своей сути представляет собой не сумму самодовлеющих монологов народов, а их диалог.
В конце XX века президент США Билл Клинтон заявил, что все народы должны последовать за Америкой и признать ее первенство во всем, в том числе и в культуре, ибо Америка воплощает в себе идею глобализации. В ответ на это заявление итальянский журналист Д.Кьеза, автор книги «Прощай, Россия», считая, что феномен русской духовности во многом утрачен, тем не менее высказал уверенность, что наша страна не пойдет по
412 слушно на поводу Америки. «Не может быть глобализации «по - американски», потому что Америка - это не весь мир. Позитивная глобализация сможет быть только результатом всеобщего согласия, всеобщего контроля, уважения к различиям между народами, между культурами. А если одно государство утверждает, что «глобализация - это мы», то это просто-напросто противоречит естественному развитию общества», - сказал он в интервью одной из русских газет.
И этот тезис справедлив, ибо русская духовность не утрачена, она всегда сохранит свою самобытность, силу и исключительность, а Россия, ассимилируя воздействие иноземных влияний и теорий, всегда останется равноправным партнером в диалоге с великими державами мира, в том числе и Соединенными Штатами Америки.
Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.
Среди океана противоречивых страстей, каковым сегодня представляются российско-американские политические отношения, островом нормальности остается интерес американцев к русской литературе. Свидетельством этого стала прошедшая в Нью-Йорке в мае «Неделя русской литературы. Фестиваль переводов», организованная некоммерческим проектом Read Russia, существующим с 2012 года.
В рамках этой недели прошла серия чтений, дискуссий и круглых столов в престижных культурных точках «Большого яблока» (как любовно именуют ньюйоркцы свой безумный мегаполис). В них засветились авторы из Москвы: Павел Басинский, Андрей Геласимов, Майя Кучерская, Вадим Левенталь и Марина Степнова, а также звезды американской славистики и переводческого дела. Среди них Стефани Сандлер (Гарвард), Кэрил Эмерсон (Принстон), Элиф Батуман, Антонина Буис и Мэриан Шварц.
Предваряя один из таких вечеров, директор Read Russia Питер Кауфман шутливо заметил: «Мы знаем, что наш сенат намерен провести слушания о русском влиянии на политическую жизнь в США. Им, может быть, следовало бы также заняться расследованием влияния русской литературы на американскую культуру».
И в самом деле, это влияние огромно. Хемингуэй учился у Льва Толстого, Фолкнер - у Достоевского, Юджин О’Нил и Артур Миллер - у Чехова. Филип Рот говорил мне, что написал свою повесть «Грудь», вдохновленный гоголевским «Носом».
Вспоминаю опрос, проведенный некогда «Нью-Йорк Таймс Бук Ревью» среди ведущих американских авторов: «Кто повлиял на вас больше всего?» Каждый второй назвал Набокова. Нобелевский лауреат Чеслав Милош написал большое эссе о «Докторе Живаго» как образце христианского романа, редчайшем для нигилистического ХХ века.
Я придерживаюсь той точки зрения, что культура и политика тесно переплетены, иногда бывает трудно их разделить. В самом деле, успех в Америке Толстого (о нем говорил в Нью-Йорке Басинский), Пастернака, Солженицына неразрывно связан с политическими (и религиозными) идеями этих писателей. С другой стороны, «Лолита» или «Мастер и Маргарита» своей популярностью обязаны совсем иным причинам.
Дала ли русская литература ХХI века примеры такой же популярности? Честно скажем: нет. Хотя произведения Владимира Сорокина, Виктора Пелевина, Людмилы Улицкой и некоторых других авторов пользуются уважением в кругах любителей переводной литературы. Расширить ареал доступных американскому читателю значительных опусов русской литературы призвана созданная под крылом Columbia University Press при поддержке и участии Роспечати, Института перевода (исполнительный директор - Евгений Резниченко) и Read Russia «Русская библиотека».
Это весьма амбициозная инициатива: планируется за десять лет выпустить 100 книг. Среди первых названий - роман футуриста Ильязда (псевдоним Ильи Зданевича), сборник пьес Андрея Платонова и «Прогулки с Пушкиным» Андрея Синявского.
На встрече с любознательными читателями в университетском книжном магазине Book Culture мы с директором Пушкинского дома Всеволодом Багно говорили о Евгении Евтушенко. Это мощное дерево на американском острове русской литературы, целый сибирский кедр!
Его уход был отмечен обширным некрологом в газете «Нью-Йорк Таймс», в наши дни не очень благоволящей к России. Там с одобрением отметили, что поэт обладал «харизмой актера и инстинктами политика», и особо подчеркнули памятный факт появления портрета Евтушенко на обложке журнала «Тайм» в апреле 1962 года - честь, которой и по сию пору добиваются политики и деятели культуры всего мира.
Вспомнили и о многолетней профессорской работе Евтушенко в университете города Талсы, штат Оклахома, где он был не столько лектором, сколько воспитателем юных душ. «Кто-то должен стать лидером своего поколения! - восклицал поэт, обращаясь к своим студентам. - Почему не один из вас?»
Могу подтвердить, что популярность Евтушенко в Талсе была огромной. Когда съемочная группа Первого канала во главе с режиссером Анной Нельсон приехала туда, чтобы в течение недели снять серию диалогов с поэтом (мне была доверена роль ведущего), то мы в этом убедились: Евтушенко узнавали на улице, просили об автографе, о совместной фотографии. Студенты его обожали, несмотря на его своеобразный, как он выражался, английский «с сибирским акцентом» и немыслимые пиджаки и галстуки. А может быть, именно поэтому?
Этот акцент и яркие прикиды не мешали Евтушенко и в снобистском Нью-Йорке. Никогда не забуду, как он читал там в зале филармонии свой знаменитый «Бабий Яр», предваряя исполнение 13-й симфонии Шостаковича. В том концерте я оказался между двумя благопристойными дамами в норковых накидках. Когда поэт закончил декламацию, я вдруг услышал вместе с аплодисментами громкое хлюпанье - обе дамы рыдали, нисколько не стесняясь своих слез.
Нью-йоркская культурная элита знала и уважала Евтушенко, а поэты даже завидовали ему: ведь он один мог заполнить Карнеги-холл. Подобное им и не снилось. Позднее они, как и поэты в России, разделились на поклонников Евтушенко и Бродского: старшее поколение тяготело к первому, более молодое - ко второму.
Лично мне соперничество Евтушенко и Бродского напоминало соревнование двух штангистов. Один долго ходит вокруг штанги, тщательно готовится и сразу выжимает рекордный вес. Другой делает множество попыток, часто срывается, но в итоге тоже становится победителем. В литературе это называется различием творческих методов.
Мои знакомые американцы (в частности, знаменитая Сьюзен Зонтаг) с неподдельным интересом наблюдали за поединком этих двух чемпионов. Чего уж греха таить, схватки такого рода подогревают интерес к литературному процессу. Сейчас им болеть особенно не за кого. А жаль. Русский литературный остров в Америке нуждается в драме.
100 р бонус за первый заказ
Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line
Узнать цену
Наиболее древняя форма А. д.,(сокращенно англояз.драматургия) связанная с языческими нар. играми,- диалоги между двумя запевалами (или жен. с ким и мужским полухориями) в нар. балладах (записи относятся к более поздним временам).
Переломным моментом в развитии англ. драмы как художеств. формы явилось обращение (под влиянием итал. гуманистов) к античным образцам и возникновение т. н. правильной драмы, следующей классич. правилам. С сер. 16 в. появляются первые «правильные» комедии - «Ральф Ройстер Дойстер» (ок. 1551) Н. Юдалла
Высшего расцвета А. д. эпохи Возрождения достигает после 1588, в период укрепления позиций буржуазии и нового дворянства, в обстановке нац. подъёма, вызванного борьбой против Испании. В это время в Лондоне появляется плеяда драматургов, создающих яркие образцы поэтич. драмы(Кид,Грин,Шекспир) Осн. формой литературного языка А. д. становится белый стих , введённый впервые Марло и Кидом и вытеснивший рифмованный стих, господствовавший в драме средних веков. Произв. этого периода проникнуты идеями гуманизма, утверждают права человека на пользование всеми благами жизни (Марло), отрицают феод. -сословные ограничения, подчёркивают героизм и достоинство людей из народа (Грин).
После завершения творческой деятельности Шекспира (1613) начинается упадок А. д. эпохи Возрождения. Причиной этого была аристократизация театра, его углубляющийся разрыв с нар. зрителем.
Конец 18 в. отмечен появлением нового жанра трагедии «кошмаров и ужасов», родственной пред романтическому жанру готического романа. Создатель жанра Х. Уолпол имел многочисл. подражателей, культивировавших этот вид пьес и в нач. 19
Утверждение критич. реализма в англ. литературе, появление социально-критич. романов Ч. Диккенса и У. Теккерея , обличавших пороки бурж. общества, не получило отражения в А. д., в репертуаре театров господствовали произв. эпигонов романтизма - Ш. Ноулса, С. Филлипса и др. Утверждению реализма в А. д. препятствовали правительственная цензура и ханжество буржуазии, закрывавшие доступ жизненной правде на сцену.
Подлинно реалистич. и социально-критич. характер А. д. обрела в творчестве Б. Шоу, выступившего в 1890-х гг. со своими «неприятными пьесами» - «Дома вдовца» (1892), «Профессия г-жи Уоррен» (1893, «Сценич. общество» - 1902).
В "Неприятных пьесах " перед нами внешне вполне порядочные респектабельные английские буржуа, располагающие значительными капиталами и ведущие спокойную устроенную жизнь. Но это спокойствие обманчиво. Оно таит за собой такие явления, как эксплуатация, как грязное, бесчестное обогащение буржуа за счет нищеты и несчастий простого народа. Перед глазами читателей и зрителей пьес Шоу проходят картины несправедливости, жестокости и подлости буржуазного мира. Характерно, что пьесы Шоу начинаются с традиционных картин будничной жизни буржуазной семьи. Вторым циклом пьес Бернарда Шоу были "Приятные пьесы". Сюда вошли: "Война и человек", "Кандида", "Избранник судьбы", "Никогда вы не можете сказать". В "Приятных пьесах" Шоу меняет приемы сатирического обличения. В этих пьесах Шоу ставит своей целью сбросить те романтические покровы, которые скрывают жестокую правду действительности. Он призывает людей трезво и смело взглянуть на жизнь и освободиться от липкой паутины предрассудков, отживших традиций, заблуждений и пустых иллюзий. В самом названии - "Приятные пьесы" - звучит вполне откровенная ирония. В период с 1897 - 1899 гг. созданы "Пьесы для пуритан" - "Ученик дьявола", "Цезарь и Клеопатра", "Обращение капитана Брассбаунда".
Как подлинный новатор Шоу выступил в области драмы. Он утвердил в английском театре новый тип драмы интеллектуальную драму, в которой основное место принадлежит не интриге, не захватывающему сюжету, а тем напряженным спорам, остроумным словесным поединкам, которые ведут его герои. Шоу называл свои пьесы пьесами-дискуссиями
Другие драматурги, стремясь показать в своих пьесах социально-бытовые условия, приближались к натурализму.Утверждению критич. реализма в А. д. способствовал известный романист Дж. Голсуорси, создавший значительные социальные драмы - «Серебряная коробка» (1909), «Борьба» (1909), «Чернь» (1914), «Мёртвая хватка» (1920) и др.
Большое значение в А. д. периода между 1-й и 2-й мировыми войнами имело творчество Дж. Б. Пристли. Представитель радикально настроенной мелкобурж. интеллигенции, Пристли отразил в своих пьесах противоречивые тенденции. Социальная и этич. критика бурж. общества («Опасный поворот», 1932, «Время и семья Конвэй», 1937, «Они пришли в город», 1943, «Семейство Линден», 1947, и др.) совмещается в его творчестве с декадентскими и мистич. мотивами («Музыка ночью», 1938, «Джонсон над Иорданью», 1939
В 1932 году Пристли написал и поставил на сцене пьесу «Опасный поворот» Локальный конфликт пьесы «Опасный поворот» отчётливо выражен и в достаточной степени прямолинеен - это конфликт правды и лжи. Действующие лица образуют два противостоящих друг другу лагеря: с одной стороны, Роберт Кэплен, «упрямый правдолюбец», искатель истины, с другой стороны, его близкие и друзья - жена Роберта Фреда, супруги Уайтхауз, а также Стэнтон и Олуэн, которые полагают, что без лжи и лицемерия человеческое существование станет просто невыносимым. Особое положение занимает Мод Мокридж - она выступает в качестве зрителя всего происходящего и не выражает открыто своей позиции в отношении обсуждаемого вопроса. Завязкой действия становится «опасный поворот», когда присутствующие из разговора Фреды с Олуэн узнают, что обе они скрывают какую-то тайну. Возникновение конфликта может быть обусловлено решением Роберта раскрыть эту тайну - примирись он со сложившейся ситуацией, и действие развивалось бы иначе.
В 1937 году он закончил философскую драму «Время и семья Конвей». Ни в одной из этих пьес нет и следа того оптимизма, который определяет общую интонацию романов. Пристли-драматург обращается к изображению интеллигенции и верхних слоев так называемого среднего класса или «людей общества». Он показывает моральный крах, переживаемый этими людьми, их глубокую опустошенность. Отказываясь от каких-либо выводов, а тем более какой-либо назидательной тенденции, драматург ищет прибежища в мнимой объективности. В то же время во всех его пьесах этих лет ощущается растерянность: ни его герои, ни он сам не могут ответить на встающий перед ними вопрос - как жить. Пристли пытается создать теорию новой драмы, противопоставляя ее традиционной «хорошо сделанной пьесе» или пьесе салонно-развлекательной. Его драма должна быть активной, лишенной каких-либо заранее навязанных зрителю дидактических выводов. Время и семья Конвей» осложнена ощутимым философским подтекстом. Заметна растерянность автора перед неуклонным ходом времени, выступающего как страшное чудовище, пожирающее человека. Во втором акте Пристли показывает крах иллюзий и упований нескольких молодых людей, образы которых намечены в первом. Третий акт развивает первый, составляет непосредственное его продолжение. Но зритель уже знает, к и”ему происходящее на сцене приведет в будущем. Благодаря смещению времени Пристли дает зрителю понять, что ожидает действующих лиц-драмы через 20 лет, что таит скрытое от них будущее - как неизбежно рухнут их светлые, но иллюзорные надежды. Каждый кусок жизни того или другого человека, хочет сказать Пристли, приобретает смысл лишь в том случае, если понимать непосредственную связь будущего с настоящим, зыбкость граней между «сегодня» и «завтра». История человеческого существования воспринимается автором не как сложный процесс, подчиненный общим законам развития, а как заранее данная величина. Персонажи выступают как безгласные- марионетки в руках всесильной необходимости, они совершенно беспомощны перед тай судьбой, которая ожидает каждого из них.
ШОН О"КЕЙСИ (1880-1964) Защищая идейно-насыщенную драму Б. Шоу, он выступает против сторонников развлекательных пьес, за театр высоких страстей и больших идей он борется всю свою жизнь. Этапы национально-освободительной борьбы Ирландии составляют жизненный фон трех пьес так называемого «дублинского цикла»: «Тень стрелка» (1923), «Юнона и Павлин» (1924) и «Плуг и звезды» (1926).
В них О"Кейси рассказал о подлинной Ирландии - Ирландии дублинских трущоб, стране, истекающей кровью. Зритель увидел жизненные столкновения, возникновение которых обусловлено общественными бурями. Носителями положительного начала в его ранних пьесах являлись не участники боев, а жертвы борьбы, главным образом женщины: юные девушки и придавленные заботами и горем матери.
Умение драматурга раскрыть светлое гуманистическое начало в простых людях труда было глубоко новаторским. Время действия трагедии «Тень стрелка »-1920 год. Национально-освободительное восстание жестоко подавлено. Англичане зверствуют. От них не отстают отряды ирландской вспомогательной полиции, сформированные реакционерами и прозванные из-за смешения военной формы цвета хаки с черной полицейской «черно-пегими». Грабежи и расправы над мирным населением вызывают ненависть и страх.
Ирландцы ведут партизанскую борьбу с террористами. «Дублинские трущобы воюют с Британской империей. Вся мощь армии, поддерживаемой с флангов бандами безжалостных хулиганов, все силы правительства короны, все денежное могущество банков ополчились против оборванных девчонок из доходных домов. Борьба неравная, но трущобы победят!» - писал О"Кейси.
О"Кейси удалось вслед за Б. Шоу и Д. М. Сингом(1) раскрыть опасную склонность ирландского народа к романтическому восприятию жизни. О"Кейси смог не только высмеять это опасное свойство национального характера ирландцев, но и представить его в трагическом аспекте. Драматург призывал освободиться от романтических иллюзий, не погибать бессмысленной смертью, учил готовиться к сознательной борьбе за лучшую жизнь. В основе сюжета пьесы «Плуг и звезды» лежит восстание 1916 года. Время действия двух первых актов - канун восстания, период подготовки гражданской армии к выступлению. Третий и четвертый акты - дни знаменитого Дублинского восстания. Название «Плуг и звезды» связано с эмблемой, изображенной на флаге гражданской армии. «По тяжелому поплину, по густо-синему фону во всю длину и ширину распростерся символический рисунок - плуг, вздымающий золотисто-коричневые, красноватые пласты земли, и над всем этим сверкало великолепное изобилие звезд, заливая светом северное небо».
О"Кейси был участником восстания. Вместе с простыми людьми Ирландии он тяжело пережил его поражение. Но он не мог не видеть слабую подготовку восстания, его преждевременность, оторванность его руководителей от народа. С этим связано трагическое звучание пьесы.
На первом месте в пьесе трагедия женщины, потерявшей мужа в дни борьбы. Перед нами столкновение двух противоположных человеческих натур: Джека и Норы Клитероу, что составляет центральный конфликт пьесы.
Нора Клитероу горячо любит своего мужа. У неё нет других интересов, кроме интересов маленькой семьи, кроме дум о будущем ребенка, о том, как украсить и обставить квартиру, нарядно одеться. Она стремится отгородиться от внешнего мира и делает все возможное, чтобы помешать мужу участвовать в политической жизни страны.
Но в тихий семейный уголок настойчиво вторгается ритм другой жизни, полной борьбы и опасностей; родина призывает своих сыновей под знамя борьбы, и Джек Клитероу отправляется в лагерь защитников независимости Ирландии. Боязнь потерять дорогого человека доводит Нору до сумасшествия.
Каменщик Джек Клитероу - первый и единственный герой трагедий «дублинского цикла» О"Кейси, принимающий непосредственное участие в национальной борьбе и погибающий в открытом бою.
Драматург сумел показать процесс становления характера своего героя. В начале событий Клитероу - человек как все. У него нет зрелых политических убеждений, он тщеславен. Но вот мы слушаем рассказ Бреннона и понимаем, что показной героизм Джека перерос в подлинный, что ему удалось обрести свое место среди борцов за светлое будущее родины.
Рассказывая о, личной трагедии супругов Клитероу, автор раскрывает тему большого значения - разгром восстания 1916 года. Вводя в пьесу много действующих лиц, драматург стремился полнее представить картину жизни Дублина накануне и во время восстания
Влияние русской литературы
КЕйСИ.Великой школой реализма, высокого художественного мастерства считал О"Кейси на протяжении всей своей жизни русскую литературу- творчество Чехова, Толстого, Горького. Вот его оценка творчества А. Чехова: «В чем для меня значение творчества Чехова? Он мой друг, он великий писатель, великий драматург, великий человек... Поэт, как и Уитмен, драматург, как и Шекспир, великий человек, как и все они, он словно совместил в себе всех. Но Чехов еще больше, он друг».
Не менее глубоко О"Кейси знал и ценил творчество Л. Толстого: «Толстой обладал на редкость глубоким и смелым умом и широчайшим кругозором... Его могучий интеллект отличался сложностью и многогранностью. На всем мышлении Толстого лежала печать поэтической одухотворенности. Такие умы в сочетании с поэтическим мировосприятием настолько редки, их значение для человечества так велико, что им не дано умереть». О"Кейси всегда черпал много мыслей из сокровищницы русской литературы: «В молодости я узнал Толстого; немного позднее я услыхал о Тургеневе, но понятия не имел о Горьком... Сейчас Горький - мой товарищ»
В пьесах Пристли ощутимо влияние чеховской драматургии. В соответствии с чеховской традицией Пристли стремится передать драматизм повседневности, достичь свободного развития событий, показать жизнь со всеми ее полутонами, раскрыть характеры не только центральных, но и второстепенных действующих лиц. На основе традиций чеховской драмы Пристли вырабатывает и свои оригинальные приемы, которые связаны прежде всего с особым вниманием к категории времени. Во втором акте драмы «Время и семья Конвей» Пристли переносит действие в будущее, стараясь представить, какими могли бы стать его герои, а в третьем акте снова возвращает их ко времени первого акта.
Если в США кто-то и не слышал о произведениях Льва Толстого, то узнал о гиганте русской литературы из читательского клуба знаменитой телеведущей Опры Уинфри. Пять лет назад Опра назвала роман «Анна Каренина» «самой захватывающей историей любви», сразу сделав его абсолютным бестселлером по всей стране.
На протяжении десятков лет Толстой, Достоевский, Чехов, Тургенев и Солженицын остаются, пожалуй, самыми популярными русскими писателями среди американских читателей. Их произведения можно найти на книжных полках в одном ряду с мировыми классиками литературы.
Чем и кому интересна русская литература?
Известные американские литературоведы рассказали «Голосу Америки», почему русские писатели пользуются столь большой популярностью у американцев. Как оказалось, имена известных русских писателей у многих на слуху еще со школы. Именно знание имен и является чаще всего основной причиной того, почему американские студенты выбирают для изучения курсы русской литературы. Причем интерес к русской литературе распространен не только среди студентов, изучающих литературоведение, но и среди историков, антропологов и политологов. Часто известные имена русских писателей привлекают студентов далеких от гуманитарных наук, например, тех, кто специализируется в международном бизнесе и естественных науках.
Многие студенты продолжают изучение русской литературы после первого ознакомления с ней, рассказывает профессор Радислав Лапушин из Университета Северной Каролины в Чапел Хилл.
Делясь своим опытом, профессор признается: «Меня всегда радует и удивляет, с какой непосредственностью, с каким живым интересом студенты подходят к изучению русской литературы. Для меня это лучшее подтверждение того, насколько она жива и необходима».
Обычно американские студенты читают художественную литературу в переводе на английский язык. Но те, кто всерьез изучают русский язык, переходят на оригиналы уже к третьему году обучения. Произведения Пушкина, Чехова и Маяковского считаются наиболее доступными для начинающих. С заинтересованными студентами профессор Лапушин продолжает изучение уже менее известных в США русских авторов, таких как Замятин, Булгаков, Бунин и Бабель. «Русская литература становится частью их культурного багажа и внутреннего опыта», – говорит профессор о своих студентах.
По словам профессора Ричарда Темпеста из университета Иллинойса в городе Урбана-Шампэйн, русские писатели, и в особенности Толстой и Достоевский, выполняют функции посланников доброй воли России в Америке. Писатели создают героев, которые хотя зачастую и эксцентричны, олицетворяют типы людей, которых можно встретить как в России, так и в США. Оба автора также описывают ситуации и философские позиции, которые резонируют с сегодняшними реалиями в Америке. Тем самым, русские писатели непроизвольно завлекают американского читателя больше узнать об истории и культуре России.
«Классический пример этому – роман «Анна Каренина, – считает Темпест. – Страдания детей в неблагополучном браке, различная степень близости матери и отца к детям – все это знакомо читателям, как в России, так и в США. Судьба Карениной повторяется в разных культурах в разное время. Одинаковые проблемы в отношениях между женщиной и мужчиной из аристократической России 19-го века актуальны в Америке и сегодня».
Далее, несмотря на то, что между Достоевским и США огромные временные и географические пространства, герои писателя отражают реальности разных уровней современной культуры общества в США. В героях романа «Бесы», например, студенты профессора Темпеста видят олицетворение некоего бесконечного образа внутренней агрессии, который присущ как русской революции прошлого века, так и террористической организации Аль-Кайде, и серийным убийцам, затворникам большого города, и мятежникам разных времен.
Одни герои, разный читатель
По словам американских литературоведов, многие студенты сначала с опаской относятся к роману «Война и мир» из-за его длины в тысячу страниц. Но после прочтения многие не хотят, чтобы история заканчивалась. Объяснение этому, считает Темпест, состоит в том, что «герои Толстого настолько красиво описаны, настолько близки к реальности, – они зачастую кажутся более реальными, чем люди, которые окружают нас». Но возникает вопрос, понимает ли американский читатель героев русских писателей также как и российский читатель?
По словам профессора Лапушина, российские студенты приобщаются к Пушкину, Гоголю, Чехову и Толстому с самого раннего детства, «тогда как у многих американских студентов это знакомство происходит в более позднем возрасте, поэтому у них более свежий взгляд – больше непредвзятости, нет готовых формул и клише». Профессор Робин Миллер из Университета Брэндайс говорит: «Читая Анну Каренину, для многих студентов трудно понять, почему развод был настолько сложным процессом в России в 19-м веке. Или, читая Достоевского, у студентов возникает много вопросов о судебной системе России и почему автор осуждает суд присяжных. И это главное отличие русских писателей. Их герои способны затронуть внутренний мир людей из разных культур, они показывают, как история может отразиться на жизни людей повсюду, но, несмотря на испытания, эти герои выдерживают удары судьбы».
Роман «Доктор Живаго» – еще один яркий пример того, как восприятие читателя иногда отличается в России и США, считает Ричард Темпест: «Для американского читателя роман описывает интересную историю любви талантливого доктора, который делит жизнь между двумя женщинами. Поэтому читателю интереснее эмоциональные переживания главного героя, нежели историко-политический контекст романа. Аналогичным образом, несмотря на то, что работы Солженицына отражают сложную сталинскую эпоху и период «холодной войны», эти истории привлекательны запоминающимися героями».
Лайза Кнапп из Колумбийского университета считает, что чаще всего перед студентами стоит задача понять – в русской культуре рациональность поступков интерпретируется иначе. «Если на Западе все должно быть рациональным, то Толстой и Достоевский считают эмоциональный мир человека более важным, чем его рациональное поведение», – отмечает профессор Кнапп. Например, некоторым ее студентам было сложно понять причины самоубийства Анны Карениной в конце романа: «Молодые люди в Америке привыкли поступать рационально, но русская литература знакомит их с героями, которые больше доверяют своим чувствам, нежели разуму». Далее, студентам порой сложно найти объяснение понятию «соборность» в России, поскольку на Западе превалирует индивидуализм. По мнению Радислава Лапушина, именно такие «непонятные» моменты привлекают американских студентов и помогают им открыть что-то новое в себе самих.
Умом и сердцем…
Читая произведения русских писателей, студенты открывают для себя необычайную изобретательность в произведениях русской литературы. Профессор Миллер рассказывает, что студенты приходят на уроки русской литературы «с уже сформировавшимся представлением о «русской душе». Это представление формулируется у студентов после чтения, например, английской писательницы Вирджинии Вулф, по словам которой «душа – это главный герой в русской художественной литературе».
«Поскольку в отличие от Европы цензура почти всегда присутствовала в России, слова и идеи имеют особое значение в русской литературе, – отмечает Робин Миллер, – поэтому русские авторы используют эзоповский язык, чтобы показать скрытые значения своих идей». Для примера профессор Миллер призывает студентов прочитать любой отрывок из «Мертвых душ» Гоголя, чтобы прочувствовать язык романа. Через подобные эксперименты студенты понимают глубину эмоций гоголевских героев, но им сложно пересказать свои впечатления словами.
Великие философские и метафизические вопросы, которые задают герои русской литературы, зачастую напоминают студентам о собственных переживаниях. «Преступление и наказание», например, ассоциируется с жизнью некоторых студентов из неблагополучных семей, отмечает профессор Кнапп. «Я, конечно, не говорю про убийства, – поясняет Лайза Кнапп, – но эпизоды схожие с семейной жизнью Мармеладова или сон Раскольникова о страдающей лошади, которой он не может помочь, подталкивают студентов задуматься о более широких вопросах гуманности». А профессор Миллер отмечает, что поскольку ее студенты примерно такого же возраста, как Аркадий из романа Тургенева «Отцы и дети», то читая роман, молодые американцы заинтригованы судьбами героев и тем, насколько их поступки напоминают современную жизнь.
В течение всей истории США европейские идеи питали духовную жизнь страны, получая своеобразное преломление и обогащаясь американским культурным опытом. Начиная с 30-х годов XIX века и вплоть до 20-х годов XX века Америка испытала влияние Кольриджа и Карлейля, Фурье и Оуэна, Жермены де Сталь и Ипполита Тэна, Дарвина и Спенсера, Толстого и Ницше, Маркса и Достоевского.
Мощным фактором воздействия на американскую философскую мысль и художественную культуру начала XX в. была русская литература. Кумирами американцев были Толстой, Тургенев, Достоевский, а несколько позднее — Горький и Чехов. Их читали и пропагандировали, восхищались психологической тонкостью созданных ими образов, глубиной изображения российской жизни, учились у них художественному мастерству.
Широкая популярность русской литературы в Америке не была явлением случайным. Литературы США и России начала XX в. находились на разных стадиях развития. После затянувшегося — по сравнению с Европой — периода романтизма в американскую литературу в конце XIX в. только начал широко входить новый художественный метод, высшей точкой которого стало творчество Марка Твена и Генри Джеймса. Золотой же век русской реалистической литературы, открывшийся творчеством Пушкина и Гоголя, близился к своему завершению, на пороге уже стоял век Серебряный. Богатейшее художественное наследие Толстого, Тургенева, Достоевского активно осваивалось Америкой по мере того, как оно становилось доступным в переводах.
Бунт против условностей и разного рода эстетических ограничений, стремление к обновлению литературного языка, выработке нового художественного метода предопределили необычайно большой интерес американцев к русской литературе. Осваивавшие прагматизм Уильяма Джеймса и Джона Дьюи американцы рубежа веков чувствовали необходимость социального и интеллектуального обновления и были готовы воспринять и оценить по достоинству новые идеи и художественные принципы. Настроения, охватившие многих писателей того времени, выразил Теодор Драйзер в статье "Перемены" (1916): "Не держаться слепо какой-то религиозной доктрины или системы государственного правления, теории морали или философии жизни, но быть готовым отбросить традиционные учения и обрести свободу и желание принять абсолютно новые правила— вот идеальное состояние ума" 1 . В том же году молодой, тогда еще неизвестный Дос Пассос заметил: "Мы обращаемся к русской литературе, потому что американская держит нас на голодном пайке" 2 . Слишком резкие слова писателя отражают определенное умонастроение — неудовлетворенность состоянием национальной литературы, ощущение некой паузы в ее развитии, быть может, даже упадка.
То было время, когда в Америке возник настоящий культ России. Атмосферу той поры определил Генри Мэй: "Куда ни посмотри, всюду можно видеть плоды славянского гения — и новые, и те, которые только сейчас стали популярными. Литературная и художественная критика пестрела русскими именами, такими, как Дягилев, Нижин-ский, Стравинский, Чехов, Достоевский". Далее критик приводит цитату из влиятельного журнала "Литерери дайджест" за 1913 г.: "Первенство в мире искусства и литературы теперь перешло к России" (2; р. 243).
Большое значение для знакомства американцев с русской литературой имело то обстоятельство, что произведения Тургенева, Толстого, Достоевского, а позже Горького и Чехова широко переводились и печатались как в Англии, так и в США. Главным переводчиком была англичанка Констанс Гарнет, совершившая настоящий подвиг — перевод собраний сочинений Толстого и Достоевского на английский язык 3 . В Америке произведения Толстого переводили Луиза Моод, Алина Делано и Элизабет Хэпгуд. Последняя осуществила переводы трактата Толстого "О жизни", его автобиографической трилогии и "Севастопольских рассказов", а также "Анны Карениной" и "Войны и мира" (совместно с Нэйтаном Доулом), причем последние два— с французского перевода. Луиза Моод перевела "Воскресение".
Распространению русской литературы в Америке способствовала деятельность издательств. Так, в 1915г. Альфред Нопф объявил о начале "Русского проекта". Решив специализироваться на выпуске русской литературы, издатель объяснил это просто: "Русская литература, подобно немецкой музыке, — лучшая в мире" (2; р. 291). Слова эти, заметим, принадлежат профессору Йейльского университета Уильяму Фелпсу, который предпослал их книге очерков о русских писателях 4 .
Важно, однако, отметить, что издательства не всегда решались печатать произведения русских писателей без купюр. Так, сокращению подверглись религиозный трактат Толстого "Царство Божие внутри вас" и роман "Воскресение". Даже такой верный последователь Толстого, как Эрнест Кросби, много сделавший для его популяризации в Америке, считал, что роман следует немного сократить, так, чтобы "вопросы пола в части повествовательной раскрывались менее откровенно" 5 .
Немаловажным фактором взаимодействия и взаимовлияния русской и американской литератур были личные контакты. Американские писатели и журналисты, влекомые интересом к стране, где происходили мощное политическое брожение и революционные перемены, а также любовью и уважением к ее культуре — особенно литературе, — стремились посетить Россию, стать очевидцами происходящих там событий, встретиться с писателями, чей авторитет в Америке был очень высок. Среди американцев, побывавших в России в начале XX в., можно назвать, в частности, писателей Генри Адамса и его брата Брукса Адамса. Их интересовала главным образом политическая ситуация в стране. Из своих поездок они вынесли впечатление, что страна стоит на пороге гигантских потресений, но воздерживались от предсказаний ее будущего. В статье, опубликованной в декабре 1900 г. в журнале "Атлантик мансли", Брукс Адаме писал: "Что принесет социалистическая революция в России, невозможно даже представить. Но, скорее всего, ее последствия ощутит весь мир" 6 .
Посещали Россию и журналисты самых разных политических ориентации — Альберт Рис Уильяме, Джеймс Крилмен, Эндрю Уайт, Стивен Бонсл, Лерой Скотт, Эрнест Кросби, Уильям Уоллинг, Джон Рид. Статьи и книги, которые они писали по возвращении в Америку, формировали представление соотечественников о России, общественных движениях, расстановке социально-политических сил и — не в последнию очередь — о ее духовной культуре.
Имел место и обратный процесс: русские писатели приезжали в Америку, знакомились с литературной жизнью США, а их непосредственные впечатления отражались в путевых заметках и рассказах, становились историческим фоном произведений. Но таких примеров немного, самый известный из них — поездка Горького в США, всколыхнувшая общественное мнение.
Определенное хотя и ограниченное— особенно по сравнению с тем влиянием и распространением, которое имели в США его социально-политические воззрения, — воздействие на американцев должны были оказать и лекции Петра Кропоткина о русской литературе, прочитанные им в Бостоне в 1901 г. В предисловии к публикации этих лекций он высказал очень тонкое понимание литературной ситуации в Америке и значения для нее знакомства с русской литературой: "В ней есть искренность и простота выражения, которая делает ее привлекательной для всякого, кому опротивела искусственность в литературе. Для нее характерно то, что она вводит в сферу искусства — поэзию, прозу, драму — почти все социальные и политические вопросы, которые в Западной Европе и Америке обсуждаются главным образом в публицистике и очень редко — в литературе" 7 .
Первым русским писателем, получившим национальное признание в США и "открывшим Россию американским читателям и писателям" (3; с. 123), стал Тургенев. Его влияние относится, прежде всего, к литературной жизни США второй половины XIX в., но оно сохранялось и позже. Интерес к его творчеству имел огромное значение для развития российско-американских литературных и культурных связей. Известно, что Тургеневым зачитывались Хэмлин Гарленд и Стивен Крейн, Фрэнк Норрис и Шервуд Андерсон, не говоря уже о Генри Джеймсе, для которого на протяжении всего его творческого пути произведения русского мастера оставались образцом художественного совершенства. Вслед за "Записками охотника" американские писатели открыли для себя и романы — "Рудин", "Отцы и дети", "Новь", "Дым", "Дворянское гнездо".
О глубоком влиянии на него русской литературы, и в частности Тургенева, писал Шервуд Андерсон, который постоянно читал и перечитывал Тургенева, Достоевского, Горького, Чехова. Его первое знакомство с русской литературой состоялось, по признанию самого писателя, примерно в 1911 г., когда он прочел "Записки охотника": "Помню, как у меня дрожали руки, когда я читал эту книгу. Я прочел ее запоем" 8 . В письме Роджеру Серджелу он отмечал то общее, что характерно для любимых им русских писателей: в Тургеневе, Толстом, Достоевском он нашел "трепетное отношение к человеческой жизни, отсутствие этого вечного дидактизма и самоуверенности, столь характерных для большинства западных писателей" (8; р. 118).
Интересным свидетельством неувядающего значения Тургенева для американского читателя является статья Джона Рида, опубликованная в 1919 г. в качестве предисловия к американскому изданию романа "Дым". Проницательный взгляд критика отмечает изящную форму и лаконизм стиля, яркие национальные черты, но, главное, острую общественную проблематику книги.
Давая общую характеристику творчества Тургенева, Джон Рид ставит ему в заслугу прежде всего пропагандистскую направленность произведений. Рид цитирует слова писателя о том, что он поклялся победить своего "врага"— крепостное право. Тема освобождения крестьян, отмечает Рид, пронизывает почти все творчество Тургенева, и эта последовательная и твердая позиция имела ощутимый общественный резонанс. "Записки охотника", по словам критика, разбудили общественное мнение и вызвали многочисленные протесты против крепостного права. Он повторяет услышанную где-то фразу: "Записки охотника" — это русская "Хижина дяди Тома". Сила Тургенева в том, полагает Рид, что он умел писать о политических проблемах без дидактизма, создавая правдивые картины народной жизни и давая читателю возможность сделать собственные выводы. Основной интерес для критика представляло изображение русского общества— и не только 60-х годов XIX в., "но и целой эпохи вплоть до 1917 г." 9: Тургенев показал слабость и безволие русской интеллигенции (в "Рудине" и "Дыме"), которая увлекалась западными либеральными идеями, но была неспособна принять революцию и отшатнулась от нее, когда она произошла. По словам Рида, Тургенев, принадлежал к "плеяде великих русских романистов, выступивших вслед за Гоголем". Его книги составили "правдивую летопись эпохи, безвозвратно отошедшей в прошлое" (9; с. 145, 146).
Оценивая роль Тургенева в американской и английской литературах рубежа XIX-XX веков, М. П. Алексеев замечал, что в нем искали опоры те писатели, которые старались найти выход из противоречий своего времени; он "будил их критическую мысль; у Тургенева учились они напряженному интересу к правде жизни, любви к человеку, ненависти к жестокости, лицемерию и корысти" 10 .
Действительно, Тургенев как мастер психологического письма, умевший точными, скупыми мазками передать душевное состояние героев, художник, тонко чувствовавший особенности русского характера, стал для американских писателей бесспорным авторитетом, у которого они учились писательскому мастерству.
В начале XX в., однако, влияние Тургенева несколько ослабевает: американцы открыли для себя Толстого. Возник даже своеобразный "культ Толстого", распространению которого во многом способствовал Уильям Дин Хоуэллс. Оценки, высказанные им в 80-е годы XIX в., с течением времени не претерпевают значительных изменений, но подтверждаются и развиваются в статьях, написанных на рубеже веков: "Философия Толстого" (1897) и "Лев Толстой" (1908). После смерти писателя последняя была перепечатана под заглавием "В чем причины славы Толстого".
Хоуэллс выделяет основную черту толстовской прозы — соединение этического и эстетического, пишет об умении писателя показывать беспощадную правду жизни, признает огромную нравственную силу его проповеди любви, терпимости, самопожертвования. Критик тесно связывает идеи философских и религиозных трактатов Толстого с его художественным творчеством, восхищается такими чертами толстовского таланта, как искренность, простота и безыскусственность, глубина художественного исследования характеров. Именно эти качества Толстого будут отмечать — вслед за Хоуэллсом — многие американские писатели XX в., а высшую его заслугу видеть в глубоком постижении жизни и гуманистическом пафосе. По словам Хэмлина Гарленда, другого страстного поклонника таланта Толстого, именно Хоуэллс больше, чем кто-либо другой из американцев, сделал для истолкования творчества русского писателя: "Он всегда видел в моралисте художника" (5; с. 162).
Популярности Толстого в Америке — хотя и очень по-разному — способствовали братья Уильям и Генри Джеймсы. Отношение Г. Джеймса к Толстому сформировалось в последние десятилетия XIX в., однако наиболее четко было высказано в статьях и письмах 1907-1910 годов. Он не разделял творческих принципов Толстого и его художественного метода, оставаясь до конца дней приверженцем Тургенева, но при этом признавал огромный масштаб его таланта. Хотя Г. Джеймс и предостерегал молодых "авторов от следования Толстому, его рекомендации имели, по-видимому, обратный эффект. Влияние Толстого по силе воздействия на души американцев можно уподобить стихии. Не мог ему противостоять и маститый американский писатель.
В отличие от Генри Джеймса, брат писателя, философ, психолог и один из основателей прагматизма Уильям Джеймс воздал должное могучей фигуре Толстого. Он писал о нем в книге "Многообразие религиозного опыта" (1902), которая оказала несомненное влияние на литературный процесс в США. Уильям Джеймс цитирует трактат Толстого "Исповедь", в котором он нашел подтверждение своих мыслей относительно возможности преодолеть болезненное раздвоение личности. Он говорит о явлении, свойственном отнюдь не только американцам, — борьбе двух начал: низменного и возвышенного, идеального и материального, греховного и праведного: "Душа человека являет собой арену борьбы между двумя враждующими началами — их сам человек осознает как природное и идеальное"; "у нас две жизни — природная и духовная; теряя одну, мы обретаем другую" 11 .
Уильям Джеймс словно вторит словам Толстого, который характеризовал Нехлюдова в начале романа "Воскресение" следующим образом": "В Нехлюдове, как и во всех людях, было два человека. Один — духовный, ищущий блага себе только такого, которое было бы благо и для других людей, и другой — животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего мира. В этот период <...> этот животный человек властвовал в нем и совершенно задавил духовного человека" 12 .
Для Уильяма Джеймса чрезвычайно важен тот факт, что Толстой сумел победить отчаяние и неверие в осмысленность жизни — своего рода онтологический скептицизм, о чем, по его мнению, и свидетельствует "Исповедь". Книга Толстого послужила философу для обоснования положения о внутренней гармонии, достигнуть которой можно путем постепенным (lysis), а не резким (crisis). Примечательно, что Джеймс обратился за положительными примерами именно к русской литературе.
В восьмой главе, озаглавленной "Раздвоение личности и пути обретения цельности", Уильям Джеймс писал о духовном кризисе Толстого и его преодолении с помощью религии, которая вернула писателя к жизни из бездны отчаяния. Среди мишеней толстовской социальной критики Джеймс называет "пошлость света, жестокую имперскую политику, ложь церкви, людское тщеславие, преступность государственных институтов" (11; р. 175). Восхищение талантом великого русского писателя он выразил метафорически: "Могучую натуру Толстого можно сравнить со старым дубом <...> Он отвергает роскошь, фальшь, жадность и жестокость, все условности нашей цивилизации, а вечные ценности видит в вещах более естественных и живых <...> Мало кто может последовать его примеру, ибо мы не обладаем такой природной мощью. Но мы хотя бы думаем, что неплохо было бы пойти по стопам Толстого" (11; р. 173).
Генри Джеймс с братом Уильямом в Кембридже. Фотография. 1905
Влияние Толстого на американских писателей начала XX в. было глубоким и многогранным. Несомненное воздействие его творчества испытали Шервуд Андерсон, Эптон Синклер, Теодор Драйзер. Шервуд Андерсон учился у Толстого художественному мастерству, что нашло отражение в его творчестве позднее, в конце 10-х — начале 20-х годов XX в. Эптон Синклер, получивший в начале века известность как автор остро-социальных романов "Джунгли" (1906), "Столица" (1908), "Менялы" (1908), видел в Толстом прежде всего "писателя-социалиста", бунтаря против социальной несправедливости, защитника обездоленных. Он особо выделял публицистику Толстого и роман "Воскресение", о котором отзывался высоко: "Эта книга <...> больше, чем какое-либо другое произведение, сделала для разрушения царизма" (3; с. 213). Синклер называл Толстого величайшим писателем мира, олицетворявшим русский гений и нравственную силу. Восхищение Толстым Эптон Синклер выразил и непосредственно, послав ему экземпляр только что вышедшего романа "Джунгли". Следы того, что Толстой читал книгу, видны в его статье "О значении русской революции", над которой писатель в то время работал (3; с. 161).
О воздействии творчества Толстого на художественный мир Драйзера можно судить как прямо, исходя из его собственных признаний, так и опосредованно, сопоставляя мировоззрение двух писателей, проблематику и поэтику их произведений. К опыту Толстого Драйзер обращался на протяжении всей творческой жизни, упоминал его в художественных произведениях, публицистике, письмах. Первыми произведениями Толстого, которые ему довелось прочесть еще в студенческие годы, были повести "Крейцерова соната" и "Смерть Ивана Ильича", а также некоторые трактаты Толстого. В раннем творчестве Драйзера влияние Толстого незримо присутствует в некой преломленной форме: толстовское требование простоты и беспощадной правдивости в искусстве, высказанное в трактате "Что такое искусство", должно было импонировать американскому писателю.
На формирование Драйзера в годы его студенческой юности повлияли столь разные писатели и философы, как Толстой, Спенсер, Дарвин, Гексли, Эмерсон, а позже — уже в 1908 г. — Ницше. «Я никогда не забуду главу о непознаваемом из "Основных начал" Спенсера, — писал он в автобиографической книге "На рассвете" {Dawn).— Меня она совершенно поразила» 13 . А вот другое признание, весьма важное для понимания мировоззрения Драйзера. Он следующим образом откликнулся на выход книги "Философия Ницше" (1908) в письме к Г. Менкену: "Ежели то, что Вы пишете в предисловии, передает смысл философии Ницше, то я могу считать себя его единомышленником (he and myself are hale fellows well met)" 1 4 . В другом письме Менкену (в 1916 г.) он признавался, что наибольшее воздействие на него оказали Гарди, Толстой и Бальзак (правда, о понятии "влияния" в применении к себе он высказывался очень осторожно). "После 1906 года или около того я познакомился с Тургеневым, Достоевским, Мопассаном, Флобером, Стриндбергом и Гауптманом, но не могу сказать, что они повлияли на меня, поскольку я узнал их слишком поздно" (14; v. 1, р. 215). "Анну Каренину" Толстого наряду с романами "Госпожа Бовари" Флобера и "Отцы и дети" Тургенева, а также повестью Бальзака "Отец Горио" он называл одним из величайших произведений мировой литературы (13; р. 186).
В 1893 г. Драйзер читал трактат Толстого "Так что же нам делать?" 15 , который к тому времени уже был переведен на английский язык. Тогда же он познакомился с религиозно-философским учением Толстого. Почти сорок лет спустя писатель вспоминал, как вместе с товарищем по колледжу обсуждал толстовские теории. Он сомневался в том, что их можно воплотить в жизнь: "Ведь хорошо известно, какова человеческая природа и как глубоко в наше сознание проник дарвиновский тезис о выживании наиболее приспособленных. <...> Толстой в своем трактате проповедует возврат к простой жизни и труду, который обеспечил бы человеку лишь самое необходимое. Призывает он не отвечать злом на зло — это древняя доктрина непротивления. Но как заставить людей принять постулат Толстого и сделать так, чтобы они поступали вопреки своим желаниям? Понятно, что вопрос этот очень сложен как с психологической, так и с биологической точек зрения. Ни он, ни я этой проблемы решить так и не смогли" (15; р. 362).
Драйзер вообще неприязненно относился к писателям, которых называл "моралистами" и "проповедниками" (religionists) (15; р. 543). Не удивительно, что эта сторона творчества Толстого не нашла отклика в его душе. В отличие от Хоуэллса, он не всегда "видел художника в моралисте". Толстого он ценил, прежде всего, как художника, а не создателя религиозно-философского учения, — слишком разными были их взгляды. Сам он об этом свидетельствует так: «Дороже всего мне был тогда (в студенческие годы.— Э. О.) Толстой-художник, автор "Крейцеровой сонаты и "Смерти Ивана Ильича" <...> Я был потрясен и восхищен жизненностью картин, которые мне в них открылись» (5; с. 555).
Драйзер, по его собственному признанию, стремился учиться художественному мастерству у Бальзака и Толстого. Однако в основе его мировоззрения лежали иные принципы. В это время он находился под сильным влиянием идей социал-дарвинизма, коего Толстой был яростным противником. В первом романе Драйзера "Сестра Керри" (1900) в изображении борьбы за существование, в которой побеждают отнюдь не самые достойные, чувствуется увлечение автора доктринами Г. Спенсера, но в целом книга выходит далеко за рамки этого учения. В ней также отчетливо видны черты натурализма, а влияние Толстого практически неразличимо.
Немецкий ученый Хорст-Юрген Герик видит в этом романе "стилистическую близость" (Affinitat) художественной манере Толстого 16 , с чем трудно согласиться. Скорее можно говорить о стилистической близости манере соотечественника Драйзера— Джека Лондона. Не случайно некоторые главы романа напоминают эссе Лондона, а также отдельные места из книги "Люди бездны", появившейся через три года после "Сестры Керри", однако в данном случае едва ли правомочно говорить о влиянии (и тогда уж о влиянии Драйзера на Лондона) — скорее речь здесь идет о типологических схождениях.
Моральный пафос, столь характерный для Толстого, был чужд Драйзеру, о чем он недвусмысленно говорил в письме одному из своих корреспондентов в январе 1919 г. По поводу романа Йохана Бойера "Большой голод" он писал: «По-моему, роман не должен походить на религиозный трактат. Идея его должна лежать скорее в материальной, чем в духовной плоскости. В жизни, конечно, присутствуют оба эти элемента, но художник преследует одну цель — показать жизнь в "целом" ("in the round") <...> Бойер — настоящий художник, хотя он и стремится воплотить духовное послание (если, конечно, можно назвать художником писателя, имеющего такой большой недостаток).
Он похож на Толстого в том отношении, что стремится поучать <... > Его книга напоминает проповедь, и этим мне не нравится. Чтобы увидеть эту ее слабость, достаточно сравнить ее с романом Салтыкова "Господа Головлевы", "Госпожой Бовари" Флобера, "Кузиной Бет-той" или "Отцом Горио" Бальзака» (14; v. I, p. 258). Кстати сказать, книгу Салтыкова-Щедрина "Господа Головлевы" Драйзер ценил очень высоко, а ее автора называл "величайшим писателем России, а может быть, и мира" (14; v. Ill, p. 847).
Как и Толстой, Драйзер стремился к беспощадной правде, но правдивость его имеет иные эстетические характеристики, чем правдивость Толстого. Так, в "Сестре Керри" показан неумолимый процесс деградации личности — постепенной физической деградации Джорджа Герствуда, который в жизненной битве "всех против всех" оказался одним из наименее приспособленных и погиб в бездне нью-йоркского Бауэри. Керри Мибер приспосабливается, однако ее жизненный успех сопровождается нравственной деградацией.
Иная картина предстает перед нами в "Дженни Герхардт" (1911). Вполне возможно, что на обрисовку главной героини романа оказали влияние женские образы из "Анны Карениной" — Долли Облонской и Кити Щербацкой. Эти женщины, в отличие от Анны Карениной, наделены даром самопожертвования и подлинной, а не эгоистической любви. В Дженни Герхардт есть что-то общее с этими толстовскими героинями.
В 1901 г. Толстой в интервью американскому журналисту Эндрю Уайту заметил, что литература Соединенных Штатов находится "не на гребне, а в глубокой впадине между высокими волнами" 17 . Если бы ему довелось прочесть романы Драйзера, он, возможно, смягчил бы свою оценку.
Тема искусства, впервые возникшая в творчестве Драйзера в "Сестре Керри" и развитая в романе "Гений" (1915), была отчасти подсказана автору статьей Толстого "Что такое искусство" 18 . Она, очевидно, произвела впечатление на Драйзера, хотя он разделял далеко не все эстетические взгляды Толстого. В "Сестре Керри" слышны отзвуки слов о "заразительности искусства 19 , для достижения которой, как считал Толстой, необходимы оригинальность, ясность передачи смысла и искренность. Драйзер наделил последним из этих качеств Керри Мибер, когда ей случилось сыграть единственный раз в любительской постановке мелодрамы Огастина Дэйли "В свете газовых фонарей". "Простота и безыскусственность" 20 , которые так захватили зрителей, — в глазах Драйзера, особенно ценные качества. Но писатель не сделал Керри великой актрисой, исходя из своей художественной задачи: показать параллельно два процесса — увядание ее актерского таланта и нравственную деградацию. Недаром ее игра в водевилях и оперетках не отличалась ни глубиной, ни оригинальностью, а слава ее была искусственно раздута.
Хотя Драйзер не разделял многих убеждений Толстого и скептически относился к его учению о непротивлении злу насилием, он счел своим долгом выступить в защиту писателя, когда в 1909 г. Теодор Рузвельт возглавил антитолстовскую кампанию в США. Бывший американский президент опубликовал в журнале "Аутлук" резкую статью, в которой взгляды Толстого называл "глупыми и фантастическими", а некоторые аспекты его учения (отказ от собственности, отрицание государства, философский анархизм, пацифизм и знаменитое непротивление злу насилием)— опасными и даже "аморальными" 21 . Он воспринял как "вмешательство" во внутренние дела Америки слова русского писателя, осудившего дискриминационную этническую политику американского правительства и войну с Испанией.
Эти идеи с большой силой прозвучали, в частности, в статье Толстого "К политическим деятелям" (1903), где он призвал американцев — вполне в духе Торо — к гражданскому неповиновению. "Мало известный американский писатель Торо,— писал в 1903 г. Толстой, — в своем трактате о том, почему человек обязан не повиноваться правительству, рассказывает, как он отказался заплатить американскому правительству 1 доллар подати, объясняя свой отказ тем, что не хочет своим долларом участвовать в делах правительства, разрешающего рабство негров. Разве не то же самое может и должен чувствовать по отношению своего правительства не говорю уже русский человек, но гражданин самого передового государства Америки с ее поступками на Кубе, Филиппинах, отношением к неграм, изгнанием китайцев..." (19; т. 35, с. 208-209).
Теодор Рузвельт опасался не зря. Метод, предложенный Торо и развитый Толстым, стал, как показала история, одним из способов выражения гражданского протеста. Это, видимо, понял и Теодор Драйзер, хотя в молодые годы, как уже отмечалось, он сомневался в действенности этического учения Толстого. Позже, в книге "Живые мысли Торо" (1939) он высоко оценил Торо как философа и "реформатора морали". Можно предположить, что и его собственные взгляды на теорию и практику гражданского неповиновения претерпели некоторое изменение. Защита Драйзером Толстого от инвектив Теодора Рузвельта свидетельствует о том, что противоречия в его оценках Торо и Толстого сглаживаются. Определенную роль в этом могли сыграть два фактора: чрезвычайная популярность Толстого в Америке и более глубокое знакомство Драйзера с его творчеством.
Обращает на себя внимание перекличка голосов и идей в русской и американской литературах: Толстой увидел много родственного у писателей США первой половины XIX в., которых занимали философские и социальные проблемы, волновавшие и его; в его душе находили отклик многие мысли Торо и Эмерсона, Гаррисона и Паркера. Они подкрепляли его собственные убеждения, давали толчок для раздумий и поисков. И наоборот, мысли Толстого-философа и выраженная в его художественных произведениях и трактатах гуманистическая философия, которая сочетала индивидуализм и общинность и учила людей в их собственной жизни, требующей ежедневно решений и поступков, неизменно следовать своим убеждениям и строить отношения на основах братской любви, завоевали ему в Америке множество почитателей и последователей.
Влияние Толстого сказалось и в американской журналистике. В начале века многие из тех, кто приезжал в Россию, считали своим долгом побывать в Ясной Поляне и побеседовать с великим писателем, что свидетельствует об огромном авторитете Толстого в США. Интерес этот был подготовлен как широким распространением русской литературы в Америке, так и развитием революционного движения в России.
В 1903 г. у Толстого в Ясной Поляне побывал корреспондент нью-йоркской газеты "Уорлд" Джеймс Крилмен. Взятое им интервью, перепечатанное во многих газетах, вызвало восторженные отклики американцев и было воспринято как обращение Толстого к американскому народу: русский писатель призывал американцев вернуться к идеалам, воплощенным в произведениях Торо, Эмерсона, Уиттьера, Гаррисона. Крилмен, хотя и не соглашался со многим в философии Толстого, считал его "величайшим из правдивейших людей" (5; с. 434).
Известный американский журналист и активный участник социалистического движения Уильям Инглиш Уоллинг посетил Россию в 1905-1907 годах в качестве корреспондента нескольких американских газет и журналов. Его репортажи, публиковавшиеся в журналах "Ин-депендент", "Аутлук", "Нэйшн", "Колльерс уикли", "Уорлд тудей", вошли в книгу "Послание России. Всемирное значение русской революции" (1908). Она выдержала несколько изданий и даже была переведена на русский язык и опубликована в Берлине.
Книга Уоллинга — ценное свидетельство очевидца, документ, отразивший атмосферу тех бурных лет, борьбу идей, противостояние различных политических и социальных сил. Американский журналист встречался с государственными деятелями, политиками, писателями, беседовал с Толстым, Горьким, Короленко, которого посетил во время поездки в Полтавскую губернию. Он с уважением отзывался о социальной проповеди Толстого, бунтарском духе Горького, говорил о политических воззрениях Короленко, которого называл "лучшим публицистом России" 23 .
Материалами для книги послужили не только личные впечатления и беседы. Уоллинг обращался к русским периодическим изданиям, выходившим за границей, таким, как "Корреспондант рюсс" или издававшийся в Париже ежемесячник эсеров "Русская трибуна", использовал статьи американских журналистов Альберта Эдвардса и Гарольда Уильямса в "Колльерс уикли" и "Харперс уикли", многие другие источники. Основанная на богатом историческом материале книга Уоллинга написана талантливым пером и включает в себя описания мест и событий в жанре путевого дневника, зарисовки характеров, публицистически яркие и эмоционально окрашенные обращения к читателю, философские размышления, отрывки из писем, официальных документов, периодической печати.
Для Уоллинга Россия 1905-1907 годов— единственная страна в мире, которая переживает духовное брожение, страна, опередившая других не только в социальной мысли и идеалах, но и во многих областях культурной жизни. "Под влиянием тяжких испытаний и великих страданий русский народ привык к более глубокой и интенсивной духовной жизни, а потому его новое слово, его послание миру должно глубоко поразить все страны" 24 . Настало время, писал в предисловии Уоллинг, "оценить значение первого акта великой революционной драмы. Второй акт еще не начался, а конец ее далеко впереди" (23; р. XII). В этих словах слышен отзвук беседы Уоллинга с Толстым. Они сохранили для нас еще одно свидетельство того, что великий русский писатель мог проникнуть в сокровенную суть событий, предугадать ход истории.
Фигура Толстого занимает в книге особое место. Автор считал его продолжателем революционных идей Руссо. "Толстой — величайший ныне противник капитализма в России и во всем мире", — писал Уоллинг, а его социальная программа хотя и кажется непрактичной, по сути дела является "величайшей угрозой существованию царизма" (23; р. 434). Писатель ценил Толстого как защитника угнетенного крестьянства, отмечал разоблачительную силу его публицистики.
В разговоре с Толстым, которого Уоллинг посетил в Ясной Поляне 12 мая 1906 г. (вскоре после созыва I Думы), он признался, что собирается прожить в России несколько лет, чтобы наблюдать за ходом революции. На это Толстой ответил, что ему нужно было бы пожить в России лет пятьдесят. "Русская революция — это величайшая драма, которая состоит из нескольких актов. Эта Дума— даже не первый акт, а всего лишь первая сцена первого акта, и, как всегда бывает с первыми сценами, она немного комична" (23; р. 7). В издании книги 1917 г. Уоллинг развил образ, найденный Толстым: "Второй акт, несомненно, будет сыгран в конце или незадолго до конца нынешней войны с Германией и Австрией" 25 . Слова Уоллинга оказались пророческими.
Во время встречи двух писателей зашла речь о методах социального протеста, возможности и оправданности насилия. По словам Уоллинга, Толстой заметил, что в этом отношении он "в значительной степени согласен с известными анархистами — Торо, Бакуниным, Кропоткиным, Прудоном и другими" (23; р. 449). Американский писатель, очевидно, понимал ограниченность позиции Толстого в этом вопросе. Однако он не высказался, подобно Короленко, против толстовской доктрины непротивления злу насилием, ибо видел, сколько зла приносит ответное насилие в деревне, где шла настоящая гражданская война. С другой стороны, он точно оценивал историческую бесперспективность терроризма, индивидуальных актов мщения, которые проводились "Боевой организацией" эсеров.
В книге Уоллинга содержится не только анализ революционной ситуации в России, но и размышления о развитии философской мысли Европы и Америки. Неприятие идей социал-дарвинизма заставило Уоллинга искать в российской культуре и философии противоположные явления. И он нашел их в толстовском учении 26 , в котором его привлекали проповедь духовности и нравственного совершенствования, нонконформизм и отрицание насилия. Под влиянием беседы с писателем он формулирует свое видение путей социального прогресса следующим образом: "Мы должны перестать противопоставлять общественный прогресс личному совершенствованию, прекратить попытки отстаивать принципы с помощью силы. Мы должны вместе с ним (Толстым. — Э. О.) осуществлять в своих действиях непротивление злу!" (23; р. 449) При этом Толстой, подчеркивает Уоллинг, понимает ненасилие как активное сопротивление злу.
Во многом благодаря знакомству с творчеством и личностью Толстого Уоллинг пришел к выводу о ведущей роли России в области духовной жизни. Для него "свет с Востока" (Lux Orientalis) исходил именно из России. Кстати сказать, пребывание Уоллинга в России — вместе с женой, Анной Струнской, и ее сестрой, Розой Струнской, — имело и другие последствия для расширения литературных контактов между двумя странами. Анна Струнская подарила Толстому второе издание книги "Письма о любви" (Письма Кемптона-Уэйса"), написанной ею вместе с Джеком Лондоном в 1902 г. Роза Струнская перевела на английский язык отрывки из дневников Толстого, а также книгу религиозных исканий Горького "Исповедь" 27 .
Взгляды Уоллинга и его русские впечатления не могли не повлиять на Джека Лондона, близко знакомого с ним через Анну Струнскую. Он совсем не случайно выбрал Уоллинга прототипом героя из неоконченного романа "Бюро убийств" (1911), сюжет которого косвенно связан с русскими событиями. Основной конфликт романа — столкновение двух идеологий: жизненной философии главы "Бюро убийств", Ивана Драгомилова, и социалиста Уинтера Холла, убежденного противника террора, осуществлявшегося "инициативной личностью". Прототипом Холла и послужил Уильям Уоллинг. Об этом говорит не только портретное сходство, но и целый ряд характерных деталей. Лондон называет своего героя "социалистом-миллионером", а именно эти слова употреблялись в американской прессе применительно к Уоллингу, внуку видного политического деятеля и наследнику большого состояния.
Подобно Уоллингу, Уинтер Холл — блестящий журналист, автор многих статей и книг. Он провел год в России, где стал свидетелем событий 1905 г., изучал тактику революционеров в борьбе с самодержавием. Он пришел к убеждению, что время "всадника на коне" миновало. В идейном споре с Драгомиловым Холл побеждает. Он доказывает своему оппоненту, что деятельность "Бюро убийств" антиобщественна или, как он говорил, "социально нецелесообразна". (Интересно, что в разговоре с Уоллингом Борис Савинков характеризовал действия русских террористов сходными словами.) Признав поражение, Драгомилов принимает заказ от Холла на уничтожение самого себя. В результате, устранив всех членов организации, он гибнет и сам. Холл и дочь Драгомилова, Груня, остаются жить, демонстрируя торжество принципов "гуманного социализма", лишенного всякого оттенка ницшеанства, принципы которого исповедовал Драгомилов.
Взгляды Уоллинга (а, возможно, и дело Азефа, о котором он мог получить сведения из печати или от знакомых) повлияли на оценку Лондоном методов русских революционеров. Эволюция в его взглядах на проблему насилия очевидна: если в эссе "Революция" он приветствовал взрыв бомбы Созонова, то в романе "Бюро убийств" недвусмысленно осудил эсеровскую тактику террора 28.
Влияние Толстого, его художественного творчества и социальных взглядов — как прямое, так и опосредованное (о чем говорит, в частности, описанный выше случай) — стало в начале XX в., быть может, наиболее значимой частью русско-американских литературных связей. В начале -века была осуществлена первая попытка поставить Толстого на сцене. Выбор пал на "Воскресение" 29. Инсценировка романа уже несколько лет шла в Париже, в театре "Одеон". Американская премьера состоялась в Нью-Йорке в феврале 1903 г. По мнению большинства критиков, спектакль оказался неудачным, поскольку не передавал сущности толстовского романа. Однако он дал толчок критическим дискуссиям о творчестве писателя. В одной из рецензий театральный обозреватель газеты "Ивнинг пост" писал о "Воскресении": "Книга содержит в себе много фантастического и утопического, что и останется таковым до тех пор, пока не произойдет коренное преобразование всего человечества. Но ее ценность состоит не в смаковании порока, не в скрупулезном описании нищеты и падения нравов, а в анализе причин, их породивших, в психологической проницательности автора, в пламенном человеколюбивом духе, пронизывающем книгу, в глубоком исследовании национальной жизни и обычаев, в горячем желании защитить человеческие интересы" (29; с. 194).
Интересно свидетельство Эрнеста Кросби, который в письме Толстому упоминал о виденной им пьесе американского драматурга (имени которого он не называет) "Леа Клешма", написанной под влиянием романа. Главная мысль пьесы, по словам Кросби, заключается в том, что даже в самом закоренелом преступнике есть искра добра (5; с. 398). Кроме "Воскресения", на нью-йоркской сцене были спустя некоторое время поставлены "Власть тьмы" (театр "Гилд", 1920), "Живой труп" (театр "Плимут", 1918), а также осуществлена инсценировка "Анны Карениной" (театр "Геральд", 1907) 30 .
Анонимный критик из "Ивнинг пост" довольно точно указал на причины колоссального влияния Толстого на американское сознание в начале века. То было время, когда американцы жаждали не только правды, выведенной на свет "разгребателями грязи", но и правды другого рода, в оправе утопической доктрины, построенной на фундаменте оптимистического мировоззрения, подобного тому, которое питало творчество трансценденталистов. Пуританские идеалы, сформировавшие американский характер, сохранили свое влияние и в XIX, и в XX веках, меняясь под воздействием перемен в социальной и духовной жизни. Не случайно проповеднический пафос автора "Воскресения" нашел столь живой отклик в душах многих американцев.
И все же Толстой воздействовал на американских писателей по-разному. Его воспринимали и оценивали, сообразуясь с особенностями мировоззрения, творческими установками, складом характера. Одни— таких было меньшинство (к их числу принадлежали Генри Джеймс и Теодор Рузвельт) — хотя и признавали художественный талант Толстого, не разделяли его веры в "религиозный принцип совести", а его учение в лучшем случае оставляло их равнодушными. Отвергали они и некоторые положения толстовской эстетики, требовавшей непримиримого к злу, чутко отзывающегося на боль и страдания человека, зовущего его к духовному самосовершенствованию искусства; им претил проповеднический пафос его поздних повестей, а рекомендации в духе Нагорной проповеди казались прекраснодушными и слишком возвышенными, чтобы следовать им в жизни.
Другие— их было большинство— напротив, воспринимали творчество Толстого как некое единство этического и эстетического (об этом лучше всего сказал Хоуэллс), восхищались художественным новаторством писателя, его глубинным демократизмом и масштабностью социальной критики. Не случайно среди тех, кто испытал влияние Толстого, были социалисты и радикалы (Эптон Синклер, Уильям Уоллинг, Майкл Голд 31), мыслители и философы (в частности, Уильям Джеймс), писатели, стремившиеся преодолеть все еще ощутимую в литературе "традицию благопристойности" и отразить беспощадную правду жизни (Джек Лондон, отчасти натуралисты).
Следующим этапом приобщения Америки к русской литературе было знакомство с творчеством Достоевского. Начало его относится к последнему десятилетию XIX в. Уже в 1889 г., после прочтения "Преступления и наказания", Хоуэллс призвал писателей учиться у Достоевского (позже, правда, он свое мнение изменил) 32 . Однако признание гениальности Достоевского пришло не сразу. Многие из американских писателей конца XIX века — Генри Джеймс, Стивен Крейн, Хэмлин Гарленд, Фрэнк Норрис — не приняли его, в основном по причинам эстетического характера. Генри Джеймс говорил об отсутствии у него композиционного единства, видел серьезный недостаток в том, что он назвал "пренебрежением к стилю", "рыхлостью" и "расточительностью" 33 .
В 10-20-е годы XX в. своеобразный культ Толстого стал постепенно уступать место увлечению Достоевским. Этому немало способствовало издание собрания сочинений писателя в переводе Констанс Гарнет. Не менее важно и то обстоятельство, что под влиянием событий Первой мировой войны общественное сознание было подготовлено к восприятию трагического мира Достоевского. Его популярность в конце 10-х годов совпала с поворотом в художественном сознании и изменением философской ориентации американских прозаиков, что позже отразилось в творчестве писателей "века джаза", в поэтике Дос Пассоса и Фолкнера. Первым это заметил, пожалуй, Рэндольф Борн. В 1917 г. в статье о творчестве Достоевского в журнале "Дайел" он писал о новизне художественного метода Достоевского, которую видел в показе глубин человеческой психики, болезненных страстей, "зловещих и гротескных вывертов человеческого мышления". Не случайно он резко высказывался против причисления романов Достоевского к литературе "нездоровой, патологической, вредной" 34 .
Автор статьи определил, какую именно роль предстояло сыграть Достоевскому в американской литературе и жизни: он был необходим для расширения художественного кругозора его соотечественников; им нужно было повзрослеть, "освободиться от напыщенности и предвзятости представлений о человеческой психологии" (34; с. 266). Необходимо было поколебать устоявшиеся принципы викторианской морали, закрепленные в литературе, разрушить эстетические табу. Это было под силу лишь большому таланту, художнику необычайной силы и особого видения жизни. Таким художником он считал Достоевского. Анализируя своеобразие его поэтики, Борн особо отмечает художественное новаторство писателя, такое качество, как сопричастность (immanence) художника, когда кажется, что автор не отстраняется от своих героев, а словно сливается с ними. В "Двойнике" и "Бесах" эта сопричастность доведена до предела. Свою мысль критик выразил так: "Произведение, кажется, само рассказывает себя" (34; с. 267). Значение Достоевского, по мнению Борна, состояло в том, что он помог писателям сменить эстетические ориентиры, а критикам — обосновать необходимость смелее отражать сложность мира.
Среди тех, кто восхищался талантом Достоевского, были Дос Пас-сое, Флойд Делл, Шервуд Андерсон. Дос Пассос читал и перечитывал "Преступление и наказание" в середине 10-х годов. Отмечая закат популярности Тургенева в эти годы, он говорил об особом значении поэтики Достоевского, его умении заставить читателя "всецело жить этим романом" (3; с. 250).
Примерно в то же время Флойд Делл объяснял причины необычайной популярности Достоевского в статье, посвященной его творчеству и опубликованной в 1915 г. в журнале "Нью ревью": "Искусство Достоевского раскрыло перед читателем бездонные глубины жизни и заставило писателей стремиться к достижению небывалых высот. Оно дало нам новое понимание правды" (3; с. 249). В другой статье, появившейся в 1916 г. в журнале "Мэссиз", он отметил, что великие русские писатели Толстой, Тургенев и Достоевский, изменили всю направленность литературы на английском языке.
Неоднократно писал и говорил о влиянии на него русской литературы Шервуд Андерсон. С произведениями Достоевского он познакомился в начале 10-х годов, когда уже опубликовал свой первый роман, но не создал еще знаменитого цикла рассказов "Уайнсбург, Огайо" (1919). Андерсон называл Достоевского единственным писателем, перед которым был "готов встать на колени" (8; р. 70). Во всей литературе, писал он, нет ничего равного "Братьям Карамазовым". Так же высоко он оценил и другие произведения Достоевского: "Бесов", "Идиота", "Записки из Мертвого дома".
О влиянии Достоевского на формирование Андерсона-художника можно судить уже по первому сборнику рассказов, отличавшемуся новизной тематики и смелостью в показе человеческой психики. Андерсону удалось вдохнуть новую жизнь в американский жанр новеллы, испытывавший в то время серьезный кризис. Он пошел против устоявшейся — и почти исчерпавшей себя — традиции и отказался от использования в рассказах экзотического фона, остросюжетной фабулы, эффектных или утешительных концовок. В "простых историях", составивших сборник "Уайнсбург, Огайо", он показал жизнь провинциального городка с ее маленькими радостями, низменными страстями и глубоко спрятанными трагедиями. Шервуд Андерсон расширил рамки рассказа, включив в него изображение иррациональных импульсов, странностей характера, чувств сострадания и смирения. Психологическая глубина новелл выделяла его среди других американских писателей той поры, и достигнута она была не без влияния Достоевского.
Высказывания многих писателей США, а главное — их творения, подтверждают верность суждений Рэндольфа Борна о том, что Достоевский стал мерилом для определения эстетической и моральной зрелости американцев, их способности воспринимать неприятные истины о самих себе и о человеческой природе вообще.
В начале XX в. Америка познакомилась еще с одним русским писателем, сначала по его произведениям, а затем и по выступлениям перед американской аудиторией — в Филадельфии и Провиденсе, Бостоне и Нью-Йорке. Речь идет о М. Горьком. В 1901 г. в Америке был опубликован перевод его повести "Фома Гордеев". На публикацию сразу же откликнулся Джек Лондон, написавший статью-рецензию, которая была напечатана в ноябрьском номере сан-францискско-го журнала "Импрешнз". Кроме повести, в начале века в США были изданы сборник рассказов "Двадцать шесть и одна" и роман "Мать", который Горький написал в Америке летом 1906 г. (он был опубликован в журнале "Эпплтон мэгезин" в 1907 г.). Позже, в начале 10-х годов, была переведена и напечатана пьеса "На дне", а в 1919 г. она была поставлена на американской сцене.
Художественный мир Горького стал для американских читателей настоящим потрясением, эстетическим открытием. Его произведения получили высокую оценку критики. В 1917 г. в журнале "Нью рипаблик" Рэндольф Борн опубликовал статью "В мире Максима Горького", в которой оценивал автобиографические книги писателя "Детство" и "В людях". Главное их достоинство, по мнению критика, — правда о невыносимых "мерзостях жизни". Чуткий аналитический взгляд критика уловил в его книгах основное: умение автора облечь в художественную форму мысль о способности русского человека противостоять злу. Ему импонирует оптимизм Горького, его неистребимая надежда, жажда жизни, любовь к людям, "стойкость души". Большим достоинством Горького критик считал то, что ему удалось "достичь равновесия между реализмом изображения и сочувствием художника" (34; с. 68, 269).
Русский опыт, запечатленный в книгах "Детство" и "В людях", помог Рэндольфу Борну обосновать собственные эстетические принципы: предпочтение искусства "морального", ответственного— искусству, далекому1от жизни народа. Пример Горького был для него аргументом в споре с американскими писателями, чье творчество, по его словам, "уводит человека исключительно в сферу фантазии и так примиряет его с существующим миром". Сила же Горького в том, что его произведения "отмечены не эскейпизмом и отстранением от реальности, но, напротив, плотной с ней связью и ее глубоким постижением" (34; с. 70). Секрет дарования русского писателя виделся Борну в глубоком постижении Горьким народной жизни, беспощадной правде изображения и глубинном оптимизме, который — это вполне очевидно — импонировал американскому критику. Недаром он цитирует особо понравившиеся ему слова из первой части горьковской трилогии: "Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое... возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой" (34; с. 268). Критик отводил Горькому важное место в истории литературы, о чем свидетельствует высокая оценка им автобиографических книг писателя. Он назвал трилогию одним из величайших литературных жизнеописаний.
Горький воспринимался многими в Америке как продолжатель художественных традиций Толстого, выразитель революционных настроений в России. Так, в частности, относился к писателю Джек Лондон. Его рецензия на "Фому Гордеева" заслуживает того, чтобы сказать о ней подробнее.
Для американского писателя Горький — "подлинно русский" в своем восприятии и понимании жизни. Лондон, знакомый с творчеством Тургенева и Толстого (он читал "Дворянское гнездо" и "Севастопольские рассказы"), с большим уважением относился к русской литературе, ценил углубленный "самоанализ русских", страстность их социального протеста. Он использовал рецензию на повесть Горького не только для выражения собственных симпатий, но и для литературной полемики, направленной против авторов развлекательного чтива, сентиментальных и далеких от жизни романов (light and airy romances). "Из его стиснутого могучего кулака выходят не изящные литературные безделушки, приятные, усладительные и лживые, а живая правда — да, тяжеловесная, грубая и отталкивающая, но правда" (34; с. 209).
Фома Гордеев символизирует, в глазах Лондона, протест сильного, но сломленного средой человека, который мучительно задумывается над смыслом жизни — и не находит его. "... Вертясь в бешеном водовороте жизни, кружась в пляске смерти, вслепую гоняясь за чем-то безымянным, смутным, в поисках магической формулы, сути вещей, сокровенного смысла — искры света в кромешной тьме, словом, разумного оправдания жизни, Фома Гордеев идет к безумию и смерти" (34; с. 211). Он потерпел поражение в жизненной борьбе потому, что задумался о смысле жизни и проиграл преуспевающим купцам, которые "поют гимн силе", провозглашают свободу ничем не ограниченной, безжалостной конкуренции.
Примечательно, что тональность статьи Лондона отличается от той, которой окрашены другие выступления писателя тех лет: от написанной в том же 1901 г. статьи о Киплинге "Эти кости восстанут вновь" и целого ряда публицистических эссе, в которых конкуренция и борьба за существование представлены (вполне в духе Уильяма Самнера) как условия выживания сильнейших и наиболее приспособленных индивидуумов и рас.
Несомненно, на писателя произвела большое впечатление сама фигура Горького, в судьбе которого он увидел сходство с собственной судьбой. Автобиографический характер повести он отметил и прокомментировал так: в отличие от своего героя, автор нашел смысл жизни и обрел надежду. Пример Горького, очевидно, укрепил и надежду Лондона на то, что можно и в жизни, и в творчестве утверждать добро. Роман Горького Лондон оценил высоко — как "целительную книгу", которая пробуждает дремлющую совесть людей и может вовлечь их в "борьбу за человечество" (34; с. 212). Джек Лондон был, конечно, пристрастен в своих оценках. На его восприятие накладывала определенный отпечаток собственная философия жизни и приверженность художественному методу, отмеченному сильными чертами натурализма. Реализм Горького казался ему более действенным, чем художественный метод Толстого, а реализм Тургенева вообще казался "утомительным", если не сказать "скучным". Не разделяя философии Толстого, Лондон, конечно, не мог оценить глубину его художественных творений, но это не мешало ему считать Толстого великим писателем. Лондон заканчивает статью высокой похвалой Горькому, называя его последователем Толстого и Тургенева: "Мантия с их плеч упала на его молодые плечи, и он обещает носить ее с истинным величием" (34; с. 212).
Повесть Горького получила в Америке благожелательные рецензии, а одна из них, принадлежавшая перу Абрахама Кахана, была опубликована в журнале "Букмен" за 1902 г. и называлась "Мантия Толстого" (6; р. 158). Судя по названию, статья Лондона не осталась незамеченной.
О художественном методе Горького высоко отозвался и Хоуэллс. В одном из критических эссе 1902 г. он назвал его реализм "бурным и наглядным до осязаемости" 35 . в том же году с большой похвалой отзывался о рассказах Горького журнал "Дайел". Позже Ван Вик Брукс писал в том же журнале (v. LXII, 1917; в то время в его редакцию входили известные писатели и философы — Торстен Веблен и Джон Дьюи): "Америка и Россия во многом противоположны: Россия — богатейшая из стран в духовном отношении, Америка же — беднейшая; в социальном отношении Россия — беднейшая страна, а Америка— богатейшая" (2; р. 243). Слова эти напоминают вывод, сделанный Уильямом Уоллингом после пребывания в России в 1905-1907 годах, где он встречался с русскими писателями, публицистами и деятелями культуры.
Горький открыл перед читателем то, как выглядел мир "дна". Его босяки воспринимались как новые персонажи в литературе, хотя у них и был американский аналог— бродяги (hobo), описанные Джеком Лондоном. По словам американского исследователя Ивара Спек-тора, Горький "первым показал мир бродяг, и в этом заключается его основной вклад в русскую литературу" 36 . Но изображение социального дна американцы впервые увидели, конечно, не у Горького, а у Достоевского. Стремясь лучше выразить свои литературные предпочтения, критики не всегда бывали объективны. Сам факт подобной тенденциозности отчасти объясним глубоким впечатлением от прочтения новых произведений русской литературы.
Высокую оценку критиков получила пьеса Горького "На дне". Театральный обозреватель газеты "Нью-Йорк сан" Джеймс Хьюнекер в эссе, посвященном этой пьесе (он видел ее в постановке одного из берлинских театров), отмечал ее потрясающую правдивость и полное отсутствие театральности. Интересно, что он сравнил ее мизансцены с картинами маленьких голландцев Тенирса и Остаде 37 . "Разве можно показать глубже характер человека, потерявшего свое место в обществе? Пьеса Горького, хотя и вызывает порой чувство отвращения, пробуждает в нас жалость и ужас <...> В сравнении с пошлыми пьесками, сработанными в Париже, которые ежегодно попадают в Америку, эта драма изгоев общества заключает в себе моральный урок" (37; р. 283).
Характеризуя вкусы американского зрителя, требовавшего развлекательности, Хьюнекер высказал мысль о том, что пьеса Горького не будет иметь успеха в Америке и даже может навлечь гонения на автора. Опасения критика не оправдались. Пьеса была поставлена в 1919 г. Артуром Хопкинсом, хотя такого большого успеха, как в Германии, не имела (30; pp. 299-300).
В книге о русском театре в Америке Оливер Сейлер пишет о том, что до 1918 г. русские пьесы довольно редко ставились на американской сцене. Кроме уже упомянутых инсценировок двух романов и пьес Л. Н. Толстого он говорит о постановках исторической трилогии А. К. Толстого (нью-йоркский театр "Никербокер"), гоголевского "Ревизора", пьес Леонида Андреева "Дни нашей жизни" и "Анатэма". Упоминает он и о неудачной постановке "Чайки" Чехова в 1916 г. (30; pp. 299-305).
Ивар Спектор, который оценивал "На дне" уже в 40-е годы XX в., трактовал пьесу во многом иначе, чем Хьюнекер. Герои Горького, писал он, духовно богаче чеховских, "они расценивают нищету, в которой оказались, как условие свободы". Автор, по его выражению, "открыл целый мир в мире дна" (36; р. 245).
Популярность Горького в Америке начала XX в. можно объяснить как интересом к России, ее культуре и революционному движению, которым была охвачена страна, так и широким откликом в прессе на его произведения. Когда Горький приехал в Америку в апреле 1906 г., ему был приготовлен радушный прием. По свидетельству Уильяма Фелпса (4; pp. 219-220), на собрании, посвященном созданию фонда помощи русской революции, где присутствовал Горький, с краткой речью выступил Марк Твен. "Я всей душой, — сказал он, — сочувствую развернувшемуся в России движению за освобождение страны. Я уверен, что оно увенчается успехом. Всякое такое движение заслуживает одобрения и самого серьезного и единодушного содействия с нашей стороны..." 38
Однако уже на следующий день разразился скандал, который помешал Хоуэллсу (да и не только ему) лично приветствовать русского писателя на американской земле. Дело в том, что Горького не хотели размещать в гостиницах вместе с М. Ф. Андреевой. Кампанию против него в прессе начала газета "Уорлд", та самая, которая за три года до того опубликовала интервью Толстого. Раздавались требования выслать Горького из Америки. Сам он по этому поводу писал Д. Б. Красину в апреле 1906 г.: «Газета "Уорлд" поместила статью, в которой доказывала, что я, во-первых — двоеженец, во-вторых — анархист. Напечатала портрет моей первой жены с детьми, брошенной мной на произвол судьбы и умирающей с голода. Факт — позорный. Все шарахнулись в сторону от меня. Из трех отелей выгнали. Я поместился у одного американца-литератора и ждал — что будет?» 39
Инцидент с Горьким вызвал бурю возмущения в России 40 . С письмом протеста, опубликованным в газете "Раннее утро", выступила большая группа деятелей культуры, среди которых были Мамин-Сибиряк, Немирович-Данченко, Сологуб. Столь разная реакция в Америке и России объясняется отнюдь не политическими соображениями: в американской прессе господствовало понятие "благопристойности" (модификация ригористической пуританской морали), в России наблюдалась гораздо большая свобода убеждений. Понять атмосферу того времени в Америке помогает и тот факт, что даже Марк Твен — несмотря на свое свободомыслие — отказался от дальнейших встреч с писателем. Позже Хоуэллс заметил по этому поводу: "Он (Горький. — Э. О.), конечно, человек простой и великий писатель, но нельзя же делать такие вещи!" (6; р. 160) По прошествии нескольких лет этот эпизод вспоминал и Эптон Синклер, не простивший Хоуэллсу и Твену того, что они "отвернулись" от Горького (9; с. 184).
После возвращения в Россию Горький продолжал переписку с американскими коллегами. С ним встречались Джон Рид, А. Р. Уиль-ямс, а в конце 20-х годов — Теодор Драйзер. Последний отмечал, что многое в творчестве русского писателя было созвучно его собственному мировоззрению. Он относил пронизанные гуманистическим пафосом произведения Горького к литературе, которая пробуждает и направляет человеческую мысль.
В Америке, где в 10-е годы XX в., по признанию Флойда Делла, ощущался некий культурный голод, влияние русской литературы было в высшей степени благотворным. Кроме Тургенева, Толстого, Достоевского и Горького, американцы открыли для себя Чехова, чьи рассказы, а позже и пьесы (уже в 90-е годы XIX в.) стали появляться здесь в переводах.
Чехов был воспринят в Америке и Англии как писатель, достигший удивительной гармонии жизни и искусства, формы и содержания. Его неповторимый почерк и тонкий психологизм были высоко оценены не только писателями-реалистами начала века. Они нашли отклик в сердцах писателей-модернистов, искавших новых возможностей художественного письма и новых эстетических подходов к действительности. В Чехове они обрели своего кумира. Очарование чеховской прозы смогли оценить как нечто совершенно новое американские писатели, уже успевшие почувствовать гениальную мощь Толстого, лиризм и грустную поэтичность прозы Тургенева, ощутить свежесть писательской манеры Горького. Перед ними предстал незнакомый художественный мир, равного которому в то время в американской литературе, пожалуй, не было.
Восторженные отзывы о творчестве Чехова содержатся в дневниках Драйзера; его пьесы он относил к высшим достижениям литературы (14; v. 1, р. 118). О духовном родстве с писателем говорил Шервуд Андерсон. Создавая новый для американской литературы тип бессюжетной психологической новеллы, он опирался на опыт русских мастеров, в частности опыт Чехова-новеллиста.
Существует мнение, будто американский рассказ в 10-е годы XX в. начал терять некоторые характерные черты и стал "походить на русский", и случилось это благодаря влиянию Чехова (6; р. 191). Тот факт, что американские писатели ощущали необходимость обновления художественного языка новеллистики и обращались к русской литературе в поисках образцов, подтверждается словами Шервуда Андерсона. В письме переводчику своих произведений Петру Охрименко в 1923 г. он заметил: "У нас в Америке существует дурная традиция, которую мы заимствовали от англичан и французов: мы привыкли искать в рассказах, публикующихся в наших журналах, занимательный сюжет, всякие хитрые трюки (trickery and juggling). В результате человеческая жизнь отступает на второй план, становится неважной; сюжет не вырастает из естественной драмы жизни, порожденной сложным сплетением человеческих отношений. У вас же, в русской литературе, чувствуешь биение жизни в каждой странице" (8; р. 93).
Хотя подлинное знакомство с Чеховым состоялось после Первой мировой войны, когда начало выходить собрание сочинений писателя в 13 томах (1916-1922) в переводах Констанс Гарнет, предпосылки широкогЪ влияния Чехова на американских писателей в 30-40-е годы были заложены именно в начале века.
Литература США заимствовала из русской те черты, которые на американской почве еще не были достаточно развиты. В первые два десятилетия XX в. здесь не было художников, которые могли бы с такой откровенностью показать болезненные движения души и разрушительную природу страстей, как Достоевский; не было таланта такого космического масштаба, как Толстой, которому доступен психологически тонкий и точный анализ диалектики человеческой души и одновременно страстный социальный протест в соединении с программой нравственного совершенствования; не было писателя, который создавал бы изысканную прозу, отражавшую в то же время глубокое знание жизни народной, как это делал Тургенев. В Америке еще сказывалось наследие пуританизма с его многочисленными табу; живо было и наследие просветителей и трансценденталистов, идеализировавших человеческую природу; не ушла окончательно "традиция благопристойности", резко сужавшая горизонты художественного познания.
Русская литература — от Тургенева, Толстого и Достоевского до Чехова и Горького — явилась той силой, которая в сложный период развития американской литературы на рубеже XIX-XX веков сообщила ей новые импульсы, оказала мощное влияние на творческие установки ее писателей. Обращение к русской литературе помогало им открывать новые пути в искусстве, утверждать гуманистические идеалы, раздвигать рамки художественного познания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Цит. по: Aaron D. Writers on the Left. Oxford & N. Y., Oxford University Press, 1977, p. 9.
2 Цит. по: May, Henry. The End of American Innocence. N. Y., Knopf, 1959, p. 243.
3 Подробнее о переводах русских писателей на английский язык см.: Нико-люкин А. Н. Взаимосвязи литератур России и США. М., Наука, 1987, с. 77-82, 159-168,238-240.
4 Phelps W. Essays on Russian Novelists. N. Y., 1917, p. VII.
5 Литературное наследство, т. 75. В 2-х кн. Толстой и зарубежный мир, кн. 1. М., Наука, 1965, с. 396.
6 Brewster D. East-West Passage. A Study in Literary Relationships. London, Allen and Unwin, 1954, p. 135.
7 Kropotkin P. Russian Literature. London, N. Y., McClure, 1905, p. V.
8 Anderson Sh. Letters. Selected and ed. by H. M. Jones. Boston. Little, Brown, 1953, p. 118.
9 Писатели США о литературе. М., Прогресс, 1974, с. 145.
10 Литературное наследство, т. 76. М., Наука, 1967, с. 506.
11 James W. The Varieties of Religious Experience. N. Y., Vintage Books, 1990, pp. 159, 155.
12 Толстой Л. Н. Собр. соч. в 12-ти тт., т. 11. М., 1959, с. 60.
13 Dreiser, Theodore. A Selection of Uncollected Prose. Ed. by Donald Pizer. Detroit, Wayne State Univ. Press, 1977, p. 185.
14 Dreiser, Theodore. Letters. Philadelphia, 1959, v. 1, p. 97.
15 Dreiser, Th. Dawn. N. Y., 1965, p. 362.
16 Gerigk, Horst-Jurgen. Die Russen in America. Dostojewskij, Tolstoj, Turgenjew und Tschechov in ihrer Bedeutung fur die Literatur der USA. Hurtgenwald, Guido Pressler Verlag, 1995, s. 453.
17 Уайт Э. Прогулки и беседы с Толстым // Иностранная литература, 1978, № 8, с. 227.
18 Об этом пишут Х. -Ю. Гёрик (16; s. 451-452) и Стивен Бреннан (Brennan S. "Sister Carrie" and the Tolstoyan Artist //Research Studies, 47, 1979, pp. 1-16).
19 Толстой Л. Н. Полное собр. соч., т. 30. М. -Л., Гослитиздат, 1951, с. 148.
20 Драйзер Т. Собр. соч. в 12-ти тт. М., Гослитиздат, 1955, т. 1, с. 216.
21 Roosevelt Th. Tolstoy // Outlook. XCII (1909, May 15), p. 105. Цит. по: Dreiser Th. Letters, v. I, рЛ53,
22 Русское слово. Нью-Йорк, 1909, 19 мая, с. 3. О влиянии нравственной проповеди Толстого на религиозных и социальных реформаторов в США писал И. Горбунов-Посадов. Во вступительной статье к переводу книги Эрнеста Кросби "Толстой и его миропонимание" {Count Tolstoy"s Philosophy of Life. Boston, 1896) он отметил, что многочисленные пацифистские и религиозные организации разного толка, включая экуменистические и буддистские, посылают Толстому свои издания. "Все они шлют в Ясную Поляну весть о себе" {Горбунов-Посадов И. Эрнест Кросби, поэт нового мира// Кросби Э. Толстой и его миропонимание. М., Посредник, 1911, с. XI).
23 Walling W. Russia"s Message. The True Import of the Revolution. London, 1909, p. 237.
24 Уоллинг У. Послание России. Berlin, 1910, с. 367.
25 Walling W. Russia"s Message. The People and the Czar. N. Y., 1917, p. 14.
26 Заметим попутно, что в Америке спор с представителями социал-дарвинизма вел последователь Толстого Эрнест Кросби. Об этом см.: Hofstadter R. Social Darwinism in American Thought. Philadelphia, Univ. of Pennsylvania Press; Lnd., Humphrey Milford, Oxford Univ Press, 1945, p. 167.
27 См.: Perry J. Jack London. An American Myth. Chicago, 1981, p. 109.
28 Подробнее об этом см.: Осипова Э. Ф. Первая русская революция в творчестве Джека Лондона // Русское революционное движение и проблемы развития литературы. Л., изд-во ЛГУ, 1989, с. 130-146.
29 Щёлокова Е. Н. Первая инсценировка романа "Воскресение" на американской сцене // Роман Л. Н. Толстого "Воскресение". Историко-функциональ-ное исследование. М., 1991, с. 188-194.
30 Sayler, Oliver. The Russian Theatre. N. Y., Brentano, 1922, pp. 297-299.
31 О восприятии Толстого Майклом Голдом пишет в книге воспоминаний "Долгое одиночество" (1952) журналист и редактор "Католик уоркер" Дороти Дэй: "Майклу нравилась та религия, которую проповедовал Толстой — религия без церкви и священнослужителей" {Aaron D. Writers on the Left, p. 85).
32 Подробно об этом см.: Николюкин AM. Взаимосвязи литератур России и США, с. 238-284.
33 James H. The Letters. Ed. by P. Lubbock. N. Y., Scribner, 1920, v. 2, p. 237.
34 Писатели США о литературе. М., Прогресс, 1982, т. 1, с. 265, 266.
35 W. D. Howells as Critic. Ed. by E. Cady. London and Boston, Routledge & Kegan Paul, 1973, p. 424.
36 Spector, Ivar. The Golden Age of Russian Literature. Caldwell, Idaho, 1948, p. 246.
37 Huneker, James. Maxim Gorky"s Nachtasyl // Huneker J. Iconoclasts. A Book of Dramatists. N. Y., Scribner, 1921, p. 277.
38 Твен М. Русская республика// Твен М. Собр. соч. в 12-ти тт., т. 11. М., Гослитиздат, 1961, с. 582.
39 Горький М. Собр. соч. в 30-ти тт. М., Гослитиздат, 1954, т. 28, с. 416.
40 Подробнее об этом эпизоде см.: Киреева И. В., Лунина И. Е. А. М. Горький и Марк Твен // Российская американистика в поисках новых подходов. М., 1998, с. 46-58.