Савва Ямщиков: биография. Савва Ямщиков: вечная память. А зачем было создавать целую госкомиссию

- ), известный реставратор, ученый и писатель.

В Марфо-Мариинской обители Савва Ямщиков проработал двадцать лет. Одним из итогов многолетнего труда стала грандиозная выставка "Реставрация и исследование музейных ценностей", ставшая в конце 1980-х событием для всей страны. Именно на этой выставке были открыты миру удивительные провинциальные русские мастера прошлого Ефим Честняков, Николай Мыльников, Федор Тулов, Григорий Островский и другие.

На организованных Ямщиковым в Москве выставках демонстрировалась древнерусская живопись Карелии, Пскова, Ростова Великого. Кроме реставрационных выставок Ямщиков сумел в непростые годы познакомить современников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда – от икон до лучших образцов авангардного искусства.

Большую часть своей жизни Савва Ямщиков провел в русской провинции, сначала занимаясь профилактическими реставрационными работами на произведениях иконописи, а затем обследуя музейные запасники, составляя реставрационную "Опись произведений древнерусской живописи, хранящихся в музеях РСФСР" и отбирая иконы для восстановления в Москве. Савве Ямщикову удалось возродить сотни произведений иконописи, уникальные собрания русских портретов XVIII–XIX вв. из различных музеев России, вернуть многие забытые имена замечательных художников.

Савелий Ямщиков смог собрать уникальную выставку ста икон "Живопись древнего Пскова", отреставрированных под его руководством во Всероссийском реставрационном центре, которая легла в основу псковской музейной экспозиции.

Савва Ямщиков одним из первых в СССР стал заниматься вопросами реституции культурных ценностей, вывезенных в годы Великой Отечественной войны. Во многом благодаря его усилиям возвращена в Псков из Германии православная святыня ‑ Псковско-Покровская икона Божией Матери .

В последние годы жизни Савва Ямщиков вел активную борьбу за сохранение исторического облика древнего Пскова, заповедника "Пушкинские горы".

Ямщиков издал десятки книг, альбомов, каталогов, опубликовал сотни статей и интервью в периодической печати, много лет вел постоянные рубрики на Центральном телевидении, снимал редкие сюжеты в различных городах России и за рубежом.

Савва Ямщиков один из основателей Советского фонда культуры, член его президиума. Организовывал и возглавлял Ассоциацию реставраторов СССР, был председателем Ассоциации реставраторов России. Ямщиков – первый реставратор, получивший за двухсотлетнюю историю Российской Академии художеств ее почетную медаль.

Заслуженный деятель искусств России, академик РАЕН (отделение "Российская энциклопедия").

Савва Ямщиков был ведущим специалистом Всероссийского института реставрации (ГосНИИР), вице-президентом Российского международного Фонда культуры, членом президиума Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Многие годы руководил Клубом коллекционеров Советского фонда культуры. Был членом Союза художников, Союза журналистов и Союза писателей России.

Награды

Являлся лауреатом премии Ленинского комсомола, был награжден серебряной медалью Академии художеств СССР, орденом Св. князя Даниила Московского, орденом Св. князя Александра Невского, орденом Республики Якутия (Саха).

«… я работаю и живу для того,

чтобы это все осталось людям».

С . В . Ямщиков

8 октября этого года исполнилось 74 года со дня рождения уникального человека, поистине героя русской культуры – знаменитого искусствоведа, советского и российского реставратора Саввы Васильевича Ямщикова.

Член Союза писателей России, член президиума Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, член Межведомственног о совета по вопросам культурных ценностей, художник-реставр атор высшей категории, историк, автор многочисленных научных трудов, писатель, организатор множества выставок, составитель уникальной «Описи произведений древнерусской живописи», Савва Ямщиков известен своим неизмеримым вкладом в сохранение и восстановление отечественной культуры.

Академик Российской академии естественных наук, Заслуженный деятель искусств России, первый реставратор, получивший за двухсотлетнюю историю Российской академии художеств е почетную медаль, – звания и награды этого поистине незаурядного человека перечислять можно долго.

Савва Васильевич Ямщиков возродил к жизни имена многих и многих забытых русских художников и иконописцев, открыл жанр русского провинциального портрета XVIII-XIX веков, был консультантом Андрея Тарковского на съемках фильма «Андрей Рублев», отреставрировал более 400 икон. Однако жизнь этого, как могло бы внешне показаться, счастливого избранника судьбы, положившего всё – все свои силы, умения и дарования – на алтарь России и русской культуры (без которой немыслима и культура всех других народов России), была чрезвычайно сложной и исполненной немалых лишений и испытаний.

Савва родился в Москве 8 октября 1938 года, и детство провел в бараке на Павелецкой набережной, зато Кремль был из окна виден. По трудовой книжке местом его службы являлся Институт реставрации, а на самом деле – вся Россия. Он любил повторять слова А.С. Пушкина: «Я числюсь по России», — и сам тоже «числился» по России.

Семья его была далекой от искусства. Дед – кузнец, сгинул в ГУЛАГе. Отец – военный. И на кафедру искусствоведения МГУ Савва забрел как будто случайно. Он любил рассказывать то ли правду, то ли байку, что зимой гулять с девушкой по улицам холодно было. Вот они и ходили в Третьяковку – погреться, а заодно – картины посмотреть. Потому, мол, он и знал русскую живопись наизусть. А когда пришла пора поступать в институт, то увидел в МГУ программку искусствоведческ ого отделения для абитуриентов, решил поступать – и поступил.

На втором курсе технику живописи и реставрации читал Виктор Филатов – корифей в своем деле. Он и пригласил Ямщикова поработать у него – во Всероссийском реставрационном центре, когда узнал, что тот ищет подработку (стипендия была очень небольшая, отец Саввы давно умер, а дома были мама и братишка). И с того момента, как Савва пришел в Марфо-Мариинскую обитель, где в то время располагались реставрационные мастерские, древнерусское искусство навсегда стало его любовью и профессией.

Ямщиков очень рано стал известен в кругу знатоков древнерусского искусства. Ему было 28 лет, когда режиссер Андрей Тарковский пригласил его консультантом на съемки фильма «Андрей Рублев».

Тогда, в начале 1960-х, увлекаться древнерусским искусством было душевной потребностью самых разных людей – историков, физиков, лириков. Они не стремились в Париж или Нью-Йорк – все равно не выпустили бы. Но не побывать в Суздале или Пскове, не увидеть фресок Владимирских соборов было стыдно. Из этого поколения был и сам Тарковский.

«Андрей Рублев» стал фильмом, которого ждали, которого требовало время. Оператор Вадим Юсов, актеры Анатолий Солоницын, Юрий Назаров, Михаил Кононов, Николай Бурляев, Иван Лапиков остались друзьями Саввы Ямщикова на всю жизнь.

В те же годы, когда снимался «Андрей Рублев», Ямщиков устроил уникальную – на тот момент – выставку «Живопись древнего Пскова». Древнерусская живопись – это иконы, а иконы советская власть не жаловала. Однако выставку из 100 икон все-таки открыли на Кузнецком мосту, через дом от приемной КГБ, с большими трудностями. Разрешение Савве Ямщикову было выдано на выставку картин, а когда власти спохватились, у зала уже стояли огромные очереди, о выставке трубили «Би-би-си» и другие источники – и закрыть ее было невозможно.

Эта выставка стала первой после 1917 года выставкой икон! В эпоху, когда человека могли исключить из партии или даже уволить с работы за то, что он венчался или крестил ребенка, Ямщиков открывал людям мир русской иконы. А потом пошли выставки икон одна за другой – из Онежья, Ростова Великого, Кижей. Для зрителей, многие из которых икон никогда не видели, они стали настоящим откровением. Савва сам удивлялся, как это все удавалось.

Вообще с именем Ямщикова связано множество понятий с прилагательным «первый»: он первый описал все русские иконы, первый устроил выставку реставраторов, первый – после 1917 года – выставку древних икон, а на первой выставке шедевров из частных коллекций Ямщиков поставил задачу не только показать людям произведения искусства, но и вернуть доброе имя коллекционерам, которые в эпоху СССР считались спекулянтами. Благодаря организации крупных выставок имя коллекционера стало уважаемым по всей стране. Одним из первых в СССР Ямщиков стал заниматься вопросами реституции культурных ценностей, вывезенных немцами из нашей страны в годы Великой Отечественной войны. Во многом благодаря его усилиям была возвращена из Германии православная святыня – икона Богородицы Псковско-Покровс кая и другие реликвии.

Очень тяжелым периодом стал для Саввы Ямщикова распад Советского Союза. Практически все, чем он когда-то занимался, – его иконы и коллекции – оказались невостребованным и. Результатом стала тяжелейшая депрессия, из-за которой он 10 лет не выходил из дома и почти ни с кем не общался. у Ямщикова обострились все болезни – он с трудом ходил, перенес операцию на сердце, но по-прежнему себя не щадил и, немножко оправившись от болезни, спешил наверстать упущенное. Когда Савва узнал, что кроме него некому встать на пути несправедливости и беспредела, он поднялся с постели.

Надо сказать, что Савва Васильевич еще в детстве заболел полиартритом, и всю жизнь ему было трудно ходить и вообще двигаться, но это не помешало ему объездить всю страну. Нет ни одного старинного русского города, монастыря и храма, где бы он не побывал. По его словам, нет на Руси такой иконы, которую он не подержал в руках. «Я составлял опись икон по всем музеям – реставрационную опись. Я держал каждую икону в руках, составлял реставрационную опись для того, чтобы нам планировать работу. И поехал в Кострому. Это была командировка. Если бы я туда не поехал, не было бы открытия портретов Григория Островского, не было бы ярославских портретов, не было бы угличских портретов, не было бы рыбинских портретов» , — рассказывал о себе Савва.

Открытие картин Ефима Васильевича Честнякова – это тоже заслуга Ямщикова. И опять стояли километровые очереди на выставки его открытий. Выставки были его стихией. Он любил приходить в зал и смотреть на лица зрителей, впервые увидевших красоту провинциальных портретов и ростовских икон. Он вел передачи по телевидению и писал книги. Он был влюблен в историю русской культуры, в ее искусство и хотел, чтобы мир разделил его любовь.

В мастерской Ямщикова, где бы она ни находилась, всегда толпился народ – ученые, художники, спортсмены, артисты, музыканты, дипломаты – все, кого они заразил своей страстью к искусству, страстью к правде и справедливости. Круг друзей Саввы был огромным. Вместе с тем, советская власть относилась к нему с опаской и осторожностью, за ним следили, его славы боялись. Несколько лет КГБ пытался выяснить, не продает ли он иконы за границу. Однажды даже обмолвились, что если выяснится, что он продал хотя бы одну вещь, наказание ему дадут по «вышке» (высшая мера наказания — простонародн.).

«Обо мне шла слава монархиста, революционера и говорили, что я торгую иконами» , – вспоминал об этом времени Савва. Но, конечно, такое мнение о нем было вовсе не обоснованным. Его единственной материальной ценностью был портрет великой княжны Александры Павловны кисти Д.Г. Левицкого, который он сам нашел и отреставрировал (стоил портрет под 500 тысяч долларов). Савва его берег в приданое дочери Марфе. Но восставала душа, что такое сокровище лежит в шкафу, неведомое людям. Посоветовался с дочкой – Марфа не возражала остаться без приданого. Портрет они подарили Ярославскому музею.

Вместе с тем, Савву боялись. Была в нем какая-то истовость и непримиримость – за каждый храм, за каждую икону и картину он стоял насмерть. Он мог написать письмо Президенту, и на его письма откликались. Савва громил тех чиновников, которые уничтожали или препятствовали сохранению и развитию русской культуры – громил в печати и по телевидению, громил сплеча, не стесняясь в выражениях, не боясь вынести сор из избы.

Так, одно время в Абрамцеве директором был А. Пентковский, который разрушал Абрамцево, – Савве удалось снять его с работы. Ямщикову в свое время удалось снять с должности мэра города Суздаля, который разрушал и грабил древний город. Отстоял Ямщиков и Мемориальный музей-заповедник «Михайловское», где местные олигархи решили построить коттеджи: когда против директора Пушкинского музея-заповедник а состряпали уголовное дело, чтобы отстранить его и захватить землю, Савва защитил и доброе имя директора, и пушкинские пейзажи. А последним его делом стала подготовка Всероссийской конференции реставраторов во Пскове, посвященной спасению псковских памятников. Там Ямщиков и умер 19 июля 2009 года.

«Савва был истинным защитником русской культуры, русского искусства, наших традиций. Не в понимании традиции как бесконечного повторения пройденного, а в понимании развития принципов» , – говорил о Ямщикове известный актер, режиссер и писатель Василий Ливанов.

Сам же Савва любил повторять слова Евангелия: «Держите всегда свой светильник зажженным». Да, Ямщикову всю жизнь приходилось воевать – с грязью и копотью, губившими древние картины и иконы, с нерадивыми чиновниками и бюрократами, с собственными болезнями. Однако он был убежден: его жизнь удалась!

«Почему я так люблю выставки? – говорил Савва. — Потому что я работаю и живу для того, чтобы это все осталось людям. Когда я вижу на выставке, как люди смотрят на эти вещи, на этих иконных выставках, – для многих открывается новый мир. Одно дело – в музее. А на выставке – это все близко так. Мне радость доставляет, что эти шедевры находятся в надежных руках и, в конце концов, станут достоянием наших потомков. А что может быть лучше, чем-то, что ты знаешь, что дело твое – не напрасно» .

Литература:

1.​ Агишева Г. Реставратор всея Руси. Воспоминания о Савве Ямщикове. М.: НО ИЦ Москвоведение, 2010. – 448 с.

1.​ Савва Ямщиков. Числюсь по России. Док. фильм. Автор сценария Т. Басова. Режиссер А. Смирнов. 2009. http://www.youtu be.com/watch?v=t oi5gH6HQsc . Дата обращения: 01.10.2012.

1.​ Ямщиков С. Созидающие. М.: Русский мир, 2007. – 488 с.

1.​ Ямщиков С. Россия и бесы. Когда не стало Родины моей… М.: Эксмо, 2011. – 480 с.

1.​ Фото: Архив официального сайта факультета филологии и журналистики Иркутского государственного университета. 2009 г. http://www.slovo .isu.ru/news_arc hive_2009.html (дата обращения: 18.10.2012).

19 июля в Пскове после операции скончался известный искусствовед и реставратор . Заслуженный деятель искусств России, академик РАЕН (отделение “Российская энциклопедия”), художник-реставратор высшей категории, искусствовед, историк, писатель, член президиума Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, лауреат многих наград, организатор множества выставок, Савва Ямщиков известен своим неизмеримым вкладом в сохранение и восстановление отечественной культуры.

За сорок лет работы ему удалось возродить более 400 икон, многие годы он работал у архимандрита Алипия (Воронова) в Псково-Печерском монастыре, о чем впоследствии написал фундаменталый труд.

Просим молитв читателей о упокоении души раба Божиего и публикуем интервью Савелия Ямщикова, данное “Учительской газете” в преддверии своего 70-летнего юбилея.

С утра, до школы, стоял в очереди за мукой

– Савва Васильевич, считается, что люди искусства с детства чувствуют свое будущее призвание. А как у вас было с предчувствиями?

Тебе на руке напишут 1572-й номер, а пока идет очередь, нужно сбегать на станцию, украсть угля или дровишек, чтобы протопить печку.

Но в школе я почувствовал тягу к книгам, класса с 5-го читал запоем. Вот мы последние три года боремся за то, чтобы 200-летний юбилей Гоголя провести на должном уровне, а я вспоминаю 1952-й, когда мне шел 15-й год. И отмечалось 100-летие со дня смерти Гоголя. Отмечалось очень широко. Под личным наблюдением Сталина. И выпустили знаменитый синий шеститомник. Он со мной и по сей день. Гоголь, считаю, проторил мне дорогу в мир искусства. Конечно, были Бог, учителя, родители. Но Гоголь для меня - это все. И без Диккенса я своего детства тоже не мыслил. Русская литература и история - это то, что меня очень к себе тянуло.

В 62-м году я, тогда 24-летний выпускник искусствоведческого отделения МГУ и ученик Всероссийского реставрационного центра, был завсегдатаем кафе «Националь» на Охотном ряду. Туда заходили, чтобы пообщаться в неформальной обстановке, разные творческие люди: Михаил Ромм, Юрий Олеша, разведчик Абель, о котором был снят «Мертвый сезон», и, конечно, молодежь. Там меня однажды и представили худому, нервного вида парню, который оказался Андреем Тарковским, режиссером только-только прогремевшего на Венецианском кинофестивале фильма «Иваново детство». Он сразу предложил мне поработать консультантом на его новой картине об иконописце Андрее Рублеве. На что я возразил, что еще сам учусь. «Мне как раз и нужен молодой человек, желательно единомышленник, - сказал Андрей, - А что касается недостатка опыта, то, когда возникнет такая надобность, вы обратитесь к своим учителям». Потом оказалось, что мы с ним живем в одном районе. Он - на Щипке, а я - по другую сторону железной дороги, на Павелецкой набережной. Его фильм «Зеркало» - это и про мою молодость тоже.

В поисках объектов будущих съемок мы проехали по Карелии, Вологодчине, осмотрели храмы Новгорода, Суздаля, Владимира, Пскова.

- А что вам дала работа на «Андрее Рублеве»?

Это состоявшаяся на многие годы дружба с близкими по духу людьми Юрием Назаровым, Иваном Лапиковым. Я благодарен Вадиму Юсову за то, что благодаря его камере открыл для себя то, что, казалось бы, давно знал до мельчайших деталей. Сколько раз зачарован был я сказкой !

Но когда в первых кадрах фильма полетел над залитой половодьем землей мужик на шаре и проплыла у него за спиной белоснежная лепнина Покрова, увидел совсем по-новому этот памятник.

Тарковский советовался со мной при выборе актеров. Однажды он веером разложил на столе фотографии. Я отметил одно лицо, абсолютно незнакомое, но такое «рублевское», хотя, как известно, изображений великого мастера мы не имеем. «Да, удивительно похож… Солоницын из Свердловска. Не знаю, что он за актер, все-таки провинция», - Андрей колебался. Но я-то совсем иначе относился к провинции. Исходив-изъездив русскую глубинку вдоль и поперек, сколько ярчайших, самобытнейших талантов повстречал! Познакомившись с Анатолием Солоницыным, я при первой же встрече почувствовал, что это та тончайшая, очень ранимая натура, которой только и дано осилить неподъемный груз роли Рублева. Толю утвердили. Иначе пришел в этот фильм юный Коля Бурляев. Он хотел сыграть колокольного литейщика Бориску, но Тарковский видел в этой роли актера средних лет. Чего стоило нам с Юсовым уговорить Андрея. Я даже предложил поспорить на ящик коньяка. Андрей спор принял: «Давай на коньяк; но учти, ты проспоришь». Бурляев с блеском выдержал кинопробы и был утвержден. Благодаря ему новелла «Колокол» стала одной из вершин фильма.

- Повезло вам на встречи с выдающимися людьми…

Да. Когда я начал заниматься болгарской живописью, то познакомился со своей первой женой, которая сыграла колоссальную роль в моей судьбе. Ее отец до 1944 года был руководителем соцпартии Болгарии. Потом он пошел по дипломатической стезе. И моя будущая жена, приехав сюда, уже знала пять языков, потому что училась в Италии, Америке, Швейцарии. Она мне приоткрыла окошко в мир западного искусства: итальянское Возрождение, импрессионизм…

- Как познакомились со своей второй женой?

В свои университетские годы, занимаясь на кафедре искусствоведения вместе с моим другом, с которым мы и поныне сотрудничаем - Никитой Голейзовским - я несколько лет прожил в семье его замечательного отца Касьяна Ярославича Голейзовского. Это был талантливейший хореограф, один из просветителей конца XIX - начала XX века. Мы с Никитой восторженно слушали его рассказы о том, как он работал с Врубелем, Серовым. Однажды Касьян Ярославич сказал мне: «Я в Ваганьковском училище видел девочку из Средней Азии, Валю Ганибалову - поверь, она заставит о себе говорить». Я не придал этому замечанию особенного значения, но человек предполагает, а Бог располагает.

Позже я подружился с выдающимся танцовщиком Володей Васильевым. В 1972-м во время Всесоюзного конкурса артистов балета они с Катей Максимовой пошутили: «Савва, тебе бы следовало походить на балетный конкурс, ты же холостяк - может, и жену себе там подыщешь». И однажды я с ними сходил на один из туров. Правда, уже после четвертого выступления собрался уходить. Но они меня удержали: «Сейчас будет Валя Ганибалова танцевать, ее обязательно надо посмотреть». Я не такой уж тонкий ценитель балетного искусства, но сразу понял, что танцует действительно незаурядная балерина. Вскоре в Москву на гастроли приехал Мариинский театр. Я дружил с некоторыми из его артистов. Пришли они ко мне в мастерскую с Валей Ганибаловой. Так жизнь нас свела, мы стали мужем и женой, у нас родилась замечательная дочь Марфа, которая пошла по моим стопам.

Одна из ваших книг о трофеях Второй мировой называется «Возврату не подлежит!», а так ли безапелляционно стоит вопрос?

Для меня он безапелляционен. Согласно Гаагской конвенции, которую, кстати сказать, Запад нам часто тычет в нос, мы является страной пострадавшей. Это Германия развязала войну, а не наоборот. И требовать от нас каких-либо компенсаций по крайней мере аморально. Проблемой «трофейного» искусства я серьезно занялся в 1989 году, когда входил в президиум Советского фонда культуры. Как известно, все уникальные ценности, вывезенные после войны нашим государством из Германии в компенсацию за материальные потери в войне, были распределены под грифом «совершенно секретно» по хранилищам и музеям. Доступ к ним имел ограниченный круг лиц. Во Всероссийском реставрационном центре, где я проработал почти 30 лет, хранилась «Венгерская коллекция»: 160 шедевров западноевропейской живописи и 8 скульптур. Однажды ко мне обратилась заведующая отделом масляной живописи Надя Кошкина: «Савва, мы тут все реставрируем картины малоизвестных художников, а к работам Эль Греко, Веласкеса, Гойи, Тициана, Дега, Ренуара уже 40 лет никто не прикасался. Надо что-то делать».

Я позвонил заведовавшему международным отделом ЦК Валентину Михайловичу Фалину, большому знатоку изобразительного искусства. Он меня принял, мы проговорили часов пять и пришли к единому мнению: хранящиеся у нас трофейные вещи надо рассекречивать, реставрировать и выставлять в наших музеях, чтобы быть полноправными хозяевами. А вскоре появилась необходимость в госкомиссии по реституции.

- А зачем было создавать целую госкомиссию?

Ко мне стали обращаться специалисты по поводу других перемещенных ценностей. А это было уже начало 90-х, когда к власти подступался Ельцин и в обществе замаячил лозунг: «Берите, что хотите». Сразу появились желающие поживиться на халяву. Мой друг, крупный германский дипломат Андреас Ландрут тогда посоветовал: «Савва, надо срочно создавать комиссию по реституции, иначе начнут хапать и ваши, и наши. Деньги-то огромные». После предварительных консультаций было решено, что костяк комиссии составят искусствоведы и реставраторы, а их работу будут поддерживать дипломаты, адвокаты, архивисты.

- И чем занималась комиссия?

Помню, вели трудные переговоры в Будапеште, когда пришло сообщение, что Ельцин приехал туда с визитом и привез в подарок «Венгерскую коллекцию». Я так и обмер. Позже, к счастью, оказалось, что было подарено только две работы венгерских художников. Венгры нам говорят: «Мы взамен подарили России икону Андрея Рублева». И с гордостью предъявляют ее фотографию. «Мне все ясно, - говорю. - У нас такие «Рублевы» на вернисаже в Измайловском парке по 30 рублей идут». По возвращении в Москву мы на комиссии приняли решение, запрещающее дальнейшую передачу «венгерки», благодаря чему она до сих пор остается в России.

- А с «Бременской коллекцией» у вас были проблемы?

Они остались до сих пор. Капитан советской армии Виктор Балдин в 1945 году нелегально вывез из Германии 362 рисунка и 2 картины старинных мастеров. И три года держал их в чемодане под кроватью. И только в 1948 году обстоятельства заставили его сдать коллекцию в Музей архитектуры. Когда уже в 90-е наша госкомиссия ездила в Германию на переговоры, работавший с нами профессор Вольфганг Айхведе сказал: «Ваш Балдин с нами торгуется, просит в обмен на коллекцию «сделать» ему зубы, глаза, «Мерседес», но мы хотим все оформить официально». Я тут же звоню тогдашнему министру культуры Губенко: «Коля, от Балдина можно ожидать чего угодно, срочно забирай коллекцию». И по приказу Губенко спецслужбы в ту же ночь все вывезли в Эрмитаж. Говорят, Балдин поносил меня на чем свет стоит.

В феврале 1993 года мы подписали с немцами «Заявление о намерениях», касающееся судьбы «Бременской коллекции». Но ничего из этого не было выполнено. В России грянул кризис. Севший в кресло министра культуры Михаил Швыдкой госкомиссию по реституции распустил, а в марте 2003-го вообще пытался безвозмездно отдать немцам «Бременскую коллекцию», которая стоит под миллиард долларов. Но после обращения Николая Губенко с депутатским запросом в Генпрокуратуру сделку с немцами остановили.

- Что же делать?

Я уверен, что сейчас с бухты-барахты мы ничего отдавать не должны. Такие решения должны принимать сообща многие специалисты этого дела.

- С каким чувством встречаете свой юбилей?

Горжусь тем, что на недавней презентации моей последней книги «Бремя русских» вице-президент Академии геополитических проблем генерал-полковник Леонид Григорьевич Ивашев сказал: «С атомными зарядами в стране пока все в порядке. Здесь я спокоен. А вот Ямщиковых у нас маловато». И дальше процитировал стихи: «Ну что ж, такое бремя русских. / Наш век не лучший из веков. / Но светят нам на небе тусклом / Белов, Распутин, Ямщиков». Эти слова для меня выше любого ордена.

Главный урок, вынесенный из жизни: если в 25 лет я был уверен, что знаю все, то сейчас, прежде чем что-то сказать, я десять раз перепроверю и посоветуюсь с людьми, которым доверяю.

в: Смерти боитесь?

о: Думаю о ней. Три месяца назад умер мой шофер, Лев Палыч. Замечательный был человек. Как Савелич у Гринева. Забавный: ему доставляло удовольствие отвезти документы Добродееву или кому-то еще из важных. И вот сидел рядом в машине и тихо умер, я и опомниться не успел. Тогда я подумал, что пожелал бы себе такой вот смерти. А потом стал размышлять – не-е-т, без покаяния, без причащения не хочу. Мой папа был неверующий. А в 1941-м на него обрушилось три тонны ледяной воды, он был командир пожарного взвода. И в декабре в таком виде пришел домой. Умер от скоротечной чахотки. Так перед смертью вдруг попросил: крест в воду окуните и этой водой умойте.

в: Савва Васильевич, все же вы уже не на ярмарку, с ярмарки едете… Чему вас жизнь научила?

о: Заниматься надо тем, что дается тебе легче всего. Но делать это изо всех сил. Тогда жить будет интересно и свободным будешь всегда.

Работая всю жизнь художником-реставратором и одновременно занимаясь популяризацией этого редкого, сложного, интересного труда, я никогда раньше не тяготел к мемуарному жанру. В книгах, статьях, телепередачах рассказывал о свежих, только что состоявшихся открытиях, выставках, научных дискуссиях. Но, видно, всему своё время. Годы, а главное болезнь, на несколько лет прервавшая моё общение с миром, заставили сосредоточиться на прошедшем и по-новому вспомнить тех, с кем благодаря профессии художника-реставратора довелось работать, дружить, иногда – конфликтовать. Люди это были замечательные, уникальные. Правда, кому-то они сегодня покажутся странными чудаками, но я-то рассчитываю, что меня будут читать люди, заинтересованные тем делом, которому посвятили себя герои этой книги. Для них главным в жизни стало сохранение памятников, традиций народа, а значит – сбережение его памяти.

Пожалуй, нет такого места, связанного с развитием древнерусской архитектуры, иконописи, литературы, где бы я ни побывал. Причем побывал не наскоком. Многие месяцы и годы прошли в работе с иконами, русскими портретами XVII – XIX веков в музейных собраниях Вологды, Петрозаводска, Костромы, Ярославля, Ростова, Переславля Залесского, Смоленска… Трудясь реставратором, я обычно только треть года проводил в Москве, всё остальное время – экспедиции, походный быт, ночёвки в палатках, домах-вагончиках, а случалось, и в крестьянских избах. Теперь уже знаю точно, что лучшее время жизни прошло в деревне Ерснёво, в доме плотника Бориса Федоровича Елупова, любовно и как-то очень просто сохранявшего рукотворные жемчужины Кижей.

Там, в тихих деревнях и древних городах провинциальной России, я открывал для себя, какой он – подлинный патриотизм, и начинал постигать мудрую философию народной жизни.

Я, выросший в бараке на Павелецкой набережной, лишённый наставничества погибшего в войну отца, опекаемый бабушкой, ибо мама с утра до вечера трудилась, чтобы не умерли мы с братом с голоду, сам занимался своим образованием и устройством в жизни. Мне бесконечно повезло на встречи с уникальными людьми, начиная с университетских профессоров и кончая выдающимися спортсменами, сотрудниками провинциальных музеев, одарённейшими реставраторами, плотниками, сохранявшими сокровища Кижей, блестящими русскими офицерами, кинооператорами, писателями и просто одарёнными натурами.

В политической науке я не сильно подкован, с диаматом и истматом в университете не «дружил», хотя основные марксистские труды изучил. На веру принять их постулаты не мог, ибо я из старообрядцев и незаконно раскулаченных. Большинство родичей сгинуло вдали от родимых мест. Дед по матери сидел и умер в селе Шушенском. До сих пор храню его письма с обратным адресом, который ранее помечал на своих конвертах вождь революции. Всё, чем мне довелось заниматься в жизни – реставрация, искусствоведение, телевидение и пресса, – было не благодаря, а вопреки. Известную балерину спросили: как-то стимулировала ли её творчество закулисная борьба? Недолго думая, она ответила, что иногда травля заставляла мобилизоваться, но лучше бы грязных склок не было. А мне всё время приходилось собачиться с министерскими чиновниками и дураками, приставленными к нашему делу. Каждое открытие, выставка, каталог, альбом, книга давались с кровью. Некоторые полупрезрительно называли меня везунчиком. Если и везло мне в работе, то исключительно по воле Божией. Наряду с тупоголовыми начальниками, довелось мне в те времена встретить редкостных людей. Прежде всего университетские учителя помогли мальчишке из бараков найти своё место в науке, а значит, и в жизни. В. М. Василенко, В. И. Лазарев, В. В. Павлов, Е. А. Некрасова, В. В. Филатов не только открыли передо мной мир прекрасного, но и научили родное Отечество любить. А Николай Петрович Сычёв, отправленный на 20 лет в ГУЛАГ с поста директора Русского музея, ещё до революции входивший в золотую плеяду русских учёных, целых семь лет занимался со мною в маленькой квартирке на Чистых Прудах. Во Пскове его первый ученик Л. А. Творогов, прошедший с наставником каторжный путь, многие годы являл мне пример мужества и преданности любимому делу. Родившийся инвалидом, обречённый на неподвижность, он до 83 лет оставался героем, которому любой кадет из «Сибирского цирюльника» в ноги поклониться должен. Он создал во Пскове первую в мире библиотеку из библиотек: от рукописей XII века из Мирожского монастыря до книжных собраний Ганнибалов, Яхонтовых, Назимовых, Блоков и других псковских семей. Американские и английские слависты восторгались его немногочисленными статьями, а в местном музее, да и в Пушкинском Доме зачастую посмеивались над странным калекой, играющим на костылях в волейбол и кормящим из скудной получки десятки собак и стаи голубей. Во Пскове же встретил я Л. Н. Гумилёва, приехавшего к здешним кузнецам заказывать крест на могилу матери. Встретил, подружился и до последних дней талантливейшего ученого и замечательного человека окормлялся от щедрот его. А сколько мне богатств подарили годы общения с К. Я. Голейзовским – прекрасным художником, учеником М. А. Врубеля и В. А. Серова, основоположником современного балета, как его именуют мировые словари хореографии. В той эпохе было немало людей высокой культуры и истинной интеллигентности.

Реставрацией икон я занимался целых двадцать лет. Это были самые счастливые годы. Будучи человеком глубоко верующим, я никогда не перестану славить подвиги таких подвижников музейного и реставрационного дела, как семья Федышиных в Вологде, Л. А. Творогова и Ю. П. Спегальского во Пскове, П. Д. Барановского, Н. П. Сычёва, Н. Н. Померанцева, жизни не щадивших во имя спасения духовного наследия Отечества.

Когда говорят, что музеи отнимали у церквей иконы, мне больно: я-то знаю, что такое труд музейщика. За нищенскую зарплату в течение семи десятилетий именно музейщики сохраняли наше духовное наследие, и очень многие при этом рисковали не только своей свободой, но и жизнью в буквальном смысле слова. Вспомним Барановского, который за свои убеждения реставратора пошёл в тюрьму. Но не надо забывать, что и духовенство тоже страдало – и в тюрьмах, и в лагерях. И больно, когда пытаются противопоставлять сегодня труд одних и веру других.

Я родился в Москве, но, наверное, давно бы сошёл с круга, если бы не проводил большую часть времени во Пскове, Петрозаводске, Кижах. Что такое Москва? Это конгломерат. Была бы она заштатным тихим городом, если бы не деловые ярославцы да костромичи, которые ещё в позапрошлом веке приспособили её для себя. Провинция – это чистота духовной жизни, которая всегда питала меня.

Трагичность нашей демократической ситуации в том, что каждый лишь думает, как бы побольше урвать, – и в столицах это захватило всех, а провинция сопротивляется этому, российская глубинка осознала, что без заботы о культуре мы просто погибнем. Да, я всегда с особым удовольствием еду и в Вологду, и в Новгород, и в Кострому, и, конечно, в Ярославль. Это спасительные оазисы после Москвы. В Москве царят мразь и запустение. Да и в Петербурге то же самое. К счастью, это не коснулось пока провинции. Москва и Петербург усиленно разлагают культуру. Провинция ей – мать, а столица – мачеха.

Затворничество последних лет открыло мои глаза на друзей истинных и случайных, относившихся ко мне потребительски, а иногда под личиной приятельства таивших зависть и даже злобу. Бог им судья, но уже сейчас видно, во что превращаются нередко одаренные от природы люди, лавируя между правдой и ложью, попирая принципы порядочности и честности и забывая время от времени перечитывать провидческие страницы гоголевского «Портрета».

Истинных друзей осталось немного, но мал золотник, да дорог. Постоянно я ощущал заботу и внимание со стороны коллег по работе в Институте реставрации, да и служащих в других реставрационных учреждениях; ни на минуту не оставлял меня без внимания Валентин Лазуткин, один из тех, на ком держалось и держится отечественное телевидение. Трогательность и деликатность уроженца тёплой, благодатной Рязанщины помогала мне преодолевать тяжелые периоды полного отчаяния. Поддерживал меня своим сибирским духом и пониманием ситуации замечательный русский писатель Валентин Распутин, а его публицистические выступления и наши беседы о судьбах родной земли надолго отвлекали меня от повседневного уныния. Присылая книги с тёплыми автографами и советами, как надо лечиться травами, Виктор Петрович Астафьев не давал мне расслабляться и потерять веру в силу мужской дружбы. Очень переживал я, когда любимый писатель, пойдя на поводу своего не всегда уравновешенного характера и запальчивости, дал повод «демократической черни» записать его к себе в единомышленники, перессорить с товарищами по перу и даже проглотить наживку с ворованными премиальными от березовского «Триумфа». Знаю, как тяжело и больно стало его раскаяние, о котором он говорил своему постоянному собеседнику и младшему товарищу Валентину Курбатову. Описывал, как снится ему часто В. Г. Распутин и всё, что связано с прошлым писательским братством.