Экзотическая бабочка описанная в произведении набокова. Охотник на бабочек. Прогресс для насекомых

У Набокова, как и у многих русских писателей, большую часть жизни не было своего дома. Его история схожа с историей Достоевского , который скитался по Европе, а в Петербурге сменил больше 20 адресов. Единственным «своим» домом для Набокова остался дом в Петербурге на улице Большой Морской, где он появился на свет. Несмотря на то, что писатель подолгу жил в Берлине, Париже, в США и в Швейцарии, он нигде не приобрел собственного дома или хотя бы квартиры.

В доме на Большой Морской будущий писатель родился 23 апреля 1899 года, в один день с Шекспиром и через сто лет после Пушкина, как он сам любил говорить. Теперь здесь единственный музей Владимира Набокова. С самого детства Владимир увлекался литературой, благо библиотека родителей было очень богатой и насчитывала 11 тыс. томов. Еще одно серьезное увлечение - энтомология, которое он, как и сочинительство, не оставлял на протяжении всей жизни. За бабочками он целыми днями гонялся в имении в Выре недалеко от Петербурга, где семья проводила лето.

За год до революции, в 1916 году, дядя Владимира оставил юноше в наследство еще один прекрасный особняк в Рождествено. «Это был очаровательный, необыкновенный дом. По истечении почти сорока лет я без труда восстанавливаю и общее ощущение и подробности его в памяти: шашечницу мраморного пола в прохладной и звучной зале, небесный сверху свет, белые галерейки, саркофаг в одном углу гостиной, орган в другом, яркий запах тепличных цветов повсюду», — писал Набоков в книге воспоминаний «Другие берега».

Когда грянула революция, и дома, и миллион, оставленный дядей в наследство, пришлось бросить при поспешном бегстве из Петрограда. И это было, кстати, не последнее бегство Набокова от враждебных сил. Сначала семья уехала в Крым, а через 2 года в Европу и осела в Берлине. На протяжении двух лет Владимир учился в Кембридже в Англии. Интересно, что тогда он и не помышлял о том, чтобы сделаться профессиональным писателем - Набоков решил поступить на факультет зоологии и посвятить жизнь бабочкам, став энтомологом. Однако когда выяснилось, что там нужно препарировать живую рыбу, он перевелся на гуманитарный.

После учебы Владимир присоединился к семье и стал жить в Берлине. Здесь он женился на Вере Слоним, и у них родился единственный сын Дмитрий. Вера оставалась верной и всепрощающей женой, другом, помощником и опорой до самой смерти. Супруги очень подходили друг другу. Они оба были синестетиками, обладали редкой особенностью восприятия — цветным слухом. Это свойство передалось и сыну Дмитрию. Набоков как-то рассказывал, что буква «м» видится ему фланелевой, розовой, Вере - голубой, а сыну в результате смешения родительских генов - розовато-голубой.

Набоков больше никогда не вернулся в Петербург, хотя мечтал побывать в городе своего детства, который помнился ему до боли прекрасным. Его не раз посещали мысли побывать на родине по поддельному паспорту, как он признавался в «Других берегах».

«Отдал бы я полмира,

Чтоб снова увидать мир яркий, молодой,

который видел я, когда ходил зимой

вдоль скованной Невы великолепным утром!»

В.Набоков, «Детство»

Из Берлина молодой семье пришлось бежать - и опять из-за смертельной угрозы. Здесь набирал силу фашизм, начались гонения на евреев. Все началось с того, что в 1936 Веру из-за ее национальности уволили с работы. В следующем году семья Набоковых переехала в Париж. Впрочем, и оттуда через три года пришлось бежать в драматических обстоятельствах - в столицу Франции вступали немецкие войска. В 1940 году Набоковы на последние деньги купили билеты на пароход и отправились в США.

США: бабочки и литература

В США, с 1940 по 1959, Набоков зарабатывал на жизнь чтением лекций американским студентам. Сначала он получил место преподавателя литературы в женском колледже в Уэлсли. Вскоре ему предложили место в энтомологической лаборатории Гарвардского музея сравнительной зоологии. Его позвали изучать бабочек, и это привело Набокова в восторг.

«Четыре дня в неделю провожу за микроскопом в моей изумительной энтомологической лаборатории. Я описал несколько видов бабочек, один из которых поймал сам, в совершенно баснословном ущелье, в горах Аризоны. Работа моя упоительная: знать, что орган, который рассматриваешь, до тебя никто не видел, прослеживать соотношения, которые никому до тебя не приходили в голову, погружаться в дивный хрустальный мир микроскопа - все это так завлекательно, что и сказать не могу», — писал он.

Набоков подтверждает истину о том, что талантливый человек талантлив во всем. Самоучка, он сумел сделать серьезные открытия в своей области и стал уникальным специалистом по бабочкам-голубянкам. А между тем, он мечтал преподавать в Гарварде литературу.

С женой, с сыном во время преподавания в Корнельском университете

Со временем, в 1948 году, Владимира Владимировича все-таки пригласили читать лекции по русской и европейской литературе, но в другой университет, рангом чуть ниже, Корнельский (Итака, штат Нью-Йорк). Очень скоро Набоков завоевал славу самого эксцентричного преподавателя во всем университете, провокационного, жесткого и требовательного, привлекавшего на свои лекции толпы студентов. Он мог устроить из лекции театральное представление, мог поставить студентов в тупик вопросами: «Какого цвета были обои в спальне Каренина?» или «Опишите зонтик Эммы Бовари». Об этом до сих пор вспоминают в университете.

А когда же зайдет речь, собственно, о кабинете Набокова, спросите вы. Сложный вопрос. Дело в том, что в тех местах, где Набоковы жили, кабинетов не было. Это были съемные квартиры, отели и даже дешевые мотели. Сын Набокова на вопрос «где ты живешь?» отвечал: «В маленьких домах у дороги». Более-менее постоянное место для жизни появилось у семьи во время работы в Корнельском университете, это был небольшой симпатичный дом в Итаке.

Но для того, чтобы писать книги, кабинет Владимиру Владимировичу и нужен-то не был. Он сочинял, где придется: стоя у конторки, лежа на кровати, сидя на диване. И писал он не традиционным способом - не печатал на машинке и не обкладывался кипами бумаги. Романы писались на небольших карточках, примерно по 500 слов на каждой, и даже не по порядку. Сын Дмитрий, который тоже стал писателем и переводчиком, рассказывал, что отец мыслил образами, сценами. Эти сцены и образы он переносил на карточки, а потом собирал из них роман, как мозаику.

За письменным столом он работать вообще не любил. За столом обычно сидела жена Вера, перепечатывая его рукописи. Самым странным кабинетом Набокова был автомобиль, где он писал свою знаменитую «Лолиту». Он решил сочинять ее в дороге, переезжая из города в город по всему маршруту Гумберта Гумберта. За рулем сидела Вера, а писатель удобно располагался на заднем сиденье со своими карточками.

Правда, кабинеты у писатели все же были - благодаря бабочкам. Когда речь шла о точной науке, об энтомологии, Набоков был готов мириться с письменным столом и с отдельным кабинетом. Кабинеты эти располагались в учебных заведениях, где писатель преподавал и занимался исследованиями. Сохранились фото его кабинетов в Гарварде и Корнеле, удобные, неплохо обставленные и оборудованные.

Судя по подписи к фото кабинета в Корнельском университете, Владимир Владимирович занимается переводами на английский «Онегина». Перевод – труд, требующий больше места, чем сочинительство романа «образами»: требуется место для массивных словарей и справочников.

Лолита и независимость

Роман Лолита удалось опубликовать с трудом, никто не хотел брать на себя огонь общественного мнения. Когда в 1955 году ее все-таки напечатали в парижском издании «Олимпия», это вызвало страшную шумиху и скандалы. Через три года роман разрешили в США, что сделало Набокова состоятельным человеком. Место преподавателя было решено оставить, и в 1959 году Владимир Владимирович прочел в Корнельском университете последнюю лекцию.

После этого Набоковы решили вернуться в Европу и переехали в швейцарский Монтре. Здесь они по своему обычаю также не стали покупать дом, а поселились в отеле «Палас», на берегу Женевского озера. Это место поразило Набокова, так и не излечившегося от тоски по родине, «совершенно русским запахом здешней еловой глуши».

В окрестностях водились замечательные бабочки, за которыми Набоков гонялся часами. Здесь он написал еще несколько романов, для чего ему опять же не требовался кабинет – достаточно было кровати, кресла на балконе и скамейки в парке. Это время он воспринимал как самое счастливое время жизни после детства.

«Нет, бытие – не зыбкая загадка!
Подлунный дол и ясен и росист,
Мы – гусеницы ангелов; и сладко
Вгрызаться с краю в нежный лист.
Рядись в шипы, ползи, сгибайся, крепни,
И чем жадней твой ход зеленый был,
Тем бархатистей и великолепней
Хвосты освобожденных крыл».

В. Набоков 1923 г.

В жизни Набокова литература и энтомология всегда были неразделимыми. Но спустя время вверх взяла все же литература, а бабочки стали отдыхом, но они были постоянным источником вдохновения. По большому счету никакого другого отдыха Набоков и не знал.

Бабочки увлекли Набокова с детства и он остался им верен до последних дней. А началось все 100 лет назад, под Петербургом в имении Выра – так в шестилетнем возрасте Владимир поймал свою первую бабочку. Этот день станет для него таким же знаменательным, как и день восемь лет спустя, когда он написал свой первый стих.

Набоков всегда очень ценил возможность всерьез заняться энтомолонией и пополнять коллекцию своими собственными экземплярами бабочек. Владимиру Набокову удалось открыть 20 новых видов бабочек. Эта набоковская деятельность приносила постоянный заработок, а также давала возможность заниматься любимым занятием. Это помогло Владимиру Набокову пережить кризис, связанный с потерей читателей, а позже и перехода на английский язык.

Набоков много путешествовал по Америке в поисках бабочек и именно там он обрел вдохновение на написание романа «Лолита».

Умер Набоков 2 июля 1977 года в Лозанне. Близкие считают, что причиной болезни, которая привела к смерти, стало падение на горном склоне, во время экспедиции за бабочками.

Сачок Набокова находится в музее на Большой Морской, но вот коллекция которую он собирал долгих 70 лет, сохранилась не вся. Коллекция, собранная в Выре и Рождествено остались в Вырском имении. В 1943 году дом сгорел и все, что сохранилось – это немногое, что было у местных жителей.

Русская классика точно описывала природу - литература советского времени к ней глуха. С точки зрения натуралиста, между русской классикой и литературой советского (и постсоветского) времени непреодолимый водораздел. Нелепые ошибки в описаниях природы делают и Василий Гроссман, и Александр Солженицын, и Чингиз Айтматов, не говоря уже о беллетристах младшего поколения. Интерес к природе у русских классиков был тесно связан с охотой, усадебным бытом. Набоков весьма отчетливо видит эту связь - не случайно ловлю бабочек он зовет «охотой». В его собственных произведения природа всегда отражена точно, в том числе с естественнонаучной точки зрения.

Таинственным образом появление бабочек в произведениях Набокова часто связано со смертью . Внутренний монолог Слепцова (рассказ «Рождество») прерван на слове «смерть» неожиданным появлением из кокона индийского шелкопряда (Attacusatlas). Цинциннат (роман «Приглашение на казнь»), отставив на чистом листе бумаги перечеркнутое все то же слово «смерть», отвлекается от письма, чтобы прикоснуться к большому ночному павлиньему глазу (Saturniapyri), которому позже, уже после казни главного героя, суждено вылететь на волю сквозь разбитое окно камеры. Целый рой белых ночных и ярких экзотических бабочек кружит над умершим Пильграмом в финале одноименного рассказа.

Буквальное объяснение этой странной связи бабочек с потусторонним миром было предложено самим Набоковым в «Других берегах». Весной 1917 года Набоков перенес операцию аппендицита. Усыпленный эфиром, он видел себя маленьким мальчиком, расправляющим глазчатого шелкопряда (Saturnia pavonia): «…хотя ничего особенно забавного не было в том, что расправлен и распорот был, собственно, я…».

Бабочки как знак иного. Крылатые небожители и бабочки, недостижимый рай детства, Россия и энтомологические занятия - темы, многократно переплетающиеся в творчестве Набокова. Ангел у Набокова (рассказ «Удар крыла») подобен ночной бабочке: «Бурая шерсть на крыльях дымилась, отливала инеем [он] опирался на ладони как сфинкс» («сфинкс» - латинское название одного из родов бражников - Sphinx). В этом рассказе главный герой прячет оглушенного ангела в шкаф, откуда он, как когда-то и махаон, самая первая бабочка Набокова, благополучно исчезает.

Можно заключить, что в системе метафизики Набокова бабочки играют важную роль: с их помощью на пленке, отделяющей бытие от некой высшей реальности, создается тот видимый узор, что говорит посвященным об изначальном промысле.

Память об отце. Во второй главе «Дара» мы видим летящую над Петербургом бабочку: «На Невском проспекте, в последних числах марта, когда разлив торцов синел от сырости и солнца, высоко пролетала над экипажами вдоль фасадов домов, мимо городской думы, липок сквера, статуи Екатерины, первая желтая бабочка». Маршрут полета лимонницы вряд ли случаен. Последние числа марта - роковое время для семьи Набоковых. 28 марта был убит отец писателя. Владимир Дмитриевич Набоков служил гласным Городской думы (угол Невского и набережной Обводного канала). Сквер и статуя Екатерине - дальше по Невскому в сторону Николаевского вокзала. Повторяющийся в романе узор - апрельский пейзаж, лимонница, белесая пяденица из стихотворения в 1-й главе «Дара», - все это связано с отцом главного героя. В широко известных письмах Владимира Дмитриевича Набокова из петербургских «Крестов» к жене есть фраза: «Скажи ему [Володе], что здесь в саду кроме rhamni [лимонницы] и P. brassicae [капустницы], никаких бабочек нет».

Путь декабриста. Другой пример уводит нас еще дальше в прошлое. Путь махаона, описанный Набоковым в книге «Другие берега», повторяет маршрут его двоюродного прадеда - декабриста М.А. Назимова к месту сибирской ссылки: вначале по ярославскому тракту - Вятка, Пермь, а затем - Якутск, Верхнеколымск. В Верхенеколымске, где кавалер (одно из названий махаона) «потерял одну шпору», фельдъегерь, везший ссыльного, «чуть было не потерялся» сам.

Известно, что М.А. Назимов, родством с которым Набоков гордился, прямо высказывал намерение посетить Америку «…поелику она [конституция Н. Муравьева] имеет сходство с Конституциею Северо-Американских Штатов, то мы должны узнать там действительно на самом месте, все ли так хорошо, как пишут, и для того надо, чтобы кто из членов [Тайного общества] отправился туда, все исследовал подробно во всех отраслях правления…»

Набоков в Гарварде В.В. Набоков с самого детства все свое свободное время посвящал бабочкам, точнее, их ловле или, как он говорил, «ловитве». Особую роль энтомологические путешествия и исследования бабочек сыграли в его первые годы жизни в США. Работа в музеях с коллекциями занимала у него до четырех дней в неделю, иногда по 14 часов в день. Набоков буквально изнурял себя энтомологическими штудиями, разработанный им оригинальный метод исследования рисунка крыльев бабочек столь трудоемок, что после него никто этим методом до сих пор не воспользовался.

Бабочки помогли Набокову совершить безболезненный переход с русского языка на английский. С их помощью благодаря интенсивным занятиям лепидоптерологией Набоков укрощал свою бунтующую, рвущуюся на свободу русскую музу. Он считал, что тренировка в научных статьях помогла окончательно окрепнуть и приобрести самостоятельность его английской прозе. C 1920 по 1976 год Набоков опубликовал 25 статей и заметок по энтомологии, начиная с многостраничных статей-монографий и заканчивая восторженной рецензией в шесть строк на свежий определитель, прочитанный в больнице за год до смерти. В конце жизни Набоков признавался сыну, что в литературе он завершил все, что хотел, но большая часть его энтомологических проектов (не менее шести, по моим подсчетам) остались не завершенными или даже не начатыми. Он никогда не вступал ни в какие литературные ассоциации и группы, но был членом энтомологических обществ до конца своих дней. Он не отвечал на письма поклонников его прозы из СССР, но переписывался с советскими энтомологами.

«Нет, бытие – не зыбкая загадка!
Подлунный дол и ясен и росист,
Мы – гусеницы ангелов; и сладко
Вгрызаться с краю в нежный лист.
Рядись в шипы, ползи, сгибайся, крепни,
И чем жадней твой ход зеленый был,
Тем бархатистей и великолепней
Хвосты освобожденных крыл».

В. Набоков 1923 г.

«Нет науки без воображения и нет искусства без фактов».

В.Набоков, из интервью Альфреду Аппелю, 1966 г.

Литература и энтомология (а точнее – лепидоптерология, наука о бабочках) всегда были неразделимы в его жизни, но со временем литература заняла первое место, а бабочки стали отдыхом и неизменным источником вдохновения. Собственно, никакого другого отдыха Набоков и не знал. Именно поэтому многим русским читателям жизнь Набокова кажется «неписательской»: в ней не было кутежей и вереницы любовных романов. Вместо этого была любимая семья, был ежедневный и всегда честный, в полную силу, труд – за письменным столом, за любимой конторкой, за профессорской кафедрой, за рабочим столом энтомолога. В отличие от многих художников слова Набоков не занимался жизнетворчеством и не создавал себе захватывающую биографию на радость будущим комментаторам. Образ жизни одного из величайших писателей ХХ века был скорее образом жизни ученого.

Владимир Набоков не раз говорил, что, останься он в России, он, скорее всего, был бы скромным научным сотрудником в каком-нибудь провинциальном зоологическом музее. Он понимал, что никогда не смог бы выжить в Советской России как писатель, но предполагал, что смог бы выжить как энтомолог. И в изгнании бабочки не раз спасали Набокова – если не от гибели, то от мук разлуки с родным домом и родным языком.

Бабочки были частью набоковского мира с детства и до последних дней жизни. Бабочками юный Володя Набоков разрисовал изразцовую печь в детской на третьем этаже семейного особняка на Большой Морской, 47. В поздние годы Набоков рисовал вымышленных бабочек с вымышленными именами на титульных листах своих изданий, которые неизменно посвящал и дарил жене Вере (эти рисунки можно увидеть в музее).

А начиналось все сто лет назад, в имении Выра под Петербургом, где шестилетний Володя Набоков поймал свою первую бабочку. Этот день он запомнил так же хорошо, как и другой день, восемь лет спустя, когда написал свое первое стихотворение. Для петербургского мальчика начала ХХ века, проводящего каждое лето в имении, ловля бабочек была вполне обычным занятием. Тем более что коллекционером-любителем был его отец Владимир Дмитриевич, а в семье матери Елены Ивановны интерес к естественным наукам был наследственным – несколько ее родственников стали известными в России медиками. Но только у старшего сына Владимира этот интерес быстро перерос в серьезное увлечение – в восемь лет он начал читать научные книги по энтомологии из семейной библиотеки. Одна из этих книг – «Бабочки Британии» Ньюмена, иллюстрации в которой раскрашены рукой юного Набокова, сейчас хранится в музее Набокова. Тогда же, в девять лет, он попытался совершить первое научное открытие и написал об этом ведущему российскому лепидоптерологу Николаю Кузнецову. Ответ Кузнецова разочаровал юного исследователя – та бабочка, как выяснилось, уже была описана – но страстное желание оставить свое имя в науке осталось у Набокова на всю жизнь и в конце концов было реализовано в 1941 году в Америке, когда ему наконец удалось описать неизвестный подвид.

Любительские, а затем и профессиональные занятия энтомологией действительно не раз спасали Набокова. Изучение бабочек Крыма помогло пережить тоску по родному дому в Петербурге – ведь семья Набоковых уехала из родного дома 15 ноября 1917 года. Уехала, как казалось тогда, на несколько месяцев, пока не улягутся политические страсти в столице. И лишь 15 апреля 1919 года, когда пришлось, вместе с тысячами других российских семей, бежать из Крыма, стало ясно, что разлука – надолго, если не навсегда.

Статья о бабочках Крыма в английском научном журнале была одной из первых публикаций Набокова в эмиграции, однако за двадцать лет жизни в Европе Набокову редко удавалось выехать из Берлина или Парижа на ловлю бабочек – на это никогда не хватало ни денег, ни свободного времени. Лишь однажды, в 1929 году Набоков с женой смог на несколько месяцев уехать в южную Францию, в Пиренеи за бабочками, и не случайно там он начал работу над своим первым великим романом – Защитой Лужина .

Бабочки помогли Набокову и после второго вынужденного бегства – в Америку в 1940 году, когда ему, известнейшему писателю русского зарубежья пришлось начать жизнь с чистого листа. Первой постоянной работой «по специальности», которую Набоков смог получить в Америке, была должность куратора отдела чешуекрылых в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. Как русский писатель Набоков в Америке был никому не известен, рассчитывать на литературную и даже на постоянную преподавательскую работу поначалу было трудно – и в течение семи лет, с 1941 по 1948 год, Набоков каждый день садился за свой рабочий стол в музее, разбирая коллекцию, препарируя бабочек, проводя в музее иногда по четырнадцать часов в день.

Набоков ценил возможность серьезно заняться энтомологией, пополнять коллекцию собственными экземплярами и писать научные статьи, и эти годы были самыми плодотворными для него как для ученого. Набоков открыл двадцать новых видов бабочек, тринадцать из которых и по сей день занимают в систематике отведённые им Набоковым места. Но эта деятельность не только давала постоянный заработок и возможность заниматься любимым делом – она помогла Набокову преодолеть кризис потери читателя и вынужденного перехода на английский язык. Ведь писательская судьба Набокова поистине уникальна: полностью состоявшись и завоевав исключительную репутацию в родном языке, он смог, уже в немолодом возрасте, начать писать столь же блистательно на другом языке. И это при том, что после окончания Кэмбриджа в 1922 году и до 1939 года Набоков практически не пользовался английским языком – он жил и работал в среде русских эмигрантов, говорил и писал только по-русски.

Бабочки помогли Набокову полюбить и узнать Америку – эту поначалу малознакомую ему страну, в которой, как и в Европе, он оказался не по собственной воле, спасая свою семью и себя от почти неминуемой гибели в оккупированной Франции.

Именно путешествия за бабочками через всю Америку с востока на запад и обратно дали Набокову материал для его американских романов – особенно для знаменитой Лолиты , где мы встречаем те же мотели и те же природные заповедники, которые посещали Набоков и его жена во время своих энтомологических экспедиций. Позднее Россия и США – две просторные страны с их природным и человеческим разнообразием окончательно соединятся у Набокова в одну воображаемую страну в романе Ада .

«И высшее для меня наслаждение - вне дьявольского времени, но очень даже внутри божественного пространства - это наудачу выбранный пейзаж, все равно в какой полосе, тундровой или полынной, или даже среди остатков какого-нибудь старого сосняка у железной дороги между мертвыми в этом контексте Олбани и Скенектеди (там у меня летает один из любимейших моих крестников, мой голубой samuelis), - словом, любой уголок земли, где я могу быть в обществе бабочек и кормовых их растений. Вот это - блаженство, и за блаженством этим есть нечто, не совсем поддающееся определению. Это вроде какой-то мгновенной физической пустоты, куда устремляется, чтобы заполнить ее, все, что я люблю в мире».

В.Набоков, Другие берега.

В 1958 году, после неожиданного коммерческого успеха Лолиты , Набоков впервые смог сам планировать свою жизнь. В 1959 году шестидесятилетний Набоков оставляет преподавательскую работу и уезжает с женой обратно в Европу – сначала во Францию, а затем, уже навсегда – в Швейцарию.

Когда-то в юности он мечтал о дальних экспедициях за редкими бабочками – в Центральную Азию, в тропические страны. Тогда для этого нужны были только деньги и полноценный паспорт. Ни того, ни другого у молодого эмигранта Набокова не было, и поэтому путешествия состоялись только на страницах романа Дар и некоторых рассказов. Теперь, когда у всемирно известного писателя были и достаточные гонорары и американское гражданство, на дальние путешествия не уже осталось ни сил, ни времени – ему еще многое нужно было написать. Но из европейских стран для постоянного жительства Набоков выбирает Швейцарию с ее доступными альпийскими лугами и бабочками. На вопрос, почему он живет именно в Швейцарии, Набоков неизменно отвечал, что главная причина – бабочки. В эти годы Набоков начинает две масштабные работы: Бабочки Европы и Бабочки в искусстве . Бабочки в искусстве были задуманы как собрание всех доступных изображений бабочек в изобразительном искусстве, начиная с Древнего Египта и до европейского Возрождения. Задачу свою Набоков видел в том, чтобы проанализировать изображения с научной точки зрения и попытаться проследить на этом материале эволюцию видов. Ни одну из этих работ Набоков закончить не успел.

В 1972 году Набоков писал, перефразируя Гумилева:

«… И умру я не в летней беседке
От обжорства и от жары,
А с небесною бабочкой в сетке
На вершине дикой горы».

Набоков умер 2 июля 1977 года в больнице в Лозанне, и, как считали его близкие, причиной смертельной болезни, скорее всего, стало его падение на крутом горном склоне во время очередной экспедиции за бабочками в окрестностях Монтре. Так что и это пророчество Набокова, как и многие другие, сбылось.

Сачок (или рампетку, как называл его Набоков в русских своих романах) Набокова теперь можно увидеть в музее на Большой Морской, но из многочисленных коллекций бабочек, собранных Набоковым за семьдесят лет, сохранилось далеко не все. Коллекции, собранные в Выре и Рождествено, остались в вырском доме. Дом сгорел во время войны в 1943 году, и уцелели из него только те немногие вещи, которые сохранили в своих домах местные жители.

Коллекцию, собранную в Европе до 1940 года, тоже пришлось оставить, и она тоже погибла, в той же войне, только не в России, а во Франции.

Коллекции, собранные в Америке и в Швейцарии, сохранились. Части американской коллекции находятся в музеях двух университетов, где работал Набоков – Гарварда и Корнелла, а также в Музее естественной истории в Нью-Йорке. Вторая хранится в Зоологическом музее в Лозанне. Однако ни та, ни другая коллекции постоянно не экспонируются, увидеть их можно только на редких временных выставках.

В музее Набокова можно увидеть часть американской коллекции бабочек, собранных его рукой, а также коллекцию бабочек, наиболее часто упоминаемых в его произведениях.

Что такое бабочки Владимира Набокова? Это и коллекции бабочек, собранные писателем, которые сейчас хранятся в нескольких музеях мира; это и бабочки, появляющиеся в каждом из художественных текстов, автором которых был Набоков-писатель (исследователи насчитали 570 таких упоминаний); это и трогательно-невзрачные голубянки – бабочки Lycaenides, которых изучал под микроскопом Набоков-энтомолог; это и более двадцати видов бабочек, которых современные энтомологи назвали именами его литературных персонажей. Литература и энтомология (а точнее – лепидоптерология, наука о бабочках) всегда были неразделимы в его жизни, но со временем литература заняла первое место, а бабочки стали отдыхом и неизменным источником вдохновения. Собственно, никакого другого отдыха Набоков и не знал. Именно поэтому многим русским читателям жизнь Набокова кажется «неписательской»: в ней не было кутежей и вереницы любовных романов. Вместо этого была любимая семья, был ежедневный и всегда честный, в полную силу, труд – за письменным столом, за любимой конторкой, за профессорской кафедрой, за рабочим столом энтомолога. В отличие от многих художников слова Набоков не занимался жизнетворчеством и не создавал себе захватывающую биографию на радость будущим комментаторам. Образ жизни одного из величайших писателей ХХ века был скорее образом жизни ученого. Владимир Набоков не раз говорил, что, останься он в России, он, скорее всего, был бы скромным научным сотрудником в каком-нибудь провинциальном зоологическом музее. Он понимал, что никогда не смог бы выжить в Советской России как писатель, но предполагал, что смог бы выжить как энтомолог. И в изгнании бабочки не раз спасали Набокова – если не от гибели, то от мук разлуки с родным домом и родным языком. Бабочки были частью набоковского мира с детства и до последних дней жизни. Бабочками юный Володя Набоков разрисовал изразцовую печь в детской на третьем этаже семейного особняка на Большой Морской, 47. В поздние годы Набоков рисовал вымышленных бабочек с вымышленными именами на титульных листах своих изданий, которые неизменно посвящал и дарил жене Вере (эти рисунки можно увидеть в музее). А начиналось все сто лет назад, в имении Выра под Петербургом, где шестилетний Володя Набоков поймал свою первую бабочку. Этот день он запомнил так же хорошо, как и другой день, восемь лет спустя, когда написал свое первое стихотворение. Для петербургского мальчика начала ХХ века, проводящего каждое лето в имении, ловля бабочек была вполне обычным занятием. Тем более что коллекционером-любителем был его отец Владимир Дмитриевич, а в семье матери Елены Ивановны интерес к естественным наукам был наследственным – несколько ее родственников стали известными в России медиками. Но только у старшего сына Владимира этот интерес быстро перерос в серьезное увлечение – в восемь лет он начал читать научные книги по энтомологии из семейной библиотеки. Одна из этих книг – «Бабочки Британии» Ньюмена, иллюстрации в которой раскрашены рукой юного Набокова, сейчас хранится в музее Набокова. Тогда же, в девять лет, он попытался совершить первое научное открытие и написал об этом ведущему российскому лепидоптерологу Николаю Кузнецову. Ответ Кузнецова разочаровал юного исследователя – та бабочка, как выяснилось, уже была описана – но страстное желание оставить свое имя в науке осталось у Набокова на всю жизнь и в конце концов было реализовано в 1941 году в Америке, когда ему наконец удалось описать неизвестный подвид. Любительские, а затем и профессиональные занятия энтомологией действительно не раз спасали Набокова. Изучение бабочек Крыма помогло пережить тоску по родному дому в Петербурге – ведь семья Набоковых уехала из родного дома 15 ноября 1917 года. Уехала, как казалось тогда, на несколько месяцев, пока не улягутся политические страсти в столице. И лишь 15 апреля 1919 года, когда пришлось, вместе с тысячами других российских семей, бежать из Крыма, стало ясно, что разлука – надолго, если не навсегда. Статья о бабочках Крыма в английском научном журнале была одной из первых публикаций Набокова в эмиграции, однако за двадцать лет жизни в Европе Набокову редко удавалось выехать из Берлина или Парижа на ловлю бабочек – на это никогда не хватало ни денег, ни свободного времени. Лишь однажды, в 1929 году Набоков с женой смог на несколько месяцев уехать в южную Францию, в Пиренеи за бабочками, и не случайно там он начал работу над своим первым великим романом – Защитой Лужина. Бабочки помогли Набокову и после второго вынужденного бегства – в Америку в 1940 году, когда ему, известнейшему писателю русского зарубежья пришлось начать жизнь с чистого листа. Первой постоянной работой «по специальности», которую Набоков смог получить в Америке, была должность куратора отдела чешуекрылых в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. Как русский писатель Набоков в Америке был никому не известен, рассчитывать на литературную и даже на постоянную преподавательскую работу поначалу было трудно – и в течение семи лет, с 1941 по 1948 год, Набоков каждый день садился за свой рабочий стол в музее, разбирая коллекцию, препарируя бабочек, проводя в музее иногда по четырнадцать часов в день. Набоков ценил возможность серьезно заняться энтомологией, пополнять коллекцию собственными экземплярами и писать научные статьи, и эти годы были самыми плодотворными для него как для ученого. Набоков открыл двадцать новых видов бабочек, тринадцать из которых и по сей день занимают в систематике отведённые им Набоковым места. Но эта деятельность не только давала постоянный заработок и возможность заниматься любимым делом – она помогла Набокову преодолеть кризис потери читателя и вынужденного перехода на английский язык. Ведь писательская судьба Набокова поистине уникальна: полностью состоявшись и завоевав исключительную репутацию в родном языке, он смог, уже в немолодом возрасте, начать писать столь же блистательно на другом языке. И это при том, что после окончания Кэмбриджа в 1922 году и до 1939 года Набоков практически не пользовался английским языком – он жил и работал в среде русских эмигрантов, говорил и писал только по-русски. Бабочки помогли Набокову полюбить и узнать Америку – эту поначалу малознакомую ему страну, в которой, как и в Европе, он оказался не по собственной воле, спасая свою семью и себя от почти неминуемой гибели в оккупированной Франции. Именно путешествия за бабочками через всю Америку с востока на запад и обратно дали Набокову материал для его американских романов – особенно для знаменитой Лолиты, где мы встречаем те же мотели и те же природные заповедники, которые посещали Набоков и его жена во время своих энтомологических экспедиций. Позднее Россия и США – две просторные страны с их природным и человеческим разнообразием окончательно соединятся у Набокова в одну воображаемую страну в романе Ада. «И высшее для меня наслаждение - вне дьявольского времени, но очень даже внутри божественного пространства - это наудачу выбранный пейзаж, все равно в какой полосе, тундровой или полынной, или даже среди остатков какого-нибудь старого сосняка у железной дороги между мертвыми в этом контексте Олбани и Скенектеди (там у меня летает один из любимейших моих крестников, мой голубой samuelis), - словом, любой уголок земли, где я могу быть в обществе бабочек и кормовых их растений. Вот это - блаженство, и за блаженством этим есть нечто, не совсем поддающееся определению. Это вроде какой-то мгновенной физической пустоты, куда устремляется, чтобы заполнить ее, все, что я люблю в мире». В.Набоков, Другие берега. В 1958 году, после неожиданного коммерческого успеха Лолиты, Набоков впервые смог сам планировать свою жизнь. В 1959 году шестидесятилетний Набоков оставляет преподавательскую работу и уезжает с женой обратно в Европу – сначала во Францию, а затем, уже навсегда – в Швейцарию. Когда-то в юности он мечтал о дальних экспедициях за редкими бабочками – в Центральную Азию, в тропические страны. Тогда для этого нужны были только деньги и полноценный паспорт. Ни того, ни другого у молодого эмигранта Набокова не было, и поэтому путешествия состоялись только на страницах романа Дар и некоторых рассказов. Теперь, когда у всемирно известного писателя были и достаточные гонорары и американское гражданство, на дальние путешествия не уже осталось ни сил, ни времени – ему еще многое нужно было написать. Но из европейских стран для постоянного жительства Набоков выбирает Швейцарию с ее доступными альпийскими лугами и бабочками. На вопрос, почему он живет именно в Швейцарии, Набоков неизменно отвечал, что главная причина – бабочки. В эти годы Набоков начинает две масштабные работы: Бабочки Европы и Бабочки в искусстве. Бабочки в искусстве были задуманы как собрание всех доступных изображений бабочек в изобразительном искусстве, начиная с Древнего Египта и до европейского Возрождения. Задачу свою Набоков видел в том, чтобы проанализировать изображения с научной точки зрения и попытаться проследить на этом материале эволюцию видов. Ни одну из этих работ Набоков закончить не успел. В 1972 году Набоков писал, перефразируя Гумилева: «… И умру я не в летней беседке От обжорства и от жары, А с небесною бабочкой в сетке На вершине дикой горы». Набоков умер 2 июля 1977 года в больнице в Лозанне, и, как считали его близкие, причиной смертельной болезни, скорее всего, стало его падение на крутом горном склоне во время очередной экспедиции за бабочками в окрестностях Монтре. Так что и это пророчество Набокова, как и многие другие, сбылось. Сачок (или рампетку, как называл его Набоков в русских своих романах) Набокова теперь можно увидеть в музее на Большой Морской, но из многочисленных коллекций бабочек, собранных Набоковым за семьдесят лет, сохранилось далеко не все. Коллекции, собранные в Выре и Рождествено, остались в вырском доме. Дом сгорел во время войны в 1943 году, и уцелели из него только те немногие вещи, которые сохранили в своих домах местные жители. Коллекцию, собранную в Европе до 1940 года, тоже пришлось оставить, и она тоже погибла, в той же войне, только не в России, а во Франции. Коллекции, собранные в Америке и в Швейцарии, сохранились. Части американской коллекции находятся в музеях двух университетов, где работал Набоков – Гарварда и Корнелла, а также в Музее естественной истории в Нью-Йорке. Вторая хранится в Зоологическом музее в Лозанне. Однако ни та, ни другая коллекции постоянно не экспонируются, увидеть их можно только на редких временных выставках. В музее Набокова можно увидеть часть американской коллекции бабочек, собранных его рукой, а также коллекцию бабочек, наиболее часто упоминаемых в его произведениях. Настоящая коллекция бабочек Набокова и картины Елены Волковой "Бабочки Набокова"