Интервью с художником. Интервью с художником мартином новиковым

художник: Михайлов Борис Александрович
образование: Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Репина, г.Санкт-Петербург, мастерская монументальной живописи, проф. А.А.Мыльников, А.Л.Королев
город проживания: Киев
где находятся работы:
в музеях Украины, Казахстана, Болгарии, Франции, Португалии
в частных коллекциях в Австрии, Болгарии, Великобритании, Германии, Израиле, Италии, Испании, Канаде, Польше, Португалии, России, США, Франции, Чехии, Швейцарии, Швеции, Украине

Елизавета Мельниченко : Хотелось бы начать с влияния национального характера и национальной духовности на творчество художника и на восприятие зрителя. Вы можете сказать, что картины русских и украинских живописцев Вам ближе и понятнее, чем работы западных мастеров? И существуют ли национальные струны в работах европейских художников, которые никогда не прочувствовать русскому зрителю?

Борис Михайлов : Есть такое мнение, что язык живописи, музыки, архитектуры всем понятен и не требует перевода. Спорить с этим бессмысленно, но и отрицать национальную специфику никак нельзя. Ведь генетическая память есть у каждого народа, и национальная специфика зависит от того, насколько народ сохранил свою идентичность и насколько он растворился в общеевропейской культуре. Что касается наших стран, то мы же более 70 лет были за “железным” занавесом и, скорее всего, это плохо, но “нет худа без добра”: плюс заключается в том, что искусство развивалось неодинаково, в советский период была оторванность от Запада, но, при этом, были созданы прекрасные произведения и шедевры.

Приведу конкретный пример: есть прекрасный художник Жорж Брак, у которого замечательные натюрморты. Но мне, например, гораздо ближе натюрморты Владимира Стожарова. Пусть Стожаров архаик, пусть кому-то он покажется простоват, но мне, как русскому человеку, его работы ближе. Европеец, возможно, работы Стожарова станет воспринимать как фольклорное искусство. Потому, что он не слушал русских сказок, не слушал русских песен. Но слушал свои. Если же говорить в контексте мирового искусства, то Стожаров получается региональный мастер, а Брак - это фигура мирового масштаба. Но, ещё не время и всё ещё может поменяться.

на фото: “Желтая салфетка”, Жорж Брак

на фото: “Натюрморт с рябиной”, Владимир Стожаров

Если говорить о художественной школе, то первыми учителями в Академии художеств, которую открыла Екатерина II, были итальянцы. Первые иконописцы были византийцы. Получается, корень у всех - один, просто из-за различных исторических процессов искусство формировалось по-разному.

Русских художников европейцам, по большому счету, открыл Сергей Дягилев со своими “Русскими сезонами”. Сначала он поехал по всем селам, по всем маленьким имениям и собрал 2500 портретов русских художников, после чего устроил выставку русского усадебного портрета в Таврическом дворце. На открытии выставки он сказал пророческие слова о том, что эпохи меняются, что мы на грани тектонического сдвига и что до того, как всё поменяется, мы должны вспомнить всё, что было. Буквально через полгода после того, как он собрал эти портреты, в России было сожжено 16 тысяч усадеб вместе с портретами и мебелью. Он вовремя спас эти работы и повез их в Париж, ошеломив парижскую публику русским портретом. Первым открытием для Европы в своё время стал портретист Орест Кипренский, потом - Карл Брюллов, потом были “Русские сезоны”.

Елизавета Мельниченко: Вы определяете свой стиль как “магический реализм”. Если бы я не знала этого определения, я бы назвала Ваш стиль реализмом с элементами доброй сказки. Возможно, и в этом есть такая русская черта, как вера в чудо и в волшебство. Оказал ли какой-то определенный стиль или определенный художник особенное влияние на Ваше творчество?

(прообразом волхва послужил художник Глеб Хроменко)

Борис Михайлов: Мне хотелось бы стремиться к магическому реализму, но, не знаю, насколько это удается. Что касается влияния других художников, - тут просто сонм мастеров. Могу сказать кратко: хочется написать свой медный бак. Как у Шардена. Он написал крохотный медный бак, но там такая глубина, такая сермяжность. Хочется стремиться к такому. Не в том плане, чтобы как-то походить на Шардена. А в том, чтобы суметь выразить глубину в такой степени. Есть связанная с этим быль: у Шардена было несколько любимых сосудов, которые он писал. Однажды пропал один сосуд и он выяснил у слуги, что тому понадобились деньги на выпивку и он продал сосуд. Шарден пошел со слугой и вернул сосуд. Сам по себе сосуд ценности не представлял, но Шарден с ним настолько сроднился и ему настолько была важна гармония этого предмета, что он не представлял, что без него делать дальше.

Елизавета Мельниченко: То есть, можно сказать, что художник одухотворяет предметы, которые пишет?

Борис Михайлов: Да. Если их не одухотворять, то зачем всё это нужно? Если в картине нет души, нет диалога, как у Ганса Христиана Андерсена, когда метёлка со шваброй ведут беседу? Если не одухотворять предметы, то можно делать фотографию, сейчас это искусство прекрасно развито.

Елизавета Мельниченко: Отдельные предметы на Ваших работах часто как будто светятся изнутри: за счет чего достигается такой эффект? Вы используете специальную технику или предмет оживает под кистью из-за длительного общения с изображаемым предметом?

Борис Михайлов: У меня особенных секретов нет, я просто пытаюсь добиться того, чтобы предмет ожил. Был такой случай, когда Куинджи выставил “Лунную ночь на Днепре” и все думали: как он добился эффекта свечения? У меня был аналогичный случай: во Дворце Наций в Женеве проходила моя выставка, и на ней была представлена работа “Отречение апостола Петра”, на которой изображен римский солдат с факелом. Как рассказывал мне галерист, люди пытались выяснить, почему работа светится. Они подходили и заглядывали за холст: нет ли там фонарика сзади? Такая иллюзия не была самоцелью, но порадовало то, что так получилось.

Свечение получается за счет долгой и кропотливой работы, никаких спецэффектов я не использую. Один из последних натюрмортов, - “Майский”, - здесь я бился над тем, чтобы яйца как-то светились. И вот они светятся тихим ярким светом.

Елизавета Мельниченко: Кроме фольклорных элементов, какие русские черты присутствуют в русской живописи? Это необъяснимая тоска, избыточность русской натуры как незнание меры ни в чем или другие черты? Есть ли какие-то характеристики, присущие именно русским художникам?

Борис Михайлов: В этом контексте словом “русский” можно обозначать принадлежность художника к культуре, а не национальность, потому как национальность ни при чем. Левитан по национальности еврей, но при этом он самый настоящий русский художник, в работах которого есть та самая глубинная тоска. Куинджи - родом из Мариуполя, по национальности - грек, и, при этом, он тоже русский художник. Шагал, хоть и родился в России, всё время открещивался от неё: когда ему было удобно, его представляли русским художником, когда неудобно - европейским.

Если говорить о русской тоске, то это уже стало лубочным и даже заезженным понятием. Особую степень проникновенности я бы не стал отдавать русским художникам. Есть проникновенные мастера в любой школе.

Для того, чтобы почувствовать разницу, важно понимать, что происходило в Европе и в России в одну историческую эпоху. Вот, например, 1863 год. В Лондоне открылся первый метрополитен. А у нас русский русского перестал продавать, как свинью, двумя годами раньше. Вот он, отрыв.

Или вот, например, начало XVII века: в Москве - смутное время, в Украине - руины. А вот что происходило в 1606 году в голландском городе Харлем: “В 1606 году в Харлеме проводился литературный конкурс “Национальная сокровищница”, участие в котором приняли поэты и драматурги со всей Голландии: пользуясь большим стечением публики, городские власти провели благотворительную лотерею и на собранные деньги построили дом для престарелых” (из собрания “Художественная галерея”, том 42). Вы чувствуете разницу? Литературный конкурс, лотерея, дом для престарелых. Это же другая планета. Вот он, корень различия во всем. У нас общая тема - нелюбовь. А там общая тема - любовь. Или хотя бы сострадание. Может быть, от этой общей нелюбви и тоска в русских глазах и в русских картинах. А иначе, откуда ей взяться? Ведь русский человек весёлый, но нет особой возможности веселиться. Причин нет.

Елизавета Мельниченко: Вы работаете сейчас над серией картин о Пушкине: это бытовые сценки из жизни поэта. Почему возникла идея писать пушкиниану?

Борис Михайлов: Идея возникла просто: лет 30 назад у нас была студенческая практика в Пушкинских горах, в Михайловском. Осталась масса рисунков, набросков. Как-то их перебирал и понял, что пропадает же добро. Тогда, по-юношески, этот материал не ценился, и только с годами понимаешь, какой подарок сделали студентам Академии художеств, предоставив возможность там работать. Познакомившись с пушкинианой, - с тем, что сделано до меня, - я тоже понял, что это - не всё, что можно сделать. Или, возможно, всё, но я могу сделать это по-своему.

Елизавета Мельниченко: Вы знаете, что именно сейчас пушкиниана особенно популярна в киноискусстве? Создатели телепередач за последние несколько лет выпустили большое количество комедийных серий о жизни Пушкина. То есть, тема своевременна и актуальна в искусстве.

На Ваших картинах хорошо просматриваются черты лица Пушкина, после них можно было бы запросто узнать Пушкина при случайной встрече на улице. Вы исследовали для этого какие-то материалы, работы других мастеров или это Ваше видение внешности Пушкина?

Борис Михайлов: Во-первых, передо мной в мастерской висит посмертная маска Пушкина, на которую я всегда смотрю. Это одухотвореннейший образ.

на фото: мастерская художника Бориса Михайлова

Сам Пушкин был блестящий рисовальщик и его автопортреты - это лучший документ эпохи. У меня есть хорошая книга Мстислава Цявловского, в которой собраны именно автопортреты Пушкина. Существует масса описаний внешности Пушкина, это была ярчайшая личность. Плюс, конечно, прижизненные портреты Пушкина, написанные Кипренским и Тропининым, - ими восхищался сам Пушкин.

Елизавета Мельниченко: Сюжеты многих Ваших картин - из религии и мифологии, много работ на тему христианства. А Вы сам - верующий человек?

Борис Михайлов: Да, я бы сказал, я стараюсь быть верующим человеком.

Елизавета Мельниченко: А как Вы понимаете Бога?

Борис Михайлов: По моему простому разумению, присутствие совести - это присутствие Бога.

Елизавета Мельниченко: Как Вы относитесь к такому мнению, что христианин, соблюдающий религиозные традиции и посещающий церковь - это человек с рабской психологией, который не способен самостоятельно мыслить?

Борис Михайлов: Есть понятие “воцерковленный верующий”, а есть "свободный художник". Я, скорее всего, второе.

Люди, которые воцерковленны - они в этом нуждаются. Дело не в рабской психологии, а в том, что человеку одному - тяжело, человек слаб на самом деле. Поэтому осуждать ни в коем случае не следует. Что тогда говорить о людях, которые пошли в монахи? Они тогда полные рабы, добровольно сдавшиеся. В действительности же, они просто сделали свой выбор, им нравится это. А рассуждения о рабской психологии оттого, что мы терпеть не можем другого мнения, нам нужно переубедить, дожать. А зачем? Ведь каждый человек - это отдельный мир, и чудо, что эти разные миры понимают друг друга.

Елизавета Мельниченко: Спасибо за интересное общение, Борис Александрович!

Живопись Бориса Михайлова на

На интервью с живописцем Арсением Гусаковским я не шла – летела, настолько интересно было пообщаться с товарищем по кисти и узнать, как он понимает и чувствует искусство и в чем видит свое призвание.

Екатерина: Начнем с детства. Все дети рисуют на уроках ИЗО. Вы можете сказать, что у Вас это проявлялось в большей степени, чем у других ребят?

Безусловно! Так как вся моя жизнь была связана с искусством. У меня отец художник, он писал каждый день. И вся квартира была, безусловно, в красках. Я рос в этом. Безусловно, я впитывал эту атмосферу. Начал рисовать, как только, грубо говоря, стал ходить, говорить – как-то так. Первые наброски, может быть, в два-три года. А за масло уже брался в четыре года. То есть, у меня есть работы 95-го года, например. Я рисовал отца, маму, коляску. И это всё была масляная и акварельная живопись. Есть работы, которые я написал шести-пятилетним ребенком. Мы их храним на даче, красиво!

Потом я перестал рисовать. Я ушел в другие виды творчества: занимался танцами, музыкой, закончил музыкальную школу по фортепьяно и живописью фактически не занимался. График у меня в основном был такой: учеба, вечером я либо спорт, либо танцы. Потом уже начался университет. Периодически я пытался сделать наброски, но банально не хватало времени. Опять занялся живописью уже после окончания МГУ, активно делал наброски, опять начал входить в эту систему. С того дня продолжаю тренироваться, набиваю руку. Также пишу маслом. Но опять же говорю: это с перерывами.

Екатерина: А как в итоге сложились отношения с музыкой?

Я учился в гнесинке, в музыкальной школе у себя в Крылатском, в девятом классе я играл на выпускном вечере, как сейчас помню. Закончил класс фортепьяно.

Екатерина: А сейчас продолжаете играть?

Играю. Музыка мне очень по душе, мне нравится именно фортепьяно. Я сублимировал свою энергию, играл, и у меня всё получалось хорошо.

Екатерина: Вы пытались связать в своих работах музыку и живопись? Например, слыша какую-либо композицию, переложить ее на холст?

Нет. Музыка для меня отдельно. Это способ выражения своих эмоций, чувств. Живопись – это другое. Я не смешиваю эти виды искусства. Я стараюсь концентрироваться на каждом из них. Если я рисую, я стараюсь не думать о музыке. Вообще рисовать нужно в тишине. Нужно быть по максимуму сосредоточенным. Музыка в данном случае может рассеивать внимание. Если ты рисуешь пейзаж, наблюдаешь его, нужно по максимуму раствориться в природе, послушать, как соловей поет, может быть, шелест листвы. То есть, прочувствовать, в том числе в шумовом плане. Если параллельно слушать музыку, то можно просто порваться. А как сказал один из великих, «Художник – это не истерик». Нельзя рисовать в состоянии истерики. А музыка, если соединять эти виды искусства, может создать именно истеричное состояние. Поэтому только покой, и только раздельно.

Екатерина: У меня часто бывает наоборот: я вдохновляюсь музыкой и под какую-то одну композицию пишу всю картину. Но это отдельная история. Расскажите про свою индивидуальную манеру, как Вы видите свое развитие в этом плане?

От души. Во-первых, искренне. Никаких шагов. Искренне, от души, с любовью – обязательно. Когда смотришь на предмет изображения, ты стараешься его полюбить. Например, рисуешь сирень. Ты стараешься ее прочувствовать, полюбить, и потом уже – изобразить. Я стараюсь писать с любовью и без дополнительных наркотиков в виде музыки. Бывает, выпивают художники и курят. Вы понимаете, о чем я говорю – это дополнительные факторы, стимулирующие работу художника. Нужно максимум освободиться от всех этих наркотиков. Максимум. Настроиться. Полюбить предмет. И написать его, не нарушая законов красоты, понимаете?

Если я говорю «искренне писать», это не значить, что надо мазать красками эмоции и так далее… Писать искренне, но выдерживать какие-то рамки определенные. Это и золотое сечение, и определенная тональность. Делать искренне и с силой. Когда я беру мастихин, я рублю им, как шашкой. Но опять же, я это делаю так, чтобы всё было выдержанно. Не просто, что называется, помахал и всё. Это самое сложное, на самом деле. Это гармония между законами красоты и самовыражением. Здесь надо лавировать. Если хорошо славировать, тогда получается отлично!

Екатерина: Вы можете сказать, что Ваш стиль полностью сложился? Или Вы еще ищете свой путь?

Я хочу сказать, что на две трети сложился. Я знаю, куда иду, я прямо вижу это направление. Я уверен в этом направлении, оно правильное. Буду дальше так двигаться. Единственное, самое главное, как я считаю – то, чему учил меня отец уже много лет: «пробить» плоскость изображения. Сделать так, чтобы появилось пространство в работе. Не просто, грубо говоря, линейная перспектива – академически изобразил первый, второй, третий сегмент – а именно, чтоб она задышала. Об этом говорили великие мастера. Это, на самом деле, очень сокровенная вещь. Каждый мастер это чувствует по-своему. Сезанн почувствовал идею пространства и света, у Врубеля это было тоже пространство, но по-другому. Но они все говорили об одном: чтобы работа дышала. И неважно, цветы Врубеля или пейзаж Моне и Сезанна. Я вижу этот путь. Я для себя так считаю, и так считали учителя, которые моему отцу это говорили, и сам отец, который очень сильно повлиял на мое восприятие (папа, мое уважение к тебе!). Без него я не понял бы этих главных вещей – что нельзя уходить в жесткий академизм, а нужно рисовать так, чтобы это было красиво и дышало.

Екатерина: Насчет художников, которые Вас вдохновляют. Вы называли Врубеля, Сезанна. А есть какая-то картина, про которую Вы можете сказать, что она изменила Вашу жизнь или Ваши взгляды на мир, на вещи, на живопись, сильно повлияла на Вас?

Я могу сказать, что работы Рафаэля на меня очень повлияли, особенно одна работа… Это было в Мюнхене, когда мы с папой были в музее. Мы прошли весь зал, и остановились у этой работы. Там было бирюзовое небо, берег реки – можно было смотреть и любоваться. Тогда я увидел этот фон, этот объем. Я увидел в первый раз Рафаэля, он очень сильно меня поразил.

Среди других мастеров… Я не могу назвать четко конкретные работы. Коровин, люблю очень Коровина. Но там больше, все-таки, тон, я его за тон люблю. Там нет такого пространства, как у Рафаэля, но тональная живопись – потрясающая. Я делал выставку вместе с папой – памяти Коровина – ездили в Крым. Так получилось, что наша командная группа по водному полу выступает там каждый год. Так вот, в Гурзуфе есть музей Коровина, я периодически, помню, выезжал в течение двух лет в этот музей, любовался этими видами, бухтой Чехова, где Коровин тоже был. И я полюбил его очень сильно.

Еще Крымов. Крымов – тоже тональная живопись, изумительная передача тона. В последнее время мне Врубель нравится. Я считаю, что его не до конца оценили в мировом искусстве. Не только «Сирень», у него есть и другие, которые поражают своей основательностью. Не размазня, не сюси-пуси, когда на плоскости что-то там нарисовано, а основательная живопись, она прям дышит, понимаете? Там другая энергетика, но основательность мне очень понравилась. Это из последних.

Итак, отвечаю на Ваш вопрос. Рафаэль – это было на четвертом курсе, пять лет назад. Потом – Коровин, когда я ездил в Крым на водное поло каждое лето. Крымов и Врубель. Вот мои герои.

Екатерина: Мне из них больше всего нравится Коровин. Я импрессионизм в принципе обожаю, но он для меня стоит даже выше французских импрессионистов.

Жму Вам руку!

Екатерина: Чем Вы занимаетесь помимо живописи?

Я занимаюсь научно-преподавательской деятельностью, читаю лекции по своей специальности – по ядерной геополитике. Сотрудничаю с молодежными организациями, поддерживаю наши отношения со скаутским движением, так как я был тоже скаутом. Развиваю сотрудничество по детским движениям. Пытаюсь заниматься молодежным воспитанием по мере своих возможностей. Искусство, в том числе великое искусство, о котором мы сейчас говорили – вот важные здесь темы. Нужно, чтобы молодое поколение вырастало не только хорошими дисциплинированными людьми, а именно людьми со вкусом, чтобы они ощущали красоту этой жизни. Маршировка, банально занятия – это и так понятно. А если ребенок (скаут, например) видит всю эту красоту, это уже другой человек вырастает. Это ведь наше будущее, будущее России. Наша задача во многом – помочь молодому поколению видеть красоту. Хотя бы просто объяснить. Если бы был курс рисования в каждом училище – это идея по максимуму. Но хотя бы объяснить.

Также у меня еще научно-исследовательская работа, я защищаюсь в Дипломатической академии по теме ядерных вооружений и отношений между Россией и США.

Екатерина: Искусство меняет мир к лучшему? И если меняет, то как именно?

Да, меняет, но не всё. Во-первых, нужно разбираться в живописи. Чтобы разбираться, надо, чтобы тебе кто-то объяснил, должна быть качественная педагогика, хорошего уровня искусствоведы. Не искусствоведы-сухари, а искусствоведы, которые сами брались за кисть, сами прочувствовали этот процесс. Такие мастера должны объяснять, показывать красоту, объяснять, что Уорхол и Врубель – это не одно и то же, или актуальное искусство и гибридное искусство – это не импрессионизм, их нельзя ставить на одну черту, что есть определенная иерархия в искусстве. Что Рафаэль – выше, чем Репин, а Крымов – выше, чем . Об этом можно говорить. Можно создать иерархию. Но, к сожалению, современная педагогика, в том числе и искусствоведение, учит тому, что всё хорошо: и Крымов – хорошо, и Кончаловский – хорошо, и современные художники – отлично. При этом как бы нивелируя эту иерархию, которая объективно формировалась. Потому что всё в мире иерархично, на самом деле.

И поэтому, если говорить о том, как это влияет… Когда мы рассматриваем художников, если всё правильно объяснить – человек видит красоту, и возникает желание совершенствоваться. Если он понимает, что к Рафаэлю надо стремиться – он понимает, что существует определенный рост. Иначе уже безразличие идет, плюрализм. До Крымова надо дойти. До Коровина еще плясать. А до Врубеля – тем более. Если ребенок это понимает, что иерархично всё, то первое, что воспитывается – это тяга к самосовершенствованию, и это будет во всем проявляться. Есть прекрасное, по-настоящему прекрасное, и это облагораживает человека во всех смыслах. Когда человек стремится к прекрасному, совершенствуется, у него теряются вредные привычки: ребенок уже не захочет материться, употреблять алкоголь и так далее. То есть, всё связано очень сильно: тяга к прекрасному и моральное состояние человека, нравственное. Поэтому подчеркиваю, что правильно объяснять, не смешивать всё вместе в одну кучу, где какие аспекты, у кого композиция, у кого цвет. Именно такое преподавание по максимуму прививает ребенку хорошие качества ответственного человека, ответственного гражданина, говоря вчерашним языком. (Смеется ).

Екатерина: Раз уж мы заговорили об иерархии – видите ли Вы свое место в ней? Хотите ли быть всемирно известным художником?

Я скажу прямо. Во-первых, как я уже говорил в предыдущих ответах, живопись – одна из частиц моей жизни. Она не полностью занимает мою жизнь. Чтобы стать великим мастером, надо работать по четырнадцать-семнадцать часов в день. Кто-то из великих сказал, что для него художник – это человек невыспавшийся, без еды, уставший от труда. Я стараюсь делать наброски каждый день, но, опять же, это час максимум. Это не то время, за которое можно стать великим мастером.

Но получив такую школу от отца, от его учителей, я не буду бросать это дело, оно будет со мной всю жизнь. Я по мере своих возможностей буду создавать работы, из них, может быть, будут одна-две, в которых получиться пробить плоскость. Но говорить, что стать великим художником… Я не собираюсь полностью погружаться в искусство. Искусство дополняет жизнь, оно делает жизнь более разнообразной, красивой. Но, чтобы стать великим, надо просто полностью уйти в затвор и пахать, пахать, пахать. Минимум четырнадцать часов в день. И в течение двадцати-тридцати лет. А если часик порисовал – это уже не соответствует такому статусу. Поэтому, еще раз говорю, великим мастером – нет, но создать пару работ, которые стали бы достоянием, которые прославили бы семью и отечество. У меня есть желание, но я не могу бросить остальные вещи, я разносторонний человек, мне нравится всё. И оставить всё ради того, чтобы стать великим мастером – нет.

Екатерина: Большое спасибо за интересную беседу! Творческих успехов Вам!

Спасибо! И Вам тоже!

На площадке Краснодарского Института Современного Искусства открылась выставка Галины Хайлу и Сергея Полупанова «Гравитация», которая представляет собой крупномасштабные ностальгические объекты.Сами авторы так говорят об экспозиции: «Гуляя по городу, мы заметили странную особенность, непривычную для нашего глаза: при наличии детских площадок во дворах на них отсутствуют песочницы. А ведь совсем недавно этот атрибут был неотъемлемой частью любого двора в стране. Он являлся основополагающим элементом в творческом и умственном развитии каждого человека. Песочница могла быть и строительной площадкой для ребенка, и чертежной доской или записной книжкой для взрослого, или убежищем для любого живого существа в непогоду, местом свидания …»

Одним изпервых вопросов, которые хочется задать, будет вопрос о создании вашего дуэта. Как и когда сложились так обстоятельства, что вы начали работать вместе?

Сергей: Образовался дуэт крайне странно: мы познакомились в 1995 году, когда Галина приехала в Армавир для занятия языками, а я в это время занимался росписью в местном храме. У Галины был переломный момент в жизни, да и у меня поиск чего-то нового.

Галина: Я, как и каждый художник, много раз бросала искусство, говорила, что перестаю заниматься живописью и, скорее, само провидение привело меня в г. Армавир, где мы с Сергеем и встретились.

Галина Хайлу на открытии выставки «Гравитация»

Появились ликакие-то темы новые, техники, когда стали работать вместе?

Сергей: Мы начали исследовать абстрактную монотипию. Это былочень резкий переход от иконы к абстракции. Мне хотелось уйти от фигуративности, но даже сама абстракция всегда тяготеет к поиску фигуратива, пока не произойдет полного отрыва от него в голове.

Галина : Эта встреча вывела наши жизни в совершенно новое русло, как у него, так и у меня. Мы стали экспериментировать с материалом, красками, пространством. Но, в первую очередь, это был эксперимент над собой, начиная с самого первого дня знакомства. Мы открыли для себя 112 техник, что стало основой для дальнейшего развития.

Расскажите о времени, в котором вы жили в те годы, что за атмосфера была в городе, и как чувствовал себя художник, чем жил?

Галина : Я попала в группу художников, которые были намного старше меня, это была художественная мастерская «общество книголюбов», эти художники создавали творческую атмосферу даже на работе. Особо талантливый в общении Леонард каждый вечер, после трудового дня выходил на «охоту» и буквально в течение 10 минут приводил какую-либо натуру. Вокруг нее все художники рассаживались и делали зарисовки, не забывая развлекать ее какими-нибудь интересными историями.

Периодически, если у кого-то накапливались работы, делали маленькие выставки у себя в мастерской или на квартирах для узкого круга знакомых, в основном художников. Когда в городе появился Арбат по ул. Чапаева на перекрестке с ул. Красной, многие работы ушли в неизвестном направлении в обмен на деньги, а иногда на бутылку алкоголя. Кто-то из тех художников так и продолжает работать, отстранившись от всех. Вся наша жизнь посвящена творчеству, но часто это бывает без наличия зрителей.

Сергей: В городе были инициативы по созданию разных арт-объединений, но, т.к. это держалось только на энтузиазме,все быстро угасало. На старом Арбате (на ул. Чапаева) была активная выставочная деятельность, как раз там мы познакомились со многими художниками, например, соСтасом Серовым, с Вадиком Абрамовым, Игорем Михайленко, Владимиром Колесниковым, Дмитрием Качановичем и мн. др., имена которых на слуху хотя бы в городе, да и не только. Однаждымы стихийно попробовали поучаствовать в региональной биеннале, но ни одна работа не прошла. На этом свою выставочную деятельность ограничили вплотьдо 2000 г., когда уже заработала галерея » Лестница», которая существует по сей день и где на днях открывается выставка Стаса Серова.

Галина: В стране все слишком стремительно менялось. Среди этого хаоса хотелось сохранить непреходящие ценности, не продать на Арбате свою душу и в то же время остаться в социуме.

Удается ли поддерживать связь с художниками того поколения? Много ли пришло друзей на выставку?

Галина: Конечно, некоторые остались только в памяти. К сожалению, кто-то, услышав, что живописи не будет, разочаровался и отказался прийти на выставку, сославшись на занятость, а кого-то это наоборот заинтересовало, но это были для нас новые люди, с которыми раньше почти не общались.

Сейчас в городе мы наблюдаем странную ситуацию: музей хочет делать выставки современного искусства, проводить какие-то конкурсы, но не ведет никаких диалогов с молодым искусством, хотя в любом случае, придёт время, когда в музее должно будет появиться то искусство, которое сейчас развивается. А художник, в свою очередь,должен быть готов к переменам, движению, идти впереди всех.Поэтому, когда нас пригласили ребята сделать проект на этой площадке, мы пришли сюда с большой радостью.

Удается ли вам следить, что происходит в современном искусстве, и посредством чего вы это делаете?

Галина: Пять лет назад я даже стала номинантом премии Кандинского, в номинации проект года попала в лонг-лист и участвовала в последующих выставках премии в ЦДХ и Лондоне. А сейчас, к сожалению, мы принимаем участие, в основном, в судебных заседаниях в борьбе за Землю и жилье. Визуально это похоже на проект Латвии на Венецианской биеннале (о котором мы узнали на лекции в КИСИ от Тани Стадниченко и Юли Капустян). Выглядел он так: впомещении раскачивается огромных размеров ветка, почти задевая и пугая входящих зрителей, а на стенах павильона представлены портреты людей, выселенных с их родных земель. Красивая аналогия и ситуация знакома многим не только в Сочи, но и в Краснодаре.

Какие художники вас вдохновляют?

Галина: Раньше самыми любимым был Пикассо, Киффер, Бэкон, но сейчас все меняется, и это всего лишь любимые авторы и вовсе не значит,что мы подражаем им.

Сложно ли было работать на этой новой площадке?

Сергей: На самом деле, нас поразило дружелюбие и открытость молодых художников. У меня первое время было состояние поражения. Я только читал о том, как создавались художественные коммуны, а в процессе работы над выставкой понял, что эти люди реально здесь и сейчас этим живут. Это послужило одной из причин для названия проекта «Гравитация». Изначально у нас была другая идея и сама концепция была совсем иная. У «Типографии» и КИСИ очень мощная энергия, которая притягивает, когда ты попадаешь сюда. Нам очень хотелось изучить эту среду изнутри. Когда мы жили в Москве, Галина встречалась с художниками, которые пытались создать коммуну, но там это намного сложнее и в итоге, все распалось.

Расскажите о своем московском опыте, как вы оказались в столице и почему вернулись?

Сергей: Похоже, у нас был эксперимент по выживанию в незнакомом городе-мегаполисе без всякой поддержки со стороны. Это совсем отдельная история, но когда началась краснодарская программа по выселению из домов, нам пришлось вернуться. От столицы немного устали, хотя москвичи очень открытые, отзывчивые.

И заключительный вопрос: есть ли какие-то уже сформировавшиеся идеи, планы напроекты?

Да идей много, просто нужно работать! И, как показывает опыт, планы образуются соразмерно с предложениями.

Фото: Алена Живцова, Юга.ру

вопросы задавала Татьяна Стадниченко

Не новости

Дарья Фурсей — всемирно известная художница, за плечами которой выставки в Нью-Йорке и Париже, участие в Венецианской биеннале современного искусства, работа с такими известными людьми, как супермодель Наталья Водянова и звезда французской литературы Фредерик Бегбедер.

Даша, расскажи о себе и своем творчестве
Меня с детства притягивала живопись. Повзрослев, я поступила в Академию художеств им. И. Е. Репина в Санкт-Петербурге. С одной стороны, сказывалось влияние классической школы, с другой — влияние« Пушкинской, 10» — места в самом центре Санкт-Петербурга, напротив Московского вокзала, где на исходе 1980-х нелегально проживали андеграундные художники и музыканты. Так сложилось, что мужем моей сестры оказался музыкант-авангардист, композитор, создатель и руководитель группы« Поп-механика» — Сергей Курехин, оказавший огромное влияние на мое восприятие современного искусства. Он всегда находился в окружении совершенно удивительных людей — философов и художников, мнения и суждений которых оказали на меня огромное влияние.

Спустя некоторое время я оказалась в Париже, где попала в галерею OrelArt. С тех самых пор и началась моя активная творческая жизнь: выставки в Париже и Нью-Йорке; участие в Венецианской биеннале современного искусства с проектом« Портрет Дориана Грея» при участии Натальи Водяновой. В 2010 году одна из моих работ — инсталляция с парашютом под названием« Миссия выполнена. «Агент Валькирия» — попала в коллекцию Государственного музея Эрмитаж в Санкт-Петербурге. Работы моего первого проекта, «Пионерка», приобрел музей современного искусства« Март» в Италии.

С чего ты начинала? Твой первый проект?

Первый мой проект — «Пионерка», состоящий из 15 картин. Это некий диалог с художниками советской эпохи, демонстрирующий восприятие советской действительности юной девушкой-пионеркой, образ которой передает мои размышления о наивности России, попробовавшей красивую, но ядовитую, как показала история, идею о «свободе, равенстве и братстве». Эта очень красивая идея оказалась в итоге губительной, сформировав у мировой общественности представление о советских людях как об агрессивных монстрах. Своими работами я желала развеять это предубеждение, показав истинную сущность этих наивных и романтичных людей.

Как я уже успела упомянуть, в 2009 году я принимала участие в Венецианской биеннале современного искусства с проектом« Портрет Дориана Грея».

Эта история повествует о том, как учеными в системе ДНК человека был найден вызывающий распад организма ген старения, при извлечении которого становится возможным вечно оставаться молодым. Воплощением этой мечты стал образ юноши из произведения Оскара Уайлда« Портрет Дориана Грея», в роли которого выступила супермодель Наталья Водянова — потрясающий человек, способный перевоплотиться в любой образ.

Популярное

Мы познакомились и подружились, когда я писала ее портрет. Наташа оказалась замечательным человеком, вдохновившим меня на несколько интересных проектов с ее участием.

Поделись с читателями задумками, воплощенными в этих проектах…
Я обратила внимание, что люди довольно поверхностно воспринимают супермоделей, обращая внимание только на их образ, видя их обнаженные изображения, рук, губ. Тогда у меня и родилась идея показать то, что скрыто внутри, вследствие чего я предложила Наташе Водяновой сфотографировать ее сердце. Из этих кадров получился интересный видеоролик, ведь с древних времен сердце считается сакральным и мистическим моментом.

С Наташей связан еще один, не менее интересный проект, в рамках которого я писала портрет Наташи на изображении карты, по которой Христофор Колумб открывал Америку. Наташа позировала мне в непринужденной обстановке в своем поместье в Сассексе в Англии. Наташа совершенно фантастичная девушка, готовая на самые смелые эксперименты. Позднее я узнала, что в произведении французского писателя Мишеля Уэльбэка« Карта и территория» главный герой — художник — тоже писал портреты великих людей, используя в качестве холстов географические карты.

Недавно ты представила в Париже свой новый проект — портрет обнаженного Фредерика Бегбедера. Что вдохновило тебя?

Прежде всего в России очень любят Фредерика Бегбедера. Однажды в метро я наблюдала интересную сцену: напротив меня сидели три девушки, в руках каждой из которых было по книге Фредерика.

С творчеством писателя я познакомилась давно и увидела его совершенно случайно во время его визита в Санкт-Петербург, на презентации его книги« Французский роман». На протяжении всего мероприятия я внимательно слушала речь писателя и почему-то представляла его обнаженным. Несколько позже, читая роман, я обнаружила интересное совпадение — в своем романе Фредерик пишет про друга отца — Боба Бенаму, который по счастливой случайности оказался моим галеристом. Эта история показалась Бобу забавной, и он дал мне номер телефона Фредерика, которому я рассказала о том, как он меня вдохновил создать шедевр.

История знает очень много портретов обнаженных женщин. Меня всегда удивляло, почему создано так мало обнаженных мужских портретов?

Наконец, я поняла, в чем заключается моя миссия — раскрыть миру, насколько прекрасны наши мужчины, в частности, звезда французской литературы Фредерик Бегбедер, любезно согласившийся мне позировать. Позировал он в старинном особняке в элегантном костюме.

Я создала два варианта портрета, предоставив зрителям возможность выбора: полностью обнаженный и вариант портрета, где самое« сокровенное» прикрыто книгой« 99 франков», сделавшей писателя популярным. Выставка прошла в огромным успехом в Париже, в Grand Palais. Сейчас я ищу площадку для проведения этой выставки в Москве.

Портрет, представленный на выставке в «Гран Пале» в Париже, произвел неизгладимое впечатление на гостей: дамы оценили работу по достоинству и отметили удивительное сходство с оригиналом, мужчины негодовали, видя в обнажении мужских достоинств перед публикой своего рода предательство.

Расскажи о других своих проектах…
Был интересный проект в Париже в галерее OrelArt, связанный с образом Марии Антуанетты, спровоцировавшей революцию своей знаменитой фразой: «Пусть они едят пирожные, если у них нет хлеба». Прическа королевы представляет собой огромную баррикаду из предметов мебели 18 столетия, обгоревших старинных кружев, страниц из старинных книг главных провокаторов французской революции — Вольтера и Дидро. Работа над этим проектом была довольно кропотливая, так как все эти удивительные вещи мне приходилось искать на небольших рыночках Франции.

Над чем ты работаешь сейчас?
Во время моего пребывания в 2008 году в Нью-Йорке произошла трагедия с «русской Рапунцель» — топ-моделью Русланой Коршуновой(топ-модель, спрыгнувшая с балкона своей квартиры на Манхэттене). Мне захотелось передать это головокружительное ощущение мечты, успеха, трагедии, головокружительное ощущение, которое дает Нью-Йорк, — ощущение близости успеха и близости падения. Все мои размышления вылились в серию работ под условным названием« Пленница». На одной из картин можно видеть девушку с длинными волосами(2,5 м, волосы настоящие), на следующей картине она их отрезает. Проект пока находится в стадии разработки, поэтому сейчас довольно трудно описать, как он будет выглядеть в итоге. Могу добавить, что частью проекта станут коллаж с ножницами и инсталляция с балконом.

Твои планы на будущее?
В настоящий момент я работаю над двумя проектами — портреты известных мужчин, повлиявших на нашу современность и «Пленница».

Интервью корреспондента Игоря Сорокина с художником Виктором Авдониным (Санкт-Петербург).

— Виктор, мы давно знаем друг друга, поэтому будем на "ты", хорошо? Расскажи, пожалуйста, как рождаются образы твоих картин?

— Игорь, ну и вопросец… Попробую ответить. Я воспринимаю свои работы, как своеобразный образный ряд, извини за тавтологию. В каждой картине образная информация, как бы перетекающая в следующую работу. Я говорю о картинах в серии динамические образы . Причём процесс, как говорится, зарождается по-разному. Бывает, сразу увидишь — в тенях на сухой траве, в узорах на зимнем стекле, даже в сгустках грязи на дороге после дождя… да где угодно. Даже во сне, если запомнил, и, проснувшись ночью, успел сделать наброски чего-то необъяснимого, что просится как-то выразить его — рисуешь и потом видишь, что же это за такое , что просилось проявиться в нашем мире. То есть, они приходят, либо из мира чувств, мыслей и снов, либо материальный мир даёт намёки на что-то интересное вокруг нас.

— Получается, что главное в искусстве — это поймать импульс, идею?

— Конечно. И не только в искусстве… да в любом виде деятельности. Пойманный и сфокусированный в образе импульс и позволяет воплощать то, что просится в нашу окружающую действительность. И, конечно, возникают такие чувства, которые просто требуют от руки иных, линий и форм, цветов и ритмов. О технике в этот момент не думаешь, просто доверяешь себе, а потом удивляешься, чего это я наваял.

— Я знаю, что ты занимаешься преподавательской деятельностью. Как по-твоему, возможно ли научить человека творчеству?

— Научить творчеству? Думаю, можно, но не по существующей системе образования.

— Какая позиция тебе ближе: картина, к которой относишься как к чему-то возвышенному и недосягаемому или красивой картинке в интерьере?

— Ни то, ни другое… Скорее, картина как носитель особой энергетики. И ещё — для кого-то картина может стать источником настроения и силы.

— Поясни немного, про картину как источник силы. Что ты имеешь в виду?

— Да просто всё… Человеку понравилась картина. Он её оформляет и вешает у себя в гостиной, смотрит и чувствует что-то своё, что-то, что ему нравится, что заряжает и вдохновляет его.

— Ты долгое время жил на Севере. Повлияла ли северная природа, её краски на твоё мировосприятие?

— Ещё как… Северную природу любил рисовать ещё с первого класса школы, а класса с 7-го стал особенно много рисовать цветными карандашами на бумаге, как редактор школьной газеты. Позже стал в рисунках применять гуашь и акварель. Хотелось выразить свой мир и впечатления на бумаге.

— Сейчас немногие люди покупают картины: любую они могут найти в интернете и распечатать на принтере…

— Можно и распечатать, многое можно чего сделать… Но только оригинал обладает воздействием. Фото, интернет, распечатка на принтере — это посредники, которые не могут донести в себе энергетику картины, если, конечно, она в ней заключена.

— Как, по-твоему, в Питере подходящая атмосфера для творчества: и в общем и в плане востребованности искусства?

— Подходящая атмосфера находится внутри каждого из нас. Поэтому как бы автор не перемещался по пространству и времени — его внутренний мир всегда с ним. Если говорить о востребованности, то понимающие ценители есть всегда. И в наше время открываются новые картинные галереи — значит и востребованность есть… ещё жива.

— Кого из русских художников ты можешь назвать своими учителями? Кого ценишь из нынешних художников и писателей?

— Н. Рерих, братья Васнецовы. (Корин, Рассохин и многие другие.), художники неоакадемического направления 2-й половины XIX века.

— Кто тебе близок в русской и зарубежной литературе?

— А.С. Пушкин. Драмы Островского, А.К. Толстой. Лучшие произведения русской и советской фантастики. Из зарубежных авторов — К. Дойль, Э. Хемингуэй, Р. Брэдбери.

— Такой философский вопрос: А кто такие творцы? Почему люди творят? Вот ты зачем рисуешь? Только для собственного удовольствия? Или хочешь, чтобы твои работы видели люди, восхищались, переживали?

— Хороший вопрос… Художники всегда хотят как-то воплотить в материале то, что тревожит, беспокоит… Как и люди многих профессий. Один автор стремится сделать что-то новое в живописи, ищет себя, другого вполне удовлетворяет дублирование и копирование уже кем-то достигнутых вершин. Каждый работает на своего зрителя. Один зритель — просто обыватель, а другой — новатор. Один автор без особого воодушевления будет на холсте создавать авторское повторение своего оригинала, а в третий раз писать одну и ту же композицию будет мучительно и неинтересно. Иной автор будет многократно копировать произведения других живописцев. Как правило, у него главная цель от такой работы — побольше денег заработать. И тот и другой называют себя художниками. И тут не трудно понять, что настоящий творец всегда первичен. Он творит, потому что хочет, чтобы его мысли и грёзы не оставались только в его сознании. Хорошо при этом, чтобы автор получал денежное вознаграждение за труд, пусть минимальное, но делающее независимым. Если этого нет, то нищета загубит творчество. Конечно хочется, чтобы люди видели картины. Даже те художники, которые работают "в стол", не теряют надежды. Думаю, любому автору хочется, чтобы зрители понимали, восхищались, переживали вместе с ним…

— В творчестве многих художников явно отражается дух времени, в котором он живёт. Повлиял ли и влияет на тебя наш стремительный век?

— Да… ещё как… Да ты и сам видишь, что каждые 20 лет мир меняется разительно. В советскую эпоху в моей жизни хватало и успехов и неудач. Как-то приспособился, нашёл в ней своё скромное место. Была работа художником на Севере, которую я любил и проработал на ней 15 лет. Но ветер горбачевского и ельцинского времени коснулся всех. Минусы и плюсы советской эпохи сменились на плюсы и минусы нынешней. А сейчас снова идёт эксперимент, когда из советских людей хотят создать россиян, но с капиталистической закваской. Разница между шалашом бомжа и дворцом олигарха такая, которую не помнит мировая история. На эту тему можно много говорить, но что имеем, то и имеем. В "новороссиянские" времена возникла такая социальная система, которую иначе, как жёстко кастовой и не назовёшь. А какое междоусобие царит между русскими. "Нашисты" обязательно хотят бороться с фашистами, коммунисты не любят "жириновцев" и наоборот…

— Согласен ли ты с мнением, что национальное самоощущение, как интеллектуальный фактор, присутствует в творческом процессе?

— Искусство сегодняшнего дня не просто повернулось лицом к потребителю. Оно стало его лакеем. Это о массовом искусстве. Таких деятелей искусства под девизом " чего изволите?" предостаточно. Или в Питере банкиры прихватизировали очередное здание в стиле ампир и решили сделать надстройку с мезонином и приказали разломать архитектурные излишества . И так по всей России. Деятели культуры ушедших столетий никогда не были холуями. Потому и развивалось искусство. Города были красивыми. Эпохи были красивыми. Каждая страна была ярко индивидуальной. А сейчас низкий ширпотреб в искусстве захлестнул страну.

— Как ты оцениваешь произведения искусства? Нравится — не нравится? Или все-таки существует общепринятые цензурные нормы?

— Когда видишь картину с прикрученными проволокой к холсту оловянными солдатиками и электрическими лампочками, купленное за бешеные деньги, так и хочется сказать: "Какое сказочно богатое у нас государство для немногих" . Когда видишь, как люди роются в помойках, так и подмывает выразиться нецензурно о подобных деятелях культуры в двух словах.

— Ты перешёл на политику?

— Нет, на жизнь…

— А ответь, нужны ли современному человеку сказки?

— Да, конечно… В каждом взрослом живёт ребёнок. Если же он глух к сказкам, то, как говорится, сам себя обворовал.

— Спасибо.

— Тебе, Игорь, спасибо…