Смотреть что такое "Ури" в других словарях

- (муж.) Ури означает мой свет. Ури в Торе – отец Бецалеля, представитель колена Йеуды (Шмот 31:2). Мужские еврейские имена. Словарь значений … Словарь личных имен

- (Urey) Гарольд Клейтон (1893 1981), американский химик. Стал профессором Колумбийского Университета в 1934 г., и в том же году ему была присуждена Нобелевская премия в области химии за работы по выделению дейтерия. Впоследствии он работал над… … Научно-технический энциклопедический словарь

УРИ - усилитель распределитель импульсов … Словарь сокращений и аббревиатур

Жерар Ури Gérard Oury Имя при рождении: Макс Жерар Гури Танненбаум Дата рождения: 29 апреля 1919 … Википедия

- (Uri) один из старинных швейцарских кантонов, у южной части озера Четырех кантонов (Фирвальдштетского); занимает узкую долину р. Рейсс, окаймленную с трех сторон высокими горами с Ю Сан Готардом, с З отрогами Бернских Альп (Даммашток, 3630 м,… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

- (Uri) кантон в Швейцарии. Площадь 1 тыс. км2. Население 34 тыс. чел. (1970). Административный центр – г. Альтдорф. В 9–13 вв. У. находился в зависимости от монастыря г. Цюриха и Габсбургов. В 1291 заключил с кантонами Унтервальден и Швиц… … Большая советская энциклопедия

Ы, ж. мед. Моча. [лат. urina] … Малый академический словарь

- (Uri) кантон Швейцарии. Впервые упоминается в источниках в 732. В 9 13 вв. находился в зависимости от монастыря г. Цюриха (сохранял крупные зем. владения в У. до 15 в.) и австр. Габсбургов. В 1291 У. заключил с кантонами Швиц и Унтервальден… … Советская историческая энциклопедия

Ури - 368367, Дагестан Республики, Лакского … Населённые пункты и индексы России

Книги

• Как я учил географию
• Как я учил географию , Ури Шулевиц. Всё, о чём рассказано в этой книге, случилось на самом деле. Эта книга о том, что можно радоваться и быть счастливым, даже если у тебя нет еды, игрушек, уютного дома. Совсем нет. Идёт война.…

Название Ури (нем., фр., итал., ретороманский Uri) происходит от кельтского слова «ure», означающего «бык», либо от старонемецкого слова «aurochs». Не случайно на гербе кантона Ури изображена могучая бычья голова. Во многих культурах, и не только в центральной Швейцарии, бык олицетворяет мужественность, возрождающую силу солнца, плодовитость, отвагу и царское происхождение.

Расположен Ури в сердце Швейцарии и занимает 1077 км² между озером Люцерн на севере и горным массивом Сен-Готард (нем. Gotthard Pass) на юге. Кантон известен как один из трех учредителей конфедерации. Два других – Швиц (нем. Schwyz, фр. Schwyz, итал. Svitto, ромш. Sviz) и Унтервальден (нем. Unterwalden, фр. Unterwald). Из-за горного рельефа более половины земли непригодно для сельского хозяйства. Среди важных отраслей – гидроэнергетика и лесное хозяйство.

Две трети из более чем 35 тысяч поселенцев проживают в низине – в долине реки Рейс (нем. Reuss). Плотность населения на этой территории – 33 чел./км² – значительно ниже средней по стране (195 чел./км²). В 2000 году на немецком языке (в том числе с учетом местных диалектов) здесь говорило более 90 % жителей, следующий по распространенности – итальянский.

Доля кантона в швейцарском национальном доходе всего 0,4 %, а его финансовая устойчивость составляет около двух третей средней по стране. Так как Ури вынужден ежегодно выкладывать кругленькие суммы на поддержание инфраструктуры (шоссе, тоннель Готард и т.п.), другие субъекты федерации помогают ему покрывать часть этих расходов.

Запишись в граждане кантона Ури

«… это вид швейцарский. Я уверен, что живописец с натуры писал, и я уверен, что это место я видел: это в кантоне Ури», — без труда узнает князь Мышкин пейзаж в кабинете генерала Епанчина, о чем поведал миру в 1868 году Федор Достоевский в романе «Идиот». А в 1872-м достоянием широкой публики становится личная переписка персонажей романа «Бесы»: «Прошлого года, я, как Герцен, записался в граждане кантона Ури, и этого никто не знает. Там я уже купил маленький дом. У меня еще есть двенадцать тысяч рублей; мы поедем и будем там жить вечно», — читает Дарья Павловна письмо Николая Ставрогина.

Ставрогина можно понять. Почетно и приятно быть гражданином добропорядочной, стабильной Швейцарии. Тем более, что кантональные власти и, в том числе, в Ури стремятся привлекать иностранцев в обмен на уплату фиксированного (аккордного или паушального) налога. То есть вид на жительство и налог – интересное предложение возможность «жить там вечно», как мечтал Ставрогин. Надо «всего лишь» иметь желание и средства.

Если деньги есть, легализоваться можно несколькими способами. Например, инвестировав в экономику страны 1 миллион швейцарских франков. Или стабильно платить в швейцарскую казну унифицированный налог (flat tax) около 200,000 франков в год. Налог этот фиксированный, взимается по единой процентной ставке с любого дохода и не зависит от того, сколько и где Вы зарабатываете – 1 миллион или 1 миллиард в год.

Так вот, в настоящее время с властями Ури можно договориться о виде на жительство чуть ли не по бросовым ценам, а именно за 150,000 CHF в год.

Вильгельм Телль – сказка или быль?

В кантоне Ури родился, возмужал и совершал подвиги во славу доблести и чести легендарный народный герой Швейцарии Вильгельм Телль (нем. Wilhelm Tell; фр. Guillaume Tell; итал. Guglielmo Tell). Легенда гласит, что этот искусный лучник и борец за справедливость и независимость родной земли от Австрии и Священной Римской Империи жил в конце XIII - начале XIV веков.

Наместник германского герцога Геслер приказал поставить на городской площади высокий столб, водрузить на него шляпу герцога и всякому прохожему кланялся столбу под страхом смерти. Но молодой крестьянин Телль не подчинился, за что и был схвачен. Злой наместник приказал непокорному стрелять со ста шагов в яблоко, поставленное на голову сына. Меткий Телль попал легко точно в цель не задев ребенка. Но его сердце зажглось гневом против несправедливости.

Снайпер объявил, что если бы причинил сыну вред, то второй стрелой прикончил бы наместника. Такая дерзость взбесила Геслера. Коварный и жестокосердный, он решил посадить бунтовщика в тюрьму. Но смелый Телль бежит в горы, подстерегает мерзавца на дороге между скал и убивает его стрелой прямо между глаз!

Долгое время Вильгельм Телль считался фигурой исторической. Сейчас подлинность легенды оспаривается. Дело в том, что в песнях и сказаниях германских, скандинавских, других народов сюжет об искусном стрелке – не редкость и играет важную роль. Немецкие ученые обратились к мифологии. И увидели одну из бесчисленных аллегорий на времена года, борьбу зимы и лета, где лето неизменно побеждает, закономерно возвращая торжество жизни на круги своя.

На родине героя

Сказание о храбром Вильгельме Телле связано неразрывными узами с главным городом кантона Ури – Альдорф (нем. Altdorf). Бронзовый памятник в честь славного лучника – достойное украшение городской площади, где, вполне вероятно, более семи веков назад могли происходить выше-описанное уничижительное поклонение шляпе жестокого герцога и опасная, но меткая стрельба в яблоко на голове ребенка.

Память об этих события увековечена скульптором Ричардом Кисслингом (Richard Kissling) в 1895 году. Изображение скульптурного портрета гордого Телля с сыном использовали для почтовых марок, прославив его на весь мир. А в 1899 году рядом с монументом открыли театр с единственной целью – играть пьесу Шиллера о Вильгельме Телле.

Историки считают, что люди в Альтдорфе селились уже в бронзовом веке, сначала на лесных склонах, затем поближе к реке Рейс. Речка нередко разливалась из-за половодий, разрушая прибрежные постройки. И тогда приходилось возвращаться в старые места. Возможно так и возникло название Альдорф, в переводе с немецкого обозначающее «старое село».

Первое упоминание о нем относят к 1223 году. На 31 декабря 2012 года там обитало около 9 тысяч жителей.

В городском Историческом музее можно посмотреть оружие, мебель, портреты почетных граждан Швейцарии, в том числе, работы Феликса Марии Диогг (Felix Maria Diogg), родившегося здесь же, в кантоне Ури в 1762 году в городе Андерматт (нем. Andermatt). По некоторым данным, за 50 лет трудолюбивый Диогг написал более 600 портретов. Его полотна знамениты детальной разработкой отдельных черт лица и глаз.

А родился Вильгельм Телль в деревне Бюрглен (нем. Bürglen), где в старом замке сейчас находится часть начальной школе, и где проживает 3,4 тысяч поселян (31 декабря 2011). И здесь, разумеется, тоже есть музей с обширной ценной коллекцией, посвященной подвигам швейцарского стрелка.

Суворов и Чертов мост

Узкая каменная арка длиной 25 метров над ущельем на высоте более 20 метров на бурным грохочущим потоком реки Рейс. Так когда-то выглядел знаменитый Чертов мост. Остатки этого легендарного сооружения, помнящие Швейцарский поход Суворова, находятся в 12 км к северу от самого важного горного перевала Швейцарских Альп Сен-Готард (нем. Gotthardpass, итал. Passo del San Gottardo, фр. Col du Saint-Gothard), вблизи селения Андерматт.

Первый деревянный мост был построен давным-давно, служил с 1230 по 1707 год, и с какими трудностями его возводили и ремонтировали можно догадываться. Что касается первого каменного моста, практически доподлинно известно, что сооружен он в 1595 при прямом содействии нечистой силы. Местные жители трудились не покладая рук, однако бурные воды своенравного Рейса упрямо сводили их усилия на нет.

Но тут к проекту подключился черт. Он обещал помощь в обмен на душу первого, кто пройдет по мосту. Сделка состоялась, и крепкий каменный проход вскоре вознесся над ущельем. Но хитроумные швейцарские мужики не лыком шиты. Первым по мосту они пустили… козленочка. Легенда запечатлена на вмурованном в скулу панно, сохранился также и, говорят, со времен постройки, рисунок красной краской.

В сентябре 1799 году Чертов мост с боем преодолели русские войска под предводительством Александра Суворова. Вот как описывает эти события сам фельдмаршал в реляции Павлу I: «Войска Вашего Императорского Величества прошли через тёмную горную пещеру, заняли мост, удивительной игрой природы из двух гор сооружённый и проименованный Тейфельсбрюкке. Оный разрушен неприятелем.

Но сие не останавливает победителей, доски связываются шарфами офицеров, по сим доскам бегут они, спускаются с вершины в бездны и, достигая врага, поражают его всюду… Утопая в скользкой грязи, должно было подыматься против водопада, низвергавшегося с рёвом и низрывавшего с яростью страшные камни и снежные и земляные глыбы, на которых много людей с лошадьми летели в преисподние пучины…»

Позвольте дополнить письмо Суворова живописным портретом самого фельдмаршала. Уникальный сей документ принадлежит перу французского короля Людвигу XVIII и написан под впечатлением личного знакомства со знаменитым полководцем: « Этот полудикий герой соединял в себе с весьма невзрачной наружностью такие причуды, которые можно было бы счесть за выходки помешательства, если бы они не исходили из расчётов ума тонкого и дальновидного.

То был человек маленького роста, тощий, тщедушный … но под этою оригинальною оболочкой таились дарования великого военного гения. Суворов умел заставить солдат боготворить себя и бояться.

Он был меч России, бич Турок и гроза Поляков. Жестокий порывами, бесстрашный по натуре, он мог невозмутимо-спокойно видеть потоки крови, пожарища разгромленных городов, запустение истребленных нив. Это была копия Атиллы, с его суеверием, верою в колдовство, в предвещания, в таинственное влияние светил. Словом, Суворов имел в себе все слабости народа и высокие качества героев».

При переходе через Сен-Готард сложили головы более 2 тысяч русских солдат, а к концу кампании потери русской армии составили более 5 тысяч – погиб каждый четвертый. Потери французов оценивались заметно выше. При этом, подчеркнем, первоочередной задачей знаменитого русского полководца был вывод армии из окружения, а не разгром противника. Эта якобы неудачная операция «принесла русскому войску более чести, чем самая блистательная победа», — писал граф Милютин.

Доблесть и честь превыше всего

Поход русских воинов под предводительством мужественного Суворова отмечен в Швейцарии многочисленными памятными знаками на всем протяжении. Упомянем некоторые. Прежде всего, это «Камень Суворова» на перевале Сен-Готард. Предполагается, что его установили сами местные жители, уважая превыше всего доблесть и честь. На глыбе высечено по-латыни «1806 Suvorowii victoriis» («Победам Суворова»).

12-метровый крест и надпись в бронзе по-русски: «Доблестным сподвижникам генералиссимуса фельдмаршала графа Суворова - Рымникского, князя Италийского, погибшим при переходе через Альпы в 1799 году». Этот памятник в скале вблизи Чертова моста построен в 1898 году на средства князя Голицына. А скала с памятным крестом, площадка перед ним и дорожка – русская земля. Община Андерматта подарила России участок для памятника.

В самом городе Андерматт, на улице Сенготардштрассе (St. Gotthardstrasse) дом номер 253 украшает мемориальная доска с немецкой фразой: «Здесь 25 сентября 1799 года находилась ставка генералиссимуса Суворова». Старожилы утверждают, что дом остался точно таким, каким был двести лет назад: каменный низ, обшитый темно-коричневыми досками деревянный верх, — как и большинство домов в горной Швейцарии.

А рядом, в небольшом ресторанчике «Тойфелсбрюкке» (Teufelsbrücke) устроен любительский музей, посвященной битве у Чертова моста. Три поколения хозяев заведения собирают гравюры, копии документов, связанных с Швейцарским походом, а старинное оружие – французские и русские ружья, выщербленные и поломанные сабли, тесаки и пики собраны с берегов и дна Рейса у приснопамятного Чертова моста.

В 1888 году этот самый Чертов мост, служивший путникам верой и правдой почти три столетия и помнивший жаркие баталии былых времен, рухнул. Сохранились только остатки некоторых опор и так называемая французская площадка. К счастью, еще в 1830 году рядом со старым построили новый мост, тоже Чертов, он стоит сегодня. И, наконец, в 1955-м торжественно открылось движение по новейшему современному автотранспортному «Чертову мосту».

Добавим, что в 1982 году Швейцария выпустила серию памятных медалей из золота и серебра, посвященных столетию открытия Сен-Готардского железнодорожного тоннеля (нем. Gotthard-Strassentunnel,итал. Galleria stradale del San Gottardo) и другим славным датам в жизни страны. На одной из них изображены русские солдаты, ворвавшиеся со знаменем в руках на Чертов мост. «Сражение за Чертов мост. 1799 год», — гласит надпись по ободу.

Тоннели и золото кельтов

Детская мечта человечества о покорении стихий сбывается в Ури. Трудолюбивые и гордые местные жители смело покоряют труднопроходимые горы строя не только надежные мосты, но и знаменитые на весь мир тоннели.

В городе Гешенен (нем. Göschenen) с населением в 418 человек (31 декабря 2011) на высоте 1106 м находится северный вход в Сен-Готардский железнодорожный тоннель. Южный выход – в Айроло (итал. Airolo), в кантоне Тичино – на высоте 1142 м. Длинна тоннеля – 15003 м, ширина – 8 м, высота от верха рельса до свода – 6 м. Сооружение 2-путного железнодорожного тоннеля обошлось 130 лет назад в $227 млн.

А автомобили едут по Сен-Готардскому автомобильному тоннелю. По протяженности он третий в мире среди сооружений своего класса, имеет длину 16,9 км и связывает кантоны Ури на севере Швейцарии и Тичино (итал. Ticino, нем. Tessin, фр. Tessin, ромш. Tessin) на юге. Высота северного портала 1080 м, южного – 1146 м над уровнем моря. Одобренная в 1969 году стройка продолжалась почти 10 лет. Проезд по тоннелю бесплатный.

В городе Эрстфельд (нем. Erstfeld) – 3,7 тысяч жителей (31 декабря 2011). Большинство из них трудится на железной дороге. Здесь – вход в Готардский базисный тоннель (нем. Gotthard-Basistunnel, GBT, итал. Galleria di base del San Gottardo). Самый длинный в мире железнодорожный тоннель – 56,97 км пробит в октябре 2010-го. Разрабатывали проект около полувека, а начали грандиозную стройку 20 лет назад. Сейчас создается железнодорожная инфраструктура.

Бюджет тоже грандиозный – $10 млрд. Если разделить сумму на число жителей страны, получится по $1300 с каждого. Но швейцарцы не ропщут. Ведь решение о строительстве гиганта приняли после нескольких референдумов. И население было озабочено прежде всего сохранением не денег, а альпийской флоры и фауны и защитой от транспортной нагрузки самого альпийского хребта.

Первые пассажиры проедут по базисному тоннелю на высокоскоростных поездах «сквозь» перевал Сен-Готард в 2017 году. Путешествие от Цюриха до Лугано займет 100 минут, а из Цюриха в Милан можно будет «долететь» за 2 часа 50 минут. Это почти на час быстрее, чем сегодня. Также благодаря тоннелю на экологически более чистые рельсы будут переведены грузовые автомобильные перевозки северо-западного направления.

Вместе с Ченери (Ceneri Base Tunnel) – открытие тоннеля намечено на 2019 год — Готардский базисный и Лечберг (Lötschberg Base Tunnel) – открыт в 2007 году – являются частью масштабного и по замыслу, и по реализации проекта Альпийский транзит (AlpTransit). Новый международный транспортный коридор, также известный как Новая железнодорожная линия через Альпы (NRLA), свяжет Швейцарию, Германию и северные страны с Италией и далее - с Грецией и Балканами.

А еще городок Эрстфельд знаменит тем, что в 1962 году два итальянца-строителя нашли тут абсолютно случайно кельтскую бижутерию приблизительно IV-го века до нашей эры. Древние сокровища – четыре красивых ожерелья и три браслета сделаны на 95% из чистого золота и весят 640 г. Ценная находка, признанная выдающимся шедевром кельтского искусства, хранится в Швейцарском национальном музее в Цюрихе.

Текст: Марина Охримовская
Иллюстрации: ВикипедиЯ

Историками не найдено доказательств того, что этот герой, олицетворяющий независимость Швейцарии, существовал в действительности, однако подробности легенд о нем столь живы, что многие швейцарцы, и не только они, считают пустым делом задаваться вопросом, был ли такой человек или это только миф, похожий на мифы многих краев земли о вольном стрелке, народном мстителе. Предания о Телле, однако, точно указывают на время его жизни: конец XIII - начало XIV вв., описывают его характер - гордый и мужественный - на примерах, которые не кажутся вымыслом. Хроника XVI в. называет даже точную дату исторического выстрела Телля - 18 ноября 1307 г., когда он по требованию австрийского наместника Габсбургов в Альтдорфе стрелял из арбалета в яблоко на голове своего младшего сына (в другом варианте - в иглу на носу мальчика) и попал. А перед этим отказался кланяться шляпе наместника, к чему тот издевательски обязал местных жителей. Телль сказал так: «Я и головам-то немногим кланяюсь, а чтобы пустой шляпе - никогда!» Что было дальше, лучше почитать в самих легендах; побывал Телль в узилище, затем сумел бежать в горы, где собрал вокруг себя армию, оружие для которой ковал оружейник Конрад, тоже легендарный персонаж. А вот дальше предания и история совпадают: в 1315 г. произошла знаменитая битва при Моргартене, в которой одержал победу Швейцарский союз трех кантонов, после чего с владычеством Габсбургов в Швейцарии было покончено, и стрелки Телля сыграли в этой битве решающую роль. Три кантона, создавшие этот союз - Ури, и (ныне Нидвальден и Обвальден), называют в стране «первоначальными». В 1291 г. на лугу Рюстли в Ури они заключили тройственный военный «Вечный союз». Некоторые историки полагают, что произошло это в 1307 г., то есть, если оглянуться на легенды о Телле, сразу после выстрела в Альтдорфе. В историческом контексте пакт в Ури был только оборонительным, независимость (от Священной Римской империи германской нации) Швейцария получила в 1499 г., после Швабской войны, официально же Швейцарский союз был признан в Европе независимым в 1648 г., после Вестфальского мира, завершившего Тридцатилетнюю войну. И все же началом швейцарской государственности считается тот самый военный союз трех, заключенный в Ури, консолидировавший впоследствии и другие кантоны.
До событий, связанных с Вильгельмом Теллем, история кантона Ури складывалась так же, как и в других частях страны (не во всем, но во многом). Первые стоянки человека появились здесь в середине бронзового века (около 1450-1200 до н. э.). В IV в. до н. э. на земле кантона существовали значительные кельтские поселения (гельветов) и ретийцев (этноса, родственного этрускам). Римская экспансия коснулась Ури в меньшей степени, чем других кантонов, - такие выводы делают историки, исходя из анализа топонимов в долине реки Рейсс: большинство из этих названий имеют кельтские и алеманнские корни. Да и само имя кантона выводится от кельтского слова иге - «бык», или «зубр», либо от равнозначного ему старонемецкого слова aurochs. Существуют и другие этимологические версии, но голова быка, изображаемая на гербе Ури с древности, говорит сама за себя. Апеманны заселили Ури в VII в. Первое упоминание о кантоне содержится в хронике 732 г. как о месте изгнания настоятеля монастыря Райхенау. Король Восточно-Франкского королевства Людвиг II Немецкий даровал в 853 г. земли кантона цюрихскому монастырю Фраумюнстер. Практически до XVIII в. земли кантона оставались под властью католической церкви, но монастыри поощряли самоуправление местных общин. Общинный дух в Ури сохранился и поныне. В Гельветической Республике (1798-1803 гг.) Ури был частью кантона Вальдштеттен, автономию он получил 19 февраля 1803 г. по наполеоновскому Акту посредничества (написанной французами Конституции республики).
Швейцарский кантон Ури находится на юге центральной части страны на северной стороне Швейцарских Альп. Это гористый и лесной край. 56% процентов его плодородных почв никогда не знали ни плуга, ни других сельскохозяйственных орудий из-за особенностей гористого рельефа. Три четверти населения кантона живет в долине реки Рейсс, питающейся водой с ледников Сан-Готарда и относящейся к бассейну Рейна. С запада долину окаймляют Бернские Альпы, с востока - Гларнские Альпы, с юга - Сан-Готард. Долина разделена на две части ущельем Шёлленен. Притоки Рейсса создают несколько поперечных долин, самые большие из них - Мадеранская, Тешененская и Майенталь.
Территория кантона Ури невелика, но по ней проложено много автомобильных дорог и железнодорожных путей, и все они ведут к важнейшему для Швейцарии перевалу Сан-Готард, проходящему кроме Ури по территориям кантонов Вале, Граубюнден и Тичино.
Недалеко от деревни Андерматт есть 495 м 2 земли, которая принадлежит России. Это подарок общины Урзерн в благодарность русским воинам за освобождение Швейцарии от французов. Здесь в 1898 г. на деньги князя Голицына в скале был вырублен 12-метровый крест - памятник в честь перехода его солдатами через Сан-Готард и взятие Чёртова моста через Рейсс у деревни Андерматт 28 октября 1799 г., в ходе войны Второй коалиции (1799-1802 гг.) в период наполеоновских войн, установлен бюст фельдмаршала А.В. Суворова. Французы перед самым появлением на склонах перевала русских разрушили мост. Русские солдаты под огнем противника связывали всей своей подходящей для этого амуницией бревна, чтобы перекрыть созданный неприятелем провал в арке моста, и шли в штыковую атаку. Многие срывались с высоты и гибли, но французы из долины были выбиты. До этого Суворову удалось захватить туннель Урнер-Лох, что тоже было очень важной военной победой. В 1998 г., в год 100-летия памятника, выяснилось, что ему требуется реставрация на сумму 250 тыс. швейцарских франков. Половину этой суммы выделил Андерматт, еще 100 тыс. - власти Швейцарии, остальное - российские бизнесмены.
После вступления в Швейцарию Шестой антинаполеоновской коалиции 29 декабря 1813 г. Акт посредничества утратил свою силу. В 1843 г. кантон Ури вошел в Зондербунд, объединение 7 католических и феодальных кантонов. После поражения этого союза в 1847 г. в Ури вошли федеральные войска. В этом же году кантон поддержал Конституцию Швейцарской Конфедерации, но выдвинул возражения против ее модернизированного варианта 1874 г., что привело к радикальной редакции этого государственного документа в 1888 г.
Последний вариант Конституции Швейцарии был принят в 1999 г., и против него у независимо мыслящих уринцев возражений уже не возникало.
Экономика кантона зиждется в основном на туризме. Более 100 частных компаний владеют отелями разных уровней звездности (в основном в стиле альпийских швейцарских шале), в которых ежегодно принимают более 220 000 туристов. Относительно небольшой площади кантона можно сказать, что она усеяна отелями, и строительство приютов для путешественников, особенно в последние годы, идет возрастающими темпами. Главный туристический (горнолыжный) центр - Андерматт (высота над уровнем моря 1444 м), который славится своим легким пушистым снегом, что особенно привлекает сюда фрирайдеров, то есть тех, кто любит кататься вне подготовленных трасс, и юных сноубордистов. Катаются лыжники на горе Гемсшток (2963 м), а также на других склонах Альп. С 2011 г. основной инвестор и уже фактически хозяин Андерматта - один египетский миллионер, задумавший превратить тихую патриархальную деревню, где живет 1300 человек, в курорт высочайшего класса с множеством комфортабельных отелей, апартаментов, полей для гольфа и развлекательных заведений.
Уровень жизни в кантоне ниже, чем в других частях Швейцарии, которые к тому же отчасти дотируют социальную сферу Ури, и все же положительные сдвиги в экономике кантона за последние годы есть. Если в 2006 г. уровень безработицы в Ури был 4%, то в 2013 г. он составил 1,5%, тогда как в стране в целом - 3,1%. Население Ури, как и всей Швейцарии, стареет, но в последние годы соотношение групп 20-25-летних и 60-70-летних жителей кантона сдвинулось здесь в сторону молодого поколения.
Реформа законоположения об аккордном, или паушальном, налоге, при исправной выплате которого обеспечивается вид на жительство, прошла в стране в 2011 г., и каждый кантон самостоятельно решал, применять ли его. Иностранец-обладатель вида на жительство в Ури должен ежегодно выплачивать в бюджет кантона 150 тыс. швейцарских франков (для сравнения: в Женеве эта сумма составляет 400-450 тыс.).

Общая информация

Кантон на юге центральной части Швейцарии.

Административно-территориальное деление : 20 независимых общин.

Административный центр : Альтдорф - 8980 чел. (2012 г.).
Языки : немецкий (официальный), а также французский, ретороманский, итальянский, сербский, хорватский.

Этнический состав : швейцарцы - 91,6%, иностранцы (так в Швейцарии называют иммигрантов) - 9,4% (это в основном сербы, хорваты и боснийцы).

Религии : католицизм - 85,8%, протестантизм - 5,2%, православная церковь - 1,5%, другие христианские конфессии - 1,5%, 1,8% придерживаются других религий, агностики и атеисты - 4,2%.

Денежная единица : швейцарский франк.

Крупнейшие населенные пункты : Альтдорф, Шатдорф, Бюрглен, Флюелен, Эрстфельд, Андерматт.

Крупнейшая река : Рейсс.

Ближайший аэропорт : международный аэропорт Цюрих.

Цифры

Площадь : 1076, 57 км 2 .

Население : 35 693 чел. (2012 г.)
Плотность населения : 33,2 чел/км 2 .
Самая высокая точка : гора Даммаштокк (3630 м).

Климат и погода

В долинах - умеренный континентальный, мягкий.
Средняя температура января : +4,3°С.

Средняя температура июля : +24,3°С.

Среднегодовое количество осадков : 1185 мм.

Экономика

Основная отрасль экономики - туризм.

Гидроэлектроэнергетика (электростанции на горных реках).

Лесная промышленность.

Промышленность : производство кабеля и резино-технических изделий.

Сельское хозяйство : животноводство - разведение крупного рогатого скота, коз, овцеводство; производство сыра, садоводство, пчеловодство.
Сфера услуг : информационные технологии, логистические услуги, торговля, туризм.

Достопримечательности

■ Исторический луг Рютли (здесь стоит большой дом в традиционном альпийском швейцарском стиле (небольшая историческая экспозиция, ресторан), пешеходная тропа вокруг озера Ури.
■ Альтдорф : жилые здания XIII в., церковь Св. Мартина (неоклассика, 1803 г.), Музей реликвий церкви, монастырь капуцинов Всех Святых (основан в 1581 г., современное здание - 1806 г., ныне - медицинский центр), Ратуша (неоклассика, 1799 г.), памятник Вильгельму Теллю (1895 г., на месте памятника 1307 г.), Общественный центр (неоклассика, 1811 г.), театр «Тилльшпильхаус» (1899 г.), исторический музей, музей естественной истории, парк экзотических цветов и птиц.
■ Андерматт : Урнер-Лох (первый туннель Швейцарии, 1708 г.), Чёртов мост, церковь Петра и Павла (рококо, 1603 г.), часовня Св. Михаила (барокко, 1640 г.), церковь Долины, или Солдатская (возводилась военными, необарокко, 1912 г.), Ратуша (барокко, 1583 г.), памятник суворовским солдатам у Чёртова моста (1898 г., собственность РФ), Дом Суворова (есть мемориальная доска), музей долины, горнолыжный центр.
■ Аттингхаузен : руины замка Аттингхаузен (XIII в., музей древностей), руины францисканского монастыря (1676 г.), Мостовой дом (1810 г.), в окрестностях несколько интересных часовен.
■ Бюрглен : церковь Петра и Павла (барокко, XVII в.), образцы альпийской швейцарской деревянной архитектуры XVII в. - гостиница «Адлер» и дом с лестницей (лестница к отдельному входу для бедных, получавших подаяние), музей Вильгельма Телля (Бюрглен считается его родиной), фонтан Телльбруннен.
■ Флюелен : замок Руденц (XIV в.), церковь Св. Георгия (барокко, 1664 г.), церковь Св. Сердца (югендстиль, 1911 г.), часовня Вильгельма Телля (на месте его освобождения из плена Габсбургов), деревянный мост (1900 г.).

Любопытные факты

■ Все судьи в кантоне Ури избираются прямым и открытым голосованием населения.
■ Альтдорф в кантоне Ури и Альтдорф близ Нюрнберга (Германия) - города-побратимы с глубокой древности. На гербе немецкого Альтдорфа лев держит в лапах точную копию герба швейцарского Альтдорфа.
■ Фридрих Шиллер воспел доблесть борца за швейцарскую независимость в пьесе «Вильгельм Телль», Джоакино Россини посвятил герою свою самую долго длящуюся оперу. Телль был популярен и в Германии, но в 1941 г. и драма Шиллера, и опера Россини, и книги о вольном швейцарском стрелке в Третьем рейхе попали в черные списки. Все совершившиеся бесчинства и преступления обнаружились с чрезвычайною быстротой, гораздо быстрее, чем предполагал Петр Степанович. Началось с того, что несчастная Марья Игнатьевна в ночь убийства мужа проснулась пред рассветом, хватилась его и пришла в неописанное волнение, не видя его подле себя. С ней ночевала нанятая тогда Ариной Прохоровной прислужница. Та никак не могла ее успокоить и, чуть лишь стало светать, побежала за самой Ариной Прохоровной, уверив больную, что та знает, где ее муж и когда он воротится. Между тем и Арина Прохоровна находилась тоже в некоторой заботе: она уже узнала от своего мужа о ночном подвиге в Скворешниках. Он воротился домой часу уже в одиннадцатом ночи, в ужасном состоянии и виде; ломая руки, бросился ничком на кровать и всё повторял, сотрясаясь от конвульсивных рыданий: «Это не то, не то; это совсем не то!». Разумеется, кончил тем, что признался приступившей к нему Арине Прохоровне во всем — впрочем, только ей одной во всем доме. Та оставила его в постели, строго внушив, что «если хочет хныкать, то ревел бы в подушку, чтоб не слыхали, и что дурак он будет, если завтра покажет какой-нибудь вид». Она-таки призадумалась и тотчас же начала прибираться на всякий случай: лишние бумаги, книги, даже, может быть, прокламации, успела припрятать или истребить дотла. За всем тем рассудила, что собственно ей, ее сестре, тетке, студентке, а может быть, и вислоухому братцу бояться очень-то нечего. Когда к утру прибежала за ней сиделка, она пошла к Марье Игнатьевне не задумавшись. Ей, впрочем, ужасно хотелось поскорее проведать, верно ли то, что вчера испуганным и безумным шепотом, похожим на бред, сообщил ей супруг о расчетах Петра Степановича, в видах общей пользы, на Кириллова. Но пришла она к Марье Игнатьевне уже поздно: отправив служанку и оставшись одна, та не вытерпела, встала с постели и, накинув на себя что попало под руку из одежи, кажется очень что-то легкое и к сезону не подходящее, отправилась сама во флигель к Кириллову, соображая, что, может быть, он ей вернее всех сообщит о муже. Можно представить, как подействовало на родильницу то, что она там увидела. Замечательно, что она не прочла предсмертной записки Кириллова, лежавшей на столе, на виду, конечно в испуге проглядев ее вовсе. Она вбежала в свою светелку, схватила младенца и пошла с ним из дома по улице. Утро было сырое, стоял туман. Прохожих в такой глухой улице не встретилось. Она всё бежала, задыхаясь, по холодной и топкой грязи и наконец начала стучаться в дома; в одном доме не отперли, в другом долго не отпирали; она бросила в нетерпении и начала стучаться в третий дом. Это был дом нашего купца Титова. Здесь она наделала большой суматохи, вопила и бессвязно уверяла, что «ее мужа убили». Шатова и отчасти его историю у Титовых несколько знали; поражены были ужасом, что она, по ее словам всего только сутки родивши, бегает в такой одеже и в такой холод по улицам, с едва прикрытым младенцем в руках. Подумали было сначала, что только в бреду, тем более что никак не могли выяснить, кто убит: Кириллов или ее муж? Она, смекнув, что ей не верят, бросилась было бежать дальше, но ее остановили силой, и, говорят, она страшно кричала и билась. Отправились в дом Филиппова, и через два часа самоубийство Кириллова и его предсмертная записка стали известны всему городу. Полиция приступила к родильнице, бывшей еще в памяти; тут-то и оказалось, что она записки Кириллова не читала, а почему именно заключила, что и муж ее убит, — от нее не могли добиться. Она только кричала, что «коли тот убит, так и муж убит; они вместе были!». К полудню она впала в беспамятство, из которого уж и не выходила, и скончалась дня через три. Простуженный ребенок помер еще раньше ее. Арина Прохоровна, не найдя на месте Марьи Игнатьевны и младенца и смекнув, что худо, хотела было бежать домой, но остановилась у ворот и послала сиделку «спросить во флигеле, у господина, не у них ли Марья Игнатьевна и не знает ли он чего о ней?». Посланница воротилась, неистово крича на всю улицу. Убедив ее не кричать и никому не объявлять знаменитым аргументом: «засудят», она улизнула со двора. Само собою, что ее в то же утро обеспокоили, как бывшую повитуху родильницы; но немногого добились: она очень дельно и хладнокровно рассказала всё, что сама видела и слышала у Шатова, но о случившейся истории отозвалась, что ничего в ней не знает и не понимает. Можно себе представить, какая по городу поднялась суматоха. Новая «история», опять убийство! Но тут уже было другое: становилось ясно, что есть, действительно есть тайное общество убийц, поджигателей-революционеров, бунтовщиков. Ужасная смерть Лизы, убийство жены Ставрогина, сам Ставрогин, поджог, бал для гувернанток, распущенность вокруг Юлии Михайловны... Даже в исчезновении Степана Трофимовича хотели непременно видеть загадку. Очень, очень шептались про Николая Всеволодовича. К концу дня узнали и об отсутствии Петра Степановича и, странно, о нем менее всего говорили. Но более всего в тот день говорили «о сенаторе». У дома Филиппова почти всё утро стояла толпа. Действительно, начальство было введено в заблуждение запиской Кириллова. Поверили и в убийство Кирилловым Шатова и в самоубийство «убийцы». Впрочем, начальство хоть и потерялось, но не совсем. Слово «парк», например, столь неопределенно помещенное в записке Кириллова, не сбило никого с толку, как рассчитывал Петр Степанович. Полиция тотчас же кинулась в Скворешники, и не по тому одному, что там был парк, которого нигде у нас в другом месте не было, а и по некоторому даже инстинкту, так как все ужасы последних дней или прямо, или отчасти связаны были со Скворешниками. Так по крайней мере я догадываюсь. (Замечу, что Варвара Петровна, рано утром и не зная ни о чем, выехала для поимки Степана Трофимовича). Тело отыскали в пруде в тот же день к вечеру, по некоторым следам; на самом месте убийства найден был картуз Шатова, с чрезвычайным легкомыслием позабытый убийцами. Наглядное и медицинское исследование трупа и некоторые догадки с первого шагу возбудили подозрение, что Кириллов не мог не иметь товарищей. Выяснилось существование шатово-кирилловского тайного общества, связанного с прокламациями. Кто же были эти товарищи? О наших ни об одном в тот день и мысли еще не было. Узнали, что Кириллов жил затворником и до того уединенно, что с ним вместе, как объявлялось в записке, мог квартировать столько дней Федька, которого везде так искали... Главное, томило всех то, что из всей представлявшейся путаницы ничего нельзя было извлечь общего и связующего. Трудно представить, до каких заключений и до какого безначалия мысли дошло бы наконец наше перепуганное до паники общество, если бы вдруг не объяснилось всё разом, на другой же день, благодаря Лямшину. Он не вынес. С ним случилось то, что даже и Петр Степанович под конец стал предчувствовать. Порученный Толкаченке, а потом Эркелю, он весь следующий день пролежал в постели, по-видимому смирно, отвернувшись к стене и не говоря ни слова, почти не отвечая, если с ним заговаривали. Он ничего, таким образом, не узнал во весь день из происходившего в городе. Но Толкаченке, отлично узнавшему происшедшее, вздумалось к вечеру бросить возложенную на него Петром Степановичем роль при Лямшине и отлучиться из города в уезд, то есть попросту убежать: подлинно, что потеряли рассудок, как напророчил о них о всех Эркель. Замечу кстати, что и Липутин в тот же день исчез из города, еще прежде полудня. Но с этим как-то так произошло, что об исчезновении его узналось начальством лишь только на другой день к вечеру, когда прямо приступили с расспросами к перепуганному его отсутствием, но молчавшему от страха его семейству. Но продолжаю о Лямшине. Лишь только он остался один (Эркель, надеясь на Толкаченку, еще прежде ушел к себе), как тотчас же выбежал из дому и, разумеется, очень скоро узнал о положении дел. Не заходя даже домой, он бросился тоже бежать куда глаза глядят. Но ночь была так темна, а предприятие до того страшное и многотрудное, что, пройдя две-три улицы, он воротился домой и заперся на всю ночь. Кажется, к утру он сделал попытку к самоубийству; но у него не вышло. Просидел он, однако, взаперти почти до полудня и — вдруг побежал к начальству. Говорят, он ползал на коленях, рыдал и визжал, целовал пол, крича, что недостоин целовать даже сапогов стоявших пред ним сановников. Его успокоили и даже обласкали. Допрос тянулся, говорят, часа три. Он объявил всё, всё, рассказал всю подноготную, всё, что знал, все подробности; забегал вперед, спешил признаниями, передавал даже ненужное и без спросу. Оказалось, что он знал довольно и довольно хорошо поставил на вид дело: трагедия с Шатовым и Кирилловым, пожар, смерть Лебядкиных и пр. поступили на план второстепенный. На первый план выступали Петр Степанович, тайное общество, организация, сеть. На вопрос: для чего сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? — он с горячею торопливостью ответил, что «для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения, — вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться». Заключил он, что здесь, в нашем городе, устроена была Петром Степановичем лишь первая проба такого систематического беспорядка, так сказать программа дальнейших действий, и даже для всех пятерок, — и что это уже собственно его (Лямшина) мысль, его догадка и «чтобы непременно попомнили и чтобы всё это поставили на вид, до какой степени он откровенно и благонравно разъясняет дело и, стало быть, очень может пригодиться даже и впредь для услуг начальства». На положительный вопрос: много ли пятерок? — отвечал, что бесконечное множество, что вся Россия покрыта сетью, и хотя не представил доказательств, но, думаю, отвечал совершенно искренно. Представил только печатную программу общества, заграничной печати, и проект развития системы дальнейших действий, написанный хотя и начерно, но собственною рукой Петра Степановича. Оказалось, что о «потрясении основ» Лямшин буквально цитовал по этой бумажке, не забыв даже точек и запятых, хотя и уверял, что это его только собственное соображение. Про Юлию Михайловну он удивительно смешно и даже без спросу, а забегая вперед, выразился, что «она невинна и что ее только одурачили». Но замечательно, что Николая Ставрогина он совершенно выгородил из всякого участия в тайном обществе, из всякого соглашения с Петром Степановичем. (О заветных и весьма смешных надеждах Петра Степановича на Ставрогина Лямшин не имел никакого понятия). Смерть Лебядкиных, по словам его, была устроена лишь одним Петром Степановичем, без всякого участия Николая Всеволодовича, с хитрою целью втянуть того в преступление и, стало быть, в зависимость от Петра Степановича; но вместо благодарности, на которую несомненно и легкомысленно рассчитывал, Петр Степанович возбудил лишь полное негодование и даже отчаяние в «благородном» Николае Всеволодовиче. Закончил он о Ставрогине, тоже спеша и без спросу, видимо нарочным намеком, что тот чуть ли не чрезвычайно важная птица, но что в этом какой-то секрет; что проживал он у нас, так сказать, incognito, что он с поручениями и что очень возможно, что и опять пожалует к нам из Петербурга (Лямшин уверен был, что Ставрогин в Петербурге), но только уже совершенно в другом виде и в другой обстановке и в свите таких лиц, о которых, может быть, скоро и у нас услышат, и что всё это он слышал от Петра Степановича, «тайного врага Николая Всеволодовича». Сделаю нотабене. Два месяца спустя Лямшин сознался, что выгораживал тогда Ставрогина нарочно, надеясь на протекцию Ставрогина и на то, что тот в Петербурге выхлопочет ему облегчение двумя степенями, а в ссылку снабдит деньгами и рекомендательными письмами. Из этого признания видно, что он имел действительно чрезмерно преувеличенное понятие о Николае Ставрогине. В тот же день, разумеется, арестовали и Виргинского, а сгоряча и весь дом. (Арина Прохоровна, ее сестра, тетка и даже студентка теперь давно уже на воле; говорят даже, что и Шигалев будто бы непременно будет выпущен в самом скором времени, так как ни под одну категорию обвиняемых не подходит; впрочем, это всё еще только разговор). Виргинский сразу и во всем повинился: он лежал больной и был в жару, когда его арестовали. Говорят, он почти обрадовался: «С сердца свалилось», — проговорил он будто бы. Слышно про него, что он дает теперь показания откровенно, но с некоторым даже достоинством и не отступает ни от одной из «светлых надежд» своих, проклиная в то же время политический путь (в противоположность социальному), на который был увлечен так нечаянно и легкомысленно «вихрем сошедшихся обстоятельств». Поведение его при совершении убийства разъясняется в смягчающем для него смысле, кажется и он тоже может рассчитывать на некоторое смягчение своей участи. Так по крайней мере у нас утверждают. Но вряд ли возможно будет облегчить судьбу Эркеля. Этот с самого ареста своего всё молчит или по возможности извращает правду. Ни одного слова раскаяния до сих пор от него не добились. А между тем он даже в самых строгих судьях возбудил к себе некоторую симпатию — своею молодостью, своею беззащитностью, явным свидетельством, что он только фанатическая жертва политического обольстителя; а более всего обнаружившимся поведением его с матерью, которой он отсылал чуть не половину своего незначительного жалованья. Мать его теперь у нас; это слабая и больная женщина, старушка не по летам; она плачет и буквально валяется в ногах, выпрашивая за сына. Что-то будет, но Эркеля у нас многие жалеют. Липутина арестовали уже в Петербурге, где он прожил целых две недели. С ним случилось почти невероятное дело, которое даже трудно и объяснить. Говорят, он имел и паспорт на чужое имя, и полную возможность успеть улизнуть за границу, и весьма значительные деньги с собой, а между тем остался в Петербурге и никуда не поехал. Некоторое время он разыскивал Ставрогина и Петра Степановича и вдруг запил и стал развратничать безо всякой меры, как человек, совершенно потерявший всякий здравый смысл и понятие о своем положении. Его и арестовали в Петербурге где-то в доме терпимости и нетрезвого. Носится слух, что теперь он вовсе не теряет духа, в показаниях своих лжет и готовится к предстоящему суду с некоторою торжественностью и надеждою (?). Он намерен даже поговорить на суде. Толкаченко, арестованный где-то в уезде, дней десять спустя после своего бегства, ведет себя несравненно учтивее, не лжет, не виляет, говорит всё, что знает, себя не оправдывает, винится со всею скромностию, но тоже наклонен покраснобайничать; много и с охотою говорит, а когда дело дойдет до знания народа и революционных (?) его элементов, то даже позирует и жаждет эффекта. Он тоже, слышно, намерен поговорить на суде. Вообще он и Липутин не очень испуганы, и это даже странно. Повторяю, дело это еще не кончено. Теперь, три месяца спустя, общество наше отдохнуло, оправилось, отгулялось, имеет собственное мнение и до того, что даже самого Петра Степановича иные считают чуть не за гения, по крайней мере «с гениальными способностями». «Организация-с!» — говорят в клубе, подымая палец кверху. Впрочем, всё это очень невинно, да и немногие говорят-то. Другие, напротив, не отрицают в нем остроты способностей, но при совершенном незнании действительности, при страшной отвлеченности, при уродливом и тупом развитии в одну сторону, с чрезвычайным происходящим от того легкомыслием. Относительно нравственных его сторон все соглашаются; тут уж никто не спорит. Право, не знаю, о ком бы еще упомянуть, чтобы не забыть кого. Маврикий Николаевич куда-то совсем уехал. Старуха Дроздова впала в детство... Впрочем, остается рассказать еще одну очень мрачную историю. Ограничусь лишь фактами. Варвара Петровна по приезде остановилась в городском своем доме. Разом хлынули на нее все накопившиеся известия и потрясли ее ужасно. Она затворилась у себя одна. Был вечер; все устали и рано легли спать. Поутру горничная передала Дарье Павловне, с таинственным видом, письмо. Это письмо, по ее словам, пришло еще вчера, но поздно, когда все уже почивали, так что она не посмела разбудить. Пришло не по почте, а в Скворешники через неизвестного человека к Алексею Егорычу. А Алексей Егорыч тотчас сам и доставил, вчера вечером, ей в руки, и тотчас же опять уехал в Скворешники. Дарья Павловна с биением сердца долго смотрела на письмо и не смела распечатать. Она знала от кого: писал Николай Ставрогин. Она прочла надпись на конверте: «Алексею Егорычу с передачею Дарье Павловне, секретно». Вот это письмо, слово в слово, без исправления малейшей ошибки в слоге русского барича, не совсем доучившегося русской грамоте, несмотря на всю европейскую свою образованность:

«Милая Дарья Павловна,

Вы когда-то захотели ко мне „в сиделки“ и взяли обещание прислать за вами, когда будет надо. Я еду через два дня и не ворочусь. Хотите со мной? Прошлого года я, как Герцен, записался в граждане кантона Ури, и этого никто не знает. Там я уже купил маленький дом. У меня еще есть двенадцать тысяч рублей; мы поедем и будем там жить вечно. Я не хочу никогда никуда выезжать. Место очень скучно, ущелье; горы теснят зрение и мысль. Очень мрачное. Я потому, что продавался маленький дом. Если вам не понравится, я продам и куплю другой в другом месте. Я нездоров, но от галюсинаций надеюсь избавиться с тамошним воздухом. Это физически; а нравственно вы всё знаете; только всё ли? Я вам рассказал многое из моей жизни. Но не всё. Даже вам не всё! Кстати, подтверждаю, что совестью я виноват в смерти жены. Я с вами не виделся после того, а потому подтверждаю. Виноват и пред Лизаветой Николаевной; но тут вы знаете; тут вы всё почти предсказали. Лучше не приезжайте. То, что я зову вас к себе, есть ужасная низость. Да и зачем вам хоронить со мной вашу жизнь? Мне вы милы, и мне, в тоске, было хорошо подле вас: при вас при одной я мог вслух говорить о себе. Из этого ничего не следует. Вы определили сами „в сиделки“ — это ваше выражение; к чему столько жертвовать? Вникните тоже, что я вас не жалею, коли зову, и не уважаю, коли жду. А между тем и зову и жду. Во всяком случае, в вашем ответе нуждаюсь, потому что надо ехать очень скоро. В таком случае уеду один. Я ничего от Ури не надеюсь; я просто еду. Я не выбирал нарочно угрюмого места. В России я ничем не связан — в ней мне всё так же чужое, как и везде. Правда, я в ней более, чем в другом месте, не любил жить; но даже и в ней ничего не мог возненавидеть! Я пробовал везде мою силу. Вы мне советовали это, „чтоб узнать себя“. На пробах для себя и для показу, как и прежде во всю мою жизнь, она оказывалась беспредельною. На ваших глазах я снес пощечину от вашего брата; я признался в браке публично. Но к чему приложить эту силу — вот чего никогда не видел, не вижу и теперь, несмотря на ваши ободрения в Швейцарии, которым поверил. Я всё так же, как и всегда прежде, могу пожелать сделать доброе дело и ощущаю от того удовольствие; рядом желаю и злого и тоже чувствую удовольствие. Но и то и другое чувство по-прежнему всегда слишком мелко, а очень никогда не бывает. Мои желания слишком несильны; руководить не могут. На бревне можно переплыть реку, а на щепке нет. Это чтобы не подумали вы, что я еду в Ури с какими-нибудь надеждами. Я по-прежнему никого не виню. Я пробовал большой разврат и истощил в нем силы; но я не люблю и не хотел разврата. Вы за мной в последнее время следили. Знаете ли, что я смотрел даже на отрицающих наших со злобой, от зависти к их надеждам? Но вы напрасно боялись: я не мог быть тут товарищем, ибо не разделял ничего. А для смеху, со злобы, тоже не мог, и не потому, чтобы боялся смешного, — я смешного не могу испугаться, — а потому, что все-таки имею привычки порядочного человека и мне мерзило. Но если б имел к ним злобы и зависти больше, то, может, и пошел бы с ними. Судите, до какой степени мне было легко и сколько я метался! Друг милый, создание нежное и великодушное, которое я угадал! Может быть, вы мечтаете дать мне столько любви и излить на меня столько прекрасного из прекрасной души вашей, что надеетесь тем самым поставить предо мной наконец и цель? Нет, лучше вам быть осторожнее: любовь моя будет так же мелка, как и я сам, а вы несчастны. Ваш брат говорил мне, что тот, кто теряет связи с своею землей, тот теряет и богов своих, то есть все свои цели. Обо всем можно спорить бесконечно, но из меня вылилось одно отрицание, без всякого великодушия и безо всякой силы. Даже отрицания не вылилось. Всё всегда мелко и вяло. Великодушный Кириллов не вынес идеи и — застрелился; но ведь я вижу, что он был великодушен потому, что не в здравом рассудке. Я никогда не могу потерять рассудок и никогда не могу поверить идее в той степени, как он. Я даже заняться идеей в той степени не могу. Никогда, никогда я не могу застрелиться! Я знаю, что мне надо бы убить себя, смести себя с земли как подлое насекомое; но я боюсь самоубийства, ибо боюсь показать великодушие. Я знаю, что это будет еще обман, — последний обман в бесконечном ряду обманов. Что же пользы себя обмануть, чтобы только сыграть в великодушие? Негодования и стыда во мне никогда быть не может; стало быть, и отчаяния. Простите, что так много пишу. Я опомнился, и это нечаянно. Этак ста страниц мало и десяти строк довольно. Довольно и десяти строк призыва „в сиделки“. Я, с тех пор как выехал, живу на шестой станции у смотрителя. С ним я сошелся во время кутежа пять лет назад в Петербурге. Что там я живу, никто не знает. Напишите на его имя. Прилагаю адрес.

Николай Ставрогин».

Дарья Павловна тотчас же пошла и показала письмо Варваре Петровне. Та прочитала и попросила Дашу выйти, чтоб еще одной прочитать; но что-то очень скоро опять позвала ее. — Поедешь? — спросила она почти робко. — Поеду, — ответила Даша. — Собирайся! Едем вместе! Даша посмотрела вопросительно. — А что мне теперь здесь делать? Не всё ли равно? Я тоже в Ури запишусь и проживу в ущелье... Не беспокойся, не помешаю. Начали быстро собираться, чтобы поспеть к полуденному поезду. Но не прошло получаса, как явился из Скворешников Алексей Егорыч. Он доложил, что Николай Всеволодович «вдруг» приехали поутру, с ранним поездом, и находятся в Скворешниках, но «в таком виде, что на вопросы не отвечают, прошли по всем комнатам и заперлись на своей половине...». — Я помимо их приказания заключил приехать и доложить, — прибавил Алексей Егорыч с очень внушительным видом. Варвара Петровна пронзительно поглядела на него и не стала расспрашивать. Мигом подали карету. Поехала с Дашей. Пока ехали, часто, говорят, крестилась. На «своей половине» все двери были отперты, и нигде Николая Всеволодовича не оказалось. — Уж не в мезонине ли-с? — осторожно произнес Фомушка. Замечательно, что следом за Варварой Петровной на «свою половину» вошло несколько слуг; а остальные слуги все ждали в зале. Никогда бы они не посмели прежде позволить себе такого нарушения этикета. Варвара Петровна видела и молчала. Взобрались и в мезонин. Там было три комнаты; но ни в одной никого не нашли. — Да уж не туда ли пошли-с? — указал кто-то на дверь в светелку. В самом деле, всегда затворенная дверца в светелку была теперь отперта и стояла настежь. Подыматься приходилось чуть не под крышу по деревянной, длинной, очень узенькой и ужасно крутой лестнице. Там была тоже какая-то комнатка. — Я не пойду туда. С какой стати он полезет туда? — ужасно побледнела Варвара Петровна, озираясь на слуг. Те смотрели на нее и молчали. Даша дрожала. Варвара Петровна бросилась по лесенке; Даша за нею; но едва вошла в светелку, закричала и упала без чувств. Гражданин кантона Ури висел тут же за дверцей. На столике лежал клочок бумаги со словами карандашом: «Никого не винить, я сам». Тут же на столике лежал и молоток, кусок мыла и большой гвоздь, очевидно припасенный про запас. Крепкий шелковый снурок, очевидно заранее припасенный и выбранный, на котором повесился Николай Всеволодович, был жирно намылен. Всё означало преднамеренность и сознание до последней минуты. Наши медики по вскрытии трупа совершенно и настойчиво отвергли помешательство.

Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

Маленькими шагами через бездну - соскользнёшь и каюк.
Это пропасть, отделяющая меня от твёрдого среднего класса.
Я аккуратный малый - крепко держусь за канат на другом краю.
Сойду обладателем недвижимости, полубогом. Спокойствие и уют,
Большой диван, кухня, полочки, простынки, пледики.
Закрылись с женой вдвоём, складываем на полку деньги.
Кабинет, библиотеку собрал, со мной здороваются аптекарь
И булочник. "Мне кажется, или ты поправился, детка?"
Простите, что это вы сказали? Оборачиваюсь. Нет, не мне.
Это просто капельки времени, беременность от меня или наводнение
Осенью. Или просто закругляется ещё один день
И в полутьме за окном машины проносятся - вечерние привидения.
Старые добрые призраки, разочарованный моей жизнью дед, нет,
Несбывшиеся планы отца относительно моего настоящего.
Да нет же, спокойно, будьте довольны - я сделал карьеру.
Но из прошлого тянет чёрные руки моя девушка самая первая.
Я взял на дом работу, пауза, пошёл выкинуть мусор.
На лестничной клетке вспомнил глаза - большие и грустные.
"Прекрати складировать грязные трусы за моей кроватью" -
Кричу я ей куда-то в мусоропровод. Кажется, спятил.
Тихо отвечает оттуда: "Я ещё люблю тебя, хочу быть с тобой.
Зачем тебе все эти электронные носители, вещи и обои?"
У меня холод по коже. Она говорит: "Не иди на работу утром.
Нам уже тридцать лет, а ты ещё не ставился хмурым.
Семья, билеты в Тайланд. Дурень,
Кому ты гонишь, записался в граждане кантона Ури,
Нас ждут общаги и притоны,
Измены и похмелья, инсульты - будет прикольно.
У тебя есть я и никто, а гражданин кантона Ури висит под потолком."
Злобно опрокидываю ведро, заглушая этот поток.
Я засунул голову внутрь, но уже не слышно её голосов.
Ору то ли тебе, то ли ей: "Да что ты знаешь о жизни, сука?!"
Но вселенная спит, из мусоропровода ни звука.

Я никогда не видел районов, кроме того, в котором живу,
Но мечтал о жизни чужой вместо скучной своей.
Заглядывал в жёлтые окна домов с работы и на бегу.
Трещит телевизор, сердитые лица, ковры, собака или канарейка.
Вдруг я нажимаю на кнопку звонка в случайной квартире.
Смех за дверью, сквозь шум воды кричит Якубович:
"Я не буду вращать барабан!". Дверь открывается в ночной мрак,
А на диване ворочаются два бледных тела.
И вдруг одно из них вырывается и хватается за голову,
В свете телеэкрана его ноги отливают мертвенно-синим.
Кажется, я видел свой первый секс, и это было хреново.
С криком выбегаю вон на другой этаж и попадаю в квартиру.
Узнаю себя в пьяной тусовке, сижу один с сигаретой.
Мне лет на пять побольше, я уже не такой рыхлый и бледный.
Я тогда любил Ремарка и мечтал о путешествиях,
Уговаривал свою девушку бросить всё и со мной уехать.
Пахнет дешёвым пивом и дымом, кто-то кряхтит от смеха,
Кто-то трахается на кухне, блюёт дама без верхней одежды.
Сколько я так провёл дней? Да кажется, все.
И даже не говорил ни с кем, просто как одинокий лесничий сидел.
За следующей дверью я взрослый и вроде бы с убеждениями,
Водружаю на стол винтажный кассетный магнитофон.
Хожу к друзьям, в спортзалы, на очередной марш миллионов
И слушаю, как за окном проносятся вечерние привидения.
Не бывает чужих жизней на этих глухих этажах,
За каждой дверью прячется твой двойник.
И на фотографии в паспорте одно и то же лицо застыло.
Что будет завтра? Просмотрю сквозь окно и не замечу, как постарею.
Растерянным и одиноким привычней быть, когда ты пропащий,
И жутко, когда ты не расстаёшься с надеждой.
За дверью чердака дул ветер и скрипела.. Но нет, не кровать,
А верёвка на шее моего то ли детского, то ли старого тела.

Ничего личного, оно не интересно.
Твой личный убийца, кому какая вечность?
Кантону Ури требуются граждане.
Петля на шею и потолок размазывается
От наших разговоров, огромных как жизнь -
Тянули за язык или просто по морде.
Одно стопудово - ничего не известно,
Но на эшафотку не лезь. О свободе
Читай - не читай, ничего интересного.
И что нам слова, когда нет понимания.
Испуганный чёрт за спиною. Внимание,
внимание, внимание, внимание, внимание!