Английская писательница джейн остин. Джейн остин краткая биография. Эссе Вирджинии Вульф о Джейн Остин
Джейн Остин (другой вариант написания - Джейн Остен) - популярная британская писательница и сатирик. По мнению критиков, её романы являются выдающимися, их в обязательном порядке изучают в английских учебных заведениях.
Биография Джейн Остин будет крайне интересна всем ценителям литературы.
Краткая биография
Джейн Остин появилась на свет 16 декабря 1775 года. Её отец был небогатым священником, человеком образованным, имеющим передовые взгляды. Семья принадлежала к социальному классу джентри (английское нетитулованное дворянство). В семье было восемь детей, Джейн была предпоследней.
Её старшая сестра Кассандра стала художницей, брат Джеймс писал прозу и стихи, но избрал карьеру священника. Остальные дети из семьи Остин не завоевали популярности на творческом поприще: два брата стали моряками, а ещё один брат, Генри Томас Остин, перепробовал множество профессий, в конце концов разорился и также стал священником.
В юности Джейн была достаточно капризной девочкой. Она обожала балы, наряды и… интересные книжки. Когда она была юной, Англия постоянно воевала. Это давало будущей писательнице почву для воображения. Героические фигуры и любовь на фоне трагедий будоражили её романтическую натуру, а сюжеты она черпала из писем тех лет. Книги Джейн Остин и её литературный стиль сформировались под влиянием впечатлений её юности.
Джейн Остен провела всю свою жизнь в провинции. После кончины отца она писала свои произведения, материально помогала семье. Её личная жизнь не была особенно богата событиями: она так и не вышла замуж, хотя ей и предлагали вступить в брак многие мужчины.
Её творчество подразделяется на несколько этапов. Первый этап - подростковый возраст и ранняя юность. В этот период, продолжавшийся до начала девятнадцатого века, Джейн тяготела к историческому и романтическому жанру, а также к коротким рассказам.
Главной целью великой писательницы было нести людям свет, просвещать читателей. Она рассказывает о людях, их отношениях, о добре и зле, о любви и предательстве. Именно поэтому литературные произведения Джейн Остин так актуальны и в наши дни, они чрезвычайно интересны для самого широкого круга читателей из всех стран мира.
Выдающаяся британская писательница умерла в июле 1817 года в маленьком городке под названием Уинчестер (Винчестер). Ей был всего 41 год. Она отправилась в Уинчестер лечиться, но умерла там на руках у сестры Кассандры. Её последний роман, который назывался «Сэндинтон», так и остался незаконченным…
Вклад в искусство
Самые известные романы Джейн Остин принадлежат ко второму, зрелому периоду её творчества (с 1811 до 1816 года). Её лучшие книги, которые включены в школьную и институтскую программу различных стран мира:
- «Гордость и предубеждение».
- «Эмма».
- «Чувство и чувствительность».
Еще один известный роман писательницы – «Доводы рассудка» – был опубликован уже посмертно, её сестрой-художницей Кассандрой, которая была невероятно близка с Джейн как в детстве, так и в последние годы её жизни.
Про саму знаменитую британку тоже снято несколько крайне успешных художественных и биографических фильмов.
Многократно Остин обращалась к истории родной страны. Она написала исторический роман «Замок Лесли», а также, будучи совсем юной девушкой, создала книгу под названием «История Англии». Историки, как правило, положительно оценивают исторические произведения Джейн за их достоверность, точность в описании деталей, а также великолепные сюжетные линии.
Обыкновенные читатели и читательницы, даже особо не разбирающиеся в литературе, неизменно обожают романы Джейн Остин за их закрученный сюжет, прекрасно выписанных персонажей, изящный стиль, а также мягкий, чисто английский юмор. Всё-таки британка была не просто хорошим автором - она была первоклассным автором.
Без сомнения, Джейн Остин была великой писательницей. Однако помимо этого она была замечательным человеком: сильной женщиной, любящей дочерью. Она снискала всемирную славу лишь благодаря своему выдающемуся литературному таланту.
Выдающаяся английская писательница, сатирик, историк Джейн Остин по праву может считаться образцом и ориентиром для новых поколений юных авторов из самых разных стран мира, мечтающих добиться успеха на литературном поприще. Автор: Ирина Шумилова
Джейн Остин до сих пор по праву считают «Первой леди» английской литературы. Она перепробовала все формы романной прозы. Её произведения входят в обязательную программу во всех колледжах и университетах Великобритании. Её самыми знаменитыми произведениями считаются: , (роман, который впечатлил самого Вальтера Скотта), "Доводы рассудка".
Детство
Зимой 1775 года, а точнее 16 декабря в местечке Стивентон, графства Хэмпшир (что в Юго-восточной Англии) родилась Джейн Остин. Её отец был местным священником, мать происходила из древнего обедневшего мелкого дворянского рода. В семье Остинов было восемь детей (среди них – только две дочери – Джейн и Кассандра). Джейн была предпоследнем ребенком в семье. Не смотря на трудное время никто из детей в семье не умер в младенчестве. В доме священника никого не держали в ежовых рукавицах, а наоборот там устраивали любительские спектакли. Периодически читали романы, там же и юная Джейн зачитывала свои комические рассказы.
Сведений о писательнице имеется не достаточно много, да и те слишком не сходятся даже в отношении внешности Джейн. Опираясь на информацию из одних источников, она была достаточно привлекательна, исходя из других – дурнушка. Писательница любила маскарады и балы, пестрые платья и различные модные наряды. В школьные годы сестры Остин подхватили сыпной тиф, который чуть было не унес жизни девочек. К тому же, качество их образования, не устраивало отца; в итоге он занялся сам их наукой, в чем добился ошеломительных успехов. Так же своим образованием Джейн обязана Элиз, жене своего самого любимого брата Генри. Она обучила молодую писательницу навыкам французского и любовью к хорошим книгам. Джейн Остин сформировалось благодаря интеллигентной обстановке - среди книг, постоянных разговоров о них, обсуждений прочитанного и происходящего.
Творчество
В творчестве Остин можно выделить два периода. Между этими периодами существует довольно большой 10-летний промежуток, в который 25-летней Джейн пришлось покинуть родовое гнездо. Первый период это 1795–1798, когда были созданы ранние романы, и второй 1811–1816, поразительно насыщенный период первых успешных произведений и углубляющегося мастерства.
Джейн так никогда и не вышла замуж, хотя в 1795 году у нее был роман со студентом-юристом Томасом Лефроем, ставшим впоследствии Лордом Верховным Судьей Ирландии. Молодые люди так и не обручились, потому как это было бы непрактичным ходом для их семей. В тридцать лет Джейн надела чепчик, это означало только одно, что отныне она старая дева, которая больше не надеется приобрести собственное счастье.
Смерть
Легендарная английская писательница ушла из нашего мира 18 июля в Уинчестере в 1817 году на руках самой близкой ей сестре Кассандры. Причина её смерти так до конца неизвестна. По некоторым сохранившимся описаниям у нее наблюдались признаки раковой опухоли, по другой это была болезнь Аддисона, по третьей от туберкулеза, которым заразилась от коров. Джейн Остин похоронена в Винчестерском соборе, недалеко от середины северного нефа, в здании которым так восхищалась. К сожалению, она так и не сумела окончить труды над своим последним романом - .
Интересные факты:
Ради своего второго брата Джорджа Джейн выучила азбуку немых, так как он имел психические отклонения.
В четырнадцать лет Джейн написала свою первую пародию - шутку под названием "Любовь и дружба"
Любимым поэтом самой Остин был Каупер.
Отец очень поддерживал молодое дарование, покупая на последние деньги письменные принадлежности.
Джейн очень хорошо шила, поэтому обшивала всю семью.
При жизни юная писательница публиковала свои творения под псевдонимом: "некая Леди Д"
Удивительно, но первое собрание произведений Джейн Остен было выпущено ровно через сто лет после её смерти
Я не читала книг Джейн Остин. Ни одной. Я не люблю романы. Но посмотрев кино об этой талантливой и необыкновенной женщине, дала себе обещание ознакомиться с ее произведениями. Чтобы поближе узнать ее саму.
Фильм невероятно трогательный. Сюжет, казалось бы, совсем обычный. Как сама жизнь. Но, несмотря на то, что мы не раз встречали истории о любви и невозможности быть с тем, кто всего дороже, создатели фильма «Джейн Остин» смогли преподнести настоящий подарок. Богатство и бедность, честь и запятнанная репутация, ответственность и безрассудство, интриги и совесть Все это так мастерски завязано в истории, что два часа за просмотром пролетают незаметно.
Ее судьба, как и ее творчество, полна романтики, страсти, разочарований, и озарена нескончаемой верой в светлое будущее. «Их обеих ждет замечательный счастливый конец!» говорит она о героинях своей книги, сама находясь почти на краю пропасти. Она настоящий друг, женщина, которая, оставаясь самой собой, вопреки своей эпохе, не боится показать окружающим наличие интеллекта, бросает вызов рамкам поведения и не желает продавать свою любовь за выгодное замужество. Ее презирают и любят одновременно. И все это Джейн Остин.
Подбор актеров замечательный, их игра потрясает своим естеством. Я им поверила! Это кино, где не просто играют, а дарят жизнь своим персонажам. Герои преображаются, развиваются на глазах у зрителя. Роль Джейн просто создана для Энн Хэтэуэй. На мой взгляд, именно здесь актриса наконец-то раскрыла свой природный талант. Она прочувствовала героиню от и до и, вне всяких сомнений, сопереживала ей больше, чем той девочке, мечтающей о работе в модном журнале.
Очередной раз порадовал Джеймс Мак Эвой. От него я ожидала блестящей игры, но, тем не менее, он снова поразил меня своим мастерством и, на мой взгляд, поднялся на новый уровень, снимаю шляпу!
Та драма, которую Хэтэуэй и Мак Эвой вместе разыграли на экране, способна достучаться до сердца даже самого строгого критика, такую искренность чувств я не видела со времен «Жестоких игр». Они не переигрывают, все показано точно в меру. Их романтику не придется запивать крепким чаем, в ней отсутствует слащавость, которую часто можно встретить в драматическом кино. Здесь все чисто. В эпизодах, совершенно лишенных фраз, их взгляды говорят намного больше, чем смогли бы выразить слова. Сцена танца на приеме у Леди Грешем сыграна так искренне, что я была не в состоянии оторвать своих глаз от экрана.
Хочется особо отметить игру Джулии Уолтерс. Ее персонаж вырвался из шаблонного чопорного образа заботливой матери, за счет чего Миссис Остин раскрылась еще и как личность. Справедливости ради, отмечу, что все остальные актеры также блестяще справились с ролями.
Работа режиссера и оператора заслуживает отдельной похвалы. На протяжении всего фильма можно наблюдать сдержанную и гармоничную картинку. Приятная игра света, многообразие естественных оттенков, каждый кадр радует глаз. Живописная природа, богатая вариация интерьеров Все это грамотно дополняет сюжет, но не отвлекает от его действующих лиц. Музыкальное сопровождение доставит удовольствие даже самому избалованному слуху. Творческий подход отразился во всем.
Плюсом является также легкая ирония, то и дело пронизывающая сюжет. Именно тонкая, невесомая, очень жизненная.
В заключение хочется добавить, что это кино для всех. В нем романтик найдет, в какой момент тихонько утереть слезу, а признанный скептик обязательно насладится воссозданной атмосферой и мастерством всех, кто работал над фильмом.
Это фильм, который не будет иметь возраста. Именно такие фильмы хочется посмотреть еще раз. Потому что чувствуется, что они создаются в первую очередь не ради гонорара, а как возможность для творческих людей выразить себя, создав нечто прекрасное. А ведь именно в этом и заключается настоящее искусство!
За то, что увиденное превзошло все ожидания.
Английская писательница, которая первая придала роману современный характер благодаря внесению в него повседневной жизни. Хотя Остин много читали при жизни, она публиковала свои романы анонимно. Остин никогда не была замужем. Ее наиболее известные книги — это “Гордость и предубеждение” (1813 г.) и “Эмма” (1816 г.). Вирджиния Вульф называла Остин “самой замечательной творческой личностью среди женщин”.
“Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену.Как бы мало ни были известны намерения и взгляды такого человека после того, как он поселился на новом месте, эта истина настолько прочно овладевает умами неподалеку живущих семейств, что на него тут же начинают смотреть как на законную добычу той или другой соседской дочки”. (“Гордость и предубеждение”, 1813 г. Перевод с английского И. Маршака)
Джейн Остин (используется также транскрипция “Остен”) родилась, в городке Стивентон, графство Хэмпшир, где ее отец, преподобный Джордж Остин, был приходским священником. Она была второй дочерью и седьмым ребенком в семье, где их было восемь. Остины не потеряли ни одного из своих детей. Кассандра Ли (Leigh), мать Джейн, кормила младенцев грудью по несколько месяцев, а затем отправляла их кормилице в близлежащую деревню, чтобы они были под ее присмотром год или больше.
Первые 25 лет своей жизни Джейн провела в Хэмпшире. Когда ее отец неожиданно отошел от дел, семья распродала все, включая фортепиано Джейн, и переехала в Бат (Bath). Джейн в возрасте 25 лет и ее старшая двадцативосьмилетняя сестра, по взглядам того времени считавшиеся старыми девами, последовали за родителями. Оторванная от своих друзей и сельских корней в Стивентоне, Остин оставила свои занятия литературой на десятилетие.
| Джейн Остин в основном обучалась на дому, и лишь время от времени в школе, но она получила более широкое образование, чем многие женщины своего времени. Еще ребенком она начала писать для семенных развлечений. Ее родители были заядлыми читателями; любимый поэт самой Остин был Каупер*. Наиболее ранние из ее известных работ датируются примерно 1787. Она очень стеснялась своего занятия и писала на маленьких клочках бумаги, которые она сбрасывала под стол, если кто-то входил в комнату. В письмах она рассматривает повседневную жизнь семьи и друзей откровенно и подробно: «Джеймс танцевал с Алетеей и прошлым вечером кромсал индейку с большим упорством. Ты ничего не сказала о шелковых чулках; следовательно это потому, что Чарльз их не купил, я надеюсь, поскольку я не в состоянии заплатить за них; все деньги ушли на покупку белых печаток и розового шелка». (из письма Остин к ее сестре Кассандре, 1796 г.) Джордж Остин поддерживал увлечение дочери и приобрел для нее бумагу и письменный стол, и пытался помочь ей найти издателя. После его смерти в 1805 году она жила с сестрой и страдающей ипохондрией матерью в Саутгемптоне. В июле 1809 года они переехали в большой коттедж в поселке Чотен. Это было место, где Остин чувствовала себя как дома. Она никогда не была замужем, у нее никогда не было собственной комнаты, но ее светская жизнь была активной, и у нее были поклонники и романтические мечты. С Томом Лефроем, с которым она встречалась несколько раз в 1796 году, она обсуждала “Тома Джонса” Филдинга*. Они обладали сходным чувством иронии, и это бесспорно привлекало Остин. Джеймс Эдвард Остен-Ли, ее племянник хотел создать другого рода легенду вокруг нее и утверждал, что “события ее жизни были особенно скучны: мало перемен и ни одного большого потрясения, когда-либо нарушившего спокойное течение ее жизни.… В ней не было ничего эксцентричного или чопорного; не было твердости характера; не было особенных черт…” Сестра Остин Кассандра также никогда не была замужем. Один из братьев стал священником, двое служили в военном флоте, один был умственно отсталым. О нем заботилась местная семья. |
|
| Джейн Остин была близко знакома со среднего достатка помещиками, которых она изображала в своих романах. В Чотене она начала писать свои главные произведения, среди них “Разум и чувства» (Sense and Sensibility), история обедневших сестер Дэшвуд, Марианны и Элинор, которые пытаются найти подходящих мужей для укрепления своего социального положения. Роман был написан в 1797 году, когда Остин было двадцать лет, и в черновом варианте назывался “Элинор и Марианна”. Согласно некоторым источникам, более ранняя версия работы была написана в форме романа в письмах, и прочтена вслух семье еще в 1795 году. Героини Остин полны решимости вступить в брак разумно и основательно, удачно, но романтически настроенная Мэриэнн в “Разуме и чувствах” - это героиня, которая чувствует все очень глубоко, и она влюбляется без памяти в легкомысленного соблазнителя. “Я не могу быть счастлива с человеком, чьи вкусы не во всем совпадают с моими. Он должен разделять все мои чувства; те же книги, та же музыка должна пленять нас обоих”. Рассудительная Элинор влюбляется в джентльмена уже обрученного. “Мне часто приходилось ловить себя на таких ошибках», - говорит Элеонор, - «когда я совершенно неверно толковала ту или иную черту характера: воображала, что люди гораздо более веселы или серьезны, оригинальны или глупы, чем они оказывались на самом деле, и не могу даже объяснить, почему или каким образом возникало подобное заблуждение. Порой полагаешься на то, что они говорят о себе сами, гораздо чаще - на то, что говорят о них другие люди, и не даешь себе времени подумать и судить самой”. Марианна любит читать и выражать свои чувства, Элеонор предпочитает рисование и рукоделие, не высказывая своих желаний. У их отца, Генри Дэшвуда, есть сын от первого брака. После его смерти, Джон получает в наследство Норлэндское поместье в Сассексе, где живут его сестры. Жена Джона, жадная и эгоистичная Фанни, настаивает на том, чтобы они переехали в Норланд. Обедневшая вдова и ее дочери переезжают в коттедж Бартона в Девоншире. Там Марианна окружена вниманием хитрого сердцееда Уиллоби, который уже влюблен в другую женщину. Элеонор заинтересовывается самодовольным и невежественным Эдвардом Феррарсом. Полковник Брэндон, пожилой господин, который не привлекает Марианну. Она окончательно отвергнута Уиллоби. «Марианне Дэшвуд при рождении была уготована необычная судьба. Ей предстояло познать ложность собственных суждений и противостоять, по собственной воле, своим самым любимым принципам». |
|
Рисунок из книги “Portrait gallery |
Во всех романах Остин ее героини в конечном счете выходят замуж. “Гордость и предубеждение” описывает столкновение между Элизабет Беннет, независимой и интеллигентной дочерью провинциального дворянина, и Фицвильямом Дарси, богатым аристократичным помещиком, ослепленными собственным высокомерием и желаниями. Их отношения начинается с неприязни, но Дарси заинтересовывает ее ум, характер и “прекрасное выражение ее темных глаз”. Она отвергает его первое предложение вступить в брак, но в конечном итоге барьеры отброшены прочь, и Элизабет и Дарси счастливо воссоединяются. Остин завершила раннюю версию этой истории в 1797 под названием “Первые впечатления». Книга вышла в трех печатных изданиях при жизни Остин. В 1998 появилось продолжение романа, озаглавленное “Желание и обязанности», написанное Тэдди Ф.Бадером и др. В нем развиваются идеи, о которых Джей Остин говорила своей семье.
“Эмма” была написана в шутливом тоне. Остин начала роман в январе 1814 г. и завершила его в марте следующего года. Книга была издана в трех томах. Она описывает историю Эммы Вудхаус, которая находит свое счастье в браке. Эмма - состоятельная, милая, довольная собой молодая девушка. Она остается одна со своим отцом, страдающим ипохондрией. Ее гувернантка, мисс Тейлор, выходит замуж за соседа, мистера Вестона. У Эммы много времени, и она тратит его, подбирая подходящих партнеров для своих друзей и соседей, не обращая внимания на собственные чувства. Она берет под свое покровительство Гарриет Смит, незаконнорожденную девушку без положения в обществе, и пытается устроить брак между Гарриет и мистером Элтоном, молодым священником, которому приглянулась Эмма. Эмма испытывает чувства к сыну мистера Вестона. Когда Гарриет становится интересен Джордж Найтли, сосед-помещик, который был ее другом, Эмма начинает понимать собственные заблуждения. Он был ее духовным наставником и тайно любил ее. Эмма наконец находит свое счастье в браке с ним. Гарриет которой остается решать все самой, выходит замуж за Роберта Мартина, молодого феремера.
Джейн Остин показывает провинциальную жизнь среднего класса с юмором и пониманием. Она описывает мелких помещиков, сельских священников и их семьи, в которых социальный статус женщины определяет главным образом брак. Больше всего для нее были важны те маленькие нюансы, как говорит Эмма “от которых зависит повседневное счастье личной жизни”. Несмотря на то что Остин ограничивалась семейными вопросами и упускала исторические события наполеоновских войн, ее острый ум и точная манера повествования вызывали у читателей непреходящий восторг. Из шести ее великих романов четыре были опубликованы анонимно при ее жизни. У Остин были трудности проблемы с издателем, который хотел внести изменения в любовные сцены в “Гордости и предубеждении”. В 1811 году она написала Томасу Эгертону: «Вы говорите, что книга неприличная. Вы говорите, что я нескромна. Но сэр, при описании любви скромность — это законченность правды; приличие — откровенность, и поэтому я также должна быть откровенна с тобой и попросить Вас убрать мое имя с титульного листа во всех последующих публикациях”. Она умерла 18 июля 1817 г. в Винчестере, в возрасте 41 года, и роман “Сандитон” оставился незавершенным. До 18 марта, когда она прекратила работу из-за плохого самочувствия, Остин смогла написать 12 глав. Причина ее смерти неизвестна. Было объявлено, что Остин стала жертвой болезни Аддисона*. По словам Клэр Томалин, она, возможно, умерла от лимфомы. Кэтрин Уайт в “Британском медицинском журнале гуманитарной медицины” предположила, что Остин скончалась от туберкулеза, которым заразилась от коров.
Джейн Остин похоронена в Винчестерском соборе, недалеко от середины северного нефа. “Для меня важно знать, что она покоится в здании, которым так восхищалась”, - писала впоследствии Кассандра Остин. Кассандра уничтожила многие письма сестры; 160 писем сохранилось, но ни одного написанного ранее ее двадцатилетия.
После смерти Джейн Остин ее брат Генри обнародовал ее авторство. «Эмма» получила благожелательный отзыв Вальтера Скотта, который записал в своем дневнике 14 марта 1826 года: «[Мисс Остин] обладает самым замечательным талантом к описанию увлечений, чувств и характерных особенностей повседневной жизни, который я когда-либо встречал». Шарлотта Бронте и Е.Б. Браунинг находили ее ограниченной, а Элизабет Хардвик* писала: “Я не думаю, что ее превосходный ум принесет ей счастье”. Популярность Остин возросла после выхода «Мемуаров» Дж. Е. Остин-Ли в 1870 году. Ее незаконченный роман “Сандитон” был опубликован в 1925 году.
* Болезнь Аддисона, бронзовая болезнь — хроническая недостаточность коры надпочечников.
Экранизации
Jane Austen"s House
Дом-музей в Чотене, Гемпшир, где жила Джейн Остин
Реклама киноверсии романа "Гордость и предубеждение", 2005 год. В ролях: Кира Найтли, Дональд Сазерленд, Мэтью Макфэдьен и др.
Биографические материалы, фото дома семьи Остин и Винчестерского собора
The Selected Works:
LADY SUSAN, 1793-94
SENSE AND SENSIBILITY, 1811
MANSFIELD PARK, 1814
EMMA, 1815
NORTHANGER ABBEY, 1817
LETTERS, 1925
SANDITON (unfinished), 1925
JANE AUSTEN"S LETTERS TO HER SISTER CASSANDRA AND OTHERS, 1964 (ed. by R.W. Chapman, 2nd ed.)
Страна
: Великобритания
Родилась
: 16 декабря 1775 г.
Умерла
: 18 июля 1817 г.
Джейн Остин (англ. Jane Austen, возможно написание Остен) - английская писательница, провозвестница реализма в британской литературе, сатирик, писала так называемые романы нравов. Её книги являются признанными шедеврами и покоряют безыскусной искренностью и простотой сюжета на фоне глубокого психологического проникновения в души героев и ироничного, мягкого, истинно «английского» юмора. Джейн Остин до сих пор по праву считают «Первой леди» английской литературы. Её произведения обязательны для изучения во всех колледжах и университетах Великобритании.
Семья
Джейн Остин родилась 16 декабря 1775 года в городке Стивентон (графство Хэмпшир). Её отец, Джордж Остин, был приходским священником. Происходил он из старинной кентской семьи, был просвещённым и широкообразованным человеком. Его жена, Кассандра Ли, также принадлежала к старинному, но обедневшему роду. Помимо Джейн в семье было шестеро мальчиков и одна девочка (Кассандра). Джейн Остин была предпоследним ребёнком.
Несмотря на высокую детскую смертность в те годы, все они выжили. Старший брат, Джеймс (1765-1819), имел склонность к литературным занятиям: писал стихи, прозу, но пошёл по стопам отца. О втором брате, Джордже (1766-1838), предпочитали в семье не говорить: он был психически неполноценным, говорить так и не научился. Ради него Джейн изучила азбуку немых. Третьего брата, Эдварда (1767-1852), усыновили богатые бездетные родственники Остинов Найты, что открыло перед ним широкие возможности - из джентри он перешёл в состав дворянства.
Самая яркая и романтическая судьба была у четвёртого, любимого брата Джейн Остин, Генри Томаса (1771-1850). Человек увлекающийся и не очень практичный, он перепробовал на своём веку немало профессий: служил в армии, был банкиром, поначалу преуспевал, но потом разорился, принял сан. Женат он был на Элизе де Фейд, вдове французского дворянина, окончившего свои дни на гильотине. Элиза оказала немало влияния на Джейн. Именно Элизе она обязана неплохим знанием французского языка и французских авторов: Ларошфуко, Монтеня, Лабрюйера, а также любовью к театру.
Два других брата, Фрэнсис Уильям и Чарльз Джон, были военными моряками, и дослужились до адмиральского чина. Но особенная дружба связывала Джейн с сестрой Кассандрой. С ней она делилась всеми своими замыслами и посвящала в свои секреты. Кассандра, конечно же, знала имя человека, которому хранила верность Джейн Остин, на руках Кассандры Джейн умерла.
Кассандра, как и сестра, замуж так и не вышла. Её избранник, молодой священник Томас Фаул, умер от жёлтой лихорадки в Вест-Индии, куда отправился в надежде заработать денег на предстоящую свадьбу. Когда его не стало, Кассандре было двадцать четыре года.
Юность
Гораздо меньше определённых сведений имеется о самой писательнице. Мнения современников расходятся даже о её внешности. Джейн «совсем нехорошенькая, она чопорна для своих двенадцати лет, капризна и неестественна», так говорила её кузина Филадельфия (см. на фр.)[источник не указан 2386 дней]. «Она привлекательна, хороша собой, тонка и изящна, только щёки несколько кругловаты», - говорил брат её близкой приятельницы[источник не указан 2386 дней]. С этим описанием схож и портрет Джейн, сделанный Кассандрой.
Джейн Остин любила наряды, балы, веселье. Её письма полны описаний фасонов шляпок, рассказов о новых платьях и кавалерах. Веселье сочеталось в ней с природным умом и приличным, особенно для девушки её круга и положения, даже не окончившей школу, образованием.
В период с 1783 по 1786 гг. вместе с сестрой Кассандрой училась в Оксфорде, Саутгемптоне и Рединге. Со школами Джейн не везло; в первой она и Кассандра страдали от деспотичного нрава директрисы и чуть было не умерли, заразившись сыпным тифом. Другой школой в Рединге, напротив, руководила очень добродушная особа, но знания учениц были последней заботой её жизни. Вернув дочерей домой, Джордж Остин решил заняться их образованием сам и весьма в этом преуспел. Умело руководя их чтением, он привил девочкам хороший литературный вкус, научил их любить классических авторов, которых отменно знал по роду собственных занятий. Были прочтены Шекспир, Голдсмит, Юм. Увлекались и романами, читая таких авторов, как Ридчарсон, Филдинг, Стерн, Мария Эджуорт, Фанни Берни. Из поэтов предпочитали Каупера, Томсона, Томаса Грея. Формирование личности Джейн Остин проходило в интеллектуальной обстановке - среди книг, постоянных бесед о литературе, обсуждений прочитанного и происходящего.
Хотя всю недолгую жизнь писательница провела в провинции, Стивентоне, Бате, Чотэне, Уинчестере, лишь изредка выезжая в Лондон, большой мир с его событиями и катаклизмами: войнами, восстаниями, революциями - постоянно врывался во внешне спокойное и размеренное существование дочери английского священника.
Влияние на творчество
Юность и зрелость Джейн Остин пришлись на беспокойные времена: шли Наполеоновские войны, Война за независимость в Северной Америке, Англия была охвачена промышленным переворотом, по ней уже прокатились первые выступления луддитов, Ирландия была охвачена восстаниями.
Джейн Остин состояла в оживлённой переписке с братьями, их жёнами, дальними родственниками, а некоторые из них были непосредственными участниками исторических событий. Французская революция коренным образом изменила судьбу Элизы де Фейд, братья Чарльз и Фрэнсис отправились на войну с Францией. В Вест-Индии умер жених Кассандры; в течение нескольких лет в семье Остинов воспитывался сын бывшего губернатора Индии Уоррена Гастингса.
Письма давали Джейн Остин бесценный материал для её романов. И хотя ни в одном из них не найти рассказа о войнах или революциях, а действие никогда не выносятся за пределы Англии, влияние происходящего вокруг особенно ощутимо, например, в последнем её романе «Доводы рассудка», где немало моряков, только что вернувшихся на сушу после военных действий, отличившихся в сражениях, плававших в Вест-Индию. Однако Остин не считала себя компетентной подробно писать о военных действиях и начавшейся колониальной экспансии Англии.
Сдержанность - черта не только творческого облика Остин, но и неотъемлемая часть её жизненной позиции. Остин происходила из семьи с сильными английскими традициями: в ней умели глубоко чувствовать и переживать, но в то же время были сдержанными в проявлении чувств.
Джейн Остин так и не вышла замуж. Когда Джейн было 20 лет, у неё был роман с соседом, Томасом Лефроем, будущим Лордом Верховным Судьёй Ирландии, а в те годы студентом-юристом. Однако брак молодых людей был бы непрактичным, поскольку обе семьи были сравнительно бедны и надеялись воспользоваться браками своих отпрысков для улучшения материального и общественного положения, поэтому Джейн и Тому пришлось расстаться. В тридцать лет Джейн надела чепчик, объявив тем самым миру, что отныне она старая дева, простившаяся с надеждами на личное счастье, хотя один раз ей и было сделано предложение. Остины никогда не были богатыми, а после смерти отца их финансовые обстоятельства стали ещё более стеснёнными. Джейн обшивала семью и помогала матери по хозяйству.
Писательница скончалась 18 июля 1817 года в Уинчестере, куда поехала лечиться от болезни Аддисона. Перед смертью она не успела закончить свой последний роман «Сэндитон».
Похоронена в Уинчестерском соборе.
Эссе Вирджинии Вульф о Джейн Остин
Если бы мисс Кассандра Остен выполнила до конца свое намерение, нам бы, наверно, не осталось от Джейн Остен ничего, кроме романов. Она вела постоянную переписку только со старшей сестрой; с ней одной делилась своими надеждами и, если слух правдив, своим единственным сердечным горем. Но на старости лет мисс Кассандра Остен увидела, что слава ее сестры все растет и в конце концов еще, глядишь, настанет такое время, когда чужие люди начнут интересоваться и исследователи изучать, поэтому она скрепя сердце взяла да и сожгла все письма, способные удовлетворить их любопытство, оставив лишь те, которые сочла совершенно пустяковыми и неинтересными.
Потому мы знаем о Джейн Остен немного из каких-то пересудов, немного из писем и, конечно, из ее книг. Что до пересудов, то сплетни, пережившие свое время, это уже не просто презренная болтовня, в них надо слегка разобраться, и получится ценнейший источник сведений. Вот, например: "Джейн вовсе не хороша и ужасно чопорна, не скажешь, что это девочка двенадцати лет... Джейн ломается и жеманничает", - так пишет о своей кузине маленькая Филадельфия Остен. С другой стороны, есть миссис Митфорд, которая знала сестер Остен девочками и утверждает, что Джейн - "самая очаровательная, глупенькая и кокетливая стрекоза и охотница за женихами", каких ей случалось в жизни видеть. Есть еще безымянная приятельница миссис Митфорд, она "теперь у нее бывает" и находит, что из нее выросла "прямая, как палка, серьезная и молчаливая фанатичка", и что до публикации "Гордости и предубеждения", когда весь свет узнал, какой бриллиант запрятан в этой несгибаемости, в обществе на нее обращали не больше внимания, чем на кочергу или каминный экран... Теперь-то, конечно, другое дело, - продолжает добрая женщина, - она по-прежнему осталась кочергой, но этой кочерги все боятся...
"Острый язычок и проницательность, да притом еще себе на уме - это поистине страшно!". Имеются, впрочем, еще и сами Остены, племя, не слишком-то склонное одаривать друг друга панегириками, но тем не менее мы узнаем от них, что "братья очень любили Джейн и очень гордились ею. Их привязывали к ней ее талант, ее добродетель и нежное обращение, и в последующие годы каждый льстил себя мыслью, что он видит в своей дочери или племяннице какое-то сходство с дорогой сестрой Джейн, с которой полностью сравниться, конечно, никто никогда не сможет". Очаровательная и несгибаемая, пользующаяся любовью домашних и внушающая страх чужим, острая на язык и нежная сердцем - эти противоположности вовсе не исключают одна другую, и если обратиться к ее романам, то и там мы наткнемся на такие же противоречия в облике автора.
Во-первых, этой чопорной девочке, про которую Филадельфия писала, что она совсем не похожа на двенадцатилетнего ребенка, а ломается и жеманничает, как большая, предстояло вскоре стать автором на диво недетской повести под названием "Любовь и дружба", которую она написала, как это ни удивительно, пятнадцати лет от роду. Написала, по-видимому, просто для развлечения братьев и сестер, вместе с которыми обучалась наукам в классной комнате. Одна глава снабжена шуточно-велеречивым посвящением брату; другая иллюстрирована акварельными портретами, сделанными сестрой. Шутки в ней семейные, лучше всего понятные именно домашним, - сатирическая направленность особенно ясна как раз потому, что все юные Остены насмешливо относились к чувствительным барышням, которые, "испустив глубокий вздох, падают в обморок на диван".
То-то, должно быть, покатывались со смеху братья и сестры, когда Джейн читала им новую сатиру на этот гнусный порок: "Увы, я умираю от горя, ведь я потеряла возлюбленного моего Огастеса! Один роковой обморок стоил мне целой жизни. Остерегайся обмороков, любезная Лора, впадай в бешенство сколько тебе будет угодно, но не теряй сознания..." И дальше в том же духе, едва поспевая писать и не поспевая соблюдать правописание. Она повествует о невероятных приключениях Лоры и Софьи, Филендера и Густавуса, о джентльмене, который через день гонял карету между Эдинбургом и Стерлингом, о сокровище, выкраденном из ящика стола, о матерях, умирающих с голоду, и сыновьях, выступающих в макбетовской роли.
То-то, должно быть, хохотала вся классная комната. Тем не менее совершенно очевидно, что эта девочка-подросток, сидя отдельно от всех в углу гостиной, писала не для забавы братьев и сестер и вообще не для домашнего потребления. То, что она писала, предназначалось всем и никому, нашему времени и времени, в которое она жила; иными словами, уже в таком раннем возрасте Джейн Остен была писательницей. Это слышно в ритме, в законченности и компактности каждой фразы. "Она была всего лишь благодушная, воспитанная и любезная девица, так что не любить ее было не за что, мы ее только презирали". Такой фразе предназначено пережить рождественские каникулы. Живая, легкая, забавная, непринужденная почти до абсурда, вот какой получилась книга "Любовь и дружба"; но что за нота слышится в ней повсеместно, не сливаясь с другими звуками, отчетливая и пронзительная? Это звучит насмешка. Пятнадцатилетняя девочка из своего угла смеется над всем миром.
Девочки в пятнадцать лет всегда смеются. Прыскают в кулак, когда мистер Бинни сыплет в чашку соль вместо сахара. И просто помирают со смеху, когда миссис Томкинс садится на кота. Но еще минута, и они разражаются слезами. Они еще не заняли окончательной позиции, с которой видно, как много смешного в человеческой природе и какие черты в людях всегда достойны осмеяния. Они не знают, что надутая обидчица леди Гревиль и бедная обиженная Мария присутствуют на каждом балу. А вот Джейн Остен это знала, знала с самого рождения. Должно быть, одна из фей, которые садятся на край колыбели, успела полетать с ней и показать ей мир, едва она появилась на свет. И после этого дитя уже не только знало, как выглядит мир, но и сделало свой выбор, условившись на том, что получит власть над одной областью и не будет покушаться на остальные. Вот почему к пятнадцати годам у нее уже было мало иллюзий насчет других людей и ни одной - насчет самой себя. То, что выходит из-под ее пера, имеет законченную отточенную форму и соотнесено не с пасторским домом, а со всей вселенной. Писательница Джейн Остен держится объективно и загадочно. Когда в одном из самых интересных описаний она приводит слова заносчивой леди Гревиль, в ее письме нет и следа обиды, которую пережила когда-то Джейн Остен - дочь приходского священника. Ее взгляд устремлен точно в цель, и мы достоверно знаем, в какое место на карте человеческой природы она бьет. Знаем, потому что Джейн Остен выполняла уговор и не выходила за поставленные пределы. Никогда, даже в нежном пятнадцатилетнем возрасте, не испытывала она укоров совести, не притупляла острия своей сатиры состраданием, не замутняла рисунка слезами восторга. Восторг и сострадание, как бы говорит она, указывая тростью, кончаются вон там; и граница проведена очень ясно.
Впрочем, она не отрицает существования лун, горных пиков и старинных замков - по ту сторону. У нее даже есть своя любимая романтическая героиня - королева шотландцев Мария Стюарт. Ею она восхищается всерьез и от души. "Это выдающийся характер, обаятельная принцесса, у которой при жизни только и было друзей что один герцог Норфолк, а в наше время - мистер Уитакер, миссис Лефрой, миссис Найт да я". Так, несколькими словами, она точно очертила свое пристрастие и улыбкой подвела ему итог. Забавно вспомнить, в каких выражениях совсем немного спустя молодые сестры Бронте в своем северном пасторском доме писали про герцога Веллингтона.
А чопорная девочка росла и сделалась "самой очаровательной, глупенькой и кокетливой стрекозой и охотницей за женихами", каких случалось в жизни видеть доброй миссис Митфорд, а заодно и автором романа "Гордость и предубеждение", который был написан украдкой, под охраной скрипучей двери, и много лет лежал неопубликованный. Вскоре вслед за тем она, по-видимому, начала следующий роман, "Уотсоны", но он чем-то ее не удовлетворял и остался неоконченным. Плохие работы хороших писателей уже потому заслуживают внимания, что в них отчетливее заметны трудности, с какими сталкивается автор, и хуже замаскированы методы, которыми он их преодолевает. Прежде всего по краткости и обнаженности первых глав видно, что Джейн Остен принадлежит к тем писателям, которые сначала довольно схематично излагают обстоятельства действия, с тем чтобы потом еще и еще раз к ним возвращаться, облачать их в плоть и создавать настроение. Какими способами она бы это сделала - о чем умолчала бы, что добавила, как исхитрилась, - теперь не скажешь. Но в итоге должно было свершиться чудо: из скучной четырнадцатилетней хроники семейной жизни опять получилась бы восхитительная и, на взгляд читателя, такая непринужденная экспозиция к роману; и никто бы не догадался, через сколько рабочих черновиков проволокла Джейн Остен свое перо. Тут мы собственными глазами убеждаемся, что она вовсе не волшебница. Как и другим писателям, ей необходимо создать обстановку, в которой ее своеобразный гений может приносить плоды. Происходят заминки, затяжки, но вот наконец все получилось, и теперь действие свободно течет так, как ей нужно. Эдвардсы едут на бал; мимо катит карета Томлинсонов; мы читаем, что "Чарльз получил перчатки и с ними наставление не снимать их весь вечер"; Том Мазгроув с бочонком устриц, довольный, уединяется в отдаленном углу. Гений писательницы вырвался на свободу и заработал. И сразу острее становится наше восприятие, повествование нас захватывает, как способно захватить только то, что создано ею. А что в нем? Бал в провинциальном городке; движутся несколько пар, то расходясь, то берясь за руки; немножко пьют, немножко закусывают; а верх драматизма - в том, что молодому человеку дает свысока острастку одна барышня и выказывает доброту и участие другая. Ни трагедии, ни героизма. И тем не менее эта небольшая сцена оказывается гораздо трогательнее, чем представляется на поверхностный взгляд. Мы верим, что Эмма, так поступившая на балу, в более серьезных жизненных ситуациях, с которыми ей неизбежно еще предстоит, как мы видим, столкнуться, и подавно будет нежной, внимательной и полной искреннего чувства. Джейн Остен умеет выражать гораздо более глубокие переживания, чем кажется. Она пробуждает нас домысливать недостающее. Предлагает нам, казалось бы, пустяки, мелочи, но эти пустяки состоят из такой материи, которая обладает способностью разрастаться в сознании читателя и придавать самым банальным сценам свойство неугасающей жизненности. Главное для Джейн Остен - характер. И мы поневоле беспокоимся, как поведет себя Эмма, когда без пяти минут три к ней явятся с визитом лорд Осборн и Том Мазгроув, а в это время как раз служанка Мэри внесет поднос и столовые приборы? Положение крайне затруднительное. Молодые люди привыкли к более изысканному столу. Как бы они не сочли Эмму дурно воспитанной, вульгарной, ничтожной. Разговор держит нас в нервном напряжении. Интерес раздваивается между настоящим и будущим. И когда, в конце концов, Эмма сумела оправдать наши наивысшие ожидания, мы так рады, словно присутствовали при гораздо более ответственном событии. В этом неоконченном и, в основном, неудачном произведении можно найти все черты величия Джейн Остен. Перед нами настоящая, бессмертная литература. За вычетом поверхностных переживаний и жизненного правдоподобия остается еще восхитительное, тонкое понимание сравнительных человеческих ценностей. А за вычетом и его - чистое отвлеченное искусство, позволяющее от простой сцены на балу получать удовольствие как от прекрасного стихотворения, взятого само по себе, а не как звено в общей цепи, направляющее действие то в одну, то в другую сторону.
Но про Джейн Остен говорили, что она прямая, как палка, серьезная и молчаливая, - "кочерга, которую все боятся". Признаки этого тоже просматриваются; она может быть достаточно беспощадной, и более последовательного сатирика не знает история литературы. Те первые угловатые главы "Уотсонов" доказывают, что Джейн Остен не была одарена богатой фантазией; она не то что Эмили Бронте, которой довольно было распахнуть дверь, и все обращали на нее внимание. Скромно и радостно собирала она прутики и соломинки и старательно свивала из них гнездо. Прутики и соломинки сами по себе были суховатыми и пыльными. Вот большой дом, вот маленький; гости к чаю, гости к обеду, иногда еще пикник; жизнь, огражденная полезными знакомствами и достаточными доходами да еще тем, что дороги развозит, обувь промокает и дамы имеют склонность быстро уставать; немножко принципов, немножко ответственности и образования, которое обычно получали обеспеченные обитатели сельских местностей. А пороки, приключения, страсти остаются в стороне. Но из того, что у нее есть, из всей этой мелочи и обыденности Джейн Остен не упускает и не замазывает ничего. Терпеливо и подробно она рассказывает о том, как "они ехали без остановок до самого Ньюбери, где приятный и утомительный день завершился уютной трапезой, чем-то средним между обедом и ужином". И условности для нее - не пустая формальность, она не просто признает их существование, она в них верит. Изображая священника, например, Эдмунда Бертрама, или, тем более моряка, она так почтительна к их занятиям, что не дотягивается до них своим главным орудием - юмором, а либо впадает в велеречивые восхваления, либо ограничивается простым изложением фактов. Но это - исключения; а большей частью, как выразилась анонимная корреспондентка в письме к миссис Митфорд, - "острый язычок и проницательность, да притом еще себе на уме, это поистине страшно!". Она не стремится никого исправлять, не хочет никого уничтожить; она помалкивает; и это действительно наводит страх. Одного за другим она создает образы людей глупых, людей чванливых, людей с низменными интересами - таких, как мистер Коллинз, сэр Уолтер Эллиот, миссис Беннет. Словно хлыст, обвивает их ее фраза, навеки прорисовывая характерные силуэты. Но дальше этого дело не идет: ни жалости мы не видим, ни смягчающих обстоятельств. От Джулии и Марии Бертрам не остается ровным счетом ничего; от леди Бертрам - только воспоминание, как она "сидит и кличет свою Моську, чтобы не разоряла клумбы". Каждому воздано по высшей справедливости; доктор Грант, который начал с того, что "любил гусятину понежнее", в конце умирает от апоплексического удара "после трех кряду пышных банкетов на одной неделе". Иногда кажется, что герои Джейн Остен только для того и рождаются на свет, чтобы она могла получить высшее наслаждение, отсекая им головы. И она вполне довольна и счастлива, она не хочет пошевелить и волосок ни на чьей голове, сдвинуть кирпич или травинку в этом мире, который дарит ей такую радость.
Не хотим ничего менять в этом мире и мы. Ведь даже если муки неудовлетворенного тщеславия или пламень морального негодования и подталкивают нас заняться улучшением действительности, где столько злобы, мелочности и дури, все равно нам это не под силу. Таковы уж люди - и пятнадцатилетняя девочка это знала, а взрослая женщина убедительно доказывает. Вот и сейчас, в эту самую минуту еще какая-нибудь леди Бертрам опять сидит и кличет Моську, чтобы не разоряла клумбы, и с опозданием посылает Чэпмен на помощь мисс Фанни. Картина так точна, насмешка до того по заслугам, что мы, при всей ее беспощадности, почти не замечаем сатиры. В ней нет ни мелочности, ни раздражения, которые мешали бы нам смотреть и любоваться. Мы смеемся и восхищаемся. Мы видим фигуры дураков в лучах красоты.
Неуловимое это свойство часто бывает составлено из очень разных частей, которые лишь своеобразный талант способен свести воедино. У Джейн Остен острый ум сочетается с безупречным вкусом. Ее дураки потому дураки и снобы потому снобы, что отступают от мерок здравого смысла, которые она всегда держит в уме и передает нам, заставляя нас при этом смеяться. Ни у кого из романистов не было такого точного понимания человеческих ценностей, как у Джейн Остен. На ослепительном фоне ее безошибочного морального чувства, и безупречного хорошего вкуса, и строгих, почти жестких оценок отчетливо, как темные пятна, видны отклонения от доброты, правды и искренности, составляющих самые восхитительные черты английской литературы. Так, сочетая добро и зло, она изображает какую-нибудь Мэри Крофорд. Мы слышим, как эта особа осуждает священников, как она поет хвалу баронетам и десятитысячному годовому доходу, разглагольствуя вдохновенно и с полной свободой. Но время от времени среди этих рассуждений вдруг звучит отдельная авторская нота, звучит очень тихо и необыкновенно чисто, и сразу же речи Мэри Крофорд теряют всякую убедительность, хотя и сохраняют остроумие. Таким способом сцене придается глубина, красота и многозначность. Контраст порождает красоту и даже некоторую выспренность, в произведениях Джейн Остен они, пожалуй, не так заметны, как остроумие, тем не менее составляют его неотъемлемую сторону. Это ощущается уже в "Уотсонах", где она заставляет нас задуматься, почему обыкновенное проявление доброты полно такого глубокого смысла. А в шедеврах Остен дар прекрасного доходит до совершенства. Тут уже нет ничего лишнего, постороннего: полдень в Нортгемптоншире; подымаясь к себе, чтобы переодеться к обеду, скучающий молодой человек разговорился на лестнице с худосочной барышней, а мимо взад-вперед пробегают горничные. Постепенно разговор их из банального и пустого становится многозначительным, а минута эта - памятной для них обоих на всю жизнь. Она наполняется смыслом, горит и сверкает; на миг повисает перед нашим взором, объемная, животрепещущая, высокая; но тут мимо проходит служанка, и капля, в которой собралось все счастье жизни, тихонько срывается и падает, растворяясь в приливах и отливах обыденного существования.
А коль скоро Джейн Остен обладает даром проникновения в глубину простых вещей, вполне естественно, что она предпочитает писать о разных пустячных происшествиях - о гостях, пикниках, деревенских балах. И никакие советы принца-регента и мистера Кларка "изменить стиль письма" не могут сбить ее с избранной дороги; приключения, страсти, политика, интриги - все это не идет ни в какое сравнение с событиями знакомой ей живой жизни, свершающимися на лестнице в загородном доме. Так что принц-регент и его библиотекарь наткнулись на совершенно непреодолимое препятствие: они пытались соблазнить неподкупную совесть, воздействовать на безошибочный суд. Девочка-подросток, с таким изяществом строившая фразы, когда ей было пятнадцать лет, так и продолжала их строить, став взрослой; она ничего не написала для принца-регента и его библиотекаря - ее книги предназначались всему миру. Она хорошо понимала, в чем ее сила и какой материал ей подходит, чтобы писать так, как пристало романисту, предъявляющему к своему творчеству высокие требования. Некоторые впечатления оставались вне ее области; некоторые чувства, как их ни приспосабливай, ни натягивай, она не в силах была облачить в плоть за счет своих личных запасов. Например, не могла заставить своих героинь восторженно говорить об армейских знаменах и полковых часовнях. Не могла вложить душу в любовную сцену. У нее был целый набор приемов, с помощью которых она их избегала. К природе и ее красотам она подходила своими, окольными, путями. Так, описывая погожую ночь, она вообще обходится без упоминания луны. И тем не менее, читая скупые, четкие фразы о том, что "ночь была ослепительно-безоблачной, а лес окутывала черная тень", сразу же ясно представляешь себе, что она и вправду стояла такая "торжественная, умиротворяющая и прекрасная", как об этом простыми словами сообщает нам автор.
Способности Джейн Остен были исключительно точно уравновешены. Среди завершенных романов неудачных у нее нет, а среди всех многочисленных глав не найдешь такой, которая заметно ниже уровнем, чем остальные. Но ведь она умерла сорока двух лет. В расцвете своего таланта. Ее еще, быть может, ждали перемены, благодаря которым последний период в творчестве писателя бывает наиболее интересным. Активная, неутомимая, одаренная богатой, яркой фантазией, проживи она дольше, она бы, конечно, писала еще, и соблазнительно думать, что писала бы уже по-другому. Демаркационная линия была проложена раз и навсегда, лунный свет, горы и замки находились по ту сторону границы. Но что, если ее иногда подмывало переступить границу хотя бы на минуту? Что, если она уже подумывала на свой веселый, яркий лад пуститься в плаванье по неведомым водам?
Рассмотрим "Доводы рассудка", последний законченный роман Джейн Остен, и посмотрим, что можно из него узнать о книгах, которые она бы написала в дальнейшем. "Доводы рассудка" - самая прекрасная и самая скучная книга Джейн Остен. Скучная как раз так, как бывает на переходе от одного периода к другому. Писательнице все слегка прискучило, надоело, прежний ее мир ей уже слишком хорошо знаком, свежесть восприятия отчасти притупилась. И в комедии появляются жесткие ноты, свидетельства того, что ее уже почти перестали забавлять чванство сэра Уолтера и титулопоклонство мисс Эллиот. Сатира становится резче, комедия - грубее. Забавные случаи из обыденной жизни уже не веселят. Мысли писательницы отвлекаются. Но хотя все это Джейн Остен уже писала, и притом писала лучше, чувствуется, что она пробует между делом и нечто новое, к чему прежде не подступалась. Этот новый элемент, новое качество повествования и вызвало, надо полагать, восторг доктора Уивелла, провозгласившего "Доводы рассудка" лучшей из ее книг. Джейн Остен начинает понимать, что мир - шире, загадочнее и романтичнее, чем ей представлялось. И когда она говорит об Энн: "В юности она поневоле была благоразумна и лишь с возрастом обучилась увлекаться - естественное последствие неестественного начала", - мы понимаем, что эти слова относятся и к ней самой. Теперь она больше внимания уделяет природе, ее печальной красоте, чаще описывает осень, тогда как прежде всегда предпочитала весну. И мы читаем о "грустном очаровании зимних месяцев в деревне", о "пожухлых листьях и побуревших кустах". "Памятные места не перестаешь любить за то, что там страдал", - замечает писательница. Но перемены заметны не только в новом восприятии природы. У нее изменилось самое отношение к жизни. На протяжении почти всей книги она смотрит на жизнь глазами женщины, которая сама несчастна, но полна сочувствия к счастью и горю других и до самого финала принуждена хранить об этом молчание. Писательница на этот раз уделяет больше внимания чувствам, чем фактам. Полна чувства сцена на концерте, а также знаменитая сцена разговора о женском постоянстве, которая доказывает не только тот биографический факт, что Джейн Остен любила, но и факт эстетический, что она уже не боится это признать. Собственный жизненный опыт, если он серьезен и глубоко осознан, должен был еще дезинфицироваться временем, прежде чем она позволит себе использовать его в своем творчестве. Теперь, в 1817 году, она к этому готова. Во внешних обстоятельствах у нее тоже назревали перемены. Ее слава росла хоть и верно, но медленно. "Едва ли есть на свете еще хоть один значительный писатель, - замечает мистер Остен Ли, - который жил в такой же полной безвестности". Но теперь, проживи она еще хоть несколько лет, и все бы это переменилось. Она бы стала бывать в Лондоне, ездить в гости, на обеды и ужины, встречаться с разными знаменитостями, заводить новые знакомства, читать, путешествовать и возвращаться в свой тихий деревенский домик с богатым запасом наблюдений, чтобы упиваться ими на досуге.
Как же все это сказалось бы на тех шести романах, которые Джейн Остен не написала? Она не стала бы повествовать об убийствах, страстях и приключениях. Не поступилась бы под нажимом назойливых издателей и льстивых друзей своей тщательной и правдивой манерой письма. Но знала бы она теперь больше. И уже не чувствовала бы себя в полной безопасности.
Поубавилась бы ее смешливость. Рисуя характеры, она бы стала меньше доверяться диалогу и больше - раздумью, как это уже заметно в "Доводах рассудка". Для углубленного изображения сложной человеческой натуры слишком примитивным орудием оказались бы те милые сентенции в ходе пятиминутного разговора, которых за глаза хватало, чтобы сообщить все необходимое о каком-нибудь адмирале Крофте или о миссис Мазгроув. На смену прежнему, как бы сокращенному способу письма, со слегка произвольным психологическим анализом в отдельных главах, пришел бы новый, такой же четкий и лаконичный, но более глубокий и многозначный, передающий не только то, что говорится, но и что остается не сказанным, не только каковы люди, но и какова вообще жизнь. Писательница отступила бы на более далекое расстояние от своих героев и рассматривала бы их совокупно, скорее как группу, чем как отдельных индивидуумов.
Реже обращалась бы она к сатире, зато теперь ее насмешка звучала бы язвительней и беспощадней. Джейн Остен оказалась бы предшественницей Генри Джеймса и Марселя Пруста... Но довольно. Напрасны все эти мечтания: лучшая из женщин-писательниц, чьи книги бессмертны, умерла "как раз когда только-только начала верить в свой успех".
1921 г.
Уильям Сомерсет Моэм. Джейн Остин и ее роман «Гордость и предубеждение»
О жизни Джейн Остен можно рассказать очень коротко. Остены были старинной семьей, чье процветание, как и процветание многих других виднейших семейств в Англии, было основано на торговле шерстью, одно время составляющей там главную отрасль промышленности. Нажив большие деньги, они, опять-таки, как многие другие, накупили земли и со временем влились в ряды земельного дворянства. Но та ветвь семьи, к которой принадлежала Джейн Остен, очевидно, унаследовала очень малую долю богатства, каким владели другие ее члены. Положение ее постепенно ухудшилось. Отец Джейн, Джордж Остен, был сыном Уильяма Остена, врача из Тонбриджа, а профессия эта в начале XVIII века рассматривалась не выше, чем профессия стряпчего; из романа же “Доводы рассудка” мы знаем, что еще и в дни Джейн стряпчий был лицом, не имевшим социального веса. Леди Рассел, “всего лишь вдова “рыцаря”, была шокирована, что мисс Эллиот, дочь баронета, общается на равных с миссис Клейн, дочерью стряпчего, который должен был быть для нее не больше, чем предметом холодной учтивости”. Врач Уильям Остен умер рано, и его брат Франсис Остен отдал осиротевшего мальчика сначала в школу в Тонбридже, а затем и в колледж Св. Иоанна в Оксфорде. Эти факты я узнал из лекций доктора Чапмена, которые он опубликовал под заглавием “Джейн Остен. Факты и проблемы”. И все остальные сведения тоже почерпнул в этой замечательной книге.
Джордж Остен был оставлен при своем колледже, а будучи посвящен в сан священника, благодаря своему родственнику Томасу Найту из Годморшема получил приход Стивентон в Хэмпшире. Через два года дядюшка Джорджа Остена купил для него близлежащий приход Дин. Поскольку мы ничего не знаем об этом великодушном человеке, можно предположить, что он, как и мистер Гардер в “Гордости и предубеждении”, занимался торговлей.
Его преподобие Джордж Остен женился на Кассандре Ли, дочери Томаса Ли, оставленного при колледже Всех святых и возглавлявшего приход Харпсден близ Хенли. У нее было то, что в моей молодости называли хорошими связями, другими словами - она, как и Хэйры из Херстмонсэ, приходилась дальней родней семьям земельного дворянства и аристократии. Для сына врача это было ступенькой вверх по общественной лестнице. От этого брака родилось восемь детей: две дочери, Кассандра и Джейн, и шесть сыновей. Чтобы добавить себе дохода, священник стал брать на дом учеников и своих сыновей воспитывал дома. Двое из них поступили в колледж Святого Иоанна в Оксфорде, потому что со стороны матери приходились родней основателю; об одном, по имени Джордж, не известно ничего, и доктор Чапмен предполагает, что он был глухонемой; еще два поступили в морской флот и сделали блестящую карьеру; счастливчиком оказался Эдвард: его усыновил Томас Найт и он унаследовал оба его поместья: в Кенте и в Хэмпшире.
Джейн, младшая дочь миссис Остен, родилась в 1775 году. Когда ей было двадцать шесть лет, ее отец передал приход старшему сыну, тоже священнику, и переехал в Бат. Умер он в 1805 году, а несколько месяцев спустя его вдова и дочери поселились в Саутхемптоне. Пока они там жили, Джейн, побывав с матерью у соседей, написала своей сестре Кассандре: “Дома мы застали только миссис Ланс, и есть ли у нее потомство, кроме большущего фортепиано, неясно... Живут они красивой жизнью, они богатые, и ей как будто нравится быть богатой. Мы дали ей понять, что мы-то далеко не богаты, она скоро почувствует, что водить с нами знакомство не стоит”. Миссис Остен и правда осталась почти без средств, но сыновья щедро пополняли ее доходы, так что она могла жить, ни в чем себе не отказывая. Эдвард, совершив традиционное турне по Европе, женился на Элизабет, дочери сэра Брука Бриджесса, баронета из Гуднестона, а через три года после смерти Томаса Найта, в 1794 году, его вдова передала Эдварду Годмершам и Чоутон и уехала в Кентербери жить на ренту. Много лет спустя Эдвард предложил матери дом в одном из своих поместий, и она выбрала Чоутон; и там, не считая выездов в гости, длившихся иногда по нескольку недель, Джейн жила до тех пор, пока болезнь не заставила ее перебраться в Уинчестер искать помощи у более квалифицированных врачей, каких не было в деревне. Там она и умерла в 1817 году. Там, в соборе, она и похоронена.
Внешность у Джейн Остен была, говорят, очень привлекательная. Фигура высокая, статная, поступь легкая и твердая, все в ней говорило о здоровье и жизнерадостности. Она была темная шатенка с ярким румянцем. У нее были полные круглые щеки, рот и нос маленькие и четко очерченные, блестящие круглые глаза и каштановые волосы, падающие вокруг лица естественными кудрями. С единственного ее портрета, который я видел, смотрит толстоморденькая молодая женщина с невыразительным лицом, большими круглыми глазами и объемистым бюстом; возможно, впрочем, что художник не отдал ей должного.
Джейн была сильно привязана к сестре. И девочками, и взрослыми они очень много времени проводили вместе, даже спали в одной комнате до самой смерти Джейн. Когда Кассандру отдавали в школу, Джейн отправилась с ней, потому что, хотя была еще мала, чтобы оценить сведения, какие давала “семинария для молодых девиц”, она без сестры зачахла бы с горя. “Если бы Кассандре предстояло сложить голову на плахе, - как-то сказала ее мать, - Джейн вызвалась бы разделить ее судьбу”. “Кассандра была красивее, чем Джейн, характер имела более холодный и спокойный, по натуре была менее демонстративна и не так радостна; но она всегда держала свой темперамент в узде, а Джейн посчастливилось иметь темперамент, никогда не требующий такой сдержанности”. Письма Джейн, из тех, что сохранились, были написаны Кассандре, когда одна из сестер почему-либо жила не дома. Многие из самых горячих ее поклонников находили их жалкими; считают, что они свидетельствуют о холодности и недостатке чувства и что интересы ее были мелки и незначительны. Меня это удивляет. Письма эти очень естественны. Джейн Остен никогда не приходило в голову, что кто-нибудь, кроме Кассандры, их прочтет, и она сообщала сестре все, что, как она знала, заинтересует ее. Рассказывала ей, что сейчас носят, и сколько она заплатила за муслин в цветочках, который только что купила, и с кем из старых друзей повидалась, и какие слышала сплетни.
За последние годы вышло в свет несколько собраний писем широко известных авторов, и я, читая их, временами начинаю подозревать, что писавшие их смутно рассчитывали, что рано или поздно они попадут в печать. А уж когда я узнаю, что они сохранили копии своих писем, это подозрение переходит в уверенность. Когда Андре Жид захотел опубликовать свою переписку с Клоделем, и Клодель, который, возможно, не жаждал такой публикации, сказал, что письма Жида уничтожены, Жид ответил, что это не страшно, у него сохранились копии. Андре Жид сам рассказал нам, что когда узнал, что его жена сожгла его любовные письма к ней, он целую неделю плакал, потому что считал их вершиной своего литературного творчества, как ничто иное обеспечившие ему внимание потомков. Когда Диккенс уезжал в путешествие, он писал друзьям длинные письма, которые, как правильно отметил Джон Форстер, его первый биограф, можно было отдавать в печать, не исправив в них ни одного слова. В те времена люди были терпеливее, но все же можно представить себе разочарование человека, получившего от приятеля письмо со словесным изображением гор и памятников, тогда как он был бы рад узнать, встретил ли тот кого-нибудь интересного, на каких побывал вечерах и сумел ли достать книги, галстуки и носовые платки, которые он просил привезти на родину.
В одном из своих писем Кассандре Джейн пишет: “Я теперь овладела истинным искусством писать письма, ведь нам всегда говорят, что оно состоит в том, чтобы выражать на бумаге в точности то, что сказала бы тому же человеку изустно. Все это письмо я проговорила с тобой почти так же быстро, как могла бы говорить вслух”. Конечно, она была права. В этом и состоит искусство писать письма. Она овладела им с поразительной легкостью, и так как она говорит, что разговор ее точно такой же, как ее письма, а письма полны остроумных ироничных и лукавых замечаний, мы можем не сомневаться, что слушать ее было наслаждением. Нет, кажется, ни одного письма, в котором не скрывалось бы усмешки или улыбки, и на радость читателям я предлагаю несколько образчиков ее стиля:
“У одиноких женщин наблюдается жуткая тяга к бедности, что и служит одним из веских доводов в пользу брака”.
“Вы только подумайте, миссис Холдер умерла! Бедная женщина, она сделала все, что было в ее силах, чтобы ее перестали поносить”.
“Вчера миссис Хэйл из Шерборна от испуга родила мертвого ребенка за несколько недель до того, как он ожидался. Полагаю, что по неосторожности она посмотрела на своего мужа”.
“О смерти миссис У. К. мы уже читали. Я понятия не имела, что она кому-то нравилась, потому ничего не переживала по отношению к оставшимся в живых, но теперь мучаюсь за ее мужа и думаю, что ему стоит жениться на мисс Шарп”.
“Миссис Чемберлейн я уважаю за то, что она красиво причесывается, но более нежных чувств она у меня не вызывает. Миссис Ленгли похожа на любую другую девочку-толстушку с плоским носом и большим ртом, в модном платье и с обнаженной грудью. Адмирал Стэнхоуп вполне сойдет за джентльмена, только ноги слишком коротки, а фалды слишком длинны”.
“Элиза видела д-ра Крейвена в Бартоне, а теперь еще наверно и в Кенбери, где его ждали на денек на этой неделе. Она нашла, что манеры у него очень приятные. Такой пустячок, что у него есть любовница и что сейчас она живет у него в Эшдаун-Парке, видимо, единственное, что в нем есть неприятного”.
“Мистеру В. лет двадцать пять или двадцать шесть. Он недурен собой и не обаятелен. Украшением общества безусловно не служит. Манеры хладнокровные, джентльменские, но очень молчалив. Зовут его, кажется, Генри, и это показывает, как неровно распределяются дары фортуны. Я встречала многих Джонов и Томасов куда приятнее”.
“Миссис Ричард Харви выходит замуж, но так как это великая тайна и известна только половине всей округи, упоминать об этом не рекомендуется”. “Доктор Хэйл носит такой глубокий траур, что только гадаешь, кто умер - его мать, или жена, или он сам”.
Мисс Остен любила танцевать и так описывала сестре балы, на которых бывала:
“Всего было только двенадцать танцев, из которых я танцевала девять, а остальные - нет, просто потому, что не нашлось кавалера”.
“Был там один джентльмен, офицер Чеширского полка, весьма красивый молодой человек, которому, как мне сказали, очень хотелось быть мне представленным, но хотелось не так сильно, чтобы что-то для этого предпринять, так у нас ничего и не вышло”.
“Красавиц было мало, да и те были не особенно хороши. У мисс Айронмонгер вид был неважный, и единственная, кем откровенно восхищались, была миссис Блант. Выглядела она точно так же, как в сентябре, с тем же широким лицом, бриллиантовым бандо, белыми туфлями, розовым мужем и толстой шеей”.
“Чарльз Пуалет в четверг устроил бал, и, конечно, переполошил всю округу, где, как ты знаешь, с интересом относятся к его финансам и живут надеждой, что скоро он разорится. Жена его именно такая, какой мечтали ее увидеть соседи: не только взбалмошная, но еще и глупая и сердитая”.
Один родственник Остенов, видимо, вызвал пересуды в связи с поведением некоего д-ра Манта, поведением, из-за которого его жена переехала жить к своей матери, о чем Джейн сообщила так: “Но поскольку д-р Мант священник, их взаимная любовь, при всей своей безнравственности, вид имеет благопристойный”.
У мисс Остен был острый язычок и редкостное чувство юмора. Она любила смеяться и смешить. Ждать от юмориста, чтобы он (или она) не высказал того, что думает, - значит требовать от него слишком многого. И, видит Бог, трудно быть смешным, не позволяя себе время от времени немножко озорного лукавства. “Млеко человеческой доброты” не такая уж веселая материя. Джейн безошибочно улавливала в людях глупость, претензии, аффектированность и неискренность, и к ее чести нужно сказать, что все это скорее веселило ее, а не вызывало досаду. Она была слишком воспитана, чтобы говорить людям вещи, которые могли их обидеть, но не видела греха в том, чтобы позабавиться на их счет с Кассандрой. Даже в самых едких ее замечаниях я не вижу злого умысла, ее юмор, как и положено юмору, был основан на наблюдательности и врожденном остроумии. Но когда для того были основания, мисс Остен могла говорить всерьез. Эдвард Остен, хотя и унаследовал от Томаса Найта поместья в Кенте и в Хэмпшире, сам жил главным образом в Годмершем-Парке близ Кентербери, и туда сестры по очереди приезжали к нему гостить, иногда месяца на три. Его старшая дочь Фанни была любимой племянницей Джейн. Она вышла замуж за сэра Эдварда Начбулла, чей сын был возведен в звание пэра Англии и получил титул лорда Бранборна. Он-то первым и опубликовал письма, написанные к Фанни, когда эта молодая особа размышляла о том, как отнестись к ухаживанию молодого человека, захотевшего на ней жениться. Они изумительны как по своей уравновешенной разумности, так и по нежности.
Для многих поклонников Джейн Остен было прямо-таки ударом, когда несколько лет назад Питер Кеннел опубликовал в журнале “Корнхилл” письмо, которое Фанни, тогда уже леди Начбулл, много лет назад написала своей младшей сестре миссис Райс, где говорила о их знаменитой тетке. Оно так удивительно, но так характерно для того периода, что я, получив на то разрешение покойного Браборна, поместил его здесь. Курсивом набраны слова, подчеркнутые автором письма. Поскольку Эдвард в 1812 году переменил фамилию на Найт, нелишним будет напомнить, что миссис Найт, о которой упоминает леди Начбулл, - это вдова Томаса Найта. Из слов, которыми начинается письмо, явствует, что миссис Райс была встревожена, услышав что-то, что ставило под сомнение благовоспитанность ее тети Джейн, и хотела узнать, как это могло случиться, если это правда. Леди Начбулл ответила ей так:
“Да, моя хорошая, это чистая правда, что тетя Джейн по ряду причин была не так утончена, как ей бы надо быть по ее таланту, и, живи она на пятьдесят лет позже, она во многих отношениях более подходила бы к нашим более утонченным вкусам. Она была небогата, и люди, с которыми она главным образом общалась, были отнюдь не тонкого воспитания, короче говоря - не более чем mediocres [*Заурядны (фр.).], и она, хотя, конечно, и превосходила их умственной силой и культурностью, в смысле утонченности стояла на том же уровне, - но я думаю, что с годами их общение с миссис Найт (которая их нежно любила) пошло обеим на пользу, и тетя Джейн была так умна, что не преминула отбросить все обычные признаки “обыкновенности” (если можно так выразиться) и приучить себя держаться более утонченно хотя бы в общении с людьми более или менее знакомыми. Обе наши тетушки (Кассандра и Джейн) росли в полном незнании света и его требований (я имею в виду моды и проч.), и если бы не папина женитьба, которая переселила их в Кент, и не доброта миссис Найт, которая часто приглашала к себе гостить то одну, то другую сестру, они были бы пусть не глупее и не менее приятны сами по себе, но сильно потеряли бы в глазах хорошего общества. Если слышать тебе это противно, прошу прощения, но я чувствовала, что все это у меня на кончике пера, и оно пожелало возвысить голос и рассказать правду. Вот уже и время одеваться... Остаюсь, любимая моя сестра, всегда преданная тебе
Это письмо вызвало негодование среди приверженцев Джейн, и они уверяли, что миссис Начбулл писала его, уже страдая старческим слабоумием. Ничто в письме не наводит на эту мысль; да и миссис Райс не обратилась бы к сестре с таким вопросом, если бы считала, что та не в состоянии на него ответить. Приверженцы, очевидно, сочли черной неблагодарностью, что Фанни, которую Джейн обожала, написала о ней в таких выражениях. Тут выходит, что одна другой стоит. Очень жаль, но это факт, что дети не относятся к своим родителям или вообще к людям из другого поколения так же любовно, как эти родители или родичи относятся к ним. Со стороны родителей и родичей ждать этого очень неразумно. Джейн, как мы знаем, вообще не вышла замуж и отдала Фанни часть той материнской любви, которая, будь она замужем, досталась бы ее родным детям. Она любила детей, и дети ее обожали. Им нравилось, что с ней можно играть и что она умеет рассказывать длинные, подробные истории. С Фанни она крепко подружилась. Фанни могла говорить с нею так, как не могла, возможно, говорить ни с отцом, поглощенным занятиями помещика, в которого он превратился, ни с матерью, которая только тем и занималась, что плодила потомство. Но глаза у детей зоркие, и судят они жестоко. Когда Эдвард Остен получил в наследство Годмершам и Чоутон, он двинулся вверх по лестнице и браком соединился с лучшими семьями графства. Что думали Кассандра и Джейн о его жене, мы не знаем. Д-р Чапмен снисходительно замечает, что, только потеряв ее, Эдвард почувствовал, “что ему следует больше позаботиться о матери и сестрах, и предложил им дом для жилья в одном из своих поместий”. Владел он ими уже двенадцать лет. Мне кажется более вероятным другое: его жена, скорей всего, считала, что они достаточно заботятся о членах его семьи, если изредка приглашали их в гости, и совсем не мечтала вечно видеть их у себя на пороге. И именно с ее смертью он оказался волен поступать со своей собственностью как захочется. Если это было так, это не ускользнуло бы от острого глаза Джейн и, вероятно, подсказало те страницы в “Здравом смысле и чувствительности”, где описано обращение Джона Дэшвуда со своей мачехой и ее дочерьми. Джейн и Кассандра были бедными родственницами. Если их приглашали подольше погостить у богатого брата и его жены, или у миссис Найт в Кентербери, или у леди Бриджес (матери Элизабет Найт) в Гуднестоне, это была милость и как таковая ощущалась приглашавшими. Мало кто из нас так добротно устроен, что может сослужить кому-то службу и не вменить это себе в заслугу. Когда Джейн гостила у старшей миссис Найт, та всегда перед отъездом давала ей немного денег, которые она принимала с радостью, а в одном из своих писем Кассандре она рассказывала, что братец Эдвард подарил ей и Фанни по пяти фунтов. Неплохой подарок для молоденькой дочки, знак внимания к гувернантке, но по отношению к сестре - только жест свысока.
Я уверен, что миссис Найт, леди Бриджес, Эдвард и его жена были очень добры к Джейн и ценили ее, ведь иначе и быть не могло; однако нетрудно вообразить, что они считали обеих сестер не вполне на высоте. Они были провинциальны. В XVIII веке была еще большая разница между людьми, хотя бы часть жизни проводившими в Лондоне, и теми, что никогда там не бывали. Эта разница давала комедиографам самый благодарный материал. Сестры Бингли в “Гордости и предубеждении” презирали всех мисс Беннет за недостаток “стиля”, а Элизабет Беннет раздражало то, что она называла их жеманством. Все мисс Беннет стояли на общественной лестнице на ступеньку выше, чем обе мисс Остен, потому что мистер Беннет был помещиком, хотя и бедным, а его преподобие Джордж Остен - бедным провинциальным священником. Странно было бы, если бы Джейн при ее воспитании не хватало светскости, столь ценимой кентскими дамами; и если бы это было так и ускользнуло от зоркого глаза Фанни, мы можем быть уверены, что ее мать как-нибудь высказалась бы на этот счет. Джейн была по натуре откровенна и несдержанна и, вероятно, частенько предавалась грубоватому юмору, который эти безъюморные дамы не умели ценить. Можно себе представить, как они сконфузились бы, если б услышали от нее то, что она писала Кассандре, - что она сразу распознает неверную жену. Она родилась в 1775 году. Всего двадцать пять лет прошло с выхода “Тома Джонса”, и трудно поверить, что за это время провинциальные нравы сильно изменились. Джейн вполне могла быть такой, что леди Начбулл пятьдесят лет спустя сочла в своем письме “ниже нормы” хорошего общества и его требований. И когда Джейн уезжала погостить к миссис Найт, в Кентербери, вполне возможно, судя по письму леди Начбулл, что старшая намекала ей на подробности поведения, которые помогли бы ей стать более “утонченной”. Может быть, именно поэтому она в своих романах так подчеркивает воспитанность. Сегодняшний писатель, выводя тот же класс, что и она, счел бы это само собой разумеющимся. Кончик ее пера пожелал возвысить голос и сказать правду. Ну и что? Меня нисколько не оскорбляет мысль, что Джейн говорила с хэмпширским акцентом, что манеры ее не были отшлифованы, а сшитые дома платья свидетельствовали о дурном вкусе. Мы правда, знаем из “Мемуара” Каролины Остен, что, по мнению семьи, обе сестры, хоть и интересовались туалетами, всегда были одеты плохо, но не сказано, как это надо понимать - неряшливо или не к лицу. Все члены семьи, писавшие о Джейн Остен, старались придать этому больше значения, чем оно того заслуживало. Это было лишнее. Остены были порядочные, честные, достойные люди, близкие к крупной буржуазии, и, возможно, лучше сознавали свое положение, чем если бы оно было более четким. Сестры, как заметила леди Начбулл, хорошо ладили с людьми, с которыми главным образом общались, а те, по ее словам, не отличались тонкостью воспитания. Когда они встречались с людьми чуть повыше, как модницы Бингли, они защищались тем, что критиковали их. О преподобном Джордже Остене мы не знаем ничего. Жена его была женщина добрая, глуповатая, вечная жертва недугов, к чему ее дочери относились по-доброму, но не без иронии. Она дожила почти до девяноста лет. Мальчики, до того как уехать из дому, видимо, развлекались тем, что предлагала деревня, а когда удавалось получить на денек лошадь, ездили на охоту.
Первым биографом Джейн был Остен Ли. В его книге есть кусок, по которому с легкой помощью воображения можно представить себе, какую жизнь она вела в те долгие тихие годы, которые провела в Хэмпшире. “Можно утверждать как проверенную истину, - пишет он, - что тогда меньше оставляли на ответственность и на усмотрение слуг и больше делалось руками или под присмотром хозяина и хозяйки. Что касается хозяек, то все, кажется согласны в том, что они были лично причастны к высшим сферам кулинарии, а также составления домашних вин и настаивания трав для домашней медицины. Дамы не брезговали прясть нитки, из которых ткалось столовое белье. Некоторые любили своими руками мыть после завтрака и после чая “лучший фарфор”. Из письма явствует, что Остены обходятся вовсе без прислуги, или с девочкой, которая ничего не умеет. Кассандра готовила не потому, чтобы “меньше оставляли на ответственность и на усмотрение прислуги”, но просто потому, что прислуги не было. Остены были ни бедны, ни богаты. Миссис Остен и ее дочери сами шили себе платья, и девочки шили братьям рубашки. Мед варили дома, и миссис Остен коптила окорока. Удовольствия были простые. Главным праздником бывали танцы, устроенные кем-нибудь из более обеспеченных соседей. В то время в Англии были сотни семей, живших такой тихой, однообразной и пристойной жизнью; не чудо ли, что в одной из них, ни с того ни с сего, появилась высокоодаренная писательница?
Джейн была очень человечна. В молодости она любила танцы, флирт и любительские спектакли. И чтобы молодые люди были красивыми. Как всякая нормальная девушка, интересовалась платьями, шляпками и шарфами. Она отлично владела иглой, “и шила и вышивала”, и, наверное, это ей пригодилось, когда она переделывала старое платье или из части отставленной юбки мастерила новый капор. Ее брат Генри в своем “Мемуаре” говорит: “Никто из нас не мог бросить бирюльки таким аккуратным кружком или снять их такой твердой рукой. В бильбоке она проделывала чудеса. В Чоутоне оно было не тяжелое, и порой она ловила шарик по сто раз подряд, пока рука не устанет. Порой она отдыхала за этой простенькой игрой, когда из-за слабых глаз уставала читать и писать”.
Прелестная картинка.
Никто не назвал бы Джейн Остен синим чулком, этот тип не внушал ей симпатии, но совершенно ясно, что она отнюдь не была лишена культурности. Знала она не меньше, чем любая женщина ее времени и ее круга. Доктор Чапмен, великий авторитет по ее романам, составил список книг, которые она безусловно читала. Это интересный список. Конечно, она читала романы, - романы Фанни Берни, мисс Эджворт и миссис Радклифф; читала и романы в переводах с французского и с немецкого (среди прочих - “Страдания юного Вертера” Гете) и любые романы, которые могла получить в библиотеках Саутхемптона и Бата. Интересовала ее не только беллетристика. Она хорошо знала Шекспира, а из своих современников - Скотта и Байрона, но любимым ее поэтом был, видимо, Купер. Вполне понятно, что его спокойные, изящные и умные стихи завоевали ее. Читала она и Джонсона и Босуэлла и много книг по истории, а также всевозможную смешанную литературу. Она любила читать вслух, и голос у нее, говорят, был приятный.
Она читала проповеди, особенно Шерлока, богослова XVII века. Это не так удивительно, как может показаться. Мальчиком я жил в деревне, в доме священника, и там в кабинете несколько полок было тесно заставлено собраниями проповедей в красивых переплетах. Раз их издавали, значит, ясно, что они продавались, а раз продавались, значит, люди их читали. Джейн Остен была религиозна, но не набожна. По воскресеньям она, разумеется, ходила в церковь, и причащаться ходила, и, безусловно, как в Стивентоне, так и в Годмаршане утром и вечером за столом читались молитвы. Но, как пишет доктор Чапмен, “это никоим образом не был период религиозного брожения”. Как мы ежедневно принимаем ванну и утром и вечером чистим зубы, а без этого нам чего-то не хватает, - я думаю, что мисс Остен, подобно почти всем людям ее поколения, исполняла свои религиозные обязанности, а потом убирала все, что связано с религией, как мы убираем что-нибудь из одежды, сейчас нам не нужное, до конца дня или недели, и со спокойной совестью отдавалась мирским делам. “Евангелисты еще не народились”. Младший сын в дворянской семье был хорошо обеспечен, если получал сан, а с ним и приход. Иметь призвание было для него не обязательно, но желательно было, чтобы дом ему достался удобный и доход достаточный. Но для человека, получившего духовный сан, было бы неприлично не исполнять долга, связанного с его профессией. Джейн Остен несомненно верила, что священник должен “жить среди своих прихожан и постоянным вниманием к ним доказывать, что он их доброжелатель и друг”. Так поступил ее брат Генри: он был остроумный, веселый, самый блестящий из ее братьев; он выбрал деловую карьеру и несколько лет преуспевал, однако потом обанкротился. Тогда он принял сан и стал примерным приходским священником.
Джейн Остен разделяла взгляды, принятые в ее время, и, сколько можно судить по ее книгам и письмам, была вполне довольна существующим положением вещей. В важности социальных различий она не сомневалась и считала естественным, что на свете есть и богатые и бедные. Молодые люди получают повышения на королевской службе по протекции могущественных друзей, и это совершенно правильно. Дело женщины - замужество (конечно, по любви, но на удовлетворительных условиях). Это было в порядке вещей, и ничто не говорит о том, что мисс Остен против этого возражала. В одном из своих писем Кассандре она замечает: “Карло и его жена живут в Портсмуте самым неприметным образом, без какой бы то ни было прислуги. Сколько же у нее должно быть добродетели, чтобы в таких обстоятельствах выйти замуж”. Банальное убожество, в котором жила семья Фанни Прайс в результате неосмотрительного брака ее матери, было наглядным уроком того, как осторожна должна быть молодая женщина.
Романы Джейн Остен - развлечение в чистом виде. Если вы верите, что развлекать должно быть главной целью писателя, ей среди таких писателей принадлежит совсем особое место. Писались романы и более значительные, например “Война и мир” или “Братья Карамазовы”, но чтобы читать их с толком, нужно быть свежим и собранным, а романы Джейн Остен чаруют, каким бы вы ни были усталым и удрученным.
В те годы, когда она писала, это считалось отнюдь не женским занятием. “Монах” Льюис заметил: “Ко всем писакам женского пола я питаю отвращение, презрение и жалость. Не перо, а игла - вот орудие, которым они должны работать, и притом единственное, с которым они проворны”. Роман как таковой не пользовался большим уважением, и сама мисс Остен была сильно тем озабочена, что сэр Вальтер Скотт, поэт, стал писать прозу. Она очень старалась, чтобы о ее занятии не стали подозревать слуги, или гости, или кто-либо, кроме ее домочадцев. Писала на маленьких листках бумаги, которые легко было спрятать или накрыть промокашкой. Между парадной дверью дома и кабинетом отца была вращающаяся дверь, которая скрипела, когда ее открывали; но она не пожелала, чтобы это пустячное неудобство устранили, потому что оно предостерегало ее, что кто-то идет. Ее старший брат Джеймс не сказал даже сыну, в то время школьнику, что книги, которые он читал с таким восторгом, написала его тетя Джейн, а ее брат Генри в своем “Мемуаре” утверждает, что, проживи она дольше, “никакая слава все равно не заставила бы ее поставить свое имя ни на одном произведении ее пера”. И первая из опубликованных ею книг “Здравый смысл и чувствительность” имела на титульном листе такое определение: “Сочинение одной дамы”.
То было не первое ее законченное произведение. До него был роман “Первые впечатления”. Ее отец написал одному издателю и предложил для опубликования, за счет автора или на иных условиях, рукописный роман в трех томах, примерно такой же длины, как “Эвелина” мисс Берни. Предложение это было сразу же отвергнуто. “Первые впечатления” были начаты зимой 1796 года и закончены в августе 1797-го. Считается, что в основном это та же книга, которая через шестнадцать лет вышла под заглавием “Гордость и предубеждение”. После этого она написала быстро, одну за другой, “Здравый смысл и чувствительность” и “Нортенгерское аббатство”, но с ними тоже не повезло, хотя через пять лет издатель Ричард Кросби купил последнюю из них, в то время названную “Сюзен”, за десять фунтов. Он так и не выпустил ее в свет, но в конце концов продал обратно за столько же, сколько заплатил сам. Романы мисс Остен печатались анонимно, и он понятия не имел, что книга, с которой он расстался за такую ничтожную сумму, написана удачливым и популярным автором “Гордости и предубеждения”. От 1798 года, когда было закончено “Нортенгерское аббатство”, и до 1809 года она, похоже, написала только отрывок - “Уотсонов”. Для писателя с такой творческой энергией это долгий период молчания, и высказывалось мнение, что причиной была любовь, занимавшая ее и исключившая все другие интересы. Мы узнали, что она, когда жила с матерью и сестрой на приморском курорте в Девоншире, “познакомилась с джентльменом, чью внешность, ум и манеры” Кассандра сочла такими, что он вполне мог заслужить любовь ее сестры. Когда они расставались, он выразил намерение скоро встретиться вновь, и Кассандра в его намерениях не сомневалась. Но встретиться им больше не довелось. Вскоре они узнали о его скоропостижной смерти. Это было короткое знакомство, и автор “Мемуара” добавляет, что не может сказать, “было ли ее чувство такого порядка, чтобы от него зависело ее счастье”. Я думаю, что нет. Я не верю, что мисс Остен была способна на сильную любовь. В противном случае она, конечно же, наделила бы своих героинь более горячими чувствами. В их любви нет страсти. Их склонности умеряются осторожностью и контролируются доводами рассудка. У подлинной любви нет ничего общего с этими похвальными свойствами. Возьмите “Доводы рассудка”: Джейн говорит, что Энн и Уэнтворт глубоко полюбили друг друга. Здесь, мне кажется, она обманула и себя, и своих читателей. У Уэнтворта это, конечно, было то, что Стендаль назвал amour passion, но у Энн - не более того, что он назвал amour gout [*Любовь-страсть и любовь-склонность (франц.)]. Они обручились. Энн допускает, чтобы проныра и сноб леди Рассел убедила ее, что неосторожно выходить за бедного человека, морского офицера, которого могут убить на войне. Если бы она любила Уэнтворта, она безусловно пошла бы на этот риск. И риск-то был не очень велик, так как к свадьбе ей предстояло получить свою долю материнского состояния, а доля эта была три с лишним тысячи фунтов, что по нашим временам составляет двенадцать тысяч с лишним; так что нищей она бы никак не осталась. Она прекрасно могла бы, как капитан Бенвик и мисс Харгривз, остаться невестой Уэнтворта до тех пор, пока он не получит чин и не сможет на ней жениться. Энн Эллиот разорвала помолвку, потому что леди Рассел убедила ее, что, если подождать, можно найти и лучшую партию, и только когда не явился ни один поклонник, за которого она согласилась бы выйти, только тут она поняла, как любит Уэнтворта. И мы можем не сомневаться, что Джейн Остен нашла ее поведение естественным и разумным.
Проще всего объяснить ее долгое молчание тем, что она никак не могла найти издателя. Близкие родственники, которым она читала свои романы, приходили от них в восторг, и она, возможно, решила, что они нравятся только тем, кто ее любит, а может быть, и понимает, кто послужил ее прототипами. Автор “Мемуара” решительно отрицает существование таких прототипов, и доктор Чапмен как будто с ним согласен. Оба приписывают ей богатство воображения, честно говоря, небывалое. Все величайшие романисты - Стендаль и Бальзак, Толстой и Тургенев, Диккенс и Теккерей имели образцы, на основе которых создавали персонажей. Правда, Джейн говорила: “Я слишком горжусь моими джентльменами, чтобы признать, что это были всего лишь мистер А. или полковник Б.”. Здесь самые важные слова “всего лишь”. Как у любого другого автора, после того как ее воображение успевало потрудиться над лицом, подсказавшим ей того или иного героя, он становился фактически ее творением; но это не значит, что он не произошел первоначально от мистера А. или полковника Б.
Как бы там ни было, в 1809 году, когда Джейн с сестрой и матерью поселилась в тихом Чоутоне, она взялась пересматривать свои старые рукописи, и в 1811 году “Здравый смысл и чувствительность” наконец вышли в свет. В это время пишущая женщина уже не вызывала ужаса. Профессор Сперджен в лекции о Джейн Остен, прочитанной в Королевском обществе литературы, цитирует предисловие Элизы Фэй к ее “Письмам из Индии”. Эту даму уговаривали напечатать их еще в 1792 году, но общественное мнение было так противно “женскому авторству”, что она отказалась. А в 1816 году написала: “С тех пор в общественном настроении постепенно произошли значительные перемены; теперь у нас есть не только, как в былые дни, много женщин, создавших славу своего пола как литературные характеры, но и много непритязательных женщин, которые, не страшась критических опасностей, иногда связанных с таким плаванием, решаются пускать свои кораблики в безбрежный океан, по которому развлечение или просвещение доходят до читающей публики”.
Роман “Гордость и предубеждение” вышел в свет в 1813 году. Джейн Остен продала авторское право за сто десять фунтов.
Кроме тех, уже упомянутых романов, она написала еще три: “Мэнсфилд-Парк”, “Эмма” и “Доводы рассудка”. На этих немногочисленных книгах и зиждется ее слава, а слава ее обеспечена крепко. Ей пришлось долго прождать, чтобы напечатать книгу, но едва книга вышла, как прелестное дарование автора было признано. С тех пор самые известные люди только и делают, что хвалят ее. Я процитирую только то, что захотел сказать сэр Вальтер Скотт, слова, характерные для его великодушия. “У этой молодой леди был талант в описании сложностей, чувств и характеров повседневной жизни, - такого я еще не встречал. Громко лаять я умею и сам, но тончайшее прикосновение, благодаря которому даже пошленькие события и характеры становятся интересными от правдивости описания и чувства, - это мне не дано”. Странно, что сэр Вальтер не упомянул про самый драгоценный талант этой молодой леди: наблюдала она внимательно, и чувства испытывала возвышенные, но остроту ее наблюдениям и лукавую живость ее чувствам придавал юмор. Кругозор ее был неширок. Во всех ее книгах рассказана примерно одна и та же история, и характеры не особенно разнообразны. Словно это одни и те же люди, увиденные каждый раз с другой точки зрения. Здравым смыслом она была наделена щедро, и никто лучше ее самой не знал, что ей не по силам. Ее житейский опыт был ограничен малым кружком провинциального общества, и за его пределы она не стремилась. Она писала только о том, что знала. Как первым заметил доктор Чапмен, она ни разу не пробовала воспроизвести разговор одних мужчин, какого, по сути дела, никогда и не могла услышать.
Уже давно отмечалось, что хотя Джейн Остен жила в период самых волнующих событий в истории мира - Французской революции, террора, возвышения и падения Наполеона, - в ее романах о них не сказано ни слова. В связи с этим ее порицали за неуместное беспристрастие. Следует помнить, что в ее дни заниматься политикой считалось для женщины зазорным, это было мужское дело; даже газеты читали только немногие женщины; но ничто не оправдало бы предположения, что раз она не писала об этих событиях, значит, никак на них не отзывалась. Она любила свою семью, два ее брата служили во флоте и часто бывали в опасности, и по ее письмам можно судить, что она очень за них волновалась. Но разве не разумно было не писать об этих вещах? Из скромности она не представляла себе, что ее романы будут читать еще долго после ее смерти, но даже если бы это было ее целью, она не могла бы поступить разумнее, чем отказаться говорить о вещах, с литературной точки зрения имеющих лишь преходящий интерес. Сколько же романов о второй мировой войне, написанных за последние годы, уже оказались мертворожденными! Они были так же эфемерны, как газеты, которые изо дня в день сообщали нам о том, что происходит.
У большинства писателей есть взлеты и падения. Мисс Остен - единственное исключение, подтверждающее правило, что только ничтожное может держаться на одном уровне, на уровне ничтожного. Она если и отклоняется от лучшего, что может дать, так только очень ненамного. Даже в “Здравом смысле и чувствительности” и в “Нортенгерском аббатстве”, где есть к чему придраться, есть больше такого, что радует. Из остальных романов каждый имеет своих преданных, чуть не фанатичных поклонников. Маколей считал ее величайшим достижением “Мэнсфилд-Парк”, другие читатели, столь же прославленные, предпочли “Эмму”. Дизраэли прочел “Гордость и предубеждение” семнадцать раз. В наши дни самым законченным ее произведением принято считать “Доводы рассудка”. Большая часть читателей, видимо, уделила место шедевру “Гордость и предубеждение”, и в этом вопросе, мне кажется, можно принять их мнение. Классической книга становится не потому, что ее хвалят критики, разбирают профессора и проходят в школе, а потому, что большие массы читателей из поколения в поколение получают, читая ее, удовольствие и духовную пользу.
Итак, на мой взгляд, “Гордость и предубеждение” - из всех ее романов самый лучший. Первая же фраза приводит нас в хорошее расположение духа: “Всем известна та истина, что молодому холостяку, располагающему средствами, необходима жена”. Она задает тон, и добрый юмор, в ней заключенный, не покидает вас, пока вы с сожалением не перевернете последнюю страницу. “Эмма” - единственный роман, который кажется мне растянутым. Не могу я проникнуться интересом к романчику Фрэнка Черчилля и мисс Фэрфакс; и хотя мисс Бейтс бесконечно забавна, не досталось ли нам ее слишком много? Героиня - сноб, и ее манера покровительствовать тем, кого она считает социально ниже себя, отвратительна. Но ругать за это мисс Остен нельзя: следует понять, что мы сегодня читаем не тот же роман, какой читали люди ее дней. Изменения в обычаях и нравах вызвали изменения и в нашем мировоззрении; в некоторых вопросах мы теперь судим не так широко, как наши предки, в других - более либерально; позиция, которая сто лет назад была самой обычной, теперь заставляет ёжиться от неловкости. О книгах, которые мы читаем, мы судим по нашим предвзятым взглядам и по нашим нормам поведения. Это несправедливо, но неизбежно. В “Мэнсфилд-Парке” герой и героиня, Фанни и Эдмунд, невыносимые ханжи, и все мое сочувствие достается бессовестным, развеселым и чудесным Генри и Мэри Крофордам. Я не могу понять, почему сэр Томас пришел в ярость, когда, вернувшись из-за моря, застал свое семейство за веселыми приготовлениями к любительскому спектаклю. Поскольку сама Джейн их обожала, непонятно, почему его гнев показался ей праведным. “Доводы рассудка” - книга редкого очарования, и хотя хочется, чтобы Энн была немножко менее расчетлива, немножко больше думала о других и была не так импульсивна - в общем, чтобы в ней было поменьше от старой девы, - однако же, если не считать случая на молу в Лайм-Риджис, я был бы вынужден присудить ей первое место из шести. У Джейн Остен не было дара выдумывать необычные случаи, и этот кажется мне построенным очень неуклюже. Луиза Масгроув взбегает по нескольким ступеням, и ее поклонник капитан Уэнтворт помогает ей спрыгнуть вниз. Но ему не удалось ее подхватить, она падает наземь и теряет сознание. Если он хотел протянуть к ней руки, как он (о чем нам сообщено) привык делать на их прогулках, и даже если бы мол был вдвое выше, чем сейчас, она не могла бы оказаться более чем в шести футах от земли, и поскольку падала она вниз, никак не могла бы упасть головой вперед. Но так или иначе, она упала бы на крепкого моряка, и, хотя, может быть, и испугалась, расшибиться могла едва ли. Как бы то ни было, сознание она потеряла, и суета поднялась невероятная. Капитан Уэнтворт, побывавший в боях и наживший состояние на призовых деньгах, оцепенел от ужаса. Все участники этой сцены в первые минуты ведут себя так по-идиотски, что трудно поверить, как могла мисс Остен, которая, узнав о болезни и смерти родных или близких, проявляла большую силу духа, как она не сочла ее глупой до крайности.
Профессор Гаррод, критик ученый и остроумный, сказал, что Джейн Остен была не способна написать рассказ, и объясняет, что под рассказом он понимает цепь событий либо романтических, либо необычайных. Но не к этому у нее был талант и не к этому она стремилась. Чтобы быть романтичной, у нее было слишком много здравого смысла и слишком веселый юмор, а интересовало ее не необычайное, а самое обычное. Она сама превращала его в необычайное остротой своего глаза и своей иронией и шаловливостью ума. Под рассказом мы обычно подразумеваем связное повествование, у которого есть начало, середина и конец. “Гордость и предубеждение” начинается с появления на сцене двух молодых людей, чья любовь к Элизабет Беннет и ее сестре Джейн составляет фабулу романа, а кончается - их свадьбами. Это - традиционный счастливый конец. Такой конец вызвал презрение искушенных, и, конечно, не приходится возражать против факта, что многие браки, быть может, большинство их, не счастливые. И далее, что браком ничего не кончается, это лишь введение к опыту другого порядка. Поэтому многие писатели начинают свои романы с брака и занимаются его результатами. Это их право. Но кое-что можно сказать и в защиту простодушных людей, которые считают брак удовлетворительным завершением для литературного произведения, потому что инстинктом чувствуют, что мужчина и женщина, слившись воедино, выполнили свою физиологическую функцию; вполне естествен интерес, с каким читатель следил за различными перипетиями, ведущими к этому завершению, - зарождение любви, препятствия, недоразумения, признания - теперь все это переносится на результат, то есть на их потомство, то есть на следующее поколение. Для природы каждая пара - лишь звено в цепи, а единственное значение звена в том, что к нему можно прибавить еще одно звено. Это и есть оправдание писателя за счастливый конец. В “Гордости и предубеждении” удовлетворение читателя заметно усилено сообщением, что у жениха нешуточные доходы и что он увезет молодую жену в прекрасный дом, окруженный парком и заставленный сверху донизу нарядной и дорогостоящей мебелью.
“Гордость и предубеждение” - отлично построенный роман. Эпизоды следуют один за другим естественно, наше чувство достоверности нигде не страдает. Может показаться странным, что Элизабет и Джейн хорошо воспитаны и ведут себя прилично, в то время как их мать и три младшие сестры, по выражению леди Начбулл, “заметно ниже нормы”, но сделать их такими было необходимо для развития сюжета. Я и сам, помню, задавался вопросом, как мисс Остен не обошла этот опасный поворот, сделав Элизу и Джейн дочерьми миссис Беннет от первого брака мистера Беннета, а миссис Беннет - его второй женой и матерью трех младших дочерей. Элизабет была ее любимой героиней. “Должна признаться, - писала она, - что, по-моему, такое прелестное создание еще никогда не появлялось в печати”. Если, как полагают иные, она сама послужила оригиналом для портрета Элизабет, а она, конечно же, отдала ей собственную веселость, бодрость и храбрость, - тогда, может быть, не грех и предположить, что изображая добрую, мирную и прекрасную Джейн Беннет, она имела в виду свою сестру Кассандру. Дарси заслужил репутацию ужасающего хама. Первым его прегрешением было - нежелание танцевать с незнакомыми девушками, с которыми он и не хотел знакомиться, на публичном балу, куда его затащили чуть не силой. Это был не такой уж смертельный грех. Неудачно получилось, что Элиза случайно услышала, как уничтожающе Дарси описал ее своему приятелю Бингли, но он не знал, что она его слышала, и мог оправдаться тем, что приятель упросил его сделать то, что ему вовсе не хотелось делать. Правда, когда Дарси делает Элизабет предложение, звучит это непростительно нагло. Но гордость, гордость своим происхождением и положением, была первейшей чертой его характера, и без нее ничего бы и не произошло. К тому же форма этого предложения дала мисс Остен возможность написать самую драматическую сцену во всей книге. Можно себе представить, что позже, обогатившись опытом, она могла бы показать чувства Дарси (очень естественные и понятные) так, чтобы не восстановить против себя Элизабет, не вложив ему в уста речи столь безобразные, что они безнадежно шокировали читателя. Есть, пожалуй, преувеличение в изображении леди Кэтрин и мистера Коллинза, но если это больше того, что допускает комедия, так разве что на самую малость. Комедия видит жизнь в свете более сверкающем, но и более холодном, чем просто дневной свет, и немножко преувеличения, то есть фарса, как сахара на клубнике, может сделать комедию более приемлемой на вкус. Что касается леди Кэтрин, нужно помнить, что во времена мисс Остен носители титулов ощущали себя неизмеримо выше простых смертных и не только рассчитывали на то, что к ним будут обращаться с крайней почтительностью, но и не обманывались в своих расчетах. В молодости я знавал знатных леди, чье чувство превосходства сильно напоминало леди Кэтрин, хоть и было не так вопиюще. А что до мистера Коллинза, кто не знавал, даже в наши дни, мужчин, наделенных этой смесью подхалимства и напыщенности? То, что они научились скрывать ее под маской благодушия, только прибавляет им одиозности.
Джейн Остен не была крупным стилистом, но писала ясно, без аффектации. Мне кажется, что в построении ее предложений можно усмотреть влияние доктора Джонсона. Есть у нее тенденция употреблять слова латинского происхождения, а не простые, английские. Это придает ее фразе некоторую книжность, отнюдь не противную; мало того, часто прибавляет остроумному замечанию остроты, а лукавству - псевдоцеломудренной прелести. Диалог ее, полагаю, естествен в такой мере, в какой он мог быть по тем временам. Нам он может показаться слегка ненатуральным. Джейн Беннет говорит о сестрах своего поклонника так: “Они, конечно, не поощряли его знакомство со мною, и я не могу этому удивляться, ведь он мог выбрать кого-то другого, более выгодного во многих отношениях”. Может быть, она и произнесла эти самые слова, но в них не верится, то же самое замечание нынешний писатель выразил бы по-другому. Записывать на бумаге разговор точно так же, как он звучит, очень скучное дело, и какая-то аранжировка его безусловно необходима. Только в самые последние годы писатели, стремясь к достоверности, стараются сделать диалог как можно более разговорным. Подозреваю, что в прошлом было принято, чтобы образованные персонажи выражали себя уравновешенно и грамматически правильно, но это, разумеется, было им не по силам, а читатели, надо полагать, принимали это как нечто вполне естественное.
Итак, объяснив, откуда в диалоге у мисс Остен эта легкая книжность, надо напомнить и то, что в ее романах каждый говорит сообразно своему характеру. Я заметил только один случай, когда она поскользнулась: “Энн улыбнулась и сказала: “Мое представление о хорошем обществе, мистер Эллиот: это общество умных, много знающих людей, умеющих вести беседу - вот что я называю хорошим обществом”. - “Вы ошибаетесь, - сказал он мягко, - это не просто хорошее общество, но самое лучшее”.
У мистера Эллиота были кое-какие изъяны в характере; но если он был способен так замечательно ответить на слова Энн, значит, у него были и качества, с которыми его автор не нашел нужным нас познакомить. Я лично так очарован этим ответом, что был бы рад, если бы она вышла за него, а не за этого нудного капитана Уэнтворта. Правда, мистер Эллиот женился на женщине “более низкого звания” за ее деньги и пренебрегал ею; и с миссис Смит он обращался невеликодушно, но, в конце концов, его историю мы знаем только в ее изложении, и вполне возможно, что если бы нам дали выслушать его, мы сочли бы его поведение простительным.
Есть у мисс Остен одна заслуга, о которой я чуть не забыл упомянуть. Она удивительно легко читается, легче, чем некоторые более великие и более прославленные писатели. Как сказал Вальтер Скотт, она имеет дело “со сложностями, чувствами и характерами обыденной жизни”, ничего из ряда вон выходящего в ее книгах не происходит, а между тем, дочитав до конца страницы, переворачиваешь ее поспешно, чтобы узнать, что же было дальше. Там тоже нет ничего особенного, и опять спешишь перевернуть страницу. Писатель, обладающий способностью достичь этого, наделен самым драгоценным даром, каким может обладать сочинитель.
Небольшой фильм с Youtube.com о жизни и творчестве Джейн Остин: