Метерлинк сокровище смиренных

Морис Метерлинк. Сокровище смиренных.

Глава IX. Трагедия каждого дня (в сокращении)

Существует каждодневная трагедия, которая гораздо более ре­альна и глубока и ближе касается нашего истинного существа, чем трагедии больших событий. Ее можно чувствовать, но очень труд­но показать, потому что это истинно-трагическое не просто мате­риально или психологично. Оно раскрывается не в законченной борьбе одной жизни против другой, не в борьбе одного желания с другим или в вечномразладе между страстью и долгом. Чтобы об­наружить его, нужно показать, сколько изумительного заключает­ся в самом факте жизни, нужно показать существование какой-нибудь души в ней самой, посреди бесконечности, которая никог­да не бездействует. Нужно, чтобы за обыкновенной беседой разума и чувств звучал какой-то более торжественный и немолчный диа­лог, нужно показать нерешительные и болезненные шаги суще­ства, которое приближается к своей правде, к красоте или Богу, или отдаляется от них. Нужно открыть нам тысячу подобных ве­щей, которых трагические поэты касались лишь мимоходом. Но вот существенный вопрос: нельзя ли попытаться показать прежде всего то, что они показывали нам мимоходом? Все то, что мы, например, слышим за словами короля Лира, Макбета или Гамле­та, - таинственные звуки бесконечного, угрожающее молчание душ или богов, вечность, которая ропщет у горизонта, судьбу или рок, которые мы познаем внутренним чутьем, не имея возможно­сти объяснить, почему мы познали их, нельзя ли вес это, посред­ством какого-нибудь нарушения порядка ролей, - приблизить к нам, отдаляя актеров? Разве легкомысленно утверждать, что на­стоящая трагедия жизни - трагедия обычная, глубокая и всеоб­щая, - начинается тогда только, когда то, что называется при­ключениями, печалями и опасностями, миновало? Разве у счастья руки не длиннее, чем у горя, и разве оно не ближе достигает души человеческой? <...> И в чем обнаруживается истинный смысл жиз­ни - в шуме или в молчании? Не должно ли в то мгновение, ког­да в конце повести нам говорят: «Они стали счастливы», - охва­тить нас великое беспокойство? <...> Ведь именно тогда, когда человек чувствует себя в безопасности от ожидающей снаружи смерти, и открывает двери своего театра странная и молчаливая трагедия бытия и бесконечности. Неужели, когда я спасаюсь от обнаженной шпаги, существование мое достигает самого напря­женного момента? Всегда ли в поцелуе оно бывает всего возвы­шеннее? Нет ли других моментов, когда слышатся голоса еще по­стояннее, еще чище? Разве только в бурные ночи расцветает наша душа? Так считалось до сих пор. <...>

Мне возразят, быть может, что неподвижную жизнь нельзя ви­деть, что ее надо оживить какими-нибудь движениями и что эти различные и достойные быть принятыми движения вызываются лишь теми многочисленными страстями, которые до сих пор изобража­лись.

Не знаю, правда ли, что неподвижный театр невозможен. Мне кажется даже, что он существует. Большая часть трагедий Эсхи­ла - трагедии неподвижные. <….> У древних обыкновенно от­сутствует даже психологическое действие, которое в тысячу раз важнее материального и кажется необходимым. Но тем не менее они его уничтожают или сильно умаляют, чтобы сосредоточить все внимание на интересе, который возбуждает положение человека во вселенной. <...> ... Разве не верно, что главный интерес траге­дии не в борьбе, которая в ней разыгрывается между ловкостью и прямодушием, между любовью к родине, мечтательностью и уп­рямством гордости?

Есть в ней и нечто другое; это - существование человека, ко­торое надо сделать видимым.

Поэт прибавляет к обыденной жизни нечто такое, что составля­ет тайну поэтов, и вдруг жизнь является нам в своем чудесном ве­личии, в своей покорности неведомым силам, в своих отношениях, никогда не прекращающихся, и в своей торжественной скорби.

<...> ...Красота и величие прекрасных и больших трагедий за­ключается не В поступках, а в словах. И не в одних словах, кото­рые сопровождают и объясняют действие. Надо, чтобы было еще нечто, кроме внешне необходимого диалога. Только те слова, кото­рые с первого взгляда кажутся бесполезными, и составляют сущ­ность произведения. Лишь в них заключена его дута. Рядом с не­обходимым диалогам идет почти всегда другой диалог, кажущийся лишним. Проследите внимательно и вы увидите, что только его и слушает напряженно душа, потому что только он и обращен к ней. Вы увидите также, что достоинство и продолжительность этого бес­полезного диалога определяют качество н не поддающуюся выраже­нию значительность произведения.

В обыкновенных драмах необходимый диалог совершенно не отвечает действительности; а то, что придает таинственную красоту лучшим трагедиям, живет в словах, которые произносятся парал­лельно точной и осязаемой истине. Эта красота заключена в словах, соответствующих истине более глубокой и несравненно более род­ственной той невидимой душе, которая дает жизнь поэме.

Можно даже утверждать, что поэма приближается к высшей красоте и истине по мере того, как в ней уничтожаются слова, объясняющие поступки, и заменяются словами, объясняющими не то, что зовется «состоянием души», а какие-то неуловимые и беспрерыв­ные стремления души к своей красоте и к своей истине.

В такой же мере поэма приближается к истинной жизни. В обыденной жизни каждого человека случается разрешать тяжелые положения словами. Вдумайтесь в это. Разве в такие минуты, да и вообще, наиболее важно то, что вы говорите и что вам отвечают? Разве нет других сил, других невысказанных слов, которые реша­ют положение? То, что я высказываю вслух, часто имеет лишь нич­тожное влияние; но мое присутствие, состояние моей души, мое будущее и прошедшее, то, что от меня родится, что умерло во мне, тайная мысль, планеты, которые мне благоприятствуют, моя судь­ба, тысячи тайн, окружающих меня и вас, - вот что вы слышите в эти трагические моменты, вот что мне отвечает. Под каждым моим и вашим словом все это подразумевается, и только это мы и видим, только это, сами не сознавая, мы слышим. <…>

Пер. Н. Минского и Л. Вилъкиной

Морис Метерлинк. (О символе)

(Отрывки)

Я думаю, что есть два типа символов: один, который можно назвать априорным символом, символом заданным, исходит из абст­ракций и пытается придать этим абстракциям человеческое лицо. Прототип этой символики, которая очень близко соприкасается с аллегорией, можно найти во второй части «Фауста» и в некоторых сказках Гете, например в его известной «Сказке всех сказок». Дру­гой вид символа, который скорее бессознателен, возникает без ве­дома поэта, часто против его желания и почти всегда сверх его по­нимания: это символ, который рождается во всех гениальных тво­рениях человечества; прототип этой символики можно найти у Эсхила, Шекспира и т.д.

Я не думаю, что произведение может родиться жизнеспособным из символа; но символ всегда рождается из произведения, если оно жизнеспособно. Произведение, порожденное символом, не может быть ничем иным, кроме аллегории, вот почему латинский дух, дух по­рядка и твердости, мне кажется более склонным к аллегории, чем к символу. Символ - это сила природы, разум же человека не мо­жет противостоять ее законам. <...> Поэт должен, мне кажется, быть пассивным в символе, и самый чистый символ - это, может быть, такой, который появляется без его ведома и даже в противоположность его намерениям <...> Если нет символа, нет произведения искусства.

Самый известный писатель Бельгии, а также самый известный представитель символистской драматургии. Наиболее яркая особенность его творчества – это двоемирие. За видимой земной жизнью скрывается нечто невидимое, неведомое и страшное. Метерлинк прежде всего мистик.

С его точки зрения, жизнь человека трагична в принципе, трагедия заключена не в каких-то катастрофах, видимых ужасах, несчастьях, а в ежедневном обыденном существовании человека, в самом факте существования отдельного человека, обречённого на смерть. Метерлинк впервые поднял проблему человеческого существования, которую очень подробно будет рассматривать экзистенциализм - философское и литературное направление 20 века. Сам факт существования отдельного человека, отдельного, единичного «я» странен, непостижим и потому страшен. Как это возможно, что существую «я», который является центром вселенной, который видит этот мир, без которого мир бы не существовал, и как возможно, что существуют многочисленные другие «я», которые тоже считают себя центрами вселенной, а кто такой для них «я», просто некий говорящий и движущийся объект?

Наконец, как это возможно, что меня когда-нибудь не станет, кто же станет видеть этот мир – другой, но другой, это не «я»? Как это возможно – смерть, что это - несуществование, зачем тогда была жизнь?

Человек всегда одинок, он всегда находится один на один с Непостижимым, со смертью, вечностью и т. д. Главная задача человека – забыть об этом, всё, что человек делает в жизни – только для того, чтобы забыть о своей смерти, не думать о ней, не думать и о жизни, о её смысле и бессмысленности. Поэтому все события, борьба, страсти человеческой жизни – это нечто второстепенное, это ширма, шторка, заслонка, за которую прячется человек от самого себя. Но неизбежно наступает момент одиноких, грустных раздумий, момент молчания, бездействия, человек наедине сам с собой, со своей смертью – это самое страшное: одинокий человек, молча сидящий в своей тёмной комнате. Всё это Метерлинк описал в своей теоретической книге «Сокровище смиренных», главу из которой «Трагедия каждого дня» вы можете прочитать в хрестоматии.

Поэтика. В пьесах Метерлинка огромную роль играют паузы, молчание, разнообразные звуки, которые слышны лишь в тишине – шорохи, шелесты и т. д. Пытаясь уйти от этой тишины, герои Метерлинка заводят самые глупые, бессмысленные разговоры, люди часто говорят просто для того, чтобы что-нибудь говорить, чтобы не молчать. Эти бессвязные диалоги должны дать ощущение абсурдности, бессмысленности и ужаса человеческого существования. За словами нужно уловить что-то более значительное, поэтому в пьесах Метерлинка большую роль играет подтекст, как и у Чехова.

Наиболее пессимистичны ранние пьесы 1890-х годов. «Слепые» (1890) – несколько слепых мужчин и женщин сидят в лесу и ждут проводника, который куда-то ушёл, они живут в приюте для слепых и вот вышли на прогулку. Проводника всё нет, тревога слепых нарастает, они ведут друг с другом разговоры, чтобы заглушить эту тревогу и чувство полнейшего одиночества, которое их охватывает в тишине, в тишине они полностью теряют связь с миром. Они говорят о своём одиночестве, о том, что не понимают, что такое мир, что такое они сами. В конце концов их охватывает ужас: их бросили, они в панике начинают шарить руками вокруг, и один из них натыкается на остывший труп проводника – старого священника, который, оказывается, умер и всё время сидел между ними, пока они его ждали. Затем они слышат чьи-то странные шаги, среди них есть один зрячий ребёнок, увидев кого-то он отчаянно кричит от страха: пришёл кто-то страшный, видимо, это Смерть.

Слепые – это символ современного человечества, ослепшего, то есть потерявшего ориентиры, цели, смыслы, потерявшего религиозную веру (недаром их умерший проводник – священник). И теперь человечество способно только брести наугад, но в результате его ожидает гибель.

Наиболее интересная пьеса Метерлинка «Там, внутри» (1894), она очень короткая, есть в хрестоматии. Два героя стоят перед домом, смотрят в окно на то, что происходит там, внутри, разговаривают и не решаются войти. Дело в том, что им поручено сообщить обитателям дома страшную весть: их дочь внезапно утопилась. Там за окном ничего не подозревают, занимаются повседневными делами, смеются, а эти двое должны войти и всё это разрушить. И для них эти повседневные дела за окном, в доме приобретают необыкновенный интерес и значительность. Ситуация ярко передаёт трагизм человеческой жизни. Трагедия может постучаться в дом каждому в любую минуту, ибо мы не знаем, что у людей даже самых нам близких там внутри, в душе. Утонувшая девушка была очень скрытной, никто не знал, что у неё на душе, никто даже и подумать не мог, что она способна на такое. Когда один из стоящих заходит в дом, у окна собирается полдеревни посмотреть на реакцию родителей.

Более поздние пьесы Метерлинка более оптимистичны. Самая известная среди них «Синяя птица» (1908). Произведение во многом очень наивное, по-детски оптимистическое, но одновременно мудрое. Ярчайшим образом в ней проявилась идея двоемирия.

Главные герои – мальчик Тильтиль и девочка Митиль – отправляются на поиски синей птицы для больной соседской девочки. Синяя птица – символ счастья. Старая соседка оборачивается феей и даёт им шапочку с волшебным алмазом, который помогает видеть скрытую сущность, душу всех явлений, предметов и существ. Они видят ожившие души собаки, кошки, хлеба, воды, света и т. д. Все вместе путешествуют по иным мирам. Не буду говорить обо всех мирах, где они побывали, только о самых интересных.

1) Сначала они попадают в Страну воспоминаний, где обитают их умершие дедушка и бабушка. Оказывается, умершие всего лишь спят, но просыпаются и радуются, как только живущие о них вспоминают. Почаще вспоминайте о тех, кто умер.

2) Кладбище. Там произошло нечто неожиданное. Тильтиль повернул волшебный алмаз и ждал, что из могил выйдут души мертвецов, но из раскрытых могил поднялись букеты цветов. Оказывается, в могилах никого нет. Мёртвых нет, ибо люди, их души бессмертны. 3) Сады блаженств. Блаженства – живые существа, их два вида. Плохие, толстые, грубые – Блаженство быть богатым, пьяным, ничего не знать и т. д. Есть Блаженство, о котором детям знать ещё рано. Хорошие блаженства - Радость быть добрым, справедливым и т. д. Главная радость – Радость материнской любви, появляется в виде мамы Тильтиль и Митиль, но только она наряднее, красивее, моложе. Они хотят, чтобы она была всегда такой и на земле. А она им говорит, что она всегда такая, но только внутри, в душе: надо научиться видеть сквозь обыденную внешность внутреннюю красоту. И это важнейшая идея пьесы.

4) Царство будущего – там живут дети ожидающие своего рождения на земле. С каждым днём они становятся всё моложе, уменьшаются, чем меньше ребёнок, тем ближе дата его рождения.

Возвратившись домой и проснувшись утром (а всё их путешествие длилось одну земную ночь), они видят всё в новом свете, всё им кажется необычным, красивым, значительным, они знают, что у всего есть скрытая живая душа, везде скрывается тайна. Синей птицы они так и не нашли, зато вдруг обнаружилось, что синяя птица – это их домашний синий дрозд, но в конце он улетает от них, потому что они и люди вообще не научились быть достаточно добрыми и любить, чтобы быть счастливыми. Значит, счастье в любви и доброте.

В 1918 г. Метерлинк написал продолжение «Синей птицы» - «Обручение». О том, как 16-летний Тильтиль ищет себе невесту. Фея собирает 6 девушек, которые нравятся ему, и все они отправляются в страну предков и страну детей, чтобы его предки и его дети выбрали ему лучшую жену. Идея следующая: человек существует не сам по себе, он звено огромной цепочки жизни, он связан с предками и потомками, несёт перед ними ответственность. Рождаясь, человек приходит в мир, обустроенный предками, пользуется всем, что создали другие и должен быть благодарен им. С другой стороны он несёт ответственность и за благополучие детей и вообще потомков, должен передать им эстафету жизни. И вот эта ответственность перед предками и потомками и есть тот стержень жизни, который не даёт человеку упасть, сбиться с пути и погибнуть. Такова идея пьесы.

В 1911 г. Метерлинк получил нобелевскую премию.

Если домашнее задание на тему: » Мировоззрение – Морис Метерлинк (1862-1949) оказалось вам полезным, то мы будем вам признательны, если вы разместите ссылку на эту сообщение у себя на страничке в вашей социальной сети.

 

Ранняя эссеистика Мориса Метерлинка даёт представление о писателе, как о самобытном философе. Словно он привык размышлять обо всём, преимущественно в наставительном тоне, с намёком на бесполезность выражения противоположного мнения. В суждениях Морис апеллирует к мудрости древних мыслителей и редко опирается на близких ему по времени авторов. Причём совершает он это в присущей ему манере, делая выводы из собственных же суждений. Тщательный анализ умственных изысканий читателю не потребуется – нужная информация располагается на поверхности. Вернее, доводы Метерлинка лишь опираются на выбранных им авторитетов.

Морис честно старается показать наблюдательность. Он подмечает важные для него особенности и делится ими с другими. Но ему трудно говорить о чём-то конкретном, так как для этого нужно иметь твёрдые представления о желаемом. Вот и видит читатель размышления на разные темы, порождённые мимолётными впечатлениями, на основе чего Метерлинк старался родить удобоваримый текст.

“Сокровище смиренных” – первый сборник сочинений-эссе. Сказать определённое про его содержание не получится. Морис рассуждает о высоких материях, разбирается в отношениях между людьми, проникает вглубь душевных переживаний, пробует себя в качестве литературного критика, показывает знание древнегреческих трагедий. Читатель постепенно начинает понимать, что по структуре эссе Метерлинка ближе к потоку сознания, настолько иной раз содержание расходится с его необходимостью присутствия в тексте. Морис говорит о многом, местами интересно, но в общем виде восприятие прочитанного в единую картину не складывается.

“Мудрость и судьба” – второй сборник, написанный с ещё большей уверенностью в суждениях. Тон Метерлинка возмужал. Теперь Морис не просто наставляет читателя, он проповедует. Собирая с мира по нитке, Метерлинк берёт на себя право говорить о нравственности и духовности. Некогда авторитетные для него источники начали подвергаться новому переосмыслению. Морис лично решает за других, что для них лучше. Участниками дум становятся Иисус Христос, Марк Аврелий, Людовик XVI, а также Эмилия Бронте.

В последующих работах Метерлинк сосредоточится на конкретных проблемах, наглядно показывая отчего дошёл до определённых мыслей. На раннем этапе творчества подобный подход у Мориса отсутствует. Он ударяется в крайности. Если эссе оголяют внутренний мир и показывают Метерлинка для читателя без фальшивой шелухи, то в пьесах Морис предпочитал уходить от возможности открытого объяснения раскрываемых им тем. Зритель понимал, к чему его стремился склонить автор, но способен к тому был лишь на доступном ему уровне. Так кажется на первый взгляд.

Предлагаемые Морисом суждения дают представление о нём, как о человеке, который брался за интересующие его темы и старался дать им наиболее верное объяснение. Может сложиться впечатление, будто нет ничего проще, нежели подвести итог словам других и поставить финальную точку. Примерно в таком духе излагает мысли и Морис Метерлинк. Однако, учитывая его подготовку к подобным рассуждениям, ждать откровений не приходится. Всё это будет потом, пока же мысли зреют и обретают форму, благодаря чему их можно будет в следующий раз выразить понятными и доступными словами.

Какой вывод должен сделать читатель из прочитанного? Нужно смело идти по выбранному пути и не обращать внимание на критику. Пусть льют грязь, видят огрехи, просят заняться иным делом. Метерлинк своей литературной деятельностью сыскал себе Нобелевскую премию и дворянство. И ведь было бы из чего расти. Практически все начинают с нуля и ужасают первыми поделками, зато при должном упорстве, в том числе и при отсутствии таланта, добиваются требуемых им результатов.

Морис Метерлинк

Мудрость и судьба

Жоржетте Леблан.

Посвящаю вам эту книгу, которая является как бы вашим произведением. Есть сотрудничество более возвышенное и действительное, чем сотрудничество пера: это сотрудничество мысли и примера. Мне не надо было с трудом придумывать решения и поступки, достойные мудрого идеала; мне не надо было извлекать из своего сердца мораль прекрасной мечты, по необходимости несколько смутной. Мне достаточно было слышать ваши слова, внимательно следить за вами в жизни. Мои глаза в то же время следили за движениями, жестами и привычками самой мудрости.

Метерлинк

ПРЕДИСЛОВИЕ

- "привет?"

Сегодня мы хотим представить совершенно забытого в России писателя. Это Морис Метерлинк. Напрягите свою память, что вспоминается вам кроме «Синей птицы»? А между тем вот, что сообщает «Энциклопедический словарь»: "МЕТЕРЛИНК (Maeterlinck) Морис (1862-1949), бельг. драматург, поэт (на франц. яз.).

Его символистская поэтика выражала протест против приземленности натурализма. Пьесы «Сестра Беатриса» (1900), «Монна Ванна» (1902), «Синяя птица» (1908). Ноб. пр. (1911)." Заключительная абракадабра означает «всего лишь» Нобелевскую премию 1911 года. Для сравнения: Иван Алексеевич Бунин - Нобелевский лауреат 1933 года, хотя родился всего на 8 лет позднее. А вот из «Малой Энциклопедии» 1937 года: «...М. - один из создателей символич. драмы, дающей „трагическое в повседневности“». Он написал множество драм, среди первых: «Слепые» (1890), «Непрошеная гостья», «Пеллеас и Мелисанда», «Там внутри» (1894), позднее написаны «Ариана и Синяя борода», «Сестра Беатриса», «Чудо св. Антония» (1903), «Синяя птица» (1908); сборники этюдов «Сокровища смиренных» (1896), «Мудрость и судьба». А это разгадка замалчивания в той же «Малой...»: «После Мировой войны (первой) М. примыкает к наиболее реакционной буржуазии (в 1995 следует читать: передовой интеллигенции). Собрание сочинений, 4 тт., П., 1915.» Эпоха замалчивания закончилась тем, что в автобиографической справке к изданной в 1992 году книге Максимилиана Волошина «Путник по вселенным» Метерлинк назван... французским (?) поэтом, драматургом, прозаиком. Передо мной чудом сохранившиеся в нашей семье, местами неразрезанные (как в Пушкинские времена) тетрадки, оставшиеся от четырех томов выше- упомянутого Собрания 1915 года. Вот оглавление IV тома: «Мария Магдалина», пьеса; «Чудо святого Антония», сатирическая легенда, сборники этюдов: «Двойной сад», «Разум цветов», «Смерть». Названия этюдов чрезвычайно современны: «Всеобщая подача голосов», «Женский портрет», «Боги войны», «Наша социальная обязанность», «Вопросы, на которые нет ответа». Вот фраза, касающаяся книги «Мудрость и судьба», из статьи о Метерлинке в словаре Брокгауза и Эфрона: «...на самом превосходном языке... умереннный стоицизм, как условие счастья». Метерлинк ведет по нехоженым тропинкам к сияющей вершине чистого разума, так что и при чтении перевода (кстати прекрасного с точки зрения русского языка) с непривычки может закружиться голова. Приходится только пожалеть, что много поколений интеллигенции не были знакомы с таким литературным феноменом.

Татьяна Ивановна Антипова, доброволец Проекта Гутенберг.

В этой книге часто будет говориться о мудрости, о роке, о справедливости, о счастии и любви. На первый взгляд могут показаться не лишенными иронии подобные рассуждения о каком-либо невидимом счастии посреди страданий весьма реальных, - о справедливости, быть может, и совершенной, но скрытой под пластами неправды, увы, слишком грубой, - о любви, довольно трудно уловимой в обстановке ненависти и равнодушия, слишком очевидных. Могут показаться досадными и праздными эти попытки отыскать в потаеннейших изгибах человеческой души задатки доверия и безмятежности, настроения, позволяющие улыбаться, радоваться и любить, чувства, возбуждающие благодарность и удивление, в то время, когда большинство людей, во имя которых дерзаешь возвысить свой голос, не только лишены возможности медленно вкушать эти внутренние радости, эти глубокие, возвещаемые мудрецами, но столь трудно достигаемые утешения, а даже не имеют достаточно сил и времени, чтобы испить до дна бедствия и горести жизни. Не раз уже упрекали моралистов, не исключая Эпиктета, в том, что они заняты только психологией мудреца. Упрек этот отчасти заслуженный, как впрочем, все упреки, которые делаются людьми. В сущности, если иметь мужество слушаться самого непосредственного, самого настоятельного и бесхитростного веления своей совести, то единственным несомненным нашим долгом было бы облегчать вокруг себя, на возможно большем пространстве, как можно больше страданий. С этой целью следовало бы сделаться братом милосердия, посещать бедных, утешать страждущих, основывать образцовые фабрики, стать врачом, земледельцем или, по крайней мере, подобно лабораторному ученому, посвятить свои силы на то, чтобы вырвать у природы как можно больше полезных материальных тайн. Однако, занимаясь только взаимопомощью, люди не могли бы долго предаваться любвеобильной деятельности, если бы кто-нибудь из них не отвоевывал себе досуг, чтобы посвятить его другим занятиям. Только благодаря этим немногим деятелям, которые кажутся бесполезными, всегда найдется достаточное количество людей, несомненно полезных. Добрые дела, совершаемые в настоящую минуту вокруг нас, зародились большею частью в душе одного из тех, кто, быть может, не раз пренебрег исполнением какой-нибудь непосредственной, настоятельной обязанности для того, чтобы погрузиться в самого себя или говорить с другими. Следует ли из этого, что они поступили наилучшим образом? В глазах смиренного и честного, - каким каждый из нас должен стараться быть, - наилучшим делом является исполнение ближайшего и простейшего долга. Но было бы тем не менее грустно, если бы никто не шел дальше ближайших обязанностей. Во все времена жили люди, которые искренне верили, что они исполняют обязанности текущего дня, размышляя об обязанностях дня грядущего. Большинство мыслителей утверждает, что эти люди не заблуждались. Нужно, чтобы мыслитель что-нибудь утверждал, хотя, заметим мимоходом, мудрость иногда находится в противоречии с тем, что утверждает мудрец. Пускай; без этих утверждений она прошла бы незамеченной, - мудрец таким образом исполнил свой долг.

В настоящее время отсутствие счастия составляет одну из болезней человечества, точно так, как болезнь является одним из человеческих несчастий. И подобно тому, как существуют доктора против болезней, следовало бы иметь докторов, врачующих от отсутствия счастия. Но из того, что состояние болезни встречается, к сожалению, слишком часто, неужели следует, что не надо заниматься здоровьем и что профессора анатомии, естественной науки, наиболее точно соответствующей науке о морали, должен считаться исключительно с явлениями уродства, которым человеческое тело подвергается вследствие более или менее общего упадка? Необходимо, чтобы он говорил также о теле здоровом и правильно развившемся, точно так же, как необходимо, чтобы моралист, старающийся заглянуть дальше текущего дня, брал исходной точкой душу счастливую или, по крайней мере, такую, которая обладает всем, что нужно для счастия, не говоря уже о достаточно ясном сознании. Мы живем в условиях великой несправедливости; но я полагаю, что можно, не будучи ни равнодушным, ни жестоким, говорить иногда о жизни так, как будто этой несправедливости больше не существует, ибо иначе мы бы никогда не могли выйти из ее круга. Необходимо, чтобы кто-нибудь решился мыслить, говорить и действовать так, как будто бы все кругом счастливы; в противном случае каким образом все другие люди могли бы познать, что такое счастие, справедливость, любовь и красота, - в тот день, когда судьба наконец раскроет перед нами доступные всем сады обетованной земли? Можно, конечно, утверждать, что прежде всего следует приступать к «наиболее неотложному». Но заботиться о «самом неотложном» не всегда самое разумное. Часто бывают случаи, когда сразу следует приступать в «самому высокому». Когда море или ближняя река прорвали плотину, защищающую обработанную землю, и вода ворвалась в жилище крестьянина, наиболее неотложным для него будет спасать свой скот, свои припасы, свои пожитки. Но наиболее разумным было подняться на вершину дюн, чтобы бороться с волнами, призвать туда всех тех, кто живет под защитой этих поврежденных насыпей. Человечество до сих пор походило на больного, который поворачивается с боку на бок на своей постели, желая забыться. И все же единственные слова утешения были сказаны теми, кто говорил так, как будто оно никогда не было больным. Дело в том, что человечество создано для того, чтобы быть счастливым, подобно тому, как отдельный человек создан для того, чтобы быть здоровым. Потому, когда говоришь людям об их бедствиях, даже в условиях всеобщих, непрерывных страданий, все-таки как будто говоришь им о чем-то случайном и временном. Всегда уместно обращаться к человечеству так, как если бы оно находилось накануне великого счастия или великой истины. И оно так и живет по своему инстинкту, хотя бы ему в действительности не суждено было дожить до счастливого завтрашнего дня. Благоразумно поэтому верить, что достаточно некоторого напряжения мысли, мужества, любви, любознательности и энергии жизни для того, чтобы врата радости и истины наконец открылись перед нами. И все это, быть может, не недостижимо. Можно надеяться, что наступит день, когда все будут счастливы и мудры. И если даже день никогда не наступит, не преступно было жить в его ожидании. Во всяком случае, полезно говорить несчастным о счастии для того, чтобы они научились понимать его. Они так склонны считать счастие чем-то необыкновенным и почти недоступным. Но если бы все те, кто вправе считать себя счастливым, бесхитростно открыли причины своего довольства, то стало бы очевидным, что разница между грустью и радостью сводится к различию между несколько более добродушным и просветленным сознанием покорности и мрачным, озлобленным чувством порабощения, между толкованием жизни более гармоничным, широким и толкованием узким, упрямым. Тогда несчастные воскликнули бы: «Только и всего? Но мы все тоже обладаем в своем сердце задатками такого счастия!» Вы, действительно, обладаете ими. За исключением великих физических несчастий, все люди ими обладают. Но не относитесь к этому счастию с презрением. Другого не существует. Счастливее всех людей тот, кто больше других сознает свое счастие. Всех же больше сознает свое счастие тот, кто глубже других знает, что счастие отделено от отчаяния лишь одной возвышенной, неутомимой, человечной и бесстрашной идей. Вот об этой идее и полезно говорить как можно чаще, не для того, чтобы навязать свое представление о счастье другим, а для того, чтобы исподволь в сердце каждого, кто нас слушает, разбудить желание обрести свою собственную мысль о счастии, ибо она различна для каждого из нас. Ваше понимание счастия не подходит мне, а, как бы красноречиво вы не твердили мне о нем, оно не дойдет до скрытых органов моей жизни. Необходимо, чтобы я выработал идею счастия в себе самом, собственными силами. И все же, говоря о вашем понимании, вы, сами того не зная, поможете мне обрести мое собственное. Быть может, то, что вас печалит, меня будет утешать, и то, что нам приносит утешение, меня будет огорчать; но дело не в этом. Все, что есть прекрасного в вашем отрадном видении, проникнет в мою грусть, и все, что есть возвышенного в вашей печали, перейдет в мою радость, если моя радость достойна вашей печали. Прежде всего нужно воздвигнуть на поверхности души некоторую высоту, чтобы принять эту идею, подобно тому, как жрецы древних религий обнажали о очищали от терна и шипов вершину горы, на которой они ждали, чтобы к ним спустился небесный огонь. Возможно, что завтра из глубины Марса, вместе с окончательной истиной о происхождении и цели мира, нам сообщат непогрешимую формулу счастия. Но и она сможет изменить и улучшить нашу материальную жизнь лишь постольку, поскольку мы уже давно жили в ожидании улучшения. Каждый из нас воспользуется и насладится благодеяниями этой формулы, самой по себе неизменной, лишь по мере того, сколько она найдет в его душе беспристрастия, чистоты, внимания и уже освещенного простора. Вся мораль, все знания о справедливости и счастии в сущности не что иное, как возможно полное, возможно искреннее и страстное ожидание и приготовление. Нам, конечно, всего желаннее тот день, когда мы наконец будем жить в полной уверенности, в свете научной истины, всецелой и непоколебимой. Но, в ожидании этого дня, нам дано жить в истине еще более важной, - в истине нашей души и нашего характера, и некоторые мудрецы доказали нам, что такая жизнь возможна среди самых великих материальных заблуждений.

Н. К. Рерих хорошо знал творчество М.Метерлинка, оно было ему близко своей утонченностью чувств, напряженной духовностью, пронизывающей мир людей, вещей, архитектуру, пейзаж, то есть присутствием тайны миров и стихий.

В 1907 году, когда вышло 3-х томное сочинение Метерлинка, Н.К.Рерих принял участие в оформлении иллюстраций к пьесам «Принцесса Мален», «Сестра Беатриса», «Слепые».
Стилизуя гравюру на дереве, при помощи заставок и иллюстраций художник пытался раскрыть глубину содержания и специфичность метерлинковской драматургии.
Еще раз над метерлинковскими пьесами Н. К. Рериху пришлось поработать в 1913 году, когда в Москве организовывался Свободный театр и во время войны 1914 году для Петроградского театра Музыкальной драмы.

В 1915 году Н. К. Рерих по мотивам этих пьес исполнил графическую серию архитектурных пейзажей, а в 1920-м появляется и станковая картина «Тайны стен».
Образы Метерлинка не оставляли Н. К. Рериха до конца жизни. Они навеяли картины «Слава герою» (1933) и «Тени прошлого»(1937)

Не только театр связывал этих больших художников, но именно активная культурная деятельность во имя служения человечеству.
Морис Метерлинк поддерживал все культурные начинания Н. К. Рериха. В 1921 году он становится членом организации «Cor Ardens» («Пылающее Сердце»), созданной Н. К. Рерихом в США, основными целями которой являлось формирование международного братства деятелей искусств на широком поле Культуры.

Николай Константинович вспоминал, что именно от Метерлинка он получил напутствие при работе над «Пактом Мира»: «Соберем вокруг этого благородного движения все наши моральные силы, которыми мы можем располагать» . Такое напутствие дорогого стоило.
Необходимо познакомиться поближе с человеком, с которым пришлось Н. К. Рериху потрудиться.

Часть 1. Творческая биография Мориса Метерлинка

Метерлинк Морис Мари Бернар родился в 1862 году в просвещенной зажиточной семье в городе Гент Фламандской провинции Бельгии. Это Восточная Фландрия.
Отец Метерлинка был директором музея в г. Гент.

Метерлинк рос в обстановке «наивно-уютного, старомодного целомудренного быта провинции. Каждый город есть особое состояние души, писал его соотечественник, бельгийский писатель Роденбах. Было какое-то оцепенение сторожевых башен, готических церквей, ветхих домов, узких переулков и темных каналов прерываемое боем курантов».

С детства Метерлинк отличался трудолюбием, вниманием и сильной волею.
Отец рано заметил увлечение сына стихами, но все-таки настоял на получении Морисом после учебы в иезуитском колледже юридического образования, а не филологического. Сыну пришлось подчиниться, но зато сразу после окончания юридического факультета Гентского университета, Метерлинк отправляется на практику в Париж.

В Париже он жил в доме знакомого семьи - известного писателя-символиста Жориса Гюисмана. В его доме Метерлинк познакомился со знаменитым поэтом Вилье де Лиль-Аданом. «Никто и никогда так не потрясал меня , - пишет Метерлинк в своих воспоминаниях. - Я могу назвать множество людей, живущих на пределе мысли, но я никогда не встречал второго такого человека, который бы нес на себе также ясно и бесповоротно печать гения. Его породила и неизвестно зачем послала сюда некая сочувствующая нам планета, гораздо дальше пошедшая в своей эволюции, чем мы ».

В 1891 году Метерлинк переводит трактат «Одеяние духовного брака» Ян ван Рейсбрука со старофламандского на французский язык, со своими коментариями и предисловием.
(Ян ван Рейсбрук, прозванный Удивительным (1293-1381), один из самых глубоких мистиков средневековья, которого ставят в один ряд с Мейстером Экхартом и Якобом Бёме).
В последующем, Метерлинк посвятит Рейсбруку (Рюисбреку) две главы в своем эссе «Сокровище смиренных», да и Новалису (1772-1801), немецкому поэту, философу тоже отведены главы в этом эссе.

«Чтобы понимать труды этих философов-мистиков , - пишет Метерлинк, - надо находиться в особом философском состоянии, столь же отличном от обыкновенного, как состояние бодрствования отличается от сна». Он высоко ценил труды мистиков, считая, что «писания мистиков представляют чистейшие алмазы в сокровище человечества. Их истины не могут ни состариться, ни умереть ».

Изучив право в Париже, Метерлинк был принят в Гентскую коллегию адвокатов, но влияние поэтов-символистов было столь велико, что вскоре он оставил адвокатуру и посвятил себя полностью литературе и философии.

Творческая жизнь Метерлинка делится на два периода: бельгийский и парижский.

Бельгийский период сделал Метерлинка известным драматургом. Писал он на французском языке, так как семья была франкоговорящей. В 1883 году было опубликовано первое стихотворение, а через пять лет вышел уже поэтический сборник «Оранжереи», а следом ещё сборник «Теплицы». Многие поэты переводили стихи Метерлинка, и среди них Брюсов и Ремизов (друг Н.К.Рериха).

Одна общая мысль объединяет все его стихотворения - жизнь людей, искаженная их слепотой к внутренним откровениям души, кажется ему уродливой, бессмысленно жестокой, искусственной и душной. «Душно в теплицах , - восклицает Метерлинк, - тесно под стеклянными колпаками искусственной культуры. Нужно на простор к солнцу, нужно вслушиваться в голоса собственной души ».

Метерлинк очень ценил и понимал высокую поэзию. Он писал, что «высокую поэзию составляют три главных элемента: красота словесная, страстное наблюдение, то есть изображение того, что действительно существует вокруг нас и в нас самих, и, наконец, идея поэта о неизвестном, о тайне. В этом и есть красота, - в намеках на тайну человеческих судеб, на связи видимого с невидимым, временного с вечным».

То есть высшая поэзия - царство неожиданного.
Вот одно из стихотворений в переводе В.Брюсова из сборника «Теплицы»:

Душа теплицы

Проходят перед взорами вновь вереницы.
Душа в заточенье, под зыбким стеклом,
Цветет, расцветает в плену голубом,
И тянутся стебли до кровли теплицы.
Теплица живой, но усталой души!
О, эти желанья мои без ответа!
О, лилии, ждущие полного света!
На тихой воде в полусне камыши!
О, как бы желал я, - найти под забвеньем
Закрытых очей, утомленных от слез,
Давно пожелтевшие венчики грез,
Пройти к полумертвым, забытым растеньям.
Я жду, что засохшие листья вот-вот
Опять оживут пред моими очами,
Я жду, что луна голубыми перстами
В молчанье раскроет мне замкнутый вход.

Но когда в 1889 году появилась пьеса-сказка «Принцесса Мален», это произвело настоящую сенсацию. Известный французский критик Октав Мирбо сравнил Метерлинка с Шекспиром. И это было признание.Октав Мирбо писал, что «пьеса его превосходит по красоте все, что есть самого прекрасного в Шекспире». Когда через несколько месяцев произошла встреча Метерлинка с критиком, тот признался, что боялся, что Метерлинк в свои молодые годы не перенесет славы, так неожиданно свалившейся на него. Но Метерлинк справился с этим достойно, уехал в деревню и трудился.

Одна за другой выходят пьесы: «Непрошенная», «Слепые», «Пеллеас и Мелисанда», «Семь принцесс», «Смерть Тентажиля».

Для всех этих пьес характерна таинственная атмосфера сказки. Герои говорят мало, короткими, многозначительными фразами. Способность преображать мысли в образы в символистской форме, сделать философские мысли общепонятными и очевидными со сцены сделала Метерлинка популярным не только в Бельгии, но далеко за ее пределами.

Метерлинк умел улавливать едва видимое. «Смутными силами рока полна жизнь», - пишет Метерлинк. Он понимает внутреннюю сущность человеческой жизни, как трагедию. Трагизм во всем: в смерти, в любви, в стремлении к свету и познанию - трагизм незнания.

Содержание драм Метерлинка простое и вместе с тем величественное. «Невинные, но невольно враждебные друг другу судьбы сплетаются и расплетаются на общую погибель под опечаленными взглядами более мудрых, которые предвидят будущее и ничего не могут изменить. Всякое резкое движение во мгле, привлекает внимание смерти», - пишет Метерлинк.
Символизм пьес-драм тоже достаточно прост и ясен.

Например, пьеса «Слепые». На острове группа слепых людей остается без своего проводника.
Что происходит с ними несложно представить. Это и страх, и отчаяние, и боль, и злость, и надежда, и разочарование.

Это пьеса о людях, которые в мире живут так же, как слепые.
Действующие лица в пьесе: шесть слепых стариков и шесть слепых женщин. Одна из них в немом помешательстве держит на коленях спящее дитя, одна странно молода. И среди них старый священник.

Итак, символизм: слепые - символ трагической судьбы всего человечества, и каждая из слепых символизирует определенную сторону человеческой жизни (красоту, вдохновение); зрячий ребенок - что-то новое, нарождающееся; священник, умерший под деревом - бывший проводник, олицетворяет смерть религии в целом. Поняв, что религия умерла, человек почувствовал безысходный трагизм своего положения.

Пьеса «Непрошенная гостья» - первая пьеса о смерти и одиночестве.
Пьеса «Пеллеас и Мелисанда» - самая красивая по форме и поэтичности. (Дебюсси написал оперу на этот сюжет). Здесь Метерлинк изобразил внутренний трагизм любви как вечное начало. Это символическая драма идеальных влюбленных, которые уничтожают себя в поисках совершенства.

Мелисанда - душа, осужденная долго томиться на свете.
Пеллеас - «чудное желание», которым душа полна.
Старый замок - символизирует Землю.
Дремучие леса - заботы жизни.

Зритель, не заметивший символов, будет любоваться трогательной драмой любви.

Метерлинк создает в своем городе Гент театр Марионеток,
в котором, по его собственным словам, «совершалась странная и молчаливая трагедия бытия и бесконечности».
Он пишет три пьесы для театра Марионеток, считая, что куклы могут сыграть символ, передать архетипы его героев.

Действующие лица - марионетки, ведомые во мраке страхом и тайной.
В 1895 году Метерлинк женится, а в 1896 году навсегда покидает г. Гент, где его пьесы-сказки стали предметом насмешки, и переселяется в Париж. В Париже Метерлинк сближается с символистами, которые оказывают на него огромное влияние. Наступает Французский период жизни.

Продолжают одна за другой выходить его пьесы с драматургией молчания, намеков и недосказанности, а также философские эссе о смысле жизни, о роли науки.
Во французском периоде тоже можно выделить отдельные этапы жизни и творчества. Это период до Первой мировой войны 1914 года, затем война, и этап до Второй мировой войны, снова война, эмиграция в США и возвращение во Францию в 1947 году.

Наиболее известными пьесами до Первой мировой войны стала драма «Сестра Беатриса» (1900), о которой поговорим позже, и пьеса «Синяя птица» (1908). Она была поставлена в Москве в 1909 году и до сих пор популярна. В ней герои путешествуют по свету в поисках счастья, а находят его у себя дома.

Из философских эссе стали заметны:
«Сокровище смиренных» (1896);
«Мудрость и судьба» (1898), а также
«Жизнь пчёл» (1901), и «Разум цветов» (1907).
В этих эссе Метерлинк дает ключ к философскому пониманию своих трагедий.

В эссе «Сокровище смиренных» уже только названия глав фиксируют суть его размышлений: «Молчание», «Пробуждение души», «Предупреждённые», «О женщинах».

«Слова никогда не объясняют настоящих отношений между двумя существами, - пишет Метерлинк. - Что бы познать то, что существует реально, надо воспитывать между людьми молчание, ибо только в молчании распускаются неожиданные и вечные цветы, меняющие форму и окраску согласно душе, близ которой мы находимся ».

Метерлинк считает, что «мы приближаемся к духовному периоду. Станем ждать в молчании, может быть нам вскоре суждено услышать шёпот богов, и хотя душа наша была предупреждена, мы беспрестанно нарушаем удивительные законы Великого Судьи ».

Замечательные мысли о женщинах высказывает Метерлинк:
- Женщина приближает нас к преддверию нашего существования (т.е. к истокам бытия).
- Они, в самом деле, ближе других стоят к бесконечному, окружающему нас.
- Женщины сохранили нам на Земле самое чувство тайны.

Здесь есть и такие главы: «Трагедия каждого дня», «Незримая доброта», «Глубокая жизнь», «Внутренняя красота».

Приведу лишь несколько примеров высказываний:
- на нас одних лежит обязанность расширять сознание Земли». Какой Космос! (Не в смысле астрономии, а в глубине чувств);
- незримая доброта - это одна из тех сил, которые поддерживают людей. Она не от здешнего мира и всё же вмешивается в большую часть наших волнений;
- нужно, чтобы каждый человек нашёл для себя личную возможность жить жизнью высшей среди скромной и неизбежной действительности каждого дня.
Такая перекличка идёт с философией Н. К. Рериха, что не приходится удивляться тесному взаимодействию двух художников.

Метерлинк продолжает: «Единственная пища нашей души - это красота. Она ищет её повсюду и даже на низших ступенях жизни не умирает с голода. Душа может судить только по законам красоты ».

Метерлинк надеется на науку, которая сможет решительно осветить тайны природы или «могут быть откровения из другого Мира, или с другой Планеты более древней и сведующей, которые поведуют нам начала и цели жизни».
В 1911 году Метерлинку присуждают Нобелевскую премию по литературе «за многолетнюю литературную деятельность».

В эссе «Жизнь пчёл» Метерлинк признается, что «уже давно отказался искать в этом мире более интересное и более прекрасное чудо, чем истина или чем усилие человека ее постигнуть». «Вы увидите, - пишет Метерлинк, - что нам часто придется останавливаться перед неизвестным».

Метерлинк проводит аналогии между человеческим сообществом и пчелиным. «Пчёлы преподают нам превосходные уроки, как и все уроки природы. Для них вмешательство высшей силы в их жизнь факт неоспоримый. И если мы сумеем извлечь уроки природы, тогда настанет момент, когда всё обратится вполне естественно во благо для духа, сумевшего подчиниться по доброй воле обязанностям истинно человеческим».

Во время Первой мировой войны Метерлинк попытался записаться в бельгийскую гражданскую гвардию, но не попал из-за возраста. Свою гражданскую патриотическую позицию выражал в пропагандистских лекциях в Европе и США и в философских эссе «Смерть» и «Мелочи войны».

В 1932 году Король Бельгии пожаловал ему титул графа.
В период между двумя мировыми войнами было написано восемь пьес и восемь философских эссе.

В поздних пьесах Метерлинк обращается к библейским, сказочным и историческим сюжетам. Среди них «Иуда Искариот», «Обручение», «Могущество мертвых» и др., прослеживается интерес к мистике и оккультизму.

Самые известные философские трактаты этого периода «Жизнь термитов» (1926), «Жизнь пространства» (1928), «Жизнь муравьев» (1930).

Они свидетельствуют, что « миросозерцание Метерлинка склоняется к научному постижению мира, который еще более непостижим, бесконечен и мистичен, чем религиозное толкование». «Сокровище смиренных» заменяется «сокровищем ученых». Он прозревает в будущее, считая, что «то великое открытие науки, от которого зависит судьба мира, уже близко».
Он продолжает говорить только о свете, только о радости.

В 1939 году., когда нацистская Германия угрожала Европе, Метерлинк переехал в Португалию под покровительство диктатора Салазари. Когда же стало очевидным, что Португалия тоже может оказаться под пятою Гитлера, Метерлинк уезжает в США в 1940 году.

Последними произведениями стал философский трактат «Иной мир, или солнечные часы» (1942) и пьеса «Жанна д/Арк» (1945) В 1947 годы Метерлинк из-за проблем со здоровьем возвращается во Францию, в свой особняк «Пчельник» в Ницце, где и скончался в 1949 году от сердечного приступа. Посмертно вышли мемуары «Голубые пузыри»(1948).

Через гений Метерлинка, считают в литературном мире, проявилась душа бельгийского народа. Как писал Н. М. Минский в 1914 г. в очерке для Полного собрания сочинений Мориса Метерлинка: «Из стыдливо-прекрасной души народа мир увидел душу Бельгии, самоотверженную, рыцарски бесстрашную, пламенно - безупречную».

Блок писал, что внимание к Метерлинку было вызвано умением органично воплотить в художественных формах ощущение «конца века».

Н. К. Рерих из далекой Индии, после Второй мировой войны, думая о всех, с кем «пришлось потрудиться», вспоминает М. Метерлинка как близкого друга. Он сравнивает его с колонной Храма, которая годится и для будущих послевоенных построений.