Любовь в произведениях достоевского. «Любовь к людям у Достоевского — это живая и деятельная христианская любовь, неразрывная с желанием помогать и самопожертвованием» (И. Анненский). По роману Ф. М. Достоевского «Идиот» (Идиот Достоевский). Другие сочине

Любовь Достоевского

Ее хотелось оберегать

После каторги, куда Достоевский попал за участие в революционном кружке, он был отдан в солдаты и сослан в Семипалатинск. Еще не было написано ни одного романа - только повесть "Бедные люди" - правда, над ней плакал весь Петербург. В Семипалатинске солдат познакомился с чиновником Александром Исаевым и его женой Марией Димитриевной. Хрупкая болезненная блондинка разбудила в измученном сердце такую нежность, что ее хватило на много лет вперед. Он проникся несчастной женской судьбой: борьбой с пьяницей-мужем, воспитанием непослушного сына Паши, прозябанием в унылом, затерянном в степях городе. И главное - впервые образованная женщина из общества дарила Достоевскому свою благосклонность. Ему казалось: только она с ее чуткой душой увидела, что за нескладной фигурой, за солдатской грубой шинелью скрыта ранимая и поэтическая натура. Он боготворил Марию Димитриевну, он буквально молился на нее. Непредсказуемая А она оказалась женщиной капризной, обидчивой. Быстро уставала, страдала от мигреней, часто рыдала без удержу. Целыми часами изливала ему свои обиды и жалобы. Достоевский был, по его словам, "пронзен" - и не скрывал своего обожания. Мария Димитриевна с наслаждением купалась в душевной теплоте влюбленного. Сама же очень скоро привязалась к нему, но о любви говорить не приходилось. Только через год, как писал Достоевский другу, он получил "истинные доказательства" - наконец-то между ними случилась близость. Влюбленный был на седьмом небе. Но - ирония судьбы! - через неделю мужа возлюбленной перевели служить за шестьсот верст от Семипалатинска.

Отцветшие чувства

Три ужасных года пережил Достоевский, пока не соединился вновь с любимой женщиной. Муж Марии Димитриевны спился и умер, оставив ее в нищете. Достоевский (срок солдатской службы как раз окончился) умолил ее согласиться на брак. Никакой радости этот союз не принес. Мария Димитриевна делалась все более нервной, в ней вскипала какая-то истерическая чувствительность. Оба раздражали и изматывали друг друга постоянной борьбой, нападками, упреками, уверениями в вечной любви одновременно. У него стали случаться припадки эпилепсии. Она превратилась в законченную истеричку, которую к тому же сжигал смертельный туберкулез... Оба оказались у могилы своего брака. Тем более что Федор Михайлович - к тому времени известный писатель - однажды получил письмо от 22-летней девушки Аполлинарии Сусловой. Девушка объяснялась в любви, а он уже и забыл, что это такое...

Зов плоти

Нет, не забыл: каждая клеточка жаждала любви, и любви - чувственной! Для Аполлинарии сорокатрехлетний писатель был первым мужчиной: она принципиально долго оставалась девушкой. О, новая возлюбленная была не чета болезненной Марии Димитриевне, а главное, обладала качеством, которое мы сейчас определяем как сексапильность, а в те времена называли по-французски "обещанием счастья". Аполлинария была любопытна до физической любви и в то же время брезглива, могла отдаваться со страстью и при этом все анализировать. Ее горячую натуру до глубины души оскорбляло, что победителем в их ночах всегда был мужчина. Достоевский разбудил ее плоть, но не удовлетворил в том смысле, что "не было в этом союзе еще и душевного слияния, только при котором возможно истинное торжество любви", как много лет спустя писал сам Федор Михайлович.

Женская месть

Связь с Аполлинарией принесла Достоевскому много горя и забрала бездну душевных сил. Безумные любовные оргии сменялись настоящей войной, когда она не допускала его до себя. Свою злость Аполлинария объясняла ревностью - к писательскому труду, к несчастной, еле живой Марии Димитриевне. После очередного скандала примирившиеся любовники решили ехать за границу. Первой выехала Аполлинария, и когда Достоевский в Париже догнал ее, оказалось, что теперь любимую надо утешать в неразделенной страсти к какому-то прощелыге-испанцу... Переживания Достоевского были ужасны. Если в Петербурге он властвовал над ней, то теперь роли роковым образом переменились. Она стала настаивать на платонических отношениях, и он принужден был согласиться. Видеть рядом молодую прекрасную любовницу и не сметь ее коснуться - месть с ее стороны дьявольская. Зато женское начало в Аполлинарии торжествовало: мужчине никогда не победить ее, никогда! Она отклонила все его мольбы о замужестве и объявила: им пора расстаться!

Тихая стенографистка

Душевные раны мог залечить только Петербург... Марии Димитриевны уже не было на свете. Несмотря на горе, нанесенное молодой любовницей, Достоевский задумал новый роман "Игрок". Потребовалась отличная стенографистка, и знакомые порекомендовали двадцатилетнюю Аню Сниткину. Она не сразу осознала, что влюбилась в известного писателя. Ее ужасал его быт - ест деревянной ложкой, не умеет экономить, некому вычистить ему сюртук... И Достоевский привык к душевному спокойствию Анечки, ее рассудительности. Впервые в жизни рядом оказалась не хищница, не мучительница, а любящая душа, помощница. Он решился... На просьбу стать женой Аня Сниткина ответила: "Буду любить вас всю жизнь", и сдержала слово. Анна была такой чистой и наивной, что весь безумный сексуальный опыт мужа приняла как должное, не удивляясь и не пугаясь. А он, помня об Аполлинарии, с опаской вводил ее в мир сладострастья. Что ж, можно представить себе высоты, на которых парил человек на шестом десятке лет с молодой любимой еще четырнадцать лет, которые ему суждено было прожить... Все в его жизни было - романтическое море любви, ревущий океан страсти и, как награда, - тихая пристань. Любимые женщины легко узнаются в характерах героинь его рыдающей прозы.

Первая жена Достоевского - Мария Димитриевна.

Чертами ее взрывного, непредсказуемого и истеричного характера муж наделил Катерину Ивановну ("Преступление и наказание"), Наташу ("Униженные и оскорбленные"), Настасью Филипповну ("Идиот"), Грушеньку ("Братья Карамазовы"). Мария Димитриевна угасла от туберкулеза - разбитая, издерганная, измученная, в разгар страсти мужа к Аполлинарии. Через два года любовница покинет Достоевского, а еще через год он вновь женится - на этот раз счастливо.

Аполлинария Суслова.

С нее писал он Полину в романе "Игро"=, оставив этой жестокой героине даже настоящее имя. Аполлинария Суслова после разрыва имела нескольких любовников, слыла женщиной жесткой и недоброй. Когда ей перевалило за сорок, в нее влюбился восемнадцатилетний юноша - будущий философ В. Розанов. Этот брак просуществовал несколько лет, пока "Суслиха" - теперь ее в светских кругах называли так - не бросила молодого мужа, издеваясь над его любовью. Умерла глубокой старухой, до конца жизни сохранившей остатки красоты и железобетонный характер.

Вторая жена Анна Григорьевна Сниткина

Некоторые ее черты узнаются в Дунечке Раскольниковой ("Преступление и наказание"). Анна Григорьевна Сниткина родила великому писателю детей и на много лет пережила Достоевского - когда он умер, ей было всего 35. Из личной переписки она старательно вымарала все страстные эротические признания Федора Михайловича. Так что мы никогда не узнаем, какие сексуальные фантазии тревожили ее гениального мужа.

Статья посвящена определению роли Любви в жизни человека, какой ее видел Ф. М. Достоевский, подчеркивается фундаментальность этого со- стояния. Из рассмотренных произведений следует, что Ф. М. Достоевский видел в Любви полноту человеческой жизни. Именно Любовь, в самом глубоком смысле этого слова, оказывается проводником человека к соб — ственному Бытию и к Богу.

Ключевые слова: деятельная любовь, бытие, счастье, осознание, грусть, встреча.

Большинству читателей Достоевский известен как ис- следователь глубин человеческой души, вынесший на поверхность сознания все то зло, которое прячется в ее тайниках, заставив — ший своих героев признать свою ответственность за собственные преступления и не перекладывать ее на внешние обстоятельства жизни («среда заела»). Но, на мой взгляд, самая большая заслуга Достоевского была не в той критике человека, которую он так тщательно разработал и завершил в своей «нелепой поэмке», а в глубинном прозрении созидательных сил человека, мощь которых до сих пор остается загадкой. Если и был человек, способный воз — разить великому инквизитору и представить в защиту человека средства, достаточные для преодоления его врожденных слабости и несовершенства, то в первую очередь это сам Достоевский с его гим — ном Любви. Именно этому Богу он посвятил всего себя, пронеся че — рез все испытания жизни самый, казалось бы, хрупкий и уязвимый идеал. Я использую слово Любовь, а не Христос, например, потому что оно одно полностью подходит для выражения идеи писателя. Это ничуть не противоречит известному символу веры Достоевского

1854 г.1, если под Христом понимать не историческую личность, а пример для подражания, которым и хочет руководствоваться Достоевский. Вера его отличается от традиционной религиозной, связанной с определенной конфессией, так как он – единица – не нуждался в единомышленниках, поддержке обществом, а одиноко нес свой крест. Его можно назвать христианином, но нельзя – пра — вославным или католиком, потому что он, как мы увидим позже, вы — шел за рамки церковных догм, законов и ограничений. Достоевский не ставил своей целью реформирование церкви, не строил проектов по спасению отечества или всего человечества. Он хотел разобрать — ся в себе, но, выбрав именно этот путь, он, быть может, сильнее всего помог каждому из нас.

Приступая к чтению Достоевского, нам прежде всего надо по — нять, о какой любви он говорит, а для этого – отказаться на время от привычных многим ограничений, как то: любовь между мужчиной и женщиной, любовь только к Богу, любовь к отечеству, любовь к своему-родному… У Достоевского любовь предстает максимально широко, он рассматривает и оценивает ее саму по себе, как воз — можность любить в принципе. Любовь к человеку – вот как можно это описать. Более того, человек «рождается» (в смысле Бытия) только в любви, и как же много тех, кто умер, «не родившись» на свет. Что называет счастьем Достоевский и как возможно быть счастливым вполне в нашем ужасном мире – вот еще один очень важный вопрос, на который предстоит ответить. Забегая вперед, скажу, что в любви человек вдруг обнаруживает, находит себя бы — тийствующим. А прорвавшийся в Бытие человек одним этим счас — тлив, несмотря ни на какое горе или беду. У Достоевского Бытие и есть Царствие Божие, которое, как известно, силою берется, ибо это не просто – полюбить: «Братья, любовь учительница, но нужно уметь ее приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работой и чрез долгий срок, ибо не на мгно — вение лишь случайное надо любить, а на весь срок»2, – говорит

старец Зосима.

Отцы и учители, мыслю: «Что есть ад?» Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить». Раз в бесконечном бытии, неизмеримом ни временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе: «Я есмь, и я люблю». Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным3.

Кант говорил, что мы не можем узнать, есть ли Бог, но надо жить так, как будто Он есть. Что-то подобное имеет в виду и Достоевский: он утверждает, что надо жить так, как будто ни до, ни после этой жизни не будет ничего столь же яркого, важного и осмысленного, как наша жизнь с ее возможностью любить сейчас. Достоевский возвращает нас в настоящее, именно в нем ищет «живую жизнь». Кроме того, такой человек воспринимает способность любить не как данность, но как бесценный дар, который надо успеть употребить. Это обстоятельство, на мой взгляд, отражено и в притче о талантах4, когда господин похвалил слугу, приумножившего данное ему, а у того, кто всего лишь сберег полученное, отобрал и это, укорив за нерадение и лень.

Рассуждая об аде, Достоевский попытался представить самую страшную судьбу для человека. Это страдание из-за потери воз — можности любить деятельно, ужаснее которого нет ничего. Люди, пережившие смерть любимых, страдают не только и, быть может, не столько от самой потери, сколько от невозможности что-либо еще сделать для ушедшего человека теперь, когда этого так хочет — ся, когда вдруг-осознанная любовь жаждет вырваться, родиться… и не может. Достоевский пережил смерть двух своих детей, и ужас этого страдания был, несомненно, знаком ему. Он пережил этот ад сам и потом описал его в образе матери, потерявшей сына, в гла — ве «Верующие бабы» своего последнего романа. И старец Зосима возвращает ее к жизни не утешением, а указанием на возможность деятельной любви к сыну через заботу о его отце. В этом же ключе Достоевский рассматривает образ самого загадочного и непостижи — мого, после Авраама, ветхозаветного героя – Иова: не вопрошание Иова к Богу, не мучительный поиск смысла во всех его страданиях и лишениях интересует Достоевского; он обращает внимание на чудо любви, которое не смогли уничтожить все ужасы жизни человека в этом мире. На вопрос обывателя, как можно любить новых детей и быть счастливым в полноте, вспоминая старых, Достоевский тихо отвечает, что это возможно: «Старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость»5. Какое горе может быть значительнее любви сейчас? Достоевский не умозрительно ставит любовь на первое место, это – его внутренний опыт, так он чувствует самого себя, так он видит Иова. Девятилетний Илюша Снегирев, прощаясь с отцом, говорит ему: «Папа, не плачь… а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого… сам выбери из них из всех, хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня… <…> А меня, папа, меня не забывай никогда…»6 Вот как сам Достоевский приоткрывает «великую тайну жизни человеческой»: любовь сына и пожелание счастья дают отцу – капитану Снегиреву

или Иову – смысл жить дальше. Илюша не просто позволяет отцу любить кого-то, кроме себя, а, наоборот, завещает ему эту любовь. А какой завет дает Зосима Алеше: «В горе счастья ищи»7. Почему? Горе смывает все мелкое и незначительное, обнажая тот фундамент, на котором стоит наша жизнь. Потому-то «подпольный человек» и восклицает: «Страдание – да ведь это единственная причина созна — ния»8. Может быть, оттолкнувшись от страдания, вызванного поте — рей конкретного человека, Достоевский смог обобщить его причину и таким образом понять, что есть ад. Но тогда жизнь с ее возмож — ностью любить здесь и сейчас становится для него раем. «Разве я теперь не в раю?»9 – восклицает он устами Маркела.

Что же такое счастье, по Достоевскому? Я бы сказал так: счас — тье – это прежде всего то, что надо осознать. Известно высказыва — ние Кириллова о счастье: «Человек несчастлив, потому что не знает, что он счастлив. <…> Кто узнает, тотчас же станет счастлив, сию минуту»10. Значит, проблема не в том, чтобы стать счастливым, а в

том, чтобы осознать себя таковым. Поэтому-то в рассуждении об

аде Достоевский и называет человека «счастливым существом». А раз для счастья требуется осознание, то время и даже жизнен — ный опыт перестают играть решающее значение для этого скачка в бытие. Здесь как никогда ярко проявляется любимое понятие Достоевского, характеризующее человека, оно выражается словом вдруг. Наглядным примером этих идей становится Маркел, семнад — цатилетний юноша, угасающий от чахотки и отчаянно пытающийся найти что-то самое важное в так поспешно покидающей его жизни. Достоевский не показывает, как он пришел к осознанию ценности любви, это осталось личной тайной, но гораздо важнее сам факт. И Достоевский использовал весь свой творческий потенциал, что — бы описать несколько дней из жизни такого человека в нашем мире. Он борется с самим временем, с подступающей смертью, наполняя смыслом каждую минуту. Чем меньше у него возможностей сопри- коснуться с миром, тем шире становится круг любимых им людей: семья, прислуга, знакомые, наконец весь божий мир. «Да чего годы, чего месяцы! – воскликнет, бывало, – что тут дни-то считать, и одного дня довольно человеку, чтобы все счастие узнать (курсив мой. – К. З.). Милые мои, чего мы ссоримся, друг пред другом хва- лимся, один на другом обиды помним: прямо (курсив мой. – К. З.) в сад пойдем и станем гулять и резвиться, друг друга любить и вос- хвалять, и целовать, и жизнь нашу благословлять»11, – говорит нам

Маркел. А что значит «прямо в сад пойти»? Значит простить всем,

отказаться от справедливого возмездия за преступления, от ока за око, и многие ли согласятся принести такую страшную жертву на алтарь любви? Вот Иван Карамазов уже поспешил отказаться,

для него не существует ничего важнее страдания и боли. А как же Маркелу удалось разом перескочить все эти естественные прегра — ды? Он, может быть, сказал в сердце своем: «Можно любить!» – и больше ничего не потребовал от жизни. Он не только обнаружил эту возможность, но и каким-то образом почувствовал, что она пре — восходит собой все несчастья, скверную среду, все несовершенство и слабость человека. Еще один важный штрих к портрету человека, добавленный Маркелом, это – ошеломляющая свобода становле — ния. Человек – это такое существо, которое свободно любить; раз узнав о такой цели, он может сразу устремиться к ней. Так и Маркел любит не просто окружающих его близких, он любит саму Любовь. По сути, весь роман «Братья Карамазовы» является обширным комментарием к нескольким идеям Маркела, которые уместились на двух страницах: что значит «жизнь есть рай»; как может быть так, что я во всем за всех виноват; почему «все должны один другому служить»; почему мы счастливы; почему красота спасает мир; что значит жить после кого-то прекрасного? Гений Достоевского в пер — вую очередь проявился в том, что он смог сотворить этот коммента — рий из картин настолько жизненных и убедительных, что даже дети могут понять его.

Тема любви, или богоискательства, пронизывает все творчество Достоевского, по-разному отражаясь в жизни человека: любовь как свобода и полнота жизни в «Братьях Карамазовых»; любовь как личная истина в «Сне смешного человека»; любовь как судьба че — ловечества в «Подростке»; любовь как счастье, без которого жизнь теряет всякий вкус и смысл, в «Бесах»; любовь как сила, воскреша — ющая Лазаря, в «Преступлении и наказании», любовь как призва — ние и действительное, а не мнимое присутствие человека в мире в романе «Идиот». Для того чтобы составить более или менее полную картину представления Достоевского о любви, нужно собрать вме — сте все части головоломки, рассеянные автором по страницам своих произведений.

«Смешной человек» проходит через ужасные испытания, через

«опыт зла», как говорил Бердяев12, чтобы родиться как человек. Начало и конец его пути знаменуются одной и той же фразой: «Мне

все равно!» Но Достоевский полностью переворачивает ее смысл: от тотального безразличия к жизни и людям до полного пренебреже — ния разъедающим воздействием «среды», когда истина уже найдена им. Фантастичность рассказа заключается лишь в специфических условиях, в которые помещает своего героя Достоевский, чтобы тот не мог отрицать своей вины, а, наоборот, взял ответственность за падение мира, начавшееся с одного «атома чумы». Какова же эта истина? «А между тем ведь все идут к одному и тому же, по крайней

мере все стремятся к одному и тому же, от мудреца до последнего разбойника, только разными дорогами. <…> Потому что я видел ис — тину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей»13. Над этим ли смеяться?

Еще один изгой или, лучше сказать, отшельник, непонятый, –

князь Мышкин – так говорил к человеку:

…и неужели в самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать… а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся (курсив мой. – К. З.) человек находит прекрасными? Посмотрите на ребенка, посмотрите на божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят…14

Кто это говорит? Откуда он пришел? Почему говорить с челове- ком – значит любить его? Для чего вообще человеку речь? Почему я смотрю в глаза любви и не узнаю ее? Мышкин видит окружающий мир в тысячах оттенков прекрасного, которое прячется за каждой мелочью и в каждой душе. Для него не существует незначительных носителей прекрасного, все они слишком дороги ему, чтобы прохо — дить мимо. Как же он научился так тонко видеть мир? Представьте себе человека, долгие годы скитающегося в унылой пустыне, где не на чем остановить взор, нечем утолить жажду жизни. И вдруг вдалеке он замечает идущего ему навстречу человека, впервые за много лет. Какое же чувство охватит его целиком? Какая надежда загорится в сердце? Какие слова поднимутся из глубины? Здесь, в этой голой пустыне, мне как никогда ясно, что этот первый прохожий может оказаться моим последним шансом творчества деятельной любви, а с ней и обретения самого себя, и восполнения жизни. Я не спраши — ваю: «Кто ты?» – но я ждал именно тебя. Перед лицом жажды любви никакое прошлое не имеет решающего значения, но это поймет лишь тот, кто дошел до предела, кто сумел возжаждать. Христос спраши — вал своих учеников: «Что смотреть ходили вы в пустыню?»15 Зачем вообще уходить в пустыню? На этот вопрос многие бы ответили: чтобы умертвить свою плоть и стать свободным от нее. Но есть и другая причина: чтобы обрести жажду любви, которая научает чело — века ценить все мельчайшие ее, любви, проявления, помогает усмот — реть в каждом человеке образ Божий, готовит его ко встрече с «Ты».

Устами Заратустры Ницше советует: «Беги, мой друг, в свое уеди — нение!»16 – чтобы остаться самим собой. Князь Мышкин делает еще более тяжелый выбор: он «бежит» в пустыню, чтобы встретить хоть кого-нибудь в своей жизни. Отчасти это проявляется в его болезни, но интенция его взаимодействия с людьми свидетельствует о созна- тельном движении навстречу каждому. Часто о нем говорят, что он не от мира сего. А если все наоборот: это мы думаем, что живем, а на самом деле еще и не начинали? Князь прошел через пустыню, чтобы войти в жизнь, а что сделали мы? Кого мы встретили и полюбили? Мир с его миллиардами жителей старается обесценить в наших глазах каждого конкретного человека, трактуя его как раздражитель и помеху, а не проводника к нашему бытию. В результате тот внут- ренний мир, в котором мы живем, оказывается пустым и холодным, в нем люди не присутствуют по-настоящему, а проплывают мимо, как призраки. Кто из нас, отправляясь в час пик на работу, в метро хоть раз избежал раздражения от толпы, духоты и давки? Как бы вы смотрели на этих людей? А теперь посмотрите на них «из пустыни» глазами Мышкина, «смешного человека», Маркела или ребенка, и, может быть, в каждом из них увидите затаившуюся возможность деятельной любви, встречи с дорогим вам человеком. Разве те, кого мы полюбили однажды, жены и мужья, друзья и учителя, не были такими же прохожими, лишь чудом не прошедшими мимо? Кто может похвастать, что с первого взгляда узнал свою возлюбленную? Но Достоевский подсказывает нам, что чаще всего мы не видим или не хотим видеть того богатства, которое таится в каждом из нас.

«Посмотрите в глаза, которые на вас смотрят…» – говорит он именно потому, что мы этого не делаем. Иначе для нас не была бы тайной та любовь, которая за ними скрывается. Чтобы увидеть малое, надо захотеть многого от любви. Достоевский сам называл Мышкина неудавшейся попыткой представить Христа в наше время, и многие критики так же о нем отзывались, так как он ничего не добился, не предотвратил катастрофу, не спас от уныния стоящего на пороге смерти Ипполита, не вдохновил к новой жизни окружающих его людей, казалось бы, потерпел полное поражение и от этого опять провалился в свою болезнь. Но разве он не остался самим собой? Это ли не величайшая победа? Разве она не потребовала от него на — пряжения всех духовных сил? Или он пожалел о своих усилиях, ос — тавшихся тщетными? Одно только чудо явления в слове откровения Достоевского о любви оправдывает Мышкина целиком и делает его бесценным наследием на пути в очеловечивания личности. Теперь выбор за нами: воспользоваться или нет его примером.

Нам остается рассмотреть последний, самый трудный аспект в понимании Достоевским любви, а именно проблему любви и вре-

мени, отношения «я» и «мы». Для этого рассмотрим глубочайшую по силе интуиции антиутопию Достоевского, представленную в

«картине» Версилова:

Я представляю себе, мой милый, – начал он с задумчивою улыбкою, – что бой уже кончился и борьба улеглась. После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходил, как то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день челове — чества. И люди вдруг поняли, что они остались совсем одни, и разом по — чувствовали великое сиротство. Милый мой мальчик, я никогда не мог вообразить себе людей неблагодарными и оглупевшими. Осиротевшие люди тотчас же стали бы прижиматься друг к другу теснее и любов — нее; они схватились бы за руки, понимая, что теперь лишь они одни составляют все друг для друга. Исчезла бы великая идея бессмертия, и приходилось бы заменить ее; и весь великий избыток прежней любви к тому, который и был бессмертие, обратился бы у всех на природу, на мир, на людей, на всякую былинку. Они возлюбили бы землю и жизнь неудержимо и в той мере, в какой постепенно сознавали бы свою про — ходимость и конечность, и уже особенною, уже не прежнею любовью. Они стали бы замечать и открыли бы в природе такие явления и тайны, каких и не предполагали прежде, ибо смотрели бы на природу новыми глазами, взглядом любовника на возлюбленную. Они просыпались бы и спешили бы целовать друг друга, торопясь любить, сознавая, что дни коротки, что это – все, что у них остается. Они работали бы друг на друга, и каждый отдавал бы всем все свое и тем одним был бы счастлив. Каждый ребенок знал бы и чувствовал, что всякий на земле – ему как отец и мать. «Пусть завтра последний день мой, – думал бы каждый (курсив мой. – К. З.), смотря на заходящее солнце, – но все равно, я умру, но останутся все они, а после них дети их (курсив мой. – К. З.)» – и эта мысль, что они останутся, все так же любя и трепеща друг за друга, заменила бы мысль о загробной встрече. О, они торопились бы любить, чтоб затушить великую грусть в своих сердцах. Они были бы горды и смелы за себя, но сделались бы робкими друг за друга; каждый трепетал бы за жизнь и за счастие каждого. Они стали бы нежны друг к другу и не стыдились бы того, как теперь, и ласкали бы друг друга, как дети. Встречаясь, смотрели бы друг на друга глубоким и осмысленным взглядом, и во взглядах их была бы любовь и грусть…17

Опять попытаемся услышать, кто и откуда это говорит? Важно, что Версилов рассказывает не о каком-то бесконечно далеком и чуждом ему времени или эпохе – он сам по-настоящему живет

лишь там, как бы пытается докричаться до нас. Везде, где он говорит

«они», прежде всего он имеет ввиду самого себя. Это не мир вокруг него изменился, а он сам так пересмотрел свою жизнь. Но, выража — ясь так обо всех людях, Достоевский подчеркивает свою веру в то, что этот путь – тщетность борьбы, одиночество, сиротство, великая грусть и, наконец, любовь, утоляющая ее, – онтологически присущ каждому человеку. Так он верит, что его личная истина может быть истиной и для кого-то еще, иначе не было бы смысла вообще гово — рить о ней, но он не отказался бы от нее, оставшись одиноким, непо — нятым и непринятым. Каков же этот последний день человечества? Какой бой уже закончился и какая борьба улеглась? Всякий, гово — рит Достоевский, его сарказм в описании борьбы подчеркивает ее бессмысленность, мелочность, неоправданность, мол, только дети могут серьезно относиться к проклятьям, комьям грязи и свисткам, что есть суть любой борьбы или войны. Но, к сожалению, нельзя просто перестать бороться по чьей-то подсказке, надо самим дойти до тщеты и пустоты этих усилий, надо «устать в бессмысленном труде»18 и достигнуть его цели – остаться одним, как мы сами того

хотели. И это происходило уже в XIX в., что Ницше констатировал

как «смерть Бога». Достоевский же подчеркивает, что Бог «умер» именно как великая идея, как знамя борьбы, как предмет дележа и толкования, как надежда и гарантия будущего бессмертия. И вот, оставшись на этой земле здесь и сейчас, люди впервые ощутили си — ротство и великую грусть, но они явились не бессмысленным стра — данием, а экзистенциальным, уже в них люди ощутили себя живыми и через них впервые посмотрели друг на друга как на проводников своего бытия. Они не от слабости какой-то стали бы прижиматься друг к другу, как может показаться, ибо любить конкретного чело — века всегда тяжелее, чем лелеять великую идею. Здесь растворяется иллюзия и открывается исход к бытию. Бог не просто умер, Он ушел из мира как застывшая объективация, как слово, имя или тайна, которую, как заметил великий инквизитор, все трактуют по-свое — му, исходя из своих интересов. Но уйдя, Он родился и поселился в сердцах людей19, через великую грусть проведя их к живой любви.

Замечу, что Достоевский не отрицает бессмертие как возможность,

просто он не рассчитывает на него, его цель – показать все богатство и полноту жизни здесь и сейчас, вернуть ей самоценность, отнятую иллюзиями великих идей. Осознание смерти как абсолютного кон — ца открыло для людей ценность минуты. Более того, жажда бытия, доведенная до предела и нашедшая выход в любви, как бы останав — ливает само время: этот последний день человечества длится вечно, есть только настоящее. Ведь каждый день, торопясь любить, они проживают как последний – вечное возвращение. Не надо полагать, что оно так происходит само собой, это тяжелый труд и подвиг человека, так как не бывает любви невыношенной, не рожденной в муках. Образ этого дня сам Достоевский передал в заходящем зо — вущем солнце, которое вот-вот скроется за горизонтом, но солнце это – солнце любви, и, провожая его взглядом, человек как никогда остро ощущает в себе его зов и боится его потерять, а с ним и себя самого, и грусть его так велика, что солнце застывает, пока его со — зерцание полно живого чувства прекрасного и горечи от его потери. Сама возможность любви в этом мире оказывается настолько фун — даментальной и значимой, что ее сохранение в жизни людей после меня становится для меня же дороже собственного бессмертия, ее одной довольно для моего счастья, говорит Достоевский. «А знать (курсив мой. – К. З.), что есть солнце – это уже вся жизнь», – вос — клицает Митя Карамазов в «трагическом гимне Богу, у которого радость!»20

Таким образом, Достоевский представляет любовь, как вечное

прощание, в котором и состоит вся жизнь, а счастье – абсолютно естественным состоянием для «некоего духовного существа», по- явлением которого на свет была дана возможность сказать самому себе: «Я есмь. И я люблю!»

Материал взят из: Научный журнал Серия «Философия. Социология» № 13 (56) / 2010

Ее хотелось оберегать

Отцветшие чувства

Зов плоти

Женская месть

Тихая стенографистка

Первая жена Достоевского - Мария Димитриевна.

Аполлинария Суслова.

Вторая жена Анна Григорьевна Сниткина

Список литературы

Милицкая Лилия. Любовь Достоевского.

Эта тема в романе связана в первую очередь с миром личных, интимных отношений Раскольникова и Сони и, во-вторых, с демонической, разрушительной стихией страсти Свидригайлова к Дуне. На этом фоне отношения Дуни и Разумихина представляются второстепенными, не играющими в романе какой-либо значительной роли. для героев Достоевского - состояние особенное, совсем не похожее на переживание внутреннего любовного трепета, страстного ожидания близкой встречи с любимым. Нам понятно чувство, которое испытывает совсем еще юная Татьяна к Онегину. Мы видим, как любовь - страсть к Одинцовой оказывается в какой-то момент сильнее Базарова, как рушатся при этом его надуманные жизненные принципы. Но ничего подобного в отношениях главных героев «Преступления и наказания» нет.

Достоевский открывает перед нами совсем иную любовь, до сих пор нам неведомую, порой необъяснимую, любовь, растворенную в человеческих муках и страданиях, любовь - поединок, столкновение божественного и безбожного в человеке, любовь - поиск, искание и открытие смысла собственного земного существования. У Достоевского нет и не может быть «спокойной», умиротворенной любви. Достоевский не может умиляться картинами счастливого брака, семейного уюта. Любовь в браке вообще остается для него вечной тайной. Поэтому и в эпилоге романа мы видим лишь признание Раскольниковым той великой силы божественной, христианской любви, которую дарит ему Соня. Но история их возможной будущей счастливой жизни остается для нас неизвестной. В истинной любви, по Достоевскому, нет соблазна, нет страсти, нет и не может быть сладострастия.

В этом смысле можно сказать, что любовь сталкивает героев, а не соединяет их в сладкой неге. Они в большей степени соперники в любви, чем «союзники». Соблазн же и сладострастие способны лишь погубить душу человека, убить в нем божественное начало, исказить и обезобразить саму природу любви. Именно поэтому сладострастие окончательно разрушает внутренний мир Свидригайлова.

В своей бездуховной страсти к Дуне он уже изначально, по Достоевскому, обречен на окончательную нравственную гибель. Истинная любовь, утверждает Достоевский, - не легкий дар, не радостный миг безоблачного счастья. Любовь, по Достоевскому, это, прежде всего, мука и страдание. Это мучительный процесс становления личности и познания, открытия собственного внутреннего мира. Любовь оказывается для Раскольникова тяжелым жизненным испытанием. Сосуществующие в Раскольникове две стихии - ненависть и сострадание к людям - сталкиваются в его сознании с особенной силой именно в то время, когда жизнь без Сони становится для него невозможной. Раздвоенному сознанию героя противопоставляются целостность натуры и «ненасытное» сострадание героини.

Именно благодаря встрече с Соней Раскольников постепенно, в муках и страданиях, преодолевает в себе свою раздвоенность, и только в этом, по Достоевскому, может состоять путь его возвращения к жизни. Таким образом, любовь у Достоевского - это своего рода эксперимент над человеческой природой. Заметим, что в «Преступлении и наказании», как и в других романах Достоевского, это, прежде всего, испытание для мужчины. Любовь заставляет героя вести постоянный мучительный спор с самим собой. В этом споре счастье осознается героем не как достижение «союза двух сердец», а как приход к согласию с самим собой, как обретение внутренней гармонии, освещенной божественным чувством великого сострадания и человеколюбия. Через любовь к Соне преодолевает Раскольников свой индивидуализм, свою ненависть к людям, свое демоническое, разрушительное начало.

В этом смысле истинная любовь у Достоевского всегда обожествлена. Любовь - это путь к открытию Бога в душе героя.

Достоевский утверждает, что нельзя любить человека, людей, не любя Бога. Иначе теряется основа любви, и люди живут вместе лишь из страха быть окончательно затерянными в мире. Недаром Соня считает, что само преступление Раскольникова не столько связано с убийством двух женщин, сколько с нравственным самоубийством героя. «Что вы с собой сделали?» - спрашивает она в исступлении, в ответ на признание Раскольникова в совершенном грехе. По мысли Сони, нравственное самоубийство Раскольникова могло произойти лишь потому, что он «отошел» от Бога и за это Бог его «покарал».

Здесь выражена и глубинная мысль Достоевского о том, что человек, отрекшийся от любви к Богу, не способен и истинно любить людей. А это неизбежно приведет думающую, начинающую сознавать себя личность к внутреннему разладу и к жизненной катастрофе. Казалось бы, удивительно, что традиционно «слабое» женское начало в лице Сони побеждает «сильное» мужское начало, воплощенное в образе Раскольникова. Но, согласно Достоевскому, в этом нет противоречия, потому что привычные понятия «силы» и «слабости» не являются для Достоевского самодостаточными. Сила человека - в вере, всеобъемлющей любви и сострадании к людям. Только это может спасти личность от внутреннего разрушения.

И только этим можно объяснить следующий важный момент в отношениях героев. Дело в том, что оба они в обыденном представлении - люди падшие: Раскольников - убийца, Соня же продает себя ради спасения семьи. Любовь убийцы и уличной женщины должна казаться нам чем-то «незаконным», «преступным» в своей основе. Что же святого может быть в такой любви? Почему Раскольников не находит опасения среди людей «более достойных», не запятнавших свою жизнь страшным грехом? Да именно потому, что внешнее проявление падшести никак не связано с чистотой внутреннего мира Сони.

Соня свершает свой грех от невозможности иначе спасти близких ей людей. Она готова погубить себя ради других. Она жаждет принять на себя не только свой грех, но также и грех Раскольникова, и грехи всего человечества ради идеи искупления великого, всеобщего греха. Такая внутренняя сила и праведность Сони, такое постоянное и естественное для нее стремление к самопожертвованию ради других делают Соню в глазах Раскольникова (и читателей) человеком удивительной чистоты и святости. Без участия Сони возвращение Раскольникова к жизни было бы невозможно.

Здесь нужно подчеркнуть, что раскаяние и саморазоблачение Раскольникова (вина которого так и осталась с юридической точки зрения недоказанной!) явились признанием той высшей правды, которую Соня несла в своей душе через любовь и сострадание к людям.

Достоевский о любви.

"В эту же зиму П.М.Третьяков, владелец знаменитой Московской картинной галереи, просил у мужа дать возможность нарисовать для галереи его портрет. С этой целью приехал из Москвы знаменитый художник В.Г.Перов.
Прежде чем начать работу, Перов навещал нас каждый день в течение недели; заставал Федора Михайловича в самых различных настроениях, беседовал, вызывал на споры и сумел подметить самое характерное выражение в лице мужа, именно то, которое Федор Михайлович имел, когда был погружен в свои художественные мысли.
Можно бы сказать, что Перов уловил на портрете "минуту творчества Достоевского".
Такое выражение я много раз примечала в лице Федора Михайловича, когда, бывало, войдешь к нему, заметишь, что он как бы "в себя смотрит", и уйдешь, ничего не сказав".

А.Г.Достоевская. "Воспоминания".

Перов смог создать портрет писателя, который получился настолько убедительным, что для потомков образ Достоевского "слился" с изображением. В 1872 году, закончив портрет, Перов написал Третьякову: "...мне кажется, что... выражен даже характер писателя" . Достоевскому в то время шел пятьдесят первый год.

К сожалению, некоторые мужчины считают постыдным для себя говорить о любви - ни женщинам, ни родителям, ни детям... не царское, мол, это дело... . Больше того, они высмеивают тех, кто не боится говорить о чувствах... Жаль - так их воспитали женщины, которые сами не слышали от мужчин слов любви...
Предлагаю для общего развития прочитать (и задуматься) цитаты о любви из произведений "властителя дум" Ф.М.Достоевского "Дневник писателя", "Братья Карамазовы", "Бесы" и др.
***
- Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
***
- Мое бессмертье уже потому необходимо, что Бог не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь, раз возгоревшейся к Нему в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? - Если я полюбил Его и обрадовался любви моей - возможно ли, чтоб он погасил и меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть Бог, то и я бессмертен!
***
- Смирение любовное - страшнейшая сила, изо всех сильнейшая, подобной которой нет ничего.
- Счастье не в одних только наслаждениях любви, а в высшей гармонии духа.
- Любовь столь всесильна, что перерождает и нас самих.
- Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир выкупить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь.
- Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался… Отвлеченно еще можно любить ближнего, и даже иногда издали, но вблизи - почти никогда.
***
- Слушайте! Я знаю, что говорить не хорошо: лучше просто пример, лучше просто начать… я уже начал… и – и неужели в самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым?
- Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать… а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными?
- Посмотрите на ребенка, посмотрите на Божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят…