Железная пята джек лондон pdf. Аудиокнига Джек Лондон - Железная пята The Iron Heel. Железная пята

ДЖЕК ЛОНДОН

ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Записки Эвис Эвергард нельзя считать надежным историческим документом. Историк обнаружит в них много ошибок, если не в передаче фактов, то в их истолковании. Прошло семьсот лет, и события того времени и их взаимосвязь - все то, в чем автору этих мемуаров было еще трудно разобраться, - для нас уже не представляет загадки. У Эвис Эвергард не было необходимой исторической перспективы. То, о чем она писала, слишком близко ее касалось. Мало того, она находилась в самой гуще описываемых событий.
И все же, как человеческий документ, «Эвергардовский манускрипт» исполнен для нас огромного интереса, хотя и здесь дело не обходится без односторонних суждений и оценок, рожденных пристрастием любви. Мы с улыбкой проходим мимо этих заблуждений и прощаем Эвис Эвергард ту восторженность, с какой она говорит о муже. Нам теперь известно, что он не был такой исполинской фигурой и не играл в событиях того времени столь исключительной роли, как утверждает автор мемуаров.
Эрнест Эвергард был человек выдающийся, но все же не в той мере, как считала его жена. Он принадлежал к многочисленной армии героев, самоотверженно служивших делу мировой революции. Правда, у Эвергарда были свои особые заслуги в разработке философии рабочего класса и ее пропаганды. Он называл ее «пролетарская наука», «пролетарская философия», проявляя известную узость взглядов, которой в то время невозможно было избежать.
Но вернемся к мемуарам. Величайшее их достоинство в том, что они воскрешают для нас атмосферу той страшной эпохи. Нигде мы не найдем такого яркого изображения психологии людей, живших в бурное двадцатилетие 1912 - 1932 гг., их ограниченности и слепоты, их страхов и сомнений, их моральных заблуждений, их неистовых страстей и нечистых помыслов, их чудовищного эгоизма. Нам, в наш разумный век, трудно это понять. История утверждает, что так было, а биология и психология объясняют нам - почему. Но ни история, ни биология, ни психология не в силах воскресить для нас этот мир. Мы допускаем его существование в прошлом, но он остается нам чужд, мы не понимаем его.
Понимание это возникает у нас при чтении «Эвергардовского манускрипта». Мы как бы сливаемся с действующими лицами этой отзвучавшей мировой драмы, живем их мыслями и чувствами. И нам не только понятна любовь Эвис Эвергард к ее героическому спутнику - мы ощущаем вместе с самим Эвергардом угрозу олигархии, страшной тенью нависшей над миром. Мы видим, как власть Железной пяты (не правда ли, удачное название!) надвигается на человечество, грозя его раздавить.
Кстати, мы узнаем, что создателем утвердившегося в литературе термина «Железная пята» явился в свое время Эрнест Эвергард - небезынтересное открытие, проливающее свет на вопрос, который долго оставался спорным. Считалось, что название «Железная пята» впервые встречается у малоизвестного журналиста Джорджа Милфорда в памфлете «Вы - рабы!», опубликованном в декабре 1912 года. Никаких других сведений о Джордже Милфорде до нас не дошло, и только в «Эвергардовском манускрипте» бегло упоминается, что он погиб во время чикагской резни. По всей вероятности, Милфорд слышал это выражение из уст Эрнеста Эвергарда - скорее всего во время одного из выступлений последнего в предвыборную кампанию осенью 1912 года. Сам же Эвергард, как сообщает нам манускрипт, впервые употребил его на обеде у одного частного лица еще весной 1912 года. Эта дата и должна быть признана исходной.
Для историка и философа победа олигархии навсегда останется неразрешимой загадкой. Чередование исторических эпох обусловлено законами социальной эволюции. Эти эпохи были исторически неизбежны. Их приход мог быть предсказан с такой же уверенностью, с какой астроном исчисляет движение звезд. Это правомерные этапы эволюции. Первобытный коммунизм, рабовладельческое общество, крепостное право и наемный труд были необходимыми ступенями общественного развития. Но смешно было бы утверждать, что такой же необходимой ступенью явилось господство Железной пяты. Мы в настоящее время склонны считать этот период случайным отклонением или отступлением к жестоким временам тиранического социального самовластия, которое на заре истории было так же закономерно, как неправомерно стало впоследствии торжество Железной пяты.
Недобрую память оставил по себе феодализм, но и эта система была исторически необходима. После крушения такого мощного централизованного государства, как Римская империя, наступление эпохи феодализма было неизбежно. Но этого нельзя сказать о Железной пяте. В закономерном течении социальной эволюции ей нет места. Ее приход к власти не был исторически оправдан и необходим. Он навсегда останется в истории чудовищной аномалией, историческим курьезом, случайностью, наваждением, чемто неожиданным и немыслимым. Пусть же это послужит предостережением для тех опрометчивых политиков, которые так уверенно рассуждают о социальных процессах.
Капитализм почитался социологами тех времен кульминационной точкой буржуазного государства, созревшим плодом буржуазной революции, и мы в наше время можем только присоединиться к этому определению. Следом за капитализмом должен был прийти социализм; это утверждали даже такие выдающиеся представители враждебного лагеря, как Герберт Спенсер. Ожидали, что на развалинах своекорыстного капитализма вырастет цветок, взлелеянный столетиями, - братство людей. А вместо этого, к нашему удивлению и ужасу, а тем более к удивлению и ужасу современников этих событий, капитализм, созревший для распада, дал еще один чудовищный побег - олигархию.
Социалисты начала двадцатого века слишком поздно обнаружили приход олигархии. Когда же они спохватились, олигархия была уже налицо - как факт, запечатленный кровью, как жестокая, кошмарная действительность. Но в то время, по свидетельству «Эвергардовского манускрипта», никто не верил в долговечность Железной пяты. Революционеры считали, что низвергнуть ее - дело нескольких лет. Они понимали, что Крестьянское восстание возникло наперекор их планам, а Первое вспыхнуло преждевременно. Но никто не ожидал, что и Второе восстание, хорошо подготовленное и вполне созревшее, обречено на такую же неудачу и еще более жестокий разгром.
Очевидно, Эвис Эвергард писала свои записки в дни, предшествовавшие Второму восстанию, в них ни слова нет о его злополучном исходе. Несомненно также, она надеялась опубликовать их сразу же после свержения Железной пяты, чтобы воздать должное памяти погибшего мужа. Но тут наступила катастрофа, и, готовясь бежать или в предвидении ареста, она спрятала записки в дупле старого дуба в УэйкРобинлодже.
Дальнейшая судьба Эвис Эвергард неизвестна. По всей вероятности, ее казнили наемники, а во времена Железной пяты никто не вел учета жертвам многочисленных казней. Одно можно сказать с уверенностью: пряча рукопись в тайник и готовясь к бегству, Эвис Эвергард не подозревала, какой страшный разгром потерпело Второе восстание. Она не могла предвидеть, что извилистый и трудный путь общественного развития потребует в ближайшие триста лет еще и Третьего и Четвертого восстаний и много других революций, потопленных в море крови, - пока рабочее движение не одержит, наконец, победы во всем мире. Ей и в голову не приходило, что ее записки, дань любви к Эрнесту Эвергарду, семь долгих столетий пролежат в дупле векового дуба в УэйкРобинлодже, не потревоженные ничьей рукой.
А н т о н и М е р е д и тnote 1
Ардис. 27 ноября 419 г. эры Братства людей.
Земной Театр! Нам стыд и горе -
Картин знакомых карусель…
Но потерпи, узнаешь вскоре
Безумной Драмы смысл и цель!

ГЛАВА ПЕРВАЯ. МОЙ ОРЕЛ

Легкий летний ветерок шелестит в могучих секвойях, шаловливая Дикарка неумолчно журчит между мшистых камней. В ярких лучах солнца мелькают бабочки; воздух напоен дремотным гудением пчел. Тишина и спокойствие вокруг, и только меня гнетут думы, гложет тревога. Безмятежная тишина надрывает мне душу. Как она обманчива! Все притаилось и молчит, но это - затишье перед грозой. Я напрягаю слух и всем существом ловлю ее приближение. Только б она не разразилась слишком рано. Горе, горе, если она разразится слишком рано!note 2
У меня немало причин для тревоги. Мысли, неотвязные мысли не покидают меня. Я так долго жила кипучей, деятельной жизнью, что тишина и покой кажутся мне тяжким сном, и я не могу забыть о том яростном шквале смерти и разрушения, который вотвот пролетит над миром. В моих ушах звенят вопли поверженных, а перед глазами все те же призраки прошлогоnote 3. Я вижу поруганную, истерзанную человеческую плоть, вижу, как насилие исторгает душу из прекрасного, гордого тела, чтобы в злобном неистовстве швырнуть ее к престолу творца. Так мы, люди, через кровь и разрушение идем к своей цели, стремясь навсегда установить мир и радость на земле.
И одиночество… Когда я не думаю о том, что будет, мысли мои обращаются к тому, что было и не возвратится вновь, - к тебе, мой орел, парящий на мощных крыльях, устремленный ввысь, к солнцу, ибо солнцем был для тебя светлый идеал свободы. Я не в силах сидеть и ждать сложа руки прихода великих событий, которые вызваны к жизни моим мужем, хоть ему и не суждено было увидеть их рождение. Он отдал нашему делу свои лучшие годы и умер за него. Это плоды его трудов, его созданиеnote 4.
Итак, эти томительные дни я хочу посвятить воспоминаниям о моем муже. Есть многое, о чем из всех живущих могу рассказать лишь я одна, а ведь о таком человеке, как Эрнест, сколько ни рассказывай, все мало. В Эрнесте жила великая душа, и когда в моей любви умолкает все личное, я больше всего скорблю при мысли, что его не будет здесь завтра, чтобы встретить зарю нового дня. В том, что мы победим, не может быть сомнений. Он строил так прочно, так надежно, что здание устоит. Смерть Железной пяте! Близок день, когда поверженный человек поднимет голову. Как только эта весть разнесется по всему миру, повсюду восстанут армии труда. Свершится то, чего еще не знала история. Солидарность рабочих обеспечена, а это значит, что международная революция впервые развернется во всю свою необъятную ширьnote 5.
Как видите, я вся во власти надвигающихся событий. Я жила этим день и ночь - так долго, что ни о чем другом не в силах думать. А тем более, говоря о моем муже, могу ли я не говорить о его деле! Он был душой этого великого начинания, и для меня они нераздельны.
Как я уже сказала, есть многое, что только я одна могу рассказать об Эрнесте. Все знают, что он, не щадя себя, работал для революции и немало перенес. Но как он работал и сколько перенес, знаю я одна. Двадцать грозных лет мы были с ним неразлучны, и мне больше, чем комулибо, известно его терпение, его неистощимая энергия и безграничная преданность делу революции, за которое он два месяца назад сложил голову.
Постараюсь просто и по порядку рассказать, как Эрнест вошел в мою жизнь, - о нашей первой встрече, о том, как он постепенно овладел моей душой и перевернул весь мой мир. И тогда вы увидите его моими глазами, узнаете таким, каким знала я, - кроме самого заветного и дорогого, что слова бессильны передать.
Мы познакомились в феврале 1912 года, когда Эвергард по приглашению моего отцаnote 6 явился к нам, в наш особняк в городе Беркли, на званый обед. Не могу сказать, чтоб он понравился мне с первого взгляда, - скорее наоборот. В гостиной, где собралось все общество, Эрнест производил странное, чтобы не сказать дикое, впечатление. Среди почтенных служителей церкви на этом обеде, который отец шутя назвал «синедрионом», Эвергард казался человеком с другой планеты.
Прежде всего одет он был ужасно. Костюм из дешевого темного сукна, купленный в магазине готового платья, сидел на нем убийственно. Да Эрнесту, при его сложении, и нельзя было покупать ничего готового. Его богатырские мускулы выпирали изпод жиденького сукна, на атлетических плечах набегали складки. Глядя на его шею, массивную и мускулистую, как у профессиовального боксераnote 7, я невольно подумала: так вот оно, последнее увлечение папы - философсоциолог, в недавнем прошлом кузнечный подмастерье. Он и сейчас напоминает кузнеца - достаточно взглянуть на эти мускулы и бычий загривок; должно быть, из этих самородков, «Слепой Том» note 8 рабочего класса.
А его рукопожатие! Оно было крепким и властным, и взгляд его черных глаз слишком пытливо, как мне показалось, задержался на моем лице. Так рассуждала я, дитя своей среды, девушка с классовыми предрассудками. Человеку моего круга я не простила бы такой смелости. Помню, я невольно опустила глаза и с чувством облегчения поспешила навстречу епископу Морхаузу, нашему старому другу, - это был обаятельный человек средних лет, лицом и кротким нравом напоминавший Христа, к тому же очень начитанный и образованный.
Между тем оскорбившая меня смелость составляла, пожалуй, основную черту Эрнеста Эвергарда. Человек прямой и открытой души, он ничего не боялся и презирал условности. «Ты мне понравилась, - объяснял он мне впоследствии. - Разве не естественно смотреть на то, что нравится?»
Как я уже говорила, Эрнест ничего не боялся. Это был аристократ по натуре, несмотря на свою принадлежность к совершенно противоположному общественному легерю. Ницшеnote 9 узнал бы в нем своего сверхчеловека, или, как он выражался, «белокурую бестию», - с той существенной разницей, что Эрнест отдал сердце демократии.
Занятая гостями, я и думать забыла о неприятном философе из рабочих, но, когда мы сели за стол, мое внимание раздругой привлекли искорки смеха в его глазах, очевидно, вызванные беседой их преподобий. «Он не лишен юмора», - подумала я и почти простила гостю его нескладный костюм. Но время шло, обед близился к концу, а Эвергард так и не сказал ничего в ответ на бесконечные речи священников о церкви и рабочем классе, о том, что церковь сделала и что она собирается сделать для блага рабочих. Я заметила, что папа огорчен упорным молчанием своего протеже. Воспользовавшись небольшой заминкой в разговоре, он прямо обратился к Эрнесту и предложил ему высказать свои соображения. Тот только пожал плечами и равнодушно бросил: «У меня нет никаких соображений», - и после чего с удвоенным усердием занялся соленым миндалем.

Джек Лондон

Железная пята

ПРЕДИСЛОВИЕ

И все же, как человеческий документ, «Эвергардовский манускрипт» исполнен для нас огромного интереса, хотя и здесь дело не обходится без односторонних суждений и оценок, рожденных пристрастием любви. Мы с улыбкой проходим мимо этих заблуждений и прощаем Эвис Эвергард ту восторженность, с какой она говорит о муже. Нам теперь известно, что он не был такой исполинской фигурой и не играл в событиях того времени столь исключительной роли, как утверждает автор мемуаров.

Эрнест Эвергард был человек выдающийся, но все же не в той мере, как считала его жена. Он принадлежал к многочисленной армии героев, самоотверженно служивших делу мировой революции. Правда, у Эвергарда были свои особые заслуги в разработке философии рабочего класса и ее пропаганды. Он называл ее «пролетарская наука», «пролетарская философия», проявляя известную узость взглядов, которой в то время невозможно было избежать.

Но вернемся к мемуарам. Величайшее их достоинство в том, что они воскрешают для нас атмосферу той страшной эпохи. Нигде мы не найдем такого яркого изображения психологии людей, живших в бурное двадцатилетие 1912 - 1932 гг., их ограниченности и слепоты, их страхов и сомнений, их моральных заблуждений, их неистовых страстей и нечистых помыслов, их чудовищного эгоизма. Нам, в наш разумный век, трудно это понять. История утверждает, что так было, а биология и психология объясняют нам - почему. Но ни история, ни биология, ни психология не в силах воскресить для нас этот мир. Мы допускаем его существование в прошлом, но он остается нам чужд, мы не понимаем его.

Понимание это возникает у нас при чтении «Эвергардовского манускрипта». Мы как бы сливаемся с действующими лицами этой отзвучавшей мировой драмы, живем их мыслями и чувствами. И нам не только понятна любовь Эвис Эвергард к ее героическому спутнику - мы ощущаем вместе с самим Эвергардом угрозу олигархии, страшной тенью нависшей над миром. Мы видим, как власть Железной пяты (не правда ли, удачное название!) надвигается на человечество, грозя его раздавить.

Кстати, мы узнаем, что создателем утвердившегося в литературе термина «Железная пята» явился в свое время Эрнест Эвергард - небезынтересное открытие, проливающее свет на вопрос, который долго оставался спорным. Считалось, что название «Железная пята» впервые встречается у малоизвестного журналиста Джорджа Милфорда в памфлете «Вы - рабы!», опубликованном в декабре 1912 года. Никаких других сведений о Джордже Милфорде до нас не дошло, и только в «Эвергардовском манускрипте» бегло упоминается, что он погиб во время чикагской резни. По всей вероятности, Милфорд слышал это выражение из уст Эрнеста Эвергарда - скорее всего во время одного из выступлений последнего в предвыборную кампанию осенью 1912 года. Сам же Эвергард, как сообщает нам манускрипт, впервые употребил его на обеде у одного частного лица еще весной 1912 года. Эта дата и должна быть признана исходной.

Для историка и философа победа олигархии навсегда останется неразрешимой загадкой. Чередование исторических эпох обусловлено законами социальной эволюции. Эти эпохи были исторически неизбежны. Их приход мог быть предсказан с такой же уверенностью, с какой астроном исчисляет движение звезд. Это правомерные этапы эволюции. Первобытный коммунизм, рабовладельческое общество, крепостное право и наемный труд были необходимыми ступенями общественного развития. Но смешно было бы утверждать, что такой же необходимой ступенью явилось господство Железной пяты. Мы в настоящее время склонны считать этот период случайным отклонением или отступлением к жестоким временам тиранического социального самовластия, которое на заре истории было так же закономерно, как неправомерно стало впоследствии торжество Железной пяты.

Недобрую память оставил по себе феодализм, но и эта система была исторически необходима. После крушения такого мощного централизованного государства, как Римская империя, наступление эпохи феодализма было неизбежно. Но этого нельзя сказать о Железной пяте. В закономерном течении социальной эволюции ей нет места. Ее приход к власти не был исторически оправдан и необходим. Он навсегда останется в истории чудовищной аномалией, историческим курьезом, случайностью, наваждением, чем-то неожиданным и немыслимым. Пусть же это послужит предостережением для тех опрометчивых политиков, которые так уверенно рассуждают о социальных процессах.

Капитализм почитался социологами тех времен кульминационной точкой буржуазного государства, созревшим плодом буржуазной революции, и мы в наше время можем только присоединиться к этому определению. Следом за капитализмом должен был прийти социализм; это утверждали даже такие выдающиеся представители враждебного лагеря, как Герберт Спенсер. Ожидали, что на развалинах своекорыстного капитализма вырастет цветок, взлелеянный столетиями, - братство людей. А вместо этого, к нашему удивлению и ужасу, а тем более к удивлению и ужасу современников этих событий, капитализм, созревший для распада, дал еще один чудовищный побег - олигархию.

Социалисты начала двадцатого века слишком поздно обнаружили приход олигархии. Когда же они спохватились, олигархия была уже налицо - как факт, запечатленный кровью, как жестокая, кошмарная действительность. Но в то время, по свидетельству «Эвергардовского манускрипта», никто не верил в долговечность Железной пяты. Революционеры считали, что низвергнуть ее - дело нескольких лет. Они понимали, что Крестьянское восстание возникло наперекор их планам, а Первое вспыхнуло преждевременно. Но никто не ожидал, что и Второе восстание, хорошо подготовленное и вполне созревшее, обречено на такую же неудачу и еще более жестокий разгром.

Очевидно, Эвис Эвергард писала свои записки в дни, предшествовавшие Второму восстанию, в них ни слова нет о его злополучном исходе. Несомненно также, она надеялась опубликовать их сразу же после свержения Железной пяты, чтобы воздать должное памяти погибшего мужа. Но тут наступила катастрофа, и, готовясь бежать или в предвидении ареста, она спрятала записки в дупле старого дуба в Уэйк-Робинлодже.

Дальнейшая судьба Эвис Эвергард неизвестна. По всей вероятности, ее казнили наемники, а во времена Железной пяты никто не вел учета жертвам многочисленных казней. Одно можно сказать с уверенностью: пряча рукопись в тайник и готовясь к бегству, Эвис Эвергард не подозревала, какой страшный разгром потерпело Второе восстание. Она не могла предвидеть, что извилистый и трудный путь общественного развития потребует в ближайшие триста лет еще и Третьего и Четвертого восстаний и много других революций, потопленных в море крови, - пока рабочее движение не одержит, наконец, победы во всем мире. Ей и в голову не приходило, что ее записки, дань любви к Эрнесту Эвергарду, семь долгих столетий пролежат в дупле векового дуба в Уэйк-Робинлодже, не потревоженные ничьей рукой.

А н т о н и М е р е д и тnote 1

Земной Театр! Нам стыд и горе -

Картин знакомых карусель…

Но потерпи, узнаешь вскоре

Безумной Драмы смысл и цель!

ГЛАВА ПЕРВАЯ. МОЙ ОРЕЛ

У меня немало причин для тревоги. Мысли, неотвязные мысли не покидают меня. Я так долго жила кипучей, деятельной жизнью, что тишина и покой кажутся мне тяжким сном, и я не могу забыть о том яростном шквале смерти и разрушения, который вот-вот пролетит над миром. В моих ушах звенят вопли поверженных, а перед глазами все те же призраки прошлогоnote 3. Я вижу поруганную, истерзанную человеческую плоть, вижу, как насилие исторгает душу из прекрасного, гордого тела, чтобы в злобном неистовстве швырнуть ее к престолу творца. Так мы, люди, через кровь и разрушение идем к своей цели, стремясь навсегда установить мир и радость на земле.

«Железная пята», художественное произведение, в котором наиболее ярко проявились социалистические воззрения Лондона, не входит в список «топовых» произведений писателя. С именем Лондона скорее ассоциируются «Белый клык», «Зов предков», «Северные рассказы». Этот роман Лондона открывает в фигуре автора новые грани. Лондон был не только создателем популярной приключенческой литературы для молодежи, но и убежденным социалистом, борцом за свободу, жестким социальным критиком.

Однако далеко не все его современники восприняли роман в этом ключе и для этого были определенные причины.

Роман в творчестве писателя

«Железная пята», как и другой довольно известный роман Лондона «Мартин Иден» оказались непонятыми большинством читателей. Последовательное развенчание мифа о «человеке, который сотворил себя сам»(“self-made man”), являвшееся идейной основой «Мартина Идена», было воспринято читателем как воспевание человеческого потенциала. А «Железной пяте» повезло ее меньше - коллеги Лондона по социалистической партии осудили роман, назвав его произведением, которое скорее отталкивает новых потенциальных членов, чем привлекает.

А большинство изданий, занимающихся распространением «приключенческой беллетристики» Лондона просто проигнорировали появление романа.

На наш взгляд, причины относительной неудачи романа, который, без сомнения, задумывался не только как вклад в жанр утопии, но и как способ «продвижения социалистических идей в массы», отчасти кроются в жанровой неоднородности произведения.

Двойственность романа

Текст романа разбивается на две основных части. Одна представляет собой своего рода исторический документ, дневник жены главного героя. События, отраженные в дневнике Эвис Эвергарт, относятся к 1912 — 1932гг.

По сути, описываемые события представляют собой историю неудавшегося восстания против экономической олигархии, организованного группой революционеров во главе с главным героем - Эрнестом Эвергартом. И именно эта часть, изобилующая мрачными описаниями социального ада, куда стараниями капиталистов все глубже и глубже погружался рабочий класс, формирует так называемую «антиутопическую» составляющую произведения. Но в романе есть и второй утопический пласт, представленный комментариями историка Антони Мередита, живущего в XXVII веке, в эпоху наступившего социализма.

Оба идеологических пласта романа взаимодействуют между собой, идейно дополняя друг друга, что значительно углубляет идейную основу произведения.

Краткая теоретическая справка о жанре

Разделение романа на две части, утопическую и антиутопическую является условностью. По сути, утопию и антиутопию практически невозможно отделить друг от друга; они являются вариантами одного жанра и представляют собой литературные воплощения различных теорий о социальном развитии .

Метафора утопии направлена в будущее и выполняет скорее пропагандистскую функцию по отношению к читателю. В качестве классического образца утопического романа конца 19 века можно назвать бестселлер того времени «Взгляд назад: 2000- 1887» Э.Беллами.

Специфика англо- американской литературной ситуации рубежа XIX-XX вв. заключалась в том, что антиутопия в этот период, в отличие от прогрессивного жанра утопии, тяготела к консерватизму. В ней воплощалось общественное беспокойство относительно будущего, которое угадывалось из актуальных общественных процессов. Антиутописта страшили всевозможные риски, которые могли сопутствовать изменению и развитию общества. Антиутопия того временем была своего рода механизмом защиты от потенциальных перемен в общественной среде.

Антиутопия того временем была своего рода механизмом защиты от потенциальных перемен в общественной среде. Эта цель достигалась посредством создания сатиры на современные общественные движения, а также на предыдущие утопические произведения.

Эта цель достигалась посредством создания сатиры на современные общественные движения, а также на предыдущие утопические произведения . В качестве наиболее популярных антиутопий того времени можно назвать следующие произведения: «Колона Цезаря. История XX века» И. Доннелли; «Машина времени» и «Когда Спящий проснется» Г. Уэллса.

В конце 19-го века стало понятно, что утопия была адекватным литературным способом выражения социалистических идей. Дело в том, что по своему жанровому определению утопия была призвана описывать «идеальное общество», конец истории человечества, конечную точку социального прогресса. Со своей же стороны, социализм и являлся обозначением того же самого идеального состояния человеческого общества, лишенного всяких недостатков. Такое соответствие формы и содержания и было найдено в обозначенный выше временной период.

Поэтому, сама задумка Лондона создать социалистическую утопию на основе современного материала с некоторой пропагандистской задачей, выглядела вполне органично и вписывалась в рамки более ранней литературной традиции. Как следствие, и в рамках этой статьи придется прикоснуться к социалистическим воззрениям Лондона и проследить их отражение в романе.

Антиутопическая (дистопическая) составляющая «Железной пяты»

«Железная пята» создавалась непосредственно под впечатлением от неудачных революционных событий 1905 года в России. По свидетельству дочери Лондона, Джоан, поражение, которое потерпели русские революционеры в 1905 году, в глазах Лондона ничуть не ослабило идею о реальности революции, а лишь убедило его в том, что действовать нужно скорее насильственным путем, нежели чем дипломатическим.

Описания ужасной жизни рабочих, которых социум сделал похожими на диких грязных зверей,

отупевших от постоянной непереносимо тяжелой работы и голода, были неприятны современным читателям Лондона, в основном, принадлежащим к среднему классу. Наиболее жутким для них в описаниях жизни рабочих было то, что элемент вымысла был совсем незначительным. В качестве примера силы воздействия описаний Лондона можно привести отрывок спора главного героя и его будущей супруги, на тот момент не задумывавшейся о социальной ситуации в обществе:

— Насколько мне известно, вы или ваш отец, что одно и то же, состоите акционерами Сьеррской компании.

— Какое это имеет отношение к нашему спору? — негодовала я.

— Ровно никакого, если не считать того, что платье, которое вы носите, забрызгано кровью. Пища, которую вы едите, приправлена кровью. Кровь малых детей и сильных мужчин стекает вот с этого потолка. Стоит мне закрыть глаза, и я явственно слышу, как она капля за каплей заливает все вокруг .

Читателям приходилось иметь дело не с отвлеченным описанием индустриальных ужасов отдаленного будущего, а с действительностью, лишь легко завуалированной под литературный вымысел. Так, например, считается, что события финальных эпизодов романа (описание поражения восстания, организованного Эрнестом, его арест и гибель многих его соратников) были непосредственно навеяны событиями реальными. А именно, в 1886 г. в США происходила целая серия забастовок, начавшаяся с восстания на Хеймаркет в Чикаго. Во время этого восстания в рядах полицейских, вызванных для усмирения митингующих, взорвалась бомба. Руководители восстания были приговорены к смертной казни, через несколько лет их невиновность была доказана, а взрыв был сочтен провокацией, предпринятой против недовольных.

Описания «социальной бездны» в «Железной пяте» подкрепляются объяснениями причин создания такого бедственного положения рабочего класса. Даются эти объяснения устами главного героя, Эрнеста Эвергарта, которому Джек Лондон «подарил» почти все свои идеи, высказанные им в его публицистических эссе («Революция и другие эссе»; «Война классов»).

Стоит отметить, что жанр утопии, как правило, предполагает наличие персонажа-чужака, попадающего в новый для него мир (устройство мира может быть дано со знаком «плюс» - утопия, или же со знаком «минус» - антиутопия), а также наличие персонажа, принадлежащего к этому миру, чья роль состоит в предоставлении объяснений главному герою-чужаку. Необычной особенностью романа в этом контексте будет то, что чужаком является не сам главный герой, а рассказчица, а новым миром для нее будет не другая страна или вселенная, а другой социальный класс. Роль объясняющего персонажа была отдана главному герою - Эрнесту Эвергарту.

В качестве аргумента крайней необходимости социальных реформ Джеком Лондоном используются современные социологические теории (социал-дарвинизм, марксизм и тд.) и статистические данные. Однако для создания образов революционеров Лондон использует своего рода «антинаучный прием», привлекая культурную традицию, а именно - христианскую символику. В романе присутствует галерея идеализированных образов революционеров, которые возводятся в ранг святых и мучеников революции, а сама революция отождествляется с алтарем свободы. Эрнест сравнивается со Христом, распятым провозвестником правды. На этом фоне финальные сцены романа - картины подавления спровоцированного властями стихийного восстания в Чикаго, приобретают апокалиптическое значение: изображается колоссальная бойня, даются отвратительные портреты «жителей бездны», пролетариата, который, в идеале, должен был стать движущей силой революции.

Так, проведя читателя сквозь ужасные картины социальной действительности, снабженные научно-популярными социологическими объяснениями, Лондон рисует, по истине, колоссальную картину поражения восстания, дела жизни главного героя.

В романе присутствует галерея идеализированных образов революционеров, которые возводятся в ранг святых и мучеников революции, а сама революция отождествляется с алтарем свободы.

Утопическая составляющая

Мрачные давящие описания социальных бед рабочего класса и невыносимо тяжелый и кровавый финал романа в некоторой степени уравновешиваются наличием утопической составляющей произведения. Как уже было сказано ранее, для создания утопического пласта романа Лондоном была введена фигура историка Антони Мерредита.

Его комментарии делятся на несколько групп: комментарии по хронологии «рукописи» и описание перспективы исторических событий, данное с позиции науки «Эры всеобщего братства»; комментарии относительно тех или иных реалий описываемого в романе исторического времени (данные с точки зрения человека XXVII века); наконец, не очень большая группа комментариев - те, что касаются позиции рассказчицы.

Этот пласт текста практически не дает читателю никакого представления о жизни в XXVII веке, лишь констатируется. А его приход и события, описываемые в рукописи, разделяют еще семь столетий революционной борьбы. Из примечаний комментатора можно вычленить не так уж много: общество XXVII века изжило практически все недостатки общества современного, избавившись не только от социальных пороков, но и от низменных стремлений, навязываемых капиталистическим укладом экономики. Мередиту многое из современных реалий в романе кажется диким и варварским. А низменные человеческие устремления, игравшие видную роль в XX веке, сохранились лишь как отзвуки далеких изживших себя инстинктов, ненадолго проявляющихся в поведении маленьких детей XXVII века.

Скорее всего, такое расположение акцентов в произведении было связано и с тем, что самого писателя больше интересовали пути прихода к социализму, а не структурное устройство общества после его прихода. В этом духе создана уже упоминавшаяся нами утопия Э. Беллами «Взгляд назад: 2000-1887). Зная огромную популярность этого произведения среди современников, очень сложно предположить, что сам Джек Лондон не был знаком с этой книгой.

После прочтения статьи у вас, как и многих современников Лондона могло остаться чувство недоумения. Для чего, будучи убежденным социалистом, ратовавшим за жесткую необходимость социальных реформ, предлагать читателю столь неоднозначный роман? Мрачные эпизоды «Железной пяты» вполне могли перевесить оптимистический факт констатации прихода социализма в глазах читающей публики.

Ответить на этот вопрос, или попытаться как- то по-другому обосновать жанровую двойственность романа крайне сложно. Возможно, Джек Лондон, подобно своему герою предчувствовал, какое колоссальное количество времени должно пройти в напряженной революционной работе и пропаганде (например, еще 7 столетий), чтобы люди, наконец, пришли к рациональному устройству общества. Но в то же время он понимал, что немногие из голодающих рабочих, но даже и из кругов революционеров-идеалистов, согласятся пожертвовать своими силами и жизнью ради туманного результата, насладиться которым не смогут даже внуки современного поколения.

Автор, однако, не дает своим сомнениям развернуться в полную силу, он как будто делает уступки сам себе и, в конце концов, все-таки отвоевывает счастливый финал для всего человечества. В подтверждение этой точки зрения можно привести фрагмент из письма к Клодсли Джонсу (один из первых преданных читателей и поклонников Лондона, с кем у него завязалась переписка) от 1900 года: «Я хотел бы жить при социализме, хотя я и осознаю, что социализм не является следующим шагом; я знаю, что капитализм должен сначала отжить свое.

Сначала мир должен быть выжат до предела, сперва должна развернуться борьба между нациями, не на жизнь, а на смерть, более жестокая, интенсивная и распространенная, чем раньше. Я бы предпочел проснуться завтра в социалистическом государстве , где жизнь течет спокойно и гладко; но я не проснусь; я знаю, что ребенок должен переболеть всеми своими детскими болезнями, чтобы стать мужчиной…». ■

Алина Захарова

Земной Театр! Нам стыд и горе -

Картин знакомых карусель…

Но потерпи, узнаешь вскоре

Безумной Драмы смысл и цель!

ГЛАВА ПЕРВАЯ. МОЙ ОРЕЛ